Новички с робостью поглядывают на отсечные глубиномеры, стрелки которых ушли столь непривычно далеко. И стылая тишина, кажется, давит на уши с каждым метром погружения все сильнее и сильнее. Только поскрипывает корабельное дерево, потрескивает металл да изредка раздается голос вахтенного в динамике: "Центральный, отсек осмотрен, замечаний нет!"...
      Командир не отрывает взгляда от шкалы эхолота. После глубиномеров сейчас это самый важный прибор. Огненный высверк методично отбивает расстояние до грунта, до дна каньона: 70 метров, 60, 50... Вдруг выскакивает отметка на цифре 20. Что это?! Сбой эхолота? Вершина подводной горы? Провал в слой с меньшей соленостью?.. Но эхолот холят надежные руки мичмана Прилуцкого, мастера военного дела. Стрелка глубиномера движется по-прежнему плавно. Значит, выступ донного рельефа. На оценку ситуации у командира уходят мгновения, и следующие секунды подтверждают догадку: под килем проплыла вершина не помеченной на карте возвышенности.
      Палуба-пол отсека слегка уходит из-под ног с уклоном вперед, в нос: подводная лодка продолжает погружение. Стрелка глубиномера подбирается наконец к той предельной отметке, за которой шкала заклеена черной бумагой. На такую глубину подводный корабль может забросить лишь крайняя нужда. Но теперь командир будет знать: в погоне за военным счастьем он может смело уходить сюда, на грань небытия; его не подведут ни прочный корпус, ни люди в отсеках...
      На предельной глубине лодка движется, как канатоходец по проволоке.
      Я вглядываюсь в такие знакомые лица... Они все в тех же ракурсах, все так же падают на них блики и тени, как год и два тому назад. Просто каждый стоит на штатном своем месте. Симбирцев застыл у пульта связи с отсеками, покусывая острый ус. Буйного и шумного, не часто увидишь его таким сосредоточенным...
      Командир впился в эхолот. Сейчас он анти-Антей. Если сын Геи в трудную минуту стремился коснуться земли, то командир больше всего боится касания грунта. Коснешься грунта - навигационное происшествие - "дробь" академии. Отстранят от поступления в этом году, в следующем будет поздно не позволит возрастной ценз. Прощай адмиральские звезды...
      Вход в штурманскую рубку загромоздила могучая спина Феди-помощника. Накануне похода он женился на красивой рижанке и теперь слушает по ночам в каюте её голос, записанный на добрую дюжину компакт-кассет. Он все грозится заменить пайковое сухое вино в кают-компании на черный рижский бальзам. Но это случится, видимо, только тогда, когда придет радиограмма: у лейтенанта Руднева - сын!
      В глубине среднего прохода присел на аварийный брус инженер-механик Мартопляс. Тропические шорты не закрывают синяки и следы ожогов на его ногах - результат возни с тяжелым и раскаленным железом. В руках у него логарифмическая линейка, которой иные в такие минуты заменяют четки...
      "Меня питают достоинства моих товарищей, достоинства, о которых они и сами не ведают, и не из скромности, а просто потому, что им на это наплевать". Эти слова сказал Сент-Экзюпери, чей самолет упал в море, глубину которого мы взрываем своими винтами.
      Петушиный вопль вызывного сигнала. Симбирцев щелкнул тумблером первого отсека, и в ту же секунду в тишь центрального ворвался рев, вой, скрежет. Затем срывающийся голос Симакова:
      - ...ный! Пробоина в районе ...дцатого шпангоу...
      Шипенье. Грохот.
      Взгляд на глубиномер. Рогатая стрелка черна и беспощадна.
      - Боцман, рули на всплытие! Электромоторы - полный вперед! Пузырь в нос!!!
      Командир вскочил с кресла. Механик, не теряя времени на команды, бросился к воздушным колонкам и сам рванул вентиль.
      Как странно кружили чайки над рубкой... Конец?
      ...Наш бог - ГОН и ЛОХ...
      Симбирцев хладнокровно запрашивает отсек:
      - Первый! Доложите, где пробоина! Откуда пробоина? На такой глубине?..
      - Центральный... - голос Симакова тонет в реве. - Ничего не видно... Туман... Похоже, из палубы бьет.
      - Обесточьте отсек!
      Пробоина снизу - это лучший тип пробоины. Самое меньшее зло... Под подволоком будет воздушная подушка.
      Стрелка глубиномера замерла в томительном раздумье: куда ползти - за черную бумагу или в обратную сторону, вверх, к спасительному, круглому, полному жизни нулю? Вот они, весы Судьбы.
      Нужны секунды, чтобы моторы набрали полную мощность, чтобы лодка разогналась до той скорости, когда под крыльями рулей, под корпусом оживет гидродинамическая подъемная сила.
      И - раз, и - два, и - три... Дифферент на нос растет. Нос тяжелеет. Пузырек в стеклянной дуге уходит все дальше и дальше от вершины.
      Что там в первом? Струя, врывающаяся под большим давлением, распыляется, и отсек сразу заволакивает туманом... Какое сейчас лицо у Симакова? Совершенно не могу представить его улыбчивую, насмешливую физию испуганной, озадаченной - даже в такую минуту.
      - Симаков! - осеняет вдруг Симбирцева. - Проверь, не вырвало ли футшток дифферентной цистерны!
      Эта догадка стоит многого... А главное, тех секунд, которые решают: быть или не быть.
      И самая радостная весть, какую мне когда-либо приходилось слышать, доклад боцмана:
      - Дифферент отходит... Лодка медленно всплывает.
      Мичман Ерофеев верен себе: невозмутим, будто все происходит на перископной глубине.
      Всплыли.
      Отбой аварийной тревоги. Трюм первого отсека осушили. Нашли и "автора фонтана", как определил Астахова вымокший до нитки лейтенант Симаков. Футшток в носовой дифферентной цистерне - его заведование. Завернул пробку не до конца, вот и выбило на глубине.
      - Жили у матери три сына, - отжимает китель лейтенант Симаков, - один умный, другой так себе, а третий - трюмный... Змей ты лох-несский и есть! Уволить бы тебя в запас без права показа по телевидению, - беззлобно выговаривает герой дня. Это ему, Симакову, удалось-таки забить чоп круглый деревянный клин - в отверстие футштока.
      На Астахове лица нет. Похоже, что трюмному не только старшинских погон не видать, но и единственную лычку спороть придется. Жаль его хороший парень. "На флоте нет такой должности" - это любимое изречение старпома. И, наверное, он прав...
      Титановое чудо
      Все эти чувства и переживания, все подробности гибели "Трешера" на роковом погружении хорошо были знакомы тем, кто уходил в Норвежское море на атомной подводной лодке К-278, "Комсомольце". О том, что это был за корабль рассказывает бывший начальник Технического управления Северного флота контр-адмирал-инженер Николай Мормуль:
      "В 1983 году в состав ВМФ СССР вступила атомная подводная лодка К-278. Об этом корабле, единственном в серии, складывались потом мифы. Так, в западной прессе писали, что это - самая большая подводная лодка в мире: длина - 122 м, ширина - 11,5 м, водоизмещение - 9700 т. Ее считали самой быстроходной. Ни то ни другое не соответствовало действительности. И тем не менее корабль был настоящим чудом.
      Его сверхпрочный титановый корпус позволял погружение на глубину, которой не достигала ни одна лодка в мире, - 1000 м.
      Кстати говоря, только в 1936 году 15 августа человечество смогло достичь глубины один километр. Это достижение принадлежит французскому гидронавту профессору Бибу и его коллеге Бартону. Они погрузились в Атлантике близ Бермудских островов в батискафе, на каждый иллюминатор которого давила сила в 19 тонн... Но то был научный эксперимент. Мы же строили боевую лодку, которая должна была стать родоначальницей серии сверхглубоководных атомарин, нового подкласса подводных кораблей...
      Строилась лодка необычайно долго, и на флоте её прозвали "золотой рыбкой". Корпус был изготовлен из чистого титана, и в ходе освоения этого металла возникало множество трудностей. Он агрессивен к другим металлам, и сопряжение титановых конструкций с серийным оборудованием требовало новых технических решений. При насыщении титана водородом образовывались трещины, поэтому сварка производилась в особой газовой среде. Однако, когда лодка прошла глубоководные испытания на столь ошеломляющей глубине, все усилия оказались оправданными.
      Уникальный титановый корабль сравнивался с орбитальной космической станцией. Его основное назначение состояло в изучении комплекса научно-технических и океанологических проблем. Он был одновременно лабораторией, испытательным стендом и прототипом будущего гражданского подводного флота - более скоростного, чем надводные торговые и пассажирские корабли, более надежного, чем авиация, ибо эксплуатация подводных лодок не зависит от времени года и погоды.
      На борту К-278 была одна ядерная установка и вооружение: ракеты и торпеды, две из которых имели ядерные головки. Однако лодка не предназначалась для нанесения ядерных ударов по берегу: её боевая задача заключалась в защите от подводных ракетоносцев противника - "убийц городов".
      Итак, 5 августа 1985 года "Комсомолец" вышел в точку погружения в одну из глубоководных котловин Норвежского моря. Кораблем командовал капитан 1-го ранга Юрий Зеленский, старшим на борту был командующий 1-й флотилией атомных подводных лодок Герой Советского Союза контр-адмирал Евгений Чернов. В отсеках находились и главные конструкторы уникального корабля - Юрий Кормилицын и Дмитрий Романов.
      - Перед погружением были тщательно проверены все системы, имеющие забортное сообщение, торпедные аппараты, оружие... - рассказывает о том памятном дне Евгений Дмитриевич Чернов.
      Уходили в пучину по невидимым стометровым ступеням, задерживаясь на каждой из них для осмотра отсеков. Программа испытаний была обширной. Проверяли не только герметичность прочного корпуса, но и возможности стрельбы с большой глубины торпедами, систему аварийного всплытия "Иридий", которая позволяла продувать балластные цистерны газами сгоревших пороховых шашек.
      Вспоминает мичман Вениамин Матвеев:
      "Когда на глубине 800 метров объявили торпедную стрельбу, мне позвонил из торпедного отсека мой приятель мичман Соломин, торпедный техник:
      - Веня, приходи к нам. Если что, так мы сразу вместе...
      Пришел в носовой отсек. Командир минно-торпедной боевой части старший лейтенант А.С. Трушин находился в центральном посту.
      Встал рядом с другом...
      Когда открыли передние крышки торпедных аппаратов, увидели, как дрогнули задние от напора глубины. Дрогнули, но чудовищное забортное давление удержали. Торпеда вышла нормально... А давление нарастало. Гребные валы вдруг изогнулись, потом снова приняли свою форму. Дейдвудные сальники кувалдами подбивали. Линолеум на палубах вспучивался".
      Штурман К-278 капитан 3-го ранга Александр Бородин:
      "Гидроакустик, который обеспечивал наше погружение с надводного корабля, качал потом головой: "Я из-за вас чуть не поседел. Такой скрип стоял, такой скрежет..." Но наш прочный корпус выдержал. Обжатие его было таким, что мою железную койку выгнуло как лук...
      На 700-метровой рабочей глубине вывели реактор на 100 процентов мощность.
      Наконец, стрелка глубиномера остановилась у четырехзначной цифры 1000. Есть глубина один километр!
      Контр-адмирал Чернов вышел на связь с отсеками по боевой линии и, глядя на глубиномер, произнес в микрофон внутрилодочной связи бессмертную пушкинскую фразу: "Остановись, мгновенье!.." Потом поздравил всех, и по отсекам пронесли флаг корабля. Чернов достал бутылку коньяка и разлил на десять стопок, все чокнулись с главными конструкторами. Выпили, обнялись.
      Всплывать не торопились.
      - Успех надо закрепить, - сказал Чернов и обратился к главным конструкторам лодки, которые находились в центральном посту, - Юрию Кормилицыну и Дмитрию Романову: - Если ещё на двадцать метров погрузимся, выдержим?
      - Должны выдержать, - сказали творцы титанового рекордсмена.
      И они ушли на глубину 1020 метров, пройдя несколько миль там, где ещё не вращались гребные винты подводных лодок.
      На рулях глубины сидел боцман Вадим Полухин. Это подчиняясь его рукам, уходила атомарина на рекордную глубину. Он сидел в каске, чтобы не дай бог какой-нибудь срезанный давлением болт не угодил в голову. Вадим Полухин - человек отваги и таланта. Писал песни, которые потом пел под гитару весь экипаж, весь подплав.
      А лодка притаилась у пирса между скал И, слушая эфир, насторожилась.
      Громадина стальная - металл, металл, металл,
      И рубка от походов облупилась.
      Не у Христа за пазухой, а на краю земли Российские флоты расположились.
      Какая здесь романтика - уж мне не говори.
      Сверхсрочников из нас не получилось.
      За последний куплет получил тогда ещё матрос Полухин трое суток ареста - за антипропаганду сверхсрочной службы.
      Тем не менее и Вадим Полухин, и Вениамин Матвеев остались на флоте надолго. Полухин ушел на сверхсрочную в морскую авиацию, летал на Ту-16 командиром огневых установок - это в самом хвосте воздушного ракетоносца. Потом снова вернулся на подводные лодки, с голубыми авиационными погонами спустился в центральный пост - ещё переаттестовать не успели.
      - Это что за летуны у нас тут объявились? - грозно встретил новый старпом старого боцмана. И только потом оценил "летуна" за преданность кораблю и флоту".
      Мичман Вениамин Матвеев:
      "Проверяли на том погружении все, что можно было проверить. В том числе и систему порохового продувания балластных цистерн. С такой глубины никаким сжатым воздухом не продуешься - только силой пороховых газов.
      Всплыли, точнее, вознеслись с глубины 800 метров за 30 секунд.
      Контр-адмирал Чернов поднял перископ и чертыхнулся - все вокруг серое, непроглядное.
      - Штурман, что у тебя с перископом? Поднять зенитный!
      Подняли зенитный перископ - все то же, кромешная мгла.
      Отдраили верхний рубочный люк - зачихали. Все в пороховом дыму. Лодка всплыла в облаке дыма. Но всплыла! С немыслимой до сей поры глубины. С помощью новейшей системы всплытия. Все подтвердилось, все оправдалось".
      О том небывалом и до сих пор непревзойденном рекорде не трубили в газетах. О нем узнали лишь тогда, когда атомная подводная лодка К-278 навсегда скрылась в пучине Норвежского моря, быть может, в той самой, где и был поставлен главный мировой рекорд подводного судостроения в ХХ веке.
      Ну ладно - секретность... Но то, что экипаж не наградили за такое свершение, - это в голове не укладывается. Почему?
      Вениамин Матвеев:
      "Перед погружением адмирал Чернов сказал: либо всех наградят, либо никого. Так оно и вышло - никого. А дело в том, что мы в Норвежском море получили радио - вернуться в базу и принять на борт московских адмиралов. Чернов записал в вахтенный журнал: "Управление подводной лодкой беру на себя", - и велел погружаться.
      "Наездников нам не надо", - сказал он.
      Правда, позднее командир наш, капитан 1-го ранга Зеленский, получил орден Красной Звезды, а Чернов - Октябрьской Революции. Но это было на степень ниже того, на что представляли. Командир-то шел на Героя..."
      Полковник медицинской службы Евгений Никитин, автор книги "Холодные глубины", высказался на этот счет более определенно:
      "Вернувшийся с испытаний корабль посетил командующий Северным флотом адмирал И.М. Капитанец. Он поздравил всех с успешным проведением главных испытаний, назвал экипаж перед строем "экипажем героев" и приказал представить всех его членов к государственным наградам.
      Наградные листы на членов экипажа были оформлены и переданы командующему флотом. Однако награждения не состоялось. Возразило политуправление флота, которое не увидело заслуги экипажа в покорении боевой подводной лодкой тысячеметровой глубины, возможно, потому, что, кроме политработника В.И. Кондрюкова (штатного замполита К-278. - Н.Ч.), в списке представленных к наградам не было ни одного полиотдельца. Не поняли работники политуправления, что рождался качественно новый подкласс подводных кораблей...
      А потом и вовсе никто не захотел говорить о наградах: К-278, "Комсомолец", навсегда ушел в ту бездну, в которой и поставил некогда свой мировой рекорд..."
      Увы, о том уникальнейшем достижении не сообщило ТАСС. И фамилия командира, совершившего это немыслимое погружение, не стала достоянием широкой гласности. Назову её, как архивное открытие, в надежде, что однажды она войдет во все учебники морской истории и монографии - капитан 1-го ранга Юрий Зеленский.
      К стыду своему, при нашей единственной с ним встрече я не смог сказать ему слова, достойные его подвига. Мы спорили... Это было в первые дни после гибели "Комсомольца". В полном отчаянии от такой потери (там в Норвежском море погиб и мой добрый сотоварищ, капитан 1-го ранга Талант Буркулаков) подводники и инженеры, журналисты и спасатели сходились стенка на стенку. Спорили обо всем - виноват ли экипаж Ванина, надежно ли была спроектирована и построена лодка, вовремя ли пришли рыбаки-спасатели, почему не сработала спасательная служба ВМФ... Ломали копья точно так же, как спустя десять лет придется ломать их во дни трагедии "Курска". Копья ли? Скорее, старые грабли, наступать на которые уж до бешенства больно и обидно... На такой вот ноте мы и расстались. "Безлошадный" Зеленский отбыл вскоре на Север, в Архангельск, на его карьере был поставлен крест, поскольку он стал перечить выводам правительственной комиссии и посмел не только иметь, но и публично высказывать свое особое мнение.
      Где-то на Белом море тихо и безрадостно закончил он свою флотскую службу. Говорят, капитанит на одном из заводских буксиров в Северодвинске...
      А имя его должно быть в Пантеоне подводного флота России. Национальный герой. Увы, не признанный и никому не известный, как и большинство героев нашего флота. Их постигла судьба героев Первой мировой войны. Тогда грянул октябрьский переворот и начался новый отсчет времени, новый счет заслугам и подвигам. Нечто подобное произошло и после августа 1991-го. До того - режим секретности, после того - режим ненужности...
      И все-таки капитан 1-го ранга Зеленский был первым в мире подводником, который увел свой корабль за километровую отметку глубины. Запомним это навсегда.
      Глава шестая АТАКУЕТ "БОРА"
      О том, что "Бора", ракетоносец на воздушной подушке, - корабль XXI века, - я был немало наслышан в Москве. И как только приехал в Севастополь, немедленно отправился на тот берег Северной бухты - туда, где у Куриной стенки стояло морское чудо-юдо, похожее скорее на угловатый кусок пятнисто раскрашенной скалы, чем на классический силуэт корабля. О "Боре" я уже был немало наслышан - полуторатысячетонный ракетодром летит по волнам со скоростью в 55 узлов (почти сто километров в час). Гордость флота. Приоритет России...
      - ...И жертва перестройки, - подытожил командир крылатого уникума, капитан 1-го ранга Николай Гончаров - офицер лихой, остроязыкий и стремительный - под стать своему кораблю.
      - Почему жертва перестройки? Судите сами: когда ВПК перевели на режим "голодного пайка", уникальный боевой корабль с отработанным экипажем, выполнившим 13 ракетных стрельб, несколько лет простоял в Керченской бухте, пока не потек разъеденный коррозией корпус. Спасибо адмиралу Кравченко велел поставить "Бору" в док и перевести её в действующую бригаду ракетных кораблей. Взял нас под свой личный контроль. Даже задачу К-1 сам принимал. Такого ещё никто не помнит, чтобы комфлотом проверял организацию службы на каком-либо корабле!
      Конечно, "Бора" - корабль не "какой-то": по новизне и необычности технических разработок - прорыв в XXI век. Из десяти заложенных ракетных водолетов типа "Сивуч" лишь двум удалось сойти со стапелей и только одному - "Боре" - пройти весь цикл государственных испытаний.
      У "Боры" то же боевое предназначение, что и у печальной памяти атомарины "Курск", - уничтожать авианосцы противника.
      В 80-е годы, когда авианосные ударные группировки безраздельно властвовали на просторах Мирового океана, советские конструкторы искали эффективные способы борьбы с монстрами ХХ века. Именно тогда и были построены самые крупные в мире корабли на воздушных подушках скегового типа. Генеральным конструктором этих уникальных ракетоносцев - скоростных катамаранов с аэростатической разгрузкой - был ленинградец Валерьян Корольков. То, что придумал он и его люди, не имело аналогов в мире. С самого начала, то есть с момента закладки корпуса головного корабля в Зеленодольске под Казанью, все, что было связано с проектом "Сивуч" было предельно засекречено. 30 декабря 1989 года флот принял первый "водолет" из семейства "Сивучей" - "Бору", названный по имени ураганного ветра, который всегда внезапно обрушивается на Новороссийское побережье из-за гор. Спустя год началась опытовая эксплуатация "Боры", которая "летала" между Севастополем и Геленджиком. Американцы зафиксировали появление небычного корабля в Черном море с разведывательных спутников и попытались определить его основные тактико-технические характеристики. Главная ударная сила "Боры" - сверхзвуковые противокорабельные крылатые ракеты "Москиты" (американцы называют их "Солнечный ожог"). Эти "ожоги" смертельны для кораблей, входящих в эскорт авианосцев. А если боеголовки "москитов" снаряжены в атомном варианте, то не поздоровится и самому крупному авианосцу.
      - Задача кораблей этого типа, - рассказывает Валерьян Корольков, который частенько проведывает свое детище в Севастополе, - не ввязываться в боевые действия, а нести боевое дежурство на рубеже атаки, вне досягаемости огневых и радиолокационных средств противника, потом внезапно подлетать на скорости самума или боры к его ударной группировке на расстояние пуска ракет и нанести результативный, нокаутирующий удар - то есть дать ими залп.
      "Уникальное достоинство российской противокорабельной ракеты "Москит" состоит ещё и в том, - пишет специалист, - что её трудно обнаружить. Она очень низко несется в облаке водяной пыли, плохо отражает радиолокационные лучи, и "увидеть" её удается лишь в последний момент, за 3-4 секунды до взрыва: "Солнечный ожог" подлетает к кораблю и, совершив возле него последний, непредсказуемый маневр, врезается в один из бортов или в палубу, ходовой мостик, взрывается же головная часть только внутри корпуса... Наводится на цель самостоятельно по инфракрасному излучению или лазерному лучу. При этом имеет собственную станцию РЭБ, противодействующую "радиокозням" противника".
      - А пойдемте с нами в море, - предлагает Гончаров, - посмотрите, что у нас за зверь такой. Только "добро" у начальства возьмите.
      "Добро" получено, и ранним мглистым утром "Бора" стала сниматься со швартовых. Но прежде чем корма отошла от стенки, экипаж изрядно поавралил, чтобы корабль стал готов к бою и походу. И дело даже не в том, что в команде не хватает старшин и матросов, а в том, что сложная полуавиационная техника требует специальной подготовки, которая проводится не техническим экипажем, как надо бы, а силами самих офицеров и мичманов - как велит "ваше благородие госпожа нужда".
      Не дай бог, какая-нибудь неполадка. Заводские специалисты давно распущены, разбежались по фирмам да частным мастерским. Правда, и командир, и старпом, и механик знают пока что, кого откуда "высвистать". Звонят, посылают ходоков. Дальше начинается торг: "А что дадите?"
      Ремонтных денег ни у экипажа, ни у бригады, ни у кого на флоте нет. И спецы это знают.
      "Дам риса, тушенки, "шила" (спирта)". - "А "шила" сколько?" - "Вот столько". - "Приду..."
      Продукты для расплаты с ремонтниками офицеры выкраивают из своих пайков. Лишь бы не стоять у стенки, лишь бы выходить в море. Не зря "Бору" называют "кораблем единомышленников".
      ...Шквальный ветер вздувает брезенты на соседних кораблях. Штормовая февральская мгла заволокла дамбу, белую подковку Константиновской батареи, выход из бухты. "Бора" может выходить практически в любую черноморскую непогоду. Ее корпус-катамаран движется по совершенно новому принципу динамического поддержания на воде: мощные воздушные нагнетатели приподнимают корабль, резко уменьшая его осадку, но при этом он не летит над морем, как классическое судно на воздушной подушке, а несется в водоизмещающем режиме.
      Вой прогреваемых турбин пронизывает весь корабль. Вибрирует палуба, дрожат переборки. Три кота-крысолова с расширенными от ужаса глазами нервно бьют хвостами.
      - Осторожнее! - предупреждает капитан 3-го ранга Владимир Ермолаев. Не берите на руки - вцепятся. Они на выходе дуреют.
      Я обхожу котов-мореманов стороной. Зато корабельный пес Граф лежит как ни в чем не бывало на юте и караулит сходню.
      Затея осмотреть "Бору" сверху донизу не увенчалась успехом. Несмотря на компактные размеры - 64 метра в длину, 17 - в ширину, - на корабле 197 различных помещений, выгородок, отсеков, кают, рубок, кубриков. Успели только заглянуть с заместителем командира Ермолаевым в машинное отделение да в ПЭЖ - пост энергетики и живучести, где за многопанельным пультом - в обиходе "пианино" - восседал инженер-механик старший лейтенант С. Голубков. Ему мало восхищения гостя, слегка ошалевшего от всего увиденного и услышанного на корабле XXI века, и он добивает его, то есть меня, замечанием профессионала:
      - По энерговооруженности на тонну водоизмещения "Бора" - самый мощный корабль в мире. У турков таких нет. Да и у американцев тоже.
      Еще остается немного времени, чтобы спуститься в грохочущую преисподнюю эскадренного ракетоносца.
      - Может, не стоит, а? - морщится мой гид.
      - Стоит.
      По вертикальному трапу спускаемся в стальную прорубь энергоотсека. Воздух, спрессованный чудовищным грохотом, больно бьет в уши. Чашки шумофонов не спасают, и матросы прибегают к старому испытанному методу вставляют в уши мини-лампочки от фонариков. Это им, машинной вахте, приходится расплачиваться за рекордную скорость здоровьем.
      Находиться здесь во время движения, среди бушующих в цилиндрах и трубопроводах энергий и давлений - жутковато. Техника до конца не объезжена, не освоена, не зря "Бору" между собой моряки зовут "корабль трехсот неожиданностей". В любой момент можно ожидать прорыва, взрыва, пожара. В каждом выходе - риск боевого похода. Для этих парней турбинистов, мотористов, электриков - что мир, что война. Смерть от выброса раскаленного масла или удара током для них более вероятна, чем гибель от ударившей ракеты. Я бы всем им выдавал удостоверения льготников, как "афганцам".
      Поднимаемся в ходовую рубку. Командир в ожидании последней команды ходит из угла в угол, как рысь в клетке. Тоскует и рулевой перед самолетного вида штурвалом. В буквальном смысле ждем у моря погоды: на открытом рейде шторм крепчает. Возьмут да и отменят выход, чего ради любимым детищем комфлотом рисковать?
      - Добро на выход за боновые ворота!
      Ну наконец-то!
      Взвывают маршевые двигатели, и "Бора" ощутимо приподнимается из воды. В стеклянном полудужье лобовых иллюминаторов медленно поплыла холмистая панорама Севастополя, увенчанная мономашьей шапкой Князь-Владимирского собора.
      Сколько раз выходил из севастопольской бухты и на чем только не выходил - на водолеях и эсминцах, яхтах и на крейсерах-вертолетоносцах, но этот выход - особенный: в душе тихое, робкое ликование: жив Черноморский флот, жив, и пульс его прощупывается - вот он, бьется под палубой "Боры", под её днищем.
      Даже на малом ходу берега по оба борта проплывают непривычно быстро. Но вот сети боновых ворот остались позади, и взмятое "Борой" море понеслось за кормой пенной лентой.
      Это не плавание - бешеный лет. Не килевая, не бортовая - вертикальная качка швыряет корабль вверх-вниз, выматывая душу, бия по ногам мелкой тряской, напоминающей удары тока в старом мокром троллейбусе. Но - летим, а не идем! И в этом стремительном полуполете - военное счастье "Боры". На такой скорости она не успевает попасть в захват самонаводящихся ракет, её не догонит торпеда, и даже взрыв потревоженной мины останется далеко за кормой. Зато восемь крылатых ракет, которые несет "водолет", - оружие весьма внушительное. И от врага есть чем отбиться - на баке стоит 76-миллиметровая скорострельная противоракетная пушка, а пара 30-миллиметровых зенитных автоматов вкупе с ракетой ПВО "Оса-М" позволяют вести поединок с воздушным противником.
      - Одно плохо, - сетует командир, - не шибко грамотные после нынешней школы матросы не успевают за два года изучить нашу технику. Так что боеспособность корабля почти целиком лежит на плечах офицеров.
      Да, в этом смысле "Бора" - корабль офицерский. Как были офицерскими в лихие времена ударные батальоны.
      Грех не назвать здесь имен старожилов - с постройки - командира ракетно-артиллерийской боевой части капитана 3-го ранга А. Исакова или командира батареи крылатых ракет старшего лейтенанта Р. Ибрагимова. Да и мичманы по энтузиазму и преданности кораблю под стать им - что старшина команды мотористов, дизельный бог В. Леонидов, что старшина команды управления старший мичман М. Шведов.
      "Боре", как кораблю 2-го ранга, положен отдельный офицерский камбуз. Но весь экипаж питается из одного котла. Не ахти как густ этот котел: сам искал ложкой мясо в супчике, заправленном гречкой да картошкой, а на закуску - салатик из рубленой капусты, а на второе - пюре с мясной крошкой да компот - штормовой - почти без сахара. Правда, на поход выдают шоколадку, просроченную - из немецкой гуманитарной помощи.
      А корабль летит! Гребни волн уносятся, даже не успев поникнуть, будто кобры, застывшие, завороженные иерихонскими флейтами ревущих турбин.
      - Еще три часа такого хода, и мы Черное море проскочим от берега до берега, - с плохо скрытой гордостью замечает командир.
      Вот уж воистину, какой же русский не любит быстрой езды! Эх, Гоголя бы в эту ходовую рубку...
      Возвращаемся под вечер, оставив тонущий алый шар солнца за кормой...
      "Бора" заступает в боевое дежурство
      Во всякий свой приезд в Севастополь спешу на "Бору", узнаю последние новости. Главная новость почти всегда одна и та же - "Бора" в очередной раз подтвердила звание лучшего корабля Военно-морского флота России по ракетной подготовке. А в этот раз ещё одно событие: морякам-черноморцам выдали жалованье за июль. По нынешним временам - праздник... Командиру штурманской боевой части Алексею Крючкову присвоили очередное воинское звание "капитан 3-го ранга", а баталеру главстаршине Игорю Голубу командир корабля вручил на торжественном построении погоны мичмана.