Министр иностранных дел СССР выходит на начальника Генерального штаба. Тот в присутствии начальника особого отдела говорит: "Да зачем он нам нужен? Пусть отдают!"
      Есть. Принято. Министр тут же информирует американского посла: мол, пусть ваши подходят к РЗК и забирают сержанта. У американцев связь моментальная: тут же распоряжение на вертолетоносец - идите и забирайте вашего бойца.
      Ну а нам во Владивосток ничего не передали. Не успели? Забыли? Мы ждем, Москва молчит. Значит, в верхах ещё решают. Тут уж лучше не дергать.
      А "Тарава" тем временем снова подходит к нашему разведчику, и командир командиру напрямик: "Ну я же просил отдать нам нашего человека. Сейчас вы получите приказание из Москвы. Готовьтесь к передаче. Спасибо, что подобрали!" И идет рядом. Командир РЗК принимает это за шантаж и дает отмашку: "У нас на борту посторонних лиц нет".
      И снова запрос ко мне: "Что делать? Они уже в третий раз сообщают, что получили "добро" от МИДа. Отдавать?"
      А я что могу сказать: из Москвы ни полслова. Понимаю, что дело закрутилось серьезное, решают на самом верху. Мне ли встревать? Приказываю: "Увеличить обороты и домой! В переговоры с "Таравой" не вступать". Сам звоню в Генштаб. Молчат. Только через пять часов вышел на МИД. Оттуда дозвонились до больших морских начальников. И тут же мне долгожданный звонок от адмирала Сергеева:
      "Как? Тебе ничего не передали?! Ах, так-растак!!. Отдавай! Немедленно! Флот позорите!"
      "Есть!"
      Даю радио на РЗК: "Немедленно передать спасенного сержанта на вертолетоносец. Командующий Тихоокеанским флотом".
      А у самого щеки горят, ну надо ж нас так подставить!
      Американцы так были рады, что подняли в воздух вертолет и закидали наш корабль сигаретными пачками, шоколадом, мороженым. Слава богу, все обошлось. А могло бы обернуться по Пушкину: "Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца..."
      Долго жить этому сержанту-растяпе".
      Глава пятая "КАК Я ВОЕВАЛ С АМЕРИКОЙ"
      Адмирал Амелько живет у Патриарших прудов - тихая гавань после стольких морей и океанов, войн и военных конфликтов, которые остались за спиной этого стройного, несмотря на годы, худощавого моряка. Разговор зашел о самой недавней - Холодной войне, которая выпала Николаю Николаевичу наряду с войнами "горячими".
      "Когда я итожу то, что прожил, всегда вспоминаю эту историю, которая стоила мне немало седых волос. Год 1968-й - напряженный и огнеопасный во всех аспектах - начался с острого инцидента: 23 января северокорейские корабли захватили американский разведывательный корабль "Пуэбло", вторгшийся в территориальные воды республики. В вооруженной стычке погиб один член экипажа, остальные были взяты в плен, а сам корабль приведен в главную базу ВМФ КНДР порт Вонсан. Все дипломатические демарши США северокорейцы отвергли, и тогда Белый дом заявил, что, если корейцы не отпустят "Пуэбло", американские корабли войдут в Вонсан и освободят своих соотечественников силой. Слов на ветер янки не бросали. И очень скоро в Восточно-Корейском заливе появились два авианосца с кораблями охранения.
      Меня, как командующего Тихоокеанским флотом, такой ход событий крайне встревожил. Ведь Вонсан находился в каких-то ста километрах от Владивостока. А кроме того, у нас с Северной Кореей был заключен договор о взаимном сотрудничестве и военной помощи. В любой час могли начаться военные действия, а Москва - молчала...
      Я позвонил Главнокомандующему ВМФ СССР Адмиралу Флота Советского Союза С.Г. Горшкову, доложил обстановку и заявил, что в подобной ситуации необходимо приводить Тихоокеанский флот в полную боевую готовность. Сергей Георгиевич отвечал мне уклончиво: мол, он всего лишь заместитель министра обороны и подобный приказ может отдать только Маршал Советского Союза Гречко.
      Звоню министру обороны. Молчание. Набираю номер дежурного генерала КП Генерального штаба. Коротко излагаю обстановку: американцы вот-вот начнут боевые действия против Северной Кореи, срочно свяжите меня с начальником Генерального штаба!
      - Начгенштаба в Москве нет.
      - Тогда соедините меня с министром обороны!
      - Посмотрите на часы - у нас глубокая ночь. Товарищ Гречко отдыхает на даче.
      Смотрю на часы... Да, забыл о семичасовой разнице во времени. Но ведь ситуация взрывоопасная, надо приводить флот в полную боевую готовность. В любой момент может понадобиться наше вмешательство в вооруженный конфликт.
      - Дайте мне телефон дачи министра!
      - Не могу. Мне запрещено давать такие телефоны.
      - Тогда доложите сами!
      Выразительное молчание: мол, шел бы ты дорогой товарищ, с такими советами подальше... Швыряю трубку. Что делать?! Объявить боевую тревогу значит всполошить американцев, сорвать намечавшиеся переговоры между СССР и США на высоком уровне. А Москва была в них очень заинтересована. Сидеть тихо-мирно, никуда не соваться? Так потом же с меня и спросят: почему комфлотом никак не отреагировал на обострение обстановки в зоне его ответственности? Неизвестно, за что накажут горше.
      Собираю военный совет флота. Звоню первому секретарю крайкома КПСС Василию Ефимовичу Чернышеву, приглашаю в штаб. Чернышев человек бывалый, Герой Советского Союза, во время войны командовал партизанскими отрядами в Белоруссии. Немцы прозвали его "генерал Лукаш". Объявили награду за его голову. Охотились за ним, повесили четырех "Лукашей", но до партизанского вожака так и не добрались. Василий Ефимович тут же откликнулся на мою просьбу, тем паче что он являлся штатным членом военного совета.
      Когда все собрались, вкратце обрисовал обстановку, рассказал о том решении, которое собираюсь принять. С Чернышевым у меня были весьма дружеские отношения. Посмотрел он на меня, прищурился:
      - Смотри, Никола, ответственность-то огромная. Я её с себя тоже не снимаю. Но я гражданский человек, а ты - военный. С тебя первого будет спрос... Но я - "за"! Думаю, что и другие члены военного совета того же мнения.
      С души камень свалился. Ну что ж, будем действовать!
      Решаю привести флот в полную боевую готовность скрытно. А для начала немедленно развернуть в районе маневрирования американских авианосцев 27 подводных лодок и выслать туда самолеты дальней морской разведки - Ту-95 рц.
      О своих действиях послал министру обороны шифротелеграмму. Кроме того, попытался связаться с нашим послом в Пхеньяне и министром обороны КНДР. Но их телефоны молчали. Возможно, связь была повреждена или отключена. Но от этого не легче.
      Высылаю к Вонсану эскадру надводных кораблей во главе с ракетным крейсером "Варяг" под флагом контр-адмирала Ховрина. А в голове звучат строчки любимой песни: "Наверх вы, товарищи, все по местам! Последний парад наступает. Врагу не сдается наш гордый "Варяг"..."
      Неужели история повторяется даже в деталях - тот же Корейский полуостров и то же гордое имя "Варяг"? Однако предаваться размышлениям некогда. Приносят донесение от Ховрина: "Прибыл в район. Маневрирую. Меня интенсивно облетывают "Виджеленты" (палубные штурмовики. - Н.Ч.). Проходят на предельно низких высотах, едва не задевая мачты".
      Посылаю свое радио: "Приказ на открытие огня отдавать только в случае явного нападения на корабли. Сохранять выдержку и меры безопасности".
      Звоню командующему авиацией флота генералу Томашевскому:
      - Александр Николаевич! Поднимайте полк ракетоносцев Ту-16 и лично вылетайте в район конфликта. Облетывайте авианосцы на низких высотах с выпущенными из люков ракетами С-10. Может, вид противокорабельных ракет с головками самонаведения охладит их пыл.
      Томашевский поднял в воздух двадцать ракетоносцев и сам возглавил строй на двадцать первой машине. Их появление над американской эскадрой произвело должное впечатление. Оба авианосца развернулись и направились в Сасебо - американскую базу в Японии.
      Не знаю, поняли ли в Москве, как близки мы были к войне, но я прочувствовал это каждой своей клеточкой. Не дай бог, если бы наш самолет врезался в американский корабль или у кого-то из командиров сдали нервы. Смерть носилась над нашими и их головами на высоте мачты. Но все обошлось...
      Я приказал заснять на пленку отход авианосцев, и Томашевский выслал вдогонку пару разведчиков Ту-95. Ведущим был майор Дейнеко. Летчики догнали авианосец "Индепенденс" в Восточно-Китайском море и сфотографировали его. Их появление было столь внезапным, что американцы не успели поднять в воздух палубные истребители.
      И только тогда я получил, наконец, шифротелеграмму за подписью начальника Генерального штаба Маршала Советского Союза М. Захарова. Он приказывал: "Флот скрытно поднять по тревоге. Выслать корабли к Вонсану..." Но корабли к тому времени возвращались в свои базы.
      Потом позвонил по ВЧ Адмирал Флота Советского Союза С.Г. Горшков и передал мне просьбу министра иностранных дел А.А. Громыко - смогу ли я доставить на своем самолете в Пхеньян нашего посла Сударикова, который находился в это время в Москве. У корейцев все аэродромы закрыты, а ему нужно срочно вернуться к месту службы. У меня был не ахти какой самолет Ил-14, но шеф-пилот Иван Васильевич, пожилой, уравновешенный, очень опытный летчик, хорошо знал трассу на Пхеньян. Судариков прилетел во Владивосток рейсовым Ту-104, я его встретил на аэродроме, и прежде чем отвезти к своему самолету, мы по русскому обычаю хорошо отобедали. Посол сказал мне, что везет пакет с посланием Леонида Ильича к Ким Ир Сену. Суть послания в том, что Советский Союз ввязываться в войну с Америкой из-за "Пуэбло" не будет. Кроме того, Судариков сообщил мне, что мои действия в Кремле одобрены.
      Я позвонил командующему войсками ПВО страны на Дальнем Востоке и предупредил его, что мой самолет в таком-то часу пересечет над морем воздушную границу и полетит на Пхеньян.
      - Мы-то пропустим, а вот не сбили бы корейцы. У них там все на "товсь"!
      Ил-14 с Судариковым на борту пересек Японское море, а дальше ас-пилот Иван Васильевич на предельно низкой высоте, мастерски лавируя между сопками, добрался до Пхеньяна и неожиданно для корейцев приземлился на столичном аэродроме. Посол выполнил свою миссию.
      Вот так я "воевал" с Америкой... Всех отличившихся представил к правительственным наградам.
      - А чем закончился инцидент с "Пуэбло"?
      - Конфликт растянулся на весь год. Только в декабре 68-го американцы, если верить сообщениям прессы, выкупили у Ким Ир Сена свой экипаж. Потом вернули и корабль. Кстати, годом раньше американцы имели куда более печальные последствия с однотипным "Пуэбло" судном-разведчиком "Либерти". Во время слежения за ходом арабо-израильской войны корабль был неожиданно атакован израильскими самолетами, а затем и торпедными катерами. На охваченном пламенем "Либерти" погибли тридцать четыре моряка и сто семьдесят один получил ранения. В Белом доме к этому инциденту отнеслись весьма благодушно. Авианосцы тревожить не стали. Даже положенного расследования не провели.
      Но это уже другая история. Я же горжусь тем, что все мои корабли и самолеты, выполнив свой воинский долг, вернулись в базы без потерь".
      Глава шестая ДЕНЬ, КОГДА ОСЛЕПЛИ ЧАЙКИ
      День 30 октября 1961 года, в отличие от 12 апреля, не вошел в политические календари СССР как день национальной гордости советских людей, хотя гордиться было чем. О том рекорде - зловещем, конечно, и во многом вынужденном - советские люди так и не узнали, как и ныне знают о нем далеко не все. И тем не менее...
      30 октября 1961 года в ясном небе над Новой Землей зажглось второе солнце. Оно горело в течение 70 секунд, озаряя огромный заснеженный архипелаг пронзительным слепящим светом. Это был самый мощный в мире термоядерный воздушный взрыв - свыше 50 мегатонн в тротиловом эквиваленте.
      К взрыву царь-бомбы начали готовиться за пять лет до дня "Ч". Впрочем, на языке военных атомщиков оно называлось весьма прозаично "изделие 202". Но имела невиданные до сих пор размеры: восьмиметровая бомба толщиной в два метра, вес 26 тонн. Чтобы поднять в воздух такую махину требовалась специальная переделка дальнего стратегического бомбардировщика Ту-95. Выбрали оптимальный тип подвески - полунаружный. При этом, выражаясь языком документов, "створки бомбового отсека были доработаны по форме корпуса изделия с утоплением их внутрь фюзеляжа самолета". Но и это полдела. По замыслу испытателей, бомба должна была взорваться в воздухе высоко над землей. Для это пришлось разработать уникальную парашютную систему.
      К концу сентября самолет Ту-95-202 был перебазирован на Кольский полуостров. Стартовать к Новой Земле он должен был с аэродрома "Оленья".
      И вот день "Ч" наступил. 30 октября в 9 часов 27 минут командир воздушного корабля майор Андрей Дурновцев поднял сверхтяжелую машину в воздух. Вслед за ним взлетел и самолет-дублер Ту-16. В одном строю они двинулись по строго засекреченному маршруту - Оленья - мыс Канин Нос Рогачево - Панькова Земля - район сброса. Убедившись, что все системы носителя "супербомбы" работают в заданном режиме, самолет-дублер вскоре отправили километров на 15 вперед, дабы избежать излишнего риска. Майор Дурновцев и весь его экипаж в составе восьми человек должны были встретить небывалый в истории планеты взрыв в воздухе. Никто не мог гарантировать им безопасного возвращения.
      Рассказ начальника Испытательного управления Новоземельского полигона Серафима Михайловича Куликова:
      "Наступил ответственный момент - с высоты 10 500 метров в 11 часов 30 минут бомба была сброшена по цели Д-2 в районе Маточкина Шара. Напряжение экипажа достигало кульминации - что произойдет дальше? Отделение от самолета груза массой 26 тонн для экипажа было весьма заметным: на самолете проявился эффект вибрирования, то есть, по определению летчиков, самолет "сел на хвост". Вмешательством пилота эффект был парирован - все внимание экипажа сосредоточилось на слежении за изделием. Отделение произошло нормально, затем началось последовательное срабатывание каскада вытяжных парашютов: первый в половину квадратного метра, второй в пять с половиной, а затем одновременно три по 42 "квадрата", которые извлекли основной парашют площадью 1600 квадратных метров. Изделие начало плавно снижаться. Особенно отчетливо это было видно из кормовой кабины. С самолета-носителя последовало закодированное сообщение о нормальном отделении изделия и раскрытии парашютов. На КП наступило некоторое облегчение. Затем и на земле томительно ожидали взрыв. По расчету это должно было произойти через три три с половиной минуты. Кабины самолета были закрыты защитными светонепроницаемыми шторками от прямого излучения взрыва, члены экипажа надели светозащитные очки.
      Наконец, на 188-й секунде остров Новая Земля озарился длительным свечением небывалой яркости.
      Вспышка наблюдалась в течение 65-70 секунд, а очень яркая её часть 25-30 секунд. Взрыв произошел по команде от барометрических датчиков, как и планировалось, на высоте 4000 метров относительно цели. В момент вспышки самолет-носитель находился в 40 километрах, а самолет-дублер (лаборатория) - в 55. В самолетах были отключены автопилоты - в ожидании ударной волны перешли на ручное управление. Ударная волна на самолеты воздействовала многократно, однако затруднений в пилотировании не вызывало".
      Тем не менее летчики испытали немало пренеприятных минут. Во время вспышки в кабинах, закрытых светонепроницаемыми шторками, стало жарко, появился запах гари, с рабочего места штурмана-бомбардира потянуло дымом.
      - Горим? - уточнил командир корабля.
      К счастью, пожара не случилось - вспыхнули только пыль и ворсинки да задымилась обмотка жгутов, между остекленением и светозащитными шторками. Хуже всего было в кормовой кабине, обращенной непосредственно в сторону взрыва: было так жарко, что воздушному стрелку жгло лицо и руки. И снова свидетельствует специалист:
      "При съемке развития облака взрыва наблюдалось приближение ударной волны в виде расширяющейся сферы голубоватого цвета. Было видно прохождение её по самолету. К моменту прихода ударной волны автопилот был отключен. Пилотирование продолжалось в режиме ручного управления. На самолет воздействовали три ударные волны - первая через 1 мин 37 с после взрыва, вторая через 1 мин 52 с и третья через 2 мин 37 с. Первая волна была самой ощутимой - мощный удар потряс самолет. Летчики парировали колебание штурвала, однако изменения угла тангажа и крена самолета не наблюдалось. Последующие волны были менее мощными, а воздействие третьей воспринималось в виде слабого толчка самолета. При прохождении ударных волн через самолет барометрические приборы (высоты, скорости полета и вариометры), имеющие связь с атмосферой, стали давать повышенные показания, стрелки их по несколько раз перемещались в разные стороны. Процесс развития облака взрыва длился в течение 8-9 мин, а высота его верхней кромки достигала 15-16 км, диаметр 30-40 км. Цвет облака был багровым, а ножки-ствола голубовато-серым. Облачность (обычная) у основания ствола радиоактивного облака заметно втягивалась в него. Через 10-12 мин после взрыва купол облака стал растягиваться по ветру и через 15 мин облако приняло вытянутую форму".
      Воистину, осуществилось библейское предсказание: "А Бог шел перед нами в столпе облачном"...
      Самолет-лаборатория Ту-16 под командованием майора К. Лясникова получил просто самоубийственное задание: взять курс на огненный шар и изучить, "как действует ядерный взрыв на самолет с передней полусферы". И он отправился выполнять задание. Не могу представить себе, какие надо было иметь нервы, чтобы вести самолет навстречу самому страшному из того, что могло происходить на планете Земля. Отчаянный майор остался жив.
      Рассказывает Лясников:
      "После взрыва мы увидели привычный яркий свет. Но одно дело тут же развернуть самолет и другое - идти прямо на вспышку. Смотрю, гриба ещё нет, лишь огненный шар беснуется, разбухает. Потом он становится размером с километр и более, уже с грязными пятнами. Черный столб выбрасывается вверх. Надо уходить - иначе гибель. А шар-облако вот уже почти рядом. Когда на твоих глазах рядом разворачивается ад кромешный, поверьте, не до восторгов... Это, скажу вам, похлеще фильма ужасов... Тут не до соблюдения инструкций. Делаю градусов под семьдесят крен - закладываю немыслимый вираж на высоте одиннадцать тысяч метров. И это спасает..."
      Не у всех выдерживали нервы в таких испытаниях. Один из пилотов, ходивших на ядерную "грозу", честно признавался начальнику Испытательного управления С. Куликову:
      "Серафим, не ругай и не срами меня - задание полностью выполнить не смогли. Впереди нас по полету образовалась огненная стена, бурлящая, зловещая, жуткая. Нервы у нас не выдержали, и мы свернули в обход облака взрыва на расстоянии, далеком от заданного".
      Самый мощный на планете взрыв носил порядковый номер 130. Это была грандиознейшая военно-пропагандистская акция века, а может быть, и всей истории человечества, ведь взрыв "супербомбы" был приурочен к очередному ХХ - партийному съезду КПСС. Делегаты его и не подозревали о подарке, который подготовила им родная "оборонка".
      "Бомба... показала мощность больше расчетной - 57 мегатонн, сообщает сын Хрущева Сергей Никитич. - Одновременно с ней конкурирующие коллективы разработчиков сделали бомбы в 25 и 100 мегатонн, но их никогда не испытывали". И слава богу!
      Несомненно одно - "великий октябрьский взрыв" № 130 придал Хрущеву ту уверенность в превосходстве советского ядерного оружия, с какой он спустя год держался в горячие дни Карибского кризиса. Кстати, ту сверхбомбу ядерщики прозвали меж собой "КМ" - "Кузькина мать".
      Вдруг вспомнился детский анекдот:
      "- Папа, а ядерная бомба дорого стоит?
      - Очень! Миллионы рублей.
      - Тогда смотри какое богатство к нам в огород летит!"
      Теперь мы все наследники того давнего новоземельского "богатства".
      Мой собеседник - известный знаток Арктики, проработавший в гидрометеослужбе Севморпути на Диксоне более двадцати лет, Николай Григорьевич Бабич - хорошо знает, как аукнулся на Севере тот давний рекордный взрыв.
      "Взрывная волна трижды обогнула земной шар. Мы потом ещё столько лет увозили людей с островов Карского моря, накрытых радиоактивным облаком. Однако лучевую болезнь никто не хотел диагностировать... Людей хоть как-то лечили. А вот тысячи белых медведей погибли от переоблучения. Сегодня поверхность островов не "фонит". Но ведь те 5-6 миллионов кюри, выброшенных тем взрывом в небо Арктики, никуда не делись. У них период полураспада сотни лет..."
      Известный историк Холодной войны контр-адмирал Георгий Костев рассказывает:
      "Над Маточкиным Шаром рванули только пятьдесят мегатонн. А первоначально планировали все 100. Но ученые стали опасаться за состояние земной коры - не проломить бы..."
      Ума хватило - не проломили!
      Никто не считал, сколько птиц сгорело в том рукотворном ядерном солнце. А те, что уцелели, ослепли. Рыбаки рассказывали, что полет слепых чаек напоминал порхание летучих мышей. Большинство из них безмолвно качались на волнах, тихо умирая от голода.
      Макет той царь-бомбы в натуральную величину хранится ныне в музее Арзамаса-16. Начальник одного из тамошних НИИ, генерал-полковник Негин, поведал репортерам английского телевидения о том, что воодушевленные сверхмощным взрывом "сахаровцы" предложили Хрущеву суперпроект под кодовым названием "Армагеддон": направить в Атлантику корабль, начиненный дейтерием в 100 мегатонн тротилового эквивалента. Обшить его листами кобальта, чтобы при испарении металла в ядерном пекле возникло мощнейшее радиоактивное заражение. Детонатором плавучей водородной мины должна была служить обычная атомная бомба.
      Хрущев подумал и отказался...
      5 августа 1963 года министры СССР, США и Великобритании подписали в Москве исторический договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве и под водой. Правда, спустя год - в октябре 1964 года - Китай взорвал свою первую атомную бомбу, но это уже другая песня о главном.
      Глава седьмая ОСОБОЕ МНЕНИЕ АДМИРАЛА ИВАНОВА
      Мой собеседник - контр-адмирал Владимир Петрович Иванов, начальник контрразведки Военно-Морского Флота СССР, возглавлявший эту спецслужбу в смутные перестроечные годы. Лейтенантом мечтал стать командиром крейсера. Да и к чему ещё мог стремиться выпускник старейшего и славнейшего военно-морского училища? Но однажды командира 4-й башни главного калибра крейсера "Адмирал Ушаков" лейтенанта Иванова пригласили в особый отдел флота и сказали: "Вы нам нужны!"
      Сын кремлевского курсанта, минер, морально устойчив... Контрразведка "высмотрела" своего будущего начальника на Доске почета лучших офицеров соединения. Теперь внук адмирала, Сергей, курсант того же училища, что кончал Владимир Петрович, готовится пойти по стезе деда.
      - Владимир Петрович, контрразведка существовала на флоте едва ли не с петровских времен... Чем отличается работа флотских чекистов от работы их дореволюционных предшественников?
      - У моих дореволюционных коллег были две основные задачи: выявлять вражеских лазутчиков да сберегать военные тайны. На контрразведку ВМФ СССР были возложены по меньшей мере девять функций, в том числе и совершенно не свойственные традиционному профилю нашей работы. Мы, например, отвечали и за состояние воинской дисциплины, и за боевую готовность кораблей и соединений. В этом был свой резон, так как высшее командование получало информацию о состоянии флота ещё по одному каналу - параллельному тому, по которому шли доклады наверх от партийно-политических органов. Как правило, наша информация об истинном положении дел была более объективной и менее парадной.
      - То есть это была двойная система контроля?
      - Да, ведь не секрет, что некоторые командиры вкупе со своими "комиссарами" стремились приукрасить картину боеготовности и воинской дисциплины. Мы же подчинялись в конечном счете не главкому, не министру обороны, а председателю Комитета госбезопасности страны. Хотя и на нас иногда пытались давить адмиральским погоном. Особенно при расследовании катастроф и аварий. Но мы всегда писали на оборотной стороне заключительных актов свое особое мнение. Ведь мы получали и ту информацию, которую военное начальство пыталось скрыть или препарировать в своих интересах. Так было и при расследовании причин затопления атомной подводной лодки К-429 на Камчатке, и в прогремевшей на весь мир катастрофе "Комсомольца". Порой приходилось выслушивать окрики от очень больших чинов, но я всегда писал на "спине" документов, подписанных членами всевозможных госкомиссий, свое особое мнение. Не сочтите за нескромность, но именно оно в большинстве случаев было ближе к истине, так как я получал информацию от независимых источников, которые находились в конкурентных ведомствах.
      - Взгляд сверху, над схваткой межведомственных интересов...
      - Именно так! Семь раз отмерь, один отрежь...
      - То есть контрразведка, помимо всего прочего, поставляла командованию флота горькую правду вместо красивой лжи?
      - Чаще всего так... Если хотите, была недреманным государевым оком. А иначе и быть не могло. Невозможно управлять чем-либо, не зная, что творится в низовых звеньях. Это закон любой управляемой системы - будь это колхоз, фирма, флот, страна...
      - Но все же главная ваша задача - противодействие иностранным военным разведкам...
      - Разумеется... В этом смысле мы больше всего прикрывали Ленинград, морскую столицу России, где сосредоточивались многие военно-морские учреждения, научно-исследовательские центры, судоверфи...
      В конце 80-х годов мы пресекли "деятельность" сотрудника одной из ленинградских библиотек Игоря Б. Получив незаконный доступ в секретную библиотеку военно-морской академии, Б. под видом обмена материалами по истории флота отправлял в Италию информацию, имевшую секретный характер. В более суровые времена ему не миновать бы суда, но на дворе стояла горбачевская перестройка и Б. вышел сухим из воды. Несмотря на мое серьезное предупреждение, он нашел новый канал связи с итальянскими спецслужбами - через Прагу, где обосновался резидент итальянской военной разведки. Но и это сошло ему с рук... Наступала "эпоха нового мышления и общечеловеческих ценностей". Теперь господин Б. уважаемый человек...
      Прикрывали мы и Владивосток. И всячески отстаивали в оборонных интересах его статус закрытого города. Договорились в Совмине о поэтапном открытии нашей главной военно-морской базы на Тихом океане. Но кому-то очень хотелось ускорить этот процесс. И вдруг за два года до оговоренного срока появляется решение Совета министров об открытии города. Подпись Рыжков. У меня глаза на лоб полезли: как же так, ведь Николай Иванович клялся и божился, что режимность будет сниматься постепенно. Верчу в руках документ - все честь по чести: и бланк правительственный, и бумага "верже" - с водяными знаками, и печать совминовская, и подпись Рыжкова... Ларчик открылся просто: Табеев, один из заместителей председателя Совмина, почему-то весьма заинтересованный в коммерциализации Владивостока, взял и подделал один лист решения правительства. Установить это удалось с помощью тогдашнего начальника финансовой службы Министерства обороны. Поскольку подобные бумаги проходили через его руки, он ставил на обороте свою незаметную метку. А на табеевской "липе" тайного знака не оказалось. Только так все и открылось. Вроде бы не дело флотской контрразведки разбираться с мошенничеством высших должностных лиц - это чистая уголовщина, но пришлось этим заниматься.
      - Табеев хотел как лучше...
      - А выходило в ущерб оборонным интересам государства.
      - Но ведь времена-то были эйфорические - все вокруг друзья, перекуем в очередной раз мечи на орала, ракеты на сеялки...
      - Кстати, о ракетах... В пору создания противоракетных систем известный ученый, директор лазерного НИИ академик В., предложил оригинальный проект: уничтожать летящие ракеты лазерным лучом. Под эту идею советское правительство приняло решение о строительстве в Крыму атомной электростанции - для подкачки энергией супермощного лазера. Настал день полигонных испытаний. Выбрали место под Феодосией. Прибыли министр обороны генерал армии Соколов и Главнокомандующий ВМФ Адмирал Флота Советского Союза Горшков со свитами. Зрелище феерическое - рубиновый луч "гиперболоида" с расстояния в четверть километра прожигает оболочку баллистической ракеты. Успех налицо. Академик В. просит три миллиона рублей - сумма по тем временам весьма немалая - на дальнейшее совершенствование чудо-лазера.
      "Поскольку система прошла полигонные испытания, - требовал академик В., - вы должны принять её на вооружение и дорабатывать в рабочем порядке". И тут мне мои люди докладывают, что оболочка ракетной боеголовки, которую столь эффектно прожег луч лазера, изготовлена - не поверите! - из папье-маше. Да и баллистические ракеты на высоте 250 метров не летают. Доложил Главкому. Тот, с трудом сохраняя самообладание, резонно заметил академику, что поскольку испытания все-таки не полигонные, а стендовые, то финансировать дальнейшие работы должна Академия наук.
      Говорят, академик В. опрокинул в расстроенных чувствах стакан спирта и долго допытывался, кто же его подставил, по большому счету он обманул и себя, и нас. И не только с "куклой" из папье-маше.
      В 1986 году академик В. возглавлял испытания средств обнаружения ядерных боеприпасов на кораблях и подводных лодках. Работа эта велась и американцами и нами в рамках договора СНВ-2. Но американцы настаивали на контактном способе определения, то есть на размещении своей аппаратуры на носителях ядерного боеприпаса. Мы же ратовали за дистанционный способ, по поводу которого было принято Постановление Политбюро ЦК КПСС. Ну а поскольку академик В. был вхож к Генеральному секретарю ЦК КПСС Горбачеву, он заготовил проект постановления партии и правительства, где в угоду американцам и во изменение уже принятого постановления давался зеленый свет именно контактному способу контроля, и в обход всех государственных инстанций лично подписал его у Горбачева, который, мягко говоря, был мало компетентен в вопросах государственной безопасности. В результате американцы, во изменение условий соглашения, прибыли на борт флагмана Черноморского флота - ракетного крейсера "Слава" и разместили свои приборы прямо на корпусах крылатых ракет. Таким образом ЦРУ заполучило точнейшие параметры ядерных боеголовок наших секретных ракет. Уж и не знаю, как американцы отблагодарили энергичного академика... А ведь наши белорусские инженеры изобрели прибор, который можно было устанавливать на вертолетах и с высоты один километр определять наличие ядерных зарядов. Однако стараниями того же В. прибор на вооружение не взяли.