Сразу хочу сказать, что АПЛ проекта 670 (т.е. К-429) утопить трудно. Ее даже под перископ "загнать" не легко. Чтобы её утопить, надо постараться, и в 4-м отсеке постарались. Пусть простит меня Бог за резкие слова в отношении погибших.
      Кроме того, кингстон глубиномера оказался закрытым. Глубиномер продолжал показывать глубину - ноль. Кингстон должен быть открыт в базе при приготовлении ПЛ к выходу в море.
      И вот принят полностью балласт в цистерны, командир набирает ход для заглубления ПЛ (глубиномер показывает "ноль"). В перископ ничего не видно ночь, туман, а лодка фактически пошла на погружение. В четвертом отсеке выполнили "рекомендованный" прием с захлопками, и в отсек пошла вода...
      Воду мы почувствовали, кога она полилась нам на головы сверху - через систему вентиляции. И в тот же момент лодка качнулась с боку на бок (мы поняли, что на дне). Мгновенно сработала аварийная защита реактора. Пропало освещение и все остальное.
      Из первого отсека без разрешения дали воздух в ЦГБ, не зная о том, что клапаны вентиляции и кингстоны не успели закрыть. В результате часть воздуха ушла пузырем наверх бесполезно... Все произошло мгновенно, так как глубина места была небольшая - всего 40 метров.
      Я и сегодня убежден, что даже суперчеловек в той ситуации вряд ли что-то смог сделать. Я, как старший на борту, сделал запись в вахтенном журнале о том, что командование кораблем принял на себя. В-первых, я это должен был сделать, а во-вторых, я надеялся разделить ответственность за случившееся на двоих.
      Не буду врать - я знал, что в Корабельном уставе есть большая статья об обязанностях командира корабля, где он отвечает за все на свете, и нет обязанностей старшего на борту, но я надеялся на благородство тех, от кого будет зависеть наша с ним судьба.
      А в тот момент, оценив ситуацию, пришли единодушно к выводу: всплыть с грунта (песок, ил, недостаток ВВД) не удастся. Осталось эту возможность исключить и подумать о людях.
      Последовали один за другим взрывы аккумуляторных батарей в первом отсеке, а затем в третьем (центральный пост). Обстановка ухудшалась, и быстро. Надо было видеть глаза людей, которые смотрели на нас с Николаем в них были и надежда, и испуг от случившегося, и жажда во что бы то ни стало выжить.
      Наутро, когда по нашим расчетам рассеялся туман, мы отправили на поверхность двух добровольцев с полными данными о точном месте лодки и её состоянии. Их подобрали надводные корабли и прибыли в наш район.
      Мы с Николаем Михайловичем перебрали в памяти все случаи из мировой практики спасения подводников. Получалось так, что никогда не удавалось спасти весь экипаж из затонувшей подводной лодки. Мы решили пойти на самый надежный, но и предельно рисковый шаг - метод свободного всплытия через торпедные аппараты. Наверху думали, решали, а мы начали действовать. За каждого выходящего переживали, как за собственного сына.
      Зинаида Васильевна, нам это удалось сделать (без всякого хвастовства, но мы знали - впервые в мире весь экипаж спасен). Думаю, что это было моментом истины в нашей с Николаем жизни".
      "Выйти наверх и рассказать правду!"
      В своем письме Гусев сообщает ещё об одном эпизоде, который подтверждает заявление, сделанное в начале этого очерка: Николай Суворов не только спас весь экипаж от провала на запредельную глубину в полигоне, но обитателей седьмого (кормового) отсека спас дважды. Спас толковым советом по телефону аварийной связи.
      "...В седьмом отсеке (кормовом) собрался личный состав шестого и седьмого отсеков. Среди них был мичман Баев. До прихода на флот он работал водолазом на реке. Его мы и назначили старшим по выходу людей через шахту кормового люка.
      Баев создал воздушную подушку (4кг/см), но когда начали открывать нижний люк шахты, то сломали кремальерную ручку. Люди оказались в стальной ловушке, и Баев это понял первым. Надо было что-то решать, так как все они были включены в аппараты и азотно-гелиевая смесь в аппаратах на исходе.
      В этой ситуации Ваш муж предложил снять ручку с переборочной двери между шестым и седьмым отсеками и поставить её на место сломанной. Это грозило многими неприятностями, да и мы не были уверены, подойдет ли она. Все же такую команду Баеву дали. Ждали долго, но с надеждой. И вдруг крик Баева в трубку аварийного телефона: "Ура, подошла! Начинаем выход". И они вышли все, без потерь.
      Зинаида Васильевна, Ваш муж вышел из лодки раньше меня по моему приказанию. Столь деликатный вопрос, который надо было решить, не покидал нас с момента катастрофы. Последним должен был выходить я, так как с момента принятия командования кораблем автоматически перешел из разряда начальника штаба дивизии в разряд командира ПЛ. Он тоже это понимал, но отчаянно сопротивлялся. Спор был длительным, но я сумел его убедить и в присутствии Б. Лиховозова и замполита В.Пузика отдал ему приказ: "Выйти наверх и рассказать правду!"
      Перед выходом на поверхность я передал ему ключ от моего сейфа на берегу, в котором хранился мой рапорт о неготовности лодки и экипажа к выходу в море. Но ключ, как Вы поняли, не потребовался, сейф был взломан.
      Все остальное, что происходило в лодке, пусть расскажут те, кто будет присутствовать на пересмотре этого дела в качестве свидетелей - участников той страшной катастрофы. Я рассказал то, что они не могли знать.
      Я уверен, что... доброе имя Николая Михайловича будет восстановлено. Уверен, что за сделанное тогда им он достоин высокой награды, пусть даже посмертно.
      А. Гусев. 30.10.2000 г. Владивосток".
      Увы, пока суд да дело...
      Глава десятая "Мы подняли её за сорок суток!"
      Атомная подводная лодка К-429 затонула во время дифферентовки в бухте Саранная (Камчатка) на глубине 41 метр.
      Впервые в мире предстояло поднять с грунта атомную лодку, да ещё с ядерным оружием на борту. Эта воистину историческая задача выпала контр-адмиралу Юрию Сенатскому и капитану 1-го ранга Леониду Мелодинскому. Все помнили их успешный подъем С-80.
      - Обстановка внутри корпуса лодки была сложная... - рассказывает Леонид Иванович Мелодинский. - Самый большой отсек был затоплен полностью, третий и пятый - частично. Мы решили продуть их по мере возможности воздухом высокого давления и поднимать лодку за штатные штоковые устройства с помощью стальных 200-тонных понтонов... Я предлагал приподнять лодку за винты и подсунуть проводники под корпус. Но комфлотом адмирал Сидоров был против. Начали промывать грунт под корпусом. Два водолаза с гидромониторами почти неделю шли навстречу друг другу. Но там галька. Потом уже в доке удивлялись - почему лодка так тяжела? Выяснилось, что при промывке в цистерны главного балласта набилась галька, утяжелив лодку на несколько сотен тонн.
      Все-таки пока шла промывка грунта под килем, я застропил лодку за винты и приподнял. Водолазы потом радовались: что там проводник подсунет, мы и сами пролезем..."
      Случилось то, чего все боялись: при первой же попытке продуть понтоны, огромные стальные цилиндры вылетели на поверхность, едва не покалечив находившихся в шлюпках матросов.
      "Как всегда бывает там, где много начальства (а в группе главкома ВМФ, контролировавшей подъем, было около десяти адмиралов, не считая местного командования), настоящего порядка нет. Кто-то прошел по палубе, увидел, что все шланги лежат отдельно друг от друга, приказал собрать их все вместе. На бирки никто не обратил внимание, шланги связали в огромный (более 30 линий) пучок, после чего было отдано приказание начать с рассветом продувку. Специалистов АСС не поставили в известность... И все-таки мы её подняли! Все работы по подъему АПЛ с момента аварии заняли менее 40 суток".
      То был рекорд, не известный ни тогда, ни ныне в мировой практике. За эти сорок ударных дней и бессонных ночей было выполнено более 1600 водолазных спусков, водолазы в общей сложности отработали под водой около 4000 часов. Капитана 1-го ранга Мелодинского в канадке, пилотке и измасленной робе порой принимали за мичмана. Он дневал и ночевал на объекте.
      Весьма повышало работоспособность напутствие главкома техническому руководителю операции Юрию Сенатскому: "Учти, что в ЦК я уже доложил, что лодку поднимем. Не поднимем - меня снимут. Но прежде чем снимут меня, я успею посадить в тюрьму тебя. И Сидорова тоже. Желаю успеха!"
      Мелодинский: "К-429 поднимали классическим способом - сначала загерметизировали прочный корпус, продули то, что можно было продуть. Дефицит плавучести восполнили двумя парами стальных понтонов. Кстати, на этой операции я выиграл у Сенатского бутылку коньяка. Каким образом? Предполагалось, что при всплытии К-429, вследствие отрицательной плавучести и смещения центра остойчивости, могла опрокинуться. Я сказал, что этого не случится, если пару понтонов прикрепить к боевой рубке. Были сомнения в расчетах, были споры, но в итоге я коньяк выиграл. В те годы, да ещё на Камчатке, коньяк был величайшей редкостью.
      Говорят, японцы очень высоко оценили нашу работу, чего, увы, не сделало наше начальство. В силе оставалась давняя установка: "ВМФ лодку утопил, ВМФ её и поднял, поэтому награждать некого". Лишь командующий Тихоокеанским флотом адмирал В. Сидоров, на глазах которого проходила наша тяжкая работа, наградил участников операции именными часами".
      Мои собеседники - не просто ветераны, а патриархи судоподъемного дела: бывший главный инженер Аварийно-спасательной службы ВМФ СССР контр-адмирал в отставке Юрий Константинович Сенатский и бывший начальник АСС Балтийского флота капитан 1-го ранга запаса Леонид Иванович Мелодинский.
      Можно по пальцам пересчитать, сколько затонувших подводных лодок было поднято за минувшие полвека на поверхность. Это - дизельные С-11, С-80, С-178 и атомная К-429... И все их поднимали с непременным участием Юрия Сенатского - 38 лет жизни отдал он нелегкому и опасному делу. Еще будучи инженер-капитан-лейтенантом (1953 г.), принимал участие в подъеме в Рижском заливе с глубины 20 метров погибшую в годы войны С-11. На его счету свыше полусотни поднятых судов и кораблей. Из них более сорока в портах Бангладеш, где Сенатский был заместителем командира ЭОН-12 по судоподъему.
      Капитан 1-го ранга Мелодинский Леонид Иванович активно участвовал в поиске архива СС, затопленного в глубоководном озере Аримайчу под литовским городом Радвилишкис. Поднимал со дна моря упавшие самолеты, вертолеты, ракеты и даже золото, которое вез затопленный в годы войны после боевых повреждений британский крейсер "Эдинбург".
      За неделю до подъема мы сидели с Юрием Константиновичем Сенатским в его домашнем кабинете, старый моряк внимательно разглядываел схему подъема "Курска".
      "Что меня настораживает в этом проекте... Во-первых, "Курск" нельзя поднимать под самое днище - ведь если, не дай бог, произойдет обрыв тросов, крейсер ударится о грунт как минимум с высоты 100 метров. Мы, например, транспортировали поднятую на стропы С-80 на расстоянии 5-10 метров от дна.
      Во-вторых, "Курск" поднимают вопреки всем судоподъемным канонам разгерметизировав прочный корпус большими вырезами. Возможно, такой способ подъема, который осуществляет сейчас компания "Мамут", и станет новым словом в технике судоподъема - как-никак на дворе XXI век и третье тысячелетие.
      Вероятность успеха операции "Курска"? Пятьдесят на пятьдесят. Самая уязвимая часть проекта - тросовая система. Лопнет, не дай бог, один трос, а дальше - эффект "домино" - начнут рваться и соседние, на которые сразу же придется запредельная нагрузка. У нас в 1983 году при подъеме атомной подводной лодки К-429 лопнул даже не трос, а стальной шток, приваренный к корпусу атомохода. Пришлось все начинать заново...
      Мы выдвигали альтернативный проект: "опрокинутый док". Это понтон-катамаран с вырезом для лодочной рубки. Он опускается прямо на затонувшую лодку и подхватывает её снизу на две выдвижные - друг другу навстречу - гидравлические "гребенки". Не захватывает, а именно подхватывает. Потом понтоны продувают и они всплывают вместе с подхваченной субмариной.
      Такой способ подъема не требует никаких вырезов в прочном корпусе "Курска". Поднятую таким образом лодку удобнее вводить в док. Экспедиция в большей степени была бы независимой от волнения моря, так как хорошая погода требовалась бы только в день подъема. Наконец, что тоже немаловажно, проект, разработанный инженерами бывшей "корабелки", ныне Морского технического университета (руководитель группы Леонид Васильев), потребовал бы гораздо меньше денежных средств, чем нынешний. И потом, реализация его оснастила бы российских спасателей мощным судоподъемным средством, тогда как по нынешнему контракту баржу "Гигант" голландцы забирают себе.
      И последнее, что мне хотелось бы заметить, - с самого начала задача была поставлена некорректно: извлечь тела, вместо того чтобы поднимать первый отсек. Никто не посмел возразить Президенту, что нельзя резать прочный корпус, если речь потом пойдет о подъеме всего корабля. Теперь задача судоподъема атомарины усложнилась раз в десять".
      Когда "Курск" подняли, и все треволнения остались позади, мы с Юрием Константиновичем выпили по чарке - за успех, за то, что небываемое бывает.
      Часть вторая СЕКРЕТНЫЕ ОПЕРАЦИИ
      ПОТАЕННОГО ФЛОТА
      Глава первая "Мы атаковали "Америку" скрытно!"
      Эта атомарина могла стать "Летучим голландцем" Арктики. О её судьбе моряки толковали бы до сих пор на своих пирушках, рассуждая о превратностях подводницкой жизни, а к длинному мартирологу Холодной войны прибавилась бы ещё одна сотня русских, украинских, грузинских, белорусских фамилий, если бы... Если бы торпедная атомная подводная лодка, именуемая официально "подводный крейсер" К-524, а по классификации НАТО "атакующая лодка типа "Виктор-3", наскочила на айсберг или застряла в той немыслимой для подводного корабля узкости между льдом и грунтом, куда её повел капитан 1-го ранга В. Протопопов. Но К-524 не наткнулась, не застряла, не провалилась за предельную глубину, не загорелась - благополучно вернулась из того сверхрискового похода и потому была обречена на серую безвестность, на гриф "совершенно секретно, а люди - на подписку о неразглашении, несмотря на то что командир был награжден Золотой Звездой Героя, а офицеры - боевыми орденами. Указ о наградах был тоже закрытым. Но лучше безмолвие в прессе и жизнь, чем громкая посмертная молва...
      Впрочем, пресса не молчала. Она пыталась рассказать о них хотя бы эзоповым языком.
      В 1986 году с командировкой от военного отдела "Правды" я прилетел в столицу атомного флота на Севере - Западную Лицу, чтобы написать о командире К-524 капитане 1-го ранга Протопопове. Это было самое нелепое задание в моей репортерской жизни: рассказать о герое, не раскрывая сути его подвига. Все свелось к общим фразам о подледном плавании, как будто атомные подводные крейсера ходили в высокие широты только для того, чтобы искать там полыньи или проламывать рубками льды. Очерк о Протопопове и его экипаже так и назывался - "Льды вздымающие".
      Но шло время. И однажды все тайное стало явным, даже раньше сроков, положенных режимом секретности. Заговорили вся и все... Заговорили и моряки. Рассказал и мой давний герой - куда и зачем ходили весной 1986 года...
      ...Шла война в Афганистане - горячая, очень горячая война, и шла война в океане - "холодная", очень "холодная война". Война на устрашение, война на сдерживание, война за паритет, за равновесие по ту и эту сторону противостоящих ядерных армад.
      Так сложилось исторически, что Российский, а потом Советский, а теперь снова Российский флот получил самые невыгодные географические условия базирования. Выходы из Черного и Балтийского морей как находились, так и находятся под контролем натовских ВМС. Доступ в Тихий океан перекрыт цепями островов - Курильских, Японских, проливы между ними в случае военных действий легко и быстро минируются. Лишь с Камчатки океан открывается сразу, но как удалена Камчатская ВМБ от основных морских театров!
      Северный флот. В зону его контроля входили и входят два океана: Ледовитый и Атлантический вместе со Средиземным морем. Но попробуй выйди на океанский простор незаметно, когда путь всем нашим кораблям перекрывался глубокоэшелонированными противолодочными барьерами, начиная от рубежа мыс Нордкап - остров Медвежий и кончая Фареро-Шетландским и Шетландско-Исландским рубежами. Десятки патрульных противолодочных самолетов, стартовав с аэродромов Норвегии, Англии, Исландии, кружили над водами Баренцева, Норвежского и Гренландского морей, выискивая советские субмарины, пробиравшиеся подводными желобами и каньонами в Атлантику, откуда грозить они могли вовсе не шведу...
      Битва за скрытый выход в Атлантику длилась многие годы. Не перечесть все моряцкие уловки и военные хитрости, на которые пускались наши командиры.
      Но вот настало время, когда командующий Северным флотом адмирал В. Чернавин поручил капитану 1-го ранга Владимиру Протопопову проложить совершенно новый - в обход всех противолодочных рубежей - путь в Северную Атлантику: вокруг Гренландии, через лабиринты вмерзших во льды полярных архипелагов. Выбор комфлотом пал на атомную подводную лодку К-524 не случайно. Ее экипаж был сплаван и обучен лучше других. Старшим на борту назначили контр-адмирала Анатолия Шевченко. Молодой, энергичный, дерзкий, он прекрасно дополнял осмотрительного и неторопливого Протопопова.
      Адмирал флота Владимир Чернавин:
      "Я не раз и сам ходил со своей лодкой под лед. Но, кажется, никогда так не волновался, как в 1986 году, провожая атомоход К-524 под командованием капитана 1-го ранга Владимира Протопопова. Нет, я вполне доверял этому бывалому командиру. Однако ему предстояло совершить самый длительный и самый сложный поход под ледяным куполом планеты. Я чуть было не сказал "полет", потому что плавание подо льдом напоминает полет самолета над морем, где, как известно, запасных аэродромов нет. Так и подводная лодка всплыть может, только если найдется для того свой "аквадром" полынья".
      Вице-адмирал Анатолий Шевченко:
      "Нам была поставлена задача найти неконтролируемый выход в Северную Атлантику, и мы нашли геройскую дырку, которою никто не ходил. Но прежде чем сунуться в нее, я сходил в Лабрадорское море на гидрографическом судне "Колгуев" посмотреть условия выхода из-подо льда. Глянул на экран радара мать моя бабушка! - все в засветках: айсбергов как пшена на лопате! А у "Колгуева" борт в три миллиметра стали и оба локатора скисли по закону подлости... Конечно же, "Колгуев" сразу же привлек к себе внимание. Прилетел канадский патрульный самолет "Аврора". Мы сделали вид, что работаем с подводной лодкой: выбросили на тросе спортивную гирю за борт и стали швырять в воду сигнальные гранаты. "Аврора" тут же начала сбрасывать радиобуи-слухачи. Разрядили самолет полностью. А мы насобирали буев и ушли, взяв полную гидрометеообстановку в районе. Честно скажу, не обрадовала она нас...
      Лед и корабль... Их столкновение - всегда поединок, порой с трагическим исходом. Ушел на четырехкилометровую глубину "Титаник", распоров днище о ледяной клык айсберга. После героического единоборства погрузился в пучину "Челюскин", раздавленный льдами... Это только самые знаменитые жертвы ледовых баталий. А сколько безвестных?
      Среди отважного племени мореходов здесь, в Арктике, сложилась порода особого склада - ледовые капитаны. Это те, кто со времен "Ермака", "Вайгача" и "Таймыра" водили свои суда сквозь ледяные поля, не столько плывя, сколько раздвигая и круша застывшую воду. Почетную когорту северопроходцев пополнили "подледные командиры". Они уходили под воду, а затем ещё и под лед. Это значило, что степень привычного риска удваивалась вместе с мерой ответственности. И разве не скажешь о них, подводниках Арктики, что все они дважды моряки, вдвойне мужественные, вдвойне отважные?!"
      Арктическое плавание опасно само по себе. Плавание с ядерным оружием на борту в глубинах океана утраивает риск. С уходом под лед экипажи атомарин испытывают свой рок четырежды: ведь в аварийной ситуации враз не всплывешь, надо искать полынью или пробивать мощный панцирь специальными противоледными торпедами.
      Капитан 1-го ранга Владимир Протопопов:
      "Мы выходили в обстановке полной секретности: куда и зачем - узнали только в море, вскрыв спецпакет.
      Впервые в мире прошли проливы Земли Франца-Иосифа под водой и подо льдом. Потом взяли курс на Гренландию. Обошли подо льдом передовую зону противолодочных сил НАТО и двинулись в узкий и неглубокий проливчик, перекрытый мощным паковым льдом. Точных промеров карта не сообщала - здесь никто никогда не ходил. Шли, как говорят штурмана в таких случаях, по газете, а не по карте. Просвет между грунтом и нижней кромкой льда все время сужался... Иногда казалось, что лодка влезет в эти тиски, как клин, и мы не сможем даже развернуться".
      Пути назад у К-524 не было: только вперед, что бы там ни ожидало.
      Но даже когда они "пролезли на брюхе" в щель между материком и ледниками Гренландии, даже когда над рубкой заходили волны моря Баффина, и тогда легче не стало: одна смертельная опасность сменилась другой айсберги!
      Глыбы сползшего с гренландских глетчеров льда имели осадку в полкилометра. Не поднырнешь.
      "Безопасных глубин для нас в море Баффина из-за айсбергов не было. Мы определяли их, работая гидролокаторами в режиме миноискания. И расходились с ними под водой по докладам акустиков. Помните фильм "Тайна двух океанов"?"
      Я помнил этот фильм с детства. Но подводному кораблю, придуманному писателем-фантастом ещё в тридцатые годы, было легче - он мог прожигать льды тепловым лучом. Атомарина Протопопова прощупывала себе путь только ультразвуковыми посылками.
      "Несколько раз мы все же всплывали. Я увидел, как айсберги парят. Над ними стоят облачка конденсата. Это очень красиво. Но этим зрелищем лучше любоваться с берега...
      В конце концов мы вошли в Атлантику, и наградой нам была весьма престижная цель - мимо нас проследовал в базу ударный атомный авианосец "Америка". Мы атаковали его скрытно; разумеется, условно. Незамеченными же вернулись и домой".
      Капитан 1-го ранга запаса Владимир Протопопов - человек негромкий и скромный до застенчивости. Современный вариант толстовского капитана Тушина из "Войны и мира". И в давках московского метро бывшего подледного аса толкают и пихают точно так же, как и всех прочих смертных. Даром, что Герой расколотого, как айсберг, Советского Союза.
      Глава вторая HЕ ИСКУШАЙ СУДЬБУ СОМНЕНЬЕМ
      Советский подводный атомный крейсер-ракетоносец К-279 мог кануть в бездну 13 сентября 1983 года. Господь миловал, и экипаж не спасовал.
      Об этом корабле судачили бы до скончания века как о советском подводном "Титанике" или как об ещё одной мрачной загадке океана: шутка ли - бесследно исчезла огромная атомная подводная лодка с шестнадцатью баллистическими ракетами на борту, а главное, со ста тридцатью живыми душами в отсеках? И имя командира капитана 1-го ранга Виктора Журавлева, как и имена всех его соплавателей, окутал бы мистический флер вечных молчальников. И рождались бы мифы и легенды об их безвестном исчезновении в пучине Северной Атлантики... По счастью, они остались живы и теперь - по истечении всех сроков секретности - сами могут рассказать о том, что с ними стряслось. И, смею заметить, это впечатляет не меньше иной крутой фантазии.
      Итак, 13 (!) сентября 1983 года тяжелый атомный подводный крейсер стратегического назначения К-279 раздвигал могучим лбом океанские воды, спрессованные в 250-метровую толщу. Большая глубина обжимает не только сталь прочного корпуса, но и весьма напрягает душу. Вроде бы все нормально в отсеках, реакторы работают в заданном режиме, турбины выдают положенные обороты, гребные винты исправно вспарывают и отбрасывают тугими струями стылую воду, но ухо сторожко ловит каждый "нештатный" звук: не вырвало ли где сальник, не лопнул ли где трубопровод забортной арматуры? Да мало ли что может случиться на такой глубине? Тут любая поломка может стоить жизни всему экипажу. Как назло, ещё и мысли черные лезут про злосчастную американскую атомарину "Трешер", которая примерно в этом же районе и на такой же глубине вдруг канула в двухкилометровую впадину Уилкинса и лежит там вот уже двадцатый год. А все потому, что лопнул плохо сваренный трубопровод и подводная лодка была в мгновение ока затоплена и смята чудовищным давлением пучины. Никто из 129 человек на борту и ахнуть не успел - гидравлический удар вмял сферические переборки одна в другую, как стопку алюминиевых мисок... Все эти леденящие кровь подробности услужливая не к месту память выдает при первом же взгляде на глубиномер.
      Конечно же, можно было бы идти и на ста метрах, и на пятидесяти, откуда шансов спастись и всплыть куда больше, но дело в том, что на таких глубинах резко возрастал риск наткнуться на айсберг. А в этой части Атлантики их было, по выражению штурмана, как пшена на лопате.
      - Но ведь вы же могли включить гидролокатор в режиме миноискания? заметил я тогдашнему дублеру командира К-279 капитану 1-го ранга Владимиру Фурсову. - И вся подводная остановка открылась бы как на ладони...
      - В том-то и штука, что мы должны были соблюдать полную скрытность. А звуковые импульсы гидролокатора легко засекаются противолодочными кораблями. Шла Холодная война, и мы должны были крейсировать как можно ближе к берегам Америки. То были "адекватные меры", которые Брежнев принял в ответ на размещение американских "першингов" в Европе. Мы, таким образом, тоже сокращали подлетное время своих ракет.
      - То есть вы шли совершенно вслепую? Как если бы автомобиль пробирался сквозь ночной лес, опасаясь включать не только фары, но и подфарники?
      - Точно так. Шли, можно сказать, на слух... Дело в том, что небольшие айсберги наши акустики слышали в обычном режиме шумопеленгования. Океанские волны заплескивали на глыбы льда, вода стекала с них ручьями, и по этому журчанию при достаточной изощренности слуха можно было взять пеленг на опасного соседа. Большие же - столовые - айсберги оставались неслышимыми. О них-то и зашел разговор в кают-компании во время ужина. Кто-то вычитал в Наставлении по плаванию в Арктике, что осадка плавучих ледяных гор может достигать пятисот метров. Разгорелись споры. Автора наставления подняли на смех. Мы считали, что глубина 250 метров вполне безопасна для того, чтобы разминуться с айсбергами по вертикали. Потом кто-то вспомнил, что в этих местах погиб легендарный "Титаник"... В общем, ужин закончился обычной флотской травлей, и я отправился в жилой отсек в свою каюту. Сел на диванчик, взял в руки книгу... До сих пор помню, что это была парусная эпопея супругов Папазовых. Где-то играла гитара, и кто-то пел:
      Океан за винтом лодки скомкан,
      Глубины беспросветный покров.
      Третий месяц идет "автономка"
      Под плитою арктических льдов...
      И вдруг книга вылетает у меня из рук, а вслед за ней выскакивает из своего гнезда графин с водой, и все вещи, и я с ними, - летим вперед. Удар! Палуба уходит из-под ног резко вниз, лодка круто дифферентуется на нос... И яростное шипенье врывающейся, как мне показалось, воды... "Вот так они и погибают!.." - первое, что промелькнуло в голове. Со всех ног бросился в центральный пост...
      Командирскую вахту нес в центральном посту старпом капитан 2-го ранга Юрий Пастушенко. Мы встретились с ним в Гатчине, где он сейчас живет.
      - Все было тихо и мирно, - рассказывает Юрий Иванович, - лодка шла на семи узлах, под килем два километра, над головой - двести семьдесят. Я сидел и писал суточные планы на завтрашний день. Вдруг - сильнейший удар и гул, будто кто по железной бочке саданул. Вылетаю из кресла, лечу вперед, успел схватиться за трос выдвижного устройства. Резкий дифферент на нос, теряем скорость, стрелка глубиномера быстро пошла вниз - на погружение. Глаза у боцмана - он на рулях стоял - круглые, воздух ртом ловит... Вахтенный механик залетел под пульт управления рулями. С трудом подобрался к микрофону межотсечной связи: "Учебная тревога! Осмотреться в отсеках!"
      Тут рев пошел, вахтенный механик стал цистерны продувать, и совершенно зря, потому что на такой глубине продувание бесполезно... Короче говоря, поднырнули мы под айсберг и стали всплывать. Я думаю, мы врезались в клык ледяной горы - гигантскую сосульку диаметром метров десять - и скорее всего, обломили его, так как в носовом отсеке и после удара ещё слышали грохот рухнувшей на палубу тяжести. Можно считать, отделались легко: смяли, правда, весь носовой обтекатель со всей гидроакустической начинкой. Главная неприятность - замяли переднюю крышку одного из торпедных аппаратов. Он стал подтекать, а в нем спецторпеда с ядерным зарядным отделением. Пришлось её вытащить из аппарата прямо в отсек и удалить из него весь личный состав. Осматривали его методом "бродячей вахты". И вовремя это сделали, так как труба аппарата вскоре полностью заполнилась водой. Заднюю крышку мы подкрепили раздвижным упором. Но это скорее для успокоения совести, чем для дела. Ведь забортное давление приходилось теперь не на переднюю крышку, которая работала на прижим, а на заднюю, то есть отжимало её с чудовищной силой внутрь отсека. И надеяться приходилось только на честность неведомого нам рабочего Иванова-Петрова-Сидорова, чьими руками были сработаны зубцы кремальерного запора. Вырвать их на глубине в 250 метров могло в любую минуту... Вот так и плавали ещё почти целый месяц. А что поделаешь? С боевой позиции не уйдешь - Холодная война была в самом разгаре.
      Когда вернулись в базу, никто не поверил нам, что мы ходили на такой глубине. "Вы вахтенный журнал переписали!" Чушь! Все было так, как было...
      Вместо послесловия
      Море, а тем паче океанские глубины, - стихия мистическая. Недаром моряки во все времена и во всех странах отличались неискоренимой верой в приметы и считались самыми суеверными людьми. До сих пор бытует общефлотское убеждение в особой опасности пятницы. Нельзя в этот день начинать походы и погружения. Нельзя бриться перед выходом в море "сбреешь счастье, удачу". Признак дурного тона - употреблять в разговоре слово "последний" - последнее погружение, последний заход, последний галс и т.п. Упаси бог разбить зеркало или засвистеть на корабле - шторм накличешь. Нельзя рвать письма или фотографии. Помимо всего прочего, у каждого подводника есть свои личные предзнаменования удач и несчастий. Один штурман рассказывал мне, что всякий раз перед заступлением на вахту трижды гладил корабельного кота по спине. И очень комплексовал, если кота в штурманской рубке не оказывалось. Другой загадывал на цифры счетчика миль - чет или нечет.