Воздушная струя взрезала обшивку торпеды. Тело её было в смазке. Под стеллажами хранились банки с «кислородными консервами» – пластинами регенерации. Масло в кислороде воспламеняется само по себе. Старшина команды торпедистов мичман Семенов успел только доложить о пожаре и задохнулся в дыму. Это почти как на «Комсомольце»… Скоротечный и мощный разогрев. Потом взрыв. Сдетонировали все двенадцать торпед… Только после этого случая запретили хранить банки с «регенерацией» в торпедных отсеках. А все эти слухи о том, что в носу шли огневые работы, паяли вмятину на зарядном отделении, – полная чушь. Это я вам как командир утверждаю!
Про девочку, которую осколком ранило, слышали? Так вот мы теперь с ней в одних президиумах сидим: я как председатель совета ветеранов, она – как председатель союза инвалидов города Полярного. Вот судьба…
Ту самую блондинку, которую я так и не пригласил на танец, я легко отыскал по адресу, сообщенному Бегебой. Ирина Николаевна Хабарова жила на вершине одной из застроенных городских сопок. Дверь мне открыла энергичная, напористая и все ещё миловидная женщина. В сопровождении собаки и двух кошек, она, прихрамывая, провела меня в комнаты… Достала старые фотографии.
– Вот дом, в котором мы тогда жили. Деревянная одноэтажная постройка, каких много было в Полярном. Я училась в третьем классе, и в тот день мама позволила мне поспать подольше – уроки перенесли во вторую смену. Трехпудовый осколок баллона с легкостью проломил крышу и упал на мою кровать. Спасло меня то, что весь удар пришелся на железную поперечину кровати. Меня задело лишь краем. Я даже сознание не потеряла, хотя был перебит тазобедренный сустав и повреждены внутренние органы. Мама крикнула: «Война!», схватила меня и сестренку и кинулась в бомбоубежище. Потом увидела кровь… Побежала за машиной. Легла на дорогу – остановила самосвал. В госпиталь меня привезли раньше раненых матросов. Сделали все необходимые перевязки и на катере отправили в Североморск, а оттуда самолетом в Москву. Почти год провела в Русаковской больнице в Сокольниках. Врачи там хорошие… Но от хромоты спасти меня не смогли… Вернулась домой. Закончила школу. Пошла работать санитаркой в морской госпиталь…
Тут в комнату вбежал маленький мальчик, а его поймала молодая красивая женщина – дочь Ирины Николаевны – Оля… И понял я, что прихрамывающую блондинку кто-то решился однажды проводить из ресторана. Решился связать с ней судьбу, жениться на ней. Мужем Ирины стал статный моряк-главстаршина. Прожили они несколько лет. Потом развелись. И она, увечная, с ребенком на руках, сумела найти нового мужа, не хуже прежнего. Это даже не судьба, это – характер.
Живет Хабарова, не жалуется, внука растит, за полярнинских инвалидов хлопочет. Пособие от Министерства обороны получает за искалеченную ногу – аж целых 83 рубля 26 копеек.
– Ну а с Анатолием Степановичем и в самом деле на разных мероприятиях встречаемся. Никакой обиды на него не держу. Он с тем взрывом и сам настрадался.
Такая вот история… Кого винить в той давней трагедии? Шла Холодная война… И высшая степень боеготовности оплачивалась порой кровью. Через несколько месяцев после взрыва в Полярном едва не грянул ядерный взрыв в Карибском море, где столкнулись лоб в лоб геополитические интересы двух сверхдержав и куда от забрызганных кровью полярнинских причалов ушли четыре подводные лодки. Такие же, как «Буки-37» – Б-36, Б-4, Б-59 и Б-130. «Живыми не ждали!» – скажут потом их командирам большие начальники, следившие за большой охотой американского флота на «Красные Октябри». Но это другая история…
Нынешний День подводника отмечался в Полярном широко и красиво. Ветераны выходили в море, опускали на воду венки…
Мы сидели с Бегебой за одним накрытым столом. Золото погон его парадной тужурки оттенялось серебром густых ещё волос. Рослый, крепкий морячина, он никак не тянул на свои семьдесят… Потом вдруг куда-то исчез.
Я нагнал Бегебу у гарнизонного кладбища. Там почти вровень с сугробами высился серый бетонный обелиск: «Морякам-подводникам, павшим при исполнении воинского долга 11 января 1962 года…»
Я уже знал, что во все праздники капитан 1-го ранга Бегеба приходит к своим морякам. Тяжелая эта участь – быть живым командиром погибшего экипажа. Бегеба снял черную раззолоченную фуражку.
– Подождите, ребята… Я к вам скоро приду.
Теперь новое потрясение – «Курск». Гибель подводного крейсера он принял столь же остро, как и взрыв собственного корабля.
– Думаю, случилось то же, что и у меня… Торпеда рванула.
Глава пятая
ВСЕ ДЕЛО В «ТОЛСТОЙ ТОРПЕДЕ»?
Торпедная версия
Итак, рванула торпеда…
Так считают и американские эксперты. Им так проще – внутренний взрыв, это ваши проблемы. Разбирайтесь со своими конструкторами, инженерами, торпедистами, а не с нашими подводными лодками, которые – этого они не говорят, а подразумевают – как ходили в ваши полигоны, так и будут ходить.
Как всегда, недостаток информации с лихвой покрывается предположениями, догадками, а то и просто слухами, тем более что характера пробоины мы так и не знаем. Бесспорно одно – был сильнейший внутренний взрыв. Но что его инициировало?
Встречаю знакомого флотского офицера (не подводника), вхожего в Главный штаб ВМФ. Под большим секретом выдает «главную причину» гибели «Курска». В носовой-де отсек врезали два торпедных аппарата увеличенного диаметра под сверхмощную торпеду. При стрельбе, чтобы избежать резкого скачка давления в отсеке, открывают переборочные двери аж до пятого отсека. Ну и рвануло при опытовой стрельбе…
Потом прочитал в серьезной газете мнение ещё одного знающего человека: «На «Курске» при стрельбе модернизированной торпедой могло произойти следующее: торпеда почему-то застряла в аппарате, не вышла из него. Но пороховой стартовый заряд сработал… Произошел взрыв, который выбил заднюю крышку торпедного аппарата… За две минуты или чуть более того температура в отсеке поднялась на сотни или даже тысячи градусов. Она-то и вызвала детонацию боезапаса…»
Вначале поверил, но, когда шок прошел, пораскинул, как говорили в старину, «скудным розмыслом»: если бы все было так, как считает знающий автор, то при открытой передней крышке (а иначе стрелять нельзя) выброс порохового заряда произошел бы вперед, как из ствола обычной пушки. Задняя крышка, как и замок орудия, осталась бы на месте. Даже если бы её вышибло, хлынувшая под давлением вода не позволила бы развиться объемному пожару…
Наконец, ни одна приемочная комиссия не даст добро оружию, при стрельбе из которого надо разгерметизировать четыре отсека подряд. Есть и ещё одно давнее правило: никакие стрельбы даже самыми обычными торпедами не проводятся, если поблизости находятся иностранные подводные лодки. А уж секретными – опытовыми – тем более… И потом, если бы стреляли действительно чем-то особенным – суперновыми экспериментальными торпедами, тогда бы на борту была бы куда более представительная комиссия, чем заводской инженер и военпред из Махачкалы. Обычно в такие «звездные походы» набивается немало начальства, в надежде на ордена «за испытание новой военной техники».
«Можно предположить и несколько иной вариант развития этого трагического эпизода, – настаивает на своем сторонник торпедной версии. – Специалисты «Дагдизеля» принялись выяснять причины отказа техники. По их просьбе торпедный аппарат осушили и открыли его заднюю крышку. И в этот момент произошел подрыв пиропатронов и взрыв емкости с горючим торпеды».
«Эту версию я не принимаю, – заявляет капитан 1-го ранга Михаил Тужиков, подводник с 27-летним стажем. – «Курск» лежит на грунте с поднятым перископом, а под перископом никто торпедами со Второй мировой войны не стреляет. Есть мнение, что перископ мог «сам собой» выйти от удара о грунт. Но это невозможно: он поднимается гидравликой с усилием 150 кг на квадратный сантиметр. Значит, лодка зачем-то всплывала на перископную глубину и не совершала пуска торпеды. И если даже был пуск, тогда почему у подлодки повреждены рубка и комингс-площадка аварийно-спасательного люка на корме?»
«За двадцать лет эксплуатации проектов 949 и 949а (вместе с «Курском» их в составе ВМФ РФ было одиннадцать), – утверждает контр-адмирал Валерий Алексин, – при проведении около тысячи торпедных стрельб не было ни одного подобного случая с практическими торпедами».
Так что торпедная версия в таком варианте никак не проходит…
Торпедная версия («ЧП в первом отсеке») – самая простая и самая понятная. Понятная абсолютно всем, даже домохозяйкам – ну, рванула неисправная, неотработанная или новая торпеда и сдетонировали остальные. Мощный взрыв уничтожил носовые отсеки с центральным постом. У нас все время что-то взрывается, это так привычно. Тем более что и американские эксперты тоже так считают (в родном же отечестве, как известно, нет ни пророка, ни эксперта).
Однако не найдено ни одного факта, который бы говорил в её пользу. Есть только одна зацепка – в первом отсеке присутствовали гражданский инженер-наладчик и военный приемщик. А чего им там делать, если не испытывать новую технику?
Отвечает на этот коварный вопрос как раз один из сторонников версии «нештатной ситуации» в торпедном отсеке: «Дагестанские специалисты наблюдали за торпедой, которая была по левому борту. А рвануло в торпедном аппарате по правому.
Дагестанская торпеда была экспериментальная, на аккумуляторах. Спецы из «Дагдизеля» хотели посмотреть, как работает их движок на торпеде с аккумуляторами. Вместо керосина и перекиси водорода в торпеду были помещены аккумуляторы. А боевая часть у неё была инертная – вместо взрывчатых веществ – хлористый калий с парафином. Другими словами, это абсолютно безвредная торпеда, без боевой части. Не могла она ни при каких условиях рвануть».
Это же мнение не раз подтверждали и флотские минеры.
Повторюсь, новую технику испытывают в специальных полигонах, а не на учениях по отработке совместных действий. И контингент «испытателей» на лодке был бы несколько иной – не рядовой инженер с военпредом, а как минимум зам. генерального конструктора.
Однако «бывший командир подводной лодки Александр Никитин, плотно сотрудничающий с норвежской экологической организацией «Беллуна», – сообщает пресса, – заявил, что он почти абсолютно уверен в том, что причиной катастрофы стал случайный взрыв при пуске торпеды».
Вот ведь как – почти абсолютно уверен. Спасибо за оговорку – «почти».
Но я хочу знать точно – что именно сыграло роль запала-детонатора в торпедном отсеке. И я знаю, что ни один академик, ни один генеральный конструктор, ни один супераналитик мне этого не скажет.
Тем не менее некоторые популярные газеты пытаются уверить меня, равно как и миллионы своих читателей, о том, что «тайна гибели «Курска» раскрыта: на борту подлодки взорвалась «толстая торпеда»!» Но почему это нужно утверждать столь броско и безапелляционно? Да потому, что в редакцию позвонил некий аноним, назвавшийся ученым, лауреатом Госпремий, доктором наук и прочая, прочая…
А дальше перлы: «Кто-то из экипажа заметил протечку одной из торпед. Это страшная ситуация, она была немедленно доложена командиру Лячину. Тот быстро оценил, что экипажу грозит смертельная опасность. Мне неизвестно (вот с этого и надо было начинать! Никому ничего не известно, как развивались события в первом отсеке. – Н.Ч.), связывался ли Лячин со штабом Северного флота, но он должен был принять решение о пуске аварийной торпеды за пределы лодки. Так положено по инструкции».
А позвольте спросить: откуда лауреату известно, что «кто-то из экипажа заметил…» и «было доложено Лячину», когда ни этот «кто-то», ни тот, «кому было доложено», в живых не остались?
– Что такое протечка торпеды? – спрашивают его интервьюеры.
– То же самое, что и протечка водопроводной трубы. Только не вода капает.
И далее в таком же духе: «По дифферентной трубе клубок пламени прикатился из первого отсека в девятый. После того как температура стала невыносимой, люди погибли и там».
Труднее всего опровергать бред. Ты стараешься, подбираешь аргументы, переводишь полуграмотные словеса на технический язык, невольно тем самым придаешь бреду статус версии. Ну не мог «клубок пламени прикатиться» по «дифферентной трубе», точнее, по дифферентовочной магистрали и сжечь всех уцелевших в девятом отсеке по той простой причине, что «труба» эта, то есть магистраль, перекрыта в нескольких местах специальными клапанами. К тому же выходит она не прямо в девятый отсек, а в специальные дифферентовочные цистерны, заполненные водой. Но раз анонимный лауреат изрек свою «истину», так её сразу и в номер да под шапку: «Тайна гибели «Курска» раскрыта!» И, конечно же, «только у нас». Газета нагло наживает свой желтый капиталец на крови погибших, а тысячи вольно или невольно одураченных читателей так и будут считать, что «толстая торпеда» потекла, как дырявый унитаз, вызвав своей течью «клубок пламени» в «дифферентной трубе», а та как полыхнула в девятом отсеке, так и сожгла всех к едреной фене.
У нас, в том числе и у телефонного лауреата, нет статистики по аварийным случаям с «толстыми торпедами», и потому мы, а газета тем более, не вправе толковать об этом без оговорок – «может быть», «скорее всего», «по всей вероятности». Даже «по всей вероятности» не имеем права говорить, поскольку её, эту вероятность, никто не исчислял. Для этого опять же статистика нужна.
Разумеется, как гласит один из законов Паркинсона, «все, что может сломаться, – сломается». Однако все, что может взорваться, взрывается не всегда. Парадокс! Даже, когда нужно иногда, не взрывается.
Наверняка были проблемы на испытаниях «толстых торпед». Но голословно, умозрительно утверждать, что именно из-за утечки перекиси водорода и разыгрался роковой пожар, никто не имеет права.
Тем не менее газета «Жизнь» заявляет: «Мы нашли неопровержимые доказательства: подлодку потопили московские ракетчики…
По информации, полученной нами из надежных источников, на подводную лодку перед её выходом на учения была погружена неисправная перекисно-водородная торпеда 65—76.
Это самая большая торпеда в мире – диаметром 65 сантиметров и весом около 2 тонн. И самая дальноходная: её дальность около 70 километров (из-за этой дальности её пока и не сняли с вооружения, несмотря на то что она капризна, сложна и опасна в эксплуатации). Торпеда была учебной – ею лодка «Курск» должна была стрелять на том самом полигоне, где она сейчас лежит на дне. Торпеда травила, то есть из неё выделялся водород. Моряки не хотели принимать её на борт (да это и не положено по всем руководящим документам). Но им сказали, что не в боевой поход идут, а всего лишь до полигона и назад – мол, за такое время ничего не случится.
Как нам сказали специалисты по торпедному оружию, 65—76 требует особого обращения. Во-первых, к ней в придачу идет целая система слежения за состоянием торпеды, включающей устройство, которое позволяет контролировать травление водорода из резервуара. Кроме того, на лодке должна быть система аварийного сброса перекиси водорода за борт. Это делается в экстренном порядке в тех случаях, когда скорость выделения водорода превышает допустимые пределы. Но поскольку торпеда изначально была неисправной, никто, естественно, сбрасывать перекись за борт и не собирался. А водород, смешиваясь с воздухом, образует «гремучую смесь». Достаточно малейшей искры – и происходит взрыв».
Судя по описанию особенностей торпеды 65—76, журналиста консультировали действительно знающие люди. Но ведь и их знания – это всего лишь преамбула к истине, а не сама истина. Это во-первых, а во-вторых, мне не очень верится в заклинания таблоида, в котором «неопровержимые доказательства» идут вперемежку с рассказами о приключениях «снежного человека» в Каргопольском районе.
Ну не верю я бывшим «Московским ведомостям», объявившим себя «Жизнью».
«С этой ракетоторпедой (калибра 650 мм) подводники хорошо знакомы, – анализирует версию профессор Военно-морской академии Виталий Доценко. – Находится она на вооружении с 1976 года. Компонентами топлива турбинного двигателя этой торпеды являются керосин и маловодная перекись водорода. Эти компоненты и могли стать причиной пожара, от которого сначала могли загореться пороховые двигатели хранившихся в первом отсеке ракетоторпед, а затем произошла детонация других боеприпасов. Но при таком развитии событий вряд ли от возгорания и даже взрыва двигателя через 2 минуты 15 секунд мог бы сдетонировать боезапас первого отсека. Если даже взрыв двигателя и произошел бы, то его мощность в тротиловом эквиваленте была бы менее 200 кг. Следовательно, причина детонации боезапаса иная. Кроме того, начальник штаба Северного флота вице-адмирал М. Моцак заявил, что перед выходом «Курска» на учения ракетоторпеды на его борт не загружались, то есть их там не было.
Эта версия бросает тень на экипаж подводной лодки. Если из-за неумелого обращения произошел взрыв двигателя торпеды, то виновны командир корабля и его подчиненные, которые не смогли подготовить экипаж к грамотному обращению с оружием. Но это исключено. Не мог же Президент Российской Федерации, не разобравшись в обстановке, до окончания расследования подписать указ о посмертном награждении капитана 1-го ранга Г. Лячина Золотой Звездой Героя России, а весь экипаж – орденами Мужества! Подписывая указ, президент был уверен в том, что вины экипажа в гибели подводной лодки нет».
Версия «внутреннего взрыва» – одна из главных версий правительственной комиссии. Она удобна тем, что сразу же снимает все внешнеполитические проблемы, связанные с гибелью «Курска». Как поется в старинной песне, «сами взорвали «Корейца», нами потоплен «Варяг»… «Внутренний взрыв» – это наше внутреннее дело, и Пентагон может спать спокойно, равно как и все подводные лодки НАТО могут беспроблемно дежурить в российских полигонах.
Как бы то ни было, но версия «нештатной ситуации в отсеке» имеет серьезных приверженцев как среди бывалых моряков-подводников, так и среди авторитетных специалистов. Однако и лагерь сторонников иной версии (столкновение с иностранной подводной лодкой) полон не менее выдающихся моряков и не менее светлых умов. Впору провести голосование – кто «за» и кто «против». Но ведь истина не определяется числом поднятых рук…
Одно время я и сам верил в чисто «торпедную версию» – вполне допустимо: рванула перекисно-водородная торпеда. Палка и та раз в год стреляет. И тут же вопрос: кто персонально виноват в таком взрыве? Генеральный конструктор, который эту торпеду изобрел и спроектировал? Главный технолог торпедного завода, который где-то как-то упростил, «удешевил» изготовление торпед? Слесарь-монтажник Огурцов, который не довел герметичность внутренних трубопроводов до кондиции? Военный приемщик, который дал «добро» на прием сомнительного оружия? Инженеры и специалисты флотской торпедо-технической базы, которые эту торпеду готовили в своих цехах для погрузки на подводный крейсер? Флагманский минер, который тоже поставил свою подпись на соответствующих бумагах при снаряжении корабля его дивизии? Командир торпедной боевой части (БЧ-3) на «Курске», который лично присутствовал и проверял торпеду при погрузке её в первый отсек? Командир «Курска», который, кстати сказать, ракетчик по образованию, не обратил внимание при осмотре отсека, что торпеда «парит»?
Вглядываюсь в лица матросов-торпедистов на посмертном фотопараде: ну кто из вас недосмотрел, не доложил вовремя, попытался скрыть протечку? Вглядываюсь в эти глаза, погашенные взрывом, и мне становится стыдно за все свои домыслы. На длинном пути от чертежного кульмана до торпедного аппарата к «изделию» (так и хочется сказать – «исчадию») были причастны сотни, если не тысячи людей. Попробуй возложи на кого-нибудь одного из них вину за взрыв на «Курске». Даже если мы и припрем к стенке назначенного «стрелочника» – рабочего-бракодела Огурцова… «А вы мне деньги платили, – спросит он, – в течение полугода за мою работу?» А ведь не платили, а если и платили, то невыносимо мало. И не только ему не платили – и конструкторам, и инженерам, и технологам злосчастной российской «оборонки», да и офицерам флота не платили, мичманам и матросам…
Можно, не заглядывая в формуляр торпеды, сказать, что сработана она, так же как, впрочем, и сам подводный крейсер, в самый разгром оборонной промышленности: в середине – конце 90-х годов. Удивительно, что вообще ещё сработана…
Вот и получается, что вина за взрыв «толстой торпеды» разбрызгана, как кровь, на очень многих людях, а в конечном счете на каждом из нас, крушивших «монстров ВПК» в угаре ультраперестроечной эйфории.
Однако оставим в покое «толстую торпеду». Может быть, она ни в чем не виновата. Может быть, и в самом деле, как считает первый командир «Курска» Виктор Рожков (и не только он один), взорвалась аккумуляторная батарея, которая, как на беду, находилась именно в первом отсеке, куда запрещено заходить даже с зажигалками, спичками, не говоря об огнестрельном оружии? А тут – в трюмах – заложена огромная «химическая бомба», ежеминутно выделяющая взрывоопасный (в определенной смеси с воздухом) водород. Взрывается он только в тех случаях, когда аккумуляторную яму вовремя не вентилируют или не работают специальные водородосжигательные печки, взрывается «гремучая смесь» не сама по себе, а от случайной искры.
Положим, рванула аккумуляторная батарея – это первый, «малый» взрыв, – начался пожар, пришли в опасное состояние «толстые торпеды» и через две минуты – общий мощный взрыв. Теоретически такое могло быть.
Но не могу себе представить, чтобы на «Курске» с его отработанным в дальнем походе экипажем кто-то мог допустить такую вопиющую халатность, как скопление водорода в отсеке. На подобную оплошность надо наложить ещё одну – искру. В торпедных отсеках даже инструмент из специальных сплавов подобран, чтобы не высек при случайном ударе о металл искру, и обезжирен он, чтобы ненароком масло от кислорода не воспламенилось. Торпедисты, как и саперы, ошибаются только один раз…
В заключение – неожиданное письмо в редакцию, которое как бы «примиряет» обе версии – «неисправную торпеду» и «столкновение с чужой субмариной»:
«По данным СМИ, на АПЛ «Курск» собирались испытывать торпеду с жидкостным реактивным двигателем (керосин – перекись водорода).
Концентрированные растворы перекиси водорода с содержанием основного вещества 70 % используются в качестве окислителя в ракетной технике давно. Такие растворы перекиси водорода достаточно устойчивы, сами по себе не разлагаются и не взрываются.
Но для разложения и для мгновенной реакции со взрывом есть ряд катализаторов, одним из которых являются ферменты крови. Когда медицинской перекисью (3 %-й раствор) смазывают кровяную ранку, раствор разлагается с выделением пузырьков. Когда кровь попадает в окислитель жидкостного ракетного топлива (70 %-й раствор), происходит взрыв, по характеру схожий со взрывом нитроглицерина. Такие взрывы – аварии на предприятиях – бывали. В отношении АПЛ «Курск» возможно такое развитие ситуации.
При ударе подводной лодки НАТО в переднюю часть «Курска» лодка ныряет, уходя от удара, но ударяется в дно – оно было слишком близко. При этих ударах, возможно, происходит травмирование членов экипажа и разрушение емкости с окислителем – концентрированной перекисью водорода. Соприкосновения крови с перекисью – именно соприкосновения! – достаточно для мгновенного и весьма мощного взрыва.
Каталитическое действие ферментов крови на концентрированные растворы перекиси водорода и последствия этого хорошо известны и никакого секрета для специалистов не представляют.
М.Т.»
Взрыв на крови…
По-видимому, мы никогда не узнаем, почему рванули торпеды в первом отсеке. Это не укладывается в голове. Это бесит. Это заставляет придумывать все новые и новые версии. Даже специалисты сбиваются в группы по принципу – «верю, не верю».
Как же так, неужели наука не скажет своего слова?
Но наука ещё не научилась вызывать из небытия души тех, кто знает…
Глава шестая
«ЭТО СТОЛКНОВЕНИЕ МОГЛО СТОИТЬ ПЛАНЕТЕ МИРА!»
Телеграмма появилась в ленте новостей на третий день после гибели «Курска»:
«ВАШИНГТОН. 15 августа (Корр. ИТАР-ТАСС). Во время происшествия с российской атомной подводной лодкой «Курск» вблизи от неё находились две подлодки ВМС США, акустики одной из которых в субботу зафиксировали звук взрыва. Об этом сообщил здесь в понедельник поздно вечером представитель американской администрации, просивший не называть его имя в печати. С учетом временной разницы взрыв, судя по всему, произошел утром в воскресенье по московскому времени».
Вскоре выяснилось, что в районе учений Северного флота находились американские подводные лодки «Мемфис» и «Толедо». Кроме них, за российскими кораблями следила и английская субмарина «Сплендид». Никто их туда, разумеется, не приглашал. Все три иностранные атомарины вели электронную разведку, какая осуществлялась в самые напряженные годы Холодной войны. Именно поэтому в числе наиболее вероятных версий катастрофы «Курска» главнокомандующий ВМФ России адмирал флота Владимир Куроедов назвал столкновение с подводным объектом. И очень многие моряки с ним согласились. Даже иностранные.
«ЛОНДОН. 20 августа (ИТАР-ТАСС). Первой реакцией дежурных офицеров штаба ВМС Великобритании в Норвуде (Восточная Англия) на известие об аварии «Курска» стал вывод о столкновении российской подлодки с американской. Об этом сообщил влиятельный британский еженедельник «Санди Таймс».
«Мы думали, что американцы ударили российскую подлодку», – заявил офицер…»
Весьма характерна эта первая реакция.
Через двое суток сообщение из Нью-Йорка:
«НЬЮ-ЙОРК. 22 августа (Корр. ИТАР-ТАСС). «Американские корабли не были причастны к гибели подводной лодки «Курск», – утверждал в понедельник министр обороны США Уильям Коэн. «Россия не является нашим врагом», – заявил он в беседе с журналистами после выступления на съезде ветеранов иностранных войн. По его словам, «эта трагедия напоминает о том, с какими опасностями сталкиваются военные люди, защищающие честь своей страны».
Коэн сказал, что с грустью услышал о катастрофе. После этой трагедии, подчеркнул он, нужно ещё более тщательно подходить к подготовке военных специалистов. По его словам, «причины катастрофы ещё не известны, и нам только предстоит выяснить их».
Американская сторона, заявив о нахождении двух своих атомных подлодок в районе учений Северного флота, тут же поспешила объявить, что ни одна из них в трагедии «Курска» не замешана. Верить на слово? Трудно… Особенно после той хроники подводных столкновений в Баренцевом море, которая уже не раз приводилась в печати.
Об одном из них, пожалуй самом опасном, рассказывает его невольный участник контр-адмирал Владимир Лебедько:
– В ночь с 14 на 15 ноября 1969 года я шел старшим на борту атомного подводного ракетоносца К-19. Мы находились в учебном полигоне неподалеку от того места, где Белое море сливается с Баренцевым. Отрабатывали плановую задачу.
Раннее утро. Первая боевая смена готовится к завтраку. В 7.10 приказываю перейти с глубины 60 метров на 70. Акустик докладывает: «Горизонт чист». А через три минуты страшный удар сотрясает корабль. Люк в носовой отсек был открыт – только что пролез матрос с камбузным чайником, – и я увидел, как вся носовая часть подводной лодки заходила из стороны в сторону. «Сейчас отвалится», – мелькнула мысль. Погас свет, и я с ужасом почувствовал, как быстро нарастает дифферент на корму. С грохотом и звоном посыпалась посуда с накрытого стола, все незакрепленные вещи… Я сидел против глубиномеров. Рядом стоял старшина-трюмный. Даже при скудном свете аварийного освещения было видно, как побледнело его лицо. Лодка стремительно погружалась. Я приказал продуть среднюю цистерну. Тогда ракетоносец стал так же круто валиться на нос. Все-таки нам удалось всплыть. Осмотрел море – вокруг никого. Доложил о происшествии на командный пункт флота. Вернули нас в базу. Там уже с пирса оглядел носовую часть: гигантская вмятина точно копировала очертание корпуса другой лодки. Потом узнали, что это был американский атомоход «Гэтоу». Он держался под водой без хода, почему мы его и не услышали.
– Это столкновение, – свидетельствует американский эксперт, – могло стоить планете мира, так как старший минный офицер «Гэтоу», решив, что «красные» подводники хотят потопить его корабль любой ценой, готов был выпустить противолодочную торпеду «Саброк», а следом ещё три торпеды с ядерными боеголовками. Командир корабля успел остановить своего сверхрешительного подчиненного. Нетрудно домыслить, что бы произошло, если бы торпеды пошли…
– Не так давно, работая в Гатчинском военно-морском архиве, – продолжает рассказ адмирал Лебедько, – я узнал, что от нашего удара «Гэтоу» получил пробоину в прочном корпусе. Американский атомоход лег на грунт, и там шла отчаянная борьба за живучесть. Потом подлодка все же вернулась в свою базу. Ее командир капитан Лоуренс Бурхард был награжден высшим военным орденом. Нас же не наказали, и на том спасибо… И ещё один факт потряс меня до глубины души: оказывается, специалисты установили, что, если бы мы шли со скоростью не 6, а 7 узлов, таранный удар развалил бы «Гэтоу» пополам. Видимо, нечто подобное произошло и годом раньше в Тихом океане в 750 милях к северо-западу от Гавайских островов, когда американская атомарина «Суордфиш» протаранила в подводном положении советский ракетоносец К-129, который затонул на глубине почти пять километров. Честно говоря, мы жалели, что этого не произошло с «Гэтоу». Может быть, тогда до Пентагона дошло бы, что игра в «чей прочный корпус крепче» – опасная игра, и адмиралы с берегов Потомака перестали бы посылать свои атомоходы в территориальные воды России.
С-141 оказалась счастливее К-141
Я попросил проанализировать версию столкновения «Курска» с неизвестной подводной лодкой одного из авторитетнейших ветеранов морской разведки, автора ряда книг по истории подводного флота, контр-адмирала в отставке Анатолия Тихоновича Штырова.