Капитан «Иберии-трансатлантик» не поверил докладу вахтенного помощника.
      – Кукла в шлюпке? Что за чертовщина? Несите ее сюда.
      Нику-два не очень почтительно доставили в ходовую рубку.
      – А что? - прищурился капитан. Хороша! Похоже, я ее где-то видел…
      – Жаль, что пассажиры уже выбрали «мисс Атлантику», - заметил помощник.
      – Они еще не разошлись?
      Нет. Поздравляют победительницу в музыкальном салоне.
      – Пассажирка из люкса. Ничего. Смазливенькая.
      – Отправьте эту куклу в музыкальный салон. И скажите, что я выдвигаю свою претендентку на титул «мисс Атлантика». Вернее, не я, а сам океан. Так и скажите: сам океан прислал ее на конкурс. Пусть посмеются.
      Ника Рейфлинт еще стояла на пьедестале почета, когда помощник капитана внес на руках огромную куклу в желтом сафари. Он бесцеремонно поставил ее рядом и радостно провозгласил: - Конкурс продолжается! Эту леди нам прислал сам океан.
      Ника заглянула в неживые глаза и сдавленно вскрикнула.
      – Боже, как они похожи! - всплеснула руками дама из первого ряда.
      Элегантный аравиец едва успел подхватить оседающую Нику. Он отнес ее в каюту и вызвал врача.
      Это событие ничуть не омрачило веселье в салоне. Напротив, вызвало волну шуток.
      – Она была ошеломлена красотой соперницы - и грохнулась в обморок.
      – Безусловно, справедливость восторжествовала. «Мисс Атлантика» - она.
      Нику-два под аплодисменты и рояльный туш водрузили на пьедестал.
      «Иберия» наверстывала упущенное время. Возня с дурацкой шлюпкой задержала судно минут на сорок, и теперь капитан отодвинул ручки машинных телеграфов до отказа - «самый полный». В таком положении они пробыли недолго.
      – Прямо по курсу - спасательная шлюпка! В шлюпке шесть человек.
      Рукоятки под ругань капитана запрыгали по секторам «полный ход», «средний ход», «малый ход», «самый малый ход», «стоп».
      – Еще одно такое стопорение, - проворчал капитан, - и на телеграфе придется ставить дополнительный указатель: «гроб-машина». Надеюсь, на сей раз не куклы?
      – Они машут руками и жгут фальшфейер. Приготовить катер у спуску?
      – Не надо. Слишком много возни. Подойдем с подветренной стороны и сбросим шторм-трап.
      Помощник спустился вниз.
      Спасенные кутались в черные плащи-накидки военного образца. Помощника поразило, что все они были лысы, безбровы, голощеки. В своих одинаковых просторных одеждах они походили на монахов, давших странный обет - уничтожить на теле любую растительность, будь то ресницы, усы или волосы.
      Старший «монах» шагнул к помощнику.
      – Срочно проведите меня к капитану. Вашему лайнеру угрожает смертельная опасность.
      Помощнику не понравилось, что вся остальная пятерка двинулась за ними следом.
      – Может быть, ваши люди нуждаются в отдыхе?
      – Нет, - сухо отрезал старший.
      – Тогда пусть они останутся вни… - помощник осекся. Из-под плаща высунулось дуло автомата. Дверь в ходовую рубку была уже рядом, и помощник распахнул ее спиной. В рубке «монахи» выхватили из-под накидок автоматы, защелкали откидными прикладами.
      – Всем стоять на своих местах! Где у вас радиостанция?
      Помощник после тычка стволом в грудь покорно вышел в коридор в сопровождении двоих пиратов. Вскоре оттуда донеслась короткая очередь, звон стекла, треск пластмассы…
      – Передатчик расстрелян, сэр! - доложил один из конвоиров помощника. Тот, кого назвали сэром, вышел на крыло мостика и выпустил зеленую ракету.
      Капитан с ужасом увидел, как синева океанской глади взбурлила белыми пузырьками и из воды показалось нечто черное, глазастое, округлое, похожее на тело спрута без щупалец. Вслед за рубкой всплыла покатая спина широколобой рыбины.
      – Я старший офицер этой подлодки. - Сухощавый налетчик забросил автомат за плечо. - Выполняйте мои указания. Торпедные аппараты нацелены на ваше судно.
      Рооп приказал спустить спасательные шлюпки и, как только они переправили с «Архелона» на борт «Иберии» абордажную группу, велел капитану собрать команду в носовом трюме.
      События развивались столь стремительно, что пассажиры по-прежнему веселились в ресторанах, барах, салонах. Разгоняя артисток варьете, на эстраду вышли лысые люди в голубых подводницких комбинезонах. Автоматы смотрели в публику.
      Три года они не видели женщин… Пассажиров-мужчин загнали в кормовую баню и наглухо задраили двери. Дрожащих претенденток на титул «мисс Атлантика» свели в банкетный зал ресторана первого класса. Камбузные лифты едва успевали подавать закуски и вина, так что блюда, бутылки, салатницы, бонбоньерки, соусники приходилось ставить в проход между столиками. Рвали одежды зубами и руками. Узники подводного лепрозория возмещали все, чего были лишены долгие годы…
      Трое матросов, раздев донага официантку и привязав к арфе, с хохотом расстреливали ее пробками из бутылок шампанского…
      Бахтияр с автоматом на груди обходил, едва держась на ногах, каюты класса люкс. Почти все они были пусты. Обитатели их либо томились в кормовой бане, либо находились палубой ниже - в ресторанном зале, сотрясавшемся от воплей вакханалии. Дряхлый старикан в кресле-коляске был не в счет. Одна из роскошных дверей оказалась запертой, и Бахтияр умело высадил ее пинком ноги. Небольшой холл сиял хрустальной люстрой. Стюард не отказал себе в удовольствии послушать, как прозвенят ее подвески от удара прикладом. Собственное отражение в огромном зеркале ему не понравилось, и он перечеркнул его очередью - наискосок. Дверь в смежную комнату подалась с третьего раза. Сорвав бархатный полог, он увидел сжавшуюся под одеялом женщину.
      – Куколка! - радостно возопил Бахтияр. - Так вот ты где, моя дорогая! Еще вчера ты притворялась неживой. Но мы с тобой провели неплохую ночь. Теперь мы проделаем это еще лучше, не так ли? - Постойте!
      Бахтияр обернулся и в три зрачка - злых глаз и дула уставился на вошедшего. В проеме сорванных дверей стоял смуглокожий человек.
      – У меня в банке сто семнадцать миллионов, - сказал он с сильным акцентом. - Я отдам вам половину, если вы оставите мою жену в покое. Она больна.
      – Я тоже! - вскрикнул стюард.
      – Я сейчас выпишу вам чек, - привычно извлек бумажник смуглокожий.
      – А я поставлю на нем точку!
      И Бахтияр всадил в миллионера пулю с тем удовольствием, с каким вбивают в доску последний гвоздь.
      Экипаж «Архелона» перебывал на «Иберии» в два потока. Лишь Рейфлинт и Бар-Маттай провели время в своих каютах. Обе смены переправили с лайнера все, что только могло войти в шлюпки и пролезть в люки: ковры, ящики с винами, кадки с пальмами и даже автомат для мороженого.
      Рейфлинт вызвал к себе старпома.
      – Ропп, вам придется сделать еще один рейс. Я хочу, чтобы вывезли судовую библиотеку.
      Шесть ящиков с книгами забили спальню Рейфлинта до подволока.
      …Подводная лодка отошла на дистанцию торпедного залпа и, развернувшись к «Иберии» носом, тихо вздрогнула. Стальная сигара неслась почти поверху. Проломив белый борт, торпеда всадила в топливную цистерну стокилограммовый заряд прессованного тротила. Взрыв выбросил лайнер из воды по нижнюю марку ватерлинии и разломил пополам.
      Убедившись, что на поверхности не осталось ни людей, ни обломков, «Архелон» погрузился туда, куда только что ушли останки «Иберии»… Так началась новая жизнь отверженной субмарины. Через трое суток S-409 вынуждена была всплыть для небольшого, но срочного надводного ремонта.
      Стояло раннее утро. И хотя район всплытия был далек от трасс рейсовых самолетов, Рейфлинт торопил матросов, которые меняли прохудившуюся захлопку на газоотводе вспомогательных дизелей.
      Бар-Маттай тоже вылез на мостик, с радостью наполнил ослабевшие глаза целебным солнечным светом и вдруг застыл в ужасе: «Архелон» покачивался в море…крови. Красные волны нехотя лизали черные бока подводного левиафана. Сотни рыб кишели в густой кровавой массе, выпрыгивали из нее, высовывались по грудные плавники, выпускали из жадно распахнутых пастей фонтанчики воды и умирали.
      – Похоже, что мы всплыли в аду, не правда ли? - тронул спутника за плечо Рейфлинт. - А вокруг трепещут души грешников.
      Бар-Маттай ошеломленно молчал.
      – Не принимай близко к сердцу. Это всего-навсего «красный прилив». Цветут жгутиковые водоросли. В океане такое случается… По местам стоять, к погружению!
      Багровые волны сомкнулись над «Архелоном».

      Сообщения о гибели «Архелона» и таинственном исчезновении «Иберии» вышли в газетах почти одновременно. Если кто и связывал два этих факта, то только фразой: «Опять эти проклятые Бермуды!» Обе катастрофы произошли вблизи границ «Бермудского треугольника».
      – Не такой уж он проклятый, - заметил морской министр начальнику генерального штаба. - Теперь по меньшей мере приутихнет пресса и прекратятся эти запросы в парламент.
      – Да, все решилось как нельзя лучше, - согласился адмирал. - «Архелон» может… Кхм! - Три года боевого дежурства - это беспрецедентно. Честно говоря, я не думал, что они продержатся так долго…
      – Господин министр, я полагаю, что коммодор Рейфлинт достоин ордена «Рыцарь океана» первой степени.
      – Несомненно.
 
      Кураториум «Спасение «Архелона» распался сам собой. Флэгги очень удачно вышла замуж за президента микробиологического общества профессора Сименса и помышляла о создании подобного же комитета «Память «Архелона».
      А для «погибшей» атомарины наступила пора благоденствия. Кубрики были убраны с дворцовой роскошью; отсеки ломились от изобилия фруктов, вин, изысканных закусок. В офицерской кают-компании играл всемирно известный скрипач, захваченный на одном из трансатлантических теплоходов.
      Бар-Маттай настоял, что пленник жил у него, и таким образом в его затворничество вошла музыка.
      Командир по-прежнему не появлялся на захваченных судах. То немногое, что составляло его долю добычи, были в основном книги. Он читал ночи напролет, препоручив все корабельные дела старшему офицеру.
      Рооп был доволен. Команда заметно подтянулась. И хотя в кормовых отсеках его еще посылали иногда к черту, вахты неслись исправно, особенно перед атакой очередной жертвы. Единственный, кто по-настоящему отравлял ему жизнь, так это Бахтияр. На захваченных теплоходах стюард шарил по судовым аптекам, добывал морфий и другие наркотики. Его каюта превратилась в подпольный «приют радости». Человек шесть наркоманов ходили за ним по пятам и были готовы выполнить любое желание стюарда. В отсеках поговаривали о нем как о втором командире «Архелона». Рооп хмурился и с некоторых пор стал носить пистолет в потайном кармане.
      Каждое утро О’Грегори с замиранием сердца разглядывал свое тело. И каждое утро тихо ликовал: судьба хранила избранника - ни одного бронзового пятнышка, ни одного седого волоска.
      Идея этнического оружия не оставляла его, и он нашел, что нет худа без добра. По крайней мере, здесь на «Архелоне», он мог беспрепятственно ставить опыты над людьми. В боксах медицинского изолятора вот уже третий месяц жили японец, чех, араб и негр. О’Грегори выяснял: генотип какой расы успешнее противостоит «бронзовке»? Он вел дневник наблюдений и верил, что рано или поздно лавры «отца этнического оружия» с лихвой возместят ему и флоту ущерб, причиненный разглашением «сведений серии Z». Он верил в это столь же страстно, как Бар-Маттай в то, что его «Неоапокалипсис» прочтут миллионы людей, прочтут, содрогнутся, прозреют и уничтожат все подводные лодки мира, а заодно танки, пушки, бомбардировщики…
      В кают-компании места его и доктора находились рядом, так что порой, сидя локоть к локтю, оба нечаянно задумывались о вещах более чем полярных, спохватывались, невидяще скользили друг по другу глазами и продолжали трапезу.
      Дорожку в медицинский блок Бахтияр протоптал еще при докторе Коколайнене. И с новым корабельным врачом он тоже нашел общий язык.
      Произошло это так. О’Грегори заглянул как-то в радиорубку и увидел под стеклом бывшего столика Барни фотографию Флэгги. Роковая женщина смеялась так невинно и обаятельно, что О’Грегори, забыв о всех причиненных ею бедах, извлек фото и прикрепил у себя в каюте. Бахтияр, наведываясь к доктору поболтать о жизни, а заодно и подлечить застарелый радикулит, заприметил красотку на стене и смекнул что к чему. - Могу устроить свидание! - подмигнул он О’Грегори.
      – Каким образом? - изумился подполковник медицины.
      – Возьмите фотографию и приходите ко мне в каюту вечером.
      О’Грегори помрачнел: неужели суперлепра вызывает еще и умственное расстройство? Однако вечером все же заглянул к стюарду. Бахтияр усадил его в ковровое кресло, раздул кальян, бросил в медный раструб щепоть зелья и велел вглядываться в лицо Флэгги, потягивая из мундштука дым. О’Грегори все понял, но соблазн увидеть «жрицу любви» хотя бы в галлюцинации был столь велик, что доктор внял совету. «В конце концов, - подбадривал он себя, - гашиш не героин, с одного сеанса не втянешься».
      Он действительно увидел Флэгги такой, какой хотел увидеть - живой, гибкой, страстной… Придя в себя, он расчувствовался и подарил Бахтияру три маленьких шприца с набором шведских игл. Так они сошлись…
      Однажды стюард полушутя-полусерьезно заметил, что, если бы Рейфлинт был чуть поумнее, он бы давно смог устроить экипажу райскую жизнь на каком-нибудь тропическом острове с нежнокожими туземками. Кто бы их стал искать, если бы эту проклятую консервную банку «Архелон» притопить в какой-нибудь котловине?..
      – Да, - подлил масло в огонь О’Грегори, - это лучше, чем гнить тут заживо. И потом, солнце, свежий воздух, фрукты, море… Уверен, наши дела пошли бы на поправку.
      – Если бы не кэп…
      Оба замолчали, поглядывая друг на друга так, будто встретились впервые. Наконец О’Грегори решился:
      – Все диктаторы кончали одинаково…
      – Но есть еще, - понял намек Бахтияр, - вся эта офицерская сволочь… не в обиду вам, док! Оружие выдается лишь в группу захвата… А в ней одни офицеры.
      – Есть хороший способ… - замялся О’Грегори, - но он требует надежных людей.
      – На верное дело найдутся…

      Поздней осенней ночью «Архелон» пересек на глубине двухсот метров подводный желоб Романш, соединяющий обширную Бразильскую котловину с котловиной Сьерра-Леоне. Черное дирижаблевидное тело плавно пронесло свои куцые крылья над пропастью бездонного разлома океанского ложа, над пиками подводных хребтов, в водной толще которых не вращались винты ни одной субмарины. В вечной тьме глубин вздымались горные замки, слепленные друг с другом игрой первородного хаоса. Никем не виданные, они простирались на сотни миль, подпирая океан зубцами своих диких башен, кровель, пирамид, столпов… Горная готика этого инопланетного мира была столь же девственна, сколь и марсианские цирки, если не считать бутылок и пивных жестянок, нефтяных бочек и прочего хлама, сброшенного с судов и рассеянного по подводным плато, каньонам, седловинам, ущельям…
      Из всех обитателей «Архелона» только Рооп созерцал сейчас призрачную тень величественного ландшафта, распростертого под килем атомохода. Тень эту вычерчивали самописцы на ленте эхолотного рекордера, и ее графитовая зубчатка напоминала старпому панораму родной Гааги. Бар-Маттай склонился над страницами «Неоапокалипсиса». «Веками, - бежало перо его по бумаге, - вели мы летосчисление от Р.Х. - рождества Христова. Теперь пошел новый счет: от Р.Х. - разрушения Хиросимы…»
      В тишине командирской каюты горько улыбался Рейфлинт, читая вслух самому себе строки из журнала начала века: «Призыв нашего государя к миру базировался на желании создать такие условия морской войны, при которых бы усовершенствование способов войны убило самое войну».
      А в трюме турбинного отсека Бахтияр ловил в дыму гашишного дурмана ускользающие губы Катарины… И не отрывался от окуляра микроскопа доктор О’Грегори в медицинском блоке.
      Справа по борту проплывала вершина подводной горы Мак-хилл, которой не хватило лишь ста метров, чтобы стать островом. На каменистом пятачке Мак-хилла стояла металлическая тренога с яйцевидной стальной капсулой - гидрофон всеокеанской системы подводного прослушивания №144. Это творение человеческих рук походило на спускаемый аппарат, угнездившийся на чужепланетных скалах. Правда, и тренога, и капсула акустического приемника так густо обросли губками и кораллами, что напоминали древний сосуд, оставшийся от затонувшей цивилизации. Морские звезды «терновый венец» вели у подножия гидрофона свою вековечную войну с мидиями и гребешками.
      Толстые наросты морских желудей не помешали «подводному уху» уловить свиристенье лодочных винтов. Под обманчиво безжизненным черепом капсулы бесшумно сработала электронная автоматика…
      Вахтенный оператор береговой гидроакустической станции «Сан-Педро» лениво подпиливал острые косточки маслин. Он глотал их для пользы пищеварения, ибо был уверен, что маслинные косточки рассасываются в желудке, как пилюли.
      На пульте сигнализации уныло тлели синие огоньки молчащих гидрофонов.
      В соседней комнате сидел репортер телевизионной компании «Телеандр» Дэвид Эпфель и просматривал то, что ему удалось записать сегодня на видеомагнитофон. Эпфель вглядывался в экран, кривил губы. Он был недоволен материалом. Он вел на «Телеандре» военно-морскую хронику и вот уже целый год безуспешно пытался преподнести зрителям «гвоздь сезона», подобный «Архелону». Сорокалетний и до недавнего времени малозаметный репортер сделал себе имя на «Архелоне» в тот день, когда пощелкал перед микрофоном кнопки на рукояти пуска ракет. Это он первый принес на «Телеандр» сенсацию: на борту стратегического атомохода - суперлепра ХХ. Это он вел встречи в эфире узников подводного лепрозория с их родственниками. Это он интервьюировал «врача-гуманиста» О’Грегори, бесстрашно отправившегося в подводный ад.
      С тех пор, как Дэвид Эпфель прочитал телезрителям последнюю радиограмму с «Архелона», интерес миллионов к несчастной субмарине постепенно пропал и соответственно уменьшились гонорары «флагманского репортера флота», как любил называть себя Эпфель.
      Нынешнее задание отнюдь не грело репортерское сердце - реклама противолодочного самолета «Орион», по сути, мало чем отличалась от рекламы колготок или шампуня для собак.
      Вот на экране возникла низколобая морда четырехмоторного «локхида», наплыв на белую надпись под стеклами пилотской кабины - «майор Джексон». А вот и сам майор Джексон, командир воздушного корабля, - тридцатилетний блондин с челюстью боксера и красивыми губами. Говорит Джексон: «Как видите, наш «Орион» весьма похож на пассажирский самолет типа «Электра», какие курсировали раньше между Нью-Йорком и Сан-Франциско. Это аэромагнитометр - главный наш инструмент для обнаружения погруженных подводных лодок».
      В кадре появляется «флагманский репортер»: «Не правда ли, это похоже на то, как если бы моя жена уронила в пенную ванну иголку, а потом искала бы ее с помощью магнита?» Подобными сравнениями Эпфель снискал себе популярность у зрителей: какую бы сложную технику ни представлял он с экрана, его репортажи были понятны любой домохозяйке.
      «Да, - снисходительно улыбнулся майор. - Только иголка прилипнет к магниту, и дело с концом. У нас же сработает прибор, который покажет, что под водой находится большой кусок железа - подводная лодка.
      Аэромагнитомер - лишь один из инструментов, с какими мы охотимся за субмаринами». Джексон хлопает по спине высокого парня в сером комбинезоне: «Лейтенант Говард. Оператор газоанализаторной установки «Снифер». Его аппаратура обнаруживает в атмосфере выхлопные газы от работающих дизелей подводной лодки.»
      Комментарий Эпфеля: «Электронное чутье наводит ваш «Орион» по газовому шлейфу, как нос ведет ищейку по запаху следа?»
      «Точно так, - кивает майор и кладет руку на плечо коренастого крепыша: - Петти-офицер Кремер. Любит восточные сладости и полных блондинок. Это не мешает ему быть добрым баптистом и не мешает вести поиск субмарин с помощью теплопеленгатора. После прохода подводной лодки на поверхность всплывает ее тепловой след. Температура его ничтожна - на одну десятитысячную градуса кильватерный след теплее водной среды, но этого достаточно, чтобы Кремер доложил мне курс субмарины».
      Майор Джексон благодушен, как фермер, представляющий своих помощников. «Мастер-сержант Бил Шенк. Лучший бейсболист острова Сан-Педро и шестнадцатый сын в семье чикагского мормона. Обслуживает аппаратуру по регистрации биологического следа подводной лодки». Предупреждая идиотский комментарий репортера, майор поспешил с объяснениями: «За каждой лодкой тянется шлейф из погубленных микроорганизмов».
      «Но каким же образом улавливают его приборы?!» - искренне, не для публики, а сам по себе изумился Эпфель.
      «Военная тайна!» - обескураживающе улыбнулся командир «летающей лаборатории».
      «А что вы делаете, если след - тепловой, дымовой или планктонный - приводит вас к крадущейся под водой субмарине?»
      «Мы сбрасываем радиогидроакустические буи».
      «Вот эти? Как они похожи на огнетушители!»
      «Эти огнетушители бывают двух типов: активные - пеленгуют лодку звуковыми лучами и выдают нам по радио данные о ее движении; пассивные - слушают шум лодки и транслируют его на борт. Бортовая ЭВМ сверяет спектр шума с образцами в электронной памяти и сообщает мне тип лодки, ее название и фамилию командира».
      «Браво! Это похоже на то, как шериф определяет отпечаткам пальцев личность преступника». «Совершенно верно. Шумовой спектр каждой лодки так же индивидуален, как у человека - кожные узоры».
      «И что вы делаете, если подводная лодка чужая?»
      «В мирное время следим. В военное - сбросим на нее атомную глубинную бомбу «Лулу».
      «Лулу? Это имя придумал Аполлинер для своей возлюбленной! А как зовете свою возлюбленную вы, майор?»
      Лицо Джексона тает на экране в сладчайшей улыбке: «Мими, если будет угодно, сэр!»
      Этой фразой репортаж кончался. Эпфель пришел в ярость от убогости того, что записано. Он едва не нажал красную клавишу «стирание», как из аппаратного бокса его позвал вахтенный оператор. На светокарте срединной части Атлантики мигал индикатор гидрофона №144.
      – Кажется, вам повезло! - усмехнулся офицер. - В кои-то веки в нашем районе неопознанный гидросферный объект. Скорее всего иностранная подводная лодка.
      – Русская?! - У Эпфеля перехватило дыхание.
      – Во всяком случае наших здесь нет… Поторопитесь! Экипаж самолета - бортовой номер дюжина - занимает свои места.
      Все восторги по поводу редкостной удачи Эпфель загнал на дно души. Схватив портативный магнитофон, он опрометью бросился на стоянку, где дежурный «Орион» уже прогревал моторы. «Флагманскому репортеру» отвели место в проходе между кабинками операторов теплопеленгатора и газоанализатора. Весь полет за экранами индикаторов следили не глаза Эпфеля, а два живых объектива мониторов «Телеандра».
      Майор Джексон вывел свой «Орион» в точку гидрофона №144. Он снизился так, что ветер стал швырять соленые брызги в лобовые стекла самолета. Джексон включил стеклоочиститель. Размеренно заходили щетки, и пилотская кабина напомнила майору уютный салон родного «форда».
      Подводную лодку они взяли со второго галса - по радиационному следу.
      Джексон поплевал на большой палец и нажал им на клавишу с надписью «сброс РГР». В воду посыпалась первая партия радиогидробуев… Выставив из воды усики антенн, буи ожили, посылая в толщу глубины сигналы, сплетавшиеся в ловчую сеть звуковых волн.
      «Вахту» - какое промозгло-сырое, студеное слово для одних и нудное, сонно-укачивающее - для других. Вахтенный акустик «Архелона» матрос Бритт дремал, разморенный теплом электронных блоков станции. Ему грезилось, что он греется на флоридском пляже под настоящим летним солнцем, которого он не видел толком вот уже пятый год. Желтый головастик рисовал на экране полную подводную тишину - ровный круг. Бритт не заметил, как головастик слегка сбился и вычертил лимон с пупырышком в сторону правого борта. В наушниках, сдвинутых на виски, возникли слабые писки, но акустик уже забыл, как звучат посылки, испускаемые «квакером».
      Бар-Маттай заглянул в рубку акустика и, заметив тревожное мигание индикатора, приложил брошенные головные телефоны к ушам. Среди привычных забортных шумов Бар-Маттай услышал четкие писки буев-шпионов.
      В центральном посту за спиной Роопа Бар-Маттай нажал педальку ревуна боевой тревоги.
      Все вокруг вздрогнули от полузабытой трели.
      – В чем дело? - надвинулся на Бар-Маттая старший офицер.
      – Из глубины грозит опасность нам… нараспев, будто строчку стиха, произнес Бар-Маттай.
      Рооп, всегда сдержанный, взъярился:
      – Не смей здесь ничего нажимать, болван ряженый!
      Но тут в центральный пост ворвался Рейфлинт.
      – Боцман, руль лево на борт! Глубина - тысяча футов. Боцман стронул манипуляторы, округлые и черные, как рукоятки самурайских мечей, и «Архелон» в крутом вираже зарылся в спасительную глубину.
      В эту азартную минуту Рейфлинт напоминал хищного умного зверя, и Бар-Маттай, боясь встретиться с ним глазами, опустил взгляд на панель боевой электронно-информационной машины. Десятки разноцветных клавиш, испещренных «альфами», «дельтами», «тау», «омегами», являли грозную алгебру смерти. Буквы благородного греческого алфавита, буквы, которыми писали Гераклит и Протагор, Сократ и Гомер, были мобилизованы и призваны обозначать углы торпедных атак и боевых курсов. На глаза Бар-Маттаю попалась надпись «лимб чувствительности», и он подумал: как жаль, что на этом распятии человеческого мозга нет лимбов добра и милосердия.
      Рейфлин прослушал глубину: буи-»квакеры» остались далеко за кормой «Архелона». Только тут он заметил Бар-Маттая, примостившегося за консолью боевой ЭВМ.
      – Бог живет в океане, святой отец! - блеснул глазами коммодор. - И разумеется, под водой. Это только летчики уверены, что он на небесах. Аминь!
      – Аминь, - глухо откликнулся Бар-Маттай.
      Потеряв лодку, майор Джексон выставил три перехватывающих барьера. На это ушел весь бортовой запас радиогидроакустических буев. Но все было тщетно - атомарина не прослушивалась.
      – Штурман! - разъярился Джексон. - Долго я буду ждать опознавания?! Чья эта лодка, раздери вас черт с вашей шарманкой!
      Штурман-оператор откликнулся растерянно и подавленно:
      – Командир, трижды вводил шумы в анализатор… Получается одно и то же… Но это невероятно! - Вы хотите сказать, что ЭВМ дает шумы вашей задницы?!
      Штурман обиженно нажал кнопку выдачи информации, и на табло дисплея в пилотской кабине вспыхнул короткий текст: «Стратегическая атомная ракетная лодка «Архелон». Тактический номер S-409. Командир - коммодор Рейфлинт».
      От изумления Джексон чуть не выпустил штурвал.
      – «Архелон» погиб три года назад!
      – Но это его шумы! - настаивал оператор.
      Эпфель слышал эту перепалку в наушниках своего шлемофона. Более того, он видел, что показал дисплей. От одной только мысли, какая сенсация далась ему сейчас в руки, у Эпфеля взмокли под подшлемником волосы. Вот он, его звездный час! Завтра все телеграфные агентства мира разнесут невероятную новость, которую добыл он, хроникер «Телеандра» Дэвид Эпфель: «Архелон» жив! Завтра каждая секунда эфирного времени обернется для него золотой дождинкой…
      Самое главное, что разговор Джексона с оператором остался на пленке. Большей удачи Эпфелю не выпадало за всю его репортерскую жизнь. Он еще раз прослушал перебранку: две последние фразы, в которых заключалось жемчужное зерно сенсации, звучали преотчетливо. Весь диалог занимал на пленке не больше метра. Уединившись в брезентовой выгородке бортового туалета, Эпфель дрожащими пальцами вырезал этот драгоценный метр и намотал ленту на стержень шариковой ручки. Стержень плотно влез в корпус, и Дэвид завинтил колпачок. Так-то оно надежней!
      Весь обратный полет Эпфель придумывал шапки для столичных газет. Варьировал на все лады слово «призрак» и имя «Летучий Голландец»: «Призрак из глубины», «Сто трупов на борту атомного «Летучего Голландца»«, «Вечные пленники бездны»…
      На аэродроме Сан-Педро оправдались худшие опасения «флагманского репортера». Прямо со стоянки его увезла машина с двумя молчаливыми соседями по бокам. Его доставили в небольшой каменный особняк, где капитан военной полиции, кислый субъект с желто-кровянистыми белками больных глаз, объявил Эпфелю, что все его записи, сделанные в базе как в блокноте, так и на пленке, подлежат изъятию, ибо данные полета составляют важную государственную тайну. Эфель в меру покапризничал, повозмущался, затем выложил блокнот и кассеты с магнитной и видеопленкой. Обязательство о неразглашении сведений, собранных на борту «Ориона», репортер подписал ручкой, на стержень которой был намотан «метр государственной тайны». Он спрятал ручку в карман под немигающим взглядом желтоглазого капитана, и пальцы его не дрогнули. О да, пальцы Эпфеля умели держать то, что в них попадало.
      Смог поднялся до сорокового этажа и замер, укрыв город сизо-сиреневой пеленой. Эпфель вырулил наконец на окружной спидвей и теперь мчался так, что луна за боковым стеклом вытянулась и приняла очертания дыни.
      Час назад он разыскал в старых блокнотах телефон Флэгги и набрал номер. В последний раз они созванивались года два назад, когда кураториум «Спасение «Архелона» преобразовался в «Память «Архелона». Но она узнала его голос.