Родился в 1954 году. Ровесник своей подводной лодки. Окончил ТОВМУ по минерской специальности. Службу начал сразу командиром боевой части на ракетной дизельной подводной лодке. Женат. Трехлетняя Леночка. \Чемпион училища по морскому многоборью. Часы от главкома за призовую торпедную стрельбу. Характер - рисковый: уже тонул в Амурском заливе, перевернувшись на резиновой шлюпки. Разбил под Ригой свой «москвич» - скапотировал и перевернулся четыре раза. Отделался синяками. Инспектор ГАИ сказал: «Ну, моряк, в двух рубашках родился!». Внешне похож на молодого Михаила Ульянова. Спокоен, обстоятелен, сдержан.
      
      …В момент удара Кубынин сидел в кают-компании и составлял с главстаршиной Зыковым список дежурств, которым - увы! - не суждено было состояться.
      Тряхнуло. Повалило. Загремела сыпавшаяся со стола посуда. Погас свет. Первая мысль: «Выскочили на мель!»
      - Старпом, что случилось?! - закричал из каюты начальник штаба. Кубынин, не дожидаясь, когда отойдет крен, выбрался из-за стола и кинулся в центральный пост. С трудом отдраил переборочную дверь и угодил под водопад из шахты рубочных люков. В кромешной тьме принял механика за командира. Дальше стояли в центральном посту рука об руку - боролись за живучесть.
      Итак, лодка лежала на грунте. Трюм центрального заполнялся водой, несмотря на то что давление в отсеке повысилось на три атмосферы. Вода хлестала и из Четвертого отсека. Видимо, он заполнился до предела. Кубынин с болью подумал, что там осталось четырнадцать человек.
 

20.20.

 
      Ясно было, что Третий, центральный отсек не отстоять.
      - Все во Второй отсек! - скомандовал Кубынин. Сам он перелез в сухой отсек последним - когда вода поднялась уже вровень с комингсом круглой переборочной двери. Задраили лаз и тут же закашлялись от едкого дыма:«механические» офицеры Тунер и Ямалов только что потушили бушевавший здесь пожар, но воздух в отсеке сделался такой, что впору было натягивать дыхательные маски. Кроме трех офицеров (Ямалова, Тунера, Иванова) во Втором отсеке находились еще два электрика. Кубынин решил немедленно перевести всех в носовой торпедный отсек - отсек живучести, или, как еще его называют, отсек-убежище, снабженный всем необходимым для связи с поверхностью и выхода из аварийной лодки. На стук и запрос старпома из Первого откликнулись не сразу. Прошло минут десять, пока сквозь переборку не проник голос акустика Федулова:
      - Чего надо?
      Федулов стоял у рычага кремальеры и никого к люку не подпускал.
      - Ну их на… - рычал он. - Сами из-за них погибнем!
      Кубынин требовал, чтобы к переборке подозвали начальника штаба. Но Каравеков не подходил. Положение было безвыходным в прямом смысле слова - из Второго отсека на поверхность не выйдешь. Центральный пост затоплен. В нос - не пускают. Дышать гарью становилось все труднее. К тому же пожар мог возобновиться. Федулов чувствовал себя за толстенной переборкой недосягаемым и потому преотчаянно дерзил старпому. Кубынин в бессильном гневе рвал рычаг кремальеры.
      Сам ведь учил: аварийный отсек борется до конца. Но в упорстве Федулова было нечто иное, чем следование главной подводницкой заповеди. Ненависть к старпому, давнему своему притеснителю, да страх за собственную жизнь (он был уверен, что во Втором все еще бушует пожар), заставляли его висеть на рычаге кремальеры. Кубынин недоумевал: почему делами в отсеке правит матрос 7Почему молчит начальник штаба капитан 2 ранга Каравеков?
      По подволочным трубопроводам метались ошалевшие от дыма мокрые крысы…
 

В первом отсеке

 
      В Первом отсеке, когда рефрижератор врезался в лодку, ужинали торпедисты и приписанные к их баку метристы, трюмные и акустики. Раскладной столик с посудой полетел под стеллажные торпеды, погас свет, и всех швырнуло на задние крышки торпедных аппаратов. Удара о грунт никто не почувствовал. Только со свистом пошел по вдувной вентиляции воздух. Магистраль перекрыли.
      Распахнулась переборка, и в круглую дверь пролез начальник штаба. Был он бос и бледен, держался рукой за больное сердце. Каравеков с трудом лег на подвесную койку и отдал единственное распоряжение: «Выпустить аварийный буй». Матросы открутили стопор, и большой красный поплавок с телефонной трубкой внутри всплыл на поверхность.
      Дверь за Каравековым задраили и никого больше не впускали.
      Командир отделения метристов старшина 2-й статьи Лукьяненко снял трубку межотсечного телефона прощелкал переключателем по всем семи позициям. Отсеки молчали - третий, четвертый, пятый, шестой… Вдруг откликнулся последний - кормовой - седьмой. Ответил закадычный друг Лукьяненко Слава Костылев, командир отделения трюмных.
      - Серега, как у вас? - Спросил Костылев.
      - Нормально. А у вас?
      - Нас топит. - Ответили из Седьмого.
      - Сколько у вас народу? Включайтесь в идашки!
      - Четверо нас. У Рябцева нет идашки.
      - Ребята, - кричал Лукьяненко. - Затапливайте отсек и выходите через аварийный!
      Чтобы открыть аварийный люк, нужно было сравнять давление в отсеке с забортным. Для этого надо было частично затопить отсек. Но на клапане затопления не оказалось барашка. Того самого барашка, за который хватаются пальцы, чтобы провернуть шток клапана. Кто и зачем его снял, кому он помешал? Теперь эта копеечная деталька стоила целых четыре жизни!
      - Ребята, - орал в трубку Лукьяненко, - топите отсек через любое отверстие!
      Поздно. Матросы стояли по пояс в воде. В темноте не удалось найти приставной трап к тубусу люка. Костылева подсадили на руках. Тот бил кувалдой в рукоятку запора, но открыть так и не смог. От деформации прочного корпуса - удар рефрижератора был слишком силен - запор заклинил намертво. Позже, когда лодку поднимут, даже сверху люк отдраили с превеликим трудом - ломом.
      На исходе сороковой минуты телефонная мембрана донесла до Лукьяненко слабый голос Костылева:
      - Серега, прощай… Дышать больше нечем…
      И всплеск воды - швырнул трубку в воду.
      Их так и нашли, всех четверых, под тубусом аварийного люка. Единственное, что они успели сделать - выпустить кормовой буй, и тот вкупе с носовым четко обозначил на поверхности положение затонувшей субмарины.
       21 октября. 20.30. Борт С-178.
      Прошло уже два часа, а переборочную дверь в Первый отсек им так и не открывали. Кубынин почти отчаялся: ведь не вышибешь же 300-килограммовую круглую дверь из литой стали. Сколько ни рвал рычаг кремальерного запора - стальная кривулина толщиной с руку не подалась ни на миллиметр. Видимо, с той стороны сунули под зубчатку болт. И тут он услышал голос старшины 2-й статьи Сергея Лукьяненко. С Лукьяненко у старпома, несмотря на огромную разницу в служебном положении, отношения были почти приятельские. Их связывала общая страсть к автомобилям.
      - Сережа! - прокричал Кубынин тезке. - Будь другом - открой!
      И Лукьяненко открыл.
      Взбешенный старпом ворвался в отсек.
      - Где начальник штаба?
      Ему кивнули на койку, где, поджав под себя босые ноги, лежал Каравеков. Кубынин поостыл.
      - Что, Владимир Яковлевич, плохо? - Спросил старпом.
      - Плохо… Сердце прихватило.
      Каравеков вообще не отличался здоровьем. Весь недолгий поход глотал таблетки. Он уже, как неделю списался на берег, но в штабе упросили сходить в море в последний раз…
      Старпом схватил телефонную трубку - надо было срочно позвонить в Седьмой отсек, растолковать задраившимся там матросам, как выходить из лодки. Но мембрана доносила только бульканье пузырей. Эх, впустили бы в отсек на часок раньше! Старпом не сомневался, что смог бы помочь отрезанным подводникам дельным советом. Однако надо было думать теперь о живых… Их в носовом отсеке скопилось тридцать две души. Люк между первым и вторым оставили открытым.
      Во Втором каким-то чудом еще светилась лампа-переноска. Но скоро погасла, когда центральный пост затопило полностью. Теперь мрак едва рассеивала только крохотная лампочка подсветки вольтметра на панели радиосигнального устройства (РСУ). Командир боевой части связи и радиотехнической службы капитан-лейтенант Иванов установил связь с поверхностью (носовой буй работал как антенна). Сверху из мира живых, им сообщили, что на подходе спасатели «Жигули» и «Машук», а главное - спасательная подводная лодка «Ленок». Спешат также большой противолодочный корабль «Ворошилов» с вертолетом на борту и катер командующего Тихоокеанским флотом «Тайфун». В отсеках приободрились.
      - Спасут, ребята! - сказал старпом. - Только без паники! Иначе хана.
      Предупреждение это относилось в первую очередь к радиотелеграфисту Пашневу (москвичу) и рулевому-сигнальщику Хафизову которые нервничали больше всех. Тем временем механик Зыбин пересчитал дыхательные аппараты. Не хватало десяти «идашек». К тому же некоторые гидрокомбинезоны оказались прогрызенными крысами.
      Сообщили на поверхность, что для выхода из лодки необходимо еще 10 комплектов. Сверху их пообещали передать через торпедные аппараты, как только придет «Ленок» с водолазами.
      …На связь с поверхностью выходили по радиотелефону через каждые 30 минут. Но к шести утра разыгравшийся шторм оборвал буй-антенну и приемник замолк, проверили аварийные провизионный бачки - пусты. Это уж как водится, увы, почти на всех подлодках. Сгущенка и галеты из неприкосновенного запаса - «законная» добыча годков. Нашли три кочана капусты, и, несколько банок консервированной свеклы. Из сухой провизионки во Втором отсеке достали крупу и несколько пачек макарон. Грызли все это потихоньку, прислушиваясь к шуму винтов над головой.
      22 октября 1981 года. 12.00. Борт С-178.
      Глубина 32 метра, крен 22 градуса на левый борт. Дифферент 8 градусов на корму
      Старпом и механик, посовещавшись, решили выпустить кого-нибудь наверх для связи со спасателями. Выбор пал на капитан-лейтенанта Иванова. В помощь довольно щуплому связисту снарядили здоровяка-алтайца старшего матроса Мальцева. Одели их в гидрокомбинезоны, навьючили баллоны индивидуальных дыхательных аппаратов (ИДА -«идашки»).
      Подготовили для выхода подводников 4-й торпедный аппарат (верхняя труба по правому борту).
      - Ребята, вылезете - простучите три раза, - наставлял их Кубынин. - По этому сигналу закрываем переднюю крышку Будьте осторожны, чтобы не защемило. Тогда и вам хана, и нам.
      Первым, как более сильный, влез Мальцев, следом Иванов. За ними задраили заднюю крышку, простучали: «Как самочувствие?», стуком ответили: «Нормально». Им простучали два раза, что означало: «Открываем переднюю крышку!»
      Иванов и Мальцев напряглись в ожидании удара. Чтобы бешеный поток врывающегося моря не смыл их к задней крышке, оба прижались к нижней стенке растопырили руки-ноги и пригнули головы.
      Этом паре старпом приказал вытолкнуть буй-вьюшку, прицепив ее к волнорезному щиту карабином. Как позже выяснилось буй-вьюшка зацепилась в нише торпедного аппарата и наверх из нее вышла лишь небольшая петля. За нее Иванов и Мальцев держались какое-то время, чтобы хоть как-то соблюсти режим декомпрессии. Затем оба всплыли. Их подобрали и быстро отправили в лазарет.
       22 октября. 20.00. Борт С-178.
      Сверху по-прежнему никаких сигналов. Настроение резко упало. Дрожали от холода, сбились на койках в тесные группки. Натянули ватники, шинели, одеяла. Кое-кто пошарил в каютах Второго отсека, и матросы разжились офицерскими тужурками и кителями. Гадали: удалось ли Иванову с Мальцевым выйти на поверхность? А если удалось, то подобрали ли их стоящие суда?
      Кубынин уверял, что в заливе сейчас сосредоточены все спасательные силы флота, что к утру обязательно подадут воздушные шланги. Ему плохо верили. Больше всех хандрили Пашнев и Хафизов. Остальные первогодки - матросы Анисимов, Шарыпов, Носков держались хорошо. Старпом велел «слабакам» облачаться в гидрокомбинезоны. В помощь им назначил старшего матроса Ананьева, старшину команды трюмных.
      Кубынин тщательно проинструктировал троицу: не торопитесь всплывать! Заберитесь на рубку и сделайте там выдержку - все-таки метра на три-четыре поближе к поверхности. Но Пашнев и Хафизов были так перепуганы, что почти ничего не воспринимали.
      Они вышли, Ананьев дал три условных стука - один за всех. Больше их не видели… Вероятно, на поверхности их просто не заметили в вечерних сумерках. К тому же из-за сильного волнения все суда отвели от места катастрофы за остров Скреплева Акваторию освещали световыми бомбами, сбрасываемыми с вертолетов. Всех троих унесло в океан.
       22 октября. 21.00. БортС-178.
      Спустя полчаса после выхода второй группы по корпусу носового отсека постучали наконец водолазы. Это подошла и легла на грунт в 50 метрах от затонувшей «эски» спасательная подводная лодка «Ленок».
      Водолазы засунули в открытую трубу торпедного аппарата четыре ИДА с комплектами гидрокостюмов. В одной из «идашек» нашли записку: «По получении всех аппаратов ИДА будете выходить из торпедных аппаратов методом затопления отсека. От волнорезных щитков протянут трос на «Ленок». Вас будут встречать водолазы. Ждите еще две кладки». Старпом спрятал записку в нагрудный карман кителя - отчетный документ. С этой минуты он завел что-то вроде вахтенного журнала, записывая распоряжения сверху и свои приказания на чистых страницах инструкции к ИДА.
      Новой кладки долго не было. Шла вторая ночь на грунте. Регенерация работала плохо. Она иссушила воздух так, что матросы жаловались: «пересыхает в груди», «легкие подсушило».
       Давал знать о себе и холод. Чтобы занять людей и скоротать время, механик и Тунер организовали замер давления в баллончиках «идашек». Давление в норме. Это слегка успокоило народ. Старпом разыскал «шильницу»(лоская жестяная фляжка для спирта, на языке подводников «шила») и разлил для «сугрева» по 20 граммов на брата. Подводники повеселели.
      Потом Кубынин нашел во Втором отсеке коробку с жетонами «За дальний поход». Пришла мысль: вручить их вместе со знаками классности нынче же, прямо здесь, в аварийной лодке, на дне Японского моря. Как-никак, а все они сдавали сейчас самый страшный экзамен - на выживание.
      Старпом надел командирскую фуражку с золотыми «дубами» на козырьке и стал выкликивать отличившихся:
      - Старшина 2-й статьи Лукьяненко!
      -Я!
      - Ко мне!
      Механик держал пальцами клеммы разбитого аварийного фонаря, направив лучик на старпома.
      - От имени главнокомандующего ВМФ награждаю вас жетоном «За дальний поход».
      - Служу Советскому Союзу!
      - Старший матрос Кириченко.
      - Я!
      - За смелые и решительные действия объявляю вас специалистом 1-го класса!
      Достав из кармана коробочку с корабельной печатью, Кубынин при свете аварийного фонаря вписал в военный билет новую классность и скрепил подпись гербовым оттиском.
      Матросы весело загудели. 23 октября. 3.20. Борт С-178. Посовещавшись с механиком, Кубынин решил выпустить третью группу. Соображения были такими:
      1. Надо, чтобы вышедшие поторопили спасателей со второй кладкой.
      2. Начальнику штаба становилось с каждым часом все хуже и хуже: пока может двигаться -пусть выходит.
      3. «Чем меньше народа, тем больше кислорода».
      Кроме Каравекова в третью партию включили командира моторной группы лейтенанта-инженера Ямалова (новичок, только что из училища) и акустика матроса Микушина, конченого пьяницу и нытика (взяли его в поход последний раз перед списанием на берег и отправкой домой). Всех троих одели в гидрокомбинезоны, зажгутовали.
      - Владимир Яковлевич, - просил старпом, - скажите там, наверху что нам нужно еще шесть «идашек». Пусть ускорят подачу!
      Первым в узкую шестиметровую трубу забрался Ямалов, ему в ступни уткнулся головой Микушин, затем вскарабкался Каравеков, но тут же вылез обратно. Он хватался за сердце и быстро переключал аппарат на «атмосферу». Его разжгутовали, дали отдышаться. Начальник штаба был бледен. Капли пота дрожали на стеклах маски.
      - Ну, что, Владимир Яковлевич, вперед?!
      - Вперед…
      Это было последнее его слово…
      Каравеков влез в аппарат. За ним. задраили крышку. Дважды раздался троекратный стук. Вышли! И тут же застучали в корпус водолазы. Копались они часа три,затем дали сигнал: «Закрыть переднюю крышку открыть заднюю».
      Повернув 42 оборота ключом «розмахом»*, старший торпедист Кириченко распахнул заднюю крышку и отпрянул: из трубы осушенного аппарата торчали ноги Каравекова, обтянутые мокрой резиной. Начальник штаба не подавал признаков жизни.
      Снова потухли глаза, поникли головы. Покойник в отсеке…
      Из трубы торпедного аппарата достали еще четыре «идашки», два аккумуляторных фонаря и резиновую сумку с консервами и соками. Есть никому не хотелось, несмотря на то что истекали вторые сутки.
      - Ешьте, ребята! - настаивал старпом. - Иначе сил не хватит на выход.
      После приема второй кладки выяснилось, что теперь «идашек» хватает на всех (нашли еще несколько во Втором отсеке). Теперь можно выходить всем!
      Простучали водолазам: «Готовы к выходу». Но те, видимо, не поняли - ответили двумя ударами: «Закрывайте крышку». Разумеется, они не знали, что подводники разыскали в отсеке новые аппараты и теперь у них полный комплект. Как договорились ранее, спасатели намеревались передать третью кладку и потом недоумевали, почему в отсеках готовы к выходу. Водолазы настойчиво требовали закрыть переднюю крышку, а Кубынин с не меньшей настойчивостью отстукивал: «Готовы к выходу». Эта перепалка длилась добрых полчаса. Наконец водолазы стукнули один раз: «Выходите».
       23 октября. 15.00. Борт С-178.
      Стали готовить отсек к затоплению. Все надели гидрокомбинезоны. Отсек начал заполняться водой. Это были самые тягостные и самые мучительные часы. И без того плотный воздух сжимался все больше. Дышать стало очень трудно. Вредные газы, наполнявшие в преизбытке отсечный воздух, стали еще токсичнее, еще вреднее. Темнело в глазах, кружилась голова. А вода, обжимая ноги, живот, грудь, медленно подступала к подбородку.
      Зыбин подплыл к Кубынину
      - Ну что, Серега, давай открывать крышку
      За рукоять «розмаха», открывающего переднюю крышку взялся сам старпом, потом его сменил Кириченко, затем Лукьяненко. Надо было сделать 42 оборота, но каждый проворот ключа стоил невероятных сил: градом катил холодный пот, чернело в глазах. Сказывалось отравление углекислотой**. С облегчением убедились, что воздух, сдавленный в отсеке, никуда не травится. Открыли заднюю крышку Теперь отсек сообщался с морем напрямую - через трубу торпедного аппарата № 3.
      - Ну пошли, мужики! - скомандовал старпом.
      Пошли, как стояли на стеллажной торпеде: Шарыпов, Тунер…
      Едва Тунер, окунувшись с головой в воду вполз в торпедную трубу как в маску ему уткнулись ступни Шарыпова. Матрос пятился. Он вылезал обратно. Тунер вынырнул, а вслед за ним в воздушной подушке появилась и голова Шарыпова. Шарыпов переключил аппарат на «атмосферу» и отрывисто выкрикнул:
      - Аппарат… завален… «идашками»…
      Так вот почему водолазы упорствовали: они сделали третью кладку! Теперь выход в море забит тяжелыми «идашками».
      Матрос Киреев не вынес этого известия и потерял сознание. Его не стали разжгутовывать - бесполезно. Вода стоит выше груди. Ему поддули из баллончика гидрокостюм, и Петя Киреев лежал на воде, как резиновый матрас. Старпом подгреб к механику:
      - Валера, попробуй стащить «идашки» сюда или вытолкнуть за борт.
      Зыбин нырнул в трубу пополз вперед. Из-за положительной плавучести его все время прижимало к своду аппарата. На тренажерах такого не было. Там труба заполнялась чуть выше половины и ползти было куда легче. Подергал первую суму с «идашкой» - ни туда, ни сюда. Неужели все? Конец? Так глупо…
      Зыбин уперся ногами, подтянулся за направляющую для торпед и головой - молясь и матерясь - выпихнул все три сумы за борт. В глазах вспыхнули огненные искры. Подумал: «Теряю сознание», но, присмотревшись, догадался - искрит планктон. Возвращаться в отсек не было смысла: воздух в баллончиках на пределе.
      Зыбин дал три удара - «выход свободен» и вылез из трубы в нишу торпедного аппарата.
      …Услышав три зыбинских удара, в отсеке возликовали и едва не закричали: «Ура!» Путь к жизни свободен! Один за другим подводники приседали и ныряли в трубу Самым последним, как и подобает командиру корабля, покидал отсек старпом. Кубынин посветил фонарем - все ли вышли? Все. Лишь плавал, поддерживаемый надувным костюмом, Петя Киреев. Кубынин попробовал притопить его и впихнуть в аппарат. Матрос не приходил в сознание, а проталкивать бездвижное тело целых шесть метров по затопленной трубе Сергей не решился. Он и без того чувствовал себя на пределе сил. Отравленная кровь гудела в висках и ушах, ныло в груди лопнувшее легкое. С трудом прополз по трубе. Выбрался на надстройку, огляделся: никого нет. (У водолазов как раз была пересменка). Решил добраться до рубки и на ее верхотуре выждать декомпрессионное время, а затем всплыть на поверхность. Потом потерял сознание. Его чудом заметили с катера…
      Сергей пришел в себя в барокамере на спасателе «Жигули». В вену правой руки была воткнута игла капельницы, но боли он не ощущал - лежал в полной прострации. Врачи поставили ему семь диагнозов: отравление углекислотой, отравление кислородом, разрыв легкого, обширная гематома, пневмоторакс, двусторонняя пневмония…
      По-настоящему он пришел в себя, когда увидел в иллюминаторе барокамеры лица друзей и сослуживцев: они беззвучно что-то кричали, улыбались. Ребята, не боясь строгих медицинских генералов, пробились-таки к барокамере…
      Потом был госпиталь. В палату к Кубынину приходили матросы, офицеры, медсестры, совсем незнакомые люди; жали руку благодарили за стойкость, за выдержку за спасенных матросов, дарили цветы, несли виноград, дыни, арбузы, мандарины. Это в октябрьском-то Владивостоке! Палату где лежал Кубынин, прозвали в госпитале «цитрусовой»… Сергея огорчало только одно: комбриг изъял у него корабельную печать, особисты-чекисты забрали вахтенный журнал, а с кителя кто-то отцепил жетон «За дальний поход» и отвинтил командирскую «лодочку»…
      Через несколько дней после того, как С-178 обезлюдела под водой, во втором отсеке вода медленно подобралась к кабельным трассам батарейного автомата и тот снова вспыхнул. Глубоко под водой в отсеке погибшей подводной лодки полыхал поминальный костер…
 

КОМАНДИР УХОДИТ ПОСЛЕДНИМ…