5

КАПИТАН КУПРЕЙЧИК

Дело по раскрытию нападения на одиноких престарелых супругов двигалось медленно. Оставшаяся в живых старушка ничего пояснить не могла.

В тот вечер она была в кухне. Вдруг открылась дверь, и через порог один за другим вбежали люди в масках.

Они не дали ей даже вскрикнуть. Заткнули рот кляпом, связали руки, ничего не говоря, вывели ее в сени и заперли в холодный и темный чулан. Чуть позже она слышала доносившиеся из комнаты непонятный шум и крики мужа. Это продолжалось не менее получаса, а затем все стихло. А еще через полчаса в сенях послышались шаги, хлопнула входная дверь, и наступила тишина.

Старушка поняла, что бандиты ушли, и начала ломиться в дверь. Она знала, что надеяться не на кого, потому что соседи к ним приходили редко, а муж, если он жив, наверняка сам нуждается в помощи, и ей надо выбираться из чулана самой.

И старушка, собравшись с силами, начала ногами выбивать дверь. Клямка не выдержала и отскочила. Женщина со связанными руками и кляпом во рту выскочила на улицу. Прохожие помогли ей освободиться, и она бросилась в дом. Муж ее лежал на полу мертвым...

Прибывшие сотрудники милиции увидели страшную картину. Все в доме было перевернуто вверх дном. В комнатах летали перья от распоротых ножами перин и подушек, лежали опрокинутые стулья, старый кожаный диван был разрезан.

Началась кропотливая, неспокойная и упорная работа по раскрытию преступления.

Прошло больше недели. В районе, который обслуживало отделение милиции, где начальником был майор Мочалов, случилось три аналогичных нападения, при которых один человек был убит и двое ранены. Во всех случаях преступники были в масках, сделанных из противогазов.

Дело усугублялось еще и тем, что в районе зачастились кражи из домов, а сутки назад был обворован хлебный магазин. Воры взяли крупную сумму денег, а магазин подожгли.

У Мочалова сотрудников было немного, и он очень обрадовался, когда в кабинет вошел дежурный и доложил, что к ним на помощь прибыли шестеро сотрудников. Майор приказал дежурному пригласить прибывших в кабинет.

Через минуту в кабинет один за другим вошли шестеро молодых людей в штатском. Один из них был двоюродный брат Мочалова — Купрейчик Алексей. Они радостно поздоровались, но разговаривать не стали, хотя и не виделись уже месяца три. Петр Петрович пригласил в кабинет своих сотрудников уголовного розыска и сразу же приступил к делу. Он создал три группы. Одна из них, которую возглавил Купрейчик, должна была заняться грабителями в противогазах, другая — теми, кто обворовывал квартиры, а третья — искать воров, совершивших кражу и поджог магазина.

Когда совещание закончилось, Петр Петрович попросил Купрейчика задержаться, а остальных отпустил.

— Ну как Надя? Ее я, пожалуй, более полугода не видел.

— Нормально. Работает все там же, в госпитале.

— Сыну уже скоро два года?

— Через четыре месяца. А как у тебя дела, Петр? Как Таня, дети?

— Тоже все нормально. Юля уже, считай, невеста — семнадцать. Ваня — тоже парень взрослый, оба учатся неплохо. Таня у меня в начальство выбилась, недавно завучем школы назначили.

Алексей неожиданно спохватился:

— Слушай, Петя, ты давно был у Славиных?

— В прошлом месяце вместе с Таней ходили к ним в гости.

— Ну и как они?

— Ничего. Живут в небольшой двухкомнатной квартирке, но ты об этом и сам знаешь. Обе работают. Анастасия Георгиевна — на автомобильном заводе. Женя — в трамвайном парке. Володя им пишет часто.

— Я слышал, что его после окончания школы в Сибирь работать направили.

— Да, в уголовном розыске работает. Дела у него неплохо идут.

— Сюда перебраться не хочет?

— Почему же не хочет? Хочет. Наверняка ждет не дождется.

В кабинет заглянул дежурный:

— Разрешите, товарищ майор?

— Да, слушаю.

— Опять нападение на одиноких стариков.

Мочалов вскочил с дивана.

— Это уже четвертый случай. — Он тут же приказал дежурному: — Остановите первую же проходящую мимо отделения машину, она доставит нас к месту происшествия. — Затем он взглянул на двоюродного брата: — Ну что, Леша, поехали?

— Конечно. Помоги мою группу собрать. Знакомиться буду с каждым по ходу дела.

Через несколько минут Мочалов, Купрейчик и еще шесть оперативных работников уголовного розыска тряслись в кузове грузовика. Ехать было недалеко, и вскоре они прибыли к небольшому бревенчатому домику, стоявшему в самом конце длинной немощеной улицы.

За огородом виднелось покрытое осенней травой поле, вдали — лес. У ворот пофыркивали две милицейские лошади. Во дворе к Мочалову подошел участковый уполномоченный старший лейтенант Ляховец.

— В этом доме, товарищ майор, живут одинокие старики. Хозяину около восьмидесяти, его жене — семьдесят пять. Около двух часов назад пришли трое мужчин. Их хозяйка заметила через окно, когда они шли по двору. В коридоре мужчины немного задержались, а когда вошли в дом, то старушка чуть в обморок не упала. У всех троих на лицах были маски. Я уточнил у нее. Очевидно, это были опять противогазы.

— Хозяева живы?

— Так точно. Преступники связали их и устроили в доме настоящий погром...

— Пойдем посмотрим, — прервал участкового Мочалов и шагнул мимо стоявшего по стойке «смирно» милиционера.

В комнате было сумрачно. На длинной деревянной лавке рядышком сидели насмерть перепуганные хозяева. Прежде чем начать беседу с ними, Мочалов распорядился остаться на месте Купрейчику и еще одному сотруднику, а остальным приказал опросить соседей. Майор сел рядом со стариком. Тот потирал недавно развязанные руки и чуть слышно стонал.

— Они били вас? — участливо спросил Мочалов.

— Били, руки выкручивали, за горло душили.

— Деньги требовали?

— Конечно, — как-то поспешно ответила старушка. Мочалову показалось, что она старается опередить старика.

Это почувствовал и Купрейчик. Он, обращаясь к Мочалову, предложил:

— Петр Петрович, может, пока ты с хозяйкой побеседуешь, а я с хозяином?

— Хорошо. Но где?

— А мы в кухне.

В кухне старик осторожно опустился на стул и рукой дотронулся до правого бока.

— Все болит. Они же меня ногами, как немцы в войну, били.

Капитан окинул взглядом кухню: куда бы присесть?

Подошел к табуретке, на которой стояло ведро с водой, поставил ведро на пол и сел на табурет.

— Как вас зовут?

— Троцак... Михаил Михайлович Троцак.

— Вы мне, Михаил Михайлович, расскажите все по порядку.

— А что тут рассказывать... — Дед замолчал на мгновение и отрешенно закончил мысль: — Все равно никого не найдете.

— Это почему же?

— Морды мы ихние не видели, даже одежки не запомнили, разглядеть не успели...

— Ну а голос ни у кого из них не показался вам знакомым?

— Голос нет... — И старик как-то странно осекся. Купрейчику снова показалось, что он хотел что-то добавить, но сдержался.

Капитан, внимательно глядя на хозяина, тихо сказал:

— Михаил Михайлович, по-моему, вы что-то недоговариваете, я же вижу. Скажите, что вас смущает, не стесняйтесь.

Они помолчали. Затем Купрейчик продолжал:

— Я же чувствую, что вы не все сказали. Мы уйдем, а вы будете мучиться, переживать, что утаили от нас что-то. Не забывайте, Михаил Михайлович, что эти преступники очень опасны и в любой момент могут напасть на других людей. Имейте в виду еще и то, что им не заказан путь и сюда. Придут опять к вам, что тогда? — Голос у Купрейчика стал более настойчивым. — Решайте, Михаил Михайлович. Сами же потом будете жалеть, что не были откровенны. Вы что, боитесь жены? Вас что-то смущает?

— А чего мне ее бояться? Если понадобится, то найду на нее управу.

Старик поднялся и решительно направился в комнату. Купрейчик пошел следом. Дед рывком открыл дверь и громко сказал:

— А ну, старая, выкладывай начистоту про крест, а то сам скажу. Чего нам бояться? Мы же с тобой не крали его!

Старуха от удивления чуть привстала и почему-то осталась в таком неудобном положении.

— Ты что, сдурел на старости лет? Чего языком мелешь?

— Рассказывай, говорю, Михеевна, а то сам начну. — Он вдруг сердито топнул ногой и грозно приказал: — Ты что, человеческого языка не понимаешь?

Хозяин для устрашения даже кулаки сжал, а Михеевна неожиданно выпрямилась и сунула старику прямо под нос кукиш:

— А фигу тебе через замочную скважину не хочется?

Работники милиции, не выдержав, громко расхохотались.

Старик сказал жене «дура» и повернулся к Купрейчику:

— Рехнулась глупая баба. Видать, мало воспитывал в молодые годы. Сам расскажу.

Он выждал немного, затем небрежно отстранил старуху от лавки и сел.

— Еще задолго до войны подарила мне мать золотой крест. Он ей по наследству достался. Был у нас когда-то в роду поп. Спрятали мы этот крест, решили на черный день припасти. А тут война началась, вскоре немец пришел. Решили мы крест держать на случай, если немцы нас арестовывать будут, чтобы откупиться. Но бог миловал, нас не тронули. В сорок втором у нас на квартире стал жить Вовка Корунов. То ли с плена бежал, то ли из тюрьмы немцы его выпустили, мы точно так и не узнали, умалчивал он об этом. Однажды ему каким-то образом удалось подслушать наш разговор со старухой о кресте. После этого начал я замечать, что в наших вещах кто-то постоянно роется. Чья это работа, гадать не надо было, кроме Корунова, делать это было некому, и мы предложили ему уйти от нас. Вовка перебрался на другую квартиру, и после этого мы его не видели. Однажды — это было уже в сорок четвертом, когда наши пришли, — возвратились мы со старухой с базара домой, а там — настоящий погром: все перевернуто, переворошено. Диву дались, кому понадобилось такой погром устраивать. Стоим и головы ломаем. А тут соседка приходит и говорит: «Видела я, как от вашего дома огородами уходил ваш бывший квартирант Вовка». Тут нам сразу все стало ясно: Вовка этот крест искал.

— В милицию сообщали? — спросил Купрейчик.

— Нет, боялись о кресте говорить.

Старик посмотрел на жену и сказал:

— А дальше ты рассказывай. — И он опять притопнул ногой. — И не ломайся мне тут, как в том девяностом, когда замуж выходила, говори!

Хозяйка смущенно молчала. Старик не выдержал:

— Говори. Не доводи меня до греха своими выкрутасами. Тут люди на службе находятся, ради тебя, старой дуры, сюда пришли, а ты еще из себя фигалку-пигалку строишь. Говори!

Хозяйка зло посмотрела на старика и, тяжело вздохнув, заговорила:

— Три дня назад старик к сапожнику пошел, а я вспомнила, что у нас керосин кончился. Взяла банку и пошла в керосиновую лавку. Прихожу туда, а Гришка Пултас — он керосином торгует и живет недалеко от нас — говорит мне: «Слушай, Михеевна, тут только что тобой и твоим стариком какой-то мужик интересовался. Я его где-то раньше видел, лицо знакомое, но вспомнить так и не могу. Спрашивал, живете ли вы одни или квартирантов держите. С полчаса как ушел».

Купила я керосину и домой пошла. Глядь, а недалеко от нашего дома, по другой стороне улицы, наш бывший квартирант в брезентовом плаще мне навстречу идет. Увидел меня, капюшон почти на глаза опустил и пошел дальше, словно меня не узнал. Екнуло у меня тогда сердце. Я быстрее домой бросилась. Но дома все в порядке оказалось, вскоре и старик пришел. Рассказала я ему, а он тогда сразу же и сказал, что Вовка наверняка на наш крест нацелился, и на всякий случай перепрятал его из дома в сарай.

— А вы у керосинщика не спрашивали, как был одет тот мужчина? — спросил Мочалов.

— Нет. Не подумала я тогда об этом.

Мочалов взглянул на хозяина:

— Ну, и что дальше?

Дед хмуро проговорил:

— Ну, а дальше, когда сегодня ворвались в дом эти супостаты, то сразу же и пытать начали, где крест.

— А вы что сказали?

— Сказал, что когда Красная Армия пришла, то на радостях сдали его государству.

— И они поверили вам?

— Да, мы же со стариком почуяли беду и условились между собой так говорить, — пояснила Михеевна и добавила: — Они же нас по разным комнатам враз растащили, а мы, получилось, в один голос сказали. Вот они поискали, поискали и, ничегошеньки не найдя, ушли.

— Ну а вашего бывшего квартиранта среди них не было?

— А кто его знает. На мордах маски напялены, поди разгляди.

Купрейчик спросил у хозяина:

— Михаил Михайлович, а вы среди этих троих, когда они разговаривали с вами и требовали отдать крест, голоса знакомого не слышали?

— В том-то и дело, мне послышалось, что тот, который старался говорить меньше других, был Вовка.

Мочалов оставил своих сотрудников продолжать делать осмотр места происшествия и допрашивать потерпевших, а сам вместе с Купрейчиком вышел во двор.

— Слушай, Леша, — предложил он, — давай поговорим с керосинщиком.

— Я тоже хотел тебе об этом сказать, пошли.

Они вышли на улицу и вскоре были у керосиновой лавки. Она размещалась в восстановленной кирпичной будке, которая, очевидно, до войны была небольшой подстанцией. Внутри было грязно, холодно и все пропитано запахом керосина.

В углу на самодельном табурете сидел старичок. Он подсчитывал выручку. Увидев входящих, сказал:

— Закрыто. Керосина уже нет.

Мочалов поздоровался и весело спросил:

— И для милиции ничего не осталось?

— А что милиция? Керосин не водка, незачем его ей оставлять.

Мочалов улыбнулся Купрейчику:

— Видишь, какой ядовитый хозяин? Даже на милицию злится.

— Да я не злюсь, керосина действительно у меня нет.

Он поднялся с табурета, и работники милиции увидели, что Пултас очень низенького роста, в огромных ватных штанах и валенках. Седые пучки волос смешно торчали в разные стороны.

Мочалов спросил старика:

— Не вспомните ли вы, как несколько дней назад сюда приходил мужчина и интересовался, кто из посторонних живет у Троцаков?

Старик сначала удивленно посмотрел на них, затем некоторое время молча соображал и только после этого ответил:

— Да, помню. Но я же об этом Михеевне говорил...

— Правильно, а она нам рассказала. Скажите, а раньше этого человека вы нигде не видели?

— Вы знаете, лицо мне его знакомо, а вот где я его видел — ума не приложу.

— А как он был одет?

— Вот это я помню. В плаще он был... брезентовом плаще, с капюшоном на спине.

Майор хотел напомнить Пултасу о квартиранте, но вовремя спохватился: «Не надо торопиться. Когда найдем Корунова, то, может быть, его придется старику на опознание предъявлять».

Вскоре он, шагая по мокрой от дождя и снега дороге, сказал Купрейчику:

— Ниточка есть. Так что давай, Леша, разматывай клубок дальше...

6

ЛЕЙТЕНАНТ СЛАВИН

Вот уже четвертые сутки Славин мотается по таежным дорогам. Где на попутной машине, где на телеге, а где и просто пешком, он добирался от одного селения к другому, побывал в десятках организаций, но приблизиться к раскрытию преступления пока не смог.

Андрея Пудовкина он дождался на «пупе». Это был пожилой, низкого роста, круглолицый человек. Пудовкин сразу же вспомнил тот вечер, когда он видел в чайной Мартова. Кроме этого, он назвал еще пятерых водителей, которые тогда приезжали на «пуп».

Оперуполномоченный нашел их. Во время допросов расширился круг лиц, которые останавливались в тот вечер в чайной.

Сейчас лейтенант возвращался на «пуп», сегодня туда должны приехать трое нужных ему водителей. Буфетчица тетя Маша, увидев Славина, приветливо улыбнулась. Владимир знал, что ее зовут Елизавета Никитична. А тетей Машей звать ее стали после того, как ее так назвал один из остряков-водителей. И Елизавета Никитична смирилась: «Тетя Маша так тетя Маша, лишь бы план шел». И охотно отзывалась на свое новое имя.

Лейтенант уже несколько раз разговаривал с ней и, благодаря этой женщине, узнал привычки местных водителей. Владимир попросил стакан чаю и, выбрав момент, когда у прилавка никого не было, спросил:

— Ну как дела, Елизавета Никитична?

— Для меня дела, дорогой, — это план. На это не жалуюсь, а вот ваши дела таковы: я узнала, что, кроме наших машин, ну тех, которые обычно здесь стоят, в тот вечер была еще одна. Номера ее никто, конечно, не помнит. Шофер — молодой, здоровый парень. Я теперь вспомнила, что у него на правой руке татуировка. Он приехал чуть позже этого, как его...

— Мартова, — подсказал Славин.

— Да, да, Мартова, а уехал позже его. Он все время просил у меня бутылку водки, но водки в буфете уже не было, и его угостили водители, среди которых был Лукин. Я вам его называла. Он должен сегодня здесь появиться.

— А разговора не было, откуда тот новенький ехал или куда?

— Со мной он, конечно, об этом не говорил. Может, Лукин что вспомнит.

К прилавку подошел один из посетителей и весело попросил:

— Тетя Маша, дай мне с собой одну сургучную.

— Хватит тебе, Миша, смотри, уже глаза косые, а ты еще водки хочешь.

— Да ты не бойсь, тетя Маша, это на всякий случай, вдруг мотор в дороге забарахлит, а погода, сама видишь, если не замерзнешь, то воспаление легких запросто можно подхватить, а вот она, голубушка, может меня спасти от опасных последствий.

Буфетчица взглянула на работника милиции и с показным нежеланием отпустила бутылку водки. Славин сел за ближайший столик и начал пить уже остывший чай. Сегодня ему предстояло двинуться по третьей дороге, ведущей в тайгу. Тактика его была простой: не проезжать мимо ни одной деревни или поселка, ни одной делянки, где работали люди. Во что бы то ни стало надо установить личность погибшего. Новый водитель, о котором сказала буфетчица, тоже представлял интерес. Славин еще не знал, даже не догадывался, что неизвестный водитель может дать следствию, а уже в какой-то степени рассчитывал на него. В молодом сотруднике милиции начинала проявляться крайне необходимая каждому оперативнику черта — чутье...

В это время в зале появился сержант Симоха. Он был одет в гражданский костюм. Лавируя между столами, сержант подошел к Славину. И только когда Симоха отодвинул стул и сел, Славин увидел его.

— Андрей, откуда ты? Честное слово, с неба свалился!

— Не с неба, а с кузова грузовика. А приехал я, конечно, из Марьянска и привез тебе приветы от Алтынина, у которого, кстати, воспаление легких, и Лагуты. Он теперь не старший оперуполномоченный, а и.о. начальника милиции. Кроме того, я могу сказать тебе, кто такой погибший.

— Установили, кто он? — обрадовался Славин.

— Естественно, — авторитетно подтвердил Симоха. — Но сначала напои меня чаем, у тебя же здесь наверняка знакомая в буфете.

— Конечно, — и Славин повернулся к прилавку. — Тетя Маша, дайте, пожалуйста, еще стакан чаю.

Эта просьба вызвала оживление среди четырех мужчин, сидевших за столиком. Один из них не выдержал и громко сказал:

— Надо же, какие клиенты у тети Маши пошли. Стакан чаю требуют, как бутылку водки!

Мужчины засмеялись. А Славину вспомнилась война и тот вечер в партизанской землянке, когда командиры Тамков и Лапко заставляли его выпить спирт, чтобы он не заболел. В памяти всплыл и тот момент, когда ему, тяжелораненому, доктор дал самогона. Но тут же отогнал от себя воспоминания и, улыбаясь, посмотрел на смеющихся.

Тетя Маша принесла чай. Симоха выпил его и начал рассказывать:

— Вчера вечером позвонили с поселка Лебяжьего. У них пропал заведующий складом леспромхоза Литвин Николай Елизарович. Приметы полностью совпадают с приметами погибшего. Кстати, врачи подтвердили, что он погиб в результате автонаезда.

Славин вытащил из планшетки карту района.

— Говоришь — поселок Лебяжий? Так, где это он?.. Ага, вот! Я как раз собирался ехать сегодня по этой дороге. Это отсюда километров сорок будет. Дождусь шоферов и поеду туда. А как чувствует себя Егор Егорович?

— В больницу отвезли.

— Слушай, хочу спросить и забываю, почему он такие усы и бороду отпустил?

— А ты не знаешь?

— Нет. Поэтому и спрашиваю.

— Мы-то все знаем... Это было в девятнадцатом. Алтынин председателем ревкома тогда был. Бандиты подкараулили, когда в поселке осталось мало красноармейцев, и нагрянули. Сняли охрану, а Алтынина, тяжело раненного, в плен захватили. И как только ни пытали его: и огнем, и ножами, и палками, но ничего он не сказал. Повели его на обрыв, к реке, расстреливать, а он как был со связанными руками, так и сиганул в воду. Бандиты стали по краю обрыва и смотрят вниз, думают, что если вынырнет, то добьют. А в этот момент наши подоспели и шарахнули по ним. А Алтынин действительно вынырнул. Он хорошим пловцом был, не зря на Волге родился. Лицо ему пытками обезобразили, вот и отпустил бороду и усы.