— Построили с размахом, — заметил Мочалов, но, спохватившись, как бы его реплика не насторожила хозяев, сказал: — Меня интересует другое. Я хочу знать, что произошло с жителями деревни? Расскажите мне, как это все случилось.

Хозяева еще больше смутились. Старик, прежде чем снова заговорить, бросил короткий и крайне растерянный взгляд на жену. Юшевичи были уверены, что и жена, и дети Мочалова погибли, но их вводил в замешательство его спокойный голос и манера задавать вопросы. Пауза затягивалась, и старый Юшевич начал рассказывать:

— Тяжело нам говорить тебе, Петрович, но видим, что только мы можем правду тебе всю рассказать. Так что слушай: когда немцы пришли, мы думали, что беда пройдет мимо нашей деревни. Но нет, как-то летом много понаехало их к нам. Мы со старухой сердцем почуяли неладное и через огород в лес подались, а когда вечером вернулись, то глазам своим не поверили: в деревне — ни одной хаты, одни трубы от печей... Все сгорело, сгорели и люди.

— Где?

— Что где? — переспросил Юшевич.

— Где люди сгорели, в своих домах?

— Кто где. Кто в своем доме, а кто хотел бежать, согнали в пуню, что на дальнем краю деревни стояла, и там спалили.

— А как вам удалось спастись?

— Так я же говорил, что мы как увидели этих иродов, так сразу же — в лес.

— Ну, а что с моей семьей стало, знаете? — голос Мочалова дрогнул, и он мысленно упрекнул себя в минутной слабости. — Когда вы их в последний раз видели?

— И они, бедненькие, погибли. Как все.

— Так когда же вы моих в последний раз видели?

— За несколько дней до этого случая, — поспешно заговорила хозяйка. — Таня ко мне во двор пришла и попросила соли одолжить. Я дала ей соли и кавалак сала для деток вдобавок.

В комнате наступила гнетущая тишина. Каждый думал о своем. Мочалову очень хотелось, вот сейчас, сидя на этом диване и глядя в глаза этих уже проживших жизнь людей, сказать всю правду. Но майор сдержал себя и задал новый вопрос:

— Ну, а как Яков? Жив?

Старик хриплым голосом ответил:

— Сгинул он в лесах. Как ушел в партизаны, так и пропал.

— А вы обращались куда-нибудь?

— Обращаться-то обращались, но вот толку никакого. Вон сколько людей в войну погибло. Мы уж со старухой решили не терзать себя. Что поделаешь, не только нам война горе принесла. Взять хотя бы тебя, Петрович: дети твои, жена тоже погибли. А сколько людей таких? Нет, сына мы все равно не вернем, а нам будет спокойнее, если мы меньше вспоминать и спрашивать о Яшеньке будем.

— Ну что ж, воля ваша, — Петр Петрович поднялся со своего места, — коли так, то пусть будет по-вашему. А вот мне покоя не дает эта история.

Мочалов попрощался со своими бывшими односельчанами и ушел к машине.

Водитель уже успел развернуть грузовик и, как только майор сел в кабину, сразу же включил скорость.

«Знали бы вы, — думал о Юшевичах Мочалов, — что скоро люди узнают истинное лицо вашего сына. Вот как получается в жизни, что родятся и живут люди на одной земле, в одной деревне, соседями считаются, а нередко и друзьями, а когда горе грянет, одни из них людьми остаются, другие — в зверей превращаются».

Петр Петрович так задумался, что даже не расслышал голоса шофера. Тот спрашивал:

— Куда ехать, товарищ майор?

— Давай заскочим на пару минут в отделение, а затем — домой. А то жена припишет самовольную отлучку.

— Что-что, а это они умеют, — авторитетно поддержал водитель, — жене ведь главное, чтобы муж все время на глазах был...

В отделении майор сразу же зашел в кабинет Новикова. Тот разговаривал с немолодым мужчиной, одетым в красноармейский бушлат без погон. Увидев начальника, Новиков встал и представил своего собеседника:

— Водитель автозавода Юрий Петрович Заварзинов.

Мочалов пожал Заварзинову руку и предложил:

— Пойдемте, Юрий Петрович, ко мне в кабинет, там и побеседуем...

Разговор длился почти час. Заварзинов ушел, а Петр Петрович вызвал Новикова.

— Завтра в восемь утра собери всю опергруппу у меня в кабинете. Проведи инструктаж — и в бой.

Затем он попрощался и вышел к машине. Полуторка снова поехала по скользкой дороге...

Мочалов не стал подъезжать близко к своему дому и вышел из машины за целый квартал от него. Хотелось привести в порядок мысли. Петр Петрович еще не решил, рассказывать жене о Юшевичах или нет. Он щадил нервы Татьяны. В последнее время она все чаще, стараясь, чтобы не видел муж, пила валерьянку, глотала таблетки. Пережитые потрясения сказались на ее сердце. Мочалов шел, не торопясь, по улице. Горькие воспоминания о войне снова завладели им. Вспомнилась и Ольга Ильинична Василевская. Их сблизило горе, а счастье Мочалова, встретившего свою семью, разлучило их.

Когда Мочалов вошел во двор, он так и не решил, говорить жене о Юшевичах или нет.

А дома был переполох. Все уже давно ждали отца. Татьяна Андреевна звонила в госпиталь, и ей сказали, что мужа выписали еще в первой половине дня и он уехал на грузовике. Татьяна Андреевна позвонила дежурному по отделению. Тот подтвердил, что Мочалов действительно был в отделении, а затем куда-то уехал.

Увидев Петра, входящего в дом, она позволила детям поздороваться с ним, затем помогла ему снять пальто и, пряча улыбку, сказала:

— А ну, пойдем со мной, объясни мне, где пропадал, почему домой только через полдня после выписки из госпиталя явился? — И повела в соседнюю комнату, закрыла за собой дверь и неожиданно обхватила руками за шею. — Милый, я так соскучилась по тебе! Я так ждала...

Петр, целуя ее, взволнованно думал: «Родная, только ты можешь вот так любить меня всю жизнь! Дарить столько добра, нежности и ласки!» Он обнял ее и тихо сказал:

— Танюша, я тоже очень соскучился по тебе и детям. — Он повернулся к дверям и позвал: — Ну, что вы там шепчетесь? Входите.

Юля и Ваня подошли и обняли отца. Так и стояли они вчетвером, обнявшись, и радость переполняла их сердца.

Затем был вкусный ужин, веселый разговор. Так и не сказал ничего в тот вечер Мочалов жене о Юшевичах.

А назавтра началась операция по задержанию преступников. Ровно в восемь в небольшом кабинете Мочалова собралась вся оперативная группа. Петр Петрович говорил ровным, спокойным голосом:

— Нам с вами сегодня предстоит закончить операцию по задержанию опасной преступной группы. — Он подробно рассказал о замысле преступников, затем поставил задачу перед каждым сотрудником. Совещание продолжалось ровно час. В девять ноль-ноль оперработники вышли из кабинета начальника. Начинался завершающий этап операции.

Сотрудники уголовного розыска в штатском заранее занимали отведенные им позиции.

Мочалов пока оставался в своем кабинете. Он еще и еще раз продумывал каждую деталь, каждую мелочь, ведь на нем, начальнике милиции, взявшем на себя роль руководителя операции, лежала большая ответственность — сохранить жизнь людей, на которых собирались напасть преступники. Дело осложнялось тем, что Корунов знал водителя автобуса, а это значит, что подменить его сотрудником уголовного розыска было невозможно.

Майор, глубоко задумавшись, сидел за столом. Вроде пока все шло хорошо. Он резко поднялся, подошел к сейфу, достал кобуру с ТТ, прицепил ее на ремень брюк и направился к пальто, висевшему у входа. Но тут неожиданно открылась дверь, и в кабинет несмело вошла женщина, а за ней — мужчина. Обоим было лет по тридцать. Они поздоровались, мужчина снял шапку и спросил:

— Это вы товарищ Мочалов?

— Да, но я вынужден извиниться, у меня сегодня неприемный день, и мне необходимо уехать по срочному делу.

— Мы только на минутку, — вступила в разговор женщина. — Мы хотели посмотреть на вас и поблагодарить за ваш благородный поступок. Мы — родители Вити Красовкина, спасая которого, вы рисковали жизнью.

— Вот оно что, — улыбнулся Мочалов, — проходите. Как ваш Витя? Наверняка заболел? Теперь здоров?

Супруги как-то странно переглянулись, и женщина неожиданно заплакала.

Мочалов смутился:

— Ну, что вы! Успокойтесь, — он подошел к столу, налил из графина воды и, протягивая ей стакан, спросил: — Кстати, а как вы меня нашли?

— Вас же обоих доставили на «скорой помощи» в одну больницу, но попасть к вам мы не могли, врачи не пускали. А когда сегодня зашли в госпиталь, нам сказали, что вчера вы выписались. Вот мы и решили сразу же прийти сюда.

Мочалов мельком взглянул на часы. В его распоряжении было еще несколько минут, и он опять спросил:

— Так как же себя чувствует «пловец»?

Женщина чуть слышно прошептала дрожащими губами:

— Вити нет больше... он умер...

Словно тяжелый молот обрушился на голову Петра Петровича. В глазах поплыл туман, и он, нащупав стоявший недалеко стул, медленно опустился на него.

— Как умер? — еще не до конца веря услышанному, спросил он.

Женщина подошла к нему и, наклонившись, поцеловала в щеку:

— Вы сделали все, что могли. Вы не жалели своей жизни ради нашего сына, и не ваша вина, что он умер от переохлаждения. Поверьте, нам очень тяжело. Витя — единственный ребенок. Большое спасибо. Мы зайдем к вам в следующий раз, извините.

Красовкины ушли. А Мочалов сидел и бессмысленно повторял: «Умер... умер... умер...» В эти минуты майор снова увидел себя в воде с мальчиком, среди льдин. И вот на тебе! Он выжил, а мальчика, который еще почти ничего не видел в жизни, уже нет. Может, сделал что не так? Может, надо было еще что-то ему тогда предпринять? Но что еще он мог сделать в то мгновение? Ни одного человека, ни одного дома рядом...

В кабинет заглянул дежурный:

— Товарищ майор, пора! Люди уже в машине.

— Что? Какие люди?

Дежурный, удивленно глядя на начальника, ответил:

— Ваш резерв. Вы же сами сказали, что группа резерва поедет с вами на машине.

— Ах да, извините. Я сейчас иду.

Дежурный вышел, а Мочалов медленно подошел к столу, где стоял стакан воды, который он несколько минут назад протягивал женщине. Взял его и выпил воду.

Похудевшее за время болезни лицо Мочалова еще больше потемнело, глаза были полуприкрыты. Казалось, он вот-вот упадет, но Петр Петрович собрал всю свою волю, чтобы переключиться и думать об операции. «Держись, майор, тебе сейчас предстоит новый бой, и ты обязан быть собранным, ты обязан думать о живых!»

Бой... Сколько их было на фронте... И вот наступил мир, а для него бой продолжается, только теперь незримый бой.

Мочалов неожиданно для себя набрал номер телефона школы, где работала жена. Он редко ей звонил. И когда Татьяна Андреевна ответила, сразу не узнал ее голоса. Зато она узнала его и удивилась.

— Вот здорово! Солнечное затмение случилось, не иначе. Мой муж позвонил.

Петр Петрович смущенно молчал. Он вдруг понял, что не знает, о чем говорить. А Татьяна Андреевна была весела, редкий звонок мужа был для нее приятной неожиданностью.

— Так что же ты молчишь, Петя? Позвонил, а слов для жены не находишь?

— Я просто так позвонил, Танечка. Захотелось услышать твой голос. — Он тут же взял себя в руки и, стараясь быть веселым, добавил: — Вот убедился, что жена на месте, теперь могу дальше работать.

— Ты что, собираешься куда-то идти? — насторожилась Татьяна Андреевна.

Мочалов хотел утаить от нее то, что он действительно должен уйти, но почему-то не сделал этого.

— Да, вот выезжаю со своими хлопцами, один маленький вопрос надо решить.

— Петя, будь осторожен.

— Да что ты, Таня? Все в порядке. До вечера.

Он положил трубку на аппарат и быстро вышел из кабинета. А Татьяна Андреевна все еще стояла, прижимая к груди трубку, и сердце ее тревожно сжималось от неясного предчувствия.

В этот момент Петр Петрович уже сидел в кабине полуторки, которая несла его навстречу опасности.

За несколько кварталов до банка машина свернула в арку и остановилась во дворе строящегося дома. Все соскочили на землю и сразу же начали расходиться. Мочалов вышел на улицу и направился к госбанку. Своих сотрудников он узнал сразу же и, обменявшись с ними короткими взглядами, шел дальше. Вот и банк. Возле него было много людей. Недалеко находилась трамвайная остановка, там тоже стояла толпа. Петр Петрович, не останавливаясь, прошел дальше. Все его сотрудники находились на местах. Теперь оставалось ждать заводского кассира, тогда появятся и преступники. Мочалов повернул обратно и, дойдя до трамвайной остановки, затерялся среди людей. Трамваи ходили нерегулярно, были переполненными. Когда к остановке подходил очередной трамвай, Мочалов вместе со всеми брал его приступом и, если бы внимательный наблюдатель следил за ним, то наверняка посочувствовал бы человеку, который никак не может сесть в вагон.

Но вот напротив входа в банк остановился автобус. Из него вышли женщина и двое мужчин. Это кассир и охрана. Они вошли в здание госбанка. К остановке подошел следующий трамвай, и Мочалов снова вместе с другими бросился на штурм задней площадки вагона. Но через пару минут трамвай, подавая резкие звонки, отошел от остановки, и тут Мочалов увидел, как к автобусу подошел мужчина. Даже на расстоянии майор узнал Корунова, настолько он хорошо помнил его приметы.

Это действительно был Корунов. Он постучал рукой по двери автобуса и, когда она открылась, весело поздоровался:

— Здорово, Петрович! Иду мимо и вижу, что ты сидишь за рулем. Дай, думаю, поговорю со старым знакомым, заодно, может, и подвезет по пути.

Корунов сделал попытку войти в автобус, но водитель попросил:

— Ты извини, Володя, но в автобус нельзя. Дело в том, что я привез кассиршу за деньгами, а с ней начальник охраны, вредный он мужик. Если заметит, что в машине посторонний человек находится, враз скандал устроит, к начальству побежит, жаловаться начнет, что я инструкцию нарушаю.

— А... понимаю, — ответил Корунов и ступил снова на землю, — не будем нарушать инструкцию. Ну, а так мы можем поговорить?

— Так можно, только когда они подойдут, ты уж извиняй, но от автобуса отойди, а то нагоняй мне будет.

Корунов оглянулся: все его дружки были на местах. Он спокойно сказал:

— Хорошо, Петрович, как увижу, что они идут, сразу же отойду. Расскажи, как живешь?

Пока Заварзинов, спокойно и не торопясь, точь-в-точь как учил его Мочалов, рассказывал о своей жизни, оперативники все ближе подходили к преступникам. Новиков и еще один сотрудник должны были обезвредить Корунова. За Арихой следили два других оперативника. Могилу Мочалов поручил задержать старшему оперуполномоченному Пушкареву и молодой сотруднице Плаховой. Прутов занял позицию между остановкой трамвая и автобусом, и чтобы приблизиться к нему, надо было бежать, а это значит — заранее обнаружить себя. Но делать было нечего, и Мочалов тихо приказал стоявшему рядом старшему лейтенанту Мостовичу, чтобы тот был готов помочь своим товарищам, которым поручено задержать Прутова. Мочалов понимал: когда преступники начнут действовать, Прутов наверняка повернется спиной к остановке. Значит, Мостович сможет незаметно приблизиться к нему.

Майор взглянул на часы: до выхода кассира осталась минута. Мочалов не спеша направился к дверям госбанка. Он, конечно, мог остаться и на остановке, но Петр Петрович не позволил себе быть наблюдателем в то время, когда его товарищи, подчиненные, будут вести схватку с преступниками. Мочалов решил, что он, в случае непредвиденных обстоятельств, сможет броситься на помощь к любому своему сотруднику. Не знал Петр Петрович, что на этот раз ему бы лучше стоять в стороне. Подходя к дверям госбанка, он не заметил, как расширились в панике глаза Арихи-Юшевича. Он сразу узнал Мочалова. Из дверей госбанка вышла кассир, а за ней охрана. К кассиру с ножом бросилась Могила, но тут же ее схватили за руки работники милиции. Корунов успел выхватить из-за пазухи пистолет, но двое молодых крепких парней сбили его с ног и отобрали оружие. Прутов тоже успел выхватить пистолет, но Мостович нанес ему мощный удар сзади и свалил на землю. Прутов тут же был обезоружен. А вот с Арихой-Юшевичем случилось непредвиденное. Еще до того, как к нему приблизились оперработники, он, увидев Мочалова, понял все. Неуловимым движением Ариха выхватил из кармана гранату и, выдернув кольцо, поднял ее над головой:

— Не подходите, лягавые, взорву!

Гранату он держал в левой руке, а правой поспешно вытаскивал из кармана пальто пистолет.

Мочалов в этот момент оказался сбоку от него. Не раздумывая он бросился к бандиту, но тот успел уже вытащить пистолет и почти в упор дважды выстрелил в майора. Мочалов, словно наткнувшись на невидимую преграду, остановился и, заваливаясь на правый бок, начал падать. На мгновение все растерялись. Ариха не мешкая бросился через дорогу.

Купрейчик пришел в себя раньше других. Он громко приказал:

— Задержанных в автобус, связать! Окажите помощь Мочалову! — И сам бросился за Арихой.

Алексей еще не знал, что Ариха и Юшевич — одно и то же лицо. Сейчас впереди него был преступник, которому нельзя дать уйти. Рядом с Купрейчиком оказался Новиков. Ариха завернул за угол, оперативники — за ним. Через несколько десятков метров преступник свернул в арку. Для того чтобы не оказаться расстрелянными в упор, оперативникам пришлось выбежать на середину улицы и, поравнявшись с аркой, убедиться, что Ариха не остановился там, и только тогда вбежать в нее. Купрейчик приказал:

— Ваня, ты беги по улице вдоль дома, не дай ему выскочить со двора, а я за ним.

Новиков побежал по тротуару, а Купрейчик, пробежав арку, выглянул из-за выступа во двор и увидел, как от ближайшего подъезда Ариха метнул гранату. Капитан упал. Грохнул сильный взрыв. Осколки с визгом ударили в противоположную стену. К счастью, граната не долетела до угла арки. Капитан вскочил на ноги и бросился вперед. Но двор был пуст. «В подъезде скрылся!» — понял Алексей и побежал туда.

Сейчас он был уверен, что Ариха вряд ли останется у дверей. Завязывать перестрелку в подъезде — это значит не уйти. Ему надо оторваться от преследователей. Наверняка попытается это сделать, ворвавшись в квартиру на первом этаже, или выпрыгнуть через окно на улицу, или же уйти через чердак. Не задерживаясь, Купрейчик вбежал в подъезд и сразу же услышал топот ног. «Уже где-то к третьему этажу подбегает», — понял Алексей и побежал по лестнице. Этажей было пять. Когда Алексей поднялся на последний, то увидел люк, ведущий на чердак. Не раздумывая капитан полез по металлической лестнице вверх. Он понимал, что стоит Арихе чуть приостановиться, и он в упор выстрелит в Купрейчика. Но перед глазами Алексея стоял падающий Мочалов, и уже никакая сила не могла остановить его. Он на мгновение задержался у последней перекладины лестницы, а затем ловко, по-кошачьи, прыгнул на чердак.

Вдалеке мелькнула фигура Арихи. Купрейчик вскочил на ноги:

— Стой, гадина! Все равно не уйдешь!

В ответ раздался выстрел. Пуля ударилась о балку перекрытия. Алексей побежал. Вскоре показался конец чердака, и капитан увидел, что Ариха вылазит через лаз. Купрейчик как раз пробегал мимо такого же лаза и не раздумывая выскочил на крышу. Она была покрыта снегом. Далеко внизу слышен шум машин, там улица. Они стояли на расстоянии пятнадцати метров и молча смотрели друг на друга. Каждый решал, что ему делать. Ариха понимал, что время играет не на него. В любую минуту число его преследователей может увеличиться, а это значит, что нырять обратно в полутемный чердак нельзя — можно попасть прямо в руки оперативников. Единственный выход: попытаться уйти по крышам, благо, что дома стоят плотно прижавшись друг к другу.

Купрейчик понимал, что если дать Арихе перебраться на крышу соседнего дома, то у него появятся шансы уйти. Алексей не хотел допустить и того, чтобы преступник нырнул обратно на чердак. Там, в полутьме, будет труднее его взять. И он, прицелившись, дважды выстрелил. Пули вспороли снег между Арихой и лазом. Тот спрятался за конус лаза, а это и надо было Купрейчику. Он твердо решил, что если преступник попытается проникнуть снова на чердак, то он откроет прицельный огонь. Ариха принял другое решение. Он, хватаясь руками за соединительные ребра жести, полез вверх. Купрейчик сунул за пазуху пистолет и сделал то же. Он был более ловкий, чем Ариха-Юшевич, и достиг конька крыши раньше. Дунул на застывшие пальцы и вытащил пистолет. Преступнику оставалось до верха еще метра два — два с половиной, и капитан мог уничтожить его с первого же выстрела. Пересиливая себя, Алексей приказал:

— Как только доползешь до верха, бросай оружие, а не то прошью твою башку!

Ариха не отвечал. Он молча добрался до конька, левой рукой ухватился за гребень, а правой достал из-за пазухи пистолет. Купрейчик решил, что тот бросит оружие, находясь под прицелом, но Ариха вскинул его и выстрелил. Пуля впилась в жесть в нескольких сантиметрах от ноги капитана. Алексей понимал, что испытывать судьбу он не имеет права, и прицелился в преступника. В эту секунду никакая сила не смогла бы отвести мушку его пистолета. Купрейчик приготовился вести огонь, как на фронте, стараясь поразить врага наповал. Хлестко ударил выстрел, и Ариха, увлекая за собой груды снега, полетел вниз. Не затормозил его и водосточный желоб, который служил одновременно и ограждением. Через мгновение тело преступника скрылось из глаз. Алексей начал осторожно спускаться.

Через несколько минут он был уже во дворе. Недалеко от последнего подъезда лежал труп бандита. Около него стояли оперативники. Алексей не стал подходить к ним и громко спросил у подбегавшего к нему Мостовича:

— Что с Петром Петровичем? Жив?

Мостович опустил глаза:

— Он убит, Леша!..