Почти три недели пробыли у гостеприимной и сердечной старушки Татьяна Андреевна и ее дети. Но однажды утром в деревню нагрянули фашисты и полицаи. Татьяна Андреевна схватила детей и бросилась к лесу. Снова начались дни скитаний.

Изредка они заходили в деревни. Люди делились с ними чем могли. Наступила осень, спать было в лесу холодно. Татьяна Андреевна вспомнила гостеприимную старушку и решила идти туда.

«Если жива бабушка, — думала Таня, — то она наверняка снова приютит нас».

Скитаясь в лесу, Мочалова научилась хорошо ориентироваться в нем, к деревне они вышли быстро. Но то, что они там увидели, напомнило трагедию, пережитую летом. На месте деревни чернели пепелища да виднелись задымленные печи. Словно во сне, держа детей за руки, шла Татьяна Андреевна к тому месте, где раньше стоял дом бабушки Лизы. Разум отказывался воспринимать окружающее, а ноги, сами вели ее к пепелищу. И вдруг — что за наваждение? К ним навстречу семенит бабушка Лиза. Мочалова решила, что это галлюцинация, но старушка заговорила:

— Господи, неужели это вы? Живы-здоровы!

И Татьяна Андреевна поняла, что это действительно бабушка Лиза. Они обнялись и заплакали. Старушка, громко всхлипывая, рассказала:

— Как ты, Таня, хорошо тогда сделала, что ушла с детьми. Немцы начали выгонять людей на улицу и строить в колонну. Я сразу же вспомнила твой рассказ и, не дожидаясь, пока придут эти антихристы к моему дому, через огород бросилась наутек. А в деревне крики, выстрелы. Я спряталась в лесу, а сама в душе не верю, что они могут и нашу деревню спалить. Но когда увидела, что полнеба дымом черным закрыло, то поняла, что и наша очередь пришла. Просидела я в лесу до утра, а когда пришла в деревню, то вот эту картину и застала. Спалили немцы людей наших — баб, детей да стариков, а сами посели в автомобили и поехали дальше. Что же это делается, люди милые?

Старушка помолчала немного, а затем продолжала:

— Не стала я уходить из деревни. Решила, что не сунутся сюда они опять, и осталась жить тут. Вон, в погребе теперь мой дом. — Она кивнула головой на приземистое строение. — Хочу только к зиме немного утеплить да и для обогрева что-нибудь придумать. Ну, а вы как?

Татьяна Андреевна горько усмехнулась:

— Шатаемся по белу свету, как говорится, ни кола ни двора, ни доли людской.

— А знаешь, дочка, — старушка дотронулась до руки Татьяна Андреевны, — оставайся ты с детьми у меня. Будем вместе своих ждать. Подготовимся к зиме, — она махнула рукой в сторону, где стояли раньше дома. — Посмотри, кое-где дымок идет — это тот, кто уцелел, устраивается.

Словно теплая волна согрела сердце Мочаловой. Глотая слезы, она сказала:

— Спасибо вам, бабушка.

— Что меня, дочка, благодарить!

Мочалова повернулась к детям:

— Ну вот, считайте, что мы домой пришли. Давайте теперь за работу браться.

Юля и Ваня заулыбались и согласно закивали головами.

— Вот и правильно! — сказала старушка. — Картошка у меня есть, трошки сала в кубельце осталось. Как-нибудь проживем.

Так и начали жить Мочаловы у бабушки Лизы. Не стали они погреб утеплять, а за неделю соорудили из старых досок, полуобгоревших дверей, жердей и тонких стволов деревьев времянку, утеплили мхом, еловыми лапами и сухими листьями. Старик — один из немногих жителей, которые смогли убежать, когда в деревню нагрянули немцы, — помог сделать из старой железной бочки печку. Заготовили на зиму дров. А вот одежды нигде не удалось раздобыть. Бабушка Лиза отыскала в одном из склепов два старых ватника и остатки кожуха, потом взялась за обувь. Сплела всем лапти.

Пришла зима. Выдалась она снежной, морозной и ветреной. На улицу выходили только в случае необходимости.

Был вечер. Горевший в самодельной железной печке огонь бросал красновато-тусклый свет на лицо Татьяны Андреевны. Бабушка Лиза и дети спали. Мочалова хотела подольше подержать в печи огонь, чтобы меньше мерзли дети.

Женщины не сговариваясь по очереди поддерживали в студеные ночи огонь.

На душе у Татьяны Андреевны было тяжело. К ней каждый вечер приходили тревожные думы о Петре. Оставшись наедине со своей болью и тревогой, она ни на секунду не сомневалась, что он жив. «Единственное, что мне сейчас нужно, — это выдюжить, сохранить детей. Я верю, что мы будем вместе!»

А в металлической печурке горел огонь, словно подтверждая, назло горю и беде, что жизнь на земле продолжается...