В огне торпедных атак

      Звено старшего лейтенанта Градусова сопровождало концевой транспорт "Большевик". Уже в темноте его атаковали торпедоносцы. Наши корабли открыли огонь. Но силы были слишком неравны. На одном из катеров выбыли из строя оба мотора, ранило командира. Горящий транспорт привлекал внимание фашистов, и они снова и снова заходили в атаку.
      Для усиления охранения каравана были посланы катера нашей группы, находившиеся в то время в Ак-Ме-чети. На траверзе мыса Тарханкут мы догнали корабли и заняли свои места в охранном ордере.
      Меня, как малоопытного молодого командира, поставили в середине. Транспорты шли медленно. Мы маневрировали около них: то уходили вперед, то возвращались. Надо было напрягать все внимание, чтобы в темноте ночи не налететь на какой-нибудь корабль. А тут еще шторм. Огромные волны трепали катер, с шумом проносились через палубу. Колючие брызги залетали в рубку, били в лицо.
      Шли долго, Но вот впереди показалось зарево, в небе засверкали вспышки, разноцветные трассирующие линии. Это противник бомбил Евпаторию. Потом опять все вокруг поглотила темнота.
      По расчетам я полагал, что скоро ляжем на новый курс. Чтобы не потерять из виду транспорт, стал подворачивать к нему. Но что такое? Вращаю штурвал до отказа вправо, а катер уходит в другую сторону. Может, волна его уводит? Вращаю влево - катер не меняет курса.
      Оказалось, что штуртрос сорвался с барабана. Застопорили ход. Скрылся в ночи охраняемый нами транспорт, прошли мимо другие корабли, а мы никак не можем устранить повреждения.
      - Боцман, - спрашиваю, - скоро?
      - В нормальных условиях за двадцать минут сделали бы, а в шторм - кто его знает...
      В тот момент я сразу не сообразил, что если не останавливать двигатели, а давать то меньше, то больше оборотов тому или другому мотору, то катер можно удерживать на нужном курсе и не упускать из виду транспорт.
      Простояли больше часа. Тут я вспомнил, что находимся недалеко от берега. Приказал замерить глубину - и своевременно. Через несколько минут нас выбросило бы на берег.
      В этот опасный момент вспомнил я и о возможности управления катером с помощью попеременной работы двигателей.
      Завели моторы, развернули катер на юго-восток и пошли в открытое море, подальше от берега.
      Вскоре снова легли в дрейф. К утру злополучный трос удалось намотать на барабан. До рассвета оставалось немного времени. Я разрешил команде отдохнуть, надеясь, что с рассветом определю местонахождение катера.
      Шторм утихал. Пригревшись у мотора, я задремал. Вдруг слышу крик вахтенного:
      - Справа по борту мина!
      Я выскочил на палубу. Столкновение с миной казалось неизбежным. Еще три пять бросков волны - и от нас только обломки полетят.
      - Заводи моторы! - закричал я не своим голосом.
      Но тут обнаружилось, что, когда мы остановились, мотористы забыли перекрыть заслонки глушителей, и на большой волне вода залила их. К тому же в горячке перелили горючее из заливного бачка. Беда за бедой!..
      Растерянность проходит быстро, когда возникает смертельная опасность и надо немедленно принимать решение. Я приказал боцману отпорным крюком отводить мину на корму, а сам с электриком Михейкиным сел на консоли. Когда боцман подвел мину к нам, мы осторожно, целясь между рожками, ногами стали отталкивать ее от катера. оттолкнем, а волна ее к нам опять подбросит. Снова отпихнем, она опять тут как тут. К счастью, катер несло быстрее и вскоре мина осталась позади. Глянул я на Михейкина, а лицо у него белое-белое.
      "Ну, - думаю,- у меня, наверное, не лучше". Спустили через краники из глушителей воду, прокрутили стартером моторы, излишек бензина испарился, катер получил ход.
      Избавясь от опасного соседа, я стал думать о дальнейшем. Где же мы находимся? Кругом вода и вода. Спустился в машинный отсек, чтобы посмотреть на карту и: разобраться в обстановке, но тут же был вызван наверх боцманом:
      - Вижу берег!
      Далеко на горизонте виднелись высокие горы. Из-за пасмурной погоды показалось, что они разделены проливом. Такого очертания я никак не мог узнать, хотя и старался припомнить все, что изучал по лоциям. "Что же это за берег?" - подумал я.
      - Может быть, это Босфор? - предположил Михейкин.
      "Босфор?! Может ли быть? Правда, вчера мы более
      часа шли в море. Могло сильно снести и во время дрей,фа, - принялся рассуждать я. - Но нет, Босфор должен
      находиться в другой стороне". Проверил компас.
      Исправен.
      Пошли малым ходом, приблизились к отлогому берегу.
      Но что это? Вдали явственно виднелись юрты.
      Тут же ложусь на обратный курс и снова в море, подальше от беды. В это время боцман доложил:
      - Правый борт 160, вижу корабль!
      "Еще этого недоставало!" - встревожился я. Но вскоре распознал в нем нашу канлодку типа "Красный Аджаристан". На одной из таких командиром артиллерийского подразделения плавал мой однокурсник лейтенант Халявко.
      Недолго думая, даю полный ход - и к канлодке. Но пыл наш был сразу остужен. Как только поднялся у нас за кормой высокий бурун, стволы главного калибра канлодки начали разворачиваться в нашу сторону. "Черт его знает, что за катер и чего он тут болтается", - очевидно, подумали там. И на всякий случай взяли нас на прицел.
      Я сразу же уменьшил ход до самого малого и приказал дать опознавательные. В воздух взвились ракеты.
      Уклоняясь за корму канлодки, я приказал боцману семафором запросить, куда она следует. Приняв наш семафор, на канлодке подумали, что мы один из дозорных катеров, поэтому сразу же ответили, что следуют из Тендры в Севастополь. Теперь все стало ясно, мы ориентировались. Я дал полный ход и пошел к базе.
      Вскоре мы увидели Евпаторийский маяк, а слева за траверзом тот же песчаный берег и злополучные "юрты" - это были кучи соли на соляных промыслах.
      Шли дни, недели, месяцы. В период обороны Севастополя мы сопровождали корабли, доставляющие подкрепление и боеприпасы в осажденный город, конвоировали транспорты с эвакуируемым населением и ранеными, отбивая непрестанные атаки вражеских самолетов. И с каждым днем сильнее закалялась наша воля, вырабатывались боевые качества, обретался опыт.
      Затем нас перебазировали на Кавказское побережье. Отсюда мы совершали далекие многочасовые переходы к берегам, занятым противником, и на вражеские коммуникации.
      В моем командирском становлении особенно большую роль сыграл Константин Георгиевич Кочиев, командовавший тогда отрядом катеров и удостоенный впоследствии звания Героя Советского Союза.
      Первая моя встреча с Кочиевым произошла в порту, куда наш катер пришел на ремонт.
      На причале я увидел смуглого офицера атлетического сложения, с суровым, как будто постоянно сердитым лицом.
      Правда, мое первое впечатление оказалось обманчивым. Под внешней суровостью Кочиева скрывались доброта и сердечная внимательность к людям.
      Наш катер передавался в его отряд.
      Выслушав мое представление, Константин Георгиевич задал несколько вопросов и пожелал сразу познакомиться с личным составом, осмотреть материальную часть корабля.
      С этого дня началась моя совместная служба с Кочиевым, а в дальнейшем и крепкая боевая дружба.
      Константин Кочиев, или, как мы звали его между собой, Коста, тоже с детства мечтал стать моряком. Закончив Военно-морское училище им. Фрунзе в Ленинграде, он получил назначение на Черное море, в отряд экспериментальных катеров. Это было как раз по его характеру, твердому, настойчивому, пытливому. Испытывая катера, он закреплял теоретические знания, приобретал ценные мореходные навыки. Войну Коста встретил уже опытным командиром.
      Обучая и воспитывая нас, молодых командиров, Кочиев стремился привить нам такие командирские качества, как смелость и решительность, стойкость и упорство, разумную инициативу, высокую требовательность не только к подчиненным, но и к самим себе.
      - Но это еще не все, - часто говорил нам Коста. - Надо иметь хорошо сплоченный, хорошо обученный, умеющий действовать в любых условиях, дружный экипаж. Надо любить и уважать своих подчиненных, постоянно заботиться о них. Тогда и они будут ценить вас, легко понимать и энергично выполнять все ваши приказания.
      Сам Константин Кочиев заботой о подчиненных, справедливой требовательностью и особенно личной отвагой снискал себе всеобщую любовь и уважение среди черноморцев.
      Помню такой случай. Выполняя боевое задание, катер, на котором находился Кочиев, подорвался на вражеской мине. Взрывом контуженного командира отряда выбросило за борт, и в тот же миг на помощь ему в холодную декабрьскую воду прыгнуло несколько человек.
      Под командованием Константина Кочиева наш отряд торпедных катеров провел немало боевых операций, потопил много вражеских кораблей, нанес фашистским захватчикам большой урон.
      Ночные удары
      Наступил 1943 год. Фашистское командование, стремясь помочь своим войскам, разбитым под Орджоникидзе и бегущим через Кубанские степи к Керченскому проливу, прилагало все силы, чтобы защитить их от удара во фланг. Оно подбрасывало сухопутными и морскими путями подкрепление из Крыма, создало мощную линию обороны на побережье Цемесской бухты. В Новороссийске враг соорудил на каждом перекрестке, на каждой улице доты, превратив город в неприступную крепость.
      Но наше командование поставило перед Черноморским флотом и Приморской армией задачу: овладеть городом и портом Новороссийск, чтобы создать плацдарм для флангового удара советских войск по отступающим фашистским армиям.
      В феврале был высажен тактический десант в долину Озерейка и на Мысхако. Этот клочок земли, на котором сначала находился лишь батальон майора Куникова, получил название Малая земля. Новый плацдарм не давал покоя противнику. Наши десантники контролировали вход в Цемесскую бухту, и фашисты не могли использовать порт для переброски подкрепления.
      Обеспечивали Малую землю корабли, базировавшиеся вблизи Новороссийска. Группа состояла из катеров-охотников, торпедных катеров, мотоботов и сейнеров. Они должны были снабжать десантников боеприпасами, техникой, продовольствием, доставлять подкрепление и вывозить раненых.
      Фашисты всячески старались помешать нам.
      Однажды, когда мы вышли в очередной дозор, вражеские катера всю ночь упорно пытались прорваться на наши коммуникации. Сначала они все сразу ринулись на охранение, но, получив отпор, рассыпались на группки и начали атаковать с разных сторон.
      Я нес дозор в паре с Виктором Сухоруковым. Наш участок находился ближе всего к причалам Малой земли, где производилась разгрузка и погрузка судов. Сюда и направил в эту ночь свой основной удар противник.
      Два фашистских катера на полном ходу набросились на нас, стреляя из пулеметов и пушек. Но стоило Сухорукову врезаться между ними, а мне выйти с фланга, как они кинулись в разные стороны и скрылись в темноте.
      Враг пошел на хитрость. В то время как два катера, еще издали открыв огонь, начали атаковать нас с моря, пытаясь отвлечь наше внимание, два других стали подкрадываться под самым берегом, пробираясь через линию охранения к причалам. Но мы не дремали. План ночного дозора разработан был четко. Когда катер Сухорукова открыл огонь по атакующим с моря, мой командир отделения электриков Петрунин, наблюдая в своем секторе, громко крикнул:
      - Справа 160, у самого берега вижу два катера противника!
      Я сразу же повернул им навстречу. С берега заговорили минометы. Враг попал под огонь с двух сторон. Осыпаемые осколками мин, поливаемые очередями наших пулеметов, катера фашистов, чуть не протаранив в суматохе друг друга, повернули обратно и на полном ходу ушли в море.
      Нам пришлось отбить еще несколько следовавших одна за другой атак. Потом враг начал нападать на другом конце линии охранения, а к двум часам ночи, перед уходом, произвел еще ряд безуспешных попыток прорваться на нашем участке. За ночь мы отбили одиннадцать атак противника.
      Через несколько дней недалеко от входа в Геленджикскую бухту мы снова встретились с катерами противника. На этот раз наш экипаж действовал совместно с катером, которым командовал старший лейтенант Келин.
      Получив задание, мы вышли в назначенное место и начали вести наблюдение.
      Ночные дозоры утомляли экипажи катеров до такой степени, что не хватало сил бороться со сном.
      Катера стояли в точках с заглушенными моторами. Машинная команда находилась на своих местах в отсеке, готовая в любую минуту дать кораблю ход. Люди из верхней команды располагались на рубке, прислонившись спинами друг к другу, и вели наблюдение каждый в своем секторе.
      Радист, вращая рукоятку диапазона волн, "разгуливал" по эфиру. От его чуткого слуха не ускользали никакие звуки. А их в эфире множество. В то же время он постоянно держал связь и с базой и с самолетами -- ночными разведчиками, баражировавшими над морем.
      Около полуночи до нас донесся шум моторов. Темнота была такая, что я не мог различить даже катер Келина, стоящий рядом с нами.
      Но механик - главный старшина Ченчик - доложил, что, судя по звуку, это шум дизеля.
      У меня были все основания предположить, что по соседству с нами находится вражеская подводная лодка, производящая поиск наших кораблей или всплывавшая на поверхность для подзарядки аккумуляторов. Догадка моя могла быть верной и потому, что, еще выходя на задание, мы были предупреждены о появлении подводных лодок противника у наших берегов.
      Принимаем решение - сблизиться и торпедировать врага. Подаю команды. Моторы заводим под глушителями. Расчет у нас такой: пройти небольшую дистанцию, остановиться и прислушаться. Если услышим противника где-то совсем рядом, то, подправив курс, сразу же атаковать. Если же он тоже заглушит моторы, тогда выжидать его, пока он первым не обнаружит себя.
      Мы внимательно всматривались в темноту. Когда время истекло - заглушили моторы. И надо же так совпасть! В эту минуту совсем рядом, метрах в 40 - 50, проработав две - три секунды позже наших, были заглушены чужие моторы. Мы оказались в выгодном положении. Сомнений не было: это были те дизеля, шум которых мы обнаружили ранее. Я отдал команду и приготовился выпустить туда обе торпеды. Но в этот момент из темноты донеслись голоса и мы услыхали разговор перекликавшихся между собой двух фашистов.
      Наш механик, владевший немецким языком, перевел Мне, о чем говорили гитлеровцы.
      "В такую темную ночь трудно найти советские суда, но сами вполне можем нарваться на дозор", - говорил один.
      "У самого берега большие глубины, пойдем туда и будем ждать восхода луны", - сказал другой.
      Оказалось, что это были два фашистских торпедных катера. Выпускать в темноте наобум по ним торпеды было нецелесообразно. Поэтому мы вызвали самолеты МБР-2, навели их на противника и стали выпускать в сторону вражеских катеров ракеты, стрелять по ним из пулеметов. Гитлеровцы попытались скрыться, но не успели. Наши летчики атаковали их, и две серии выпущенных с самолетов реактивных снарядов решили судьбу фашистских катеров и их экипажей.
      В таких стычках быстро летело время. Выходя к Малой земле вечером, мы возвращались в базу только с рассветом. Днем охрану несла наша авиация.
      Катера поочередно подходили к пирсу для заправки горючим и воздухом, пополняли израсходованный за ночь боеприпас, заделывали пробоины. Во второй половине дня обедали, производили уборку и, только закончив всю подготовку, ставили катера на якоря, рассредоточив их по бухте, и отдыхали. А ночью опять в дозор.
      Но кроме того, что мы охраняли подступы к Малой земле со стороны моря и наносили удары по врагу на его коммуникациях, нам приходилось ставить мины. Дело это для катерников сложное, сопряженное с большими трудностями. Поэтому при постановке мин случались у нас неудачи и иногда с тяжелыми последствиями.
      Произошел неприятный случай, правда без роковых последствий, и на нашем катере.
      Впрочем, из всех ошибок и промахов, которые случались у нас во время войны, мы извлекали для себя уроки, учились на них уму-разуму.
      На этот раз уроки пришлось извлекать молодому матросу Авдеенко. Временно он выполнял обязанности боцмана.
      ...Ночью мы вышли на минирование Керченского пролива. Шли осторожно, внимательно всматриваясь в темноту, чтобы не наскочить на прибрежные камни.
      Вскоре слабый ветер стал доносить запах водорослей, выброшенных на берег, напоминающий запах прелого сена, - верный признак близости суши. И, действительно, через несколько минут впереди смутно обрисовались очертания берега.
      Теперь надо было соблюдать еще большую осторожность, полную тишину, чтобы нас не обнаружил враг. От скрытности наших действий зависел успех выполнения боевого задания.
      С флагмана, находившегося где-то поблизости, передали по радио сигнал о начале постановки мин. Катера разошлись в разные стороны.
      Боцман доложил мне о готовности боевого поста. Уточнив еще раз местонахождение катера, я приказал:
      - Мины ставить!
      Одна за другой следовали негромко команды:
      - Правая!
      - Есть, правая! - доносилось с кормы, и в воду плюхалась мина.
      - Левая!
      - Есть, левая! И опять:
      - Правая!
      - Левая!
      - Правая!
      - Левая!..
      И вдруг очередная команда оборвалась на полуслове.
      С кормы донесся взволнованный голос:
      - Человек за бортом!
      Я приказал застопорить моторы. Катер остановился в нескольких десятках метров от того места, где упала в воду последняя мина.
      Всмотревшись, я увидел, что невдалеке плывет человек. Оказалось, что одна из сходивших по рельсам мин, зацепила своим рогом карман брюк Авдеенко и уволокла матроса с собой в воду.
      Вглядываясь в темноту, я различил фигуру плывущего человека, приказал включить моторы враздрай и развернул катер навстречу боцману. Через минуту он поднялся на борт, и мы с удивлением заметили в руке у него гаечный ключ, которым он отдавал крепление мин.
      Кто-то из Матросов засмеялся:
      - Смотрите, наш боцман и инструмент с собой прихватил, видно, потопленные фашистские корабли чинить на дне моря собрался!..
      Но я строго оборвал "остряка". Авдеенко проявил большое присутствие духа. Очутившись за бортом в холодной воде, он не закричал о помощи, чтобы не привлечь внимания противника. Он даже поплыл прочь от берега, рискуя затеряться в окутанном темнотой море, но не быть обнаруженным врагом.
      Обогреваться боцман отказался и, наскоро сделав несколько глотков из фляга со спиртом, доложил:
      - Боевой пост к продолжению постановки мин ютов! В ночной тишине снова послышались команды:
      - Правая! Левая!..
      А некоторое время спустя, в декабре, Авдеенко еще раз оказался за бортом, но уже при иных обстоятельствах и по своей доброй воле.
      Это произошло на другом корабле во время высадки десанта в Камыш-Бурун. Подойдя к берегу, катер попал на мелководье, заросшее водорослями, отчего засорились сосуны и моторы остановились. Гитлеровцы открыли губительный огонь по катеру, потерявшему ход, среди десантников появились раненые.
      В этот опасный момент Авдеенко, не задумываясь, прыгнул в ледяную воду и быстро очистил сосуны. Моторы заработали, катер вышел из зоны огня и направился за другой партией десантников.
      Когда на Таманском полуострове наступила весенняя распутица, сообщение морем между Керчью и Анапой усилилось. Почти ежедневно здесь проходили вражеские десантные суда в охранении военных кораблей. Катерам нашей группы прибавилось работы. Теперь мы поочередно выходили встречать вражеские караваны.
      Так, вечером 20 апреля авиаразведка подтвердила выход из Керчи двух транспортных судов и малых кораблей охранения.
      Мы только что пополнили горючее и боеприпасы. Личный состав расположился на отдых. Я прилег у носовой мачты, подложив под бок пробковый пояс, и сразу же уснул. Вот уже три ночи подряд наш катер нес дозорную службу у Мысхако.
      Разбудил меня негромкий стук. У борта катера в резиновой лодке стоял командир звена Николай Тарасов, а сидевший краснофлотец тихонько постукивал веслом по планширу.
      - Вставай, - сказал Тарасов, - командир отряда вызывает.
      Захватив планшет с картами, я спрыгнул в лодку, и мы пошли к берегу.
      Уже спустились сумерки. Легкий ветерок поднял в бухте небольшую зыбь.
      - С добрым утром. Как спалось? - с улыбкой встретил нас Кочиев. Он знал, что нарушил наш непродолжительный отдых.
      Разъяснив задание и отдав приказ на поход, поиск и атаку, он спросил, как чувствует себя личный состав и была ли горячая пища, успели ли отдохнуть. Хотя сам прекрасно знал, что командирам и краснофлотцам в эти напряженные дни охраны Малой земли не до обедов и не до отдыха. Достаточно было урвать для сна три - четыре часа, а поесть и в море можно. Мы не забывали о том, что идет третий год войны и советский народ, переживая тяжкие лишения, напрягает все силы, чтобы у нас, воинов, было все необходимое.
      Спрашивал нас Коста для того, чтобы еще раз убедиться, как мы, командиры, заботимся о подчиненных. Сам он уже пятые сутки каждую ночь уходил в море и вряд ли за это время проспал более десяти часов. С осунувшимся лицом, с темными кругами под глазами, но всегда чисто выбритый и опрятный, о>н старался выглядеть бодрым и веселым. "Ничего, после войны отоспимся", - шутил он.
      - На случай плохой видимости держитесь плотнее , - сказал мне на прощание Кочиев, - а если потеряешься в пути, встретимся вот здесь, - и он указал точку на карте.
      Кочиев шел на головном катере Тарасова, я был ведомым.
      - Вопросы есть? Все понятно? - спросил Кочиев и встал из-за стола. - Нет? Тогда в добрый час!
      Спускаясь с высокого берега к бухте, мы увидели, как краснофлотец замахал семафорными флажками. Полетело приказание: "Катерам Тарасова и Черцова готовиться к выходу".
      Через минуту все пришло в движение. Послышались хлопки опробуемых моторов, завращались турели, по палубам забегали матросы. В последний раз проверяли готовность своих боевых постов.
      Едва я вылез из шлюпки, доставившей меня на катер, и взобрался на борт, как на головном взвился флаг - белая косичка с красным шаром в середине: командир звена приказывал сняться с якоря и следовать за ним.
      Мы шли на запад. Там, где огненный диск солнца опустился за горизонт, над морем нависла серая плотная туча. Она с каждой минутой росла и росла, надвигаясь на нас.
      Я неотрывно следил за головным катером. Командир отряда сидел на рубке и смотрел вперед. Он видел надвигающуюся мглу, но беспокойства не проявлял. Значит, опасности нет. Если бы надвигался шторм, Кочиев предупредил бы, он хорошо разбирался в капризах морской стихии.
      Не прошло и получаса, как перед нами встала плотная серая стена тумана, закрыв собой почти весь горизонт. Еще мгновение - и катер Тарасова исчез из виду.
      Несмотря на то, что мы давно подтянулись почти вплотную и наш катер чуть не касался консолей головного, я видел только его слабо мерцавший кильватерный огонек. Чтобы не оторваться, боцман Панин вышел к носовой мачте и вытянутой рукой показывал мне направление на этот часто исчезавший огонек.
      Так в сплошной мгле мы шли около двух с лишним часов. Одежда отсырела, устали от напряжения глаза.
      "По времени пора бы остановиться, - подумал я, - скоро должен быть берег".
      И тут кильватерный огонь стал ярче, приблизился к нам. Уменьшил ход и я. Дальше продвигались скачками. Пройдем немного, застопорим моторы, осмотримся, замерим глубину, потом опять пройдем немного.
      Но вот над нами посветлело, показался кусочек усеянного звездами неба. Вверху ясно, а кругом туман, катера словно в колодце. Постепенно посветлело и вокруг. В нескольких милях показался берег - мыс Железный Рог.
      Надо иметь большой опыт и штурманское чутье, чтобы в сплошном тумане по простейшему компасу и часам привести с такой точностью катера в заданную точку. Кочиев обладал таким опытом. Он приобрел его в частых походах. Не было случая, чтобы хоть один катер из его отряда уходил в море, а он оставался на берегу"
      Уточнив место, мы легли на курс, идущий вдоль берега к Анапе. Маневр для меня был понятным. Если противник успел проскочить место, куда мы вышли, то мы его догоним, а если не успел - встретим на обратном курсе.
      Миновали банку Марии Магдалины. Поднялась луна, но береговая черта была затянута мглой. Мой катер шел ближе к берегу.
      Мы уже находились в районе Верхнего Джемене. Вдалеке, в дымке, освещенная луной, показалась Анапа.
      "Пора ложиться на обратный курс", - подумал я. Но головной продолжал идти вперед. В это время Петрунин доложил:
      - Слева на траверзе, у самого берега, два силуэта!
      Я увидел две самоходные баржи. Впереди них еще два силуэта, но значительно меньшие - корабли охранения.
      Кочиев не заметил их и проскочил. Догонять его или сообщать по радио не было времени. Не раздумывая, я лег на боевой курс. Но выбранная для атаки баржа оказалась так близко, что катер почти уперся носом в ее борт. На таком коротком расстоянии выпускать торпеду нельзя. Пришлось отвернуть и выстрелить по другой барже. Взрыв торпеды приподнял судно и разломил его надвое. Стоявшие на палубе пушки и танки полетели в воду.
      Но дистанция атаки на этот раз была настолько мала, что мы не успели отойти и взрывная волна, заставшая нас на циркуляции, отразилась на винтах и заглушила моторы.
      С уцелевшей баржи открыли огонь из всех огневых точек. Даже танки, стоявшие на палубе, из башенных пулеметов окатили катер ливнем пуль. Корабли охранения кинулись к нам.
      Моторы удалось завести быстро - один сжатым воздухом из баллона, другой с ходу. Пользуясь преимуществом в скорости, мы оторвались от своих преследователей и ушли в море. Однако в корпусе оказалось несколько незначительных пробоин, и два матроса были ранены.
      Вскоре слева по борту мы увидели догонявший нас силуэт. Оттуда подавали условный сигнал. Это был Кочиев.
      Подойдя к нему, я доложил о произведенной атаке. Командир отряда приказал мне идти к месту, где была потоплена баржа и, отыскав там корабли противника, навязать бой, оттягивая их в море.
      Мы вернулись назад и увидели, что катера охранения кружатся на месте, вылавливая что-то из воды. Боцман дал по ним длинную очередь из пулемета. Корабли противника сразу же бросили спасательные работы и кинулись к нам. Заговорили береговые батареи. Над катером с воем понеслись снаряды. Два прожектора схватили наш катер в перекрестье своих лучей. Пришлось бы туго, но в это время около Анапы раздался сильный взрыв. Столб огня взметнулся к небу. Это Николай Тарасов потопил вторую баржу. Прожекторы переметнули свои лучи в ту сторону. Туда же кинулись катера охранения. Пользуясь замешательством фашистов, мы вырвались из-под огня береговых батарей и ушли.
      Через полчаса Анапский рейд с сутолокой и паникой, которую наделали два советских катера, остался далеко за кормой. Но долго еще мы наблюдали, как прожекторы сновали своими лучами по поверхности моря, и слышали орудийные выстрелы.
      Войска противника под Новороссийском не получили в эту ночь подкрепления.
      У наших кавказских берегов на коммуникациях ночами все чаще стали появляться фашистские торпедные катера и подводные лодки. Они пытались нападать на советские корабли и базы.
      Однажды ночью несколько вражеских катеров подошли к порту Туапсе. Увидев силуэты кораблей, гитлеровцы с большой дистанции выпустили торпеды. Но фашисты побоялись подойти ближе, и поэтому торпеды попали не в корабли, стоявшие в бухте, а в стенки молов и прибрежные камни.
      Наблюдая взрывы торпед, фашисты радировали в базу о "потоплении" больших советских кораблей. Потом, когда в 1944 году мы пришли в Ялту, жители рассказывали, как фашистское командование торжественно встречало свои катера, вернувшиеся из этого похода, как вручали командирам "железные кресты" за мнимую победу.
      После этого эпизода наше командование решило нанести ответные удары по базам противника.
      Ночью два торпедных катера лейтенантов Турина и Чепика под общим командованием Кочиева внезапно появились у входа в Ялтинскую бухту. Когда они вошли в полосу, где густела прибрежная дымка, Кочиев заметил шедшие к мысу Ай-Тодор два сторожевика противника.
      Коста еще в базе весь день просидел над картой, анализируя возможные варианты атаки и отражения их фашистами. Слушая его доклад, адмирал сказал:
      - Вы, Кочиев, словно не нападать на Ялту собираетесь, а защищать ее от своей же атаки. Кочиев улыбнулся:
      - Надо предусмотреть все возможные "сюрпризы" противника, товарищ адмирал.
      Поэтому, когда фашистские сторожевые корабли дали опознавательные, Кочиев, ждавший этого, скомандовал:
      - Дать ответ: тире, две точки, тире, точка, тире!
      Боцман удивленно взглянул на командира: "ДК? Что за сигнал такой?" Но подумав, что старший лейтенант, наверное, знает пароль, не задерживаясь, передал его.
      У противника здесь было большое движение, поэтому фашисты в утреннем тумане не рассмотрели как следует ответного сигнала и приняли наши катера за свои, возвращавшиеся с дозора.
      И вот, пока катера противника скрывались за мыс Ай-Тодор, наши товарищи продолжали идти к выходу в порт.
      Коста весело рассмеялся, заметив недоумение лейтенанта Чепика, на катере которого он шел.
      - Я обозвал этого остолопа дураком. Что он, в самом деле? Не сумел в полумиле от себя опознать чужие катера! Но так как полностью передавать долго, я продиктовал первую и последнюю буквы слова "дурак".
      На береговых постах фашисты тоже не встревожились, увидев, что катера со сторожевиками обменялись позывными и разошлись. Значит, порядок! Даже на маяке, стоявшем на конце мола, не обратили никакого внимания на приближавшиеся катера.
      А Кочиев тем временем уверенно шел к цели.
      "Раз не трогают, - думал он, - значит, считают за своих. А раз считают за своих, надо подойти поближе".
      - Впереди, прямо по носу, вижу боны! - доложил боцман Меняйло.
      Вход в порт был закрыт тяжелыми стальными сетями, подвешенными на круглых металлических шарах-буях. Один конец троса, соединяющего буи, был закреплен в стенке гранитной набережной, а другой - на корме большой самоходной баржи, ошвартованной у головы мола. Баржа открывала боны и в то же время служила складом боеприпасов.