Тем временем Константин изнывал в изгнании, а греческие политики, которые лишили свою страну всякого участия в победе и заставили бы ее разделить судьбу побежденных, если бы им удалось провести свою линию, мрачно дождались часа отмщения.

В Париже думали, что Британия, Франция и Соединенные Штаты постараются значительно расширить размеры Греции и увеличить ее мощь. Союзники охотно пользовались ее услугами. Греческие дивизии сопровождали французов в их постыдном набеге на Украину; им было разрешено наводнить Фракию и оккупировать ее; наконец, им приказали произвести высадку в Смирне. Венизелос с большой готовностью выполнял эти приказания высших сфер, и хотя греческие армии оставались мобилизованными почти в течение 10 лет, в этот момент они казались единственными войсками, которые согласны идти всюду и исполнять любой приказ. Таким образом, с лета 1919 г. греческие войска оказались разбросанными по всей Турции и вели энергичную военную кампанию. Венизелос при его возвращении в Афины в декабре был принят населением с энтузиазмом. Но и в правительстве этой маленькой страны, и в широких слоях населения чувствовались признаки общественной усталости и военного и экономического истощения.

Когда в 1920 г. при заключении Севрского трактата сэр Генри Вильсон и я изложили точку зрения британских военных кругов на положение дел в Греции, премьер-министр попросил нас лично повидаться с Венизелосом и сообщить ему о наших опасениях. Мы беседовали с ним совершенно откровенно и задавали ему вопросы. Ссколько стоит вам война в день? Сколько времени солдаты были разлучены со своими семьями? Есть ли какие-нибудь шансы на заключение действительного мира с Турцией? Мы указывали, что если даже греческим войскам удастся разбить турок на поле сражения, то это еще не избавит Грецию от опасности. Кемалистские турки – эта небольшая горсточка плохо одетых воинов, могущих сражаться при самых варварских условиях, – могут заставить греков содержать большое количество организованных и вполне снаряженных войск на вражеской территории. Это может продолжаться неопределенно долгое время и обойдется весьма дорого. «Им война не стоит ничего, но как долго вы можете ее вынести?» Венизелос отвечал, что греческие отряды стояли на занимаемых ими ныне позициях во исполнение требований Ллойд-Джорджа, Клемансо и президента Вильсона. Он соглашался, что условия ведения войны неодинаковы для обеих сторон, и выражал уверенность, что при поддержке трех крупнейших держав ему удастся достичь удовлетворительного и окончательного решения вопроса. Почти сейчас же после этого разговора греческие войска заняли Фракию, взяли в плен и рассеяли две слабых турецких дивизии, еще остававшихся в этой провинции, и вошли в Адрианополь. События эти приятно удивили нас, но отнюдь не рассеяли наших общих опасений. После этого был заключен Севрский трактат.

Столь же быстрым успехом увенчалось и северное наступление греческих войск, двинувшихся из Смирнской провинции к северу, чтобы прогнать турок, которые тревожили французские и британские отряды на Исмидском полуострове. Хотя и Фош, и Вильсон высказывались против этого шага, операция эта была выполнена двумя греческими дивизиями быстро и легко, и результаты ее чрезвычайно обрадовали британских, французских и американских политических вождей. Несомненно, эти эпизоды внушили Ллойд-Джорджу доверие к греческой военной мощи, вполне гармонировавшее с его личными симпатиями. Но в результате этих операций греческие войска пришлось разбросать по более широкой территории и возложить на них более тяжелые задачи. Пока Греция действовала в качестве способного и преданного помощника и исполнителя неофициальных приказаний трех наиболее сильных держав, широко разбросанные линии ее войск могли рассчитывать на энергичную и щедрую поддержку. Но в этот момент на сцене разыгрался один из тех неожиданных эпизодов, без которых не обходится ни одна греческая трагедия.

Севрский трактат был подписан 10 августа 1920 г. Венизелос прибыл в Афины в сентябре и в четвертый раз за время своей карьеры привез родине огромные результаты победоносной войны и мудрой политики. Восторг приветствовавших его толп проявлялся тем более бурно, что всего несколько недель тому назад он едва спасся от покушения, устроенного на него на одной парижской железнодорожной станции. Он возвел свою страну, почти помимо ее воли, на высочайшую вершину, какой она когда-либо достигла в эпоху новой истории. Огромные ставки политической игры еще не перешли окончательно в руки Греции, и к ее армии и финансам все еще предъявлялись большие требования; но в виду помощи сильнейших держав и их знаменитых лидеров не было, казалось, никаких оснований думать, что проблемы будущего окажутся более страшными, чем те, которые Венизелос так успешно разрешил в прошлом.

Когда в июне 1917 г. Жоннар, французский верховный комиссар, при поддержке французской морской пехоты и союзнических судов отправил короля Константина в изгнание, греческий престол был передан второму сыну Константина – Александру. Этот любезный юноша, жертва судьбы и политики, царствовал более трех лет. Еще до того, как мировая буря бросила его на трон, он влюбился в привлекательную молодую девушку, некую Манос, дочь мелкого придворного чиновника, родословная которого с дворцовой точки зрения не внушала особого почтения. Король Александр не поколебался бы ни на одну минуту, если бы ему пришлось выбирать между его возлюбленной и троном, и поэтому после его морганатического брака с мадемуазель Манос в ноябре 1919 г. Венизелосу пришлось разрешать целый ряд деликатных и сложных политических вопросов. Но премьер-министр глубоко симпатизировал молодой чете и несмотря на то, что его время было поглощено трудной работой по заключению мирного договора и заботами о судьбе греческого фронта, на который опускались издали мрачные тучи, он все же предпринял ряд умелых шагов для облегчения положения юного короля. Конституционные затруднения были почти преодолены, и в момент возвращения Венизелоса на родину казалось, что романтической чете найдется место в новой, расширенной греческой империи.

2 октября 1920 г. король Александр, гуляя по саду со своей любимой овчаркой, заинтересовался проделками пары обезьян, которые принадлежали к числу наименее дисциплинированных любимцев королевского дворца. Овчарка бросилась на обезьян, а самец в отместку бросился на короля и укусил его в ногу. Рана, хотя и причинявшая большие страдания, не была сочтена докторами серьезной. Но укус вызвал нагноение, воспаление усилилось, затем обнаружились и другие более серьезные симптомы, и три недели спустя Александр умер.

Мы уже видели, что прибытие в турецкие воды одного лишь крупного военного судна «Гебена» в конце концов привело к безмерному опустошению юго-восточной Европы и Малой Азии. Равным образом, вряд ли было бы преувеличением сказать, что от этого укуса обезьяны погибло около четверти миллиона человек.

Греческая конституция не требовала, чтобы в случае смерти монарха назначались общие выборы, но все же вопрос о преемнике покойного короля вызывал большие затруднения. По-видимому, Венизелос хотел возвести на трон маленького сына мадемуазель Манос и до его совершеннолетия объявить регентство. Но в конце концов было решено предложить трон принцу Павлу греческому. Павел жил в Швейцарии в семье своего изгнанного отца. Получив соответствующее приказание, он ответил, что может принять предложение только в том случае, если будут произведены выборы и греческий народ окончательно выскажется против кандидатуры его отца и его старшего брата, принца Георгия. Всеобщие выборы стали поэтому неизбежны.

Венизелоса выборы нисколько не страшили. Полагаясь на свою популярность и глубоко убежденный в своих заслугах перед греческим народом, он ничего не имел против того, чтобы предложить избирателям прямой вопрос: согласны ли они на возвращение Константина или нет? При такой обстановке пришлось разрешить всем сторонникам бывшего короля возвратиться из изгнания и принять активное участие в выборах. Казалось бы, что в вердикте общественного мнения, поставленного перед вопросом: «Константин или Венизелос», нельзя было сомневаться, особенно в тот момент, когда мировые события окончательно дискредитировали первого и полностью оправдали второго. Но самонадеянный критянин не принял в расчет то напряжение, которое испытывала его маленькая страна; он не учитывал ни раздражения, вызванного в населении союзнической блокадой, примененной для того, чтобы заставить Грецию вступить в войну, ни недовольства, порождаемого обстановкой военного времени, ни своевольного поведения многих его агентов, ни влияния своих политических оппонентов, которые были целиком поглощены партийной политикой и жаждали мести и мщения. За время его вынужденного отсутствия и почти постоянного пребывания в Париже и Лондоне греческий народ не чувствовал на себе его личного обаяния и ощущал лишь тяжелый гнет его подчиненных. Ни один из сколько-нибудь авторитетных людей Греции или за ее пределами не сомневался, что венизелисты получат значительное большинство. Но результаты выборов, оглашенные вечером 14 ноября, были для всех полной неожиданностью. Кандидатура самого Венизелоса была провалена, а его сторонники получили только 114 мест, между тем как оппозиция получила 250 мест. Греческая партийная политика ведется в очень быстрых формах. Венизелос сразу же заявил, что он подаст в отставку и оставит страну. На него не подействовали даже веские доводы его друзей, указывавших, что в таком случае его обвинят в бегстве и учинят резню над его сторонниками. Он говорил, что его присутствие может вызвать только волнения и беспорядки. Он вручил прошение об отставке своему старому другу, адмиралу Кондуриотису и 17 ноября на яхте одного из своих друзей уехал в Италию. Таким образом, греческий народ в момент своих величайших надежд и опасений лишился того властного человека, который создал столь благоприятную ситуацию и который один мог бы успешно завершить начатую кампанию.

Когда пришла телеграмма с известием о результатах греческих выборов и решении Венизелоса, я находился с Ллойд-Джорджем в зале заседаний кабинета. Ллойд-Джордж был очень опечален, но еще более изумлен. Но он был человеком от природы жизнерадостным и был закален всем тем, что нам пришлось пережить во время мировой войны, и поэтому ограничился ироническим замечанием: «Теперь остался только я».[75]

Те, кто желает проследить внутреннюю связь событий, должны внимательно изучить последствия, вызванные падением Венизелоса. Хотя Греция была маленьким государством, находилась в чрезвычайно трудном положении и была окружена врагами, она позволила себе опасную роскошь, – она разделилась на два лагеря. Существовала, с одной стороны, Греция Венизелоса, стоявшая за союзников, с другой стороны – Греция Константина, стоявшая за Германию. Союзнические симпатии были связаны исключительно с Грецией Венизелоса, а союзнический гнев сосредоточивался на Греции Константина. Бывший греческий король в глазах британского и французского народа был своего рода пугалом и в смысле непопулярности стоял на втором месте после кайзера. В глазах союзников он принадлежал к той же категории, как и Фердинанд болгарский, прозванный «лисицей». Это был монарх, который, вопреки желанию и интересам своего народа и руководясь личными и семейными соображениями, бросил или хотел бросить свою страну во вражеский лагерь, оказавшийся в конце концов лагерем побежденных. Было бы нелепо требовать, чтобы британская или французская демократия соглашалась на жертвы или выступления ради народа, истинное настроение которого обнаруживалось в выборе подобного человека. Возвращение к власти Константина уничтожило все симпатии союзников к Греции и свело на нет все обязательства этих последних, кроме тех, которые были юридически оформлены. В Англии событие это вызвало не раздражение, а полное исчезновение симпатий или даже простого интереса к Греции. Во Франции недовольство было более сильно в силу целого ряда практических обстоятельств. Мы видели, что французы сражались с арабами в Сирии и с турками в Киликии. Ради Венизелоса они соглашались многое терпеть, но ради Константина не желали делать ничего. После того как прошел первый порыв изумления, правительственные сферы почувствовали даже некоторое облегчение. Теперь уже не было никакой нужды проводить антитурецкую политику; наоборот, хорошие отношения с Турцией более всего соответствовали бы французским интересам. Мир с Турцией облегчил бы положение французов в Леванте и сулил дать им целый ряд других положительных выгод. Раз Греция освободилась от союзников, то и все союзники освободились от нее. Греция оказалась освободителем. Как раз в ту минуту, когда нужды ее были всего острее и ее начинания грозили все большими и большими осложнениями как для нее самой, так и для других, она сама по своей доброй воле уничтожила все предъявлявшиеся ею к союзникам счеты. Моральные кредиторы далеко не часто обнаруживают подобную предупредительность.

Лорд Керзон, выражая в данном случае холодную и беспристрастную точку зрения министерства иностранных дел, предложил оказать Греции условную поддержку и даже признать Константина, но союзная конференция, собравшаяся в Париже 3 декабря, решительно отвергла подобные планы. Три великие державы уведомили греческое правительство, что «хотя они не желают вмешиваться во внутренние дела Греции, тем не менее они должны сказать, что восстановление на троне короля, нелояльное отношение которого к союзникам во время войны причинило им большие затруднения и потери, может рассматриваться только как одобрение Грецией его враждебных действий»; что «такой шаг создает новую и весьма неблагоприятную ситуацию в отношениях между Грецией и союзниками» и что «три правительства оставляют за собой полную свободу реагировать на создавшееся положение». На следующий день во второй ноте они заявили, что «если Константин опять займет греческий трон, то Греция не получит от союзников никакой финансовой помощи».

Несмотря на эту декларацию, греки, запуганные монархистами-победителями, почти единогласно голосовали за возвращение Константина. В конце декабря король Константин и королева София со своими тремя детьми вернулись в Афины, и население приветствовало их с такой же демонстративной радостью, с какой оно недавно приветствовало Венизелоса. Новое правительство стало отстранять от всех общественных должностей всех сторонников Венизелоса; отставку получили епископы, судьи, университетские профессора, учителя и даже уборщицы государственных учреждений. Союзные полномочные представители оставались в Афинах. Согласно полученным инструкциям они должны были поддерживать формальные отношения с правительством, но совершенно игнорировать короля, королевскую семью и двор. Греция, разрываемая внутренними раздорами, должна была отныне одна преодолевать грозившие ей опасности.

Изгнание Венизелоса имело бы смысл лишь в том случае, если бы в результате греческие начинания в Малой Азии были быстро и энергично сведены до возможного минимума. Это была бы единственно возможная здравая политика. Возможно, что великий критянин подверг свою маленькую страну слишком большим испытаниям, но с другой стороны не подлежит сомнению, что она отказалась от него как раз в момент своего триумфального шествия. Теперь, когда Греция была лишена британской поддержки, ввязалась в конфликт с Италией и очутилась лицом к лицу с враждебностью французов, для Константина и его министров была возможна только одна политика. Заключение мира с Турцией на возможно лучших условиях, быстрая эвакуация войск со всех позиций в Малой Азии, возвращение на родину и демобилизация армии и самая строгая экономия в области финансов – таковы были логические и неизбежные последствия того решения, которое предложили принять греческому народу и которое он действительно принял. Но именно к этим-то решениям новый режим и был менее всего склонен. Монархисты еще больше жаждали экспансии, чем сам Венизелос. Военные и политические круги, поддерживавшие двор, строили самые честолюбивые планы. Они теперь готовы были показать Греции, как должен был бы использовать маленький Венизелос ее военные успехи. Мысль о том, что они должны отказаться от столь неслыханных завоеваний, была нестерпима для их гордости. С другой стороны, подобная политика грозила подорвать их популярность. Поэтому они предложили расширить греческую территорию в Малой Азии далеко за те пределы, какие считал возможным Венизелос. Они выбросили лозунг: «Поход на Константинополь». Лозунг этот выражал их конечную цель. Поэтому, когда союзники 21 февраля 1921 г. собрались в Париже и решили пересмотреть Севрский трактат, особенно в тех частях, которые касались Смирны и Фракии, новое греческое правительство отвергло их предложения и заявило, что Греция без посторонней помощи сможет сохранить за собой территории, назначенные ей договором. В это время Греция держала под ружьем в Малой Азии 200 тыс. чел., что обходилось ей по меньшей мере в 230 тыс. фунтов стерлингов в неделю. Турки, завязавшие дружеские переговоры с Францией и только что заключившие выгодный трактат с Москвой, быстро и непрерывно увеличивали численность своих войск и свою боевую мощь.

В этот момент греческой истории широкие массы греческого народа могли внушать только жалость. Перед греками были поставлены непосильные задачи, им задавались вопросы, на которые они не могли ответить, и они не понимали последствий, к которым должны привести их решения. Бремя войны, мобилизации и военного управления они испытывали на себе дольше, чем какой бы то ни было другой народ утомленного войною мира. Их страну раздирали партийные раздоры; в лоне одного маленького измученного государства оказались две враждебных нации; тем не менее, несмотря на все эти тяжелые условия, их армии в течение долгого времени проявляли замечательную дисциплину и выдержку. Теперь им предстояло пойти на авантюру, гораздо более смелую и безнадежную, чем какая бы то ни была из тех, которые мы описывали раньше.

Третий акт греческой трагедии должен начаться с описания позиций, занятых некоторыми британскими политическими деятелями. Совершенно не соглашаясь с политикой Ллойд-Джорджа в греко-турецких делах, но все время поддерживая с ним близкие и дружеские отношения, я не раз просил его ясно изложить основные принципы его политики. Со своим обычным добродушием и терпимостью к мнениям коллеги он изложил свои взгляды приблизительно в следующих словах: «На восточном побережье Средиземного моря греки – народ будущего. Население Греции быстро растет и оно полно энергии. Греки являются представителями христианской цивилизации и противниками турецкого варварства. Их боевая мощь совершенно недооценивается нашими генералами. Великая Греция будет неоцененным преимуществом для Британской империи. В силу своих традиций, склонностей и интересов греки дружественно относятся к нам. В настоящее время они представляют собою нацию в пять или шесть миллионов, а через пятьдесят лет, если только они сохранят назначенные им территории, они будут нацией в двадцать миллионов. Они хорошие моряки, они создадут военный флот и будут владеть всеми наиболее важными островами в восточной части Средиземного моря. В будущем эти острова могут быть базами для подводных лодок; они лежат на линии наших сообщений через Суэцкий канал с Индией, Дальним Востоком и Австралазией. Греки умеют быть благодарными, и, если мы будем верными друзьями Греции в период ее национальной экспансии, она станет одной из гарантий, с помощью которых будут обеспечиваться главные пути сообщения Британской империи. В один прекрасный день мышь может подточить веревки, которыми связан лев». На эти доводы я отвечал следующим образом. «Если даже это так, то что вы будете делать? Вы не располагаете армией, которую можно было бы послать на поле битвы; вы все время повторяете, что у нас нет денег; наконец, общественное мнение не поддержит вас, ибо консервативная партия – традиционный друг Турции. Поддерживающее вас большинство настроено в пользу Турции, так же настроен ваш кабинет и ваши генералы. Мы являемся величайшей в мире магометанской державой, и потому длительная враждебная туркам или дружественная грекам политика вызовет чрезвычайно большое противодействие. Кроме того турки очень опасны, свирепы и недосягаемы. Если греки попытаются завоевать Турцию, они погибнут, а в настоящее время, когда Константин вернулся в Грецию, вам не позволят оказывать им сколько-нибудь широкую помощь». Я не претендую на точную передачу этого разговора, но, по моему мнению, он довольно верно выражает обе точки зрения.

Лорд Керзон в общем придерживался того мнения, что по отношению к Греции следует проводить трезвую, осторожную, но не враждебную политику, что с Турцией необходимо заключить мир и установить дружеские отношения, но что во всяком случае турок нужно изгнать из Европы и Константинополя. Монтэгю при поддержке всех представителей Индии настаивал на заключении мира с Турцией почти на любых условиях. Англия, говорил он, должна быть другом и главою мусульманского мира, а Константинополь должен быть возвращен туркам. Как мы уже говорили, кабинет высказался против премьер-министра и лорда Керзона по вопросу о Константинополе, и решение его было принято обоими министрами. Но что касается активных действий по части помощи грекам или умиротворения турок, то никакой последовательной политики не удалось выработать. В этом отношении политика их сводилась только к чисто отрицательной директиве, – не нужно тратить ни британских солдат, ни британских средств и необходимо выжидать событий. Эта пассивная и нерешительная тактика проводилась почти два года, от падения Венизелоса до чанакского кризиса.

Но здесь нас интересуют главным образом судьбы греков. Не подлежит никакому сомнению, что после восстановления на троне Константина греческая нация стала настойчиво и упорно добиваться своих целей. Если бы греки пользовались поддержкой великих держав и получали от них кредит и военное снаряжение, то, может быть, им и удалось бы принудить кемалистов к заключению мира и обеспечить за собою Фракию и некоторые территории Смирнской области. Теперь они были лишены какой бы то ни было поддержки, но все же решили мечом навязать мир Ангоре.

Здесь возникает вопрос, вызывавший множество раздраженных выпадов и упреков. Поощрял ли британский премьер-министр это начинание и давал ли он грекам личные и ничем не обоснованные заверения? Не подлежит никакому сомнению, что с точки зрения официальной дипломатии они не получали никакого поощрения от правительства его величества. Наоборот, британское военное министерство и британский генеральный штаб при каждом удобном случае и всеми возможными способами предостерегали их и старались отклонить от этой затеи. Но греки, конечно, знали, что премьер-министр сочувствовал им и горячо желал их победы. Ллойд-Джордж был единственный англичанин, которого знали в Греции, и в их глазах он казался преемником Каннинга и Гладстона. Его успехи во время мировой войны, его европейский престиж, исключительное влияние, каким он в это время пользовался в Англии, его находчивость и сила воли, его очевидное сочувствие Греции – все это порождало в греках чувство неопределенной и вместе с тем твердой уверенности. Хотя ничего определенного не было сказано и никакого соглашения не было подписано, думали они, но во всяком случае этот великий человек с нами, и в назначенное им самим время он обеспечит нам известными ему одному способами всю ту помощь, в которой мы нуждаемся.

Это было поистине тяжелое положение. Греки заслуживали по крайней мере того, чтобы объединенное британское правительство оказывало им во всех их затруднениях моральную, дипломатическую и финансовую поддержку, или того, чтобы английское правительство окатило их ледяным душем. Одновременно с греческим вопросом на очереди стоял целый ряд других, – как, например, ирландский вопрос и разногласия британских партий между собою. В мире происходило так много важных событий, и затруднения, испытываемые нами, были столь велики, что дела маленькой страны, вызывавшей разногласия между министрами, останавливали на себе внимание лишь тогда, когда там происходили какие-либо исключительные события. В конце концов Константин и его правительство действовали на свой собственный страх и риск. Они имели право по-своему истолковывать отношение великих держав к их затеям, но решать приходилось только им, и на карту была поставлена, в первую очередь, только их собственная судьба. Сантиментальная поддержка, оказываемая выдающимся человеком, может очень сильно ободрить, но она не может заменить собой трактаты, соглашения и формальные дипломатические документы.

11 июня король Константин принял в Смирне личное командование над войсками, а 4 июля в Малой Азии началась четвертая греческая кампания против турок.

Я должен изложить здесь свою собственную точку зрения и те шаги, которые я предпринимал. Во всех возможных случаях меня изображали как сторонника насильственной политики, и до сих пор я ни разу не пытался детально объяснить мою позицию. Талантливый биограф лорда Керзона, хорошо знакомый с официальными архивами и свободный от официальных обязательств, недвусмысленно намекал, что по отношению ко мне были бы вполне уместны слова «поджигатель» и «проповедник войны». Я должен поэтому рассказать, какие были факты в действительности.

Сначала я напомню читателю общее изложение политики, сделанное по моим указаниям генеральным штабом в декабре 1919 г. и вкратце приведенное в главе XVII; а затем напомню ему мое письмо премьер-министру от марта 1920 г., помещенное в конце XVII главы. Ниже я привожу соображения, которые я развил 22 февраля 1921 г., в тот момент, когда союзническая конференция пересматривала Севрский трактат, и которые я повторил 11 июня 1921 г. перед тем, как греки начали свое наступление на Ангору.

В начале июня премьер-министр созвал конференцию в Чекерсе. На этой конференции мы принципиально согласились оказать давление на обе стороны, дабы побудить их прийти к соглашению.