– Ну-ну! – понятливо усмехнулась Стю. Она подумала, что Нюта хочет свернуть следом за Олегом, который, кстати, ушел с Юлькой. Но Нюта повернула к лесу.
      – Куда это она? – Жека, обернувшись, случайно заметил, как мелькнула в темноте ее светлая курточка. – Там, конечно, тропа короткая к дому… Только ведь ночь, темно.
      Но Жека ошибся. Нюта не стала сворачивать на тропу.
      Ей казалось, что она несет внутри пламя, обжигающее сердце. Во тьме между деревьями мелькали далекие фонари, похожие на звезды. Постепенно огни города сделались совсем маленькими, растворились в ночи. Нюте казалось, что медовый ветер, пропитанный теплым ароматом смолы, подхватил ее на крыло. Ноги двигались сами собой, все быстрее и быстрее. Она побежала. Полетела сквозь невесомую тьму.
      Дорога ширилась, хвоя глушила шаги. Впереди посветлело, и она выбежала прямо на мыс, навстречу мерно рокочущему озеру.
      Облака светились, словно угли костра. Справа, в темном провале, бормотала невидимая река, слева вздыхал озерный залив. Узкий мыс вел среди черных россыпей валунов к широкой полосе песка. Мокрый ветер спутал ей волосы. Видно было, как вспениваются гребни на черных волнах, прежде чем, рокоча, обрушиться на берег.
      Нюта подошла совсем близко, так, чтобы волны подкатывались ей под ноги. Сандалии тут же промокли, ветер забрасывал в лицо холодные брызги. Впереди, на фоне красноватого неба, черными зигзагами вырисовывались острова.
      Нюте казалось, что, если разбежаться изо всех сил и взмахнуть руками, она взлетит и помчится над водой, подрезая белые гребни волн. Счастье рвалось изнутри. Только черные озеро в клочьях светящейся пены, только дикие валуны на берегу могли разделить с ней золотой огонь, плескавшийся в сердце.
      Рядом отчетливо звякнула бутылка, кто-то от души чертыхнулся.
      Нюта вздрогнула.
      Быстро оглянулась. Темно.
      Но ведь она слышала шум!
      Пьяная компания? Надо уносить ноги. Но куда? Тропинка с пляжа одна, за спиной, откуда и приближаются звуки. Через реку, справа, не перемахнуть – глубоко. Через залив слева тоже не перебраться.
      Осталось только добежать до конца песчаной косы и спрятаться между огромными валунами. В темноте никто не заметит. Она, пригнувшись, скользнула в сторону. Тут же на пляж вывалилась высокая черная фигура.
      – Стой! – ударило в спину.
      – Ага, размечтался, одноглазый! – выдохнула Нюта на бегу.
      На секунду ее накрыла паника – вдруг догонят? – но тут же отхлынула. «В крайнем случае – нырну в залив, – мгновенно решила Нюта. – В воду ночью точно не полезут».
      Тут песок кончился, впереди темной неровной грудой обозначились камни. Она ловко метнулась за первый валун, пригнулась, ощупью пробралась вглубь, к самому берегу залива. Шум озера отодвинулся. Черная масляная вода беспокойно колыхалась с тихим шипением. Теплые бока камней еще не успели остыть, согревали замерзшие руки.
      Некоторое время она сидела, притаившись. Вслушивалась. Тихо. Она осторожно полезла вверх, на гребень. Отсюда хорошо просматривался пляж.
      Черный высокий силуэт топтался неподалеку. Надо же, какой настырный алкаш! Нюта почувствовала, что настороженность уступает место веселью. В кровь как будто плеснули веселых горячих пузырьков. Один пьяный придурок – это не страшно. Сейчас она незаметно прокрадется к тропе, а он останется до утра блуждать тут, среди черных камней.
      Темная фигура решительно взгромоздилась на крайний валун, поскользнулась и растянулась во весь свой немаленький рост. Раздался вопль, завершившийся неясными ругательствами. Нюта злорадно хмыкнула. Так ему и надо! Тип выпрямился и, потирая ногу, снова полез в глубину россыпи. Нюта прижалась к камню и затаилась.
      – Эй! – заорал он, чуть ли не у нее над ухом. – Ты где?
      – В Караганде! – ехидно шепнула она.
      Ладно, пора заканчивать цирк. Клоун пусть остается, а она тихонько двинется к тропе…
      Сзади, в кармане джинсов, жизнерадостно запиликал мобильник.
      Черная фигура развернулась на звук.
      Нюта вцепилась в карман.
      Но тут же, плюнув на телефон, в два скользящих прыжка перелетела гряду, спрыгнула с последнего валуна и помчалась к мысу.
      Телефон пиликал. Да еще куртка белая, наверняка видно!
      Не заметить ее мог только от рождения глухой и слепой.
      И ее заметили.
      – Эй! Стой! Я ж за тобой! – Алкаш несся сзади, как разъяренный бизон. Нюта свернула на тропу. Глянула на бегу через плечо. Преследователь почти дотянулся до нее…
      Бах!
      Какая неудача!
      Батюшки, прямо небольшое землетрясение! И, кажется, есть жертвы.
      Быстрый взгляд через плечо – точно! Преследователь снова грохнулся.
      Нюта добежала до леса, нырнула за ближнюю елку, уходя вглубь. Здесь, в черном переплетении веток, ее никто не смог бы выследить. Вытащила наконец мобильник, отключила звук. Вызов был от Стю.
      Ладно, потом. А где преследователь?
      Какое-то дерзкое любопытство помешало ей тихо удрать. Вместо того чтобы мчаться по дороге к городу, она сидела под елью, давясь от сдерживаемого хохота. Ей хотелось во все горло завопить: «Нас не догонят! Нас не догонят!»
      Черная смутная тень зашевелилась на тропе и обиженно заревела в ночную тьму:
      – Блин! Анька! Это же я – Жеее-ка!!!
 
      Нюта ощущала легкий стыд. А еще ей было очень, очень смешно. Они с Женькой тащились по дороге к городу. Жека возмущенно шипел, припадал то на одну, то на другую ногу и потирал ушибленные места. Нюта помалкивала и радовалась темноте. В темноте не разглядеть было, что она улыбается.
      Как же Чук оказался на озере? Да очень просто.
      Стю совершенно не взволновало, что Нюта свернула к лесу. Она только отмахнулась, объяснив: «Анька у нас – зомби, по ночам бродит. Мимо кладбища, угу. Все нормалек».
      Жека, бедный, сначала не поверил. Думал – шутка. Но Стю на полном серьезе подтвердила – нет, не шутка, бродит, аки восставшая мумия, есть у нее такая милая привычка. Сопровождать ее в лес не надо. Ей не страшно.
      Тут Жека необычайно разволновался, быстренько простился с Настей (та только плечами пожала) и рванул следом за Нютой. Надо же, какой рыцарь. А Стю отправилась домой без провожатого.
      Жека, проявив упорство истинного следопыта, быстро нагнал девчонку, но близко подходить не стал. Крался следом. Белая курточка, благо, издалека светилась в темноте. И все не мог поверить, что она идет на пляж. Через – о, ужас! – кладбище. Но терпеливо шел сзади, а потом затаился около тропы. Ждал, когда она двинет обратно. Ждал, ждал… А потом терпение у него лопнуло.
      – Тебя нет и нет! Утонула, что ли? Я, как идиот, поперся искать…
      – Что ж ты сразу не сказал, что это ты? Когда на пляж вышел?
      Жека смутился, помялся и наконец выдал:
      – Ну, вообще-то… хотел тебя напугать. Думал – выскочу, заору…
      – Спасибо, напугал, – хмыкнула Нюта. – Считай, что я заикаюсь.
      – Да ну тебя! – рассердился Жека. – Все нормальные девчонки боятся темноты! А ты какая-то малахольная! Одна, ночью, в лесу – ну что это за дела? По камням скачешь, как коза! – Он потер по очереди колено, бок и локоть.
      Нюта хотела ответить: «А ты – как козел!» – но удержалась. Жека и так из-за нее пострадал.
 
      Нюта дружила с темнотой. С самого детства она любила синие сумерки, фиолетовые отблески фонарей, темные таинственные тени. Она любила ночь. Любила, когда выключали свет, и квартира словно окутывалась черной бархатной шалью.
      Она всегда без страха забиралась в подвалы, когда во дворе затевали игру в прятки. Ее забавляло, как ведущий заглядывает внутрь, топчется на пороге, делает несколько дрожащих шажков в темноту и, не выдержав, отшатывается назад, к светлому дверному проему. Никто, кроме нее, не решался прятаться в таких местах.
      По вечерам, когда родителей не было дома, Нюта часто сидела без света, слушала музыку и смотрела, как бродят по потолку тени от тополиных веток.
      Кроме того, Нюта совсем не боялась леса. Она часто ездила в лес с родственниками – на рыбалку, за грибами, за ягодами, а иногда даже на охоту. Умела развести костер, заварить чай из брусничных листьев, сделать лежанку из еловых веток. А уж городского леса, под боком, хоженого-перехоженого, она не боялась ни капельки.
      А Жека все говорил-говорил… А потом остановился.
      – Это что там, справа? Кладбище?
      Из темноты проступил деревянный покосившийся забор.
      – Да, старое кладбище. – Нюта обрадовалась, что Жека сменил тему.
      Ну как ему в двух словах объяснить, что ей в темноте не страшно? Ведь если просто сказать – «не страшно», – понятней не станет. Как вообще объяснить, откуда берутся страхи? Почему она не боится темноты, а вот звонить по телефону незнакомым людям – боится?
      – Пошли скорей. Че-то холодно стало! – Жека поежился, перестал прихрамывать и прибавил скорости.
      – У тебя же нога болит!
      – Прошла…
      Кладбищенская ограда тянулась рядом, лес вздыхал, ветер по-волчьи подвывал в темноте. Шевелились еловые ветки, дорога мягко глушила шаги.
      – Э, э! Ты куда несешься? Я не успеваю! – Нюта изо всех сил семенила рядом. Жека все прибавлял и прибавлял шагу. Попробуй за таким лосем угнаться!
      – Настя, наверно, волнуется! – буркнул Жека, чуть замедляя ход.
      – О! – Нюта стукнула себя ладонью по лбу. – Надо ж ей перезвонить! – она остановилась у забора и вытащила мобильник.
      – Че трубку не берешь? – сердито вопросила Стю. – Целуетесь, что ли?
      – На-астя! – возмущенно рявкнула Нюта и быстро добавила: – Мы уже идем! Не волнуйся! – тут же отключилась, чтобы Стю не развила тему. Про поцелуи.
      Ветер в глубине кладбища заунывно вздохнул. С жалобным скрипом качнулась старая, неохватная ель. Жека с Нютой невольно посмотрели туда. От сумрачного переплетения теней отделился светлый колышущийся силуэт, беззвучно заскользил навстречу, вихляя и меняя очертания. А потом с сухим шуршанием бросился на забор, протягивая к ним два дребезжащих отростка, похожих на высохшие старческие лапки.
      Нюту как будто ураганом сдуло прочь.
      Это и был ураган.
      Ураган по имени Жека.
      Герой-рыцарь сцапал ее за руку и рванул от кладбища гигантскими прыжками. Анька летела за ним, чувствуя, что плечо у нее вот-вот оторвется. Вслед им хохотал ветер. И летела, летела, переворачиваясь в воздухе, старая газета с оборванными неровными краями.
      Жека притормозил на пригорке. Здесь было почти светло. Кладбище осталось позади. Сквозь деревья поблескивали огни города – золотые окна и сиреневые фонари. Нюта со всхлипом хватала воздух, чувствуя, как горит лицо. Волосы спутались и слиплись, рука, стиснутая Женькиной лапищей, онемела.
      – Ты… лось бенгальский… – с трудом выдохнула она.
      Жека тоже тяжело дышал и все косился на темную дорогу, будто ждал от нее еще каких-нибудь пакостей.
      – …медведь косолапый…
      Дыхание, наконец, выровнялось.
      – О-ох, с тобой, Жека, не соскучишься! – простонала Нюта и первая свернула на тропинку, выводящую к дому.
 
      Следующим утром она заболела.
      Валялась на диване, забравшись сразу под два одеяла, лениво щелкала пультом. В горле першило, голова наливалась чугунной тяжестью. Правое плечо ныло, как будто она одной рукой пыталась жонглировать бегемотом.
      А ребята, наверно, уже на пляже…
      И он тоже…
      Нюта выключила телевизор.
      Пожалуй, она была даже рада, что не попала на пляж вместе с Олегом. В купальнике перед ним было бы неловко.
      Нет, она вовсе не считала себя ошибкой природы.
      Порой, вертясь перед зеркалом, она радовалась своему отражению. Миниатюрная, стройная. Тоненькая, как прутик. Ноги ровные, изящные. Кожа белая-белая. Как говорит мама – аристократическая. Личико симпатичное…
      Но порой… Когда на душе скреблись кошки, когда весь мир накрывала тьма… В такие моменты из зеркала на нее пялилась просто уродка, которую хотелось немедленно придушить собственными руками. Мелкая, тощая. Ноги кривые. Как бананы! Кожа бледная, до синевы. Лицо круглое, как блин. Нос торчит. Глазки маленькие. Уродка и есть!
      Чаще всего недовольство собой подкатывало после просмотра глянцевых журналов. Как ни крути, а не похожа она была на гламурных лакированных девушек. Совсем не похожа. И волосы у нее никогда не разлетались эффектно, а вечно лезли в глаза. И все остальное…
      Нюта грустно вздыхала: «Ах, если бы мне другой нос – поменьше, а глаза – побольше! Ноги подлиннее… вот было бы здорово! Почему я не такая, как они?»
      Впрочем, грусть проходила, журнал летел под стол, она снова мирилась с собой. И зеркало послушно отражало – миниатюрная, стройная, круглолицая. И ноги очень даже ничего. Уж точно не два банана. И глаза большие, и нос маленький. Не красавица, конечно, как Стю, не «атас-суперкласс», но весьма симпатичная девчонка.
      Но, но, но… Но перед Олегом в купальнике было бы неловко.
      А с другой стороны… Там сейчас лениво шелестят волны. Вода в конце августа холодная, но всегда найдется десяток смельчаков, готовых устроить заплыв. Парни на песке азартно перебрасываются мячом. Девчонки смотрят, выкрикивают всякие подколки и шуточки. Шум, смех… Веселье. А она тут одна. Страдает.
      Нюте стало так жалко себя, что захотелось плакать. Она поглубже зарылась в одеяла и с горя задремала.
      Взревел садистский звонок. Пришлось тащиться в прихожую, открывать. Стю влетела в комнату, на ходу сбрасывая кроссовки:
      – Че, помираешь?
      – Помираю! – хлюпнула носом Нюта.
      – Ладно, воскресни! Не пришел твой принц. Предки его на огород загнали, трактором работать.
      – Ой! – оживилась Нюта. – А ты откуда знаешь?
      – Славян проболтался. Прикинь, все на пляже, как белые люди, а он там за урожай бьется, грядки мотыжит.
      – Бедненький, – пожалела любимого Нюта.
      – Да уж, бедненький! – фыркнула подруга. – Кто у нас бедненький, так это Чук! Ты че, его вчера бревном по лесу гоняла?
      – Да он сам упал!
      – У-па-ал! – насмешливо протянула Стю. – Не иначе как упал в объятия крокодила. Он же весь в синяках! Отдубасила парня, че уж тут отпираться! А он, между прочим, мой родственник!
      – Уродственник! – разозлилась Нюта. – Он мне чуть плечо не вывихнул!
      – Ага, – глаза у Стю разгорелись. – Подрались все-таки! Из-за чего?
      – Нет, не подрались, – буркнула Нюта. – Мы просто бегали.
      – Для поправки здоровья, что ли? Трусцой? – Стю прищурила зловредные зеленые глазищи.
      – При чем тут здоровье! Просто… Захотелось.
      Ага! Бегать! Ночью на кладбище! Весело гремя костями!
      Звонок взревел еще раз.
      – О, Жека, а мы как раз про тебя вспоминали! Долго жить будешь! – как ни в чем не бывало приветствовала его Стю. А Нюта глянула на вошедшего исподлобья. Щеку страдальца украшали несколько царапин. Других повреждений на первый взгляд не наблюдалось.
      – Приперся… – проворчала она. – А че приперся? Я болею! Топай обратно, а то еще заразишься!
      Но Жека, лось эдакий, уходить не захотел, а Стю ехидно заметила:
      – Ниче, пусть посидит. Зараза к заразе не прилипнет.
 
      Проболела она целых две недели. Пропустила 1 сентября со всеми линейками и первыми звонками. Одноклассники давно уже ходили в школу, а Нюта все еще парилась дома, грохала противным кашлем, таскалась в поликлинику на процедуры. В другое время она бы порадовалась затянувшейся паузе, возможности побездельничать в свое удовольствие, поваляться на диване и почитать книги.
      Но теперь Нюта ужасно скучала по театру, по новым знакомым, по бесконечным спорам в 38-м и, конечно, по приехавшему Олегу. Очень хотелось наведаться в студию. Но мама категорически запретила:
      – Сиди дома, бацилла ходячая! – отмела она все уговоры. – Вот выздоровеешь – тогда пойдешь. – И на всякий случай отобрала ключи.
      Отца не было, он, будучи строителем, уехал на несколько месяцев в соседний большой город.
      Оставалось только лечь и умереть от скуки и досады. Нюта совсем скисла. Теперь она скучала даже по школе! Спасибо хоть друзья навещали ее каждый день.
      Жека заходил часто, рассказывал об училище, о преподах, об общаге, куда переехал с началом учебного года. Разговор перескакивал на новые фильмы, на музыку, на знакомых, на жизнь в деревне и в городе…
      А еще Жека ставил чайник и помогал мыть посуду. На все протесты невозмутимо возражал:
      – Ты болеешь? Болеешь. Вот и болей себе спокойно, не дергайся. Больным надо лениться, по себе знаю. Микробы внутри тоже ленятся, и болезнь проходит.
      Дней через десять Нюта привыкла к нему настолько, что казалось – они знакомы целое тысячелетие.
      Стю прилетала, скороговоркой тараторила школьные новости, со смаком излагала театральные – и улетала прочь. А Жека оставался.
      Наконец, то ли лечебная лень, то ли Жекины заботы, то ли еще какие чудеса помогли, но в пятницу, после посещения поликлиники, врачиха выписала Нюту на волю.

Глава 5
Медовый вечер