3 августа 1947 г.
      Вчера ночью, на мое двадцатилетие, Сара Джейн родила девочку, у которой нет рук. Об этом мне сказала Сюзанна. Думаю, что об этом сейчас говорит весь Колбрук. Там, где у всех людей руки, у девочки болтаются только маленькие кисти. Пусть раньше я относилась к Саре Джейн иначе, но сейчас мне ее жаль. Представьте себе: вынашивать ребенка целые девять месяцев, ждать, надеяться и радоваться, а в результате стать несчастной на всю оставшуюся жизнь.
      Сегодня в пещере целый день я пыталась работать над рассказом, но Сара Джейн со своим ребенком не идут у меня из головы, потому и решила написать об этом в дневнике. Я не притрагивалась к дневнику уже очень долго. Время от времени я натыкалась на тетради, и мне хотелось их вышвырнуть. Дневник был неотъемлемой частью моего детства, но нет ничего такого из детства, что мне хотелось бы помнить всю жизнь. Но как только я собиралась его выбросить, меня будто останавливала какая-то внутренняя сила. Сейчас я как-то неловко себя чувствую, взяв его в руки опять. Будто встретила старого друга, с которым уже сто лет не виделась.
      Я действительно много написала за этот год. Более двадцати рассказов для детей – мне нужно было общество моих героев, когда оба, Кайл и Мэтт уехали. Но сейчас они на летних каникулах, Мэтт заканчивает школу журналистов и будет работать в местной газете. Он стал носить костюм и курит трубку. Но когда он может, то переодевается во что-нибудь поношенное и помогает с раскопками мне и Кайлу. Мы выкопали яму у входа в пещеру и продолжаем находить стрелы и черепки от посуды. Хотя Кайл и возвращается на учебу в следующем месяце, он обещал приезжать на выходные домой для работы в котловане. Его здесь держит интерес к археологии. Что касается меня, я решила больше никогда не уезжать из Линч Холлоу. В других местах нет ничего, что заслуживает внимания, одни неприятности, неудобства и душевный дискомфорт.
      Этим летом я написала и кое-что другое. Леди Чаттерлей со своими любовниками и в подметки не годится моим рассказам. Они предназначены только для меня и имеют гораздо большее значение, чем «детские истории»: они помогли прожить мне этот год без Мэтта и Кайла.
 
       5 августа 1947 г.
      Сегодня я видела Элли Миллер, девочку Сары Джейн. Она приснилась мне сегодня раза четыре, а может больше, то без ступней, то без лица. Поэтому утром я проснулась с твердым намерением съездить к ней.
      Я попросила Кайла отвезти меня, но он сказал:
      – Оставь ее в покое, оставь человека наедине с его горем, это ее личное и не должно никого волновать.
      Но Сюзанна одолжила мне свой старый велосипед. И хотя на него уже сто лет никто не садился, я доехала без приключений. На поле около Ручья Ферри я нарвала букет цветов, положила их в корзину и поехала дальше.
      За этот год я совсем не вылезала из пещеры и потому забыла, как плохо себя чувствую на людях, во внешнем мире. Когда я выехала на дорогу, по обеим сторонам которой раскинулись кукурузные поля, мне показалось, что еще минута – и я рыбкой полечу с велосипеда. Это ощущение страха не покидало меня до самого Колбрука. Я очень нервничала. Может быть, я даже дрожала, когда постучалась к Саре Джейн.
      Она сама открыла мне. Она стала теперь большая, как дом, глаза ее опухли и покраснели от слез. Мне было ее очень жаль.
      – Здравствуй, Сара Джейн, – сказала я, – я пришла проведать твою дочку.
      Ни слова не говоря, Сара Джейн взяла цветы и отошла в сторону, пропуская меня в дом.
      Томми Миллер сидел за столом в их маленькой гостиной, он поздоровался и обронил только: «Спасибо, что пришли».
      Потом Сара Джейн сказала, что еще рано смотреть малышку – ей только три дня и она может подхватить инфекцию. Но Томми запротестовал:
      – О, пусть посмотрит! Садитесь, мисс, – он назвал меня «мисс», а значит, он не помнил, кто я.
      Я села на диван, а Сара Джейн исчезла на минутку в другой комнате. Скоро она вышла с крошечным созданием в руках, завернутым в розовую пеленку. Она дала ее мне, и в эту минуту я узнала кое-что новое о себе самой. Я хочу стать матерью и иметь своего собственного малыша.
      Элли Миллер такая лапочка, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Сначала она спала и была похожа на ангела с миленьким личиком и крошечным хохолком волос на голове. Сара Джейн дала ее мне в пеленке, и я не могла увидеть ее руки, но я уже твердо решила: если мысли об этом ребенке не оставляют меня по ночам, я должна все для себя выяснить раз и навсегда, увидеть ее руки. Пока я развертывала пеленки, Сара Джейн сопела над самым моим ухом словно паровозный двигатель. У Элли были только ладони там, где должны начинаться руки. Крошечные, симпатичные маленькие ладошки. Знаю, этот ребенок – ошибка природы, но тогда я почему-то не заметила этого. Мне казалось, малышка красива, но наверное, как-то по-своему, как люди, не похожие на всех нас. Мне тяжело было расстаться с ней и отдать ее опять Саре Джейн, которая до сих пор не проронила ни слова. Я подумала, как ей будет тяжело с Элли, когда ей придется показываться с ней на глаза людям. Они будут таращиться на нее и шептаться вслед. На прощание я сказала ей:
      – Люди жестоки. Не слушай их. Элли красавица, и ты, и я – мы обе знаем это.
      Но Сара Джейн ничего мне так и не ответила. Наверное, как только я ушла, она свалилась в обморок, не понимая, с какой это стати Кэтти Свифт так добра к ней.
      Кайл был очень рассержен, когда я вернулась. Он говорит, что я не соображала, что делала – притащилась в чужой дом, где родился ребенок-урод, да если бы это был и здоровый ребенок, родители никогда не торопятся выставлять его напоказ. Я ответила ему, что меня больше не волнует, правильно или неправильно я поступаю, это был зов сердца.
 
       5 октября 1947 г.
      Сегодня я еще раз навестила Элли. Почему меня так тянет к ней? Она мне все равно снится. Врач сказал Саре Джейн, что Элли будет отставать в развитии. Позже начнет говорить и ходить, ей труднее будет доставаться учеба. Может быть, она никогда не научится читать и писать, как он сказал. Для Сары Джейн это самый большой удар.
      – Но зато она сможет мечтать и фантазировать, – я попыталась утешить Сару Джейн.
      – Какое это имеет значение? – со мной Сара Джейн не говорила, а лаяла, она меня все равно недолюбливает.
      Я постаралась объяснить Саре Джейн, что выдумывать разные вещи – самое интересное на свете занятие, и это гораздо более важно, чем иметь руки и уметь сложить два и два. Я думала, что говорю возвышенно, но Сара Джейн посмотрела на меня, как в школе: будто мол, у меня не все дома, и кто тебя будет слушать?
 
       25 октября 1947 г.
      Кайл приехал домой на выходные, но на улице слишком дождливо, чтобы заниматься раскопками и к Элли на велосипеде тоже не поедешь. В конце концов, я уговорила его отвезти меня к Саре Джейн на машине, а заодно удовлетворить свое собственное любопытство.
      Сара Джейн страшно разволновалась, увидев на пороге своего дома Кайла Свифта, я едва удержалась, чтоб не рассмеяться. Я направилась прямо к колыбели, где спала Элли, взяла ее на руки и села на диван. Между тем Сара Джейн и Кайл тоже уселись и старались завести разговор. Я сразу поняла, что она все еще любит его. Это чувство я уловила безошибочно. Оно – единственное, что есть у нас общего. Я наблюдала, как они смотрят друг на друга. Она, наверное, думала, что ее жизнь была бы совершенно иной, если бы только она была верна Кайлу и дождалась его. Она могла бы выйти за него замуж вместо того, чтобы путаться с булочником, который напичкал ее сдобой так, что она еле помещается в кресле. Если бы только она осталась с Кайлом, она родила бы нормального ребенка, в которого не тыкали бы пальцем другие дети на улице. Взгляд ее был полон желания. При каждом его движении – встал ли он, подходил ли ко мне или смотрел на Элли – я видела, что Сара Джейн вспоминает часы любви, проведенные с Кайлом. Глаза ее выражали нечто большее, чем просто сожаление.
      А что можно было прочесть во взгляде Кайла? Меня удивило, но это была не жалость, а скорее сострадание. Я видела, что он все еще любит ее, не как подругу, а как человека. И несмотря на то, сколько страданий он вынес из-за нее, сколько ему пришлось пережить, когда она его бросила, он до сих пор ее любит. Это только лишний раз подтверждает, какой замечательный у меня брат.
      Пока Кайл и Сара Джейн болтали, я тоже немножко поговорила с Элли. Я посадила ее себе на колени, а она внимательно изучала меня минуту или две. Потом я играла с ней, с ее крошечными ладошками, но больше всего мне хотелось обнять ее, прижать крепко-крепко к груди. Я так завидовала Саре Джейн. Я даже расплакалась, думая, что у меня, похоже, никогда не будет ребенка. Не могу представить, что подпущу к себе мужчину так близко. Я глубоко прятала свои желания. Сюзанна и отец подшучивают надо мной, говорят, что не дождутся, когда я выйду замуж и заведу Детей. Единственный человек, который знает и понимает, что у меня на душе – Кайл.
      Когда мы под проливным дождем возвращались домой в Линч Холлоу, Кайл сказал:
      – Мне кажется, ты хочешь иметь ребенка.
      Меня удивил его сухой официальный тон и то, что он даже не оторвал взгляда от дороги, даже не посмотрел в мою сторону. Я ответила:
      – У меня, наверное, никогда не будет собственного ребенка.
      – Ну почему же, Мэтт будет очень рад помочь тебе в этом.
      – Давно уже не шел такой ливень, – сказала я, ведь так оно и было.
 
       10 сентября 1948 г.
      Уже почти год я не прикасалась к дневнику. Даже не верится. Бывало, я держала его под подушкой, аккуратно фиксируя в нем события каждого дня. А сегодня я даже с трудом нашла эту тетрадь.
      Элли Миллер исполнился годик. Она растет очень спокойным ребенком и до сих пор не ходит, но когда она улыбается, становится как-то легко-легко на душе. В этом году я видела ее только несколько раз по дороге в булочную с Сюзанной. Я перестала ходить к Миллерам, узнав от Присциллы Кейтс, что мои визиты раздражают Сару Джейн. Она чувствует себя как на иголках, когда я рядом. Я не хочу расстраивать Сару Джейн, поэтому я больше не появляюсь в их доме. Думаю, что так будет лучше и для меня, потому что после каждой встречи с Элли я все сильнее хотела ребенка. Поэтому в этом году я все свои усилия направила на писательство и археологию.
      Наши раскопки охватывают все большие территории. Кайл провел дома все летние каникулы, и мы вырыли второй котлован у входа в пещеру. Мы отыскали стрелы и посуду, относящуюся ко временам трехтысячелетней давности. Большую часть дня я разрываюсь между аккуратной и напряженной работой – сниманием земли тонкими пластами, очисткой разных находок и моими рассказами. Я переключаюсь с одной работы на другую, и мне жалко Кайла – у него один-единственный интерес, но он и так, кажется, вполне доволен: он нашел свое призвание.
      Меня не покидают мысли о Рози, скелете маленькой девочки, который мы нашли в пещере. С меня хватило взглянуть на останки один раз – и больше я к ним не притрагивалась. Мы не можем определить, сколько веков назад она жила и когда умерла. Но на основе нашей находки у меня родился замысел написать рассказ. В июле Мэтт был на конференции в Нью-Йорке и взял с собой мой рассказ почитать в поезде. И вот какие потрясающие он привез новости: по возвращении он вручил мне чек на сто долларов. Оказывается, он предложил его какому-то издательству, и на следующий год он выйдет отдельной книжкой с иллюстрациями. И они заказали еще! Мэтт давно вынашивал идею опубликовать мои рассказы, сказал, что в издательстве от них все были в восторге. Их пожелание мне: увеличить объем и детализировать события. Как раз над этим я и работаю почти все время.
 
       10 июля 1949 г.
      В прошлом месяце Кайл окончил школу, но уже подумывает, чтобы вернуться туда опять: получить степень магистра. Я все это время надеялась, что он, как только разделается с учебой, останется здесь, но, похоже, этого никогда не случится. Наши раскопки, без сомнения, заинтересовали его, но он не из тех людей, которые могут долго оставаться на одном месте. Он обещал приезжать домой на выходные, когда опять будет учиться, поэтому я не очень расстраиваюсь.
      Я опубликовала еще пять книг в этом году, а иногда я пишу заметки для местной газеты, газеты, которую начал издавать Мэтт.
      Не думаю, что «Вести Колбрука» будут когда-либо читать еще где-нибудь, за пределами нашего города, но, так или иначе, сейчас она здесь пользуется огромной популярностью.
      Вчера Мэтт сидел со мной в пещере и читал, пока я стучала на машинке, а потом посмотрел на меня и предложил:
      – Давай поженимся, мы все равно почти все время проводим вместе.
      Я вынула вату из ушей и переспросила, хотя прекрасно все слышала: – Что ты сказал?
      Он ответил, что если я не хочу, нам не обязательно спать вместе, он будет доволен просто быть рядом со мной.
      – А как же твои официальные обеды, всякие там встречи и торжества? Я никогда не смогу составить тебе компанию, – я хотела показать ему всю нелепость его предложения.
      – Меня это мало волнует. Я буду ходить один. Но я хочу, чтобы ночью я мог быть рядом с тобой.
      При этих словах во мне что-то встрепенулось, словно я тоже этого хотела. Я не хочу за него замуж и не хочу заниматься с ним любовью – это разрушит все хорошее в наших отношениях, но я была бы рада спать рядом с ним по ночам. Я могла бы забраться к нему под одеяло, когда отец и Сюзанна уснут, и всю ночь чувствовать теплоту его тела. Думаю, что он смог бы спать рядом со мной без всяких посторонних движений. Он никогда не лез ко мне после того раза в Джорджтауне, лишь несколько раз целовал меня в щеку. Думаю, что Мэтт – еще девственник.
 
       12 июля, 1949 г.
      Я сказала Кайлу, что Мэтт хочет спать со мной, Кайл ответил, чтобы я так и сделала, если мне хочется, но пусть я не думаю, что Мэтт не будет меня трогать. Я сказала, что у Мэтта, наверное, еще не было женщин.
      – Протри глаза, Кэт! Мэтт вообще ведет как бы двойную игру: с девушками, которых он берет на приемы и банкеты, он мягок, мил, обаятелен. И лишь несколько избранных имеют дело с его «животным» началом. Одна из таких в Люри, другая в Страсбурге.
      Я была потрясена:
      – Неужели Мэтт действительно такой? Милый, добрый Мэтт Райли?
      – Он просто хочет тебя. И рано или поздно он все равно добьется того, чего хочет.
      Я стараюсь не смотреть на Мэтта, не могу видеть его невинных карих глаз, которые на самом деле далеко не такие невинные, как кажется. Я не собираюсь с ним спать, и хорошо, что я все это о нем узнала. Но все равно меня угнетает какое-то чувство вины по отношению к нему, будто я лишила его чего-то жизненно необходимого.
 
       29 октября, 1949 г.
      Кайл приезжает домой каждый выходной с тех пор, как начал опять учиться. Вернее сказать, его привозят. Он заинтересовал и доктора Латтерли, которого теперь запросто зовет Стэн, своими дворовыми раскопками. Он привез его с собой в Линч Холлоу – никогда я ничего более смешного не видела. Это было в позапрошлую субботу. Кайл с профессором вошли в пещеру, где обнаружили печатающую на машинке женщину с ватными тампонами в ушах, а рядом на кровати молодого джентльмена с книгой в руках и трубкой во рту. Кайл, Мэтт и я восприняли это совершенно нормально, для нас, конечно, ничего значительного в этом не было, но доктор Латтерли был явно озадачен. На него произвели впечатление работы, которые мы тут проводили, поэтому свою научно-исследовательскую деятельность с Кайлом он будет вести в определенном направлении.
 
       Пасха, 1950 г.
      На пасху Мэтт привез с собой женщину, с которой сейчас встречается. Последнее время он вообще не скрывает от меня своих связей. Он хочет, чтобы я ревновала, но ему это плохо удается. Мэтт считается самым привлекательным молодым человеком во всей округе, как и Кайл, но Кайл редко бывает здесь, чтобы вынести максимальную выгоду из своего положения. Кайл говорит, что в школе у него почти не остается времени, чтобы разводить амуры. Однако он так старательно убеждал меня в этом все праздничные дни, что может быть, он действительно не врет.
      Подруга Мэтта, Долорес, без ума от него. Она так зачарованно на него смотрит, стараясь предугадать самое ничтожное желание. Но я знаю, Мэтт не разделяет ее чувств. Интересно, знает ли она об его увлечении в Люри? Несколько месяцев назад я сказала, что знаю обо всех его донжуанских похождениях, сначала Мэтт рассердился на Кайла, но потом, думаю, обрадовался, что может отныне говорить со мной более откровенно о женщинах в своей жизни. Мы замечательно дружим. Я знаю, что он хочет от меня большего, что его любовь ко мне заставляет его держать на расстоянии других женщин, но я сказала ему, что мы всегда останемся только друзьями. И кажется, он наконец смирился с этим.
 
       10 ноября, 1951 г.
      Вчера вышла моя десятая, юбилейная книга. По этому поводу Кайл, Мэтт и я пили в пещере шампанское чуть ли не до поросячьего визга. Мне было тепло и приятно, я безудержно болтала. Я сказала что очень счастлива, потому что люблю сразу четверых, в то время, как большинству женщин приходится посвящать всю жизнь одному единственному и неповторимому.
      Кайл с Мэттом поставили стаканы и внимательно меня слушали, а я начала перечислять четыре мои любви: это мои рассказы, мои раскопки, мой брат (Кайл выпил за мое здоровье) и моя пещера.
      Я была вполне довольна своим маленьким выступлением. Мы допили бутылку, но скоро хмель стал потихоньку выветриваться, и я обратила внимание, что Мэтт молчит. В его глазах стояло такое невыносимое страдание! Я забыла про него. Как же я могла поступить с ним так жестоко?! Что я, развалилась бы, сказав, что люблю пятерых? Тем более, что я действительно его люблю, как очень хорошего друга, но я почему-то не догадалась упомянуть о нем.
      – Здесь холодно, – наконец сказал он, вставая, – я пошел домой.
      – Не так сразу, – попросил Кайл, – давай посидим еще немного в доме.
      Теперь очередь была за мной предложить ему остаться. Да, Мэтт, останься с нами. Но вместо этого я уселась на ледяной пол и стала складывать разбросанные страницы рассказа, над которыми работала.
      – Мне завтра рано вставать, – раздался голос Мэтта у меня из-за спины, шаги его простучали по каменному полу пещеры и стихли в лесу.
      Я сидела не шевелясь, тупо глядя на оставшиеся страницы и думая, как сильно можно обидеть человека, даже того не подозревая. Кайл опустился около меня на колени:
      – Пошли, Кэтти, посидим в доме.
      – Я не хотела его обидеть, – заплакала я.
      – Знаю, все обойдется, – Кайл погладил меня по голове.
      – Надо было сначала думать, а потом говорить.
      – Успокойся, – Кайл сел на землю около меня и обнял. Он обещал поговорить завтра с Мэттом, сказать ему, что я очень переживаю, что я просто не подумала. Он продолжал меня утешать, но постепенно я перестала воспринимать, что он говорит: от него сладко пахло шампанским, спиной я опиралась ему на грудь, щекой он нежно касался моих волос. Было холодно, а я могла бы просидеть так хоть всю ночь.
      А сегодня Мэтт объявил мне, что помолвлен с Долорес Винтрон. Он написал мне записку, на бумаге у него лучше получается выражать свои мысли, мы с ним в этом так похожи. Вот его записка:
 
      «Милая Кэт!
      Как последний дурак, я все это время бежал от действительности, утешая себя мыслью, что ты меня любишь или сможешь, по крайней мере, полюбить в будущем. Как мне этого хотелось – тебе не понять! Меня восхищает в тебе буквально все – красота, душа, стремления. Я бы мог смириться даже с твоими «странными выходками». Они очаровали меня.
      Я не сержусь на тебя, так как ты никогда не скрывала от меня свои чувства. Предположение, что ты меня любишь – это моя собственная выдумка, плод моего воспаленного воображения. Вчера, когда ты перечисляла, что ты любишь, ты не упомянула обо мне. Теперь я потерял всякую надежду на то, что ты меня когда-нибудь полюбишь. Поэтому я сделал предложение Долорес.
      Мне почти двадцать шесть, а в этом возрасте уже пора остепениться и завести семью. Я очень надеюсь, Кэт, что когда-нибудь ты встретишь человека, который откроет в тебе преданно любящую женщину. Жаль, что мне не удалось выполнить эту миссию.
      С любовью, Мэтт».
 
      Его письмо совершенно мокрое от слез. Я долго плакала над ним, но все же он сделал правильный выбор. Конечно, мне будет его не хватать. Я никогда не приглашу их с Долорес в пещеру. Представляю, как она скривит нос, но, так или иначе, она будет ему хорошей женой.
      Настанет день, и Кайл женится тоже. Надеюсь, на какой-нибудь сносной девушке, с которой мы будем в добрых отношениях, не то, что с Сарой Джейн или с такой пустышкой, как Джулия из Джорджтауна. Я не собираюсь ревновать. Пусть она разделит с ним крышу и постель, но они никогда не будут так близки с ней, как близки стали с ним мы в течение всей жизни.
 
       12 декабря, 1951 г.
      Кайл будет свидетелем Мэтта, а свидетельницей Долорес – ее сестра Ванесса. Мэтт занят приготовлениями к свадьбе и каждый вечер посвящает нас в свои новые замыслы. Свадьба состоится 5 января. Я менее оптимистично смотрю на его женитьбу, потому что вижу: он ей не очень-то рад. Я хочу ему об этом сказать, а может, написать, пока не знаю. Он похож на человека, которого засасывает болото. Я не хочу, чтобы он позволил себя заарканить таким образом. Но думаю, я вряд ли гожусь ему в жены, а значит, нечего лезть не в свое дело.
 
       23 декабря, 1951 г.
      Мэтт расторгнул свою помолвку с Долорес. Он пришел в пещеру и очень откровенно рассказал обо всем Кайлу и мне.
      – Я не люблю ее так, как способен любить женщину. Она отвергла меня как любовника, потому что бережет себя для мужа, и думаю, она заслуживает уважения. Я бы по достоинству оценил это, если бы действительно любил ее. Но меня даже не прельщает перспектива с ней спать.
      Мы с Кайлом сидели очень тихо и слушали Мэтта: никогда прежде он не говорил с нами так откровенно.
      – Я испугался нашей первой брачной ночи, Кэт. Я буду заниматься любовью с Долорес, а думать о тебе? Я даже не мог сосредоточиться на чем-нибудь за эти дни: ни на свадьбе, ни на работе. Я все время думаю только о тебе. Если женился бы на Долорес, то потерял бы тебя навсегда, а я этого не переживу. Я буду довольствоваться тем немногим, что имею. Это лучше, чем не иметь ничего.
      Стояла долгая, напряженная тишина: мы молчали. Я хотела, чтобы Кайл заговорил первый, но он сам смотрел на меня. Выбора не оставалось и пришлось начать мне.
      – Мэтт, ты создал вокруг меня розовый ореол, вознес меня до недосягаемой высоты. Я никогда не стану женой ни тебе, ни кому-либо еще. Не думаю, что ты должен был жениться на Долорес, раз ты этому совершенно не рад и несчастен. Но не бросай ее ради меня, это глупо.
      Пока я говорила, сердце бешено стучало, готовое выпрыгнуть из груди. Я эгоистка до мозга костей. Я хочу, чтобы все было по-моему. Разве не это пообещал он мне много лет назад?

      К ужину на воздухе, о котором договорились они с Беном, Иден приготовила салат из цыпленка. Она поставила салат в корзинку вместе с бутылкой вина, парой персиков, хрустящим батоном из пекарни Миллера и двумя зразами, которые Лу приготовила с утра. Иден двигалась неторопливо и уверенно. Она и так уже слишком долго отвергала Бена и не хотела его выслушать. Предел наступил, медлить больше нельзя. Она надела голубой сарафан, который так любит Майкл, и отправилась к месту раскопок.
      Всю вторую половину дня она работала над сценарием, и все шло, как по маслу. Майкл будет бесподобен в роли Мэтта, ведь ее отец был такой же повеса. Надо будет попросить Кайла поподробней рассказать о приключениях Мэтта в Люри и Страсбурге, о том, как он утолял свою страсть по Кэт в постели с другими женщинами.
      Иден вся вспотела, пока добралась до площадки археологических раскопок. Бен сидел на камнях в третьем котловане почти в том же положении, в котором Иден увидела его впервые.
      Она немного постояла на солнцепеке, наблюдая, как напрягаются мышцы Бена под его голубой футболкой, когда он снимает пласты земли. Стало жарко, но не от солнечных лучей.
      Иден окликнула Бена и подошла к краю котлована, он весело помахал ей рукой и поднялся по лестнице. Спереди его футболка намокла от пота, он вытер пот со лба и предложил:
      – Может пойдем посидим на мосту? – он кивнул в сторону пешеходного моста над Ручьем Ферри, – может там хоть не так жарко.
      Они дошли до середины моста и сели, свесив ноги вниз. Ручей под ними тек тихо и спокойно. Беря начало где-то в лесу, он терялся в горах, что были у них за спиной.
      Иден ухватилась за перила: мост слегка покачивало.
      – Я часто приходила сюда, когда была маленькой девочкой, – вздохнула Иден, разгружая корзину. В детстве мост казался ей таким же длинным, как сама река. Иден вспомнила, как часто прибегала к этому мосту и, зайдя на середину, прыгала и раскачивалась на нем: – Дети любят шалить и хулиганить. Чем острее ощущения, тем больше им это нравится, – Иден подала Бену бутылку вина и штопор.