Иден Свифт Райли умела создавать нужный образ. Это и должно было продемонстрировать предстоящее интервью. Первое за много месяцев. Она стояла у порога своей комнаты в Санта-Монике, наблюдая за телевизионной командой, двигавшей ее софу и так, и эдак, и дышала размеренно и глубоко. Ей необходимо выглядеть спокойной. Зрители должны восхищаться ее самообладанием и достоинством. Она была мастером внушения. И слишком ироничной. Во многом именно по этой причине Уэйн оставил ее.
      – Ты всегда начеку, – сказал он. – Всегда в действии. Всегда играешь роль.
      Нина пересекла комнаты и встала рядом с Иден.
      – Боже, как ты хорошо выглядишь, – сказала Нина, поправляя на ней воротничок блузки. – Я не видела, чтобы ты выглядела так потрясающе с тех пор, как… уже довольно давно.
      – Да ты и сама выглядишь очень привлекательно, – сказала Иден. На Нине были синие джинсы – она не соответствовала расхожему представлению о Голливуде – и красная тенниска, а шею охватывал пурпурный шарф, оттеняя по-мальчишески подстриженные, черные, как смоль, волосы. Ей было только тридцать четыре, на год меньше, чем Иден, и она выглядела действительно восхитительно.
      – Они стараются поставить софу так, чтобы через окна за ней открывался вид на океан, – сказала Нина.
      – Угу.
      Что они на самом деле пытаются изобразить, подумала она, так это сделать комнату похожей на апартаменты звезды, хотя бы в какой-то степени достойной интервью Моники Лэйн. Ладно, ее дом пройдет, как не вызывающий ни у кого удивления. Просто она не отличается особыми претензиями.
      Нина покачала головой.
      – Они испортят твой ковер.
      – Я не беспокоюсь. – Она не беспокоилась. Вмятины, остающиеся на цвета тостов ковре, казались ей не имеющими значения. С тех пор, как Уэйн ушел, этот дом не привлекал ее. Мысль о переезде последние несколько недель появлялась и исчезала. Куда-нибудь, где будет больше детей возраста Кэсси, куда-нибудь, где поспокойнее, подальше от пляжа. В последнее время она ловила себя на ощущении тоски по деревьям, по чему-нибудь неоспоримо зеленому.
      Наконец, команда успокоилась по поводу интерьера. Моника Лэйн элегантно расположилась на одном конце сине-стальной софы и кивком пригласила Иден присоединиться к ней. Иден села на другом конце. Она довершила композицию для камеры, в которой они с Моникой уравновешивали друг друга. Моника с ее темными-темными волосами и блондинка Иден. Но они были больше похожи, чем различны, она знала это – две женщины, которые сами сделали себя, честолюбием и добросовестностью пробили себе путь наверх.
      Иден скрестила ноги. Ступни ее были открыты. На ней были белые шелковые брюки и мягкая широкая белая блуза с открытым воротом. Это была ее любимая экипировка для трудных ситуаций. Она чувствовала себя в ней комфортно. Это было, как будто закутаться в облако. Сейчас ее волосы были распущены, хотя в последнее время она их обычно закалывала. На шее ее была одна-единственная плетеная золотая цепочка. И на ней было очень мало косметики.
      Кто-то подал ей чашку кофе, которую она поставила на колени, зажав между ладонями.
      Как только интервью началось, Иден поняла, что Моника собирается быть с ней деликатней, чем обычно. А Моника знала, что ее аудитория не захочет оценивать ее великолепие отдельно от любимой и павшей жертвой предательства Иден Райли.
      – Это один из лучших периодов для вашей профессиональной деятельности, Иден, – сказала Моника, – но один из худших в личной жизни.
      – Это было трудно, – согласилась Иден, – но я выжила. Она хотела сказать больше. «Держи контроль над интервью», как сказала бы Нина. Она представила, как Нина стоит у стены напротив и что-то бормочет сама с собой, и эта мысль доставила ей некоторое удовольствие.
      – Ваш брак существовал долго по голливудским стандартам.
      – Пятнадцать лет.
      – Можно считать, что это один из наиболее стабильных браков.
      Иден уселась прямее. Моника не собиралась отпускать ее так легко, как она было подумала.
      – Ну, брак может выглядеть здоровым снаружи, и быть отягощенным проблемами изнутри.
      – Ваш брак был отягощен проблемами?
      Иден посмотрела на чашечку кофе, чтобы продумать свой ответ. Она не знала, в чем заключались проблемы. Она, как и все, оказалась в шоке, когда Уэйн ушел.
      – Я думаю, были проблемы, о которых я не подозревала. Я была слишком занята на работе, он много путешествовал, и я догадываюсь, что наши отношения таким образом разрушились.
      Поведение Уэйна казалось плохой шуткой, но брак – это улица с двухсторонним движением.
      – Вы не порицаете его?
      – Он не хотел дольше быть женатым на актрисе. Я не могу порицать его за это. За другие вещи – да, но не за это.
      – Он вскоре снова женился, это верно? Иден кивнула.
      – Через месяц. На женщине из Пенсильвании. – Как будто Моника не знала. Как будто весь мир не знал, кто она была по профессии. «Школьная учительница, – прокаркал Уэйн. – Вы не можете себе представить ничего более приземленного, чем это».
      – А ваша дочь, Кэсси? Вы будете ее опекать совместно?
      Иден почувствовала резкую боль за глазами, такую внезапную, что у нее не было времени приготовиться к ней. Разговор о Кэсси был единственным, что могло сорвать это интервью, ввергнуть ее в дурацкие причитания.
      Но она сдержала себя, широко улыбнулась.
      – Да-а. Она будет ребенком с двойной опекой.
      – Сколько ей теперь лет?
      – Четыре. Этот год так или иначе был для меня действительно хорошим. Я не так много работала, и это дало, мне возможность распоряжаться своим временем.
      – Вы также много отдавались работе над вашим любимым проектом?
      – Фонд неблагополучных детей? Да!
      – Вы были так интересны в роли Лили Вульф в «Сердце зимы»! Моника круто сменила тему. Она, по-видимому, подумала, что разговоры о детском фонде повергнут аудиторию в сон.
      – Благодарю вас!
      – Что значит для вас это обращение к зрителю до тринадцатилетнего возраста?
      – Освобождение. И опасения. Я не уверена, насколько серьезно буду восприниматься в такого рода фильме.
      – Ваш «Оскар» дает основания не беспокоиться об этом. Вы были удивлены, получив его?
      Иден произнесла какие-то скромные смиренные слова, которые вылились из нее механически, и о которых она забыла мгновение спустя. Правда состояла в том, что она не была удивлена «Оскаром». Она пришла на премьеру «Сердца зимы» более обеспокоенная тем, что она увидит на экране, чем когда-либо прежде. Но как только фильм начался, как только она увидела, насколько совершенным было ее перевоплощение в Лили Вульф, она поняла, что создала нечто необычайное. Когда все закончилось, и зрители в течение нескольких секунд сидели в безмолвии и растерянности, прежде чем разразиться бешеными аплодисментами, она поняла, что и они это поняли тоже.
      – Почему вы были так непреклонны в отказе от участия в сценах с обнажением? – спросила Моника.
      Иден подвинулась на софе, желая найти место, куда бы поставить чашку с холодным кофе.
      – Это казалось мне слишком резким скачком, – сказала она. – Представьте себе, что вот сейчас я играю десятилетнюю героиню, а минуту спустя верчусь обнаженная в постели с парнем.
      – И этим парнем был Майкл Кэри?
      Иден почувствовала, что краска подступает к ее щекам.
      – Вы покраснели, Иден. – Моника усмехнулась, удовлетворенная.
      – Нашу дружбу чрезмерно раздувают.
      – И это все? Дружбу?
      – Именно так. – Она подумала, что Майкл смотрит это интервью.
      Он слышал эти слова от нее десятки раз. Может быть, он, наконец, поверит ей, если она скажет это публично.
      – Мне нравится его общество, но я не вступаю в серьезные отношения с кем-либо.
      Моника разочарованно покачала головой.
      – Вы оба кажетесь созданными друг для друга. Не думаю, что когда-либо, хотя вы и были все время одеты, видела в кино более эротическую любовную сцену, чем сцена между вами двумя в отеле.
      Иден улыбнулась, чувствуя, что краска приливает снова.
      – Это были флюиды между двумя образами, а не между двумя актерами. «О, Боже, неужели я действительно это сказала? Прости, Майкл».
      – Ваше детство, Иден… Это единственная тема, которую вы неизменно отказываетесь обсуждать в интервью.
      Лицо Иден стало серьезным.
      – И я не собираюсь менять свою политику и на этот раз, Моника. – Она не обсуждала свое детство ни с кем, даже сама с собой. Она чувствовала, как будто кто-то другой прожил ее жизнь до того, как она переехала в Калифорнию.
      – Хорошо, позвольте мне изложить вкратце основное. Вы – дочь весьма популярной детской писательницы Кэтрин Свифт, которая умерла, когда вы были совсем маленькой. Как вы думаете, быть дочерью Кэтрин Свифт значило что-нибудь для вашего успеха, как актрисы?
      Иден кивнула.
      – Это открыло передо мной двери. Это помогло мне участвовать в фильмах, основанных на ее рассказах. Но после этого я двигалась самостоятельно.
      – Вы – соавтор замечательного сценария «Сердце зимы». Вы унаследовали писательские таланты вашей матери?
      – Надеюсь, да. Это было внове для меня, и нечто такое, что мне хотелось бы делать снова.
      – Вы подобны ей во всех отношениях? Я имею в виду, что она обладала репутацией эксцентричной женщины, странной и склонной к затворничеству. И держала людей на дистанции.
      Иден проигнорировала необходимость прийти на защиту матери. Она рассмеялась.
      – Вы думаете, что я странная и эксцентричная?
      – Внешне, конечно, нет.
      – И внутри также, – сказала она с долей бравады. Но ей послышался из глубины памяти голос Уэйна: «Кто, черт возьми, настоящая Иден Райли? Я не думаю, что когда-либо встречал ее. Я не думаю, что и вы когда-либо встречали ее».
      – Что для вас на очереди, Иден?
      Она знала, что уши Нины насторожились при этом вопросе. Нина зависела от нее. Она же отвергала одно предложение за другим. Она говорила Нине, что ни одно из них не было подходящим для нее. Роли были слишком приземлены. Они будут стоить ей ее поклонников. Но правда состояла в том, что после ухода Уэйна у нее не осталось стимулов. Заряда… Энергии…
      Она смотрела в тщательно подкрашенные глаза Моники.
      – Я не хочу связываться с тем, в чем я не уверена, – сказала она. – Следующая вещь, над которой я хотела бы работать, должна захватить меня целиком… – Образ матери промелькнул в ее мозгу: Кэтрин Свифт сидит за своим письменным столом, наклонившись над пишущей машинкой в рассеиваемом свечным освещением мраке пещеры в Линч Холлоу.
      – Иден? – Моника подняла брови. Иден наклонилась вперед.
      – Вы упомянули мою мать. Я подумала сделать что-нибудь о ее жизни. – Это звучало так, как если бы эта идея жила в ее мозгу уже месяцы, а не пришла в считанные секунды. Она физически ощутила, как Нина, стоя у стены, выпрямилась, подавшись вперед. «Что за дьявольщина?»– должна подумать Нина.
      – Я могла бы сделать ее более понятной, – сказала Иден. – Она сжала чашку ладонями. – Более симпатичной.
      – Вы хотите сказать, что будете делать картину о вашей матери?
      – Да. Я хотела бы сама написать сценарий, а также и сыграть ее роль. – Слова текли, и она не имела понятия об их источнике. Она чувствовала влажность рук, покалывание в затылке.
      Моника усмехнулась: «Какая необычайная идея!». Она продолжала задавать вопросы с новым энтузиазмом, а Иден отвечала, но в ее мозгу теперь пылали образы: пещера, сочная зеленая долина Шенандоа, дощатый дом ее детства в Линч Холлоу. Теперь в этом доме живут ее тетя и дядя. Лу и Кайл. Увидят ли они это интервью? Что, на самом деле, они подумают? Она представила, как они уставятся друг на друга, и в глазах их, конечно же, будет недоверие.
      Фильм снимать предстоит летом, когда тяжелая, стесняющая дыхание зелень будет заполнять экран. Но она ПОЧТИ ничего не знала о своей матери. Понадобится собрать много материала, и ей придется проводить время в Линч Холлоу. Сможет ли она сделать это? Удары сердца возбужденно отдавались в ушах. Потому что Линч Холлоу была реальностью: так же, как и пещера, так же, как и река. Она не сможет там придумывать образ. Она не сможет там заниматься внушением.

      Иден припарковала автомобиль на обочине дороги и направилась пешком через лес. Хотя прошло более двух десятилетий с тех пор, как она в последний раз ходила через этот лес, и хотя смеркалось, и деревья были ветвистыми и отбрасывали густые тени, она находила дорогу.
      Во влажном июньском воздухе парили светляки, ее блузка прилипла к спине к тому времени, когда она добралась до пещеры. Пещера выглядела точно так же, как и в последний раз, когда ей было одиннадцать лет, и она не знала другого дома, кроме этой лощины в долине Шенандоа в Вирджинии. Вход в пещеру был все еще загорожен двумя валунами, которые дядя Кайл с помощью соседских мужчин прикатил на это место. Но над бледно-серыми валунами зияло черное треугольное отверстие. Иден подошла поближе. Она не помнила этого отверстия. Возможно, когда-то за эти двадцать четыре года от скалы отломилась глыба. Интересно, знал ли Кайл, что пещера доступна для летучих мышей и полевок. Не пытались ли когда-либо дети протиснуться через отверстие, хватило ли у них смелости?
      «Это пещера, где Кэтрин Свифт писала свои рассказы, – сказала она себе. – Это пещера, где она умерла».
      И, возможно, дети слышали стаккато клавиш пишущей машинки в холодном потоке воздуха, проникающем через отверстие, как это теперь слышалось Иден, как будто бы ее мать еще находилась внутри и печатала, не замечая темноты.
      Иден медленно возвращалась к автомобилю, скрестив руки на груди. Прошел месяц после интервью Моники Лэйн, и за этот месяц идея сделать фильм о своей матери захватила ее. Две студии проявили интерес, но она сторонилась их обеих, к вящему огорчению Нины. Иден не могла связываться с ними. Ей нужна была полная самостоятельность.
      – Это фантастично, – сказала Нина, – почувствовав энтузиазм, вызванный идеей Иден. – Кто может сделать фильм о Кэтрин Свифт лучше, чем ты?
      Но Иден было всего лишь четыре года, когда мать умерла. Ее воспоминания были отрывочны и скудны. Поверхностный биографический материал, который существовал о Кэтрин Свифт, рисовал в основном ее эксцентричность и нечто, напоминающее безумие, и увековечивал миф о том, что это была холодная женщина, которая выбрала жизнь отшельницы.
      Статьи о матери всегда начинались со слов «странная Кэтрин Свифт» или «эксцентричная Кэтрин Свифт», или, как в обзоре ее последних публикаций: «Примечательно, что Кэтрин Свифт писала о своих молодых персонажах с такой сердечностью, хотя хорошо известно, что она презирала окружающих большую часть своей короткой жизни».
      Может быть, Иден удастся изменить расхожее мнение общества о матери? Она жила с гордым сознанием, что ее мать имела по крайней мере одну любовную связь. Отец Иден, Мэтью Райли, умер незадолго до ее рождения. Иден любила еще воображать, что его краткий брак с матерью был трепетным и страстным. Нужно было быть мужчиной особого склада, чтобы вытащить Кэтрин Свифт из ее раковины.
      Утром, в полете от Лос-Анджелеса до Филадельфии, Иден пришла к названию фильма: «Одинокая жизнь». Слово «одинокая» не имеет специфического негативного значения, ассоциируемого с ним. Оно не обвиняет мать в сделанном ею выборе. В этом и состояла идея ее будущего фильма – мир ошибался в характеристике этой женщины. Она не была холодной. Она не была безумной.
      Иден взяла в Филадельфии напрокат автомобиль и проехала с Кэсси тридцать миль до дома Уэйна и Нам. Кэсси, казалось, еще не поняла, несмотря на долгие разговоры на эту тему, что она должна будет пронести месяц со своим папой и его новой женой – и без Иден. Иден выручило то обстоятельство, что когда они c Кэсси добрались, то застали Уэйна в его новом пригородном доме одного. Она сразу же поняла, что он пребывает в своем обычном состоянии. Он подрезал кусты роз – колени запачканы, руки в мозолях от ножниц. На глазах его блеснули слезы, когда он наклонился, чтобы обнять свою дочь. Затем он пожал руку Иден.
      – Два месяца с Лу и Кайлом, а? – Он улыбнулся. – Не могу поверить, что ты идешь на это, Иден. Но думаю, что это хорошо. И нам здесь будет хорошо. – Он посмотрел вниз на Кэсси, которая все еще цеплялась за руку Иден.
      После того, как она отправилась в дальний путь от подъезда Уэйна, она позволила себе только раз оглянуться на дочь. И это была ошибка. Кэсси пристально и с недоверием смотрела широко раскрытыми глазами вслед автомобилю. Иден снова почувствовала в груди ощущение вины.
      Поездка от Филадельфии до Вашингтона сначала представлялась неопределенной, но затем округлые лесистые холмы Вирджинии окружили дорогу и вернули Иден к цели.
      Может, фильм откроется панорамой этих холмов? Или, как она думала теперь, тем, как она шагнула из леса на дорогу? Может быть, камера будет скользить через лес плавно и тихо, пока не достигнет зева пещеры? Расслабься, сказала она себе. Будет еще сотня идей относительно начала фильма. Сейчас не нужно принимать никаких решений.
      Она вернулась в машину и осторожно поехала вдоль узкой дороги, всматриваясь в темноту в поисках поворота, который должен, привести ее из леса в Лощину Линча, к дому детства, дому, куда Кайл, брат Кэтрин, удалился после отъезда из Нью-Йорка. Вначале она отвергла предложение Кайла провести то лето, когда она будет заниматься своими изысканиями, вместе с ним и Лу. Она привыкла смотреть на них, как тогда, в детстве, а подобные визиты всегда бывают напряженными и затруднительными. Мысль о том, чтобы провести с ними целое лето угнетала, но она чувствовала, что у нее, по-видимому, нет выбора. Кайл знал о Кэтрин больше кого-либо другого. Так что следующую пару месяцев она проживет в доме своего раннего детства, пробуждая глубоко и благоразумно похороненные воспоминания.
      Она заметила валун, обозначающий подъезд к дому, и небольшой вырезанный из дерева указатель над ним. Линч Холлоу. Она свернула на подъездную дорогу и с удивлением обнаружила, что теперь на ней щебеночное покрытие. Последний раз она была здесь, когда ей было одиннадцать лет, и она сидела на заднем сиденье черного автомобиля со своей приемной бабушкой Сюзанной. Она помнила, что глаза тогда запорошила оранжевая дорожная пыль, проникавшая через окна машины. Кто вел автомобиль? Она не могла вспомнить. Скорее всего родственник Сюзанны. Она и не думала, когда они уезжали из маленького белого дома, что увидит его снова только через двадцать четыре года. «Это просто прогулка, – сказала. Сюзанна. – Мы просто отправляемся на маленькую прогулку». Это поразило Иден своей необычностью. Неосторожность не была свойственна Сюзанне, к тому же она еще сильно кашляла, и ее лицо было бледным после недель, проведенных в постели. Прогулка затягивалась, а Иден терпеливо выносила все это. Когда же они оказались перед квадратным кирпичным строением, одиноко стоящим среди поля, она с облегчением поняла, что они доехали. Прошел еще час, пока она поняла, что Сюзанна собирается оставить ее здесь с одетыми в черное монахинями и детьми, которых она не знала. И прошли дни, прежде чем она поняла, что Сюзанна имела в виду оставить ее здесь навсегда.
      Два года, которые Иден прожила в сиротском приюте, действительно показались ей вечностью. Но когда ей было тринадцать, Кайл и Лу забрали ее и взяли с собой в Нью-Йорк, где она провела свои отроческие годы. С тех пор она избегала Нью-Йорка так же решительно, как и Линч Холлоу.
      Маленький дом в темноте выглядел по-другому. Леса, окружающие его, казались гуще, высокие деревья закрывали крышу. Очертания дома были более определенными, чем в смутном одномерном образе, сохранившемся в памяти.
      Дом не казался именно тем самым, и это придало ей храбрости, но выйдя из машины, она вздрогнула от обильных и так хорошо знакомых запахов меда, древесины, сладости и мускуса.
      Входная дверь открылась, и свет упал на крыльцо. Высокая фигура дяди заполнила дверной проем и отбросила тень, которая достигла носков ее туфель.
      – Иден! – Кайл шагнул за порог, позволив створке двери захлопнуться за ним.
      Он шел к ней через двор, и она старалась ответить на его улыбку. Прошло полтора года с тех пор, как она последний раз его видела, когда он и Лу прилетели в Калифорнию на Рождество, чтобы позаботиться о Кэсси.
      Кайл наскоро обнял ее.
      – Багаж?
      Она открыла багажник и показала два чемоданчика и портативный компьютер.
      – Лу в доме? – Она вытащила один чемоданчик из багажника.
      Кайл кивнул и улыбнулся, поставив компьютер на землю. Она подумала, как это уже было не раз, каким теплым был этот человек, и как бы хотелось ответить на его теплоту.
      Внутри дома все изменилось. Урбанизировалось. Входная дверь все еще открывалась неудобно – в кухню, но само помещение было переделано и осовременено. Иден никогда бы не узнала его. Прилавки и приспособления были расположены низко, чтобы соответствовать креслу-каталке Лу, а на потолок над столом проникал дневной свет. Между кухней и гостиной был небольшой рубленый коридор, а северная стена жилой комнаты была теперь целиком сделана из стекла.
      Перед стеклянной стеной стоял мольберт Лу, а из огромных стереодинамиков, стоящих по углам комнаты, лился фортепьянный концерт Прокофьева.
      – Вы сотворили чудеса с домом, – сказала Иден. Она стояла посреди комнаты, упершись руками в бедра, и осматривалась вокруг.
      – Вы привезли Нью-Йорк в Лощину Линча.
      Лу подкатилась к ней, чтобы поднести стакан ледяного чая.
      – Кайлу пришлось кое-чем поступиться, чтобы я могла спускаться сюда, – сказала она. – Надеюсь, что нам не придется разрушить это для твоих изысканий.
      – Нет, – Иден наклонилась, чтобы поцеловать тетю в щеку. – Мне нравится, как это получилось. – Она наблюдала, как легко Лу соскользнула из кресла-качалки на кушетку, несмотря на то, что у нее была только одна нога, выглядевшая к тому же недействующей. Лу приближалась к семидесятилетию и была красива; кожа на высоких скулах и вдоль резкой линии рта была влажной и гладкой. Глаза у нее были голубые, большие и глубоко посаженные под выразительные брови. У нее были собственные волосы, драматическая смесь черного и белого, заплетенная в пучок – стиль, который у другой женщины мог бы показаться безжизненным, но Лу придавал аристократичность и достоинство. Она носила черную блузу-джерси с широким воротом и длинную зеленую юбку. Ее можно было принять за отставную балерину, и это было близко к истине, потому что она когда-то увлекалась танцами. Каждый субботний вечер, когда Иден была подростком, Кайл ходил с Лу в дансинг, но, слава богу, это не стало ее профессией. Иден помнила облегчение, которое испытал Кайл, когда спустя несколько недель после того, как Лу потеряла ногу, она вернулась к мольберту.
      Кайл поставил шоколадный торт на кофейный столик, зажег розоватую свечу, торчавшую из сахарной глазури.
      – Счастливого дня рождения, Иден! Желаю долгих лет!
      – Спасибо! – Иден ухватилась за любимого конька. Она повернулась к Лу. – Это вы сделали торт? Он великолепен!
      Лу покачала головой.
      – Я больше не делаю много выпечки, дорогая. Есть прекрасная пекарня в Кулбруке. Ну, давайте! – Она придвинулась к торту. – Загадывайте желание.
      Иден задула свечу, что было коварством, поскольку первое желание, которое пришло ей на ум, чтобы работа пошла быстрее, и она смогла бы уехать от своих тети и дяди раньше, чем планировалось.
      Лу разрезала торт и подвинула ей кусок.
      – Мы поместим тебя в бывшую комнату твоей матери наверху, – сказал Кайл. – Она почти не переделана, так что, надеюсь, ты еще сможешь почувствовать себя там в ее образе.
      Иден кивнула. Жить в этой комнате было для нее самым логичным. На первом этаже была только главная спальня и еще одна, меньшая, которые раньше принадлежали ее матери и Кайлу, а позднее – ей. На втором этаже, достроенном незадолго до рождения Иден, была одна большая спальня и, через холл, меньшая комната, где Кэтрин писала, когда в пещере было слишком холодно. После смерти Кэтрин казалась такой же отделенной от всего мира, как и ее пещера.
      – Это сегодня для тебя, – Кайл внес в комнату вазу, наполненную двумя дюжинами роз и поставил ее рядом с тортом.
      Иден вытащила карточку из держателя, чтобы прочитать, поскольку она мало от кого могла ожидать таких посылок. «Я уже упустил тебя», писал Майкл.
      – Майкл Кэри? – спросила Лу.
      – Да. – По-видимому, Кайл и Лу были выше последних голливудских сплетен. Иден положила карточку на стол и снова взяла свою тарелку.
      – Он очень щедрый, – сказала Лу.
      – Да, он щедрый.
      – Так или иначе, имеет устоявшуюся репутацию, – сказал Кайл. – Вы не порвали отношения?
      Лу рассмеялась.
      – Кайл, она взрослая.
      – О'кей, о'кей, – улыбнулся Кайл. – Старые привычки забываются с трудом.
      – Майкл объяснил свой поступок. Он очень озабочен, потому что хочет в фильме сыграть Мэтью Райли. Но мы, действительно, только друзья, так что вам незачем беспокоиться.
      – Две дюжины роз другу? – спросил Кайл, возвращаясь в кухню.
      Иден вздохнула и посмотрела на свою тетю:
      – Как мне снова почувствовать себя восемнадцатилетней?
      – Ты никогда не перестанешь мучиться, Иден. Ладно, как Кэсси? Мы просто не можем дождаться ее!
      – С ней все в порядке.
      – Держу пари, ты оставила ее на этот месяц. Иден пожала плечами.
      – Она замечательно проведет время с Уэйном и Пам, и ее детьми.
      Она почувствовала, что подступают слезы, и отпила долгий глоток ледяного чая, чтобы остановить их. Зачем ты уходишь, мамочка?
      – Мы смотрели «Сердце зимы» три раза, Иден. – Кайл стоял в дверном проеме кухни, потягивая свой ледяной чай. – Мы действительно гордимся тобой, милая!
      Сколько же лет теперь Кайлу? Шестьдесят четыре?
      Его изящно подстриженная бело-седая борода придавала ему достоинство, но смешливые лучики, врезавшиеся в кожу вокруг ярких голубых глаз свидетельствовали о его хорошем настроении. Он носил джинсы и синюю шотландскую рубашку и был гибким без излишней худобы. Когда он говорил, следы акцента долины Шенандоа все еще смягчали его речь, хотя он провел большую часть взрослой жизни вдали от Линч Холлоу. Он был еще привлекательный мужчина, особенно для своего возраста. Она заметила это впервые несколько лет назад. Он тогда был в Лос-Анджелесе на археологической конференции и хотел повести Иден пообедать. Провести вечер наедине с Кайлом было немыслимо, поэтому Иден попросила Нину присоединиться к ним. В ресторане Иден заставляла себя сидеть с трудом, пока Нина не затащила ее в дамскую комнату.
      – Твой дядя великолепен, – сказала она. – Он женат?
      Иден недоуменно уставилась на нее.
      – Да он почти годится тебе в деды, Нина!
      Нина наклонилась к зеркалу, чтобы наложить свежий слой краски на свои уже подмазанные ресницы.
      – Он в возрасте Пола Ньюмена или Шона Коннери. Понимаешь, что я имею в виду? – Она откинулась назад и похлопала ресницами своему отражению. – Итак, он женат?
      Иден провела остаток этого вечера, наблюдая, как Кайл ловко и непринужденно избегал обольщенной Нины, и она была потрясена, поняв, что он привык это делать, что он, скорее всего, делает это всю жизнь.
      Здесь, в Линч Холлоу, она ощутила признаки возраста, подкравшегося к нему. Он двигался немного медленнее, и Иден заметила легкую гримасу, с которой он садился на софу рядом с Лу.
      – Артрит, – объяснил он. – В конце концов добрался до меня. – Кресло-каталка было частью существования Лу уже в течение долгого времени, но Иден не ожидала таких изменений в Кайле. Это вызвало у нее мгновенный и неожиданный приступ страха.
      Разговор увял, как это всегда происходило с ними тремя. Не однажды в течение тех лет, когда она подростком жила с ними, разговор вдруг прекращался. Она знала, что это было по ее вине, и скорее всего, по ее вине это случилось и теперь. С большинством людей она могла поддерживать легкую поверхностную болтовню, скрываясь под маской Иден Райли. Но с Кайлом и Лу она могла играть только саму себя, а это была единственная роль, для которой она никогда не могла запомнить образ действий.
      Кайл внезапно поставил свой чай на кофейный столик и встал.
      – У меня есть кое-что для тебя. – Он вышел из комнаты и снова появился несколько минут спустя с тонкой упаковкой размером примерно с журнал. Он положил ее на столик и снова занял свое место рядом с Лу, которая придвинулась к нему поближе. – Подарок ко дню рождения, – сказал он. В его голосе слышалось сомнение, как будто он не был уверен, что хотел бы, чтобы она получила этот подарок.
      Иден раскрыла упаковку и обнаружила темную общую тетрадь в суконном переплете. Она взглянула на Кайла.
      – Часть дневника твоей матери.
      – Что? – Она положила руку на тетрадь. – Она вела дневник?
      Кайл кивнул.
      – Я давно собирался дать его тебе, но… – Он пожал плечами. – Твою мать так неправильно понимали. Я не хотел, чтобы ты тоже неправильно поняла ее.
      Лу положила ладонь на руку Кайла.
      – Даже теперь я в нерешительности, – сказал он. – Из эгоизма, полагаю. Ведь я был единственным, кто знал об этом.
      – Мой отец не знал?
      Кайл колебался, глядя на руку Лу, которая оставалась на его запястье.
      – Мэтт знал. Но он никогда не читал его. – Он выпрямил спину с тяжелым вздохом. – Да. Я дам их тебе – есть и еще тетради, около дюжины, и я знаю, Кэйт хотела, чтобы они были у тебя. Но я намерен отдавать их тебе по одной, потому что не хочу, чтобы ты перескакивала вперед. Она была сложной личностью, твоя мать. Сложной женщиной. И если ты не поймешь ее тринадцатилетнюю, ты никогда не поймешь ее в возрасте тридцати одного.
      Иден так и села. От тринадцати лет до тридцати одного года! Этот дневник встряхнет ее! Возможно, после всего этого не будет нужды проводить здесь целое лето. До сих пор она чувствовала скорее трепет, чем удовольствие при мысли о чтении того, что писала мать о своей жизни. Здесь будет небольшая комната для интерпретации, для подбора фактов, подходящих к теме. Но все это слишком близко. Хорошо бы прочитать это на расстоянии.
      – Вам не надо беспокоиться, – сказала она. – Я всегда чувствовала, что о ней были неправильные представления. Я устала видеть ее в образе женщины холодной и отстраненной.
      Кайл встал, повернулся лицом к стеклянной стене, держа руки в карманах, и пожал плечами. Иден поинтересовалась, не сказала ли она что-то не так.
      – Кэйт не была холодной, – сказал он. – Она выбрала изоляцию, потому что так было безопаснее для нее. – Он повернул свое лицо к ней: – Я помогу тебе всем, чем могу, Иден. Но я не хочу никаких съемок в пещере. Пещера останется запечатанной.
      – Хорошо. – Она ожидала этого, и в чем-то ей даже стало легче.
      Она побаивалась пещеры.
      – Мы можем найти другую пещеру или воспроизвести эту.
      – Надеюсь, ты не разочаруешься, – сказал Кайл. – История о женщине, которая девяносто пять процентов своего времени проводила в пещере, может оказаться довольно скучной.
      – Да, не каждому это подойдет, но я не планирую, что это получится скучно.
      – Ты, должно быть, измучена после езды, дорогая, – сказала Лу.
      Иден поставила тарелку на стол и встала с показной усталостью. Хоть она и потратила три часа в полете на восток, на самом деле она не устала, но побыть одной очень хотелось.
      – Да, я действительно устала. Я предполагаю лечь в постель рано.
      Кайл поднял тетрадь и протянул ей, как вызов.
      – Может быть, ты хотела бы немного почитать перед тем, как идти спать?
      Она взяла у него книжку.
      – Я скажу моему партнеру, Бену Александеру, чтобы он показал тебе завтра археологические раскопки. – Кайл подошел с ней к лестнице. – Ты почувствуешь это и сможешь понять, почему Кэйт была так зачарована ими.
      Иден кивнула. Кайл хорошо спланировал ее работу.
      Комната матери была просторная и привлекательная, со старинной сосновой отделкой и с двухспальной кроватью. Синяя плетеная качалка загораживала северное окно, маленький сосновый письменный стол стоял перед южным. Она осмотрела все это практическим взглядом, оценивая, как комната будет выглядеть на экране. Она представила Кэйт, качающуюся в качалке и сидящую за письменным столом.
      Она начала распаковывать чемодан, поставила портрет Кэсси на шкаф. Кэсси была на качелях в парке. Ее каштановые волосы были откинуты назад. Она улыбалась своей обычной улыбкой чертенка. Иден осмотрелась вокруг, ища телефон, но его не было. Хорошо! Легче будет противостоять постоянному желанию позвонить в Пенсильванию. С ней никогда не бывало такого, когда не у кого было подоткнуть одеяло, никто не приставал, требуя рассказать еще одну сказку, подать стакан воды, еще одного поцелуя перед сном. Она никогда не бывала так далеко от своей дочери. Даже когда уезжала на съемки, Кэсси она всегда брала с собой.
      Разлука этим летом была результатом либерального решения, которое судья вынес для Уэйна после отвратительного судебного препирательства. Она никогда не простит Уэйну его попытку дискредитировать ее как мать. Они с Пам могут обеспечить Кэсси нормальную жизнь, сказал он судье.
      – Моя дочь была на глазах у публики с самого рождения, – правдиво сказал он. – Я не хочу, чтобы она росла, думая, что Голливуд – это реальный мир.
      Иден привезла с собой еще один снимок. Это фотография была не оправлена в рамку, с загнутыми краями и пожелтевшая. Женщина на снимке стояла на коленях на углу прямоугольного археологического котлована, улыбаясь фотографу. У нее были прекрасные ровные белые зубы. Густые, цвета меда, волосы – такого же цвета, как у Иден – длинными прядями спускались на плечи. Она носила шорты цвета хаки, белую рубашку с открытым воротом. Она выглядела на двадцать пять – двадцать шесть лет. Это был один из немногих имеющихся у Иден снимков матери, который она делила со всем остальным миром, поскольку это фото наиболее часто публиковалось на пыльных суперобложках детских книг, написанных Кэйт. Иден приставила снимок к лампе на своем ночном столе. Она вынула следующий предмет из своей сумочки и поставила его рядом. Это был овал из белого фарфора с изящным цветком лаванды, встроенным в середину. Он принадлежал матери. Кайл подарил его Иден на шестнадцатилетие, но ей всегда казалось неудобным носить его. Она переоделась в короткую сатиновую ночную сорочку и улеглась под одеяло, просматривая дневник. Обложка, некогда, вероятно, темнозеленая, была теперь почти черной от возраста. Тетрадь не закрывалась плотно, потому что края страниц были волнистыми, как если бы они провели слишком много времени в сырости. Иден открыла обложку и увидела изящные письмена своей матери, синими чернилами по желтой линованной бумаге. Она снова закрыла тетрадь. Нет, не сегодня вечером. Еще нет.
      Разбудил ее визг тормозов и скрежет металла по металлу. Иден села в темноте с бьющимся сердцем. Потребовалась минута, чтобы понять, где она находится… Линч Холлоу… И это был только ночной кошмар. Ночной кошмар! Прошло много времени с тех пор, но каждая деталь отчетливо сохранилась. Темнота, отвратительный скрежет, хрустящие звуки, которые пришли навсегда. Она медленно повернулась, чтобы увидеть белый «Седан» и черный фургон, сцепившиеся вместе при нереальном сиянии уличных фонарей. По крайней мере, на этот раз она проснулась прежде, чем начались крики.
      Она выбралась из кровати и подошла к окну. Ущербная луна была единственным источником света, и Иден едва могла различить двор, в котором трава переходила в лес.
      Всего лишь сон, сказала она себе. Ты проснулась. С тобой все в порядке.
      Она ведь знала, что это случится, не правда ли? Невозможно быть в одном доме с Лу и Кайлом и не увидеть этот кошмар.
      Боже, Лу, я отдала бы все, если бы могла изменить то, что случилось!
      Она включила лампу на ночном столике, чтобы разогнать тени в комнате, и села в качалку у окна. Она не возвратится обратно в постель, пока голова не освободится от кошмара. Она качалась, и движение успокаивало ее. Глаза оставались на старой зеленой тетради. Она вздохнула, повернула кресло так, чтобы свет падал поверх плеч и достигал дневника матери.

       Апрель 1941 г.
      У меня снова неприятности. Ма нашла словарь, который миссис Ренфрью дала мне, и сожгла его. Я видела, как она вынесла его во двор и поднесла к нему спичку. А когда она нашла меня, я получила ремня для верности.
      Моя рука дрожит, когда я пишу это, так что простите шатающиеся буквы. Я всегда пугаюсь, когда чувствую, что надвигаются побои, потому что никогда не знаю, как далеко она зайдет. Правда, у меня есть мозоли на ногах и на заду от наказаний ремнем, так что полагаю, они теперь меня будут выручать. Но я не могу остановить дрожь. Я солгу насчет словаря и скажу, что нашла его, так что не доставлю неприятностей миссис Ренфрью.
      Я не думала, что миссис Ренфрью любит меня, но кроме словаря она дала мне и эту тетрадь. Она сказала, что я должна записывать в нее, как в дневник, не только то, что случается каждый день, но и то, что я думаю о том, что случилось. Я засмеялась, когда она это сказала, потому что у меня будет больше неприятностей, чем обычно, если она узнает, что я думаю. Она, должно быть, прочитала мои мысли, потому что сказала:
      – Кэйт, этот дневник только для твоих глаз. Ты не должна показывать его ни мне, ни кому-нибудь другому.
      Это придало мне хорошее ощущение, как если бы у меня появился тайный друг, которому я могла бы рассказать все. Я должна была хорошо спрятать эту тетрадь, потому что, если Ма найдет ее, она убьет меня и миссис Ренфрью тоже. Я могу позволить Кайлу прочесть ее, специально, чтобы он предложил, где ее спрятать, может, под открепленной половицей у меня под кроватью? Ма не умеет ни читать, ни писать. Когда она видит, что мы пишем, она говорит, что это выглядит, будто дьявол царапает, а когда Кайл читает вслух из Библии ночь напролет, она говорит, что он, должно быть, знает это на память, потому что ни один мальчик четырнадцати лет не может читать так хорошо.
      Папа припрятал несколько книг для нас в летнем домике, так что Ма не знала про них. Иногда он их притаскивал и давал нам читать вместо работы, а потом делал работу вместо нас, так что Ма ничего не знала. Он делал это с тех самых пор, как мы были еще маленькими, так что Кайл и я читали лучше всех в округе.
      Кайл говорит, что после того, как миссис Ренфрью была так добра ко мне, я должна перестать делать в классе вещи, которые ее огорчают, например, ловить в воздухе воображаемых жуков, когда она преподает, или изображать, что на меня напала икота. Я говорила Кайлу, что здесь ничего не поделаешь. Это нечто, происходящее помимо меня, и тут ничем не поможешь. Может быть, Ма права, и внутри меня сидит дьявол. Я хотела бы, чтобы одна из ее порок выгнала его из меня раз и навсегда.
      Кайл сидит рядом со мной, когда я пишу это, и помогает мне в правописании. Мы сидим на развесистой ветви старого вяза в нашем дворе. Отсюда мы можем видеть дом и узкие тропинки в лесу, а нас никто увидеть не может.
      Кайл говорит, чтобы я написала, какая Ма сумасшедшая. Мы не знали, что Ма сумасшедшая до того, как несколько лет тому назад услышали, что другие дети в школе говорили о ней, повторяя, я думаю, то, что говорили их матери: что она, похоже, свихнулась. Ее надо запирать, говорили они. До этого я думала, что все матери говорят о людях, которых нет, и каждый день стирают рубашки, которые они выстирали накануне. Однажды она вытащила меня из постели посредине ночи, чтобы переменить мне рубашку, хотя уже сделала это утром.
      Ма также боится индейцев, и пока Кайл не убедил меня, что в округе нет никаких индейцев, я тоже боялась их. Иногда ночью я просыпаюсь и слышу, как кресло-качалка медленно двигается по крыльцу. Оно поскрипит в одном направлении, затем в другом, затем остановится. Я знаю, что если подойду к окну, то увижу в качалке Ма со ртом, открытым, как для молитвы, с широко открытыми остановившимися глазами, с заряженным ружьем наперевес. Она иногда оставалась так всю ночь, подстерегая индейцев.
      Ма готовила нам обед, когда вспоминала, но чаще готовили Кайл и я. Папа становился злым, если было нечего поесть, когда он приходил домой с мельницы, и хотя папа не дрался, его злость была хуже маминой.
      Кайл говорит, что это потому, что это настоящая злость, а не злость безумия. Все, что я знаю, это, что, когда я нахожусь в задней комнате, где спим мы с Кайлом, и слышу треск половиц за дверью, мое сердце тяжело бьется, оно болит, и я задерживаю дыхание, ожидая папу, вламывающегося с криком в дверь, или Ма, вбегающую с ремнем.
      Если бы не было Кайла, я бы убежала. В прошлом году миссис Ренфрью задала нам написать о тех, кого мы любим; почти все написали о своих матерях и отцах. Кайл и я написали друг о друге. Я рассказала, как, когда мы были маленькими, он держал меня за руку, когда я училась ходить. (Миссис Ренфрью сказала, что это неправдоподобно – он старше меня меньше, чем на год, и сам едва умел ходить, но я помню это точно). Я написала, что он спокойный и милый, а он написал, что я забавная, но совершаю поступки прежде, чем подумаю, что из этого может получится. Миссис Ренфрью иногда говорит, что трудно поверить, что мы из одной семьи.
      Мы живем далеко от большинства других детей из школы, так что Кайл и я просто липнем друг к другу. Это хорошо, потому что я не люблю своих одноклассников. Я говорю Кайлу, что это потому, что они глупые, но на самом деле не знаю, что сказать им. А если же я, наконец, скажу что-нибудь, они смотрят на меня, как будто я такая же сумасшедшая, как Мама. Они, однако, любят Кайла, и иногда после занятий он уходит с одним из них ловить рыбу или еще куда-нибудь. Это затягивается все более и более допоздна, и он всегда просит меня уходить, но я не хочу этого. Я отправляюсь домой и сижу на дереве, ожидая его. Но однажды он вообразил, что я пытаюсь следить за ним.
      Я не позволю Кайлу читать этот дневник после этого.
 
       5 апреля 1941 г.
      Кайл сказал маме, что это был его словарь.
      Мы сидели на кухне и ели цыпленка, которого я зажарила на обед, когда мама сказала, что когда обед закончится, я получу, что полагается. Тогда Кайл сказал, что словарь его, что он его оставил на моей кровати накануне. Глаза Кайла быстро скользнули по лицу мамы, его челюсти были сжаты, как в тот день, когда он сказал, что Фрэнси, наша собака, умерла. Я не могла говорить. Цыпленок застрял у меня в груди.
      Мама оттолкнула свой стул с оглушительным скрежетом. Затем она встала и направилась в чулан, где вешала ремни для наказания. Кайл сидел, как будто он застыл.
      Папа кашлянул и оттолкнул свой стул и, хотя его цыпленок был съеден только наполовину, взял заряженное ружье и оставил нас, как всегда делал, когда с мамой случался припадок.
      Мама вернулась в комнату с ремнем, зажатым в руках, и стала рядом со стулом Кайла. Она велела ему встать, и он немного приподнял свой стул над полом перед тем, как поставить его обратно, так что не было скрежещущего звука.
      – Спусти штаны, – сказала ему мама.
      Красные пятна поползли по шее Кайла до мочек ушей.
      – Можно мы пойдем в другую комнату? – спросил он.
      Она ударила его ремнем по рукам там, где они держались за пряжку пояса.
      – Нет! – крикнула она. Я пыталась сказать:
      – Мама, это мой словарь, – но слова выходили только как стон.
      Руки Кайла дрожали, когда он расстегнул свои штаны и спустил их до колен. Мама толкнула его в спину, так что его локти уперлись в стол, а задница поднялась, и я ненавидела ее за то, что она обращается с ним подобным образом. Я встала и схватила ее за руки.
      – Мама, это был мой словарь. Словарь был мой! – сказала я.
      Она оттолкнула меня и ударила Кайла ремнем. Его тело передернулось, и я увидела красные полосы от ремня на задней стороне его ног. Я подбежала к ней снова, пытаясь вырвать ремень из ее рук, но она схватила меня за плечо и оттолкнула так, что я упала в угол.
      Слезы уже текли по щекам Кайла.
      – Ты ее еще больше злишь, Кэйт, – сказал он.
      Я смотрела в глаза мамы, они были красные и горели, как глаза безумного дракона. Он был прав. Я сделала хуже для него, поэтому я выбежала на улицу и упала на колени, зажав уши руками. Но мне все еще был слышен звук ремня, и я насчитала одиннадцать ударов, пока меня не вырвало цыпленком. А она все еще избивала его. Я хотела, чтобы она умерла, прямо здесь, на кухне. Я ненавидела ее так сильно!
      После того, как Ма и папа легли в кровать, я принесла Кайлу аспирин. Он лежал на животе, и хотя он лег в постель сразу после ужина, я знала, что он не сомкнул глаз. Я опустилась на колени рядом с ним, в то время, как он изогнул спину дугой, чтобы попить воды. В нашей комнате было холодно, но он накрывался только простыней, потому что от одеяла ему было слишком больно.
      Я подумала, что мне следует осмотреть его ноги, может быть смазать их йодом, но он сказал, что этого не нужно. Он не хотел, чтобы я видела, что она сделала с ним, тем более, что это полагалось мне.
      Я сидела на полу, рассматривая его лицо в лунном свете, проходящем через окно. Он выглядел так же, как я, только люди говорили, что он красивый, а обо мне так не говорили, разве только, что у меня красивые волосы. Наши волосы были одинакового цвета, как пшеница, а его были по-настоящему густыми. Но мои были очень, очень длинными, доставая мне до талии. Мама подстригала их немного каждый раз, когда луна была полной, чтобы они росли быстрее. Люди иногда их трогают, как будто бы не могут удержаться, но никогда много не говорят о моем лице. У Кайла и у меня, у обоих, голубые глаза и слишком много веснушек, которые лучше выглядят на мальчике, чем на девочке, и у нас обоих по-настоящему длинные ресницы. Я сидела на полу нашей комнаты, глядя на ресницы Кайла, когда он заснул. Они были влажные и слиплись в четырех или пяти местах, отчего мне хотелось кричать. Я оставалась рядом с ним с головой у края матраца до первого проблеска в окне, когда поняла, что лучше мне вернуться в мою постель, пока мама не придет за простынями.
 
       1 мая, 1941 г.
      Сегодня миссис Ренфрью прочитала вслух один из моих рассказов и затем сказала перед всеми, что я одна из наиболее интеллектуальных учащихся и лучшая писательница из числа тех, кого она когда-либо обучала. Все уставились на меня, и мое лицо стало таким горячим, что от него могли загореться волосы. В перерыве Сара Джейн назвала меня учительской любимицей, и все стали говорить это, пока не устали, и вышли во двор без меня: мальчики, чтобы покидать мяч по кругу, девочки, чтоб в своем маленьком кружке поговорить о том, о сем. Я взяла одну из книг, которые миссис Ренфрью держала в классе, и села на ступеньке, читая. Так было весь перерыв.
      После школы я побежала домой, не желая слушать, чтобы они снова называли меня учительской любимицей. Я взобралась на дерево и, сознавая свою правоту, ожидала возвращения домой Кайла. Однако, у него был пик рыбной ловли, так что он, видимо, сидел на реке с Гетчем.
 
       7 мая, 1941 г.
      Сегодня миссис Ренфрью в разговоре после школы сообщила мне, что она не вернется в будущем году (ходят слухи, что у нее будет ребенок). Она сказала, что у нас будет новая учительница, мисс Крисп, и что мисс Крисп не будет снисходительной ко мне.
      – Она не будет терпеливой к твоим шалостям, Кэтрин, как я, – сказала она. Она сказала, что мне не нужно ввязываться в неприятности, чтобы привлечь внимание других учеников, что я могу добиться этого другими способами, если буду писать свои рассказы и буду хорошей ученицей. Я хотела сказать ей, что она слишком стара, чтобы понять. Я хотела объяснить, что когда она читает один из моих рассказов классу или говорит что-либо хорошее обо мне, они только больше ненавидят меня. Я надеюсь, что новая учительница не будет думать, что я так хороша, и будет наказывать меня, когда я виновна. Миссис Ренфрью дала мне еще одну книгу, на этот раз по грамматике и пунктуации. Я поблагодарила ее, а затем сделала глубокий вдох и сказала ей, что потеряла словарь. Она посмотрела на меня удивленно, но ничего не сказала, а только достала со своей книжной полки свой собственный большой словарь и протянула его мне. Ее имя, Маделайн Ренфрью, было написано на внутренней стороне обложки. Я обещала ей, что с этой книгой ничего не случится. Всю дорогу домой я беспокоилась, что мне не удастся уместить обе книги плюс дневник под половицей. К полному удовлетворению они прекрасно уместились, как будто это место ожидало именно того, чтобы их туда положили.
 
       22 июля 1941 г.
      Трудно описать, как я чувствовала себя сегодня ночью. Я пишу это при свете фонаря в пещере, которую нашла сегодня после полудня. Никто не знает, где я, даже Кайл, и я боюсь идти домой. Дом более страшен для меня, чем что-либо, что может таиться в этой пещере.
      Я проснулась сегодня рано со странным щекочущим чувством теплоты между ног, и когда я там потрогала, мои пальцы оказались покрыты кровью! Я выпрыгнула из постели и увидела круглое красное пятно на простыне, которое просочилось сквозь нее до матраца. Большое красное пятно было и сзади моей ночной сорочки. Я подумала, что умираю, что, возможно, у меня опухоль.
      Я толкнула Кайла, чтобы он проснулся, рассказала ему о крови и показала пятно на ночной сорочке, а затем стала кричать. Я все время думала, что я умираю, умираю! Но внезапно мне пришла мысль о мрачном небытии смерти, и я ужаснулась. Кайл усадил меня и сказал мне, что я не умираю. Он сказал, что знает, что случилось со мной, и что это нормально. Я все еще с трудом могла этому поверить, потому что сидела, а кровь все сочилась в подложенную тряпку. Я надеялась, что он прав. Он сказал, что у меня «министрация» (Я не уверена в этом слове. Оно было не таким, и я не могла найти его в моем словаре). Он сказал, что это случается с каждой девушкой раз в месяц (!), что означает, что она может иметь ребенка. Он знает это из разговоров с Гетчем, у которого есть три старших сестры. Мне придется носить внизу тряпку в течение нескольких дней, пока кровотечение не прекратится. Кайл сказал, что он думал, что я об этом знаю, а я сказала, откуда я могла знать? Мама никогда не говорила мне о подобных вещах, а друзей у меня нет.
      – Тебе следовало бы иметь друзей, – сказал Кайл. – Ты достойна иметь друзей. Но тебе надо постараться посильней.
      Он только и успел это сказать, а я хотела, чтобы он успокоился, и мы вернулись к тому, что было до того, как он начал свои объяснения. Я не хочу кровоточить! Не хочу никаких детей! И каждый месяц! Это самая большая несправедливость в жизни, которую я когда-либо слышала.
      Когда Кайл говорил мне о друзьях, мама вошла в нашу комнату за простынями. Мы закрыли рты, а когда она увидела мою простыню, она подняла визг, как будто ее ужалила змея. Она быстро стащила простыню с матраца и выбежала за дверь, и мы видели из окна, как она сбежала с крыльца с простыней, завязанной у нее на груди. Она вынесла ее во двор, скомкала в груду возле тигровых лилий и поднесла к ней спичку.
      – Если кровотечение нормально, почему мама сжигает мою рубашку? – спросила я спокойно, как никогда.
      Но Кайл был возле гардероба, вытащил оттуда мои рабочие брюки и рубашку и сунул мне в руки.
      – Одевай это и уходи, пока она не возвратилась, – сказал он.
      – Мне нужна тряпка, – сказала я. Кровь стекала по внутренним сторонам ног, и два маленьких красных кружка образовались на половице, где я стояла, Кайл остановился и посмотрел на пол.
      – Господи, Кэйт, я не думал, что из тебя будет так литься.
      Я снова начала кричать, но он разорвал одну из своих старых рубашек, скомкал куски материи и сунул мне в руки. Я заложила материю между ног и, опираясь на плечо Кайла, зашагала, переставляя ноги, как ножки циркуля. Я стащила ночную сорочку через голову, не подумав, что прошло много времени с тех пор, как Кайл видел меня неодетой, что мое тело изменилось, но изменения происходили так медленно, что мне пришлось посмотреть вниз на мою грудь, чтобы увидеть, что она поднялась. Он залился румянцем, а я подошла ближе, смеясь над его замешательством, но я знала, что у меня нет времени на ненужные смешки.
      Мама снова ворвалась в комнату раньше, чем я смогла выйти, но, казалось, она не замечала, что я и Кайл еще здесь. Она ухватила за угол матрац и потащила его с кровати и из комнаты. Мы слышали, как она тяжело шагает с крыльца, и когда я выглянула из окна, она тащила во двор матрац с кровавым пятном, уже потемневшим от солнца. Папа выбежал из дома и схватил ее за руки, когда она пыталась поднести спичку к матрацу. Мне было стыдно, что папа узнает, что произошло в моем теле. Он забрал спички у мамы и вернулся в дом, а мама села на землю и стала кричать, уткнувшись в руки.
      К этому времени Кайл помог мне выбраться из окна.
      – Я встречу тебя на мельнице, – сказал он (Кайл и я этим летом работали на мельнице).
      Я пошла в лес, выискивая тропинку, где могла бы не уколоть босые ноги, потому что уходя в такой спешке я забыла свои туфли! Я знала, что не смогу пойти на мельницу сегодня не только из-за этого кровотечения, но и из-за босых ног. Я была в той части леса, которую хорошо знала (место, где леса спускаются к полям Ручья Ферри), так что я была удивлена, когда набрела на пещеру. Вся моя жизнь прошла здесь, а я только сейчас нашла ее. Я увидела белку, исчезнувшую за кустами, а когда подошла поближе, я увидела вход в пещеру. Я отклонила один из кустов голыми руками, и там было отверстие, уместившееся на склоне холма. Я зашла внутрь так далеко, насколько солнечный свет позволял мне видеть, и воздух там был удивительно холодным. Я произнесла «Хелло!», и от стен отозвалось эхо.
      Спустя какое-то время я вернулась домой. Ма ушла, а папа и Кайл были на мельнице, так что я провела время, собирая попадавшие фрукты, пропажу которых Ма обычно не замечала. Я взяла туфли и фонарь, словарь, книжку по грамматике и дневник и вернулась в пещеру. Мою пещеру… Когда я впервые осмотрела пещеру с фонарем, я почувствовала себя богатой. Она была похожа на пещеры, которые посещают туристы в Люрзе, хотя и намного меньше. Входная часть была длинной и узкой с наклонным полом, который приводил вас в главную часть, представлявшую одно огромное помещение. Я заметила небольшой туннель, ведущий из задней части. В этом большом помещении были окрашенные в красный цвет скалы, выходящие из пола и потолка. Я поняла, что это сталактиты и сталагмиты, о чем я узнала, когда была в Люрзе. В некоторых местах потолки были по-настоящему высоки, и сталактиты, которые свисали с них, были большими, а сталагмиты, которые поднимались к ним, были высокими. В некоторых местах сталактиты и сталагмиты (моя рука устала писать эти слова) встречались и образовывали стены, которые выглядели как фантастический бархатный занавес, и были также лужи, в которых отражались миллионы изображений сталактитов, нависавших над ними с потолка, и вода была настолько неподвижной, что я не могла сначала определить, были ли это отражения или миллионы сталагмитов, поднимающихся из земли. Я не думаю, что когда-либо видела место более прекрасное, чем эта пещера. Некоторые думают, что рай – это зеленое место, полное растений, но теперь я думаю, что я нашла свой собственный Сад Эдем.
      Я проделала еще два путешествия домой, и теперь уже у меня здесь был мой матрац, повернутый так, чтобы пятна не было видно, и несколько свечей, которые я расставила по пещере на выступах скал. Я также принесла одеяло и сколько-то тряпок из тряпичного мешка для моих женских проблем. Кайл не сказал, сколько времени эта «министрация» должна продолжаться. Я хотела бы разобраться в этом получше. Какую часть себя я потеряю с кровотечением? И какое отношение кровь имеет к ребенку? Я могла поверить, что некий дух нисходит на меня, так же легко, как и тому, что рассказывал Кайл.
      Я собираюсь провести ночь здесь, в моем саду, хотя теперь мне хотелось подать знак Кайлу. Он будет беспокоиться, поскольку я не показывалась на мельнице. Я, трусиха, боюсь вернуться в свой собственный дом. Ремень пугал меня больше, чем когда-либо. Теперь я приверну фонарь и лягу в темноте. Мне здесь не страшно. Ничто в моем саду не может повредить мне.
 
       23 июля, 1941 г.
      Я вернулась домой утром очень рано и пролезла в мое окно. Я разбудила Кайла, положив палец на его губы, а когда он открыл глаза, я увидела, что они были красные, и ужаснулась беспокойству, которое причинила ему.
      – Где ты была? – спросил он. Он говорил зло, но я знала, что он был по-настоящему обеспокоен, я слышала это.
      – Я должна была оставаться вне дома, – сказала я.
      – Нет, тебе это уже не нужно, – сказал он. Он выглядел взволнованным. – Мама сказала вчера, что ты теперь женщина и слишком взрослая, чтобы она тебя хлестала.
      Я знала, что Кайл не лжет, но было трудно поверить, что мама сказала это. Кайл поклялся, что она это сказала. И что она вполне успокоилась после вчерашнего припадка.
      – Пожалуйста, оставайся, Кэти, – сказал Кайл. – Я обещаю, что не позволю ей хлестать тебя.
      Я очень нервничала и оставалась сидеть на стуле в нашей комнате, ожидая приближения времени завтрака.
      Я появилась за завтраком, как будто ничего не случилось. Я была так напугана, что не могла притронуться к яйцам и овсянке, и никто не сказал ни слова, пока папа не ушел на мельницу. Тогда Ма встала, начала убирать со стола и, наконец, сказала:
      – Я рада, что у тебя хватило чувства благопристойности, Кэтрин, чтобы унести этот мерзкий матрац, – сказала она.
      Я боялась повернуться и посмотреть на нее и только слышала, как она громыхает кастрюлями в тазу.
      – Ты теперь взрослая, – сказала она. – Слишком взрослая, чтобы тебя пороли.
      Кайл улыбнулся мне, но затем я увидела, что его глаза расширились, а губы сжались. Он откинулся на своем стуле и крикнул:
      – Ма, нет!
      Прежде, чем я обернулась, Ма ухватила мои волосы и отклонила мою голову назад, а затем я услышала звук ножниц, которые работали прямо рядом с моей кожей. Через мгновение мои волосы лежали густой блестящей желтой грудой на полу.
      Ма положила ножницы на стол, спокойная в полной мере, и вышла из комнаты. В течение минуты я смотрела на волосы, лежащие на полу, и чувствовала слезы, подступающие к глазам. Затем внезапно я перестала бояться. Я смотрела на волосы и не ощущала ничего. Я потрогала колючие торчащие концы волос и совсем ничего не почувствовала. Кайл спрыгнул со своего стула и сгреб волосы с пола. Он приложил их к моей голове, как будто мог пристроить их обратно.
      – Оставь это, – сказала я. – Я хочу показать тебе кое-что. Место, которое я нашла.
      – Но, Кэйт, твои волосы. – Кайл выглядел удивленным, что я не кричу, и не схожу с ума – как, по его мнению, должна была себя вести.
      – Пойдем со мной, – сказала я.
      Прежде чем мы дошли до пещеры, я заставила его поклясться, что он никогда и никому не расскажет о том, что я ему покажу. Я раздвинула кусты, которые находились против входа, и ввела его внутрь. Когда я зажгла фонарь, он вздохнул и издал долгий свист. Я видела, что он изумлен и почувствовала гордость.
      – Я могу уйти от нее сюда, – сказала я.
      Он обошел все вокруг, как я накануне, дотрагивался до сталагмитов, вглядывался в отражающие лужи.
      – Ты не можешь оставаться здесь, – сказал он.
      – По крайней мере, иногда, – сказала я, подумав, однако, как хорошо будет спать здесь в жаркие летние ночи.
      – Нам нужно на мельницу, – сказал Кайл.
      Я потрогала остатки волос, и концы их оцарапали мои ладони, как взъерошенная щетка.
      – Я остаюсь здесь, – сказала я.
      Я провела остаток дня, превращая пещеру в свое убежище. Дом Смита пустовал с тех пор, как в прошлом году они уехали в Западную Вирджинию, поэтому я взяла оттуда стол и стул и притащила их сюда. Я там нашла также много свечей и небольшую конторку, наполненную карандашами и бумагой. В пещере была длинная скала над блестящей лужей—что-то вроде уступа, которая явилась прекрасной книжной полкой для моего словаря и грамматики. Теперь они могут стоять открыто, как им и полагается. Высоко над местом, где я положила матрац, в стене была глубокая ниша, и туда-то я положила мой дневник.

      Бен Александер сидел на кровати в своей хижине высоко над Линч Холлоу с маленькой истрепанной адресной книгой на коленях. Он хватил еще один глоток виски из бутылки, стоящей на полу, и уставился на имена в книге. Валери Коллинс. Она была последней. В течение нескольких последних месяцев он расспрашивал всех, кто что-нибудь знал. Валери была его последней надеждой.
      Она обычно посылала ему поздравительные открытки на Рождество. Она адресовала их ему и Шарон, но он знал, что они предназначались ему одному. Открытки представляли собой всегда изображения Валери с ее питомцами. И с каждым годом она приобретала все большее сходство со своими собаками, гладкими и гибкими. Ее нос становился тоньше и более резко очерченным, волосы длиннее, шелковистее, чернее. Шарон смеялась, прослеживая трансформацию Валери от человека к собаке, не вникая в смысл надписей: «Надеюсь увидеть вас вскоре» или «Люблю вас». Он знал, что Валери имеет в виду его одного. Она не знала Шарон и не принимала ее во внимание.
      Он снова попробовал виски и придвинул телефон к кровати. Конечно, Валери захочет услышать его.
      Телефон был цвета армейской зелени, весь в трещинах, с гофрированным соединительным шнуром, который грозил порваться при каждом обороте наборного диска.
      – Хелло? – Ее голос был мягким.
      – Валери? – Он сел прямее.
      – Кто это?
      – Это Бен Александер, Валери.
      Наступило тяжелое молчание, которое становилось для него уже привычным.
      Имя было воспринято, изображение его лица в газете, тогда бородатого и усталого, прорабатывалось в голове Валери.
      – Поздно, Бен. Я собираюсь лечь спать. Он был близок к отчаянию.
      – Я хотел бы знать, не можем ли мы встретиться? Я теперь живу в долине Шенандоа, но я могу приехать в округ Колумбия – прошло много времени – я теперь разведен. Я не знаю, известно ли это тебе?
      Снова тишина. Затем вздох. Дыхание и собственная смелость завораживали.
      – Бен, истинная правда состоит в том, что я никогда не хотела видеть тебя. Ты, должно быть, слишком изменился за эти годы, если оказался способным сделать то, что ты сделал. Пожалуйста, больше мне не звони.
      Он вскочил, когда она положила трубку, и это было мгновением раньше, чем он опустил свою собственную трубку на рычаг.
      Он сел на край кровати с руками, сложенными на коленях, и сидел так несколько минут. Свет из-за закрытой двери ванной притягивал его к себе, и ему рисовалась бутыль с валиумом на краю раковины. Он получил его несколько месяцев назад, не принял ни единой таблетки. Их там двадцать штук. Вот это будет фокус. Сколько времени понадобится Кайлу, чтобы найти его? Не найдя его на месте утром, Кайл предположит, что он проспал или понадобилось выполнить какое-то поручение. Но после полудня Кайл начнет беспокоиться. И, может быть, вечером предпримет поездку сюда и найдет его. Бен оставит ему записку, в которой поблагодарит за то, что Кайл был единственным, кто ему доверял, за то, что предлагал ему работу на раскопках, когда никто больше не нанимал его, за то, что был другом.
      Он снова выпил. Слишком много выпивки за эти дни. И в одиночестве. Тут не большой выбор. Люди, которые удостоили его согласием на совместную выпивку, не относились к числу тех, кого бы он хотел видеть своими друзьями. К числу людей, которые относились бы к нему сочувственно и понимали, отчего человек может сделать то, в чем его обвиняли.
      Он надеялся, что здесь, в долине, сможет избежать знающих глаз. Но кто-то один или двое знали, и они рассказали остальным. Иногда он чувствовал себя здесь прокаженным еще в большей степени, чем в Аннаполисе.
      Зазвонил телефон, и он ощутил некоторый трепет в груди от старой фантазии, что однажды Блисс наберет его номер, и когда он снимет трубку, услышит ее пятилетний голос, лепечущий:
      – Папочка, когда же ты вернешься из этого путешествия?
      Он поднес трубку к уху. Это был Кайл.
      – Извини, что звоню тебе так поздно, – сказал он, – но сегодня вечером приезжает моя племянница.
      Бен ничего не сказал, все еще оставаясь в плену фантазий о своей дочери.
      – Бен? Вспомнил? Она работает над фильмом о своей матери.
      – Да. Правильно. Иден Райли.
      – Ей необходимо прочувствовать раскопки. Это была такая большая часть жизни ее матери, а ты сможешь использовать дополнительную пару рук этим летом, не так ли?
      Бен представил себе валиум и повернулся спиной к распахнутой двери ванной.
      – Понимает ли она что-нибудь в раскопках? – спросил он.
      – Ничего, но она быстро научится. У тебя нет возражений, не правда ли?
      – Нет, конечно, нет. – Он хотел спросить, как подготовиться к встрече с ней: «Она знает обо мне?» – но не смог. Он узнает по ее глазам, сказал ей Кайл или нет.
      – Конечно, это прекрасно. Присылай ее утром.
      Он повесил трубку и понес бутылку к софе. Включил телевизор быстрым поворотом выключателя и сразу выключил его. Он лег на спину и уставился на коричневое водяное пятно на дощатом потолке.
      Он ненавидел одиночество. И старался избегать его большую часть своей жизни. Он и его старший брат, Сэм, были неразлучны в детстве и близки со своими родителями. У него никогда не было обычных подростковых трудностей. Но они уже пять лет как умерли, и он был рад, что им не пришлось прожить эти последние полтора года. Хотелось думать, что они были бы среди тех, кто считал его невиновным, но он не был в этом уверен. Возможно, им пришлось бы примириться, как это сделали Сэм и Джен. Сэм и Джен были его опорой во время судебного разбирательства. Кроме того, они виделись с Блисс и рассказывали ему после каждого визита, какой она выглядит привлекательной и ни капельки не испуганной.
      – Она красивая, – говорила Джен. – И она спрашивает о тебе. – Он спрашивал Сэма или Джен, действительно ли так было или это они просто утешают его. Ведь прошло много времени, а детская память… Ладно! Кроме того, у нее теперь новый отец, Джефф. Зовет ли она его «папа» с ударением на втором слоге, как это она всегда делала, когда искала его.
      Сэм и Джен обещали оставаться в Аннаполисе после его заключения в тюрьму.
      – Тебе нужно быть рядом с нами, – сказал Сэм. Возможно, они знали то, чего он не знал тогда. Остракизм, с которым он столкнется. Избегая экспедиций, он предложил свои услуги полудюжине университетов, но всеми был отвергнут. И тогда случился звонок Кайла.
      – Почему ты мне не дал знать? – упрекнул Кайл дружеским мягким голосом, который был знаком Бену еще со времен студенчества, со времен начала их дружбы. – Я узнал об этом за бутылкой вина, но хотел бы услышать об этом от тебя самого.
      Тогда Бен рассказал ему так спокойно, как только мог, об обвинении, о судебном разбирательстве, о свидетельствах обвинения, которые выдвигались против него и которые он был бессилен опровергнуть, о тюремном заключении. Затем рассказал Кайлу о том, как он потерял работу и не в состоянии найти ее снова.
      – Я знаю тебя, как собственного сына, Бен, – голос Кайла был твердым и уверенным, – И не обращаю внимания на свидетельства, о которых мне говорили. Никогда не поверю, что ты виновен. Я могу предложить тебе работу здесь – артрит не позволяет мне проводить столько времени на раскопках, сколько раньше. Конечно, это жалкое предложение после того, что у тебя было. Но, пожалуйста, не отказывайся!
      – Нет, это будет великолепно! – С этого дня он начал выбираться из дерьма.
      Сначала он сблизился с Кайлом и Лу. Это очень скрасило его печальное существование, он чувствовал, что их симпатия была искренней. Они втроем ходили смотреть «Сердце зимы» вскоре после его приезда, когда он был еще в оцепенении после месяцев тюрьмы. Кино познакомило его с Иден Райли. Она была известна по образам ангелочков и земных матерей и, что особенно любила Блисс, так это красавицу в фильме «Дитя северной звезды». Но теперь он мог рисовать себе Иден только по этой сцене в комнате отеля с Майклом Кэри. Единственная эротическая сцена в полностью неэротичной картине. Единственный эротический момент в последовательно неэротической карьере. Он не мог выкинуть из головы Кэри, раздевающего ее донага. Со знанием дела… Платье, чулки, трусики, бюстгальтер; оставив ее в черной шелковой комбинации, достаточно открытой.
      Бен хорошо понимал Кайла и Лу, сидевших рядом и смотревших на женщину, знакомую им до мелочей, с ее отроческих лет, женщину, которую они обожали, занимавшуюся любовью с распутным Майклом Кэри. Он слышал, как Лу приглушенно лепетала: «О, мое дитя», и хихикающий ответ Кайла, прежде чем он принял за чистую монету образы на экране. В зале водворилась тишина, казалось, возникло электрическое напряжение. После месяцев полного бесчувствия он был ошеломлен ломотой во всем теле и тоской в груди, которые были далеки от чего-либо сексуального. И в нескольких кратких моментах он ловил себя на мысли, что, может быть, жизнь еще что-нибудь принесет ему, и что не все потеряно в судебном зале Аннаполиса.
      Затем он возвратился в свою комнату к молчащему телефону, оцепенелой пустоте, Кайл и Лу жили своей собственной жизнью, и он не мог проводить каждый вечер с ними. Он проверил реакцию своих старых друзей, одного за другим, на свою рану. Никто из них даже не счел нужным соблюсти приличия. В их глазах он даже не был достоин обычной вежливости. Он стал объектом того пренебрежения, которое они питали ко всему, что есть в мире дурного.
      Он не видел путей выхода из своего одиночества. Виски предоставляло какой-то выход, но он получал от стакана горячительного или чего-нибудь вроде этого всего лишь временное забвение. Таблетки могли обеспечить нечто более постоянное. Но он обещает Кайлу содействие. Он поможет Иден вести раскопки, покажет ей, на что нужно обращать внимание, как систематизировать то, что она найдет. Это было самое меньшее, что он мог сделать для Кайла.

      – Я позвонил Бену, – сказал Кайл, наливая молоко в свою чашку поверх гранул кофе. Лу готовила свои собственные гранулы, как она делала со времен отрочества Иден, когда слово «гранулы» еще не было общепринятым в доме.
      – Он ждет тебя сегодня утром. Я провожу тебя туда после завтрака.
      – Я помню дорогу, – сказала Иден. Раскопки были в поле между пещерой и Ручьем Ферри. Она предпочла бы пойти туда пешком одна, чем вести разговоры с Кайлом.
      – Субсидия кончается в этом году, – сказал Кайл.
      – И что потом?
      – Потом мы сворачиваемся, – пожал плечами Кайл, как если бы его это не касалось. Но она-то знала.
      – Есть ли какой-либо способ получить новое финансирование?
      Он покачал головой и отхлебнул глоток прежде, чем ответить.
      – Слишком большая конкуренция. Маленьким раскопкам в долине Шенандоа трудно выжить. Я могу работать здесь своими собственными руками, но раскопки не вызывают большого доверия без денег.
      Иден потягивала свой кофе, наблюдая, как Лу металась по кухне в своем электрическом инвалидном кресле. От холодильника к тостеру, затем к кофейнику и снова к столу, где она поставила поднос с тостами перед Кайлом.
      – Я готова ко второй тетради, – сказала Иден. Кайл поднял брови.
      – Ты всегда читала быстро. И что же ты думаешь?
      Прошлой ночью она заснула, думая о том, как много из жизни Кайла открывается ей со страниц дневника матери. Вдруг она представила его ребенком на этой же самой кухне, согнувшимся над столом, спасая Кэтрин от побоев, получая их сам. Она поняла его колебания в решении показать ей дневник. Это его история в той же мере, как и Кэйт. Она подумала, что его надо поблагодарить, но вместо этого вновь обратилась к завтраку. Разве она его когда-нибудь за что-нибудь благодарила?
      – Вы были чудесным ребенком, – сказала она. Его улыбка была быстрой и удивленной.
      – А твоя мама?
      – Я не думала о ней как о своей матери до сих пор. Я стараюсь оставаться объективной к тому, что читаю.
      – Х-м-м. – Лу постучала по своей кофейной чашечке кончиками пальцев. – Интересно, как долго это будет тебе удаваться?
      – Достаточно долго, чтобы был написан сценарий, я полагаю. Иден игнорировала вызов в словах Лу, хотя, если быть честной с самой собой, она знала, что ее возражения были бы отклонены.
      – Я никогда не представляла, насколько тяжелым было ее детство.
      – Не тяжелее, чем твое, – сказал Кайл.
      – Ладно, – Иден размешала сливки в кофе, чтобы скрыть дрожь в руках. – Я здесь, чтобы думать о своей матери, а не о себе.
      – Не уверен, что ты сможешь делать одно без другого, милая, – заметил Кайл.
      – Дневник удивительный, – сказала Иден. – Насколько я могу судить, стиль ее письма уже полностью сформировался.
      Кайл позволил ей сменить тему.
      – Она постоянно читала. А наш отец – твой дедушка – постоянно отнимал у нее книги. Я никогда не мог понять, как он отыскивал их.
      – Я должна подумать, кто будет играть ее в детстве. И нам надо найти кого-нибудь, кто играл бы и тебя. – Она подумала, кому она могла бы поручить роль Кайла, ребенка и взрослого. До вчерашней ночи она не представляла, насколько значительной будет его роль.
      – Я бы не возражал, если бы меня взрослого сыграл Роберт Редфорд.
      Лу рассмеялась.
      – Он недостаточно порывист для этого, Кайл. Иден подняла брови.
      – Кайл? Порывист?
      – Ты недостаточно хорошо знаешь своего дядю, дорогая, – сказала Лу.
      – Мне не ясно, с какого возраста Кэйт играть ее буду я. Я уже на пять лет старше, чем ей было, когда она умерла.
      Зазвонил телефон. Кайл встал, чтобы ответить, но повернулся к Иден, прежде чем снять трубку.
      – Ты можешь сойти за восемнадцатилетнюю, милочка!
      Он поговорил по телефону несколько секунд, а затем прикрыл трубку рукой.
      – Это тебя, Иден. Твой друг Майкл Кэри. Можешь поговорить с ним в комнате, если хочешь.
      Она села на удобное место в комнате и ждала, пока Кайл повесит трубку, прежде чем произнести:
      – Майкл?
      – Доброе утро! – Он говорил, как в полусне. – Я звоню тебе из своей постели. – Он зевнул. – Хотел бы, чтобы ты была в ней со мной.
      Она никогда не была в его постели, а он в ее. Хотя она и могла бы себе это представить. Темные волнистые волосы на ее подушке, оттененные длинными ресницами карие глаза, которые сводили женщин с ума.
      – Розы были прекрасны, – сказала она.
      – Я не могу работать без тебя, Иден, – произнес он голосом, тягучим со сна. – Ходил на вечеринку к Софи вчера и ушел в одиннадцать. В одиннадцать! Женщины были прекрасны, и я не мог казаться равнодушным. Не хотелось и напиваться. Все говорили, что я был, как выжатая тряпка. Ты разрушила меня.
      Она улыбнулась.
      – Я упустила тебя.
      – Ладно. Ты всерьез говоришь это?
      Она услышала его движение и оживление, и ей захотелось взять свои слова обратно. Это не был реальный Майкл, которого она упустила, это было его отражение, роль, которую он играл с ней.
      – Не знаю. Что бы я теперь ни говорила, ты лучше не придавай этому большого значения. – Она покосилась на кухонную дверь и тихо сказала в трубку, – Я попала в ловушку благодеяний двух человек, от которых, мне казалось, я убежала годы тому назад.
      – Эй, это все к лучшему! Держи свою цель в уме, крошка. И как только у меня будет перерыв, я приеду к тебе, о'кей?
      Они обсудили это, не вынеся никакого решения. Он будет помогать ей, сказал он. Он может провести какие-либо изыскания, касающиеся самого Мэтью Райли. Но она не могла представить его здесь. Она должна была бы балансировать между ним и Лу с Кайлом.
      – Не знаю, Майкл. Давай договорим об этом снова через несколько дней, о'кей? Она свернула разговор на вечеринку Софи и вновь ощутила почву под ногами. Это был мир, который она хорошо знала, мир, который был к ней дружелюбен и уважал ее статус. Она обосновалась там без чьей-либо помощи и не могла позволить себе потерять его. Без этого нельзя было быть уверенной в своих последующих шагах.
      Дорожка через лес была более узкой и первобытной, чем ей помнилось. Она представила себе испуганную Кэйт, идущую по ней босиком. Дорога казалась бесконечной. Иден начала уже думать, что неправильно повернула, когда, наконец, достигла крутой лесистой насыпи, ведущей в пещеру. Там оказалась свежая тропа, которая зигзагообразно спускалась по склону холма. Это было чем-то новым. Придется прикрывать ее, когда будет сниматься фильм. Когда она была маленькой, она буквально соскальзывала и скатывалась в пещеру и на поле внизу. Но Кайлу с его артритом подобное путешествие теперь было бы ни к чему.
      Она миновала запечатанный вход в пещеру и вышла из леса в поле. Оно простиралось между насыпями и мимо Ручья Ферри, протянувшись от грунтовой дороги до подножия холмов Блю Ридж, примерно на расстояние в милю.
      Участок поля прямо перед пещерой представлял собой археологические раскопки, начатые очень давно еще ее матерью. Теперь там было три котлована, каждый около пяти футов шириной и десяти длиной, находящихся на разных расстояниях от пещеры. Слава богу, что прошлой ночью она не упала в темноте в какой-нибудь из них.
      Раскопки вызвали у нее мрачноватое ощущение. Она не знала, что субсидия истечет в декабре. Сколько она помнила, Кайл говорил о возобновлении этих раскопок после его возвращения с тем, чтобы провести остаток жизни, с удобством изучая свои находки после интенсивной работы в Южной Америке. Лишение субсидий положит конец его мечте.
      Уже остановленные, вскрытые котлованы выглядели заброшенными.
      Медленно проходя мимо первого котлована, она заметила, что раскопки не совсем прекратились. У дальнего угла на коленях стоял человек, занимаясь чем-то в земле. Он находился спиной к ней, и видела она его не более минуты. У него были наушники, подключенные к плэйеру, укрепленному на поясе, и работа кипела под музыку. Его волосы были светло-каштановыми с золотом – цвет Кэсси – и сзади, пожалуй, слишком длинными. Он был в синей тенниске и джинсах. Ноги босые, а сандалии стояли рядом на примятой траве. Иден заметила белый грузовой пикап, который был припаркован в тени вяза возле залива.
      Это, очевидно, напарник, о котором говорил Кайл. Она ожидала увидеть кого-нибудь более близкого Кайлу по возрасту, удовлетворенного перспективой провести свои последние активные годы на маленьких таких раскопках. Она остановилась в нескольких ярдах от котлована, уставившись на бледное, снежно-белое пятно пота на спине его тенниски, на блеклую джинсовку, покрывающую бедра. Даже на этом расстоянии она почувствовала что-то тягостное, одновременно вызывающее и опасное.
      Не думать об этом! Она вздернула подбородок и пошла к котловану, полагаясь на все окружение, как на старую, привычную броню.
      – Вы Бен? – спросила она, подойдя к краю котлована.
      Он вскочил на ноги, стащил наушники с головы и уставился на нее.
      – Извините, я испугала вас, – сказала она.
      – Ничего… неважно. – Он смотрел на нее, его светло-серые глаза отражали солнечный свет, и она позволила ему некоторое время спокойно разглядывать себя. Это было забавно. Она была окружена привлекательными мужчинами в Лос-Анджелесе и ничего не чувствовала. А тут встретила этого потного гривастого парня в дыре, в земле и…
      – Садитесь, – сказал он.
      Она спустилась на край котлована, так что ее колени оказались на уровне его плеч. Он не глядел на нее, регулируя плэйер на своем поясе, и она чувствовала его замешательство. Она воспользовалась этим. Люди часто смущались при знакомстве с ней. Она протянула руку.
      – Я Иден, племянница Кайла.
      – Я знаю. – Он вытер руку о джинсы. Но она все же ощутила своей кожей теплый слой почвы, когда он пожал ее ладонь.
      – Вы собираете материал о Кэтрин Свифт для фильма.
      – Да. Кайл сказал, что вы можете показать мне окрестности. – Он кивнул.
      – Мы можем начать прямо здесь. – Он пододвинул приставленную лестницу, и она спустилась в котлован, чувствуя, как он снизу наблюдает за ней.
      – Я здесь на уровне четвертого тысячелетия. – Бен опустился на колени там, где она его впервые увидела, и показал на площадку размером в фут, вырытую на дне пещеры.
      – Около двух тысяч лет до Рождества Христова. Здесь есть черепки посуды. – Он тронул несколько комков грязи, лежащих на куске газеты.
      – Это они? – Она опустилась на колени рядом с ним.
      – Никакой фантазии. Они тогда не делали ничего вычурного, только функциональное. Это выглядит сейчас как грязь, но будет совсем другое дело, когда вы вымоете их. Вот увидите.
      Он показал ей, как счищать землю с глиняных черепков. Он, казалось, избегал работы, которая могла бы их сблизить. Возможно, застенчивый. Эти ученые часто бывают застенчивыми. Она задавала ему вопросы, надеясь завоевать его доверие и поймать его взгляд. Она хотела снова ощутить притяжение его глаз. Но он отвечал, опустив глаза в землю.
      – Можете работать здесь, а я начну с заднего угла котлована, – сказал Бен.
      В течение следующего часа никто из них не проронил ни слова. Сначала Иден была зачарована своими руками, воображая как камера следит за их движениями, за тем, как мелко растертая земля начинает покрывать ее пальцы. Но плечи стали закостеневать, когда она слой за слоем разгребала землю, ничего не находя. – И она начала понимать, почему эти маленькие комки глины кажутся такими драгоценными.
      – Вам повезло? – наконец обратилась она к нему с вопросом.
      Он рассмеялся, но не обернулся.
      – Уже заскучали?
      – А это естественно? Я имею в виду – ничего не находить?
      – Думайте об этом, как об изучении пространства, тогда факт, что вы ничего не найдете окажется таким же важным, как если бы вы что-нибудь нашли. – Теперь он повернулся и улыбнулся ей. – Вы первая, кто касается этой грязи за четыре тысячи лет. Это помогает?
      Она рассмеялась.
      – Не очень.
      Бен снова сел на край котлована.
      – Ваша мать никогда не спускалась так глубоко. Она была бы восхищена тем, что мы теперь нашли.
      – Где все ее находки?
      – Большей частью в музее в Колбруке, а остаток коллекции у Кайла. Он держит его в старом летнем домике. – Внезапно он усмехнулся и покачал головой.
      – Не могу поверить. Я копаюсь в грязи с Иден Райли. Выглядите, как обыкновенная личность. Не думаю, что узнал бы вас на улице.
      – Это хорошо. Я хотела бы быть здесь инкогнито так долго, как мне это удастся.
      Бен поднял комок земли и изучал его какое-то время, прежде чем раскрошить между пальцев. Он посмотрел на нее.
      – Что вам говорил обо мне Кайл?
      Она пожала плечами, удивленная вопросом. – Только то, что вы – его партнер.
      – Партнер? Вот как он назвал меня?
      – Да. А разве это не так? Бен покачал головой.
      – Иисусе, он удивителен! Я его наемный работник. Я был его студентом, и мы вместе работали в Южной Америке. И это все.
      Это сразу поставило все на свои места. Она вспомнила письма и разговоры о нем. И вспомнила ревность, которую не имела права чувствовать.
      – Вы парень, о котором мне обычно писали Лу и Кайл, – сказала она. – Давно вы их знаете?
      – Я познакомился с Кайлом вскоре после того, как вы… оставили их.
      Иден улыбнулась.
      – Я уверена, что он не называл этим словом мой отъезд в Калифорнию.
      – Он сказал, что вы убежали. Но вам было девятнадцать, верно? Достаточный возраст, чтобы принимать собственные решения.
      – Я думаю, да. – Она стряхнула пыль с шорт и снова взглянула на него. – Бен Александер. Я теперь вспомнила. Он писал о вас все время. Я ревновала. Я полагала, мне хотелось, чтобы они горевали после моего отъезда, а вместо этого они, кажется, предпочли вас. Вы заменили меня.
      Он покачал головой:
      – Это было невозможно. Они обожали вас. И горевали, все верно. Если бы вы приехали хоть раз, вы бы знали.
      Она почувствовала, что щеки заливаются румянцем, и потому снова повернулась к земляному квадрату. Ладно, я лучше опять поработаю над этой старой грязью, подумала она. Нет сомнения, на чьей стороне был этот малый.
      Она знала, что прошла минута, прежде чем он отвернулся.
      Мягкая щетина ее кисти наткнулась на что-то. Она снова и снова очищала это от земли, и под кистью стал образовываться маленький твердый холмик размером около дюйма.
      – Бен? Здесь что-то есть!
      Он сел на землю рядом с ней и смотрел, как она очищает землю с предмета.
      – Теперь поосторожней, – сказал он. – Вы ведь не хотите утратить ничего из того, что вокруг этого?
      – Может быть, лучше вам сделать это, – она протянула ему кисть.
      – Нет-нет, это ваше. Вы сделаете аккуратно.
      Он был так близко, что она ощутила, как от его кожи пахнет солнцем. Она отодвинулась ближе к холодной земляной стенке котлована. Она не знала таких мужчин, как он. Все ее знакомые мужчины были актеры, узнаваемые в ролях, которые они играли. Это были или веселые головорезы, или сильные и ловкие любовники, совершенным представителем которых был Майкл, а другие его только копировали. Они были, как персонажи комиксов.
      Что может быть безобидней, чем бумажный человечек?
      Когда она думала о мужчинах в своей жизни, она даже не причисляла к ним Уэйна. Он не рассматривался как мужчина. Извини, Уэйн, но это так. Это было одной из причин, почему она обратила на него внимание. Его асексуальность. Его безобидность. Она была тогда почти ребенком, искавшим кого-нибудь надежного, чтобы опереться. Но человек, находящийся теперь рядом с ней, казался всем, чем угодно, только не асексуальным, всем, чем угодно, только не надежным.
      Он казался сотворенным из ртути – в первую минуту, и из бронзы – в последующую. Она наблюдала, как его пальцы бегали в земле. Он был мужчиной другого типа, чем Уэйн или Майкл. Совсем другого.
      Холмик был теперь размером с серебряный доллар.
      – Это керамика? – спросила она.
      – Да, и, похоже, это будет самый большой обломок, который я когда-нибудь видел в этом котловане.
      Она бросила на него извиняющийся взгляд.
      – Я сожалею.
      – Не будьте глупой. – Он жестом указал ей продолжать.
      Холмик рос, пока ее кисть, наконец, не наткнулась на основание. К этому моменту круглый кусок глины был больше ее руки.
      – Счастье новичка, – сказал Бен. Он встал, чтобы взять планшет с края котлована и нанести находку на карту. Затем осторожно подвел под нее пальцы и поднял. Он поднес ее Иден.
      – Это часть чаши. Почти десять дюймов в диаметре. – Он провел пальцем по выпуклой поверхности керамики. – В это время они начали смешивать глину с растительными волокнами. Чем глубже мы пойдем, тем меньше будем находить керамики. Она будет заменяться каменными чашами. – Он завернул находку в кусок газеты и положил на край котлована.
      Было около полудня. Она хотела посетить архивы в Винчестере, прежде чем они закроются.
      – Я приду сюда утром, если у вас все будет в порядке, – сказала она. Работа в котловане дает ей время усвоить то, что она прочтет в дневнике.
      – Останьтесь на ланч, – сказал Бен. – У меня есть два сэндвича.
      – Я не хочу отнимать у вас ланч. Он погладил свой пустой желудок.
      – Мне и в самом деле нужны два сэндвича.
      Они взобрались в кузов пикапа и сели под тенью вяза. Под ними плескался Ручей Ферри, и Иден был слышен скрип подвесного моста, который перекрывал всю ширину Ручья.
      Она играла на этом мосту ребенком. Кэсси будет, наверно, любить его.
      Он бросил ей пиво из холодильника и протянул сэндвич с сыром. Она усмотрела внутри два оранжевых ломтика американского сыра, айсберг салата – латука, майонез, кетчуп и прикусила губу.
      – Это из-за кетчупа, да? – спросил он. Она кивнула.
      – Немного необычно.
      Он протянул ей простой кусок хлеба из собственного сэндвича.
      – Хотите музыку? – Он включил плэйер, все еще прикрепленный к ремню. Музыка была быстрой, полной аккордов. Слова звучали на французском. Она посмотрела на него вопросительно. – Это счастливая музыка. Я понятия не имею, о чем они поют, но мне приятно. Вы не говорите по-французски? – Он смотрел настороженно, пока она не покачала головой. – Ладно. Это все нарушило бы, если бы я узнал, что они говорят. Так я могу воображать, что они поют о том, чего я хочу. Заставляю следовать моему настроению.
      Она улыбнулась, могла ли она подумать еще несколько часов назад, чтобы он стал ей близок? Он отклонился к стенке грузовичка.
      – Я прочитал большую часть книг вашей матери, когда был ребенком. Они полны приключений.
      – Боюсь, что все приключения моей матери совершались только в ее мозгу.
      – Я пытался прочесть одну из них моей дочери, но она больше любит смотреть кино. Типичный ребенок, я полагаю. Она ваша большая поклонница.
      Так, он женат. Она не могла сказать с уверенностью, испытала она облегчение или разочарование.
      – Я говорил ей, что некоторым образом знаком с вами, – сказал он.
      – Теперь можете сказать ей, что мы действительно знакомы. Я была бы счастлива познакомиться с ней, если вы не возражаете.
      – Ну, я не вижу ее так часто. Она живет с моей женой.
      – О, а где живет ваша жена?
      – В Аннаполисе. – Он вытянул нож перед собой.
      – Ваша дочь примерно того же возраста, что и моя Кэсси, верно? Вам, вероятно, рассказывали о ней Лу и Кайл?
      – Кэсси. Всякий знает о ней, разве нет? Включая все интимные детали, как долго вы старались забеременеть, как вы провели три последних месяца беременности на постельном режиме, и т. д.
      Она сделала мину. Уэйн говорил, что ему надоели люди, обсуждающие интимные детали их жизни, стоя в бакалейных лавках.
      – Как вы переносите такое вмешательство в частную жизнь? – спросил Бен.
      – Иногда мне не удается быть к этому терпимой. – После «Сердца зимы» ее лицо было на стольких журнальных обложках, что она потеряла им счет. Это было хорошо, пока Уэйн не ушел. Тогда ей хотелось совсем исчезнуть с глаз публики.
      – Итак, о чем вы собирались писать сценарий?
      – Сначала надо разобраться. Я думаю, надо покопаться в мозгу Кайла, поскольку он единственный из тех, кто еще жив, хорошо знал Кэйт. Но вчера вечером он сказал мне, что она вела дневник. Это очень облегчает мою работу, хотя там двенадцать тетрадей, и Кайл планирует давать их мне по одной.
      Улыбка медленно тронула лицо Бена.
      – Он хочет задержать вас здесь, насколько это ему удастся. Он был так возбужден, когда вы приехали.
      – Не знаю почему. Я не дала ему самых приятных лет в жизни. Так или иначе – не хочется буквально воспроизвести дневник, тем более, у меня есть свой замысел, как ее представить. – Она посмотрела на него. – А что вы думаете о ней? Я имею в виду, как один из тех, кто знает о ней только из средств информации?
      Он откусил кусочек сэндвича.
      – Как об одиночке, – сказал он. – Женщина, которая ставила одиночество превыше всего. Мне трудно понять это. Что касается меня, то я скорее брошусь под поезд, чем проведу жизнь один.
      – Вот именно, – сказала Иден. – Никто не понимает ее из-за того, в каком свете ее представляли прежде. Я же хочу представить ее нормальной. Хочу, чтобы люди, посмотрев этот фильм, могли относиться к ней так, чтобы не думать о том, что тут снова наплодила Кэтрин Свифт.
      – Сколько ей было лет, когда она начала вести дневник?
      – Тринадцать.
      – О чем может писать тринадцатилетняя?
      – О личном. Она была живая и импульсивная. И одинокая. Другие дети не любили ее. Она ввязывалась во множество неприятностей. Когда у нее первый раз случились месячные, ее мать – моя бабушка – была настолько безумной, что отрезала у Кэйт все волосы. Так что она убежала. Вот тогда-то она и нашла пещеру.
      Бен смотрел в сторону пещеры.
      – Вы помните, на что она похожа изнутри? – Он почти прошептал этот вопрос, как если бы понимал, что пещера является субъектом, к которому надо относиться с уважением.
      Иден посмотрела через поле на лесистую насыпь. Она могла выделить темную заплату на деревьях, там, где валуны отмечали вход в пещеру.
      – Мне было четыре года, когда они запечатали ее, – сказала она. – Мои воспоминания очень туманны.
      – Закройте глаза.
      – Что?
      Бен положил свой сэндвич.
      – Мой брат нелюдим. Когда я не могу чего-нибудь вспомнить, он говорит мне, чтобы я закрыл глаза, и постепенно картина возникает в моем сознании.
      Иден послушно закрыла глаза и отклонилась назад к холодному металлу пикапа. Сначала она могла только сконцентрироваться на шуме Ручья Ферри, струящегося под ними. Но затем она услышала «клак, клак, клак» клавишей пишущей машинки, заглушенных ватой, которую мать закладывала в уши. Она почувствовала холодный воздух на своих руках. Пещера была скудно освещена фонарями, свисающими со стен, и свечами, установленными здесь и там на полу и на каменных выступах. Помещение было полно теней. Иден играла со своими друзьями, сталагмитами. Она забыла о них, холодных, гротескной формы, образованиях, которые в ее четырехлетнем воображении принимали человеческие формы.
      Мать сидела на деревянном стуле, огромная черная, чудовищная машинка стояла на столе перед ней. Листы бумаги были разбросаны на полу пещеры вокруг ее стула. Ее лицо было расплывчато. Иден могла видеть только руки, гладкую и шелковистую кожу, гибкие пальцы, коротко стриженные ногти. Ее руки не останавливались. «Клак, клак, клак»… Иден открыла глаза. Бен смотрел на нее, кусая губы.
      – Я боялся, что вы там застрянете, – сказал он.
      – Я вспомнила сталактиты и сталагмиты. Тити и мити, как называла их моя мама. Они заполняли пещеру. Они были моими партнерами. Я играла с ними, пока она печатала, а когда заканчивала на этот день, она сжимала меня в объятиях у себя на коленях и читала мне.
      Ее голос стал мягче, глубже, выдавая ее состояние. Она забыла, что надо быть осторожнее, не задевать струн, связанных с любовью.
      Бен наклонился и коснулся ее колен.
      – Этот фильм вам нелегко будет сделать.
      Она вовсе не собиралась сказать так много, так открыться. С каждым словом она делала себя более уязвимой.
      – Я не думаю, что это будет трудно. – Она встала и спрыгнула с пикапа, устранив теплоту его пальцев со своих колен. – Мне лучше пойти. Спасибо за сэндвич.
      – Вы мне объясните, как это делать? – спросил он.
      – Что?
      – Менять так быстро свои чувства. – Его глаза сузились.
      – Я не понимаю, что вы имеете в виду?
      – Я думаю, что понимаете. Минуту назад вы были печальной, в следующую минуту – все прекрасно в этом мире.
      Она вздохнула, уступая.
      – Честно говоря, я в этом сильнее. – Она приложила руку к губам и посмотрела в направлении пещеры. – Моя защита идет отсюда. Обычно я могу считать, что все прекрасно, пока на самом деле не начинаю в это верить.
      – Фью! Я научу вас копать, если вы научите меня, как это делать. Как насчет обеда сегодня вечером? Так, между прочим. Конечно, как вы понимаете, платонического. – Он улыбнулся. – Я имею в виду, я в курсе насчет вас и Майкла Кэри.
      Она простонала:
      – Майкл и я – только друзья! А почему вы хотите пообедать со мной, если вы уже все знаете обо мне?
      Он проигнорировал ее вопрос.
      – Я буду ждать вас в семь.
      Она хотела пойти. Это будет легче, чем обедать с Кайлом и Лу.
      – Может быть, мне где-нибудь встретить вас? – Тогда она сможет контролировать ситуацию.
      – В семь у Сахарного Холма, – сказал он. – Кайл расскажет вам, как туда добраться. Не забудьте захватить свой черепок, чтобы произвести впечатление.
      Она перешла через поле к котловану, подняла черепок и направилась к насыпи, все время ощущая на себе его взгляд. В чем состояла его игра? Она хочет познакомиться с его дочерью. Он не взволновал ее тем, что произошло. Он может написать домой, что знаком с Иден Райли. Нужно надеяться, что у него нет иллюзии, что она будет спать с ним. Может, он хочет добиться хорошего отношения Кайла, чтобы ускорить продвижение по лестнице карьеры. Он, должно быть, скучает на этих маленьких ограниченных раскопках. Или… Может ли он быть так одинок? Неважно, каковы его мотивы. Она знала, что когда пойдет пешком через лес к дому, спасаться надо будет ей, а не ему.

      Сахарный Холм был любимым рестораном Бена в округе. Ему нравилась сельская атмосфера, запах дерева. Внутри всегда было темно, что помогало ему чувствовать себя инкогнито. Посреди столов была танцевальная площадка, а вдоль стен располагался бар.
      Он сел за стол в темном углу, наблюдая за дверью, стараясь вспомнить, случалось ли ему обедать за последние полтора года с кем-нибудь еще, кроме Кайла и Лу, или Сэма и Джен. Нет, не случалось. Поэтому он чувствовал себя нервозно. Он быстро встал, когда увидел Иден у двери. Она остановилась в нерешительности, привыкая к полумраку. Он шагнул к ней. Темно-белокурые волосы ее были распущены, как это было сегодня утром. Шея была длинной и гибкой, как и вся она, но в ней была и твердость, которая привлекала его. Возможно потому, что это было противоположно хрупкости Шарон. Она выглядела так, как если бы могла преодолеть все, что встретится ей на ее пути. Она не легко бы стушевалась.
      Он снова подумал, насколько она неузнаваема. Хорошо. Он и не хочет привлекать к ней внимание.
      Иден улыбнулась, когда увидела его, и пожала руку, которую он протянул ей. Он провел ее к столу, усадил, протянул меню.
      – Чего бы вы хотели из бара? – спросил он.
      – Вина, – сказала она. – Какого-либо белого.
      Он заказал из бара для Иден вина, а для себя пива. Когда усмехающийся бармен протянул ему выпивку, он подмигнул Бену:
      – Она немного старовата для вас, не так ли?
      Бен обошелся без комментариев. При других обстоятельствах он мог бы сказать что-нибудь резкое, чтобы защитить самого себя. Но не хотелось начинать этот вечер таким образом.
      «Не обращай внимания, – сказал он себе. – Не допускай, чтобы это задело тебя».
      Но к тому времени, когда он поставил вино перед Иден и сел на свое место, колени уже тряслись. Эта фраза бармена вывела его из равновесия. Он не был столь неизвестен здесь, как бы ему хотелось. Он потягивал свое пиво, наблюдая, все ли глаза в комнате сфокусированы на нем и Иден.
      – Вы часто сюда приходите? – спросила Иден. Он кивнул.
      – Я полагаю, это стало привычкой.
      Старшая официантка, Рут, возникла возле его стола, оранжевая помада подчеркивала наружный контур губ.
      – Вам то, что обычно? – спросила она Бена.
      – О, нет. – Он был в привычной ситуации. – Мне сегодня пирог с крабами.
      Его бросило в жар, и краска поднялась от шеи и щек. Если бармен знал о нем, то и Рут должна знать.
      – Я хотела бы фаршированную камбалу. – Иден невинно улыбнулась Рут.
      Он был уверен, что Рут пошлет ему взгляд, полный отвращения, как только направится на кухню. Он никогда бы не привел сюда Иден, если бы мог предположить, что где-то есть место, где его никто не знает. Но здесь был дансинг. Почти каждый вечер он наблюдал за танцующими парами, размышляя, есть ли у него шанс когда-либо снова прижимать к себе женщину.
      – Вы любите танцевать? – спросил он.
      – Да, люблю.
      – Оркестр скоро начнет.
      Она кивнула, опустив глаза и потягивая свое вино.
      – Что Кайл подумал о вашем черепке?
      – Он подумал, что это вы подложили его, чтобы я нашла.
      – Он отмыл его для вас?
      – Да. И я нарисовала на задней стороне маленькие номера.
      Он взболтал пиво в стакане, раздосадованный своим смущением. Ой хорошо чувствовал себя утром, как только понял, что Кайл не говорил ей о нем, но не мог избавиться от чувства, что каждое его движение здесь изучается другими посетителями и персоналом. Нужно было поддерживать какой-то разговор с ней, а не с самим собой.
      – Вы кажетесь погруженным в думы, – сказала она.
      – Я пытаюсь придумать для вас такой вопрос, ответ на который я бы знал заранее.
      Она рассмеялась, и бриллиант, который она носила на шее, заиграл от света с танцевальной площадки.
      – Скажите мне, что вы знаете, и мы сможем исходить из этого.
      – Хорошо… Вы разошлись с мужем около года назад. – Его напарник по заключению читал «Нэйшенел Инквайрер», и там это было на первой странице. Снимок темноволосого мужчины рука об руку с рыжеволосой женщиной, заголовок большими буквами провозглашал что-то вроде «Иден Райли сокрушена связью ее мужа и учительницей из Пенсильвании». Там был маленький снимок Иден в нижнем правом углу с лицом, искаженным эмоциями.
      Возможно, они что-то выдернули из какого-то фильма и вклеили вне контекста в газету. Тогда, сидя на кровати перед тлеющей золой в своей холодной камере, он почувствовал к ней жалость. Он понял, что это равносильно тому, чтобы ваша жизнь раздавалась массам по кусочкам.
      – В следующем месяце будет год, – сказала она. – А что насчет вас? Как давно вы в разводе?
      – Мы разошлись около полутора лет назад и развелись в прошлом январе. – Он не мог позволить ей задавать вопросы. – Ваш муж был юрист, верно?
      – Ага.
      – Вы были счастливы получить право опеки?
      – Он отважно боролся.
      – Я был в этом уверен. Юристы не относятся к числу людей, которых я люблю. – Он уставился в свое пиво. Боже, он говорит, как идиот! – Вокруг вас, должно быть, всегда было много людей, – сказал он.
      – Не много. Ни одного, от кого бы я почувствовала заботу.
      – Сколько вам было лет, когда вы с Кайлом и Лу приехали в Нью-Йорк?
      – Тринадцать.
      – А ваши дедушка с бабушкой заботились о вас до этого, верно?
      – Мой дедушка и его вторая жена. Вы, должно быть, знаете историю моей жизни, не так ли?
      – Кайл и Лу много хвастали. И они влюблены в Кэсси.
      Ее лицо осветилось, и он понял, что нашел верный тон. Ее прекрасные белые зубы сверкали в улыбке, когда она рассказывала ему о своей дочери. Была единственная проблема – он не мог слушать. Было слишком трудно слышать о четырехлетней девочке. Ему хотелось сказать: «Блисс тоже поступает так», или «Да, мне хорошо известно то, о чем вы говорите», но он не мог. Вместо этого он отключился от ее слов и сосредоточился на теплой голубизне ее глаз.
      – Кэсси будет здесь в июле, – сказала она. – А ваша дочь приедет к вам этим летом? Они могли бы играть.
      – Ш-ш! – Он быстро накрыл ее руку своей, так как Рут поставила перед ними тарелки, и он показал ей глазами, чтобы она молчала, пока официантка не отойдет. – Сожалею, – сказал он, убрав свою руку и взяв вилку. – Нет, ни в это лето, ни в какое другое.
      Иден нахмурилась.
      – Что-нибудь не так?
      – Нет. – Он отрезал ломоть пирога с крабами аккуратно, с большой сосредоточенностью. Он не смотрел на нее и почувствовал облегчение, когда она, наконец, взяла вилку и начала есть. Как мог он допустить мысль, что когда-нибудь снова будет иметь нормальные отношения с женщиной? И с Иден Райли? Иисусе, Александер?
      Он думал о ней всю вторую половину дня, надеясь, может быть, что-нибудь произойдет между ними, что-то краткое, короткое взаимодействие. Он не просил многого.
      Когда она сказала, что они с Майклом Кэри были только друзьями, не значит ли это, что она проявила к нему интерес? Безумие! Эта женщина – обладательница приза Академии кинозвезд. Каждый человек в этом ресторане знает ее имя. Она носит огромный бриллиант на шее. Ее дочь уехала туда, где будет окружена исключительной заботой. Она живет в прекрасном доме на берегу океана. Он может представить это – жара, вечеринки на воздухе, ароматном воздухе Калифорнии. Он увидел ее снова в той сцене в отеле со смуглым привлекательным Майклом Кэри. Насколько он смешон, думая, что она может заинтересоваться им. В какой-то момент он мог бы иметь шанс, но не теперь. Он едва смог обеспечить головку салата – латука и сыр в холодильнике и какой-то кров над головой. Он хотел рассказать ей о доме, которым владели он и Шарон, который он сам спроектировал. Хотел рассказать, что имел работу, которая обеспечивала ему уважение всего археологического сообщества. Но тогда он должен был бы объяснить почему все это он потерял.
      Она ела третью из своих камбал, когда вдруг положила вилку.
      – Бен, я не очень понимаю, что здесь происходит, но вы выглядите так, будто находитесь где угодно, но только не здесь со мной. Мы не будем вытаскивать это, о'кей? Поговорим об этом вечером.
      – Нет, – он снова схватил ее руку, охваченный паникой. – Простите меня. Мне действительно есть о чем подумать, но я не хочу еще уходить.
      Оркестр начал играть. Ему нравился этот оркестр. Разновидность старого рок-н-ролла. Он добавлял в звучание каждой песни немного музыки в стиле «кантри», и это было то, что надо. Он наблюдал за парой, вышедшей на танцевальную площадку.
      – Давайте потанцуем, – сказал он, вставая. Если двигаться, то можно и не разговаривать.
      Оркестр заиграл старую песню братьев Дубби. Это был быстрый ритм, и Иден легко двигалась с ним. Он был рад видеть ее снова улыбающейся, когда они кружились по площадке.
      Следующая песня была медленной, и Иден не заметила, когда он притянул ее поближе. Мягкий шелк ее волос коснулся его щек, когда она перенесла свои руки с его плеч на шею, удивляя его, поражая его. Он закрыл глаза под взглядами других посетителей. За этот последний год он много размышлял о том, будет ли у него когда-нибудь снова любовь, согласится ли какая-нибудь женщина быть с ним.
      Он даже не был уверен, сохранил ли он физическую способность. Он никогда не предполагал, что оскорбление его сексуальных чувств будет иметь для него такие роковые последствия. Сможет ли он когда-нибудь прикоснуться или испытать прикосновение без стыда и чувства вины?
      Может быть, Иден… Боже, она улыбается заинтересованно. Во всяком случае, более, чем по-доброму. Он пытался думать о черепке, который она нашла сегодня утром; очертания бара Сахарного Холма, звуки музыки – все это воздействовало на его эрекцию. Но испугавшись, что это станет настолько явным, что она сможет почувствовать, он резко отодвинулся, так, что она уставилась на него, опустив руки на его бока.
      – В чем дело? – спросила она.
      – Давайте сядем. – Он повел ее назад к столу, взяв под локоть.
      Она села и взялась за свой кошелек.
      – Я думаю, мне лучше уйти.
      – Нет, Иден, пожалуйста, не надо!
      – Не думаете ли вы, что должны развлекать меня, потому что я племянница Кайла? – ее щеки покраснели.
      – Нет.
      – А я думаю, да. Не похоже, что вы хотите быть здесь со мной. Это мило, но, пожалуйста, не используйте меня, чтобы оказывать любезности Кайлу, или пускать мне пыль в глаза, или…
      – Но это вовсе не то, что я делаю. – Он был несправедливо обвинен. Это чувство было слишком знакомо.
      – Я собираюсь уйти. Я увижу вас утром на участке.
      – Позвольте мне вас проводить. – Он не хотел, чтобы кто-нибудь видел, как она ушла от него.
      У машины он положил руку ей на плечо и повернул к себе.
      – Это была моя ошибка. Прошло много времени с тех пор, как я был с женщиной и хотел, чтобы все было хорошо, на всю железку.
      – Увидимся завтра. – Она села в машину и рванула с места так, что из-под колес полетел гравий.
      Он медленно забрался в свою каморку. Разделся, а затем, прежде чем лечь, положил на подушку свою рубашку, потому что она пахла Иден. Он забыл погасить свет в ванной и думал о пилюлях на раковине, но был слишком усталым, чтобы идея самоубийства восторжествовала этой ночью.
      В слабом свете из ванной комнаты он мог видеть фотографию Блисс, прикрепленную к раме зеркала его кухонного шкафа, и он отвернулся лицом к стене от этой фотографии, от своего прошлого.

       2 октября, 1941 г.
      Мама умерла.
      Я смотрю на эти слова и не могу поверить в их реальность. Кайл нашел ее, и я знаю, что это было плохо для него. Мы оба слышали выстрел. Это было вчера поздно ночью, и я спала так крепко, что подумала, что это мне снится. Я подумала, что мама, наконец, выстрелила в индейца, но затем услышала, как Кайл выскочил из постели и побежал в холл. Я поднималась медленно, как будто что-то меня удерживало, говоря, что для моего собственного блага не надо спешить. Пока я добиралась до гостиной, Кайл запер дверь, чтобы я не могла войти. Он, казалось, стал взрослым за эту ночь, и его плечи заполняли почти весь дверной проем. Фонарь светил из комнаты, а его лицо было в тени, но слабый лунный свет проникал в дом, все вокруг его глаз было окрашено бледностью, и они были большими, круглыми и неподвижными.
      – Что случилось? – шепнула я, пытаясь проскользнуть мимо него в комнату, но он схватил меня за руки.
      – Не входи, – сказал он, – это мама. Она застрелилась.
      – Насмерть? – спросила я.
      Кайл кивнул и вошел внутрь, потому что в холл пришел папа и хотел войти в гостиную. Мы прислушивались к его реакции, но ничего не последовало. Не было более молчаливого человека, чем папа. Я хотела посмотреть на нее, чтобы удостовериться, что она умерла, но Кайл не позволил мне войти.
      – Это в голову, Кэйт, – сказал он, и я заметила, что он не смотрит в ту сторону. Я не могла представить, что ружейный выстрел может сделать с чьей-нибудь головой.
      Думаю, что я нехорошая, потому что мне хотелось рассмеяться. Мне стыдно об этом писать, но это правда, и это единственное место, где я могу сказать правду. Мне было трудно удержаться от смеха. Только остановившейся взгляд Кайла удержал меня от этого. Я хотела сказать:
      – О, Кайл, мы Свободны!
      Затем вышел папа. Он стоял в коридоре, свесив голову, затем поглядел на меня.
      – Она никогда не была в порядке, с тех пор как у нас появилась ты, Кэти.
      Я была поражена, но видела, что он не сердится на меня. Его голос был мягким, и он погладил меня по голове, чего никогда не делал прежде.
      – Не вини себя, девочка, – сказал он. – Это не твоя ошибка. Это лучшее, что она могла сделать. Теперь она обрела мир. Теперь мы все обрели мир.
      Кайл и я остались дома и не пошли в школу, но я пришла сюда в мою пещеру, а Кайл остался, чтобы сделать все необходимое в гостиной. Я спросила, не могу ли я помочь, но он сказал, что не хочет, чтобы я помогала. Перед этим он пришел сюда и рассказал мне обо всем, что видел, и это слишком ужасно, чтобы писать здесь. То, что она с собой сотворила, не может быть изложено на бумаге. Но я заставила себя слушать Кайла, потому, что он сказал, что должен об этом рассказать. Он сидел на диванчике, который он и помог мне принести из дома Смита, и его голос был монотонным, не повышающимся и не понижающимся, и он размеренно рассказывал мне одну ужасную вещь за другой. Его взгляд изменился после всего, что он видел, и мне хотелось, чтобы папа не сказал тех слов, что мое рождение принесло все это, потому что я чувствовала вину за горе на лице моего брата.
 
       3 октября, 1941 г.
      Я получила ужасный удар вчера ночью. После того, как я вышла из пещеры, нашла папу сидящим на ступеньках дома, и спросила его, что он имел в виду, когда говорил, что мама не была в порядке с тех пор, как я появилась. Он держал бутылку виски и сделал пять долгих глотков, прежде чем заговорить.
      – Мама тебе не родная мать, – сказал он. Он начал объяснять, что у мамы была сестра по имени Сисси, и что это она была моя мама. Она покончила с собой через несколько дней после моего рождения, потому что она не была замужем. Мама очень тяжело переживала потерю Сисси, и папа и мама взяли меня. – Мы удочерили тебя, – сказал папа. – Оформив это, мы сделали тебя и Кайла братом и сестрой.
      – Ты не мой настоящий папа, – сказала я.
      – Я твой папа так или иначе, девочка, и не думай ничего другого. – Он был наполовину злым, наполовину грустным, и я подумала, что лучше не задавать ему новых вопросов.
      Сначала я не собиралась ничего говорить Кайлу. Но вчера ночью я плакала в постели и не могла остановиться, пока он не пришел и не обнял меня… Он думал, что я плакала о маме. Но тогда я рассказала ему то, о чем мне говорил папа, и он все время повторял:
      – Это не может быть правдой, не может быть! – Но я сказала, что знаю, что это правда. Я крепко прижалась к нему, потому что боялась, что он будет испытывать ко мне другое чувство и, может быть, никогда меня больше не обнимет. Но он сказал:
      – Кэйт, мне неважно, кто была твоя мама, ты всегда будешь моя сестра.
 
       20 октября, 1941 г.
      Папа в эти дни больше говорил. За обедом, когда он поел, он отодвинул свой стул и заговорил про мельницу или про работу, которую надо делать по дому. Главным образом, он говорил о маме, я была удивлена, как сильно он тоскует по ней. Я думаю, что он тосковал не по реальной маме, которую я знала, а по той женщине, которой она была давным-давно, до моего рождения.
      – Она была так прекрасна, – сказал папа, глядя в окно. – И она умела петь.
      Я пыталась представить маму поющей, но это было невозможно.
      – И танцевать тоже, – сказал он и улыбнулся. – Держу пари, вы никогда бы не подумали, что ваша мама умеет танцевать. Она была на танцевальной площадке как ангел с крыльями, свободная и легкая. Она всегда улыбалась. – Папа посмотрел в свою пустую тарелку, а я попыталась вспомнить, когда в последний раз мама улыбалась, и не смогла.
      – А какая была моя мама, папа? – спросила я.
      – Сисси? Прекрасная, как лепесток цветка. Все мальчики любили твою маму, что и было частью проблемы, как я полагаю. Ей стало стыдно, когда у нее появилась ты, и она не знала даже, кто был твой отец. Люди подло обошлись с ней. Догадываюсь, что она не думала, что ей после этого много осталось жить. Но мама захотела принять тебя. Она хотела детей больше всего на свете, – сказал папа. – Когда ты родился, Кайл, она сжала тебя в объятиях, поцеловала и спела тебе. Она была в полном порядке после твоего рождения, счастливая, какой я никогда ее не видел. Глаза все время блестели. Она взяла тебя на ярмарку, чтобы всем показать. Затем, когда Сисси покончила с собой, и ты пришла к нам, – сказал папа и посмотрел на меня, – она заболела. Что-то с грудью. Я думаю, это была первоначальная причина ее настроения. Она не смыкала глаз ночи напролет из-за кашля. Такова была твоя колыбельная, Кэйт, – мамин кашель. У нее не было сил, чтобы в достаточной степени ухаживать за тобой. Тогда она начала видеть вещи, которых на самом деле не было, воображаемые вещи. Я думаю, это было вызвано тем, что она недостаточно спала. Она совершенно изменялась от ночи ко дню. Она даже после этого не получала радости от Кайла.
      – Я сожалею, папа, – я едва могла глядеть на него.
      – Нет, Кэйт, – сказал он. – Не стыдись себя самой. Может быть это было решено свыше, чтобы она годами ухаживала за двумя детьми, расплачиваясь за увлечение своей сестры. Слишком много сразу для любого.
      Папа встал и положил свою тарелку в тазик, и я встала тоже, чтобы пойти в свою пещеру, где, я знала, сразу почувствую себя лучше. Папа повернулся ко мне.
      – Не знаю, где ты проводишь все свое время, девочка, – сказал он.
      Я посмотрела на него, внутри у меня все перевернулось.
      – Ты прячешься там? – спросил он.
      – Да, папа.
      – Тогда иди.
      Мне было так грустно в тот вечер. Была женщина, которая была моей матерью и которую я никогда не знала. Прекрасная, как лепесток цветка и опозоренная моим рождением. И мама. Похоже, она была нормальной матерью, пока я не появилась. Прекрасное, светлое существо. Я разрушила жизни двух женщин.
 
       2 декабря, 1941 г.
      Мисс Крисп думает, что я хорошая писательница, также как думала миссис Ренфрью. Я написала рассказ о девочке, которая нашла в пещере сокровище – драгоценные камни – и мисс Крисп прочла его вслух всему классу. Она читала с придыханием, с паузами в местах, где я никогда бы не подумала сделать паузу, и мой маленький рассказ звучал, как поэма. Я слушала в нервном возбуждении, как она читала, и едва могла дышать. Затем она сказала:
      – У тебя настоящий талант, Кэтрин.
      Она произнесла «настоящий», и все повернулись ко мне. Я слышала, как Сара Джейн шепнула что-то Присцилле, а Присцилла хихикнула. Я ненавижу Присциллу! Когда в этом году начались занятия, она спросила меня, почему я отрезала волосы. Она сказала, что у меня была единственная красивая вещь, и я ее лишилась. Я знаю, что я самая некрасивая девочка в классе. У всех из них длинные волосы, с заплетенными в них лентами; а у Сары Джейн есть ямочки на щеках, о которых Кайл говорил, что тут ничего не скажешь. Когда он говорил что-то подобное, восхищаясь Сарой Джейн или другими девочками, я чувствовала что-то вроде сердечного приступа. Действительно, в моей груди живет боль, и однажды я упаду мертвой из-за нее.
      Кайл сидит в моей пещере ночью (мы завернулись в одеяла, потому что довольно холодно, хотя в пещере и теплее, чем снаружи) и спрашивает меня, кто, по-моему, красивее? Кто лучше? Это все, о чем Кайл думал эти дни. Несколько позднее мисс Крисп обратится к нему, а он не будет иметь представления, о чем она спрашивает его, потому что он будет так занят, уставившись в черные косы, сбегающие по спине Люси. Мы все изменились в этом году. Я имею в виду наши тела. Лицо Гетча покрылось прыщами. Уильям обзавелся красивыми черными волосами на верхней губе. Груди у Сары Джейн выросли так, что пуговицы ее блузок выскакивали из прорезей. Я начала понимать, что груди – это очень сильная штука! Кайл иногда обращается в студень, когда уставится на груди Сары Джейн, что случается часто, и даже я чувствую силу моих собственных грудей. Они намного меньше, чем у Сары Джейн, но если я откидываю плечи назад, когда иду за Гетчем и Уильямом, я чувствую их взгляды на себе и знаю свою власть над ними. А когда это случается, я чувствую странный трепет, как будто бы Гетч или Уильям на самом деле трогали меня. Иногда мои груди ноют, требуя, чтобы их потрогали, и иногда ночью в постели, когда Кайл засыпает, я трогаю их сама. И удивляюсь, что может быть такое приятное ощущение.
      Это все мои мысли за сегодняшнюю ночь из-за разговоров Кайла, и я отправилась пораньше в мою пещеру. Кайл, безусловно, самый привлекательный мальчик в нашем классе. Он высокий – едва пятнадцать лет и уже около шести футов. Его волосы очень прямые и крепкие и всегда блестят, а зубы у него прекрасные и белые (у меня такие же зубы). Он широк в плечах и носит теперь рубашки папы.
      Во всяком случае, сегодня вечером он спросил меня, не пытаюсь ли я иногда в школе вообразить, как выглядят мальчики без одежды? Я сказала:
      – Нет!!! Что, я – больная?
      Тогда он обеспокоился, и я поняла, что он воображает, как Сара Джейн и Люси выглядят обнаженными, и думает, что это нормально. Он это делает? Это нормально? Я не знаю.
      Я слышала, Сара Джейн и Присцилла говорят о своих «друзьях», и я знаю, что имеют они в виду минстрацию. Я желала бы, чтобы мне можно было задать им вопросы об этом, потому что я все еще не понимаю назначения этой ежемесячной напасти, но когда они заговаривают, а я пытаюсь прислушаться к их разговорам, они замолкают.
 
       7 декабря, 1941 г.
      Японская атака на Пирл Харбор сегодня. До сегодняшнего дня я никогда не слышала о Пирл Харборе. Я знаю о войне – каждый знает, но никогда не понимала, что нам угрожает какая-то опасность. Весь день все только и думают, и говорят об этом, а папа сидит, не двигаясь, у радио, весь обратившись в слух. Президент будет просить об объявлении войны. Мы теперь в состоянии войны.
      Когда я прочла все глупости, которые написала раньше о грудях и менструациях, я хотела вырвать их совсем. Это кажется таким не важным, когда я думаю, что люди умирают, что очень много людей умрет, прежде чем все это кончится. Кайл сказал, что он хочет пойти сражаться. Ему только пятнадцать! Папа сказал, что ему нужно сначала закончить школу, но на это нужно два года и, конечно, война не продлится так долго. Я надеюсь, все кончится к Рождеству!
 
       6 января 1942 г.
      Я пришла в школу вчера пьяная. Не могу толком объяснить – почему. Я только попробовала из стакана папино виски и не могла остановиться, пока все не выпила. Я оставалась всю ночь накануне в пещере, выпивая и читая Джейн Остин, завернувшись в одеяло. По сравнению с тем, что было снаружи, было тепло. Кайл зашел позвать меня в школу, но я сказала, что устала, и чтобы он пошел без меня. Я показалась позднее. Я думала, что ходьба отрезвит меня, но этого не произошло. Я села на свое место и мисс Крисп сказала: «Кэтрин, ты больна?» А Присцилла сказала: «Нет, она пьяная! Может, понюхаете ее?» Я сказала Присцилле: «Тебя можно нюхать всегда». Затем я сказала мисс Крисп: «Я не верю, чтобы Присцилла когда-нибудь принимала ванну». Присцилла начала плакать, а Сара Джейн сказала мне: «Ты такая грубая и отвратительная», а Гетч сказал: «Эй, Кэйт, ты скажешь что-нибудь подобное про меня?», а мисс Крисп встала и направилась ко мне. Все, что я видела, была ее большая голова, придвигающаяся все ближе и ближе. Внезапно Кайл сдернул меня с места за руку и вытащил на улицу. Он толкнул меня к стене здания и прижал к ней.
      – Что ты хочешь делать? – закричал он на меня. Я не могла говорить. Его руки прижимали мои плечи к стене, его бедра касались моих, и я чувствовала настоящее головокружение.
      – Как ты надеешься найти друзей среди кого-либо, если ты делаешь подобные вещи?
      – Мне не нужны друзья, – сказала я. – У меня есть ты, мой друг.
      Кайл отскочил от меня, как будто бы из меня повсюду росли колючки.
      – Я рад, что я не твой брат, – сказал он. Он вполне мог ударить меня, но затем его голос стал совершенно спокойным.
      – Иди домой, – сказал он. – Ты можешь благополучно добраться? Мне нужно провожать тебя?
      Я покачала головой, чувствуя себя пристыженной. Я дала обещание самой себе, что никогда не повторю ничего подобного. Я не буду больше смущать его перед другими детьми. Я не буду заставлять его стыдиться, что он мой брат.
 
       6 июня, 1942 г.
      Старший брат Гетча, Пит, который живет в Вашингтоне, приехал домой погостить и взял нас (Гетча, Кайла и меня) в библиотеку в Винчестере. Я не хотела идти, во-первых, потому что не люблю ездить в город – он меня делает нервозной по многим причинам, и, во-вторых, из-за присутствия Гетча, но библиотека! Как я могла сопротивляться?!
      Мне казалось забавным, что я была единственная девушка. Пит, которому было двадцать три года, и который был более интересным, чем Кайл (в определенном смысле), сказал, что ему очень приятно иметь такую хорошую компанию в своем автомобиле и «я не говорю о своем или вашем брате», сказал мне он. Я не думаю, что есть кто-нибудь в мире, кто когда-нибудь называл меня привлекательной, и вначале я решила, что он подшучивает надо мной, но я могла понять, посмотрев на его лицо, что он действительно так думает. Пит оставил нас в библиотеке, а сам уехал по каким-то делам. Я оставила мальчиков и первый термин, который увидела, был – «менструация» (я неправильно записывала это слово в течение долгого времени). Это был также и последний термин, потому что я так заинтересовалась тем, что я читаю, что ничего другого вокруг не замечала.
      В книге были картинки и объяснения, и теперь я точно знала, почему я каждый месяц истекаю кровью. Я удивлялась, что мое тело умеет делать это, и что когда-нибудь во мне может зародиться дитя. Мне только хотелось, чтобы мне не нужен был бы муж для того, чтобы это случилось.
      На пути домой я поймала себя на том, что уставилась на брюки Пита, вспомнив, что Кайл говорил о школьных девочках, воображающих обнаженных. Я удивилась, что делаю то же самое. Это было слишком заметно, так что, когда мы приехали к нашему дому, Пит высадил Гетча и Кайла из автомобиля, а затем взял мою руку и положил ее прямо на выпуклость на своих брюках и сказал:
      – Это то, что ты хочешь. Я выдернула свою руку и попыталась открыть дверь, но он поймал мою руку, и следующая вещь, которую я узнала, было то, что его рука полезла под мою юбку, его пальцы с силой разжимали мои ноги. Постыдно было то, что я хотела задержать его руку там, вместо того, чтобы вытолкнуть ее, но, к счастью, чувство собственного достоинства пробудило лучшее во мне, я вцепилась зубами в его плечо, и сильно била его, пока он не оставил меня.
      Я была потрясена. Я подумала о моей маме. Моя настоящая мама, какой она была распущенной с парнями. Впервые я могла понять, как девушка может вступить на этот путь.
      Я зажгла только одну свечу на выступе скалы возле отражающей лужи. Затем разделась в холодной темноте моей пещеры, легла под одеяло на свой матрац и трогала себя там, где он трогал. Мои пальцы, казалось, знали, что делать, и очень быстро ко мне пришло чувство, как будто река низвергается водопадом. И тогда я закричала, мой голос удивил меня, поскольку он вызвал у окружающих стен эхо. Я надеялась, что никто не слышал меня. Можно было подумать, что я испытываю боль, но это не было похоже на боль, которую я когда-либо перед этим испытывала.
 
       7 июня, 1942 г.
      Кайл и я готовились к экзаменам вчера ночью в пещере, когда я поняла, что он рассматривает меня. Когда я спросила его, почему он на меня так смотрит, он сказал: «Ты действительно красивая. Я никогда не замечал этого, пока это не сказал Пит. Но это так».

      Иден вылезла из постели, прежде чем зазвонил будильник, и натянула платье. Нет смысла дальше лежать и пялиться на потолок. Мозг был слишком переполнен, чтобы позволить ей спать. Она хотела было позвонить Кэсси, но было слишком рано. Она спустилась вниз и стала у стеклянной стены комнаты, наблюдая, как лес, по мере того, как солнце поднималось из-за деревьев, превращается из серого в зеленый.
      Мольберт Лу стоял рядом, и Иден отступила на шаг, чтобы рассмотреть картину. Это была типичная работа Лу – ветхий дом, вырастающий из грязи, на фоне яркоголубого с пятнами облаков неба. Какая-то маленькая деревня в Южной Америке, без сомнения. Лу и Кайл провели большую часть последнего десятилетия, путешествуя по Эквадору и Колумбии. Кайл проводил свои исследования, Лу делала фотографии, чтобы использовать их в картинах. Она ироническим взглядом отмечала контраст между бедностью людей и роскошью природы.
      Иден повернулась на звук из кухни, и через минуту Кайл вошел в комнату и протянул ей чашечку кофе.
      – Спасибо. – Она взяла чашечку и села на испанское кресло у огня. Она чувствовала себя с Кайлом в это утро неловко. Существовали вещи, о которых он ей не рассказывал, целый мир, который был ей неизвестен.
      – Ты рано проснулась, – он поднес свою чашку к губам.
      – Я плохо спала. – Проснувшись ночью, она подумала о Бене. Что за дурацкий вечер! Она, наконец, заключила, что Бен – умелый притворщик. Он, вероятно, никогда не достигал успеха в своей археологии. Он получил эту работу у Кайла и теперь хочет оказать ему любезность, укрепить связи с расчетом на нечто большее. Так она лелеяла размышления о нем, потом начала читать дневник, а после всего этого заснуть было уже невозможно. Это, видимо, было к лучшему. Сон не был другом в эти дни. Он приходил как пауза между ночными кошмарами.
      – Почему ты не говорил мне, что ты мне вовсе не дядя? – спросила она, и слова были резкими, Кайл напрягся:
      – Что ты имеешь в виду?
      – Я имею в виду, что никто на самом деле не тот, как я думала. Моя бабушка – не моя бабушка. Ты мой… как это называется, «двоюродный кузен»?
      – А, понимаю! – Кайл сел на софу и поставил чашку себе на колено. – Я думаю, это будет первый кузен, однажды отстраненный.
      – Почему ты не рассказал мне? Кайл прошелся рукой по бороде.
      – Когда ты впервые пришла к нам, Иден, ты была такая отстраненная. Я подумал, что это создаст тебе трудности, приведет в замешательство. Я не думал, что это будет так важно. А позднее… – Он улыбнулся. – Ты не была из тех отроковиц, с которыми легко было бы говорить об этом.
      Она снова поймала себя на улыбке. Ей было трудно и дальше изображать негодование.
      – Нет, не думаю, что я была такой.
      – Может быть, Лу и я просто не знали, как воспитывать подростка.
      Иден вздохнула.
      – Я думаю, это была моя ошибка, Кайл, а не твоя. Я надеюсь, что с Кэсси будет немного легче, чем со мной. – Нежность в собственных словах удивила ее.
      – Так, – Кайл поднес чашку к губам. – Как прошел обед вчера вечером?
      – Немного странно. Не думаю, что мы когда-либо станем хорошими друзьями. – Она ожидала, что он скажет что-нибудь хорошее про Бена, что-нибудь, что расположит ее к нему.
      Но Кайл отклонился на софе.
      – Ладно. Это меня в чем-то устраивает. Это, вероятно, лучше всего для тебя и Бена – только работать на раскопках этим летом и не заводить личных отношений.
      Она была удивлена и почувствовала любопытство.
      – Я думала, что ты любишь его.
      – Я люблю его. Как сына. Но он не та личность, чтобы вовлекать тебя во что-нибудь стоящее.
      – Почему? – Она в конце концов была права в своих подозрениях относительно Бена, но в то же время почувствовала разочарование.
      Кайл пожал плечами и посмотрел в свою чашку.
      – Я думаю, что он способен использовать меня. Или получить побольше от тебя, – предположила она. – Связи или что-нибудь еще.
      Брови Кайла поползли вверх, и он рассмеялся.
      – Нет, милочка, ты далека от истины. У Бена больше связей во всей области, чем у меня в этой точке. И он не интриган. У него был очень неприятный развод, вот и все. Он еще не завершен. Я рад видеть тебя с кем-нибудь не из Голливуда, Иден, но это должен быть кто-нибудь, у кого жизнь в лучшем состоянии.
      – Но почему он работает здесь за… Я уверена, что с потерей субсидий, ты не можешь платить ему много. – Она внезапно поняла, что Кайл, возможно, платит Бену из собственного кармана.
      – Спроси об этом у Бена.
      – Где он работал перед тем, как прийти сюда?
      – Университет Мэриленда. Он преподавал там. Он был вице-президентом отделения.
      Она наклонилась вперед.
      – Тогда почему он здесь в таком жалком предприятии?
      Кайл пожал плечами.
      – Ты не хочешь говорить мне, не так ли?
      – Мой тебе совет насчет Бена: обращайся с ним по-доброму, но держи дистанцию.
      Она снова села, держа чашечку руками у себя на коленях. Вся эта беседа казалась привычной. Подобные вещи Кайл говорил, когда она была подростком и собиралась участвовать в школьной драматической массовке. Она в конце концов приняла в ней участие. Но Кайлу не понравились ее новые друзья. Его предостережения всегда были мягкими, но весьма категоричными. Авторитарность под маской мягкости, что заставляло Иден пренебрегать его советами. Ребятня увлекается наркотиками, говорил он. А мальчики ее используют. «Они нехорошие, милочка, можешь ты это понять? Единственное, что у них получается, это быть активными, и они могут склонить тебя делать вещи, о которых ты потом пожалеешь. В конечном итоге они могут только навредить тебе».
      Теперь с высоты своего взрослого возраста она понимала, что Кайл был абсолютно прав. Но она всегда привлекала внимание ровесников. Она приобрела опыт секретничания еще тогда, когда мало что понимала в жизни. Она любила принимать на себя роль, это казалось так же легко, как сменить одежду. Но драматическая массовка должна была быть непринужденной, а она созрела для внимания мальчиков. Их длинные волосы и серьги интриговали ее. Они захватывали ее естественностью и поэзией, теми незарифмованными стихами, которые всегда имеют сексуальный подтекст, так что когда они переставали декламировать и начинали ее трогать, это казалось естественным развитием событий. Она научилась входить в роль, влезать в обличье другого человека и делать вещи, о которых реальная Иден вовсе не думала. Она внушила себе, что семнадцать – это волшебный возраст. Никто ничем не мог ей навредить, и ее жизнь внезапно наполнилась возбуждением и радостью, которых она никогда не знала. И она не могла понять, как Кайл мог просить ее отказаться от этого.
      И теперь она почувствовала что-то вроде того старого подросткового протеста при его словах насчет Бена. Бен не старался использовать ее. Это было главным. Он был в затруднительном положении, да, она это видела. Но разве кто-нибудь мог внушить ему теплое чувство к ней?
      – Ты готова к следующей тетради? – спросил Кайл.
      – Думаю, что да, – сказала она. Тетрадь вчерашней ночи оставила ее такой измученной, но она не могла и предположить, что Кайл сделает паузу в передаче ей дневников. Она оглядела жилую комнату и добавила спокойно:
      – Это комната, где твоя мать убила себя? Он кивнул.
      – Найти ее должно было быть для тебя ужасным, Кайл. – Слова выскакивали легко, но она знала, что такие вещи она ему говорила впервые.
      – Она сидела в качалке точно там, где ты теперь сидишь, – сказал Кайл. – Отец осветил качалку. Она была залита кровью. Кровь была на потолке и на полу, и там были куски ее головы. – Он указал на стену позади нее. – Даже потом на войне я не видел ничего подобного тому, что увидал в этой комнате той ночью.
      Она посмотрела на потолок. Он был окрашен в чистый белый цвет и перекрещивался огромными дубовыми балками.
      – Она оставила тебя и Кэтрин воспитывать друг друга.
      – Мы это уже делали многие годы.
      – Кэйт кажется немного преждевременно сексуально развивающейся для четырнадцати лет. – Она почувствовала себя неудобно в этом испанском кресле. Она хотела сменить тему, но не ожидала, что из ее уст вылетят именно эти слова.
      – Кажется? По-моему, единственная вещь, которая была у нас в те дни на уме, и был секс.
      – Делала ли она что-нибудь действительно непристойное с другими детьми?
      – Хуже! – Кайл рассмеялся. – Она делала это сама с собой, как это написано в ее дневнике со святой простотой. Но она была непристойной из самообороны. Другие дети были с ней так или иначе не очень любезны.
      – Ты был всем для нее. Ты негодовал на ее зависимость от тебя?
      Он наклонился вперед и поставил локти на колени.
      – Я тоже был зависим от нее. Это не видно из дневника – может быть Кэйт никогда не понимала этого. Я говорил правильные вещи о том, что хотел бы, чтобы она была с другими людьми, но позднее, когда они стали друзьями с Мэттом, я сильно ревновал.
      – Дневник не так легко читать, как я предполагала, – сказала Иден. – Оставаться объективной труднее, чем я думала, Кэйт стала для меня такой реальной.
      Он кивнул, как если бы полностью был уверен, что так и должно было случиться.
      – Как ты к этому отнесешься, Кайл? Я имею в виду смотреть на самого себя – актера, который играет тебя – нашедшего свою мать после самоубийства, копирующего тебя во всем. Сможешь ли ты вынести это?
      – Это было давным-давно, Иден. Все, чего я прошу, это, чтобы ты преподнесла прошлое честно, чтобы не эксплуатировала его.
      – Когда я закончу первую версию сценария, я бы хотела, чтобы ты прочитал его, – сказала она и снова удивилась сама себе. – Я хочу быть уверенной, что ты его одобришь.
      – Меня это устраивает, – ответил он. Иден крепко сжала чашечку между ладонями.
      – Кайл, я понимаю, почему ты так долго ждал, прежде чем рассказать мне о дневнике. Я понимаю, что я точно так же читаю твою историю, как и историю Кэйт. Я очень хочу, чтобы ты знал, как я ценю это.
      Он медленно кивнул с задумчивой улыбкой на губах. Затем встал и пошел к двери.
      – Я рад, что ты здесь, Иден, – сказал он. – Пора. Она позвонила Кэсси из кухни, прежде чем уйти на раскопки.
      – Я красная, как земляничка, мамочка, – сказала Кэсси.
      Иден услышала смех Пам со второго плана.
      – Это все равно, как ягода, Кэсс, – сказала Пам. – Красная, как ягода.
      – О, я красная, как ягода, мама!
      – Не загорай, милочка, – она представила Пам, стоящую рядом с Кэсси и пытающуюся вмешиваться, как она увидела из этого разговора.
      – У папы есть солнечный зонтик для тебя?
      – У Пам есть. У нас есть навес для каждого. Мой голубой.
      – Твой любимый цвет.
      – Да, и знаешь что?
      – Что?
      – Это любимый цвет Эприл тоже.
      – Я отпускаю тебя, Кэсс.
      – И знаешь что еще? Завтра мы идем в парк Нерши.
      – Это чудесно, Кэсси. – Она силилась придать энтузиазм своему голосу, который звучал направленно и невыразительно для ее ушей.
      – Я позвоню тебе завтра вечером, чтобы узнать все об этом.
      – О'кей.
      – Я люблю тебя, милая.
      – Я тоже тебя люблю, мамочка. – Иден слышала, как Кэсси дюжину раз поцеловала микрофон. Затем услышала голос Пам со второго плана.
      – О, Кэсси, это отвратительно. Другие люди тоже будут пользоваться этим телефоном, ты ведь знаешь.
      Иден услышала щелчок от повешенной трубки. Она несколько секунд прислушивалась к тишине, прежде чем повесить свою. Затем поднялась по лестнице в свою комнату и села в привычную плетеную качалку, прежде чем полились слезы.

      Бен проснулся в таком же состоянии, в каком заснул: злой на самого себя. Рубашка все еще была под его головой на подушке, но за ночь она утратила запах Иден. Пора было выбираться из страны фантазии и вступать в реальный мир.
      Зазвонил телефон, и он приподнялся на локте, чтобы ответить.
      – Хелло?
      – Бен? Это Алекс.
      В течение минуты он ничего не отвечал. Он звонил Алексу Пэрришлу дважды после того, как вышел из тюрьмы, и в последний раз Алекс просил больше ему не звонить.
      – Удивлен, услышав тебя, – сказал он.
      – Это по делу, Бен. Ты помнишь Тину Джеймс?
      – Конечно.
      Тина была одной из наиболее перспективных его студенток.
      – Она добивается должности в Стэнфорде и хотела, чтобы я попросил тебя написать ей рекомендательное письмо.
      Вот оно как? У бедного старого Алекса не было другого выбора, кроме как позвонить ему, черт побери.
      – Я думаю, что от моего письма будет больше вреда, чем пользы, разве не так?
      – Я сказал ей об этом. Она считает, что не имеет значения, что ты делаешь в своей частной жизни, а в своей области ты имеешь имя и…
      – Пускай, я сделаю это. – Он взял карандаш и пачку листов бумаги из подставки. – Дай мне ее адрес, и я пошлю ей копию.
      – Хорошо, она сказала, что ты мог бы послать ее мне, а я бы ей переслал.
      Бен вздохнул. Она хотела получить от него рекомендацию, но не доверяла ему своего адреса.
      – Пусть так, – сказал он. – Итак, этим летом ты преподаешь?
      Произошло некоторое замешательство на другом конце линии, поскольку Алекс обдумывал, продолжать разговор или нет.
      – Да, только один класс.
      – Как Лесли?
      – Прекрасно.
      – А моя крестница? – Обычно он говорил о восьмилетней дочери Алекса по имени – Ким – но он не хотел напоминать ему, как близки они когда-то были.
      – Она в порядке.
      – Ее день рождения через пару недель.
      – Боже, у тебя безотказная память. Я и сам забыл.
      – Алекс, я хотел бы, чтобы ты повидал меня.
      – Мы ведь закрыли это.
      – Ты слышал о происшедшем только с позиции Шарон. Дай мне шанс поговорить с тобой.
      – Не могу, Бен.
      – Не мог бы ты, по крайней мере, поговорить с Сэмом? Позволь ему рассказать тебе…
      – Я говорил с Сэмом. Я знаю, он думает, что ты невиновен, но по правде, не знаю, на чем он основывается, кроме братской любви.
      – Ты получишь какие-то законные основания. Ты мог бы помочь ему наметить путь к…
      – Забудь это.
      – Как долго мы были друзьями, Алекс? Я действительно думаю, что ты должен сделать это для меня.
      – Я не должен тебе ничего. – Голос Алекса зазвучал на неприятной ноте. – Я скажу Тине, что ты сделаешь это письмо в течение недели или около того?
      Бен стиснул зубы.
      – Правильно, – сказал он и повесил трубку.
 
      – Доброе утро.
      Бен посмотрел из котлована и увидел Иден, щурившую глаза от утреннего солнца. Он почувствовал облегчение, увидев ее. Он встал.
      – Я опасался, что вы можете не прийти после вчерашнего вечера, – сказал он.
      Она спустилась по лестнице в котлован.
      – Я хотела посмотреть, что еще тут можно найти. А она колючая, подумал он. Как ее мать, как и он сам.
      – Кроме того, я думаю, Кайл использует все возможности, пока субсидия не кончится.
      – Да, вы правы. У него есть пара аспирантов, но они уехали после того, как приехал я. – На самом деле, две женщины уехали на другой день после его приезда. Кайл пустился в какие-то объяснения по поводу их внезапного отъезда, но Бен знал, что это он был причиной.
      Иден подняла пластик с квадрата земли, на котором она вчера работала, и подняла свою кисть.
      – Иден, – сказал он.
      Она подняла на него глаза.
      – Я хочу извиниться за вчерашний вечер. Это было так давно, когда я был с кем-то. Я был взволнован! Сожалею!
      – Все в порядке, – сказала она. Она не сказала: «Все в порядке, попробуем еще раз». Она исключила его. «Я прощаю тебя, но ты упустил свой шанс».
      Он сел на землю на другой стороне котлована и начал работать. Молчание было для него невыносимо. Он чувствовал ее за своей спиной, довольную спокойной работой. Может быть, Кайл рассказал ей что-то вчера вечером. Может быть, она пришла домой и сказала Кайлу: «Этот малый действительно закрученный», а Кайл кивнул и сказал: «Ну, да, он ведь провел шесть месяцев в тюрьме, знаешь ли».
      – Я нашла несколько маленьких кусочков, – внезапно сказала она, и он повернулся, изучая почву в ее руках. – Но они, черт возьми, очень грязные!
      Он придвинулся к ней, и она положила маленькие коричневые кусочки на его ладонь.
      – Это настоящая керамика, возможно, куски той чашки, которую вы нашли вчера.
      Они работали спокойно вместе следующий час, просеивая почву и раскладывая свои находки на разграфленной бумаге. Было около одиннадцати, когда он встал и потянулся.
      – Хотите апельсинового сока? – спросил он.
      Она посмотрела на него. Ее губы были пыльными и прекрасными.
      – Это будет великолепно!
      Он взял две бутылки сока из холодильника в пикапе и вернулся к котловану. Она села на угол котлована, сдвинула шапочку и сделала долгий глоток. Она больше не походила на голливудскую актрису. Коричневая пыль покрывала ее икры и проложила дорожки между висками и подбородком.
      Он опустился на противоположный угол и сделал глоток сока.
      – Итак, что произошло с вашей мамой за эти дни в ее дневниках? – спросил он.
      Иден уставилась на носки своих теннисных туфель, пока не сказала:
      – Итак, ее мать покончила самоубийством, японцы напали на Пирл Харбор, и она научилась заниматься любовью сама с собой.
      Бен улыбнулся в ответ на ее прямоту. Кайл, должно быть, не говорил ей всего.
      – Я полагаю, что когда мир вокруг, вас рушится, единственный способ выжить состоит в том, чтобы обеспечить самому себе комфорт, – сказал он.
      Она посмотрела на него.
      – Я не думала об этом с такой стороны. – Она вытащила листок бумаги и карандаш из кармана шорт и что-то записала.
      – Я не знал, что мать Кайла покончила с собой.
      – Она была сумасшедшей, – Иден передвинула пальцем кусочки керамики, лежащие рядом с ней, на газету. – Она делала безумные вещи. У нее были галлюцинации. Она била мою мать и Кайла. Она выстрелила себе в голову, Кайл нашел ее. Ему было всего лишь около пятнадцати.
      – Иисусе! Это должно было быть ужасно! А вы знали до того как прочли дневник, что она была сумасшедшая?
      Иден кивнула.
      – Меня многие дразнили за то, что моя мать жила в пещере, а бабушка была лунатиком. Дети в школе прыгали через веревочку с такой песней.
      Она закрыла глаза и начала вспоминать.
 
«Старая леди Свифт была лунатичкой безумной,
Стирала свои одежды и днем, и ночью безлунной.
Ловила жуков на завтрак и летучих мышей к ужину,
И сама себе мылила голову, когда ей было нужно».
 
      Иден открыла глаза и посмотрела на него.
      – Никто не принимал во внимание, что моя мать опубликовала двадцать шесть книг. Я могла бы говорить о моем отце, даже если бы никогда не знала его, потому что он был известной личностью. Он основал «Колбрук хроники».
      – Я не знал этого. – Теперь он был полностью уверен, что Кайл не сказал ей. Она никогда не говорила бы с ним так открыто, если бы знала.
      – Но кроме того, я узнала, что моя бабушка на самом деле не была моей бабушкой. Кэйт и Кайл были кузенами. Родители Кайла удочерили ее после того, как ее собственная мать покончила с собой.
      – Много ранних смертей в вашей семье. Много самоубийств.
      – Говорят, это передается по наследству.
      – Вы когда-нибудь чувствовали что-нибудь подобное? – спросил он.
      – Вроде тяги к самоубийству? Нет, а вы?
      – Такая мысль приходила мне в голову после того, как мой брак распался.
      Она поставила свой сок на землю между ног.
      – А что покончило с ним, Бен? Или это слишком личное?
      – Шарон покончила с ним, потому что… – Он заколебался. Он не мог и подумать о том, чтобы солгать. Умолчание – это одно, ложь – другое.
      – Это слишком личное! – Она позволила ему выбраться из ловушки. – Извините, что спросила. Кайл говорил мне, что вы преподавали. Что вы очень известны как археолог. Почему вы здесь в заброшенных раскопках?
      – Кайл не сказал вам?
      – Он только сказал, что ваш развод был слишком тяжелым.
      Бен кивнул.
      – Это было плохо. И я…, действительно, не смог удержаться на работе. – Ладно, о'кей. Итак, вот оно. Ложь. Не явная, конечно, но теперь она, видимо, подумает, что у него был нервный срыв. Это все-таки предпочтительнее правды. – Кайл прослышал о моих проблемах и спас меня.
      Она улыбнулась.
      – Это его хобби, спасать людей. Он спас меня тоже сколько-то времени назад. Вы будете готовы вернуться к преподаванию, когда субсидия закончится?
      Он смотрел на полоски пыли на ее щеках, на пряди белокурых волос, которые свободно падали на грудь у шеи, и желал, чтобы мог быть таким же открытым с ней, какой она была с ним.
      – Это все несколько сложнее, – сказал он.
 
      Иден уставилась в белый экран своего компьютера, пытаясь сосредоточиться на мыслях о матери, но была способна думать только о Бене. Утро с ним прошло в полной мере приятно. Она не надевала маски и сохранила себя. Она не имела в виду так много говорить с ним, но он воспринимал ее слова с интересом и уважением.
      Его печаль тронула его. Он безвреден, Кайл. Он сидит там, в этом котловане, с телом футболиста и болезненной уязвимостью маленького мальчика. Боже, он был притягателен! Ему недоставало лоска Майкла, и, возможно, именно это нравилось ей. Ничего не отзывалось в ней, когда она была с Майклом. Тот факт, что журнал «Пипл» избрал его самым сексуальным мужчиной года, совершенно не производил никакого впечатления. Он думал, что она проявила геркулесову волю, когда отказалась спать с ним, но правда была в том, что ей казалось слишком легким сопротивляться. Могла ли она сопротивляться Бену? Представит ли он ей когда-нибудь такую возможность? Ей понравилось ощущение на себе взгляда его серых глаз, когда он пил свой сок в котловане сегодня утром. Разрез его рта, темные волосы на груди, которые курчавились чуть выше ворота голубой тенниски, движения его пыльных пальцев, разгребавших землю… У нее не было желания разыгрывать с ним роль, и это пугало и одновременно возбуждало. Если бы он захотел достигнуть того, чтобы она почувствовала себя женщиной по имени Иден Райли, а не актрисой, он бы этого достиг.
      Но сегодня он не подходил к ней близко. Она чувствовала, что ее тело страстно желает этого, так же как и ощущения его пальцев на своем колене. Она улыбнулась при мысли о матери, чьи груди болели, когда она проходила мимо мальчиков из школы. Кэйт была такой реальной для нее теперь, такой человечной. Она включила компьютер и начала писать.

       9 сентября, 1942 г.
      Кайл этим летом начал ухаживать за Сарой Джейн. Он ходит к ее дому по два вечера в неделю, и в эти вечера я пишу, пишу и пишу, чтобы не думать о том, что Сара Джейн мой враг, и я не понимаю, почему Кайл так ее любит. Сначала он спросил моего совета, как говорить с ней и как спрашивать ее. Он сказал: «Что бы ты подумала, если бы мальчик сказал: «Не хочешь ли ты пойти со мной в кино?», или «Можно мне прийти сегодня вечером к твоему дому?»
      Я удивилась, что он интересуется моим мнением о других девушках, и постаралась ответить, как это могли бы сделать другие девушки, что-то вроде: «Мне будет очень приятно разделить твою компанию». Правда, я не была уверена, что именно такие слова использует Сара Джейн. Я понимаю, как мало знаю о подобных вещах.
      Он тщательно оделся перед встречей с ней, и остановился у пещеры, чтобы спросить «Как я выгляжу», и я сказала ему, какой он привлекательный, и как затрепещет Сара Джейн под его взглядом, и увидела в его глазах возбуждение. Я спросила его на следующий вечер, целовал ли он уже Сару Джейн.
      – Сара Джейн любит целоваться, – сказал он, и я пожалела, что спросила.
      Я полагаю, что Сара Джейн старается быть со мной милой. Она предлагает мне сладости и старается говорить со мной до школы, но я игнорирую ее. Она думает, что если она будет мила со мной, Кайл будет любить ее еще больше. Другие девочки ревнуют ее. Она и Кайл держатся за руки или склоняют головы, чтобы поделиться секретами. Кайл больше не проводит перерывы и ланч с другими мальчиками, а только с Сарой Джейн. Они сидят на скамейке близко друг к другу и разговаривают. Девочки образуют свой кружок без Сары Джейн, но их глаза всегда направлены на скамейку, и мне тоже хотелось бы услышать, что они говорят. Я сижу на ступеньках, читаю, как всегда, и наблюдаю. Я начинаю новый учебный год так же, как окончила предыдущий, читаю, пишу, наблюдаю окружающий мир. Только этот год в чем-то хуже, потому что я чувствую себя очень нервной в школе, как будто собираюсь сдавать экзамены или заболеть. Я не могу дождаться звонка в конце дня.
      Папа завел новую подружку, настоящую молодую женщину из Страсбурга. Однажды, пару недель назад, он сказал за завтраком:
      – Я собираюсь жениться снова. Как вы будете себя чувствовать с новой Ма?
      Кайл и я посмотрели друг на друга. Мы хорошо жили без Ма, и папа мог заметить, что мы не в восторге от этой идеи. Он повысил голос и сказал:
      – Хорошо, она не будет вашей Ма, пусть так, но у меня будет жена. Я не буду отказывать себе в этом, а вы? – Он улыбнулся, и такой улыбки я никогда не видала на его лице прежде.
      – Нет, пап, – сказал Кайл, но мое сердце колотилось. Я не хотела никого чужого в своем доме.
      – Ее зовут Сюзанна Коди, – сказал папа. – Она немного молода, но…
      – Насколько молода? – прервала я.
      – Девятнадцать. Почти двадцать.
      – Девятнадцать! – сказал Кайл. Я была слишком шокирована, чтобы сказать что-нибудь. Папе – тридцать пять!
      – Она слишком молода для тебя, папа, – сказал Кайл.
      – Ты позволяешь себе говорить мне о моих делах, мальчик? – спросил папа. На самом деле он не был зол. Действительно, я не видела папу злым с тех пор, как мама умерла.
      Итак, в прошлую субботу папа пригласил Сюзанну Коди на обед. Конечно, я должна была готовить, что было для меня приятно, поскольку позволяло быть чем-то занятой, пока Кайл и папа занимали Сюзанну в гостиной. Сюзанна была почти такая же высокая, как папа, и очень хорошенькая. Она не была очень разговорчивой, так что мне стало интересно, о чем она и папа говорят друг с другом. У нее были почти черные волосы, которые она носила коротко подстриженными и завитыми, и я думаю, она выглядела не больше, чем на восемнадцать. Казалось, что она с Кайлом, а не с папой, но она не проявляла к Кайлу никакого интереса. Ее глаза были устремлены только на папу. Я не понимаю этого. Папа выглядел неплохо, но его лицо было в морщинах, и его волосы со лба начинали редеть. Но она все время улыбалась ему, и называла его Чарльзом, что было ново для наших ушей. Ма всегда называла его «папа». Так или иначе, Сюзанна казалась достаточно симпатичной личностью, если бы только она оставила нас одних. Папа объявил за обедом, что они поженятся в ноябре.
 
       7 ноября, 1942 г.
      Большую часть времени я не чувствовала одиночества, даже когда была одна в пещере. Или, может быть, там в меньшей степени. Было что-то живое у титей и митей. Это была моя компания, во всю мою историю. И ты, мой дневник.
      Но сегодня венчание, я чувствую одиночество сильнее, чем когда-либо прежде. Венчание проходило в маленькой часовне в Страсбурге. Были только мать Сюзанны, вдова, которая была бы более подходящей невестой для папы, по возрасту, разумеется, подруга Сюзанны и ее друг, и старшая сестра Сюзанны с мужем, Кайл привел Сару Джейн, мы с ним спорили по этому поводу, мне стыдно сказать. Мы были в пещере, и он сказал, что устал от моей критики Сары Джейн и жестокости к ней. «Она пытается заговорить с тобой, а ты игнорируешь ее, – сказал он. – Однажды вечером она рассказала мне об этом и плакала оттого, что ты такая вредная».
      Я была оскорблена. «А как насчет всего времени, когда она вредила мне? – спросила я. – Когда мы были детьми». «Я знаю, что она тогда имела в виду. Но теперь она другая. Она хотела бы иметь с тобой дела. Вы могли бы вместе делать покупки, или просто разговаривать или делать то, что большинство девочек делают вместе». «Я не такая, как большинство девочек», – отрезала я. «Но я хотел бы, чтобы ты была такой», – сказал он. «Посмотри на себя. Ты живешь отшельницей в этой дурацкой пещере. Ты не заботишься о том, как ты одеваешься, как выглядишь и…» «Мне бы хотелось, чтобы ты ушел сейчас из моей пещеры. Пожалуйста», – сказала я очень спокойно. Мне было невмоготу сидеть и слушать его оскорбления. Его щеки покраснели, он развернулся как солдат и ушел из пещеры. После того, как он ушел, я решила относиться к Саре Джейн более добросердечно. Иначе я потеряю Кайла.
      Итак, я решила быть с ней приветливей во время венчания. Я сидела с одной стороны от Кайла, Сара Джейн – с другой, и пока я сидела, я думала о том, что могла бы ей сказать после церемонии, но мой ум был как чистый лист бумаги. Меня охватило паническое чувство, и я подумала, что умру, если не выйду из этой церкви на воздух.
      Когда мы вышли из церкви, Сара Джейн сказала мне: «Твой папа выглядит таким счастливым».
      Я попыталась ответить – да, но слова не выходили; я старалась кивнуть, но шея застыла и не двигалась. Я хотела уйти от нее, только так я могла вздохнуть. Поистине я никогда не была так близка к тому, чтобы задохнуться.
      И это не только с Сарой Джейн. Мать Сюзанны подошла ко мне, взяла мою руку и сказала: «Мы теперь семья», и я почувствовала, что готова отключиться.
      Вот что я имела в виду, говоря об одиночестве. Я хотела быть хорошей и социальной, а вместо этого чувствовала себя как тогда, когда меня, пятилетнюю, за провинность запирали в чулан. Я не могла нормально дышать, все в моих глазах расплывалось, и сердце билось, как будто я умирала, я не могла даже объяснить это Кайлу, потому что он скажет, что я плохо старалась, но я не знаю как можно стараться больше.
 
       5 января, 1943 г.
      У Сюзанны был брат Джон, который погиб в Пирл Харборе. Ему было только семнадцать, на год больше, чем Кайлу. Когда я пытаюсь вообразить, как это было бы, если бы Кайл погиб, мое сердце в груди снова схватывает приступ боли. Я смотрю на Сюзанну и не могу понять, как она может улыбаться, как она вообще может жить.
      Я хочу, чтобы война кончилась прежде, чем Кайл окончит школу в следующем году, потому что он военнообязанный и хочет сражаться. Он говорит, что это его долг, а теперь говорит о «мщении за смерть Джона». А я говорю, а что если он тоже погибнет. Но Кайл не думает, что это возможно. Он уверен, что с ним ничего плохого не может случиться, что он каким-то образом защищен. У меня никогда не было такого чувства. Вместо этого я уверена, что смерть подстерегает меня за каждым поворотом дороги. Каждое утро я удивлена, проснувшись живой.

      Шестьдесят шесть миль в час. Иден задержала взгляд на спидометре, пока Лу давила на педаль газа своей единственной ногой, которая также должна была работать и с тормозом. На восемьдесят первом шоссе было слабое движение, но Иден все-таки ухватилась рукой за рукоятку двери.
      Они ехали на прием к доктору в Винчестер. Лу попросила Иден поехать с ней, и Иден согласилась, думая, что Лу может понадобиться ее помощь. Она предложила вести автомобиль, но Лу рассмеялась.
      – Нужна практика, чтобы вести такую штуку, – сказала она, указывая на фургон. Иден наблюдала свободные манипуляции Лу с подъемником, который поставил ее кресло перед рулевым колесом, и затем они поехали вниз по кривой дороге, соединяющей Линч Холлоу с хайвеем, и тут она поняла, что Лу не нуждается в ее помощи.
      Кайл передал Иден следующую тетрадь, когда она забралась в фургон.
      – Может быть, ты захочешь немного почитать, пока будешь ждать Лу, – сказал он. Теперь тетрадь оставалась у нее на коленях вместе с запиской, которую ей послала Нина, чтобы посоветоваться. Иден ощущала волны тепла, поднимающегося от дороги. Они молчали, что было обычно между теткой и ней.
      – Жарко, – сказала она после того, как они проехали несколько миль.
      – Сейчас самая палящая пора лета, – согласилась Лу.
      – Хотя в Нью-Йорке, возможно, жарче, ты допускаешь это?
      – Вряд ли, – сказала Лу. – Там слишком большое движение. Я люблю свободно ехать кратчайшим путем.
      – Я заметила.
      – Мы выезжаем раз в месяц. Повидать друзей, сходить в театр, в магазины. Я всегда знала, что мы вернемся сюда, при известных обстоятельствах, конечно. Корни Кайла сильно притягивают его.
      В приемной доктора было еще несколько пациентов, значительно старше Лу.
      – Гериатрия, – шепнула Лу Иден, вкатившись в комнату. – Это его специализация.
      Иден заняла место рядом с креслом своей тети и снова положила дневник на колени. Она оставила письмо в фургоне. Нина напирала на нее, как обычно, но Иден не могла сейчас думать о другом фильме.
      По комнате пронесся шепоток, щебетание, которое дало Иден понять, что ее узнали. В следующий момент хрупкая маленькая женщина оставила свое место и села поближе к ней.
      – Вы ведь Иден Райли, не так ли? Иден улыбнулась.
      – Да, это я.
      – Я знала это! Я как раз сидела и читала эту статью в «Пипл», – она протянула журнал, открытый на изображении Иден с Майклом Кэри, – и я посмотрела, а здесь вы во плоти.
      – О, у вас острый глаз. Не всякий узнает меня. Хотите, я подпишу вам этот снимок?
      – О, да! Моя внучка обожает вас! Она будет трепетать.
      Иден положила журнал поверх дневника, на колени. Она видела этот снимок, сделанный на презентации «Сердца зимы» давным-давно. Она и Майкл были под руку и одеты напоказ: он в смокинге, она в соответствии. Это породило множество слухов.
      Она написала автограф для внучки женщины и подписалась: «Ведьма Северной Звезды Иден Райли». Женщина выглядела значительно более слабой, когда она направилась назад через комнату со своим новым сокровищем.
      – Ты сделала это очень легко, не так ли, дорогая, – спросила Лу. – Переключение в профессионалку Иден Райли?
      – Это становится через какое-то время второй натурой. – Это было выключение из той роли, которая была более трудной.
      Регистраторша выглянула из своего стеклянного окошечка.
      – Доброе утро, миссис Свифт, – сказала она. – А как мистер Свифт?
      – Он в порядке, спасибо, дорогая.
      – Кайл болен? – спросила Иден.
      – Нет, не совсем. Это артрит чертовски раздражает его. Но когда достигаешь определенного возраста, то понимаешь, что даже при самых благоприятных обстоятельствах вам осталось немного времени. Так-то Кайл Здоров, но он прислушивается к каждой боли, и она заставляет его думать о том, что важно для него, что он хочет выполнить за остаток своей жизни.
      – Раскопки?
      Лу закрыла журнал, который лежал у нее на коленях.
      – Раскопки значат много для него, но ты важнее всего, – сказала она. – Ты и Кэсси. Вот почему он так счастлив, когда ты с нами. Он хочет навести порядок с тобой. Он всегда жалел, что не взял тебя сразу после того, как Кэйт умерла. Он желает сделать это для тебя. Он думает, что это его шанс, помочь тебе с фильмом.
      – Кайл уже сделал достаточно для меня, – сказала Иден.
      Лу посмотрела на нее.
      – Ты знаешь это, дорогая?
      – Да. – Она смотрела вниз в журнал. Ее щеки горели. Кайл сделал много для нее, но в одном существенном смысле Лу сделала больше.
      – Может быть, в один из этих дней ты сможешь найти в своем сердце, что ему сказать.
      Сестра ввела Лу в кабинет, и Иден уставилась на свои руки, где оставался дневник. Она знала, что Кайл хотел взять ее после смерти Кэйт, но дедушка ему не позволил. Дедушка невзлюбил Лу и говорил Кайлу, что его путешествия не будут полезны для ребенка. Так Иден осталась в Линч Холлоу с дедушкой и Сюзанной. Ее дедушка, кроме всего, игнорировал ее. Он говорил, что Кэйт баловала ее сверх допустимого, и теперь он должен это исправлять.
      Сюзанна бегала разгоряченная, и обращаться к ней по какому-либо поводу было небезопасно. Иден помнила, как она пыталась забраться к Сюзанне на колени спустя несколько недель после смерти Кэйт, чтобы обнять ее Сюзанна оттолкнула ее, сказав, что она слишком взрослая для объятий, и Иден никогда больше не повторяла своих попыток. Ее дедушка умер, когда ей было десять лет. Его смерть была неожиданной, что-то случилось с сердцем. Вскоре после этого Сюзанна заболела пневмонией. Дом заполнился ее кашлем. Крыша в том году начала протекать, и Иден ставила бадью и тазы на пол в жилой комнате, в то время как Сюзанна лежала в постели, бледная и хрипящая. Сюзанне наконец стало так плохо, что ее семья забрала ее. Но они отказались взять Иден, не желая иметь никаких дел с дочерью женщины, которая жила в пещере. Сюзанна никогда не говорила Иден о своих планах. Вместо этого она отдала ее в приют. Когда прошел первоначальный шок, Иден не была удивлена тем, что оказалась там. Она научилась не привязываться ни к кому, не полагаться ни на кого, так что не могло быть ни удивления, ни огорчения.
      Она прожила в приюте два года, окруженная детьми, чьи судьбы были еще более исковерканы, чем ее, и которые, поэтому, не насмехались над ней. Но было слишком поздно. Иден не рисковала ни с кем сближаться, и другие дети быстро отстали от нее. Она отдавала свое время домашним работам и чтению. Одна из монахинь начала брать их в кино, и тут Иден нашла свою страсть. Фильмы держались в ее голове неделями, и она воображала себя блистающей в своих любимых ролях. Она пробиралась в общую умывальную комнату посреди ночи, чтобы попрактиковаться перед маленьким зеркалом над разбитой фарфоровой раковиной. Однажды ее застали, залитую слезами, когда она изображала туберкулезную больную в мелодраме Ингрида Бергмана «Колокол Сент-Мэри», и ей пришлось пережить ужасные минуты, объясняя, что ее так расстроило.
      На следующий день после тринадцатилетия Иден пригласили в кабинет директора. Она боялась сестру Джозефу, маленькую директрису с языком, как бритва, и когда она попадала к ней в кабинет, ее трясло. Сестра Джозефа выглядела совсем карлицей в своем огромном кресле из красного дерева, и она казалась Иден угрожающей, со своими взлохмаченными бровями и тонко сжатыми бескровными губами. Два человека сидели на стульях перед креслом сестры Джозефы, но пока они не обернулись, она не узнала в них Кайла и Лу. Она почувствовала старую, почти забытую радость от того, что они пришли, и страх от мысли, что они снова оставят ее. То же происходило с Кайлом и Лу. Они останавливались в Линч Холлоу время от времени между путешествиями в Южную Америку, но никогда не оставались там надолго. Поэтому Иден не ожидала, что этот визит будет чем-то необычным. Ее страх пересилил ощущение счастья, и она не позволила никаким эмоциям отразиться на лице. Тут не было ничего нового. Сколько-то раз она плакала в эти дни, сколько-то раз смеялась, проводя часы перед зеркалом в умывальной комнате.
      Кайл обнял ее, а она стояла неподвижно в его руках, как камень.
      – Я сожалею, дорогая, – сказал он. – Мы не знали о Сюзанне, а когда узнали, сразу приняли меры, чтобы забрать тебя. Мы никогда не позволяли тебе оставаться здесь.
      Они не уедут на этот раз, подумала она, Кайл хотел взять ее с собой и с Лу. Но она все еще не хотела показывать своего счастья. Она могла ошибиться. Она могла вернуться обратно через неделю.
      Сестра Джозефа увела Кайла, и Иден знала, что она говорит ему, что она слишком отстраненная, слишком угрюмая. Она сама слышала это от монахинь все время. Но Кайл вышел из кабинета решительный и улыбающийся. Он обнял одной рукой ее, а другой Лу.
      – Мы будем хорошо заботиться о ней, – сказал он Сестре Джозефе.
      Иден поняла, какую жертву принесли ей Кайл и Лу, только когда стала взрослой. Они упорно старались не заводить детей, чтобы можно было свободно путешествовать, делать карьеру. Когда она переехала к ним, Кайл занял должность преподавателя в Нью-Йоркском Университете и положил конец своим путешествиям, отдав всю свою любовь обеспечению стабильной домашней жизни для нее.
      Они жили в Нью-Йорке в квартале между сквером Вашингтона и Гринвич Вилледж. Дети в Нью-Йорке читали все книги Кэтрин Свифт, так что вначале Иден произвела на них впечатление. Но ее акцент приклеил к ней кличку «черный козел», и вскоре дразнилки начались снова. Иден научилась держать рот закрытым. Кайл и Лу делали для нее все, что могли, оплачивали ей уроки танцев, пианино, речи, старались вытравить из нее все следы Линч Холлоу. Они также купили бы ей и друзей, если бы это было возможно.
      Иден вспоминала жизнь в этих апартаментах как цепочку телевизионных шоу. Она задерживалась допоздна, жадно поглощая старые фильмы, снова тайком, потому что Кайл этого не одобрял. Однажды она подслушала разговор Кайла с Лу о ее ненасытной страсти к кино. Она такая же, как Кэйт, сказал Кайл, она переживает свою жизнь через жизнь других. Эта квартира для нее всего лишь ее пещера.
      Пещера… Глаза Иден снова остановились на тетради у нее на коленях, когда регистраторша нарушила тишину, водворившуюся в приемной, вызвав другого пациента. Ей действительно нужно увидеть пещеру. Ей бы хотелось, чтобы Кайл не был так непреклонен, сохраняя ее закрытой. Но пожелает ли она войти внутрь, если Кайл ей позволит? Она бы хотела этого. Она ощутит нечто, ощутит атмосферу, которая давала матери чувство комфорта, и которая расцветит фильм.
      Иден взяла дневник и начала читать.
 
       11 октября, 1943 г.
      Кайлу сегодня семнадцать, но он выглядит на двадцать пять. Он думает, что он совсем взрослый.
      Вчера был его день рождения, и Сара Джейн пригласила его в Винчестер на обед. Я была в моей пещере, когда он вернулся, и с ним было виски. Могу сказать, что он уже порядочно выпил, потому что галстук был развязан, рубашка торчала из брюк, а волосы нависали прямо на лицо. Он сидел, закутав плечи в одеяло, и просил меня читать ему вслух рассказы, которые я написала.
      – Дай мне сначала виски, – сказала я.
      Он перешагнул через матрац, сел рядом со мной и протянул мне бутыль. Я пила, пока не заложило уши. Я хотела быстро напиться. Я была пьяной два или три раза, и мне это нравилось, потому что в течение нескольких часов я чувствовала, что мне как будто совсем не о чем беспокоиться.
      За какое-то время мы прикончили бутылку с четвертью, и я была рада Кайлу больше, чем когда-либо, потому что он был в легком настроении и улыбался, а не был серьезен, как обычно.
      – Мне нужен твой совет, как сестры, – сказал он, и я видела, что он старается выглядеть серьезным, несмотря на окосевший взгляд. – Твоя помощь, как девушки, я имею в виду.
      Я смутилась и, по-видимому, не из-за выпивки, а из-за этого.
      – Видишь ли, – продолжал он, – Сара Джейн и я решили заниматься любовью. – Он смотрел на меня, ожидая моей реакции.
      Я хотела сказать ему, что он не должен этого делать, пока не женился, но я не слишком сама в это верила, и я, безусловно, не хотела внушать ему какую-либо мысль о браке с Сарой Джейн.
      – Чем я могу помочь? – спросила я.
      – Видишь ли, я не знаю, что делать. Я имею в виду, что понимаю в принципе, но…
      Он начал безудержно хохотать. Я уставилась на него с изумлением, потому что никогда не видела, чтобы он вел себя так глупо. Когда он, наконец, перестал хохотать, я спросила его:
      – Как далеко уже зашло? – Я хотела, чтобы он напился до такой степени, чтобы я могла уйти, ничего не узнав об этом.
      – Выше талии, – сказал он на этот раз с серьезным лицом.
      Мои груди начали болеть, что, как я знала, могло произойти, только если их потрогать.
      – Она была нетерпелива, – сказал он. – Но я не знал, как трогать ее… ниже талии. Я имею в виду, я даже не был уверен, что это там.
      Я не могла поверить, что Кайл говорит все это, даже не краснея.
      – Я имею в виду, что единственная девушка, которую я когда-либо видел, была ты, и тебе было пять лет.
      Кайл и я изучали друг друга у Ручья Ферри, где мы могли сбросить свои одежды и давали воде омывать наши тела.
      – Хорошо, – сказала я. – Давай я покажу теперь. Я начала расстегивать завязки платья, но Кайл для этого был недостаточно пьян. Он вскочил с матраца, как будто его кто-то укусил.
      – Кэйт! – крикнул он. – Не смей!
      – Хорошо. – Я пожала плечами. – Вместо этого я нарисую картинку.
      Итак, я нарисовала так хорошо, как могла. Я нарисовала картинку также изнутри, матку и трубы, и остальное, и объяснила ему все, что узнала о менструации. Я как-будто объяснила ему, что девушке нельзя сделать хорошо, если не знать некоторых особенностей ее тела. Он сидел, положив голову мне на плечо, рассматривая мой рисунок. Затем я показала место, которое он мог потрогать, чтобы заставить ее безумно захотеть лечь с ним.
      Он улыбнулся и сказал, что Сара и так безумно хочет лечь с ним.
      – Нет, это другое, – сказала я. – Если ты потрогаешь это место, как бы потрешь, но очень легко, ну, тогда ты будешь удивлен, что произойдет. – И я положила свой карандаш, с удовольствием думая о том, что я сделала для Сары Джейн.
      – Откуда ты знаешь все это? – спросил он.
      – Я делаю это сама, – сказала я.
      – Правда? Я думал только парни делают это. – Это удивило меня, потому что я никогда не думала, что парни могут делать это тоже. Но я полагаю, в этом есть смысл.
      Мы поговорили еще немного, но Кайл начал сникать. Мне пришлось наполовину довести, наполовину донести его до лежанки, пока он не отключился. Я сказала ему, что он будет просто-таки больным сегодня утром (и так оно и было). Затем я легла на свой матрац, все мое тело горело от наших разговоров, и я провела остаток ночи со своими любящими руками.
 
       22 октября, 1943 г.
      Сара Джейн и Кайл стали близки, как никогда. Я наблюдала за ними в школе, сидевшими на скамейке, и не замечавшими ничего, кроме друг друга. Они дотрагивались руками и медленно поглаживали друг друга, как будто какая-то клейкая субстанция связывала их.
      Другие ребята стали более уважительно относиться ко мне в эти дни, и я уверена, это потому, что я сестра Кайла, а Кайл был наиболее уважаемым во всей нашей школе. Я хотела узнать, помог ли ему мой урок анатомии, но понимала, что он будет смущен, если я спрошу. Мне нужно было ждать следующего раза, когда он напьется.
      Вчера мисс Крисп имела долгий разговор со мной. Мои рассказы совершенствуются, сказала она, и они «мудрые и поучительные».
      – Но твоя природа более живая, чем ты представляешь, Кэт, – сказала она. – Ты всегда уткнута носом в книжку, и, хотя я вовсе не хочу отлучить тебя от чтения, все же в жизни есть и другие вещи.
      – Для меня наибольшее счастье читать или писать, – сказала я.
      Она посмотрела на меня с недоверием, я и сама не слишком была убеждена в этом, но это была разновидность счастья, которая меня устраивала. Была часть жизни, которой я никогда не знала: настоящие подруги и друзья. У меня никогда не будет детей, я сама буду своим единственным любовником. Я никогда не увижу других частей мира. Единственное место, где я могла легко дышать – это мой дом и моя пещера.
      Сюзанна вчера взяла меня с собой покупать одежду, и я все время чувствовала тошноту, как будто закружилась или попробовала чего-нибудь рвотного. Улицы в городе выглядели волнистыми и вызывали у меня головокружение. Я боялась остаться с Сюзанной наедине, потому что не могла ничего придумать, что бы сказать ей. Она была мила, а мне было от этого плохо. Я всегда думала, что причина моих трудностей в общении с людьми в том, что они идиоты, как в школе. Теперь я думаю, есть что-то такое во мне, а не в них. В этом проблема.
 
      Лу хотела остановиться у булочной в Колбруке. На пути домой от доктора.
      – Закупки для ужина, – сказала она.
      – У нас есть этот пшеничный хлеб, – сказала Иден. – От вчерашнего обеда оставалась еще половина каравая.
      – О, да. Тогда сдобные булочки на завтрак, – Лу решила все-таки зайти в булочную. Она опустилась в своем кресле на тротуар, а Иден прилагала усилия, поддерживая ее.
      Огромная круглолицая женщина, одетая в белое, стояла в булочной за прилавком.
      – Стань там, Лу! – сказала она. Ее рот был как маленький розовый бутон над массой белого подбородка. Завитые белые волосы были острижены слишком коротко для такого большого лица.
      – Что ты хочешь сегодня?
      – Полдюжины сдобных булочек, – сказала Лу. – Три с ягодами, три с маком.
      Женщина начала доставать булочки из ящика, но застыла, когда ее пристальный взгляд упал на Иден. Она выпрямилась.
      – Боже, вы, должно быть, девочка Кэйт, Иден Райли, верно?
      Иден улыбнулась.
      – Да.
      Женщина рассмеялась.
      – Девочка Кэйт, совсем взрослая. Боже, какие вы создали образы! И какая же красивая в натуре, как в кино!
      Лу посмотрела на Иден, наклонив голову так, чтобы подмигнуть незаметно для продавщицы.
      – Иден, это Сара Джейн Миллер, старая подруга твоей матери.
      – И твоего дяди Кайла, – сказала Сара Джейн. Глаза Иден расширились, и Лу схватила ее за руку, чтобы она не потеряла самообладания.
      – Приятно познакомиться с вами. – Иден перешла через прилавок, и Сара Джейн протянула ей мясистую руку для пожатия.
      Они немного поговорили, пока Сара Джейн упаковывала булочки в бумажный пакет. Затем Иден открыла дверь перед своей теткой, которая, миновав ее, сразу же начала смеяться.
      – Каждый раз, когда Кайл видит ее, он говорит: «Если бы только я не встретил тебя, Лу, все это могло быть мое».
      Иден остановилась и поглядела на Лу.
      – Ты точно знаешь, где я сейчас читаю дневник, не так ли?
      Лу кивнула.
      – Да, это беспокоит тебя?
      – Не знаю. – Иден снова медленно пошла. – Это выглядит странно, как будто наблюдается каждый шаг мой на пути к матери.
      – А что ты узнала о ней из этого дневника?
      – Что ее одиночество не было в такой большой степени результатом выбора, как я думала. Это была фобия людей, жизни в Линч Холлоу.
      – Ты права, Кэйт боялась мира в такой степени, что это парализовало ее. Ее страхи делали ее калекой больше, чем эта старая нога – меня.
      Иден легко положила руку на плечо своей тети. Она почувствовала кость через тонкую блузу.
      – Вокруг тебя все так хорошо, Лу, что позволяет мне не замечать этого.
      Лу похлопала ее по руке.
      – Да, милочка, у меня все хорошо. Атмосфера в автомобиле на обратном пути в Линч Холлоу больше не была напряженной. Иден чувствовала освобождение от чего-то, возможно, маленькая интрига Лу с целью познакомить ее с Сарой Джейн Миллер, или нога Лу прекратили недопонимание, которое было между ними в первое время. По той или иной причине Иден почувствовала себя в достаточной безопасности, чтобы узнать мнение Лу о Бене.
      – А, Бен… – Лу улыбнулась и кивнула, как будто она давно ждала, чтобы Иден задала этот вопрос. – Бен всегда был моим самым любимым из всех студентов Кайла. Он путешествовал с нами в Южную Америку, ты знаешь. Я полагаю, более важен вопрос, что ты думаешь о нем?
      – Я не знаю, Кайл сказал мне, что он не хотел бы видеть меня с кем-нибудь из Голливуда, затем посадил меня в котлован размером пять футов на десять с симпатичным парнем и сказал: «Но я не хотел бы видеть тебя с этим…»
      Лу рассмеялась.
      – Да, он прав. Бен должен привести в порядок собственную жизнь, прежде чем получит право разделить ее с кем-нибудь еще. Но это не порочит его, дорогая.
      Она повернула на дорогу к Линч Холлоу, сняв на короткое время протез с педали газа, чтобы вписаться в первый поворот.
      – Мой любимый рассказ о Бене, я думаю, это как мы обедали в маленьком морском ресторане в Эквадоре. Нас было трое – Бен, Кайл и я – и у нас был стол прямо рядом с резервуаром, где содержались живые омары. Ну, все омары выглядели вялыми и покорными судьбе. Но был один, который постоянно находился в движении, стараясь сцепиться с другими. Я не знала, как назвать это – игра, драка или как-то еще. Он не сдавался, и мы наблюдали за ним во все время нашей трапезы. Когда пришло время уходить, Бен купил его. Он думал, что он особенный, живучий и не должен кончить, как другие, как чей-то ужин. Затем нам нужно было проехать около тридцати миль в сторону от нашей дороги, чтобы он мог выпустить его в Тихий океан.
      Иден уставилась на свою тетку.
      – Это самая смешная вещь, которую я когда-нибудь слышала!
      Лу улыбнулась.
      – Если это то, что ты думаешь, дорогая, я сомневаюсь, что Бен подходящий человек для тебя.

      Он вел свой пикап в долину, когда солнце осветило гребни холмов, согревая поля кукурузы своим розовым утренним светом. Он припарковался на обочине узкой дороги, вышел и начал пробежку к Колбруку. Бежал он недолго. Это было привычкой в Аннаполисе – он выходил из дома рано, прежде чем Шарон и Блисс просыпались, и бежал вдоль реки, не считая мили. Это было время размышлений, и после этого весь день ему думалось хорошо.
      Он бегал еще некоторое время в тюрьме, вначале, когда еще думал, что найдет способ пережить это, не потеряв духа. Он должен оставаться в тюрьме, говорил он себе. Читать классику, изучать испанский или французский. Но оцепенение пришло так быстро, что он задумывался, не подмешивали ли в пищу наркотик. Он никогда до этого не смотрел часто телевизор, а тут вскоре он знал уже все мыльные сериалы, и его мысли были полны всякой чепухой из передаваемых шоу. Энергия, которая могла бы вывести его из депрессии, затрачивалась на то, чтобы другие заключенные не узнали, за что он наказан, и для самозащиты, когда это случилось. Его преступление уважали.
      Это было хорошим признаком – то, что ему теперь захотелось побегать. Он возвращался к жизни, как утопавший человек, неожиданно оказавшийся на поверхности воды. И не понадобилось многого, чтобы вытащить его. Лишь несколько обыденных разговоров с женщиной, которая смотрела на него, как на личность, а не как на преступника.
      Он не видел ее два дня. Она работала в архиве, в Винчестере, а завтра должна встречаться с добровольцами Детского фонда в Ричмонде. Она говорила ему, что посещает региональные, штабквартиры Детского фонда всегда, когда представляется случай, и пригласила его поехать с ней, но он отказался. Он мог себе представить, как она вводит его в собрание людей, работающих с детьми. Конечно, один из них узнает его имя, и это будет конец всему. Она рассказала, что едва не потеряла работу представителя Детского фонда после роли в «Сердце зимы».
      – Они говорят, что я отождествляюсь с моим несколько сомнительным образом, – сказала она.
      С его же точки зрения ее образ не мог быть более благотворным.
      Он остановился перед Колбрукским почтамтом и задержался на минуту, чтобы успокоить дыхание, прежде чем войти и проверить свой почтовый ящик. Там был большой пакет от Сэма. Выйдя на улицу, он уловил свое отражение в зеркальном стекле почтамта. Иисусе! Он протянул руки к своим волосам. Он выглядел, как постаревший хиппи!
      Бен остановился возле парикмахерской, где маленький седоволосый человек пришел в восторг, отрезав его волосы больше, чем он просил, а затем перешел улицу к булочной Миллера. Он купил пончик и кофе, с которыми поехал в другой квартал до парка вокруг Музея Колбрука. Там сел на скамейку, отпил глоток кофе и вскрыл конверт.
      В конверте были три копии журнальных статей и короткая записка от Сэма. Он всматривался в конверт, думая, не проглядел ли записку от Блисс. Сэм присылал их иногда, даже когда ему приходилось делать это за спиной Джен, она думала что ему от этого будет только хуже. Как могло быть еще хуже? Он взглянул на заголовок первой статьи «Дискредитация детского свидетельства». Ведь он говорил Сэму, чтобы тот забыл про все это, но Сэм, казалось, решился убрать неподъемный камень. Вторая статья была на ту же общую тему. Но третья была исследованием двух социальных работников – «Во имя Высших интересов детей: целебная сила просвещения».
      – Да, – произнес вслух Бен. Он откусил от своего пончика и прочел всю статью, а затем обратился к записке Сэма. Ему не очень повезло с юристами, писал Сэм. Апелляция по этому делу осталась без ответа. Лучшее, на что можно надеяться – это проверка в порядке надзора, которая имеет шансы состояться в январе. Однако, они должны получить одобрение на это от судьи Стивенса. Бен не должен беспокоиться, писал Сэм. Доказательства, что посещения будут прекрасной вещью для Блисс, очевидны. Он должен только сопоставить все это, и найти несколько экспертных свидетельств, и все будет улажено.
      И между прочим, Сэм добавил в постскриптуме, что Шарон и Джефф сказали, что кто-то звонил им домой и разговаривал по телефону. Они подозревают Бена и думают о том, чтобы получить закрытый номер телефона. Поэтому, если есть какая-то вероятность, что это ты звонил, братец, это надо несколько приглушить.
      Ладно, о'кей, он откажется от этой малости. Это никогда не срабатывало, потому что всегда отвечала Шарон. Однажды он звонил в течение недели, надеясь, что ответит Блисс. Он не говорил с ней – он не сошел с ума. Он только хотел услышать ее голос. Он просил Сэма и Джен записать на пленку разговор с ней и переслать ему. Ему была ненавистна мысль, что ее голос исчез из его памяти, что он не сможет услышать ее интонацию или манеру затягивать слова. Она теперь, наверное, говорит по-другому. Он хотел это слышать.
      – Я не думаю, Бен, что это очень хорошая идея, – сказала Джен. – Тебе не нужно ничего, что бы напоминало о ней.
      Сэм и Джен пригласили его однажды на воскресный вечер. Они рассказали ему, как продвигаются их планы усыновления ребенка, как хорошо ухоженной выглядела Блисс последний раз, когда они видели ее. Они задали ему вопросы о его работе. Он не мог сказать им, что эта работа закончится в декабре. Он не хотел беспокоить их. Он сам не хотел об этом думать.
      Сэм звонил ему несколько раз в неделю. И в эти разы Бен знал, что его брат будет тянуть резину.
      – Как ты спишь? – спросил Сэм, пытаясь понять, не чувствует ли он себя способным к самоубийству. Бен рассмеялся этому вопросу. Его только беспокоило, как бы Сэм не узнал правду. Или, Господи прости, он будет стараться навещать его в госпитале. Это ему меньше всего нужно. Когда он думает сделать это, когда эти пилюли начинают звать его из ванной комнаты, он часто думает о Сэме, и это останавливает его.
      Сегодня утром бутылка с пилюлями была за десять миль от него и за тысячу от его мыслей. Он встал и прислонился к дереву, чтобы размять икры. Они затекли от сиденья. Наверное, большую часть пути до пикапа нужно пройти пешком. И он ничего не ел, кроме этого пончика. Но он начал легкую пробежку, а когда магазинчики Колбрука остались позади и появились кукурузные поля, он перешел на бег.

       8 ноября, 1943 г.
      В нашем классе новый парень по имени Мэтт Райли. Он возраста Кайла, семнадцать лет. Он и его мать недавно приехали сюда из Ричмонда, чтобы быть поближе к его бабушке, которая хворает, и он разговаривал с классом, как это всегда бывает, когда появляется новое лицо. Кайл особенно полюбил его. Они проводят все субботы, вместе ловят рыбу, в то время, как я пишу.
 
       16 ноября, 1943 г.
      Сегодня случилось нечто ужасное.
      Я обычно сижу в большой комнате моей пещеры, где у меня мой матрац, диванчик, старая качалка и пара стульев с прямыми спинками. Эта большая комната размером с маленькую церковь, но пространство прерывается различными скальными образованиями и сталактитами. У входа потолок очень низкий, но когда вы входите дальше в комнату к отражающим лужам у задней ее стенки, потолок становится очень высоким, и он украшен сталактитами.
      Из этой комнаты вел тоннель. За все время, что я была в моей пещере, я никогда не заходила в нее дальше, чем на несколько футов. Сегодня я пишу рассказ о девочке, которая исследовала пещеру. Она ползла через тоннель в предполагаемой пещере, которая была превращена в подобие придорожной часовни.
      Но, подумала я, почему я пишу об этом, когда даже не побеспокоилась, куда ведет мой собственный тоннель?
      Итак, я взяла фонарь и шагнула в тоннель. Он казался призрачным. Я не боюсь таких вещей, как тесные стены и давящие потолки. Сначала тоннель был достаточно высоким, чтобы я могла идти во весь рост, но затем мне пришлось пригнуться. Пол постепенно поднимался, и я чуть не потеряла обувь. Фонарь освещал только несколько футов передо мной и я чувствовала себя идущей в черную пустоту.
      И вот я достигла конца. Вместо того, чтобы оказаться в большой часовне моего рассказа, я была в огромной пещере с низким потолком, с которого свисали, как гвозди, длинные сталактиты, а длинные тонкие сталагмиты поднимались с пола навстречу им. Они встречались на уровне моей груди, образуя каменные колонны, так что, чтобы пройти через это помещение, я должна была изгибаться и поворачиваться, и я чувствовала себя как бы в центре гигантских натянутых струн. Свет фонаря упирался в скалы, когда я шла, и я пыталась выдерживать направление таким образом, чтобы легко можно было выйти.
      Затем я увидела перерыв в лабиринте, маленькую открытую площадку без титей и митей. На полу пещеры лежал – я вначале подумала, что ошиблась и поднесла фонарь поближе – человеческий скелет! Я вскрикнула так громко, что уши заболели от эха. Я вернулась в лабиринт и в панике стала искать вход в тоннель. Это заняло несколько минут, и это время я наполовину плакала, наполовину смеялась, и кожу на моих ногах и руках царапали скалы. Я пробралась через тоннель так быстро, как могла, выбежала из пещеры и бежала, не останавливаясь, пока не достигла дальнего конца Ручья Ферри, где Кайл и Мэтт ловили рыбу. Я схватила за руку Кайла:
      – Вы должны пойти со мной! – сказала я:
      – Что ты делаешь с этим фонарем? – спросил он. Я еще держала зажженный фонарь, несмотря на яркий дневной свет.
      – Давайте, пойдем со мной! – сказала я.
      Кайл вздохнул, как если бы я причинила ужасное беспокойство и начал сматывать удочку.
      – Пойдем посмотрим, чего она хочет, – сказал он Мэтту.
      – Нет! – сказала я – Мэтту не надо идти.
      Кайл посмотрел на меня с открытым ртом, как если бы он не мог поверить, что я могу быть такой грубой, но меня это не трогало.
      – Кайл, – сказала я пониженным голосом, чтобы Мэтт не мог слышать, – это пещера.
      Кайл повернулся к Мэтту, который делал вид, что не интересуется всем этим.
      – Я вернусь скоро, как только смогу. Ты можешь использовать мою удочку.
      Мэтт кивнул, не глядя на нас – он был странным, но у меня сейчас нет времени писать об этом.
      Я объяснила, что нашла, на обратном пути в пещеру, так, чтоб он был подготовлен к тому времени, как мы доберемся до маленькой загроможденной комнаты. Теперь у нас у каждого был фонарь, а я дрожала от холода и страха. Тити и мити отбрасывали повсюду тени при нашем движении через лабиринт.
      Я ожидала, что скелета не будет, потому что теперь подозревала, что видела его только в своем воображении, но он был там и лежал, как будто его владелец умер во сне.
      Лицо Кайла стало бледным, а вслед за этим он упал на колени.
      – Боже, – сказал он, проводя взгляд с черепа до кончиков пальцев и обратно.
      – Я завизжала как девчонка, когда увидала это, – призналась я.
      – А ты и есть девчонка, – сказал Кайл, все еще уставившись на кости. – Мэтт заметил это. Ты ему нравишься.
      – Он мне не нравится, – сказала я.
      – Посмотри, какой он маленький, – Кайл вытянул свое шестифутовое тело рядом со скелетом. Он был почти в два раза длинней костей. – Это, должно быть, ребенок.
      Это повергло меня в печаль.
      – Как он оказался здесь? – спросила я. – Как попал сюда?
      Кайл покачал головой.
      – Мы должны рассказать кому-нибудь об этом, – сказал он и встал.
      – Нет! Они придут в мою пещеру.
      – Кэйт! Это было человеческое существо. Мы не можем теперь поступать так, как будто мы не нашли его.
      – Мы не расскажем, – сказала я. – Это моя пещера, и я говорю, мы не расскажем.
 
       20 ноября, 1943 г.
      Я назвала скелет Рози. Я не возвращаюсь в комнату в лабиринте, чтобы посмотреть на нее, и впервые почувствовала себя в пещере некомфортно, зная, что находится в конце тоннеля. Но теперь, когда я дала ей имя, я почувствовала себя спокойнее в ее компании. Я задумываюсь иногда, что убило ее. Несчастный случай? Убийство? Болезнь? Наверное, я никогда не узнаю этого.
      Я больше завидую Мэтту Райли, чем Саре Джейн. Кайл проводит так много времени с ним. Они как братья и все время шутят друг с другом так, что я не понимаю. Когда они видят, что я не поняла; кто-нибудь из них объясняет мне шутку, но тогда это уже не смешно.
      Бабушка Мэтта умерла на прошлой неделе. С тех пор он ходит с красными глазами. Он очень мягкий мальчик и очень чувствительный. Он выглядит более молодым и застенчивым по сравнению с Кайлом, который за эти дни превратился в мужчину.
      Кайл просит меня допустить Мэтта в пещеру. Я решила позволить – не потому, что хочу, чтобы Мэтт был там, а потому, что Кайл бывает в эти дни так редко, что это единственный способ, который я могу придумать, чтобы вернуть его общество.

      Иден нужно было непременно рассказать Бену о скелете. По крайней мере, именно этим она объясняла себе свою неожиданную просьбу – посетить его каморку. Он с явным удовольствием объяснял ей, как добраться.
      – Трудно найти после захода солнца, – сказал он. – Может быть, вы захотите вместо этого встретиться со мной где-нибудь? – Она вспомнила их ужасную встречу у Сахарного Холма.
      – Нет, я найду.
      Сразу же после этого разговора позвонил Майкл. Прошло всего несколько дней с тех пор, как она последний раз говорила с ним, которые казались месяцами. Нина справлялась о ней, сказал он. Она хотела знать, что Иден думает о записке, которую она послала.
      – Не думала еще об этом, – сказала Иден.
      – Она говорит, что у нее есть для тебя и что-то другое, если это тебе не нравится. Она хочет знать, есть ли у тебя какие-либо планы работать снова.
      – Скажи Нине, что нужно подумать.
      – Ей не нравится, что ты находишься за три тысячи миль от нее. Вне ее контроля, понимаешь?
      Иден усмехнулась в трубку:
      – Ну, а мне нравится. Майкл молчал.
      – Тебе нравится быть вдали и от меня тоже?
      – Я именно сейчас нуждаюсь в отдыхе. От кино. От Лос-Анджелеса. Я сейчас даже не понимаю этого точно. Давай рассмотрим это персонально.
      – Ты говоришь, как будто приобрела акцент горного козла и что-то в этом роде.
      – В самом деле? Я полагаю, я рано вошла в роль. Она выглянула в окно в темные леса. Хотелось попасть к Бену до темноты.
      – Мне нужно бежать, Майкл.
      – Куда ты идешь? – Его голос звучал враждебно.
      – Мне нужно повидать друга Кайла.
      – Позвонишь мне, когда вернешься?
      – Не знаю, сколько будет времени.
      – Неважно, я никуда не ухожу. Вечеринка совсем не то, если я ее не ставлю высоко, и если тебя там нет. Ты гордишься мной? Три недели воздержания.
      Она сказала ему, что единственная причина, по которой она не может рассматривать серьезные отношения с ним, это его употребление кокаина.
      – Это серьезно, Майкл.
      – Ты нашла что-нибудь о Мэтью Райли?
      – Моя мать написала в своем дневнике, что он был чувствительным и женственным.
      – Во! Если ты хочешь видеть меня в этой роли, тебе лучше немного изменить правде.
      – Посмотрим. Как получится.
      – Иден? Не забывай, я – здесь, о'кей? Я люблю тебя.
      Она была мягкой.
      – Пока, Майкл. Спасибо за звонок.
 
      Она мучилась с одеждой, и, наконец, решила остановиться на брюках цвета хаки и широкой белой блузе. Она распустила волосы и украдкой вышла из дома. Кайл и Лу знали, куда она ушла, но ей не хотелось, чтобы они видели, как она выглядит. Внешность сегодня ее выдает, они смогут увидеть по лицу, что этот вечер что-то значит для нее.
      Она сначала поехала в Колбрук, чтобы взять жареного цыпленка и бисквитов и затем поехала обратно мимо Линч Холлоу к холмам. Каморка Бена была на семь миль выше Линч Холлоу. У нее не было адреса, к ней вели только отметки. Автомобиль заполнился запахом жареного цыпленка, пока она проезжала мимо большого дуба, фермы у ручья. Она сильнее нажала педаль газа.
      Что она делает? Она была холодна, практически груба с человеком, которого знала многие месяцы, потому что волновалась, предвкушая встречу с человеком, которого узнала только что. С человеком, который выручил омара из морского ресторана. Да, ей нужно рассказать ему о скелете. Ха! Если бы она не прочла о скелете в дневнике, она должна была бы выдумать причину, чтобы увидеть его сегодня вечером.
      Они не виделись два дня. Весь вчерашний день она провела в архивах в Винчестере, большую часть утра в Ричмонде, ведя ободряющие разговоры с волонтерами Детского фонда. Затем был ланч с Фредом Дженкинсом энергичным слепым директором Детского фонда Вирджинии. К сегодняшнему полудню она уже не помнила, какие руки у Бена, а также были его глаза голубыми или серыми, а это для нее означало, что ничто не может быть значительным в течение долгого времени.
      Она почти проехала хижину: крошечную, расположенную среди деревьев так, что с дороги все могли видеть янтарный свет двух крошечных окон.
      – Мне нравится это, – сказал он из открытой входной двери, прежде чем она вышла из автомобиля. – Ваши распущенные волосы.
      – Спасибо. – Она протянула пакет с цыпленком. – Вы подстриглись? Выглядите хорошо.
      – Что это? – Он указал на тетрадь в ее руках.
      – Часть дневника. Есть кое-что, что я хотела бы показать вам.
      Он раскрыл перед ней дверь. На нем были джинсы и тенниска, которая некогда была красной, но выцвела и стала лиловато-розовой, что хорошо смотрелось в сочетании с его загорелыми руками.
      – Извините, что здесь так жарко.
      Было жарко. Хижина была размером с ее спальню в Санта-Монике и была чисто функциональной. Пол был из неокрашенного дерева. На крошечной кухне в углу стоял маленький холодильник, двухкомфорочная плита и раковина. Софа и кресло, обитые шотландкой промышленного изготовления, стояли в другом углу рядом с плитой, отапливаемой дровами. Газеты и книги заполняли тяжелый кофейный столик, а вентилятор в окне над плитой гонял по комнате горячий воздух. Третий угол образовывал маленький туалет, или, скорее, ванную комнату. Кровать Бена была в четвертом углу, перед одним из двух передних окон. Кровать была чем-то средним между двухспальной и одиночкой, без разделения изголовья и подножья. Она была покрыта сине-белым одеялом, которое выделялось в комнате красотой ручной работы. В центре стоял круглый стол с витыми ножками и четыре деревянных кресла с прямыми спинками.
      – Извините, что так мало места. – Бен посмотрел вокруг, как будто впервые обратил внимание на размеры своей хижины. – Так примитивно.
      – Это по-сельски, – сказала она тоном комплимента. Она посмотрела на Бена. Несмотря на резкое поведение, он явно не соответствовал этой маленькой голой горной хижине.
      – Снаружи немного прохладнее, – сказал он. – Почему бы нам не вынести стол на улицу, чтобы поесть?
      Он поставил стол и два деревянных стула на маленькую площадку перед хижиной.
      – Вы здесь действительно изолированы, – сказала она. – Ночью, должно быть, страшно.
      – Не страшно. Скорее одиноко. – Он принес бутылку вина из хижины и разлил его в пластмассовые стаканчики. – Извините за такую посуду.
      – Если вы еще за что-нибудь извинитесь, я уйду. – Она взяла вино, которое он предложил, надеясь, что оно немного развяжет ему язык. Она представила себе пьяного Кайла, просящего у Кэйт помощи в своих затруднениях с Сарой Джейн, и засмеялась.
      – Что такого смешного?
      – Я больше узнала о Кайле, чем когда-нибудь хотела знать. Вам известна булочная на Мэйн Стрит?
      – Миллера?
      – Да. Вы знаете Сару Джейн Миллер?
      – Это женщина-тяжеловес?
      То, что он так добр в своем описании Сары Джейн, хорошо говорит о нем, подумала она.
      – Да, она была первая у Кайла.
      – Первая?.. – На минуту он показался смущенным. Затем его лицо осветилось теплой улыбкой. – О, вы имеете в виду, его первой?
      Она кивнула.
      Бен поставил свой стакан и рассмеялся.
      – Возможно вам не следовало бы это говорить. А Лу знает?
      Иден поведала ему, как Лу сама организовала ее встречу с Сарой Джейн.
      – Ничего удивительного, – сказал Бен. – У Лу и Кайла не было больших секретов от друг от друга.
      «Вот именно», – подумала Иден.
      – Лу единственная в своем роде, – продолжал Бен. – Она вдохновляет меня. Когда я барахтаюсь в самоунижении, то думаю о том, чего она добивалась своей позитивной позицией. Она ведь никогда не позволяла своему несчастью отбросить ее назад.
      – Нет, никогда. – Иден подумала о смене темы, но ей было интересно, насколько много Бен знает.
      – Она говорила вам, как это случилось?
      – Автомобильная катастрофа. Вы были с ней, верно?
      Она изумилась сама себе, зная правду, но остановившись на лжи.
      – Да.
      – Она говорила, что ехала слишком быстро, и в нее врезался фургон.
      – Это звучит так, как будто это была ее вина.
      – Она водит как безумная, – сказал Бен. – Вам повезло, что остались целой.
      Иден отхлебнула своего вина.
      – Она очень любит вас, – сказала она.
      – Лу и Кайл интересуются мной. В основном, из чувства долга.
      Она отложила корку от своего цыпленка.
      – Что ошеломило меня, так это то, что Кайл ни в коей мере не подправлял дневник. Если бы я была на его месте, мне бы хотелось вырвать кое-где несколько страниц.
      – Может быть, он этого и хотел, но он археолог. Он никогда не смягчает факты. Кроме того, он сказал, что ваша мать хотела бы, чтобы он был и ваш. А она знала, что в нем.
      – Да-а, но правда состоит в том, что моя Ма была немного не в себе. Ее не беспокоило, что я буду знать о ней. – Она наклонилась вперед и поставила локти на стол. – Расскажите мне о себе, Бен. Не знаю, что спросить, потому что у меня есть ощущение, что некоторые вопросы лучше не задавать.
      – Некоторые, да. – Он улыбнулся. Его глаза были серыми, по-настоящему серыми, бледными, как туман.
      – Я родился в Мэриленде, Бетезда. Тридцать восемь лет тому назад. У меня есть брат Сэм, он психиатр, богатый и удачливый. Мой отец был врачом, мать медсестрой. Они умерли несколько лет назад с интервалом в пару месяцев.
      – О, извините!
      Бен взял кусок цыпленка, прежде чем ответить.
      – Да, это было тяжело для Сэма и меня, – сказал он, – но для них, может быть, лучше всего. Я не могу представить одного из них, живущего без другого.
      – Вы когда-нибудь хотели быть археологом?
      – С подросткового возраста. Мне нравится изучать прошлое. Это безопаснее, чем будущее. Не слишком много сюрпризов.
      – Вы оставили преподавание? – Она подалась вперед. Он был еще разговорчивый, еще комфортный.
      – Да, я так полагаю. – Он бросил кусочек своего бисквита белкам на край прогалины. – Мне нравится стоять перед людьми, пытаясь объяснить им что-то, и притом достаточно доходчиво, чтобы они могли что-нибудь вынести из этого. Мне нравится работать с действительно блестящими студентами, которым многое прочат. – Он пожал плечами. – Но знаете, в полевой работе тоже много хорошего.
      – Вы лишились… как имя вашей жены? – Более опасная почва, но он, кажется, не уходит от вопросов.
      – Шарон? Я лишился жизни, которая у нас была. У нас было так много планов, и мы так много сделали вместе, что трудно забыть, вы понимаете?
      Она кивнула, думая о своем собственном браке.
      Они с Уэйном были на удивление мало вместе за те пятнадцать лет, что были женаты. Кэсси была их единственным общим делом.
      Он положил цыпленка и наклонился вперед.
      – Я спроектировал дом, в котором мы жили. Это всегда была моя цель, и мы многое построили своими руками. Хотите увидеть его изображение?
      – О, да!
      Он вытер пальцы салфеткой и пошел в хижину. Вернувшись, он показал ей снимок красивого современного строения, и ей не составило труда вообразить его внутри.
      – Это чудесно, – сказала она.
      – Он находится в лесном массиве, спускающемся к воде. Не огромный – мы не могли осилить огромный – но действительно красивый. Масса стекла. Мы жили в нем восемь лет, и я никогда не переставал изумляться, что мы его сделали.
      Он взглянул на нее. Она заметила искорки гордости в его глазах и ощутила его потерю.
      – Шарон до сих пор в нем? – спросила она. Он кивнул:
      – Со своим новым мужем. Она снова вступила в брак пару месяцев назад, примерно в то же время, как Уэйн и школьная учительница завязали узел. – Голос его был спокойным, а боль почти ощутимо повисла над шатким столом.
      – Где-то ужасная ошибка, – сказала она. Он взглянул встревоженно.
      – Нет, не здесь. Я имею в виду, вы в чем-то заблуждались.
      Его смех был горьким.
      – У вас был собственный дом, хорошая работа. Я не говорю о том, насколько скандальным был развод, но люди не теряют всего, если только не совершили чего-нибудь беззаконного или…
      Он покачал головой, дотронулся до ее руки.
      – Кажется вы говорили, что в дневнике есть место, которое вы хотели бы мне показать.
      Она поставила свою тарелку и наклонилась к нему, положив руки на стол.
      – Бен, вы понимаете, что я знаю точно, что значит потерять брак? Видеть того, кого любишь, в браке с кем-то еще?
      – Ш-ш. Давайте сменим тему, о'кей? – Он оттолкнул свой стул от стола. – Где дневник?
      Становилось слишком темно, чтобы читать на воздухе, так что они перенесли стол и стулья в хижину. Она села на обитую софу, он – на подходящий стул.
      – Моя мать нашла человеческий скелет в пещере, – сказала она.
      Брови Бена поднялись.
      – Что она сделала с ним?
      – Ничего, до того места, до которого я дочитала. Ей было только шестнадцать, когда она нашла его. Она еще не интересовалась археологией.
      – Вы спросили об этом Кайла? Он еще там?
      – Я не говорила с ним об этом. – Когда она рассказала Кайлу, что обедала с Беном, он покачал головой:
      – Ты должна быть очень осторожной, милочка, – заметил он, и ее так обескуражили его слова, что она не спрашивала его больше ни о чем.
      Она открыла тетрадь, начиная с 16 ноября, и прочла Бену. Он рассмеялся, когда она закончила.
      – Ваша мать была в плохом настроении, – сказал он. А кто этот парень, Мэтт?
      – Мой отец. – Она улыбнулась. – Это моя интродукция к нему.
      – Ваша мать кажется полной чувств к нему.
      – Это только 1943, а я родилась в 1955. Думаю, будет забавно проследить, как изменялись ее чувства к нему. Мне известно, что у нее была одна большая страстная любовь. А вы не можете вообразить ее в фильме. Их отношения развивались по мере их взросления. Великое напряжение чувств. Майкл Кэри собирается играть Мэтта. С какого возраста, как вы думаете, он мог бы начать?
      – Если говорить о внешности, может быть, с двадцати одного или двадцати двух – с небольшим гримом. С точки зрения поведения – с пятнадцати или около того.
      Она рассмеялась.
      – Он вам не нравится, угу?
      – Я ревнив.
      – Вам не нужно ревновать.
      Ей нравилось наблюдать за его движениями. И нравилось воображать, как снаружи, из глубины лесов выглядит эта хижина, в которой звучит музыка и две тени кружатся в янтарном свете.
      Может быть, Шарон похитила Блисс?
      Но Шарон была еще в их доме, значит, дело не в этом. Что же тогда? Впрочем, не нужно знать его секретов. Пусть они останутся с ним. Она же займется этим здесь и сейчас. Забыть прошлое.
      Когда началась следующая медленная мелодия, она не стала дожидаться, пока он подойдет к ней, прежде чем очутиться в его руках. Она плотно прижалась к нему, прислушиваясь к его дыханию. Мелодия кончилась, и она посмотрела на свои часы за его головой. Было около полуночи.
      – Я лучше пойду, – сказала она, не двигаясь, хотя началась другая мелодия, на этот раз быстрая.
      Он поднял ее волосы, и на ее шее выступила испарина, когда он прижался губами ниже ее уха. Она почувствовала, как его сердце бьется против ее груди и пригнула голову снова к его губам. Они были теплыми и солеными от ее собственной испарины.
      – Красивая, – сказал он, соединяя свой рот с ее.
      Она подумала о кровати, наполовину двойной, наполовину одинарной, с прекрасным одеялом. Она хотела, чтобы он ее туда положил. И не могла вспомнить, когда в последний раз хотела мужчину. Грудь болела – она была дочь своей матери. Но произошли события, на которых в эти дни надо было сосредоточиться, прежде чем заняться сексом с незнакомцем. С дрожью подумала она о своей скрытности, о предостережениях Кайла.
      – У тебя может быть СПИД? – шепнула она. Бен рассмеялся и сделал шаг к ней.
      – Ты, действительно, знаешь, как вернуть парня к реальности! Нет, не может быть. И где твой ум, женщина? Я только поцеловал тебя!
      Она прижала его лоб к своей груди, так чтобы он не заметил краски на ее лице.
      – Я не знаю, как начать, – сказала она.
      – Хорошо, но это касается нас обоих. Во всяком случае я тоже должен беспокоиться, как бы не заполучить СПИД. Майкл Кэри – тип Казановы.
      – Это так, но мы не были любовниками.
      – Верно, Иден. А что насчет сцены в «Сердце зимы»?
      – Мы играли. Мы не делали этого в действительности.
      – Но после подобного этому – после того, как ты была близка с кем-то, пусть даже только играя – как тебе не знать и не начинать?
      – Мне не был интересен секс с ним. – Интересно, как много нужно говорить, насколько взволнованной позволить себе быть. – Мне было не интересно заниматься любовью ни с кем после Уэйна. И мне было не интересно заниматься любовью с ним тоже.
      Он казался спокойным, лицо его было серьезным, а глаза округлились. Затем он поцеловал ее в лоб.
      – Я лучше выведу тебя отсюда, прежде чем начнется новая медленная мелодия.
      Кайл еще не спал, когда она пришла домой, хотя было около часа.
      – Ты ждал? – спросила она, чувствуя смесь досады и благодарности.
      – Нет, нет. – Он медленно поднялся со стула и протянул ей тетрадь. – Вот тебе сразу очередная тетрадь. Приятный был вечер? – От нее не скрылось беспокойство в его голосе.
      – Я люблю его, Кайл, но не могу полностью игнорировать твои предупреждения.
      Она почти забыла, что час назад хотела, чтобы Бен занимался с ней любовью на своем одеяле. Кайл улыбнулся ей.
      – Ты знаешь, много лет назад был момент, когда я думал соединить тебя с ним. Двух моих самых любимых молодых людей. Я думал, что смогу послать его в Калифорнию, и ты влюбишься в него, и он привезет тебя обратно к нам.
      Она почувствовала легкий укол застарелой вины.
      – У меня была мечта, Кайл, и я должна была идти за ней.
      – Я знаю. – Он положил руку ей на спину. – Думаю, это будет правильно для тебя. И хотелось бы, чтобы это не вбивало клин между нами. – Возле лестницы он взял ее за локоть и повернул к себе.
      – Бен тебе говорил что-нибудь о… о том, как распался его брак?
      – Нет, но я решила, что это не имеет значения. Я здесь только на лето – и не планирую выходить замуж. Нам не нужно знать все кровавые детали нашего прошлого.
      Она начала подниматься по лестнице, а затем остановилась, чтобы обернуться на своего дядю. Он не двигался.
      А если бы я знала, могло бы это изменить мои чувства к нему?
      – Весьма вероятно, милочка.
      – В таком случае, я не хочу знать.

       3 февраля 1944 г.
      Кайл, Мэтт и я – неразлучная троица. В школе, когда Кайл уходит куда-нибудь с Сарой Джейн, мы с Мэттом сидим на лестнице и читаем. Мэтту не нужно, чтобы я с ним разговаривала. Он во всем воспринимает меня такой, какая я есть, и это качество я в нем очень ценю.
      Мэтт – темноглазый брюнет, внешне очень смахивающий на симпатичную девушку. Однако за последние месяцы он здорово изменился: голос огрубел, черты приобрели мужественность. Он с благоговением и почтением относится к нашей пещере, и Я полностью ему доверяю.
      Я даже читала ему мои рассказы. Он считает их «детскими» и, наверное, прав. Дело в том, что, хотя мне самой уже 16 с половиной, героям моих историй не бывает больше 12 лет.
      Из моего рассказа вам может показаться, что я в равной мере близка и с Кайлом и с Мэттом. Но это не совсем так. Мы с Мэттом мало разговариваем только потому, что он сам спокойный и даже немного замкнутый человек. Порой мы с Кайлом болтаем, а Мэтт глядит куда-то поверх нас и улыбается. Вчера вечером мы с Кайлом выяснили, как они предохраняются с Сарой Джейн (они используют какое-то довольно неприятное, но без промахов работающее средство). Так вот, Мэтт заявил, что ему никогда бы не пришло в голову обсуждать с другими такие подробности своей интимной жизни. Кайл ответил ему, что нам нечего друг от друга скрывать, потому что настоящие друзья не имеют секретов. Думаю, что мы останемся настоящими друзьями на всю жизнь.
 
       3 апреля 1944 г.
      На прошлой неделе с матерью Мэтта произошел несчастный случай. Один из соседей, который только-только сел за руль, повез их на базар. У машины отказали тормоза, и они врезались в дерево.
      Мать Мэтта в больнице: у нее серьезно повреждены ноги, Мэтт стал еще более молчаливым, чем прежде. Часто он стоит у окна и смотрит; в перемены он все время читает одну и ту же страницу книги.
      Первый раз после аварии он наведался в пещеру вчера вечером. Кайл прохлаждался в кресле-качалке, а я отдыхала на своем матраце. Мы с ним вспоминали наши нелепые ошибки в правописании и страшно смеялись над тем, какую же чепуху мы порой пороли. Тут зашел Мэтт, сел на кушетку и расплакался. Кайл отложил книгу, подошел к нему и спросил, что случилось.
      – Врач сказал, что у матери полная парализация конечностей, – ответил Мэтт, – она никогда больше не сможет ходить.
      Я присела на кушетку рядом с Кайлом, и мы вместе попытались успокоить Мэтта. Получилось так, что я обняла обоих сразу, я чувствовала, что так будет лучше. Ведь идет война. И если я, не дай бог, потеряю брата или друга, я этого не переживу. Они собираются уйти добровольцами на фронт, как только кончат школу. За этими мыслями я почувствовала, что плачу тоже, а Кайл утирает мне рукой слезы.
      Мэтт ушел, и Кайл заявил, что я, должно быть, влюбилась в Мэтта, раз приняла его горе так близко к сердцу.
      – Да нет, я не влюблена, – уверяла я Кайла, – допустим, он мне нравится, но это отнюдь не повод для твоих издевок.
      – Он тоже в тебя втюрился, – продолжал Кайл, не обращая внимания на мои слова.
      – Брось, Кайл, оставь свои глупые шуточки, я не люблю его! Мы просто друзья.
      – Конечно, конечно, – улыбнулся Кайл, будто знал какую-то тайну, не известную мне самой, а потом ушел к своей Саре Джейн.
 
       5 июня 1944 г.
      Уже несколько дней я неважно сплю: просыпаюсь ночью по несколько раз, ворочаюсь в постели, наблюдая, как лунные блики скользят по потолку. Они двигаются медленно и загадочно по стенам, а потом исчезают в одном из углов. Ночь полна своими особыми, характерными только ей звуками: дыхание Кайла в кровати напротив, щебетание ночных птиц, трели цикад. Где-то около полуночи кровать в комнате, где спят отец с Сюзанной, начинает мерно поскрипывать. Иногда Сюзанна вскрикивает, но это случается не часто. Я ничего особенного не чувствую, слушая их скрипы и стоны.
      На следующей неделе уезжает Кайл. Почему ему приспичило ехать? Почему он заканчивает школу именно сейчас, когда идет война. Он ждет отъезда с таким нетерпением. Я лежу сейчас и думаю о брате Сюзанны, который погиб у Пирл Харбор, о других американских солдатах, что отдали жизнь в Европе, или о тех, кто вернулся домой, раненый и покалеченный. Помимо всего этого я еще не забывала и себя. Как же я буду работать без Кайла на мельнице этим летом, как буду ходить в школу без Мэтта? Я не задумываясь бросила бы все это, если бы не отец.
      Хорошо хоть Мэтт остается. Мать у него сейчас лежит дома, совсем плохая. Он ей за няньку – переворачивает с боку на бок, чтобы не было пролежней, ставит утку, купает. Конечно, его положению не позавидуешь. К счастью, с утра на несколько часов его подменяет соседка. У Мэтта, по крайней мере, есть возможность спокойно кончить школу.
      Есть еще один человек, расстроенный по поводу отъезда Кайла. Это Сара Джейн. Последнее время в школе она ходит за Кайлом по пятам с зареванными глазами и самым несчастным видом.
 
       13 июня 1944 г.
      Кайл уехал. Мы устроили в честь его отъезда небольшую семейную вечеринку. Были только отец, Сюзанна, Сара Джейн, Мэтт и я. Ели жареных цыплят и пироги, невпопад шутили и старались смеяться. А по лицу Кайла можно было прочесть, что он уже давно уехал, так как взгляд его блуждал где-то далеко, и весь он был в той новой жизни, которая ожидает его впереди.
      Под конец Сара Джейн взяла Кайла за руку и они ушли: наверное где-то страстно и горячо прощались. Было, как обычно, море слез и клятвенных обещаний. Я тем временем вымыла посуду. Встретились мы в спальне. Кайл тихонько присел на краешек моей кровати.
      – Я буду очень по тебе скучать, – сказал он.
      – И я тоже, – ответила я, готовая разреветься.
      – Ты должна дать мне слово, – очень серьезно начал он, а я подумала, что единственное, что не смогу для него выполнить, это подружиться с Сарой Джейн, – дай мне слово, что больше не будешь проводить время в пещере. Не ходи туда. Просто ненормально торчать там все дни напролет.
      – Мне не важно, нормально это или нет, – сказала я.
      – Пещера – пережиток детства, а ты уже не ребенок, она тебе не нужна.
      «Нет, ошибаешься», – подумала я про себя, но вслух этого не сказала. В тот момент мне совершенно не хотелось с ним спорить. Кайл улыбнулся, склонился над кроватью и обнял меня. Я расплакалась, а он гладил меня по голове и приговаривал, что все обойдется, что я и не замечу, как пролетит время, и он вернется и что мне не стоит так расстраиваться.
 
       22 августа 1944 г.
      Мэтт – на самом деле человек редкой красоты. Жаль, что я не художница, я бы обязательно его нарисовала. Ему бы на сцене играть. Несомненно, он был бы в центре внимания зрителей, благодаря своим роскошным, густым ресницам над глубокими карими глазами и полным, бледно-розовым губам. Я уверена, что если до них дотронуться кончиками пальцев, то можно ощутить их приятную бархатную поверхность.
      Я знаю, что Кайл поручил Мэтту присматривать за мной, и мы теперь почти все время проводим в пещере: я пишу, а он читает. Честно говоря, мне нравится его тихая компания. С другой же стороны, я чувствую, что виновата перед Кайлом. Мало того, что я не сдержала обещания, так ведь я еще связываю Мэтта по рукам и ногам, вынуждая сидеть со мной в пещере. Нет, я не влюблена в Мэтта, как думает Кайл. Тогда все было бы по-другому. У Мэтта впереди еще много девушек и романов, и он обязательно встретит человека, способного ценить его больше, чем я.
      Две недели назад, на мое семнадцатилетие, Мэтт купил мне пишущую машинку, такую большую, черную, вообще, это – замечательная вещь. Поначалу у меня не было к ней особой тяги, и я печатала неохотно, но Мэтт принес мне книжку, где подробно все расписано и объяснено. Под машинку я приспособила маленький столик и жесткий стул со спинкой.
      Когда я печатаю, то в пещере стоит такой грохот, что приходится затыкать уши ватой, чтобы не оглохнуть. Я стараюсь стучать на машинке пока нет Мэтта, а то я мешаю ему читать.
      Как трудно смотреть на печатные слова, что появляются из-под моих собственных пальцев на чистом белом листе бумаги!
 
       3 октября 1944 г.
      В школе мне надоело, чувствую я себя тут точно так же, как в городе. Меня здесь все выводит из себя. Сара Джейн принесла письма Кайла и дала почитать Присцилле. Думаю, что Кайл пишет ей гораздо чаще, чем мне, и потому мне это вдвойне противно. Как она может делиться с кем-то самым сокровенным, тем, что предназначено только ей?! Не думаю, что Кайлу это понравилось бы. Сара Джейн толстеет на глазах.
 
       15 октября 1944 г.
      У входа в пещеру растет развесистый куст. Каждые две-три недели мне приходится подрубать его, чтобы он не заслонял свет. Вчера я решила выкопать его: расправлюсь с ним таким образом раз и навсегда.
      Тяжеленькая это была работка! Я занималась этим почти все утро. У куста были очень крепкие и глубоко уходившие в землю корни. Потом надо было засыпать яму, которая получилась. Вдруг я заметила что-то на дне ямы и поддела это лопатой. Это оказался наконечник стрелы. Сначала я подумала, что ошиблась, но потом отвергла все свои сомнения. Это была чья-то прекрасная тонкая работа по кости. Меня разобрал интерес и любопытство, я покопала еще чуть-чуть и скоро нашла второй такой же, правда несколько хуже сохранившийся, но все равно не менее искусно сделанный.
      Когда в пещеру пришел Мэтт, было слишком темно, чтобы продолжать дальше наши поиски, и мы решили отложить их до следующих выходных. Может быть, я далеко не первая, кто живет в этой пещере?
 
       23 декабря 1944 г.
      Мэтт пригласил меня на рождественскую вечеринку у Присциллы. Я не получила прямого приглашения от нее самой, но я ее за это не виню. Присцилла боится, что подойди она ко мне сама, я, естественно, откажу, да еще и наговорю всяких гадостей вслед. Что ж, она имеет на это полное право, зная мой характер и мое отношение к ней. Я и Мэтту сначала сказала, что никуда не пойду. По его словам, он этого именно и ждал и поэтому просто так от меня не отстанет. Он хочет попросить меня пойти еще раз и просит хорошенько подумать. Мэтт – просто прелесть, он меня понимает и никогда не давит.
      Просто ему хотелось выбраться куда-нибудь на Рождество, а идти одному – какое удовольствие? Это скучно, поэтому я все-таки согласилась пойти. Вечеринка завтра, и уже сегодня целый день я как на иголках.
 
       24 декабря 1944 г.
      Мэтт взял машину у соседа, чтобы поехать на вечеринку с комфортом. Он ездит очень медленно, так как еще неважно водит.
      Я не могла придумать, что бы мне такое надеть. Все, что у меня есть, это пара блузок и юбки, подходящие только для школы. Сюзанна разрешила мне взять что-нибудь из ее гардероба, но она гораздо выше меня, и все ее вещи болтаются на мне как на вешалке.
      В конце концов я не придумала ничего лучше, чем тяжелое коричневое пальто. Я решила проинформировать об этом Мэтта прямо в машине, не дожидаясь, пока мы приедем на вечеринку. В машине он осмотрел меня очень внимательно и заметил, что я выгляжу отлично. Волосы я высоко подняла, подвязав красным бантом (прическа мне действительно шла). Я поблагодарила его за комплимент и прибавила:
      – А под пальто ведь у меня ничего нет.
      – Ты имеешь в виду, ничего особенного?
      – Нет, на самом деле ничего.
      На мне не было даже нижнего белья и подкладка пальто холодила кожу. На полпути от дома я пожалела, что решила так одеться, но Мэтт рассмеялся:
      – Думаешь, я тебе так и поверил?
      Тогда я расстегнула пальто. Мэтт изумленно посмотрел на меня и нажал на тормоза так резко, что машину отбросило на обочину дороги. И мы встали. Мэтт удивленно таращился на меня с минуту, а потом прыснул. Я смеялась тоже, и смеялись мы до слез, а когда мы наконец были в состоянии говорить, Мэтт произнес:
      – Ты самый необычный и удивительный человек в мире, Кэт!
      Потом он завел машину и мы поехали дальше. Совершенно понятно, что на вечеринке я не могла снять пальто, а Мэтт не переставая подшучивал над моим интересным положением. Здесь был весь наш класс (думаю, я была единственная, кого не пригласили) плюс Гетч, он кончил школу в прошлом году. Вся наша компания выглядела, будто собрание кузенов и кузин Присциллы. В наших краях нет такого городка, где бы у нее не было родни.
      Дышать мне было совершенно нечем: это, наверное, из-за волнения. Я сидела тихонько в углу, стараясь быть вежливой. Никто не делал попыток завести со мной разговор. Я была этому очень рада, мне вообще нравится быть незаметной, терпеть не могу быть в центре внимания. Я поднялась и вышла из комнаты, потому что наконец-то придумала себе занятие. Я пошла исследовать дом Присциллы, этот старый, большой, выбеленный фермерский особняк. Семья Присциллы совсем не богата, но вы ни за что в это не поверите, увидя их роскошные апартаменты.
      Внизу было полно народу, и я поднялась наверх. Здесь мне было гораздо легче дышать, вообще, стояла чудесная тишина и темнота, как в пещере. Я хотела было войти в одну из комнат, но внезапно услышала чьи-то голоса. Я вгляделась в темноту и различила юношу и девушку, было так темно, что я не могла разобрать, чем они занимались. Мелькнула лишь голая спина парня. Мне стало не по себе, я отошла от дверей в надежде что они меня не заметили.
      Я стояла в темной комнате, где двое молодых людей занимались любовью, но выйти боялась, так как думала, что нарвусь на большие неприятности, если меня заметят. Болтали они теперь громче, смеялись и выглядели мило и счастливо. Когда они проходили мимо меня, я пригляделась и – не может быть – девушкой была Сара Джейн!
      Я ее ненавижу! Лучше бы она всадила мне нож в сердце, чем поступать вот так по отношению к моему брату. Он там, на фронте, рискует жизнью, борется за нашу страну, а она так нагло его обманывает.
      Я выскочила из комнаты и побежала за ними.
      – Сара Джейн! – заорала я вне себя от гнева. Она обернулась, но было слишком темно, и я не видела выражения ее лица, а жаль.
      – Кэт? Это ты?
      – Я видела тебя.
      – Кто это такая? – спросил парень. Я узнала его, это Томми Миллер, его отец – владелец пекарни в Колбруке.
      – Никто, – сказала Сара Джейн с полнейшим безразличием, в эту минуту я ненавидела ее еще больше обычного:
      – Не понимаю, о чем ты говоришь, Кэт.
      – Я видела, как вы трахались.
      Впервые в жизни я произнесла это слово. Мне понравилось, как оно прозвучало, какой ужас отразился на лице Сары Джейн, когда я произнесла его! У нее лицо теперь толстое, словно тыква.
      – Это плод твоего воспаленного воображения, Кэт, – совершенно спокойно отреагировала Сара Джейн. Она повернулась к Тому:
      – Кэт пишет рассказы. У нее очень живое воображение.
      – А-а, – протянул Томми, будто этим все было сказано, и проблема решена.
      – Пойдемте к гостям, нас уже, наверное, ждут, – предположила Сара Джейн. И я поковыляла за ними вниз по лестнице.
      Внизу Мэтт развлекал группу кузин Присциллы, они были очарованы его карими глазами. Меня знобило, и было плохо, как во время простуды. Я хотела попросить Мэтта поехать домой, но было так приятно смотреть на него и просто жалко отрывать от развлечения. Я собиралась сказать ему, что подожду его на улице, но он, должно быть, раньше увидел, что я чем-то огорчена, извинился перед девушками и подошел ко мне. Он взял меня за руку:
      – Едем, если ты готова.
      Когда мы сели в машину, я рассказала Мэтту все, что видела наверху.
      – Ты должна написать Кайлу. Будь я на его месте, мне было бы интересно узнать, чем она занимается у меня за спиной, – посоветовал Мэтт.
      Я не знала, и до сих пор не знаю, стоит ли писать Кайлу об этом, может быть, лучше будет, если он сам обо всем узнает, когда вернется домой. Ведь ему гораздо легче будет пережить эту неприятность, когда рядом Мэтт и я. Я представила Кайла, читающего мое письмо. И никого не будет рядом, чтобы утешить его и разделить это горе. Я очень расстрою его. Наверное, не следует писать. Все это может к тому же плохо отразиться на нем. В бою нужно сосредоточиться и сконцентрироваться, а все его мысли будут витать где-то далеко, он не убережется и попадет под пулю. Но ведь дома у него мы, вся его семья, а нам он нужен целый и невредимый.

      Дождь заливал крошечную комнатку. Бен встал, выглянул в окно, затем включил приемник, который хранил у себя под кроватью, чтобы прослушать прогноз погоды. Обещали затяжные дожди вплоть до вечера. Льет как из ведра. Проклятье. Значит все планы срываются, и поездка к Иден отменяется. И на раскопках поработать не удастся. Бен смотрел на капли дождя, медленно капающие с потолка, на лужу на полу. Теперь он целый день потеряет, заделывая дыру в крыше и приводя в порядок потолок.
      Кайл окликнул его, как только тот вышел из душа.
      – Ты не хочешь поразвлечься сегодня вечером? – спросил Кайл. – Будут гамбургеры и тому подобное. Будем надеяться, что дождь кончится часам к четырем.
      Бен усмехнулся, завязывая полотенце вокруг бедер:
      – Да, конечно, спасибо.
      – Слушай, Бен, – продолжал Кайл, – что там у вас с Иден? Она до сих пор не развелась. Она хорошо притворяется, будто ничего не происходит, но все же ее позиция так неустойчива.
      – Да и моя тоже, – заметил Бен.
      – Ты должен рассказать ей правду о своем разводе.
      – Я скажу, Кайл, но мне нужно время. Это не относится к разряду вещей, о которых можно говорить, не думая, кому попало.
      – Ты непорядочно себя ведешь по отношению к ней. Бену неприятно было это слышать:
      – Я хотел, чтобы она узнала сама, прежде чем я ей скажу, тогда бы она поверила.
      – Трудно судить заранее. Шарон знала тебя не один и не два года, а все равно не верила.
      Бен даже вздрогнул, прямота Кайла неприятно задела его.
      – Я скажу ей. – Голос не слушался Бена и внезапно зазвучал на самой высокой ноте. – Не прямо сейчас, но обязательно скажу. Я хочу жить как нормальный человек, каждый нормальный человек имеет право на перемены в своей жизни и, естественно, стремится к этим переменам. – Бен надеялся переменить тему разговора. – Она рассказала мне о скелете в пещере.
      – Ну и что? – спросил Кайл ледяным голосом.
      – Ну… – никогда прежде он не чувствовал такую неловкость в разговоре с Кайлом, – что с ним стало?
      – На самом деле их было три, – ответил Кайл, – я пошел, чтобы взять одни останки, а нашел еще два скелета неподалеку.
      – И..?
      Кайл довольно долго молчал.
      – Две тысячи лет до нашей эры, – наконец промолвил он.
      Бен встал.
      – Почему ты не сказал мне это?
      – Это все под вопросом. Останки в пещере – пещера завалена и будет находиться в таком же состоянии.
      – Но Кайл, ты же понимаешь, что эти останки могли бы пролить свет на это место.
      – Закончим этот разговор, Бен. Бен сидел совершенно погруженный в себя. Он никак еще не мог привыкнуть к Кайлу сердящемуся. Поэтому он заключил примирительным тоном, как бы оправдываясь:
      – Просто я подумал о вознаграждении.
      – Так значит я скажу Лу и Иден, что ты приедешь вечером.
      – Да, пожалуйста.
      На сердце было тяжело. Он подошел к бару и достал любимое виноградное бренди Кайла. Он не заикнется больше о скелете. Но как же быть с Иден? Он должен все ей рассказать, но он прекрасно знал, что будет, когда он расскажет. Он потеряет даже то немногое, что связывает его с ней, и опять останется один. Прав Кайл. Как можно думать, что Иден поверит ему, если даже собственная жена считает его виноватым?

      Несмотря на дождь, Иден ощущала приятный аромат пекущегося хлеба. Она вдыхала его, поднимаясь по лестнице в помещение над пекарней Миллера. Сара Джейн открыла дверь, когда Иден была еще на лестничной клетке.
      – Скорее входите, мисс Райли! Боже мой, вы вся мокрая!
      Иден оставила у входа зонтик и вошла в маленькую гостиную, где в воздухе стоял резкий запах дрожжей. Ей показалось, что этот запах словно густая, липкая масса впитался в ее кожу и волосы. Она не могла себе представить, как будет выносить его весь день. Гостиная оказалась именно такой, какой она ее себе представляла: темно-зеленый ковер, желтые обои в цветочек, семейные фотографии на телевизоре. Трое весело смеющихся детей выглянули из-за спины длинного, лысоватого мужчины, а две женщины – одна примерно ровесница Иден, а другая – чуть старше – сидели на диване и мило улыбались ей.
      – О, надеюсь, ты не будешь против. Они все хотели с тобой встретиться.
      – Дженни у нас коллекционирует автографы. Скоро они уйдут, они уже собираются, и мы с тобой сможем поговорить с глазу на глаз о фильме.
      Иден улыбнулась.
      – Ну, давайте познакомимся?
      Она взглянула на одну из девчушек, что возились и хохотали у ног своего дедушки.
      – Это мой муж, Том, – Сара Джейн схватила за локоть угрожающе тощего мужчину и подтолкнула вперед.
      – Рад с вами познакомиться, мисс, – сказал он и протянул Иден руки. – Мы ваши большие поклонники и стараемся ходить на все картины с вашим участием, картины, где снимается Иден Райли.
      – Спасибо; прошу вас, пожалуйста, зовите меня просто Иден.
      Мужчина кивнул.
      – Если позволите, я принесу что-нибудь выпить. Он вышел из комнаты, а Иден присела на корточки:
      – А кто эти три миленькие малышки?
      Теперь вместо того, чтобы виснуть на ногах Тома, они цеплялись за руки мужчины постарше. Тот протягивал Иден голубой альбом для автографов.
      – Это внучата Мэгги, – ответила Сара Джейн. Иден поглядела на диван, где сидели две женщины.
      Одна из них, Мэгги, наверное, криво и измученно улыбнулась Иден, слегка кивнула головой в знак приветствия. Иден передернуло, когда она увидела, что у женщины нет рук, и кисти идут прямо от плечей. Иден ей тоже улыбнулась и повернулась к малышкам.
      – А сейчас давай-ка, Дженни, бери свой автограф и, думаю, нам пора расстаться и заняться делами.
      Иден расписалась в альбоме Дженни, с минуту поговорила с двумя младшими девочками. Потом Мэгги встала с дивана и поцеловала мать в щеку.
      – Не будем тебе мешать, мамочка.
      Она пожала Иден руку, малышки тем временем крутились у ног матери.
      – «Разгар зимы» был очень жарким, – Мэгги заговорщически подмигнула Иден, будто только им двоим был понятен тайный смысл ее знака. – А Майкл Кэри и в жизни такой же красавец как на экране?
      Иден рассмеялась:
      – Не хочу вас разочаровывать, но я не знаю, что он представляет собой как человек, Мэгги.
      Сара Джейн слегка подтолкнула дочь.
      – Давай, Мэгги, оставь нас. Думаю, что у мисс Райли мало времени. Она не может торчать здесь весь день.
      Когда Мэгги ушла, Иден взглянула на другую женщину, сидевшую на диване. Она была поразительно красива, несмотря на то, что лицо было чуть полновато для ее лет. Но полнота делала ее очень похожей на мать.
      – Меня зовут Иден. – Иден едва удержалась, чтобы не протянуть руки.
      – Это Элеонор, наша первая дочь, – объяснила Сара Джейн. – Приветствуй гостью, Элли.
      Элли улыбнулась.
      – Здравствуйте. Вы настоящая красавица. – Но слова ее прозвучали слишком тяжело для комплимента.
      – Вам понравился фильм?
      Элли кивнула, в эту минуту вошел Том с подносом в руках.
      – Элли была любимицей твоей матери, – сказала Сара Джейн.
      Иден отметила про себя: «Почему была?»
      – Пойдем, Элли, – Том похлопал свою дочь по плечу. – Давай оставим маму и мисс Райли наедине, пусть они спокойно поговорят друг с другом. Элли послушно встала и последовала за отцом, странно волоча за собой ногу. При виде этого у Иден защемило сердце.
      Когда они ушли, Сара Джейн вздохнула и улыбнулась Иден.
      – Давай присядем, дорогая.
      Они сели на диван и Иден достала из сумочки магнитофон. Сара Джейн прекратила наливать чай и удивленно посмотрела на Иден.
      – Ты собираешься записывать меня?
      – Да… ты не против?
      – Да нет, конечно. Мне очень приятно, что ты хочешь со мной поговорить. Надеюсь, что смогу тебе помочь.
      – Я ценю это. Мне хотелось, чтобы ты рассказала мне о матери. Кайл говорит о ней несколько предвзято.
      – О, твоя мать была чудесная девочка, очень милая и симпатичная. – Сара Джейн протянула Иден чашку. – Она писала – даже когда была еще совсем юной. Господи, как она умела…
      – Миссис Миллер, я не нуждаюсь в вашем сочувствии. Я хочу знать только правду. Не думаю, что мою маму считали чудесной девочкой. К тому же, у меня есть ее дневник, тот, который она вела в 13 лет.
      Сара Джейн не могла скрыть своего удивления.
      – Она упоминает и мое имя в своем дневнике? – спросила она.
      – Должна вам сказать, что это так.
      – О, господи! Уверена, что она там не очень лестно обо мне отзывается.
      – Насколько я поняла, мой дядя был в те дни к вам неравнодушен.
      Сара Джейн засияла от удовольствия, румянец тронул щеки, казалось видно, как пульсирует в кровеносных сосудах кровь.
      – Итак, тебе нужна правда о твоей матери? Ее можно выразить очень точно всего в двух предложениях. У нее были не все дома, это, во-первых, а во-вторых, она была влюблена в Кайла. Она была умнее всех нас, а иногда, знаешь, именно в невежестве и простоте все блаженство?
      – Что вы имели в виду, сказав, что она была влюблена в Кайла?
      – Ее тянуло к этому парню, их отношения выходили за рамки обычных отношений между братом и сестрой. Мы с Кайлом были близкие друзья и…
      И тут Сара Джейн раскрыла было рот, но тут же прикрыла его рукой.
      – А что вы конкретно знаете обо мне?
      – Знаю, что вы с Кайлом были любовниками. Сара Джейн, видимо, никак не ожидала такого ответа. Она резко выпрямилась и уставилась в одну точку.
      – О, господи! Да, честности и откровенности в твоей маме было хоть отбавляй. Да, что касается ее и Кайла. Она хотела везде и всегда быть с ним, она хотела всегда иметь его рядом как няньку-сиделку у кровати больного. Она по-черному ревновала его ко мне. И, по правде сказать, я была искренне рада, когда на горизонте появился твой отец. Она хоть немного отстала от Кайла.
      – Какой он был? Мэтью Райли, мой отец?
      – Вполне подходящ для твоей мамы, такой же красивый, умный и начитанный. Только с ним гораздо больше считались и уважали, а твою маму чаще считали маленькой дурочкой с большими причудами. Когда мы узнали о пещере, все посчитали, что она вообще не от мира сего, – Сара Джейн выпятила вперед нижнюю губу. – Очень сожалею, милая, что приходится так отзываться о твоей матери, однако, ты сама просила.
      – Да, конечно, продолжайте, пожалуйста.
      – Когда начали выходить ее книги, нам не верилось, что она их автор. Они были замечательны, но я поняла это лишь долгое время спустя. Видимо, я не осознавала всей их прелести, потому что ненавидела Кэт. А она была добра ко мне, будто не замечала моего отношения к ней. Это ее качество меня очень смущало и вводило в заблуждение. Потом родилась Элли. Кэт узнала об ее уродстве и приехала ко мне. Нам тогда было плохо, она приехала на велосипеде из Линч Холлоу. Она никогда никуда не выезжала, и, Можешь себе представить, насколько я была удивлена, увидев ее на пороге своего дома. Я ей не верила и не хотела ее видеть. Я была уверена, что она приехала посмеяться над моей малышкой. Но Кэт держала в руках букет цветов. Сама понимаешь, мне ничего не оставалось делать, кроме как впустить ее. Я была настолько удивлена, что была не в состоянии вымолвить ни слова. Она вошла и села. Было заметно, что она нервничает, но тогда у твоей мамы… Думаю в те дни она была больна, ей нельзя было выходить из дома, ты знаешь об этом? Иден кивнула.
      – Когда бы я ее ни видела, она всегда была словно испуганный кролик, все время настороже, будто боялась чего-то. В общем, она села как раз на этот диван и взяла Элли на руки. Я была готова убить ее, скажи она что-нибудь плохое в адрес моего ребенка. Но она не сказала ни слова. Лишь слезы катились по ее лицу, она разрешила Элли держать ее за пальцы. Я никогда этого не забуду. Ведь прежде с ручонками дочери никто не играл, наши знакомые их будто не замечали, брезговали дотрагиваться. Потом она заходила еще пару раз, проведать Элли. Однажды ее привез Кайл, но Том… Он был против того, чтобы Кайл бывал у нас. Может быть, он подозревал, что между мной и Кайлом может опять что-то возникнуть… – Сара Джейн прищурилась и посмотрела на Иден. – И это тоже будет в вашем фильме? Я имею в виду мой роман с Кайлом? Конечно, Том знает, но я не знаю, что подумают об этом другие. Том был очень недоволен, когда Кайл снова приехал.
      Иден понимающе покачала головой, сдерживаясь, чтобы не улыбнуться при мысли, что Иден может быть угрозой браку Сары Джейн.
      – Возможно, это будет в фильме. Думаю, это необходимо, чтобы лучше понять жизнь моей матери.
      – О, господи, – Сара Джейн подошла к подносу. – Я, пожалуй, съем булочку с корицей.
      Они поговорили еще немного. Сара Джейн поведала Иден несколько новых анекдотов о Кэт и предложила дать интервью об отце в местную газету.
      – Вы мне очень помогли, – сказала Иден, собираясь уходить.
      – Пустяки, милочка, я всегда рада помочь. Если вам что-нибудь еще будет нужно, заходите в любое время и можете не звонить предварительно. – Сара Джейн поднялась со стула и попросила подождать, затем исчезла на кухне и скоро вернулась, неся в руках лимонный пирог. – Это вам, – сказала она, открывая перед Иден дверь.
      – Кстати, мне очень нравится ваша идея насчет Детского фонда. Жалко, что ничего подобного не было раньше, когда Элли была маленькой. Мы с Томом перечисляем туда деньги каждый год.
      Иден пожала ее руку. – Спасибо. – Она вышла на лестничную площадку и посмотрела на небо. – Похоже, дождь кончается.
      – Между прочим, как поживает твой дядя, Иден? Лу я иногда вижу, а Кайл совсем не заходит в булочную.
      – У него все в порядке, спасибо.
      – А он был ничего, твой дядя. – Сара Джейн опять покраснела. – Только не передавай ему мои слова.

      Когда приехал Бен, Иден зажигала свечи на праздничном столе, накрытом на улице. Он подошел к кострищу, где Кайл раздувал угли, и отдал ему бутылку бренди.
      – Предлагаю помириться, – сказал он спокойно. Кайл положил руку на плечо Бена. Иден удивилась, что же произошло между ними, после чего надо мириться. Хорошо, если это не имеет к ней никакого отношения.
      Кайл пошел в дом за гамбургерами, а Бен подошел к Иден. Он наклонил голову, будто для поцелуя, но вместо этого шепнул ей на ухо:
      – Ни слова Кайлу об останках и черепах. Я заговорил с ним сегодня об этом, и он чуть не свернул мне шею.
      Ах, вот в чем дело!
      – Где Лу?
      Женская интуиция подсказывала ей, что не стоит говорить с Кайлом о скелете. И не только об этом. Пещера вообще была запретной темой. Кайл сам ее завалил в припадке ярости. Что касается Иден – она этого не помнила, но история о том, как Кайл собственноручно прикатил к выходу огромный валун на глазах у изумленных соседей, уже переросла в легенду. Никому не позволялось заводить разговор о пещере после смерти Кэт. Люди наверняка что-то знали и о чем-то догадывались, но держали свои мысли при себе. До того, как дневник матери попал к Иден в руки, она не до конца понимала переживаний Кайла по поводу смерти сестры. Она не знала о некой существовавшей между ними зависимости. По мнению Кайла, пещера была своего рода живым существом, которое присвоило себе Кэт и сделало ее своей жертвой.
      – У нас кое-что намечается сегодня вечером, – сказал Кайл во время обеда.
      Бен сейчас же догадался, о чем идет речь.
      – Трампозо!
      – Это было так давно. Я уже и правила позабыла, – сказала Лу.
      Мужчины засмеялись, очевидно, это была шутка. Бен, заметив недоумение Иден, пояснил:
      – Это карточная игра, в которую мы, бывало, играли в Колумбии. Ты увидишь и научишься.
      После обеда они сели за карты в большой столовой. Бен был партнером Иден. Глазами и ногой под столом он подсказывал ей при каждом удобном случае, открывая свои карты, советовал, когда лучше сделать ход. Она бросала на него через стол скептические взгляды и делала все наоборот, не желая принимать его подсказки. Однако скоро заметила, что Кайл и Лу тоже шельмуют. Просто в этом и состояла игра, в ней не было правил. Шулерство продолжалось до тех пор, пока масти карт не имели никакого значения, побеждала же команда более искусная в невербальном общении. Эта игра не была состязанием. Кайл и Лу, с их многолетней практикой, быстро свели игру на нет.
      Кайл налил каждому виноградного бренди, а потом они рассказывали, как первый раз играли в трампозо с командой крутых парней в маленькой колумбийской деревеньке. Играло три пары: Кайл с Лу, Бен с другим молодым археологом, и два колумбийца, которые все грозились убить проигравших.
      – Конечно, они нас не тронули бы, но тогда у нас не было в этом никакой уверенности. Нас просто пытались таким образом втянуть в игру, им хотелось, чтобы мы, как говорится, вошли во вкус. Мы и вправду шельмовали так, будто наша жизнь напрямую зависела от исхода игры, – вспоминал Бен.
      – Каковы ставки, такова и игра, – добавила Лу. Иден вспомнила о тех вечерах, что она и Уэйн проводили с Кайлом и Лу. Тогда было лишь утомительной обязанностью посещать двух этих родственников. Атмосфера на тех приемах была всегда натянута, они, признаться, очень походили на встречи на высшем уровне в правительственных кругах. Разве они стали бы играть в карты? Или во что-нибудь еще? Нет, они всегда подчеркнуто вежливо беседовали исключительно о своей работе: о проекте Кайла, о картинах Лу, о фильмах Иден, о судебных делах Уэйна. Разговоры эти были неинтересны, неискренни и пусты.
      Теперь было иначе. Иден заметила, что они с Беном задают тон общим беседам, что Кайл и Лу чувствуют такой же внутренний дискомфорт, как и она сама когда-то. Она завидовала их простым товарищеским отношениям с Беном. Он обращался с ними, как с равными. Он совершенно искренне любил их и восхищался ими. Жаль, что чувства Иден совершенно иные.
      – Давайте пройдем в гостиную и попробуем то, что прислала Сара Джейн, – предложил Кайл.
      Лу направилась в гостиную.
      – Не знаю, стоит ли есть выпечку Сары Джейн, Кайл, – заметила она, – Иден уверена, она до сих пор к тебе неравнодушна.
      – А причем же здесь пирог? – засмеялся Кайл и вышел на кухню за пирогом.
      Иден ставила на стол десертные тарелочки из китайского фарфора, а Лу тем временем попробовала пересесть из своей инвалидной коляски. Неожиданно коляска выскользнула из-под нее, и Лу упала, тяжело ударившись о дощатый пол.
      – Лу! – Иден кинулась к своей тете, которая уже старалась встать. Подоспел Бен и помог ей подняться, поддерживая под руки. Иден одернула задравшуюся юбку тетушки, и они с Беном усадили ее на диван.
      – Что происходит? – в комнату заглянул Кайл. Иден уже открыла было рот, чтобы объяснить ему, что Лу упала и больно ударилась, но Бен опередил ее.
      – Просто Лу слегка ударилась.
      Он сел рядом с ней на диван и обнял за плечи.
      – Все в порядке, Лу? – спросил Кайл. Она махнула рукой в сторону кухни, мол, пустяки. Однако, было заметно, что руки ее трясутся, лицо побледнело, она тщетно пыталась заправить выбившуюся прядь волос. Иден опустилась около нее на колени.
      – С тобой точно все в порядке?
      – Не волнуйся.
      Но даже голос ее ослаб.
      Бен прижался губами к ее холодному бледному виску.
      – Ты нас напугала, – сказал он.
      – Не хочешь прохладного чаю или лимонада? – спросила Иден.
      – Чаю, пожалуй, – прошептала тетушка, когда Кайл принес пирог и кофе.
      На кухне Иден расплакалась. Она облокотилась о холодильник и закрыла лицо руками, перед глазами у нее стоял образ тетушки, такой жалкой и беспомощной, дрыгающей ногами в воздухе, отчаянно стараясь подняться. Как она обманывалась, она даже не предполагала, что тете приходится так нелегко.
      – Иден? Что с тобой?
      Она обернулась и увидела Кайла, стоящего у дверей.
      – С Лу все в порядке. Ее самолюбие ущемлено гораздо больше.
      – Ты просто ничего не видел, Кайл. Она сильно ударилась. Бен старается не делать из этого паники, только чтобы ее не смущать.
      Кайл поставил бренди на буфет:
      – Я видел и раньше, как она падала.
      – Ты хочешь сказать, что это случается часто?
      – Чаще, чем ты думаешь.
      – Может быть, ей достать другое кресло. Детский фонд выпускает кресла, в которых можно вставать и…
      Кайл покачал головой:
      – Нет, кресло ей вполне подходит. Просто она упряма и делает все наперекор. Я давно перестал ее отговаривать и убеждать. Она знает, что с ней может случиться, но ничьим советам следовать не будет.
      Иден опять разрыдалась:
      – Как тяжело смотреть на ее страдания.
      Кайл обнял ее, и она не сопротивлялась, а тихо плакала в его плечо. Она не позволяла никому обнимать себя с тех пор, как умерла мать, а как бы он стал к ней относиться, если узнал бы о ее вине в том, что случилось с Лу?
      Она принесла в гостиную холодный чай, Лу сидела в своем инвалидном кресле:
      – Спасибо, голубушка. Я внезапно почувствовала себя так устало, пойду почитаю немного перед сном, а чай возьму в спальню.
      Кайл отвез Лу в спальню, а Бен вопросительно посмотрел на Иден.
      – Ты плакала? – Он взял ее за руку, и ее словно обожгло.
      – Немного. – Она посмотрела на пирог и кофе на столе и закрыла глаза.
      – Я не хочу есть. Бен встал.
      – Я тоже. Проводишь меня до машины? Мне пора. Цикады сладко заливались в ночи. Воздух был сыр, ведь дождь кончился совсем недавно, приятно было ощущать сладкий цветочный аромат. У Иден закружилась голова от обилия благоуханий, а может от выпитого. В общем-то, ее это мало волновало. Они подошли к машине, Бен обнял ее, так что Иден оказалась тесно зажатой между ним и машиной.
      – Я так ждал этой минуты, – он наклонился, чтобы поцеловать ее. Он прикоснулся своими губами к ее, Иден ощутила вкус бренди.
      – Отдышись, и давай повторим, – улыбнулся Бен.
      Она откинула голову, тело ощущало прохладный металл машины. Его руки скользнули по ее талии, потом по груди и замерли здесь робко и ненавязчиво. Иден ощутила его всего, совсем рядом, его бедра прижались к ней в новом порыве страсти. Иден едва удержалась, чтобы не закричать, она желала большего. Она закрыла глаза и стала слушать трели цикад.
      – Я, наверное, выпила лишнего, – призналась она. – Я плохо соображаю, что делаю.
      Он рассмеялся.
      – Ты все прекрасно соображаешь, в нас просто говорит плоть, и трудно ей сопротивляться. Нам нужно серьезно поговорить.
      – Не вижу причины, – удивилась Иден.
      – Ты хочешь знать, что положило конец моему браку, и имеешь на это право прежде чем… прежде чем наши отношения зайдут слишком далеко.
      Она покачала головой.
      – Я уже думала об этом, Бен. Не понимаю, почему ты хочешь, чтобы я узнала о твоем прошлом. Почему мне нужно это знать? Ты должен понять, что я живу совершенно в другом мире, кончится лето – и я вернусь к своей прежней жизни!
      Внезапно у нее в памяти всплыли образы Майкла и Нины в гостиной дома в Санта Монике, толкающих ее и размахивающих руками. Иден почувствовала приступ тошноты.
      – Что бы ни случилось между нами, это лето все равно рано или поздно кончится.
      Она не видела лица Бена. Он кивнул, слабо улыбнулся.
      – Хорошо, но если передумаешь и захочешь узнать или если пожелаешь порвать со мной до конца лета, дай мне знать.
      Он наклонился и торопливо поцеловал ее.
      – Скажи Лу – пусть больше не пьет виноградного бренди и поцелуй ее за меня. Завтра опять будет дождь. Чем думаешь заняться? Поехать на прогулку? Или в магазин?
      Вдруг она испугалась, словно опасность была совсем рядом, спрятавшись где-то в ночи. Ее речь прозвучала убедительно для Бена, но не для нее самой. Она покачала головой и добавила:
      – Нет, я никуда не поеду. Мне надо работать над сценарием.
      Когда Иден заглянула в спальню Лу, та сидела одна.
      – Я просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке.
      – Входи, милая. Садись вот сюда, – Лу похлопала по краю кровати. Сейчас она выглядела лучше. Под спиной у нее взгромоздились подушки, а в руках была книга в плотном переплете. Волосы свободно спадали на плечи; в бледно-желтом халате с распущенными волосами она напоминала старого мудреца.
      Иден присела на кровать.
      – Ты выглядишь гораздо лучше. Лу взяла ее руку.
      – Знаешь, как неловко я себя чувствую, когда происходят такие вещи. Ну надо же, столько лет езжу в инвалидной коляске и до сих пор забываю нажать нужную кнопку. На самом деле у меня проблемы с головой, а не с ногой.
      Иден сжала ладонь своей тетушки.
      – Я знаю, ты пытаешься снять с меня вину за твое несчастье. Зря, я не могу быть оправдана. Боль и стыд я унесу с собой в могилу.
      Лу с удивлением смотрела на нее.
      Она не верит своим ушам, подумала Иден.
      – Бен просил передать, что любит тебя. И я тоже. В спальню вошел Кайл и был не менее озадачен, застав в спальне жену за мирной беседой.
      – Я не помешаю? – извинился он.
      – Мы тут немножко поболтали, – объяснила Лу. На ее голубые глаза навернулись слезы, но она тут же смахнула их.
      Кайл стоял у кровати, сложив руки на груди.
      – Да, первый раз я вижу, Иден, на твоем лице такое выражение. У тебя был такой взгляд!
      – Какой же?
      – Изголодавшийся, почти дикий, – Кайл и Лу рассмеялись.
      Иден покраснела:
      – И это было очень заметно?
      – Довольно-таки, но в такой же степени очевидно, что Бен разделяет твои чувства, – сказала Лу.
      Кайл тяжело вздохнул:
      – Я не собираюсь учить вас, надоедать и наставлять на путь истинный, вы вполне взрослые люди. Ваше счастье в ваших руках. Но я тебе кое-что расскажу про Бена.
      Его слова не принесли Иден облегчения, она чувствовала себя внутренне опустошенной. Кайл оглядел жену:
      – Ну, как дела?
      – Все нормально, – уверенно ответила Лу.
      Кайл наклонился и обнял Лу за плечи, затем поцеловал ее в губы, и Иден встала. Она и раньше ощущала любовь между дядей и тетей, но это никогда не действовало на нее так. Нынешняя неделя представила Кайла совершенно в ином свете, Иден увидела его не таким как раньше. Он был особенный, он был очень даже ничего. В свое время он был страстным любовником. Может быть, он и сейчас такой.
      Кстати, Иден уловила взгляд Лу, когда Кайл поднялся с ее постели, и поняла, что они до сих пор любовники – и сегодня ночью Лу будет чувствовать себя надежно и спокойно и забудет все вечерние неприятности в объятиях мужа.

      Утром опять шел дождь, как и передавали, Бен посмотрел на часы. Полвосьмого. Субботнее утро. 7.30. Он вспомнил субботнее утро много лет назад. Он вставал и заставал свою дочь Блисс уже у телевизора. Она смотрела мультфильмы. Почему он не думал об этом раньше? Только она могла подняться в субботу в такую рань.
      Он подошел к телефону и устроился поудобней на кровати. С минуту раздумывал, стоит ли звонить и в конце концов пришел к выводу, что у него есть все шансы услышать ее. Она поднимет трубку. А что если он с ней поговорит? Он сможет просто сказать, что любит ее и не забыл. Она была удивлена его внезапным исчезновением. Как же он объяснит ей это? Он может, допустим, сказать. Но этим все и кончится, если он попытается поговорить с ней. Что они еще ему сделают? Опять тюрьма? Или просто предупреждение на словах? Он набрал номер. Он чувствовал каждый удар своего сердца.
      Кто-то поднял трубку, он сел на кровати, слушая пленку, равномерно повторяющую беспристрастным металлическим голосом: «Абонент, которому вы звоните, сменил номер».
      Бен набрал еще раз: проверить, что он не ошибся. Он прилег. Таким образом он был абсолютно и окончательно от нее отрезан. Последний удар. Ему не надо было много: просто набрать номер и представить, что Шарон в соседней комнате. Теперь он лишен даже этого.
      Спроси его кто-нибудь, что за последние пять лет было для него важнее всего в жизни – и он ответит, не задумываясь. Ничего – ни карьера, ни репутация, ни друзья – хотя он упорно не хотел признать этого, ни даже его семейная жизнь – ничто не могло сравниться с его привязанностью к Блисс. Если, не дай бог, что-нибудь случилось бы с дочкой, он "вряд ли перенес бы потерю.
      Почему общение с ней ему так приятно, было до сих пор загадкой для него. Они с Шарон, когда поженились, были слишком поглощены своей карьерой и устройством жизни. Когда Шарон предложила завести ребенка, ему было в принципе все равно.
      – Я много езжу, – сказал он ей.
      – Я понимаю. И я не хочу, чтобы ты работал меньше. Ты будешь одним из тех отцов, что приезжают только на выходные и снимают, как говорится, сливки, пока матери вытирают носы и воспитывают.
      Шарон ждала ребенка, но что-то изменилось в их отношениях, точнее изменились его чувства к Шарон. Во время ее беременности, каждый раз, возвращаясь из поездки, он замечал, что тело ее опять стало другим. Ее эмоции ослабли, она погрузнела, а он чувствовал себя виноватым, что находится где-то далеко в трудную минуту. Она часто рассказывала, как малыш бьет ножками в животе. Она не просто так рассказывала ему об этом. Она хотела больше внимания от мужа, и ребенок был своего рода сделкой. Шарон искренне радовалась, когда он стал работать в университете, что ближе к дому. Это было перед самым рождением Блисс.
      Как бы там ни было, но получилось совсем не так, как предполагала Шарон. Последствия сделки оказались совершенно иными. Благодаря расписанию в университете, Бен проводил дома гораздо больше времени, чем Шарон. (Да, на суде все это было вычислено и подсчитано, чтобы доказать суду, что он намеренно устроил такое расписание работы, чтобы быть больше времени наедине с дочерью). Шарон много работала в частной школе, где она преподавала, и, казалось, была довольна возможностью Бена присматривать за Блисс (потом она будет винить себя за это: «Разве я тебя на это толкнула, Бен? Может у тебя и раньше были такие нездоровые наклонности. Бывай я чаще дома, ты не пошел бы на поводу у своего инстинкта». Именно Бен брал на себя все заботы, когда Блисс была больна. Он готовил ей есть, кормил и купал ее. («Действительно, – отмечал впоследствии адвокат, – вашей жены большую часть суток не было дома, и вы все время проводили в обществе своей маленькой дочки. В сущности, она заняла место вашей жены, не так ли?»)
      Он был неважный воспитатель. Что бы Блисс ни делала, казалось ему верхом совершенства. Даже наказывая ее, он не мог скрыть улыбки. А Шарон знала об этом, и ее это приводило в ярость.
      – Если ты будешь позволять ей все что угодно, она и в 15 лет будет носиться как сумасшедшая, и мы не будем иметь на нее никакого влияния, – говорила Шарон.
      Однако Бен не видел смысла наказывать ребенка за малейшую провинность. Из его опыта можно целую диссертацию написать. Рядом с Беном Блисс имела полную свободу и не подчинялась никакой дисциплине. На Шарон она часто срывала зло, за что получала шлепки, вися на мамином колене. Шарон практиковала воспитание такого рода, Бен же считал его недопустимым. Вся эта информация была вытянута из него и Шарон во время суда. Он обращался с Блисс скорее как со взрослой, а не с ребенком. Что касается Бена, он старался защитить Шарон на суде, в то время как сами судьи пытались разжечь войну между ними. Но все было не так. Он не сердился на нее, жаль только, что она не захотела ему поверить. Бен защищал ее от нападок своего собственного адвоката, который пытался представить Шарон как безразличную, жестокую и вечно отсутствующую дома мать. Шарон тоже не сказала ничего предосудительного в его адрес. Но в зале суда их слова звучали по другому, показания были настолько вывернуты и искажены, что они стали друг для друга злейшими врагами. И семейная жизнь была разбита, разгромлена, словно на поле боя, после чего она уже никак не могла начаться сначала.
      Бен опять крутил диск телефона. Этот номер стал его спасительной ниточкой за последние 6 месяцев. На другом конце провода ответил брат.
      – Я тебя не разбудил? – спросил Бен.
      – Нет, а что случилось? – удивился Сэм столь раннему звонку.
      – Шарон изменила номер телефона?
      – Да. Джефф настоял на этом. А ты все названиваешь?
      – Иногда. Не так уж часто, а он, бедняга, так разволновался.
      – Он не находит себе места всегда, когда речь заходит о тебе. Самовлюбленный осел.
      – Знаю, это все только слова, чтобы успокоить меня. Но моя дочь живет там, в его доме. И хочется верить, что в нем хоть что-то человеческое еще осталось.
      Сэм засмеялся:
      – Что-то может и осталось. Я передам ему твои слова.
      – Слушай, у меня тут кое-что для тебя есть, но обещай молчать. Кстати, Джен там поблизости?
      – Нет, она в саду.
      – Отлично! Я встречаюсь, если можно так выразиться, с Иден Райли.
      – Что? Ты соображаешь, что говоришь? Она у Кайла? Она знает о…?
      Бен улыбнулся.
      – Не тарахти. Она гостит у Кайла, собирается быть там все лето; хочет снять фильм о своей матери и собирает кое-какую информацию. Я виделся с ней несколько раз.
      – Что значит «виделся»?
      – Ездил на прогулки. Говорил. Целовался.
      – Черт, Бен! Ну ты даешь, старина! Иден Райли! Подумать только! А как же ее приятель, как бишь его там, тот парень, что сгорает с ней в последней картине?
      – Не думаю, что она особо им увлечена. Что до меня, то все это конечно, кратковременный романчик, так, на летнее время.
      Ему нельзя было забывать об этом.
      – Она знает о Блисс?
      – Она в курсе, что у меня проблемы, но что конкретно, не знает. Да по-моему, ее это не очень-то интересует.
      – Эта женщина создана для тебя, Бен, кстати, она такая же конфетка в жизни, как на экране?
      – Я бы вообще не назвал ее «конфеткой».
      Он вспомнил страстные прикосновения ее бедер вчера вечером и сразу же увидел реакцию под простынью. Он рассмеялся.
      – Она на меня и сейчас влияет, представляешь?
      – Ого-го-го! Вот это да, паря, продолжай в том же духе; но не сходи с ума, контролируй себя, хоть мне и не хочется расставаться с тобой на такой ноте. Постарайся, если не ради себя, то ради меня. Я не могу больше улаживать те заварушки, в которые ты попадаешь. Ну, бывай!.
      – Сэм! Никому ни слова. Даже Джен!
      После разговора с Сэмом Бен почувствовал себя гораздо уверенней. Настолько, что позвонил Иден спросить, не изменились ли ее планы на сегодня. Он предложил поехать в Белхерст за кукольной мебелью на день рождения Ким Пэрриш. Она согласилась, и он даже не удивился ее внезапному решению. Она, оказывается, уже давно встала и начала работу над сценарием. Но Кайл принес ей еще одну тетрадь матери, и она хотела бы немного почитать. Его устроит одиннадцать часов?
      – Одиннадцать? Отлично.
      Он выбрался из постели, надел шорты, спортивные ботинки, а потом вышел из квартиры, чтобы пробежаться под утренним дождем.

       7 марта 1945 г.
      На прошлой неделе у матери Мэтта развилась пневмония, и в четверг она умерла. Мэтт винит себя в ее смерти, считает, что должен был отправить ее в больницу раньше, но врач уверил его, что это вряд ли что-нибудь изменило бы.
      Он попросил меня прийти и помочь ему разобраться в квартире. Работы никакой особой не было, ему просто было тяжело одному приводить в порядок вещи матери, просматривать и перебирать их, каждая причиняла ему невыносимые страдания, напоминая о ней.
      Во время болезни мать Мэтта читала журналы, проводя в постели долгие часы. Я присела на диван и взяла в руки номер «Лайф», но читать не смогла: было как-то не по себе находиться в доме, где совсем недавно умер человек.
      Мэтт наводил порядок в ее комнате, я же вообще не могла переступить ее порога.
      Через некоторое время Мэтт вышел в гостиную и сел рядом со мной на диван. Я поняла, что он плакал. Он вообще часто плачет, как говорят, глаза на мокром месте.
      – Я хочу, чтобы отныне эта вещь принадлежала тебе, – сказал он, втискивая в мою ладонь овальный медальон с перламутровым цветком в центре. Ничего красивей я не видела. – Мать часто его носила, и он всегда напоминал мне о тебе, ты ведь тоже одиноко цветешь на поляне, как вот этот цветок.
      Потом он надел медальон мне на шею, его лицо было совсем рядом с моим, настолько, что я ощутила прикосновение его давно не бритой щеки. Неожиданно он притянул меня ближе к себе и хотел поцеловать, но я увернулась.
      – Но почему, Кэт? – спросил он.
      – Не делай этого, никогда не делай, – я понимала, что мой поступок требует объяснения, а оно было простым: я не любила его. Я ему в этом призналась, он, бесспорно, был по-своему привлекателен, но я не была влюблена. Нет, это не жеманство. Вовсе не обязательно быть мужем и женой, чтобы заниматься любовью, но по крайней мере хоть какое-то чувство должно быть.
      Все это я сказала Мэтту, он смутился:
      – Я лишь хотел поцеловать тебя.
      – Да, но если мы целуемся, можно подумать, что мы любим друг друга.
      Он выглядел расстроенно и мне было не по себе. Мы с Мэттом прекрасно понимали, что были не более, чем друзьями, да, думаю, никто из нас не ждал чего-то еще.
      – Я провожу тебя, – сказал он.
      – Это не обязательно, я доберусь сама. Что-то вдруг коренным образом изменилось в наших отношениях. Если раньше мы могли поделиться всеми сокровенными секретами, то теперь мы не могли даже спокойно смотреть друг другу в глаза. Я собралась встать, но он обнял меня сзади за талию и спрятал лицо в моих волосах:
      – Кэт, пожалуйста, не оставляй меня здесь одного. Скоро я все равно ушла, точнее пулей вылетела из этого дома и бежала до самой пещеры, вся в слезах, а потом долго еще не могла отдышаться и прийти в себя.
      Сегодня я себя отвратительно чувствую. У меня болит живот. Это потому, что я обидела Мэтта. Меня мучает совесть. Мне надо было бы обнять его, постараться успокоить и разделить его горе, но я боялась, что он снова полезет целоваться.
      Отношения между нами и так близкие, но зачем ему нужно большее?
      То, что было между нами, теперь нельзя назвать дружбой. Жаль, что Кайла нет рядом и не у кого спросить совета, что же мне делать дальше.
 
       12 марта 1945 г.
      Мэтт не показывался в пещере с тех пор, как умерла мать. После Кайла, он для меня самый дорогой друг и мне его очень не достает. В тот вечер, у него дома, он искал у меня поддержки и сочувствия, а я боялась сближаться с другими людьми, и потому ушла. Я люблю покой и уединение, и я не могла поступить иначе. А ему, бедному, наверное, тогда было очень плохо: рядом ни матери, ни меня.
      Мэтту нужен друг лучше, чем я. Он заслуживает лучшего. Может стоит запретить ему приходить сюда? Я должна заставить его общаться с другими людьми. На мне свет клином не сошелся.
 
       13 марта 1945 г.
      Вчера вечером Мэтт пришел в пещеру, сел на уступку и сказал:
      – Все будет только так, как ты захочешь, Кэт.
      – Не понимаю, о чем ты.
      – Да и неважно, – он покачал головой.
      Я хотела извиниться за мое поведение и сказать, что он мне очень нужен, что я сожалею, что причинила ему боль. Но не могла вымолвить ни слова, самым правильным поступком с моей стороны было дать почитать ему мою вчерашнюю запись в дневнике. Я так и сделала. Из нее он поймет все мои чувства.
      Мне было очень неловко, как в тот день по дороге на рождественскую вечеринку, когда я распахнула перед Мэттом пальто, под которым не было даже нижнего белья.
      Когда он поднял на меня глаза, в них стояли слезы:
      – Я не собираюсь молить тебя о любви и добиваться обратного. Я прошу только: не запрещай мне приходить в эту пещеру.
      Потом он читал, а я писала, будто ничего и не произошло.
 
       2 июня 1945 г.
      Сегодня я окончила школу и на торжественной церемонии Сара Джейн объявила, что выходит замуж в июле за Томми Миллера. Я написала как можно полегче об этом Кайлу.
 
       14 августа 1945 г.
      Сегодня японцы капитулировали, и мы получили сообщение о том, что Кайл возвращается!
 
       21 августа 1945 г.
      Я подшила 10 рассказов, что написала за этот год, так что получилась небольшая книга. Когда Кайл приедет, он обязательно ее прочитает. Осталось два дня до его приезда. Обломки стрел я припрятала в коробку, чтобы тоже показать ему. Я так волнуюсь, что совершенно не могу спать и ем ровно столько, чтобы не умереть с голоду. Мы с Сюзанной покупаем его любимые лакомства. Мэтт купил ему новые рубашки, а отец – шампанское!
 
       23 августа 1945 г.
      В эту минуту Сюзанна, отец, Кайл и Мэтт сидят в доме и празднуют приезд Кайла, а я здесь в пещере снова одна, снова наедине сама с собой. Мне гораздо больше хочется плакать, чем писать, а на самом деле я занимаюсь и тем и другим.
      Кайл приехал несколько часов назад, весь в пыли, и раньше, чем мы ждали. Меня не было дома, я как раз сидела в пещере и писала, стараясь хоть чем-нибудь заняться, чтобы успокоиться и снять волнение. Вдруг я увидела у входа его фигуру. Он был в военной форме, высокий и красивый. Я вскочила и бросилась к нему на шею, но Кайл вытянул руки и остановил меня.
      – Что за чертовщина, Кэт? Что ты делаешь до сих пор в этой пещере? – Я внимательно посмотрела на его лицо, но не увидела глаз – было темно. Он наверное шутит, подумала я и снова шагнула к нему, но на этот раз он схватил меня за руку:
      – Ты же дала мне слово.
      – Но мне нравится писать здесь, – возразила я, чувствуя, что виновата.
      – Боже мой, что с тобой происходит? Это ненормально, Кэт. Ты слышишь меня? Ты сумасшедшая! Тебе, черт возьми, уже 18 лет. Ты женщина, в конце концов. – Он схватил книжечку рассказов, что я приготовила для него, – проклятая писанина, – зашвырнул ее в угол.
      Он схватил меня за плечи и тряхнул так, что я думала, он хочет меня убить. Просто он слишком привык убивать и причинять боль на войне и теперь ему нелегко расстаться со своими привычками вояки.
      – Я же не враг, которого надо убивать, Кайл, – взмолилась я до смерти перепуганная.
      Он отдернул руки и шагнул в сторону так внезапно, что я чуть не упала.
      – Я думал ты вырастешь и наберешься ума, пока меня не будет, – зло бросил он и пошел прочь.
      Я ждала, надеясь, что он успокоится и вернется, но напрасно. Я пробралась к дому, прошла поближе к окну и видела их вчетвером на кухне. Интересно, отца и Сюзанну волнует, где я? Я рассматривала лицо Кайла, он выглядел старше на несколько лет. В этом месяце нам обоим исполнится 18, но он настоящий мужчина с выступающими скулами на красивом лице, мне же в душе не больше 10. Постояв немного, я побрела обратно к пещере.
      Первый раз в жизни я поняла чувства людей, находящихся на грани самоубийства. Мне жаль мою бедную мать и ее сестру, их это чувство преследовало слишком долго.
 
       24 августа 1945 г.
      Я подождала, пока в доме не выключат свет, и лишь потом пришла ночевать. Вообще-то я собиралась оставаться на ночь в пещере, но не могла находиться так далеко от дома, зная, что там Кайл, хотя его, видимо, совершенно не волновало, где я. Я думала, что все улеглись, но пройдя на цыпочках через кухню к нашей спальне, обнаружила, что Кайла не было в постели. Оказалось, он спит на диване в гостиной, накрывшись с головой одеялом.
      С минуту я смотрела на него, а потом побежала к себе и разревелась.
      Наконец я уснула, а проснулась от того, что Кайл сидел на краю кровати и держал мою руку. На улице было темно. Когда я открыла глаза, он сказал:
      – Ты меня беспокоишь, Кэт. Прости, что я так поступил вчера, но весь этот год я был уверен, что с пещерой покончено, что ты живешь как все остальные нормальные девушки в 18 лет. А когда я увидел тебя в пещере, я просто пришел в отчаяние. Ты живешь в каком-то своем мире, мире той пещеры, а так нельзя!
      Я чувствовала, что была для него обременительной ношей. Я села на кровати и прислонилась к стене.
      – Тебе не нужно волноваться из-за меня. Я вполне довольна своей жизнью.
      Он посмотрел на меня, будто не верил своим ушам. Потом подвинул кровать так, чтобы тоже облокотиться спиной. Он совсем вырос из своей старой пижамы.
      – Почему ты спишь в гостиной? – спросила я.
      – Мы слишком взрослые, чтобы спать в одной спальне, Кэт. Мы выросли и так дальше не может продолжаться.
      – Чепуха. Все 18 лет спали в одной комнате и ничего.
      – Все же я пока устроюсь на диване в гостиной.
      Я не стала спорить. Через несколько дней он вернется сюда и все опять встанет на свои места. Мы еще немного поболтали, а потом он спросил:
      – А ты не заметила, что я вернулся домой гораздо раньше, чем предполагалось?
      – Ну, война же кончилась, – удивилась я.
      – Да, но с войны не возвращаются на следующий же день после ее окончания. Меня комиссовали. По болезни.
      У меня остановилось сердце:
      – Ты ранен?
      Он теребил мою руку.
      – То, что я тебе сейчас скажу, должно остаться между нами, договорились? Обещаешь никому не говорить, даже Мэтту?
      – Обещаю, – шепнула я.
      – Меня комиссовали из-за нервного расстройства.
      Он сник, уставился в пол, я не разобрала, что он сказал, но поняла, что ему очень стыдно.
      – Что ты имеешь в виду?
      – Тебе никогда этого не понять, Кэт. Я убивал людей, понимаешь, убивал? В первом бою мне было тяжело, но потом стало гораздо легче. Привыкаешь к простой мысли: если ты не будешь убивать их, они убьют тебя. Мне было страшно от того, что на войне ни в грош не ставится человеческая жизнь. По ночам меня стали мучить кошмары, в голове всплывало все, что я видел в джунглях. Иногда я видел маму в ночь ее… ну ты понимаешь, о чем я. Дела пошли настолько плохо, что в конце концов я попал в госпиталь, но и там чувствовал себя немногим лучше. В общем, командование решило, что от меня им никакого проку и отправило меня домой.
      – Ну и правильно сделали.
      – Я до сих пор с ужасом жду наступления ночи. Я отодвинулась от Кайла:
      – Вот почему ты не хочешь спать со мной в одной комнате?
      Он улыбнулся, как мне показалось, впервые со вчерашнего вечера:
      – Нет, просто теперь мы будем спать врозь. И закончим на этом. Все время, пока я был в госпитале, я думал о тебе. Доктора отчаянно пытались вызвать меня на разговор, думая, что я сумасшедший, со мной в общем так и обращались. А я думал, что есть только один человек в мире, который может понять сразу и безошибочно, что со мной происходит. Я скучал по тебе, Кэт, и я не хочу с тобой опять так надолго расставаться.
      – Ну теперь ведь ты дома. Ты в безопасности. Нет места более надежного, чем родной Линч Холлоу.
      Он все равно, как я не протестовала, ушел спать в гостиную.
      Утром за завтраком он признался, что впервые за последние месяцы так хорошо спал.
 
      Иден застала Кайла в мастерской. Она молча стояла у двери некоторое время, наблюдая за ним. Он сидел к ней спиной, склонившись под тусклой лампой. Он наносил порядковые номера на осколки посуды. Подписанные осколки занимали три длинных деревянных стола и места в комнате почти не оставалось.
      – Кайл?
      Старое кресло заскрипело, когда он обернулся к ней:
      – Заходи, – он махнул рукой на свободное кресло у стола.
      Иден села. В помещении было холодно, но не настолько, чтобы сидеть съежившись и чуть ли не стуча зубами, как это было сейчас с ней. Она наблюдала как Кайл уверенной рукой наносит последние штрихи на осколок. Его очки блестели при свете лампы, он вопросительно посмотрел на нее.
      – Я не знала, что тебя комиссовали с фронта, Кайл.
      – Об этом знают немногие, – он отложил кисть и отодвинулся на несколько дюймов от рабочего стола, – в конце концов я рассказал об этом Мэтту пару недель спустя после моего приезда. Мэтт – удивительно здравомыслящий человек. Он всегда вернет тебя с небес на землю. Ему можно рассказать все, что угодно, он на все будет реагировать так, будто речь идет о погоде. И, конечно, я все рассказал Лу. Вот, пожалуй, и все, кто знает об этом.
      – Ты хотел, чтобы и я узнала об этом?
      Кайл рассмеялся:
      – О таких вещах стесняются говорить в 18, но не в 64. Тогда я был уверен, что у меня не все в порядке с головой, что мне передалось по наследству от матери ее психическое заболевание. – Он снял очки. – С одной стороны, знаешь, я сердился на Кэт за то, что она пропадает в этой пещере. С другой – я просто ей завидовал. Мне тоже нужно было спрятаться от внешнего мира и от людей, меня окружавших. Но я считался совершенно здоровым и психически уравновешенным. У Кэт была возможность уединиться, а у меня не было.
      Кайл улыбнулся и вдруг резко выпрямился, взгляд его остановился на ее шее:
      – Давненько я не видел эту вещицу.
      – Я впервые надела ее, – она дотронулась до медальона. Она надела его час назад, когда прочла о нем в дневнике матери.
      Кайл слегка поежился и вновь взялся за кисть:
      – Просто я немного шокирован, ты так похожа на Кэт!
      Иден дотронулась рукой до большого черепка, что лежал перед ней на столе, потерла пальчиком его гладкую поверхность и сказала неторопливо, вкладывая смысл в каждое слово:
      – Кайл, я буду очень рада помочь тебе. Даже не знаю, как сказать. Только не сердись на меня… Я хотела бы материально помочь твоим раскопкам.
      Он поднес глиняный осколок ближе к свету:
      – Благодарю тебя, голубушка, но я не хочу, чтобы эти раскопки существовали за твой счет.
      – Я понимаю. Но все же, если передумаешь, сообщи мне, – она встала. – Бен заедет за мной через несколько минут. Мы собираемся после обеда съездить в Белхерст, – она ждала, что он скажет:
      – Желаю хорошо отдохнуть. У двери она остановилась.
      – Ты не оставишь мне последнюю записную книжку?
      – Хм… – Кайл откинулся назад и посмотрел на нее, – а ты не можешь подождать с дневниками несколько дней? Утром я читал тетрадь, охватывающую период, когда мы были вместе в Университете Джорджа Вашингтона.
      – В Университете Вашингтона?
      – А ты не знала, что твоя мать провела один семестр в этом университете, когда там был я?
      – Даже не подозревала, что она когда-либо покидала Линч Холлоу.
      – Дневник ее теперь включает лишь краткие отрывочные заметки, она вела его не так аккуратно, как раньше. Дело в том, что она все больше времени уделяла работе над рассказами. И к тому же эта тетрадь… понимаешь, ее нелегко читать. В ней полно такого, о чем и подумать неловко.
      – Кайл, мне 36, и я уже не ребенок. Меня ничто, я думаю, не удивит из дневников. Я не могу ждать.
      – Ну хорошо, – он опять принялся за работу, – утром я отдам его тебе.

      Иден ждала Бена у дороги, сидя на большом камне. Сегодня она высоко подобрала волосы, на ней была голубая блузка с большим вырезом, открывающем плечи, и белые брючки.
      Она забралась в кабину грузовика и улыбнулась Бену:
      – Привет!
      Он хотел было обнять ее, но вместо этого крепко вцепился в руль.
      – Здравствуй, – он отъехал на обочину, – ну как обстоят дела с чтением? Ты закончила?
      – Ага, – она восхищенно рассматривала пейзаж вокруг, – жаль, что я не могу спрятать это все в стеклянную колбу и увезти с собой. Здесь просто райская красота!
      – Тебе надо чаще бывать у Кайла и Лу.
      – Наверное.
      – А ты сегодня в хорошем настроении.
      – Думаю, что да. Утром начала писать сценарий. Я всегда радуюсь, когда какие-то планы и задумки осуществляются.
      – Как чувствует себя сегодня Лу?
      – Замечательно! Сегодня опять села за мольберт, – ответила Иден и спросила, но уже другим тоном, – а какие проблемы у нее с ногами, ты не знаешь?
      Конечно, он знал. Увечье Лу создавало в Южной Америке множество проблем для ее родных. Но Бен считал, что Иден не обязательно знать об этих проблемах.
      – У нее гораздо меньше проблем, чем ты думаешь. – Инвалидная коляска у нее очень удобная. Несколько раз в Колумбии мы попадали в ресторан или гостиницу, где не было предусмотрено специального подъемника для инвалидных колясок. Но мы с Кайлом без труда поднимали ее по лестнице.
      – Но Кайлу не следует ее поднимать.
      – Сейчас они совсем не путешествуют, поэтому никаких особых проблем нет. Как-то раз она попробовала носить протез, но от него пришлось отказаться. Она так и не смогла к нему привыкнуть.
      – Я думаю, я многого о ней не знаю. Или о Кайле.
      – Однажды она попала в больницу, – продолжал Бен, не уверенный, стоит ли все это рассказывать Иден, – это было в Эквадоре. У нее образовались пролежни из-за сидения все время в одном положении. Думаю, что они всегда ее мучили, но тогда в них попала инфекция и они воспалились.
      Бен взглянул на Иден. Она отвернулась, но слеза, как маленький дорожный камушек, катилась по щеке. Бен понял, что переборщил:
      – Прости, Иден, я не хотел, – он обнял ее за плечи, – ты была в таком хорошем настроении, а я его тебе испортил.
      – Нет, ты здесь ни при чем, я задала вопрос, ты лишь ответил на него.
      Бену нравилось осознавать, то она с ним рядом, что она тоже разделяет его чувства. Очевидно, что она заинтересована в нем. Прошло много лет с тех пор, как он чувствовал к женщине нечто подобное. Неожиданная потребность в ней увела его далеко от своих собственных неприятностей.
      – Лу очень гордая женщина. Думаю, что больше всего она страдает, ощущая свою зависимость от других.
      Иден вздохнула.
      – Жаль, что с ней случилось это несчастье, но я не в состоянии изменить прошлое.
      – Да, я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь, – согласился Бен.
      Они подъехали к Белхерсту около полудня. Бен остановил грузовик у магазина игрушек. Когда они зашли внутрь, Иден повеселела. В магазине было несколько торговых залов, набитых многочисленными кукольными домиками и мебелью.
      – Сколько лет твоей крестнице? – спросила Иден.
      – Исполняется восемь. Я сам соорудил ей почти вот такой же домик, – он показал на невысокий особняк времен королевы Виктории, – когда ей было три годика, и с тех пор всегда покупаю для него какую-нибудь новую мебель.
      Раньше он брал самое дорогое, но в этом году так не получится.
      – А как она попала тебе в крестницы?
      – Мы с Алексом, ее отцом, хорошие друзья. Еще со студенческой скамьи. Кстати, он тоже учился у Кайла. Потом мы вместе преподавали в университете Мэриленда, примерно в одно и то же время женились. Его жена хорошая подруга Шарон.
      Бену было больно вспоминать их дружбу, то, чего давно уже не существовало:
      – Мы не виделись с тех пор, как развелись с Шарон. Так часто случается: люди разводятся, и от них отворачиваются лучшие друзья.
      – У нас с Уэйном не было общих друзей. В этом и заключалась вся проблема. Наша совместная жизнь была ограничена лишь Кэсси и ее интересами, – она заглянула внутрь игрушечного испанского ранчо, – а для Блисс ты тоже сделал домик?
      – Да, это был наш в миниатюре. А у Кэсси есть какой-нибудь?
      – Совсем крошечный, ничего особенного.
      Он мог бы подарить Кэсси кукольный домик, сделанный своими руками. Остановись, Бен, куда тебя несет? Кстати, набор инструментов сейчас стоит не менее ста долларов.
      Если он собрался пригласить Иден на ланч, то может купить лишь маленький спальный гарнитур. Он решил уточнить это, достал бумажник, просмотрел счета, прикинул, сколько останется. В другой раз он взял бы взаймы у Кайла, но сейчас не мог: сейчас они расходовались бы в его личных целях, служили бы для поддержки его обманчивых и мимолетных связей.
      За ланчем Иден рассказала, как думает начать картину. Заставка должна заинтересовать зрителя, сначала он увидит с высоты вертолета долину, затем взгляд его скользнет по Шенандоу, затем перед ним предстанут окрестности Ручья Ферри и место раскопок и в конце концов – лес и пещера, затем экран станет совершенно черным (это будет частично раскрывать замысел режиссера) и все титры пойдут на черном фоне. Зеленые гущи лесов и совершенная темнота в пещере.
      – А ты подумала над названием?
      – «Одиночество».
      Он одобрительно кивнул:
      – Это подойдет. Но Кайл не пустит тебя в пещеру.
      – Да, я знаю, – ответила она, проглатывая салат. – Но пещеру для съемок можно сделать. Потом в кадре покажется дом, но не в том виде, в котором он сейчас. Мы построим похожий на тот, где росли Кэт и Кайл. Кэт сидит в дупле вяза и делает запись в дневнике, она напугана до слез, так как мать обнаружила ее.
      – Так оно и было на самом деле?
      – Да. Только Кайл взял вину на себя. И ему влетело. – Бен рассмеялся. – Да, он рано начал жертвовать собой ради других.
      Иден промокнула губы салфеткой:
      – Мама сделала мне ценнейший подарок, оставив после себя свой дневник. Когда читаешь его, сцены фильма уже прямо стоят перед глазами.
      – Когда думаешь начать съемки?
      – Надеюсь, следующим летом.
      Что-то сжалось в груди Бена, он положил вилку на стол, внезапно он осознал, что ему-то нечего ждать и не на что надеяться. Жизнь идет своим чередом, все определено заранее, времена года медленно сменяют друг друга. И следующее лето вряд ли сулит ему что-то новое и свеженькое. Будем надеяться, оно будет не хуже нынешнего. Что может быть хуже для человека, если у него нет будущего. Может быть, в январе его отпустят без суда, может быть, ему разрешат повидаться с Блисс, но это в том случае, если Сэм постарается и найдет подходящих юристов. Может, Блисс еще не совсем забыла его?
      – Бен, с тобой все в порядке? – Иден схватила его за руку; в его глазах была тревога и боль.
      – Да, все нормально, – он еле выговорил эти слова, подавился, хлебнул воды, – не в то горло попало, – соврал он.
      Он спрятал руки под стол (они дрожали) и попросил Иден:
      – Расскажи мне еще о фильме.

       22 ноября 1945 г.
      Сегодня после разговора с Кайлом я взволнована, как никогда. Я не знала, что они занимаются сбором информации о колледжах Вашингтона, а сегодня он поведал мне о своих планах поехать туда в январе изучать археологию. Он хочет, чтобы я поехала тоже. Никогда не видела, чтобы он проявлял такой интерес к чему-либо. А все началось со стрел, что мы откопали. Чтобы хоть что-то узнать о людях, живших здесь прежде, мы направились в Винчестер в библиотеку и выяснили, что стрелы были сделаны более двух тысячелетий назад. Мэтт не верит нам. Кайл перерыл все вокруг пещеры в поисках новых экземпляров, но нам все-таки надо иметь теоретическую базу, но для этого нужно учиться. Кайл сказал, что нам нужно работать, чтобы оплачивать учебу.
      Поначалу я пыталась отговорить его от этой затеи, но было очевидно, что он давно все обдумал. Потом Мэтт объявил, что он тоже едет изучать журналистику в Северную Каролину. Мне казалось, что они с Кайлом что-то замышляют. Я сидела на своей подстилке в пещере и ревела навзрыд: для них это было своего рода навязчивой идеей, от которой не избавиться. Они сели рядом со мной: один с одной стороны, второй – с другой и долго и настойчиво уговаривали меня согласиться. В конце концов, я сдалась, хотя не могла представить себе жизнь где-то в другом месте, далеко от родного Линч Холлоу. Но больше я боялась отнюдь не ехать куда-то. Для меня страшнее всего была возможная разлука с Кайлом.
 
       15 января 1946 г.
      У нас с Кайлом комнатки напротив друг друга в коттедже городского типа недалеко от Вашингтона. Город мне уже успел надоесть, я по горло сыта всеми красотами, которые так восхищают Кайла. Каждый раз, когда мы выбираемся на прогулку, я думаю только о том, как бы поскорей вернуться к себе в комнату, Кайл называет ее «второй пещерой».
      Вообще мне здесь плохо, но я боюсь сказать об этом Кайлу. Мои страдания не кончаются даже на уроках, хотя мне и нравится учиться здесь. Возвращаясь с уроков к себе, я читаю и делаю задания, но в классе не могу сосредоточиться, мысли мои летают не там где надо. Мне тяжело дышать, а сердце стучит, как у загнанной лошади, иногда я впадаю в какое-то предобморочное состояние.
      Я занимаюсь на курсах машинописи. Конечно, это мой любимый предмет. Во-первых, я сижу рядом с дверью, где мне легче дышится, учитель хвалит мое письмо за аккуратность, но советует больше обращать внимания на стиль и пунктуацию.
      Я подрабатываю официанткой в небольшом ресторанчике при гостинице; работа ужасная, я все время волнуюсь, периодически бью тарелки, разливаю стаканы. Вчера вечером я опрокинула на какого-то мужчину блюдо с тушеным мясом и обожгла его. Я перепугалась, даже боялась возвращаться обратно в зал, но пришлось: нам очень нужны деньги.
      Всех очень смешит мое произношение, и я стараюсь говорить как можно меньше.
 
       6 марта 1946 г.
      Сегодня мне пришлось пропустить урок математики, я стала задыхаться и попросилась выйти из класса. Мистер Симс поинтересовался, когда я собираюсь вернуться к занятиям. Я пообещала прийти завтра, но знаю, что завтра я тоже никуда не пойду, мне лучше не станет, а Кайлу я не могу сказать об этом.
 
       7 апреля 1946 г.
      Я совершила глупейшую ошибку, согласившись пойти с Кайлом на вечеринку вчера вечером. Он на всех вечеринках завсегдатай и желанный гость; что касается меня, я никуда не выхожу, сижу себе в своей комнате, пишу или занимаюсь. Но вчера вечером я согласилась составить ему компанию и, даю слово, это была последняя вечеринка, на которую ему удалось меня вытащить!
      Собирались в доме у девочки из моего класса. Джулия очень богата и такого особняка, как у нее, я еще не видела.
      Когда Джулия приглашала меня, она назвала Кайла «таким очаровательным». Он у меня, несомненно, пользовался популярностью, меня пригласили заодно, только потому, что я его сестра. Я надела единственное приличное платье. Его напялила на меня Сюзанна, когда я уезжала, я это платье терпеть не могу. Мне пришлось надеть эти отвратительные подвязки, и чулки, и остальное. А Кайл говорит, что подвязки – это сексуально (его любимое словечко). Джулию он тоже считал сексуальной, а потому с нетерпением ждал вечеринки.
      Я понятия не имела, что это вечеринка была на самом деле званым обедом, а то бы ни за что туда не пошла.
      Был накрыт длинный-предлинный стол с фарфоровой посудой и хрустальными бокалами; около каждой тарелочки лежала карточка с именем. Пригласили человек тридцать, несколько студентов из нашей группы, остальных я не знала, и еще были два преподавателя. Среди них любимый профессор Кайла – доктор Латтерли. Табличка с именем Кайла как раз лежала между любимым доктором Латтерли и Джулией; увидев это, Кайл просиял.
      Мне выделили место между двумя студентами, девушкой с глазами, как у майского жука, и веснушчатым парнем с прилизанными какой-то вонючей дрянью волосами. От нее мне, как только я села, стало плохо. Я начала задыхаться, руки затряслись, пот лился градом по спине, платье промокло. Пока меня лихорадило, все принялись за какой-то холодный белый суп. Я к нему не притронулась, равно как и к салату из желтых овощей (я даже не знала, как они называются). Минуты через три я поняла, что сейчас упаду в обморок, я начала щипать себе руку по привычке, не замечая на себе косых взглядов. Девушка с глазами, как у жука, закричала: «Что ты вытворяешь?!!» Это прозвучало так громко, что все повскакивали со своих мест и уставились на меня. Вся рука у меня была в красных пятнах, кое-где даже сочилась кровь.
      Потом все успокоились, но люди все равно продолжали с любопытством меня разглядывать. Я убрала руку под стол. Воцарилась тишина, а я смотрела на Кайла. Он нахмурился, и я отчаянно пыталась показать ему глазами, что я больше не в состоянии сидеть здесь. Но он демонстративно отвернулся и продолжал беседовать с доктором Латтерли.
      Все о чем-то болтали, молчала одна я, и все сильнее щипала себе руку, стараясь не заплакать. Потом прислуга, или кто она там была, поставила передо мной тарелку с огромным кровавым куском мяса, и он меня окончательно доконал. Я потянулась было за стаканом с водой, но нечаянно перевернула его. Все опять уставились на меня. Обливаясь слезами, я вскочила, чтобы выйти из-за стола. Стулья стояли настолько плотно, что эта процедура заняла еще минуты две-три на глазах у изумленных гостей. Чтобы выпустить меня, веснушчатому парню пришлось выдвинуть и свой стул, и стул своей соседки. Наконец-то я выбралась из комнаты. Я слышала, как Кайл извинился и кинулся за мной. Он был вне себя от гнева:
      – Что, черт возьми, случилось?
      – Прости меня, Кайл! Мне плохо! Я не могу остаться, я подожду тебя на улице.
      – Ты должна быть со всеми, раз тебя пригласили.
      – Я не могу вернуться туда!
      – Лучше бы я оставил тебя дома. Сидела бы в своей каморке!
      Я схватила его за руку. Нет ничего хуже, чем видеть, что Кайл сердится на меня:
      – Извини.
      – Подожди здесь, – он заскрежетал зубами, будто набрал в рот цемента.
      Я стояла у открытой входной двери и прекрасно слышала его разговор с Джулией, он извинялся, что ему надо уйти, ему было очень жаль и тому подобное. Джулия сказал ему, перед тем, как он вышел:
      – Скажи своей сестре, что я надеюсь, она скоро поправится.
      А он ответил:
      – Она мне не сестра на самом деле, она моя кузина. Сейчас, когда я пишу об этом, я опять плачу. Он вышиб входную дверь, словно рассвирепевший бык, готовый наброситься на первого встречного, не сказав мне ни слова. Все две мили до дома он молчал, я едва поспевала за ним. Пройдя чуть-чуть, я остановилась спросить его, почему он не хочет разговаривать со мной, но он даже не сбавил шага. Добравшись до дома, он ушел к себе в комнату, хлопнув дверью. Я хотела записать все это в дневник, но у меня не было настроения. Мне очень хотелось домой, в Линч Холлоу, с этой мыслью я и уснула.
      Утром на занятия я не пошла. Не потому что мне нечем было дышать, а потому что не могла смотреть в глаза тем, кто был вчера на вечеринке. Так я и сидела в своей второй пещере, тоскуя по первой.
 
       8 апреля 1946 г.
      Сейчас полночь, мне не спится, и поэтому я пишу. После обеда Кайл наконец-то зашел ко мне. Он принес мне сэндвич с цыпленком – часть своей обеденной порции. Я сидела и читала наш учебник по антропологии.
      – С тобой все в порядке? – спросил он меня на редкость добрым голосом.
      – Думаю, что это была последняя вечеринка, на которую ты брал меня.
      – Это не смешно, Кэт, – Кайл присел на край кровати, – мистер Симс сказал мне, что ты не ходишь на его занятия, я решил проверить остальные предметы. Оказалось, ты пренебрегаешь всеми, кроме доктора Латтерли.
      Я кивнула. Это были единственные занятия, на которые я ходила – только там я была рядом с Кайлом и могла спокойно дышать.
      – Я, наверное, хотел изменить тебя, хотел вылепить из тебя что-то другое, а ничего не получилось. Нечестно с моей стороны причинять тебе столько обид. Извини.
      Кайл подвинулся поближе, взял мою руку и закатал рукав рубашки до локтя, потом повернул ее, чтобы можно было рассмотреть ее повнимательней. На руке виднелось около двадцати или тридцати маленьких шрамов – следов от моих ногтей. Я попыталась выдернуть руку, но Кайл держал ее слишком крепко. Он опустил голову и поднес мою руку к губам:
      – Ты поедешь обратно в Линч Холлоу, Кэт. Я виноват, что притащил тебя сюда. Все это не для тебя.
      – Но мне нравится учиться. Я не хожу на занятия, по я все равно занимаюсь сама по книжкам.
      – Когда я вернусь в Линч Холлоу, я научу тебя всему, что узнаю сам.
      – Я хочу остаться, – взмолилась я, – мне нравится эта комната, и я могу работать (это было не совсем так, уже несколько раз мне приходилось бросать работу, но я не собиралась упоминать об этом в тот момент).
      – Я боюсь за тебя, Кэт. Я думал, что если увезу тебя из дома, подальше от твоей пещеры, то смогу приручить тебя к людям, и тебе так будет лучше.
      – Мне и так хорошо, – не хотелось, чтобы брат говорил обо мне с такой грустью, будто я мертва.
      – Все твое пребывание здесь – одно сплошное мучение.
      – Я прекрасно чувствую себя в этой комнате.
      – Ну хорошо, ты останешься здесь, но только до конца семестра.
      У меня словно камень упал с сердца. Я останусь здесь, буду сидеть в комнате, буду заставлять себя учиться – ну и что же. Зато летом мы с Кайлом вдвоем вернемся в Линч Холлоу. На следующий год он опять поедет учиться, но это уже будет потом.
 
       10 мая 1946 г.
      Вчера Кайл привел Джулию к себе. Обычно мы готовимся к занятиям или у меня, или у него. Он объясняет мне то, что прошел за день, вчера же вечером он просунул голову в дверь и объявил, что он не один и попрощался до утра.
      Последнее время он ходил раздраженный и брюзжал по поводу и без, и это все потому, что у него давно не было женщины. Надеюсь, утром он будет в хорошем настроении.
 
       21 мая 1946 г.
      Терпеть не могу, когда Джулия остается здесь на ночь. Она в принципе ничего, как человек, и меня не раздражает, что Кайл уделяет ей больше внимания, чем мне. Я и так нормально себя чувствую, занимаясь в своей комнате. Но когда они ложатся, я все слышу.
      Кровать Кайла как раз около той стенки, которая разделяет наши комнаты. Таким образом, я сплю лишь в нескольких футах от него, на расстоянии, равном толщине стены. Я слышу их смех, разговоры, иногда даже различаю слова. Но я совершенно выхожу из себя, когда там у них наступает тишина, когда они целуются и обнимаются, и когда кровать Кайла скрипит – значит, они занимаются любовью. Интересно, что женщина ощущает в ту минуту, когда ее берет мужчина. Сомневаюсь, что это когда-нибудь удастся пережить и мне.
      В большинстве случаев моя фантазия мне помогает. Все, о чем я пишу в своих рассказах, я живо представляю в уме. Но порой я проклинаю себя за такое богатое воображение. Например, сейчас. Перед глазами у меня Кайл, целующий Джулию, он прикасается губами к ее губам, его руки у нее на груди или на еще более интимном месте. Меня мучают мои фантазии, я кидаю подушку и одеяло на пол, ухожу подальше от роковой стены и стараюсь успокоиться, но это стоит мне немалых усилий.
 
       25 мая 1946 г.
      Кайл больше не встречается с Джулией. Он даже дрался из-за нее. Короче, он опять злой, как собака. Вчера вечером вывел меня из терпения своим брюзжанием. Я сказала, что он не один такой в мире, нуждающийся в сексе. Сейчас я читаю «Любовник леди Чаттерлей», я просто без ума от этой книги. Кайл, однако, невысокого мнения о Констанции Чаттерлей. «Ей следовало бы поменьше задирать юбку», – считает он. А я думаю, что в этом и заключается вся прелесть этой книги.
      Несколько раз я просила Кайла пораньше уйти из моей комнаты, потому что хотела лечь в постель и побыть наедине со своими мыслями. Он считает, что мне срочно нужно познакомиться с парнем, и обещал подыскать кого-нибудь подходящего. Кайл уверен, это будет нелегко, ведь я настоящая красавица. Он и впрямь думает, что я красива! – У меня еще никогда не было мужчины. – Но тебе ведь только восемнадцать. Мне вряд ли понравится, если ты заведешь себе любовника.
      – Но Джулии тоже восемнадцать, – я подколола его, – а Саре Джейн было вообще семнадцать.
      – Верно, но ты – моя сестра.
 
       29 мая 1946 г.
      Вчера мы были приятно удивлены. Вернувшись домой с работы, кого бы вы думали я увидела на крыльце? Нет, не Кайла! Мэтта! Я была вне себя от радости, но, признаться, это шокировало меня. Почему? Я, конечно, скучала, но не могу сказать, что очень хотела его видеть. Я даже не особо вспоминала о нем. Но, увидев его, я почувствовала себя самым счастливым человеком на свете. Я обняла его крепко-крепко, готовая раздавить его в своих объятиях.
      Их уже отпустили на летние каникулы, а нам с Кайлом учиться еще неделю. Мэтт приехал в Вашингтон на пару дней, и остановился как раз в том отеле, где я работаю. Мы болтали до поздней ночи. Оказывается, за эти месяцы у него было несколько увлечений, но ни одного серьезного романа. Кайл сказал, что Мэтт все еще неравнодушен ко мне. Надо с ним поговорить и выяснить это раз и навсегда. Мне ничего не надо, кроме его дружбы.
 
       30 мая 1946 г.
      Мэтт только что уехал. Я пишу эти строки, а сама вся дрожу. Вчера мы вместе обедали: Кайл, его подружка по имени Салли, Мэт и я. Мы редко выходим вот так, все вместе, но на этот раз я осталась довольна. На душе у меня было так спокойно рядом с ними, как в старые добрые времена. Когда мы вернулись, Кайл повел Салли к себе, а мы с Мэттом пошли ко мне. Мы сели на кровать, болтая о школе и об учебе. Он хочет работать в газете, когда закончит образование. Так мы разговаривали примерно час. И вдруг Мэтт спросил:
      – Кэт, можно я тебя поцелую? Ты не испугаешься опять, ты ведь такая трусишка?
      – О чем это ты?
      – Помнишь, как ты шарахнулась от меня тогда, после маминой смерти?
      Я разрешила ему поцеловать меня, но сказала, это не изменит наши отношения: большего, чем дружба, я не хочу. Конечно, я глупо поступила, что позволила ему поцеловать меня, но я поняла это только потом. Хотя честно говоря, я ведь этого хотела, я хотела узнать, будет ли мне приятно, и это было чудесно. Гораздо приличнее, чем я ожидала. Его поцелуй задел каждую струнку моего тела. Он уложил меня на кровать головой на подушку и стал жадно целовать меня. Но мне было мало ощущать его губы и язык; мне хотелось отдаться ему. Но после этого, конечно, ни о какой дружбе не могло быть и речи. Потом он спросил, можно ли ему погладить грудь.
      – Через блузку. Позволь мне просто дотронуться до нее руками.
      – Ну хорошо, но только руками, – согласилась я. Потом он снова начал меня целовать, гладил мою грудь, мял, нежно касался сосков. Он даже застонал. Я еле сдерживалась сама и никогда еще не испытывала такого возбуждения. Он поднял мне блузку, чтобы расстегнуть лифчик. И я хотела этого, я хотела, чтобы он ласкал меня всюду, еще и еще. Мое тело твердило: «Да, да!», а разум говорил: «Остановись!»
      Когда он сжал мою обнаженную грудь, я вдруг почувствовала крайнюю необходимость сказать ему: «Я тебя люблю», я еле удержалась, чтобы не открыть рот, казалось, я полностью перестала себя контролировать, потеряла всякое чувство пространства и времени, и тут я услышала:
      – Я люблю тебя, Кэт, – и почувствовала что-то твердое под брюками. Я резко выпрямилась и опустила блузку. Мэтт тяжело дышал, пытаясь поцеловать меня еще, но я отстранила его.
      – Мэтт, вы с Кайлом мои лучшие друзья, ты прекрасно это знаешь. – Он ответил, что знает, я наговорила ему еще, что друзья не могут стать любовниками, потому что между ними уже сложились совершенно особые отношения, что близость разрушит их дружбу. Я тараторила и тараторила, пока он не остановил меня:
      – О, Кэт, замолчи пожалуйста, я уже все это слышал, – он загрустил, но скоро мы уже опять болтали и смеялись. Я уверена, что все будет хорошо. Он уехал примерно в одиннадцать, но сказал, что еще заедет завтра перед отъездом домой в Колбрук.
      После того, как он уехал, я начала размышлять над тем, что произошло, и пришла к выводу: телу нельзя доверять, у него свои желания и намерения, и оно всегда будет бороться с трезвыми советами разума.
 
       4 июня 1946 г.
      Я почти уже собралась домой в Линч Холлоу, я так рада, что мы возвращаемся, я уже сто лет не была в моей пещере.
      Сегодня вечером мы с Кайлом не разговаривали, думаю, что ни мне, ни ему не удастся сегодня заснуть. И я знаю, почему. Мы собирались обедать, я одевалась перед зеркалом и немного припозднилась. Дело в том, что я просто залюбовалась собой в зеркале, когда причесывалась. На мне была только юбка и ничего больше. Какие у меня пышные блестящие волосы, беленькие, круглые, упругие груди! Внезапно в дверь постучали. Я сообразила, что это Кайл зашел за мной к обеду, но почему-то не открыла, а продолжала стоять, прекрасно понимая, что сейчас откроется дверь и войдет он. Так и случилось. Он вошел, а я стояла у зеркала с расческой в руках и спиной к двери.
      – Кэт, – начал было он, но позабыл все, что собирался сказать, увидев меня без блузки и даже без лифчика. Он замер и смотрел на меня во все глаза. И никто из нас не проронил ни слова, у нас будто отнялись языки. Наконец, он шагнул назад к двери и спокойно закрыл за собой дверь.
      Когда я спустилась к обеду, он уже был за столом. После еды он сказал, что я могу взять большой чемодан. Кроме того, у него есть коробка для книг. Его друг Пито отвезет нас завтра на вокзал. Может быть, к нашему последнему завтраку здесь подадут горячие булочки. Пока мы болтали, он все ходил вокруг да около того, что произошло перед обедом, но так и не заговорил напрямую. Вообще мне кажется, он не чувствует никакой вины за собой. Я не уверена, кто из нас был больше смущен: он или я. Но я знаю точно одно: окажись я опять в той же самой ситуации, я поступила бы точно также.

      Все утро Иден провела у себя в комнате. Дважды садилась за машинку, перечитывая написанное за эти дни, она клала пальцы на клавиши и ждала, когда же на нее найдет вдохновение, но все было бесполезно. Иден ложилась на кровать, тупо глядела в потолок, потом вновь и вновь смотрела на фотографии матери. На ней была Кэт Свифт такой, какой ее знало общество. Девушка с толстой золотой косой и превосходными белоснежными зубами улыбалась в камеру. Иден всегда восхищалась красотой и фотогеничностью этого лица, не задумываясь, что кроется за этой милой улыбкой. За этой милой улыбкой стояло много нераскрытых тайн, слишком много, и Иден действительно была в замешательстве, как же все это представить на экране?
      Ее мать очень точно описала все свои эмоции и чувства. Настолько точно, что когда Иден рано утром читала дневник, она совершенно явственно представляла себя на месте Кэт. Иногда приходилось даже откладывать дневник и смотреть в окно, стараясь настроить себя на рабочий лад. Иден попробовала щипать себя за руку, но до крови ей все равно не удалось. Насколько же велико было волнение матери?
      В дверь постучали:
      – Четверть второго, Иден, – услышала она голос Кайла, – ты не хочешь перекусить?
      Четверть второго? Это значит, что она полдня потеряла, летая где-то в небесах. Она открыла дверь, и увидела встревоженное лицо дяди:
      – С тобой все в порядке? – Да, я уже иду.
      – Лу поехала на природу с одной из наших приятельниц. Она всегда выезжает раз в неделю, хотя и не очень любит зарисовки с натуры, но зато это для нее общение с интересными людьми.
      Они вошли на кухню, и Кайл открыл холодильник.
      – Есть салат, может, хочешь сэндвич?
      – Ты сядь, не беспокойся, я сама обо всем позабочусь. Кстати, ты уже поел?
      – Да, но я посижу с тобой.
      Он налил себе чая и продолжал свой рассказ о приятельнице Лу. Болтать по пустякам было совершенно не в его духе. Иден слушала его, доедая свой сэндвич.
      Выговорившись, Кайл стал прихлебывать чай. Потом посмотрел на Иден и заметил:
      – Ты меня не слушаешь. Ты думаешь о чем-то своем.
      – Ей нужна была помощь психиатра, Кайл, – она старалась говорить не тоном прокурора на суде.
      – Да, ее необходимо было показать врачу. Но представь, ведь это был сорок шестой год, и все было иначе, чем сегодня.
      – Но ей надо было как-то помочь, Кайл.
      – Но меня совсем не это волновало. Кэт понятия не имела, что я говорил о ней со знакомыми людьми, со Стэном Латтерли, например. Мне требовался совет, я не знал, что с ней делать. И с кем бы я ни говорил, все были уверены, что ее надо лечить в психиатрической больнице. Естественно, я не мог этого допустить.
      – Да, конечно, я об этом как-то не подумала, ты чувствовал себя совершенно беспомощным.
      – Возможно, – он задумчиво поглаживал бороду, – но что-то я мог сделать и должен был.
      Иден улыбнулась:
      – А ты, дядюшка, был большой любитель женщин. Кайл тоже рассмеялся:
      – Надеюсь, я не буду таким озабоченным в твоем фильме?
      Иден вспомнила, что читала о Кайле и Джулии, Кайле и Салли, Кэт и Мэттью.
      – Знаешь, она писала обо всем с такой откровенностью. Вряд ли она предполагала, что журнал попадет в руки кому-нибудь еще.
      Кайл покачал головой:
      – Просто она всегда говорила без обиняков, прямо, не выбирая слов. Ее не волновало, кто это будет читать и будут ли читать вообще. Но я точно знаю одно. Она хотела, чтобы дневник достался тебе.
      – Она говорила тебе об этом?
      – Угу. Она любила перечитывать его заново, уточняя детали, и таким образом добивалась необыкновенной точности и натуральности, как ты выразилась. После ее похорон я пришел в пещеру и отыскал дневник, я знал, где она его прятала. Там же я нашел рукописи рассказов, которые никак нельзя назвать детскими.
      – Порнография?
      – Это – смотря что называть порнографией. Я бы так не сказал, но, в любом случае, эти рассказы очень напоминали ее дневник, они были написаны от первого лица, но в более утонченной манере. И все они были чистой выдумкой.
      – А может быть, это была и не выдумка, может, у нее был любовник, который пробирался к ней под покровом сумерек, когда никто не мог их заметить.
      У Иден уже стояли перед глазами кадры из фильма: смуглый, крепкий мужчина крадется к пещере и попадает в страстные объятия Кэт. Может в том-то и было дело, что она получала от жизни слишком мало радости и удовольствия.
      – А у тебя сейчас сохранились эти рассказы? Если их опубликовать сейчас, они бы пользовались популярностью.
      – Нет, я прочел их и сжег. Лу очень расстроилась. Она считала их настоящими произведениями искусства, одними из лучших работ Кэт. Я об этом даже не думал, боялся, что они попадут в грязные руки.
      Иден согласилась. Наверное, Кайл поступил правильно, что сжег их, ведь грязные руки найдутся везде.
      – А когда Кэт все-таки отдалась моему отцу? Кайл рассмеялся в ответ.
      – Да, но ведь мне трудно работать над сценарием. Не знаю, на какой стадии в истории их любви я нахожусь. Мы с ней отличались в том возрасте. Она хотела все время сидеть дома, а я, напротив – вырваться из него.
      – Не знаю, не знаю. Думаю, в вас гораздо больше общего. Просто вы обе нуждались в безопасности, а находили ее в разных местах.
      Он встал, Иден тоже поднялась и выкинула недоеденный сэндвич в мусорное ведро.
      – Лучше я займусь сценарием.
      Она вернулась к пишущей машинке. Мысли ее были более-менее в порядке, но она все равно почему-то медлила – даже засосало в желудке. Они с Кайлом ни словом не обмолвились о последней главе дневника, о его ухаживании за Кэт. Она хотела начать этот разговор, у Кайла тоже было что ей поведать, но она не знала, с чего начать, да и не хотела ставить Кайла в неловкое положение. Кто его знает, придает ли молчание какое-то исключительное значение их роману, или он не заслуживает внимания вообще.

      Темнело. Идея пришла в гостиную и забралась с ногами на диван. Она собиралась позвонить Кэсси, набрала номер, но трубку поднял Уэйн.
      – Это Иден, Уэйн.
      Были слышны веселые детские крики. Три девочки-малышки. Можно представить, какой шум и гам стоит в доме.
      – Я хотела бы поговорить с Кэсси, – попросила она.
      – Как обстоят дела со сценарием?
      – Потихоньку, но я довольна и тем, что мы имеем на сегодняшний день. Мне приходится поднимать кучу материала. Как Кэсси?
      – О, она наслаждается жизнью вовсю. Не вешай трубку, я позову ее, она в бассейне.
      Кэсси, переводя дыхание, схватила телефонную трубку:
      – Мамочка, знаешь что? – Иден живо представила Кэсси в ее кружевном розовом купальнике.
      – Что же?
      – Я могу просидеть под водой не дыша целых двадцать секунд. Дольше всех!
      – Этим летом ты прямо как настоящая рыбка!
      – Какая рыбка?
      – Ну, не знаю, – обычно ей было легко говорить к Кэсси, но сегодня слова давались с трудом. Почему она никак не может выбрать правильную нотку, чтобы разговор с дочерью был не таким тривиальным и посредственным, – а на какую рыбку ты хочешь быть похожей?
      – Мамочка, ты несешь чепуху.
      – Наверное там у вас уже слишком темно для занятий плаванием, – она посмотрела в окно.
      Лес был черным и темным.
      – Да, но вокруг бассейна все освещено, мамочка, и когда выходишь из воды, то твоя кожа кажется белой. А знаешь, какая вода теплая! Когда ты приедешь плавать вместе с нами?
      – Я очень далеко от вас, Кэсси, ты знаешь это. Ты и оглянуться не успеешь, как приедешь сюда в Вирджинию, и у нас будет много времени.
      Последовала непродолжительная тишина. Только Кэсси стучала зубами на другом конце провода.
      – Но там мы будем без Эприл и Линди.
      – Ну и что же, ведь с тобой буду я, и мы будем кататься на лодке – чего же ты еще хочешь?! Мы отлично проведем время, а потом вернемся в Санта Монику, там ты пойдешь в школу, и у тебя появится много новых друзей.
      – Папочка сказал, мне так или иначе придется ехать в Вирджинию. – У Иден кольнуло сердце.
      – Ты что же, не хочешь приехать ко мне, Кэсси?
      – Я хотела бы остаться здесь, потому что тут бассейн, Эприл и Линди.
      Господи! Когда же Кэсси станет взрослой, когда же она будет в состоянии понять чувства матери!
      – Но я по тебе скучаю. Очень! И хочу чтобы мы провели этим летом хоть немного времени вместе.
      – Тогда приезжай сюда, – Кэсси готова была заплакать, и Иден уловила «мокрые» нотки сразу.
      – Сладенький, это невозможно.
      – А у меня здесь котенок. Мама разрешила мне оставить его у себя, и я не могу…
      «Мама?» У Иден опять кольнуло под сердцем.
      – Ты имеешь в виду Пам?
      – Да, Пам. Она разрешила мне…
      – Ты называешь Пам мамой?
      – Иногда, – ответ Кэсси прозвучал сухо, почти официально.
      – Кэсси, у тебя уже пляшут зубы. Разотрись-ка хорошенько полотенцем, а я позвоню тебе завтра, хорошо?
      – Хорошо. Пока.
      – Я люблю… – но в трубке уже раздавались короткие гудки. С минуту Иден сидела неподвижно, потом открыла маленькую кожаную записную книжку и нашла «Александер». Она набирала номер, а между тем в голове крутились разные мысли и не давали ей покоя.
      – Алло? – Бен словно ждал звонка.
      – Можно мне приехать? – Иден не представилась.
      – Буду рад, – ответил Бен.
      Она не стала переодеваться и поправлять прическу. Она разглядывала свое отражение в машинном зеркале, пока ехала к Бену по дороге с поворотами, ухабами и выбоинами через каждые десять футов.
      Он открыл дверь прежде, чем она постучала:
      – Ты чем-то расстроена?
      – Я только что звонила Кэсси, – Иден поглядела на Бена и подумала, что правильно сделала, приехав именно к нему: он поймет. – У меня такое чувство, будто я ее потеряла, – она села на диван.
      – Вина? – спросил он – или пива?
      – Вина, и побольше, хочется напиться и забыться.
      Он налил по бокалу вина и присел на ручку необитого кресла.
      – Почему ты думаешь, что потеряла ее? – спросил он.
      Иден сделала несколько глотков и поставила бокал на кофейный столик.
      – Она так счастлива с Уэйном и Пам, с ее дочерями, что даже не хочет приехать сюда. Она прямо так и сказала. Думаю, что она не скучает по мне. И еще. Она называет Пам мамой.
      Она вздрогнула от боли. Да, он все понимал. Иден забралась на диван с ногами.
      – И потом, мне кажется, что она счастлива с ними – у нее есть и мама и папа, плюс две сводные сестрички, и вообще она живет нормальной, устойчивой жизнью, так должен жить каждый ребенок – и какое я имею право требовать, чтобы она приехала ко мне? Мне ничего не остается, только лишь принимать все как есть. Если ей лучше с ними – пусть живет там… А я живу…
      Иден покачала головой. Откуда Бену знать как она живет:
      – Уэйн говорит, что все это театр, игра. А люди – декорации, фальшивки, подделки. Я – фальшивка.
      – Чепуха.
      – Нет, он как раз прав. Просто ты этого здесь не замечаешь. Здесь я совсем другая, в Голливуде я – жалкая пародия на саму себя. И я воспитываю Кэсси в этом мире лжи и фальши, в нереальном мире. Единственной причиной, которая заставляет меня требовать, чтоб она приехала – мой крайний эгоизм: она мне нужна, я хочу ее видеть. – Голос ее надломился. – Я не могу сдаться просто так, подарить ее другим. Это значило бы начать всю жизнь, все-все сначала, а… – она запнулась: Бен смотрел на нее так решительно. – Прости, ведь в этом как раз и заключается сейчас твоя жизнь? Ты начинаешь все сначала.
      – Именно так. А это всегда нелегко и страшно, ты права. Но я думаю, что тебя это не должно беспокоить и пугать. Ведь твои отношения с Кэсси уже давно не те, что были раньше. Точнее, ты относишься к ней иначе, и она все еще тебя любит. Маленькие дети – у них что на уме, то и на языке. Они не задумываются, что могут причинить кому-то боль. В какую-то минуту ей кажется, что она хочет остаться с отцом навсегда, но… Чем она занималась, когда ты позвонила?
      – Плавала. Уэйн позвал ее к телефону из бассейна.
      – Ах, вот оно что! Она отлично проводит время, а ты начинаешь говорить об отъезде.
      Иден отхлебнула вина:
      – Может быть. Как бы то ни было, я рада, что ей там хорошо. К счастью, она быстро привыкла.
      – Ты воспитала податливого, мобильного ребенка, а это хорошо, ей будет легко с людьми.
      Бен наполнил свой бокал и наклонился вперед:
      – Почему ты думаешь, что в Калифорнии ты – фальшивка, а здесь нет?
      Иден вздрогнула:
      – Я неплохая актриса, Бен, мне, поэтому, запросто удается дурачить людей. Они думают, что я уверенная в себе и сильная женщина, которая не принимает близко к сердцу события и проблемы собственной жизни. Сначала учишься носить маску. А привыкнув к ней, становишься высокомерным и заносчивым. Но Лу и Кайла я не могу обвести вокруг пальца. Я не могу врать людям, с которыми росла, тем, кто знает меня настоящую, – она посмотрела на Бена, ему она может признаться во всем честно, – и я не хочу врать и водить за нос тебя. Для меня большое утешение чувствовать, что ты рядом. Не сердись, но я чувствую себя в безопасности рядом с тобой, наверное потому, что ты такой же непутевый, как я… можно я налью себе еще? – Иден тяжело вздохнула.
      Он покачал головой:
      – Нет, нельзя, я не хочу, чтобы ты напивалась до поросячьего визга.
      Он встал, отодвигая ногой столик с прохода, и протянул ей руку.
      – Иди сюда. – Он подвел ее к постели и усадил на бело-голубое стеганое одеяло.
      Он сел рядом и расстегнул заколку на ее голове; волосы Иден мягко упали на плечи. Потом он медленно приподнял их и поцеловал ее затылок.
      – У тебя красивая шея. Но когда ты подбираешь волосы вот так, ты выглядишь как-то беззащитно.
      – Я думала, я наоборот выгляжу солиднее.
      – Ты никогда не будет так выглядеть.
      Он взял ее ногу и положил к себе на колени, развязал шнурки на ее спортивных тапочках. Иден спокойно наблюдала, как его пальцы распутывают ботинки. Потом он взял вторую ногу и потянул за шнурок.
      – Как ты?
      – Замечательно, – она откинулась назад, оперевшись на руки и вспоминала до мелочей продуманное объяснение матери по поводу решения не соглашаться на интимную связь с Мэттом.
      – В дневнике мой бедный отец влюбляется в мать и хочет, чтобы они стали ближе. Они еще совсем дети. Им около восемнадцати. А мать мечется: она и хочет и не хочет этого. В конце концов в самый ответственный момент она читает ему лекцию о сексе и дружбе, о том, что эти вещи не могут существовать рядом. Мне ее жаль. Ясно как белый день, что она тоже любит его и хочет отдаться, ничто человеческое ей не чуждо, а вместо этого самые теплые и полные страсти минуты превращаются в разминку для мозгов.
      Бен поставил ее тапочки на пол.
      – Прямо как у нас с тобой сейчас. Иден виновато посмотрела на него.
      – Я же с тобой беседую.
      – Ты не станешь колебаться, как твоя мать?
      Бен потянулся, чтобы выключить свет и (Иден подумала: специально) задел локтем ее грудь.
      Теперь в комнате лишь слабо мерцала одна лампа около дивана. Она представляла лицо Бена совершенно в ином свете, изменила его черты до неузнаваемости.
      – Не знаю, – на сердце вдруг стало тяжело.
      Иден испугалась. Если они займутся любовью, все изменится.
      Он наклонился к ней, но она вытянула руку, чтобы остановить его.
      – Подожди.
      Иден увидела немой вопрос в его глазах.
      – Мы можем еще немного поговорить? Он улыбнулся.
      – Еще немного разминки для ума, да?
      Он придвинулся ближе, так что их лица оказались совсем рядом.
      – Не одна ты в трудном положении, – он дотронулся рукой до ее бедра. – Знаешь, после развода мне казалось, что я умер как мужчина. Я думал, что самая интимная часть моего тела больше ни на что не способна. Но после нашего с тобой вечера на Сахарном Холме, я обнаружил, что все-таки жив, а значит не все еще потеряно. Поэтому я был тогда такой задерганный и возбужденный. Я чувствовал себя как тринадцатилетний юнец, у которого впервые встало где-нибудь в общественном месте. Все это застало меня врасплох, я не знал, что с этим делать.
      Уэйн никогда бы не поделился с ней такими личными подробностями. Уэйн и наедине с самим собой наверняка о подобном не задумывается. И Майкл никогда не извинился бы за какой-нибудь глупый поступок.
      – Я восхищена твоей откровенностью. Ты совсем не стесняешься быть самим собой.
      – Спасибо, но это не совсем так.
      – Я хочу рассказать тебе, почему я сейчас с Майклом.
      – Прямо сейчас? Но я не собираюсь приглашать его к нам в постель, Иден!
      – Мне необходимо тебе рассказать об этом. Чтобы ты не думал, что для меня лечь в постель с кем попало очень просто.
      Он откинул с ее лица прядь волос, пальцы на секунду задержались на шее, потом рука вновь обняла бедро.
      – Ну хорошо. Рассказывай.
      – После того как мы с Уэйном расстались, я долго не хотела ни с кем заводить романов. Но в конце концов я познакомилась с одним парнем. Мы целовались всю ночь и все, а он разболтал по всему городу, что я с ним переспала. Я ждала, когда эту сплетню подхватит какая-нибудь газета. У меня перед глазами стояли заголовки: «Я трахнул Иден Райли».
      Бен нахмурился:
      – Ты думаешь, что я на такое способен?
      – Нет, нет! Я не это имела в виду. Я пытаюсь объяснить тебе, почему я с Майклом. Понимаешь, если бы вокруг моего имени разразился скандал, я слишком многое потеряла бы. Я сразу бы пошла по рукам. Детский Фонд пропал бы. А может быть и Кэсси. Уэйн быстро сообразил бы, что надо обратиться в суд. А это было бы для меня последним ударом. В это время появился на горизонте Майкл. Он любил меня, но главное: он обладает удивительным даром заботиться о других, хотя не умеет позаботиться о себе самом. Мне не приходится волноваться о встречах и приемах, я никак не завишу от других людей, обо мне не ходят слухи. С Майклом мне надежно.
      – Боже мой, у тебя действительно нет собственной жизни. Ты не умеешь быть самой собой.
      – Это трудно.
      – Но ты сказала, что вы с Майклом не любовники. Разве тебе не нужен секс?
      – Весь этот год у меня ничего ни с кем не было, даже с Уэйном. Он называет меня холодной. Говорит, что мне не хватает желания, бури страстей.
      Бен рассмеялся:
      – Ну это уж абсолютная чушь.
      – Откуда тебе знать?
      Он вытащил ее футболку из шорт и скользнул горячей ладонью по спине.
      – Я не хочу тебя смущать, но когда бы я ни посмотрел на тебя, я всегда видел в твоем взгляде только одно: я хочу тебя, Бен! И ведь это не моя фантазия?
      – Нет, это не твое воображение, – она провела кончиками пальцев по застежке его джинсов и ощутила мягкую пульсацию, – я умру, если мы не займемся любовью сейчас же.
      Он приподнялся на локте и поцеловал ее, потом дотронулся губами до ее груди. Она притянула его ближе за пояс джинсов. Бен страстно мял ей грудь. Она хотела снять с себя рубашку, чтобы чувствовать, как его губы касаются кожи. Она потянулась к молнии.
      – А контроль за рождаемостью?
      Об этом она как-то не подумала. Конечно, она вспомнила бы потом, но было бы уже поздно:
      – Я перестала принимать таблетки с тех пор как развелась. Я совершенно забыла, что надо о чем-то позаботиться для этих дел.
      Бен простонал, потом, резко схватив Иден за руку, потащил ее с кровати:
      – Пошли!
      – Куда? – она торопливо сунула ноги в тапочки.
      – В аптеку.
      – Но, Бен, до ближайшей аптеки добрых десять миль.
      – У тебя есть другие предложения? Беременность тоже сейчас была бы как раз кстати.
      Бен взял ключи и подтолкнул ее к двери. Он не был ни сердит, ни хотя бы расстроен. Казалось, ему это даже нравилось.
      – Я мог бы, конечно, съездить и один, но боюсь, что, начитавшись маминых книжек, займешься еще – как это ты выразилась – любовью сама с собой, и на мою долю ничего не останется.
      Иден забралась в кабину грузовика. Бен был по-своему привлекателен, он так заботился о ней, Иден была удивлена его предосторожностью. Сама она меньше всего думала, что надо как-то предохраняться. Она придвинулась ближе к нему, прижалась щекой к сильному плечу и принялась нежно гладить его грудь, покрытую жесткой, но приятной порослью, потом прикоснулась к маленьким шишечкам сосков. В кабине раздавалось его напряженное дыхание.
      – Чертова дорога! Я знал, искать комнату надо было ближе к городу.
      Где-то вдалеке гремел гром. Остановившись наконец у аптеки, они выбрались из грузовика. Магазин освещался слабо и они не сразу нашли на витрине презервативы.
      – Видала, когда я последний раз ими пользовался, хватало фантазии выпускать только два вида. А теперь – на любой вкус. Хочешь что-нибудь необычное?
      – Да нет, ну что ты Бен, – Иден, смутившись, уткнулась в его плечо.
      Бен уловил ее смущение и сказал:
      – Ладно, подожди в магазине, я мигом.
      Она наблюдала за тем, как Бен оплачивает покупку в кассе. Бесспорно, он был красив, но какой-то особой, суровой красотой, совершенно не похожей на красоту Майкла. Молодой кассирше по роду профессии приходилось быть вежливой и обходительной со всеми клиентами, независимо от того, что они покупали. Бен перекинулся с ней парой слов и оба весело засмеялись. Он покупал презервативы, какие могли быть разговоры? Как хорошо, что она решила подождать в машине.
      Презервативы. Господи. Последний раз она их видела будучи старшеклассницей. Иден вспоминала, как ждала у аптеки какого-нибудь Текса или Вила, и все, что за этим следовало. Как часто она врала Лу и Кайлу, проверяя, сильно ли они ее любят, как часто не слушалась их советов.
      Бен распахнул дверь и выбежал из аптеки, жонглируя легеньким свертком. Иден улыбнулась, мало приятные воспоминания как-то сразу поблекли.
      Где-то на полпути Бен стянул с себя футболку и бросил на сиденье. Он вел машину одной левой, а правой ласкал Иден грудь. Капли дождя застучали в окно, опять послышались раскаты грома, на этот раз уже рядом.
      Пошла извилистая и ухабистая дорога, поэтому Бену пришлось взяться за руль двумя руками. Потом он притормозил на повороте и стал нащупывать на ее спине застежку лифчика.
      – Она спереди, – подсказала Иден. Он расстегнул лифчик, поцеловал ее, играя с грудями, потом они поехали дальше.
      В кабине Иден чувствовала себя словно в бане. У Бена по груди катился пот, а когда он ласкал ей грудь, огонь будто обжигал ее кожу. Иден вспомнила их первую встречу.
      – Окна запотели.
      Они тяжело дышали, он целовал ее соски, а она потянулась рукой к застежке его джинсов, пальцы ощутили приятную твердость.
      Бен свернул в лес, и машина резко остановилась.
      – Что ты делаешь?
      – До дома еще семь миль. Не знаю как ты, но я хочу тебя прямо здесь и сию минуту…
      Когда они вышли из машины, шел теплый летний дождь. Бен бросил кусок какой-то материи прямо в траву. Движения его были торопливы, как будто случилась авария. Она обняла его, и они вместе упали на траву. Он снял с нее футболку, высвободил грудь из расстегнутого бюстгальтера. Он лихорадочно спустил до колен ее шорты, затем так же быстро расстегнул свои брюки.
      Она нетерпеливо его целовала. Рука его скользнула с груди на живот, потом Иден сама повела ее еще ниже.
      – Ты промокла.
      – Знаю, – она чувствовала, как кровь прилила к низу живота.
      – Подожди-ка.
      Она слышала, как он достал презерватив, но ничего не видела в темноте. Потом он обхватил руками ее колени и неторопливо стал целовать ее между ног. Она запустила пальцы в его волосы и приподняла бедра, чтобы ему было удобней.
      Дождь хлестал ей в лицо, стекал на живот. Потом Бен крепко обнял ее, приподнялся и вошел в нее. Это случилось так быстро, что ей захотелось повторить все еще и еще.
      Она забилась в его объятиях.
      – Спокойно, маленький, – сказал Бен, делая равномерные, глубокие толчки, – тебе хорошо?
      – Да.
      Где-то рядом сверкнула молния, и угрожающе загремел гром, казалось, сотрясалась вся земля. Руками Бен поддерживал ее за плечи, потому что временами она выходила из ритма, охваченная страстным желанием. Последние несколько толчков, глубже и глубже, у него перехватило дыхание, он задрожал и тихо опустился на нее. Иден жадно глотала теплый сырой воздух, потом скользнула рукой по его спине. Бен шепнул ей на ушко:
      – Тебе действительно катастрофически не достает страсти, Иден.
      Она рассмеялась, он приподнялся на локте и поцеловал ее.
      – Это было так необычно. Я думал, ты испугаешься молнии.
      – Нет, во мне самой будто молния сидела. Иден прикоснулась кончиками пальцев к его губам. Он взял ее ладонь и поцеловал. Теперь Иден уже не сомневалась: она не ошиблась, отдавшись этому человеку.
 
      – Хочешь, прими сначала душ, – предложил Бен, когда они подъехали к дому, – я подыщу тебе во что переодеться. Иден зашла в крошечную ванную, где еле хватало места развернуться. Бен постучал и подал ей полотенце. Иден включила душ и задернула занавеску. Нежась под теплой водой, она рассматривала огромного черного паука, сидевшего в своей паутине в углу на потолке.
      – Только не трогай Шарлотту. Она моя соседка. Живет здесь с тех пор, как я переехал, – предупредил ее Бен.
      Поэтому, пока Иден мылась, она глаз не спускала с паука: как все женщины, Шарлотта ревнива.
      Иден почистила зубы, выдавив немножко пасты на палец. Потом она заметила на раковине пузырек с пилюлями валиума, прописанные Бену Александром, наверное, его братом. Должно быть двадцать пилюль. Иден высыпала их на руку и посчитала: ровно двадцать, значит, он не притронулся к этому специфическому лекарству. Бедняга, сколько же всего пришлось ему пережить!
      – Ты хочешь вылезать? – раздался голос Бена.
      – Да, да. Уже иду, – она торопливо высыпала пилюли обратно в пузырек.
      – Ты замечательно выглядишь, – отметил Бен, когда она наконец открыла дверь ванной.
      Бен дал ей черную футболку, в которой она выглядела очень сексуально. Голубые шорты были ей велики и болтались на талии.
      – Как насчет того, чтобы перекусить?
      Она посмотрела на часы. Почти десять. Ей действительно хотелось есть.
      – Согласна.
      – Могу предложить тебе бутерброды с горячими сосисками и тушеную фасоль.
      – Я все приготовлю, иди в душ.
      – Ты останешься ночевать?
      – После такого ужина?
      – Он улыбнулся.
      – Прошу тебя.
      – Ну хорошо, только я должна позвонить Лу и Кайлу.
      – Может, мне лучше им позвонить?
      – Нет, иди в душ.
      На кухне было хоть шаром покати. На полке у плиты стояла пара банок супа, немного рису и геркулесовые хлопья, в холодильнике – пучок зеленого лука, сосиски, молоко, несколько бутылок вина и апельсинового сока. Она выложила на сковороду три бутерброда с сосисками, вылила в кастрюльку фасоль и поставила на плиту. Иден посмотрела на зеленый телефон. Что плохого Кайл и Лу могут сказать в адрес Бена? Это же не прежняя ее партия. Лу подняла трубку.
      – Привет, Лу. На улице такая гроза. Я переночую здесь, – с минуту Лу молчала.
      – Ты у Бена? – наконец спросила она.
      – Да.
      – Но гроза уже кончается.
      – Я хочу остаться, – Иден вертела шнур в руках. Лу вздохнула.
      – Поступай как знаешь, как лучше для тебя. Подожди, пока Кэсси станет женщиной. Ты все равно будешь переживать за нее, вот увидишь.
      – Мне так здесь хорошо.
      – Так и должно быть, милая.

      Было еще темно, когда Бен услышал тяжелое дыхание Иден.
      – Что с тобой?
      – Опять кошмары, – ответила она. Он обнял ее за плечи:
      – Тебе лучше прилечь.
      – Я не могу спать. Давай включим свет.
      Он включил лампу, Иден забралась глубже под простыню и огляделась. Ее взгляд следовал от предмета к предмету, будто она старалась установить для самой себя, где она и с кем. Она очень напоминала Бену Блисс, которой тоже иногда по ночам снились плохие сны, и она просыпалась. Тусклый свет лампы странно оттенял ее лицо, на лбу виднелись морщинки – признаки возраста, скрытые под гримом, они были недоступны для зрительского глаза. И только самым близким людям было позволено их видеть.
      – Что тебе приснилось? Расскажи, – он погладил ей спину, на которой выступили капельки пота.
      – Здесь, в Вирджинии, я вижу все время один и тот же сон.
      – Какой же?
      – Мне снится Лу, – она покачала головой, улыбнулась. Постепенно сон как-то рассеялся и уже не так отчетливо стоял перед глазами, – не могу я об этом говорить.
      Ну что ж, он не собирается выпытывать ее секрет.
      – Мы можем спать с включенным светом, – он уложил ее на подушку. Хотя в комнате было невыносимо жарко, она дрожала и куталась в простыню.
      – Ты нормально себя чувствуешь? – спросил Бен.
      – Я отдалась тебе.
      – Ну да, – согласился он озадаченно.
      – Я не имею в виду физически, – Иден взглянула на него совершенно честно, – наверно, я рассказала тебе слишком много, я открылась тебе такой, какая я есть в действительности. Мне всегда страшно выплескивать душу перед кем-нибудь. Но ведь тебе можно доверять? Ведь с тобой мне ничего не угрожает?
      – Да, конечно, – ответил Бен и почувствовал: словно кусок застрял в горле. Он-то как раз не думал, что Иден рядом с ним в безопасности, Иден вздохнула и прильнула к нему:
      – Обними меня, Бен.
      Когда он опять проснулся через некоторое время, уже светало, солнечный свет постепенно проникал в комнату. Иден спала в его объятиях. Он очень проголодался. Кайл будет опять сердиться на него и правильно сделает – он опять ничего ей не рассказал.
      Бен чувствовал приятную теплоту ее тела. Иден потянулась, словно кошечка, открыла глаза и взглянула на него, одарив его очаровательной улыбкой, которая говорила: «Я всю жизнь мечтала проснуться ранним утром именно в этой комнате и именно рядом с тобой».
      – Ты не против того, чтобы отправиться со мной в Калифорнию?
      – Ну, конечно! Я ведь отныне твой раб, самый послушный мальчик на свете.
      – Кроме шуток. Бен поцеловал ее.
      – Мне надо с тобой поговорить. Она приложила пальчик к его губам:
      – Не хочу ничего слышать, – он с облегчением подумал, что постель действительно не самое подходящее место для таких разговоров. Она села, прикрывая простыней грудь и усмехнулась:
      – Мы перебуравили тебе всю постель. – Простыня выскочила из матраса и морским узлом обвивала их ноги. Ночью, когда они занимались любовью, надломилась одна из ножек кровати, но они, увлеченные, не придали этому значения. У Бена давно не было такой ночи.
      На лице Иден теперь не было заметно никаких признаков возраста или усталости. Кожа была мягкой и шелковистой, солнце золотило белые ресницы. Иден перестала придерживать простыню руками и та легко сползла ей на колени. Он наблюдал, как набухают ее соски, был готов заняться с ней любовью опять, именно сейчас, на рассвете. Он уже открыл было рот, чтобы сказать ей об этом, но вовремя остановился. Он понял, что сегодня у них уже ничего больше не получится – он слишком устал. Кроме того, было совершенно ясно, что он основательно и, видимо, надолго попал в сети этой женщины.
      Вдруг Иден прильнула к нему, и он ощутил приятную тяжесть ее груди. Надо было рассказать ей обо всем вчера вечером. Она погладила его пенис, но его это не возбуждало. Как же ей обо всем рассказать?
      – Думаю, что он просто устал – извини.
      – Нет, это ты меня прости, я не хочу показаться слишком жадной.
      Он поднялся и направился в душ, стараясь не смотреть на нее. Он, казалось, вот-вот расплачется. «Я отдалась тебе». Господи! Он не имел права требовать столь много.
      Когда он вернулся в комнату, Иден уже сидела, одевшись, на краю кровати с пустым пакетом из-под апельсинового сока в руке. Она встревоженно спросила:
      – Ты сердишься?
      – Да нет же, – он обвязал полотенце вокруг бедер, – я влюбился в тебя.
      Слезы навернулись у нее на глазах.
      – О, Бен!
      – Но нам крайне необходимо поговорить о моем разводе.
      – Ладно.
      – Почему бы нам не пойти сегодня куда-нибудь пообедать? – неплохая идея, он мог бы пригласить ее в ресторан.
      – Давай. Но только на этот раз я тебя угощаю. Ты уже угощал меня вином и тушеной фасолью.
      Иден было жалко Бена, и она невольно старалась стать его покровительницей. Он вспомнил, что в его бумажнике осталось только четыре доллара, и ярость закипела в нем.
      – Я не хочу так больше жить! – он схватил стакан и запустил его в стенку, тот разлетелся на тысячи маленьких кусочков.
      Иден встала и крепко обняла его.
      – Ну-ну, Бен, все будет хорошо.
      Он дрожал, дыхание было прерывистым:
      – Прости, Иден. Иногда я боюсь самого себя, я не узнаю себя.
      – Бен, дело не в деньгах, – покачала головой Иден. Бен выпустил ее из своих объятий, засунул руки в карманы:
      – Иден, неважно, в каких мы с тобой отношениях в будущем, я хочу сказать тебе «спасибо» за сегодняшнюю ночь. Я давно не чувствовал себя таким счастливым.
      – Ты говоришь так, будто все должно вот-вот кончиться.
      – Думаю, это придется решать тебе.
 
      Бен встретился с Кайлом на месте, где велись раскопки, почти в одиннадцать. Тот спустился по лестнице в котлован, где работал Бен, перевернул ведро и сел. У Бена что-то сжалось в груди: Кайл пришел сюда не работать. Он повернул к Кайлу:
      – Поздравляю. Ты собираешься мне кое-что сказать?
      – Насчет января. Мне пора написать Карлу Петри. Ему нужны еще люди, там, во Флориде.
      Бен нахмурился, он ждал, что Кайл заведет разговор об Иден. «А что, если мне сказать, что я попытаюсь начать поиски поселений в Калифорнии, с тем, чтобы быть рядом с Иден».
      – Бен, надо трезво смотреть на жизнь.
      – Ты хочешь сказать, что я ей не пара? Кайл вздохнул:
      – Если бы дело обстояло иначе, ей вряд ли можно было бы пожелать лучшего. Лучше, чем ты, она не найдет, но ты в такой ситуации… а я не хочу, чтобы она страдала еще из-за тебя.
      – Я тоже не хочу.
      – Она вернулась домой сегодня утром такая сияющая и радостная и – немного усталая, – Кайл недвусмысленно улыбнулся, – мы давно ее такой не видели. К ней не просто войти в доверие, тем более, стать ее другом. Она уже не раз сильно обжигалась. Чем выше возьмете, тем больнее будет падать, ты не должен забывать об этом.
      – Может быть, нам удастся избежать падений.
      – Мне кажется, Бен, ты ищешь приключений на свою голову, обрекая себя на постоянные трудности и потери. Тебе трудно будет подстроиться под ее образ жизни. Ты едва ее знаешь. И уж конечно, она еще совсем не знает тебя.
      – Я собираюсь рассказать ей обо всем сегодня, – спокойно ответил Бен, – она приедет сюда. Мы хотели посидеть где-нибудь на природе.
      – Ты хорошо все рассчитал. Сначала переспать, потом рассказать.
      Бен пропустил эту колкость мимо ушей:
      – Я все равно ее потеряю. Но Кайл покачал головой.
      – Тебе нечего будет терять. То немногое, что ты успел получить, ты добыл нечестным путем.
      – Что произошло, Кайл? – Голос Бена дрожал. – У меня нет никакого желания спорить с тобой. Ты прав, жаль, но это действительно так.
      Кайл встал, подошел к Бену, крепко обнял его:
      – Я тоже не собираюсь с тобой спорить, – он отвернулся и направился к лестнице, стараясь не смотреть Бену в глаза. Его лицо никогда еще не выражало такого бессилия, – я сам собираюсь нанести ей удар, Бен.
      Бен подошел к нему, не на шутку испуганный.
      – Что ты имеешь в виду? Ты не заболел, Кайл. Кайл покачал головой.
      – Нет. Я не могу сказать тебе об этом сейчас. Но это случится очень скоро, и я не хочу, чтобы мы предали ее в одно и то же время. Это слишком нелегко.

       3 августа 1947 г.
      Вчера ночью, на мое двадцатилетие, Сара Джейн родила девочку, у которой нет рук. Об этом мне сказала Сюзанна. Думаю, что об этом сейчас говорит весь Колбрук. Там, где у всех людей руки, у девочки болтаются только маленькие кисти. Пусть раньше я относилась к Саре Джейн иначе, но сейчас мне ее жаль. Представьте себе: вынашивать ребенка целые девять месяцев, ждать, надеяться и радоваться, а в результате стать несчастной на всю оставшуюся жизнь.
      Сегодня в пещере целый день я пыталась работать над рассказом, но Сара Джейн со своим ребенком не идут у меня из головы, потому и решила написать об этом в дневнике. Я не притрагивалась к дневнику уже очень долго. Время от времени я натыкалась на тетради, и мне хотелось их вышвырнуть. Дневник был неотъемлемой частью моего детства, но нет ничего такого из детства, что мне хотелось бы помнить всю жизнь. Но как только я собиралась его выбросить, меня будто останавливала какая-то внутренняя сила. Сейчас я как-то неловко себя чувствую, взяв его в руки опять. Будто встретила старого друга, с которым уже сто лет не виделась.
      Я действительно много написала за этот год. Более двадцати рассказов для детей – мне нужно было общество моих героев, когда оба, Кайл и Мэтт уехали. Но сейчас они на летних каникулах, Мэтт заканчивает школу журналистов и будет работать в местной газете. Он стал носить костюм и курит трубку. Но когда он может, то переодевается во что-нибудь поношенное и помогает с раскопками мне и Кайлу. Мы выкопали яму у входа в пещеру и продолжаем находить стрелы и черепки от посуды. Хотя Кайл и возвращается на учебу в следующем месяце, он обещал приезжать на выходные домой для работы в котловане. Его здесь держит интерес к археологии. Что касается меня, я решила больше никогда не уезжать из Линч Холлоу. В других местах нет ничего, что заслуживает внимания, одни неприятности, неудобства и душевный дискомфорт.
      Этим летом я написала и кое-что другое. Леди Чаттерлей со своими любовниками и в подметки не годится моим рассказам. Они предназначены только для меня и имеют гораздо большее значение, чем «детские истории»: они помогли прожить мне этот год без Мэтта и Кайла.
 
       5 августа 1947 г.
      Сегодня я видела Элли Миллер, девочку Сары Джейн. Она приснилась мне сегодня раза четыре, а может больше, то без ступней, то без лица. Поэтому утром я проснулась с твердым намерением съездить к ней.
      Я попросила Кайла отвезти меня, но он сказал:
      – Оставь ее в покое, оставь человека наедине с его горем, это ее личное и не должно никого волновать.
      Но Сюзанна одолжила мне свой старый велосипед. И хотя на него уже сто лет никто не садился, я доехала без приключений. На поле около Ручья Ферри я нарвала букет цветов, положила их в корзину и поехала дальше.
      За этот год я совсем не вылезала из пещеры и потому забыла, как плохо себя чувствую на людях, во внешнем мире. Когда я выехала на дорогу, по обеим сторонам которой раскинулись кукурузные поля, мне показалось, что еще минута – и я рыбкой полечу с велосипеда. Это ощущение страха не покидало меня до самого Колбрука. Я очень нервничала. Может быть, я даже дрожала, когда постучалась к Саре Джейн.
      Она сама открыла мне. Она стала теперь большая, как дом, глаза ее опухли и покраснели от слез. Мне было ее очень жаль.
      – Здравствуй, Сара Джейн, – сказала я, – я пришла проведать твою дочку.
      Ни слова не говоря, Сара Джейн взяла цветы и отошла в сторону, пропуская меня в дом.
      Томми Миллер сидел за столом в их маленькой гостиной, он поздоровался и обронил только: «Спасибо, что пришли».
      Потом Сара Джейн сказала, что еще рано смотреть малышку – ей только три дня и она может подхватить инфекцию. Но Томми запротестовал:
      – О, пусть посмотрит! Садитесь, мисс, – он назвал меня «мисс», а значит, он не помнил, кто я.
      Я села на диван, а Сара Джейн исчезла на минутку в другой комнате. Скоро она вышла с крошечным созданием в руках, завернутым в розовую пеленку. Она дала ее мне, и в эту минуту я узнала кое-что новое о себе самой. Я хочу стать матерью и иметь своего собственного малыша.
      Элли Миллер такая лапочка, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Сначала она спала и была похожа на ангела с миленьким личиком и крошечным хохолком волос на голове. Сара Джейн дала ее мне в пеленке, и я не могла увидеть ее руки, но я уже твердо решила: если мысли об этом ребенке не оставляют меня по ночам, я должна все для себя выяснить раз и навсегда, увидеть ее руки. Пока я развертывала пеленки, Сара Джейн сопела над самым моим ухом словно паровозный двигатель. У Элли были только ладони там, где должны начинаться руки. Крошечные, симпатичные маленькие ладошки. Знаю, этот ребенок – ошибка природы, но тогда я почему-то не заметила этого. Мне казалось, малышка красива, но наверное, как-то по-своему, как люди, не похожие на всех нас. Мне тяжело было расстаться с ней и отдать ее опять Саре Джейн, которая до сих пор не проронила ни слова. Я подумала, как ей будет тяжело с Элли, когда ей придется показываться с ней на глаза людям. Они будут таращиться на нее и шептаться вслед. На прощание я сказала ей:
      – Люди жестоки. Не слушай их. Элли красавица, и ты, и я – мы обе знаем это.
      Но Сара Джейн ничего мне так и не ответила. Наверное, как только я ушла, она свалилась в обморок, не понимая, с какой это стати Кэтти Свифт так добра к ней.
      Кайл был очень рассержен, когда я вернулась. Он говорит, что я не соображала, что делала – притащилась в чужой дом, где родился ребенок-урод, да если бы это был и здоровый ребенок, родители никогда не торопятся выставлять его напоказ. Я ответила ему, что меня больше не волнует, правильно или неправильно я поступаю, это был зов сердца.
 
       5 октября 1947 г.
      Сегодня я еще раз навестила Элли. Почему меня так тянет к ней? Она мне все равно снится. Врач сказал Саре Джейн, что Элли будет отставать в развитии. Позже начнет говорить и ходить, ей труднее будет доставаться учеба. Может быть, она никогда не научится читать и писать, как он сказал. Для Сары Джейн это самый большой удар.
      – Но зато она сможет мечтать и фантазировать, – я попыталась утешить Сару Джейн.
      – Какое это имеет значение? – со мной Сара Джейн не говорила, а лаяла, она меня все равно недолюбливает.
      Я постаралась объяснить Саре Джейн, что выдумывать разные вещи – самое интересное на свете занятие, и это гораздо более важно, чем иметь руки и уметь сложить два и два. Я думала, что говорю возвышенно, но Сара Джейн посмотрела на меня, как в школе: будто мол, у меня не все дома, и кто тебя будет слушать?
 
       25 октября 1947 г.
      Кайл приехал домой на выходные, но на улице слишком дождливо, чтобы заниматься раскопками и к Элли на велосипеде тоже не поедешь. В конце концов, я уговорила его отвезти меня к Саре Джейн на машине, а заодно удовлетворить свое собственное любопытство.
      Сара Джейн страшно разволновалась, увидев на пороге своего дома Кайла Свифта, я едва удержалась, чтоб не рассмеяться. Я направилась прямо к колыбели, где спала Элли, взяла ее на руки и села на диван. Между тем Сара Джейн и Кайл тоже уселись и старались завести разговор. Я сразу поняла, что она все еще любит его. Это чувство я уловила безошибочно. Оно – единственное, что есть у нас общего. Я наблюдала, как они смотрят друг на друга. Она, наверное, думала, что ее жизнь была бы совершенно иной, если бы только она была верна Кайлу и дождалась его. Она могла бы выйти за него замуж вместо того, чтобы путаться с булочником, который напичкал ее сдобой так, что она еле помещается в кресле. Если бы только она осталась с Кайлом, она родила бы нормального ребенка, в которого не тыкали бы пальцем другие дети на улице. Взгляд ее был полон желания. При каждом его движении – встал ли он, подходил ли ко мне или смотрел на Элли – я видела, что Сара Джейн вспоминает часы любви, проведенные с Кайлом. Глаза ее выражали нечто большее, чем просто сожаление.
      А что можно было прочесть во взгляде Кайла? Меня удивило, но это была не жалость, а скорее сострадание. Я видела, что он все еще любит ее, не как подругу, а как человека. И несмотря на то, сколько страданий он вынес из-за нее, сколько ему пришлось пережить, когда она его бросила, он до сих пор ее любит. Это только лишний раз подтверждает, какой замечательный у меня брат.
      Пока Кайл и Сара Джейн болтали, я тоже немножко поговорила с Элли. Я посадила ее себе на колени, а она внимательно изучала меня минуту или две. Потом я играла с ней, с ее крошечными ладошками, но больше всего мне хотелось обнять ее, прижать крепко-крепко к груди. Я так завидовала Саре Джейн. Я даже расплакалась, думая, что у меня, похоже, никогда не будет ребенка. Не могу представить, что подпущу к себе мужчину так близко. Я глубоко прятала свои желания. Сюзанна и отец подшучивают надо мной, говорят, что не дождутся, когда я выйду замуж и заведу Детей. Единственный человек, который знает и понимает, что у меня на душе – Кайл.
      Когда мы под проливным дождем возвращались домой в Линч Холлоу, Кайл сказал:
      – Мне кажется, ты хочешь иметь ребенка.
      Меня удивил его сухой официальный тон и то, что он даже не оторвал взгляда от дороги, даже не посмотрел в мою сторону. Я ответила:
      – У меня, наверное, никогда не будет собственного ребенка.
      – Ну почему же, Мэтт будет очень рад помочь тебе в этом.
      – Давно уже не шел такой ливень, – сказала я, ведь так оно и было.
 
       10 сентября 1948 г.
      Уже почти год я не прикасалась к дневнику. Даже не верится. Бывало, я держала его под подушкой, аккуратно фиксируя в нем события каждого дня. А сегодня я даже с трудом нашла эту тетрадь.
      Элли Миллер исполнился годик. Она растет очень спокойным ребенком и до сих пор не ходит, но когда она улыбается, становится как-то легко-легко на душе. В этом году я видела ее только несколько раз по дороге в булочную с Сюзанной. Я перестала ходить к Миллерам, узнав от Присциллы Кейтс, что мои визиты раздражают Сару Джейн. Она чувствует себя как на иголках, когда я рядом. Я не хочу расстраивать Сару Джейн, поэтому я больше не появляюсь в их доме. Думаю, что так будет лучше и для меня, потому что после каждой встречи с Элли я все сильнее хотела ребенка. Поэтому в этом году я все свои усилия направила на писательство и археологию.
      Наши раскопки охватывают все большие территории. Кайл провел дома все летние каникулы, и мы вырыли второй котлован у входа в пещеру. Мы отыскали стрелы и посуду, относящуюся ко временам трехтысячелетней давности. Большую часть дня я разрываюсь между аккуратной и напряженной работой – сниманием земли тонкими пластами, очисткой разных находок и моими рассказами. Я переключаюсь с одной работы на другую, и мне жалко Кайла – у него один-единственный интерес, но он и так, кажется, вполне доволен: он нашел свое призвание.
      Меня не покидают мысли о Рози, скелете маленькой девочки, который мы нашли в пещере. С меня хватило взглянуть на останки один раз – и больше я к ним не притрагивалась. Мы не можем определить, сколько веков назад она жила и когда умерла. Но на основе нашей находки у меня родился замысел написать рассказ. В июле Мэтт был на конференции в Нью-Йорке и взял с собой мой рассказ почитать в поезде. И вот какие потрясающие он привез новости: по возвращении он вручил мне чек на сто долларов. Оказывается, он предложил его какому-то издательству, и на следующий год он выйдет отдельной книжкой с иллюстрациями. И они заказали еще! Мэтт давно вынашивал идею опубликовать мои рассказы, сказал, что в издательстве от них все были в восторге. Их пожелание мне: увеличить объем и детализировать события. Как раз над этим я и работаю почти все время.
 
       10 июля 1949 г.
      В прошлом месяце Кайл окончил школу, но уже подумывает, чтобы вернуться туда опять: получить степень магистра. Я все это время надеялась, что он, как только разделается с учебой, останется здесь, но, похоже, этого никогда не случится. Наши раскопки, без сомнения, заинтересовали его, но он не из тех людей, которые могут долго оставаться на одном месте. Он обещал приезжать домой на выходные, когда опять будет учиться, поэтому я не очень расстраиваюсь.
      Я опубликовала еще пять книг в этом году, а иногда я пишу заметки для местной газеты, газеты, которую начал издавать Мэтт.
      Не думаю, что «Вести Колбрука» будут когда-либо читать еще где-нибудь, за пределами нашего города, но, так или иначе, сейчас она здесь пользуется огромной популярностью.
      Вчера Мэтт сидел со мной в пещере и читал, пока я стучала на машинке, а потом посмотрел на меня и предложил:
      – Давай поженимся, мы все равно почти все время проводим вместе.
      Я вынула вату из ушей и переспросила, хотя прекрасно все слышала: – Что ты сказал?
      Он ответил, что если я не хочу, нам не обязательно спать вместе, он будет доволен просто быть рядом со мной.
      – А как же твои официальные обеды, всякие там встречи и торжества? Я никогда не смогу составить тебе компанию, – я хотела показать ему всю нелепость его предложения.
      – Меня это мало волнует. Я буду ходить один. Но я хочу, чтобы ночью я мог быть рядом с тобой.
      При этих словах во мне что-то встрепенулось, словно я тоже этого хотела. Я не хочу за него замуж и не хочу заниматься с ним любовью – это разрушит все хорошее в наших отношениях, но я была бы рада спать рядом с ним по ночам. Я могла бы забраться к нему под одеяло, когда отец и Сюзанна уснут, и всю ночь чувствовать теплоту его тела. Думаю, что он смог бы спать рядом со мной без всяких посторонних движений. Он никогда не лез ко мне после того раза в Джорджтауне, лишь несколько раз целовал меня в щеку. Думаю, что Мэтт – еще девственник.
 
       12 июля, 1949 г.
      Я сказала Кайлу, что Мэтт хочет спать со мной, Кайл ответил, чтобы я так и сделала, если мне хочется, но пусть я не думаю, что Мэтт не будет меня трогать. Я сказала, что у Мэтта, наверное, еще не было женщин.
      – Протри глаза, Кэт! Мэтт вообще ведет как бы двойную игру: с девушками, которых он берет на приемы и банкеты, он мягок, мил, обаятелен. И лишь несколько избранных имеют дело с его «животным» началом. Одна из таких в Люри, другая в Страсбурге.
      Я была потрясена:
      – Неужели Мэтт действительно такой? Милый, добрый Мэтт Райли?
      – Он просто хочет тебя. И рано или поздно он все равно добьется того, чего хочет.
      Я стараюсь не смотреть на Мэтта, не могу видеть его невинных карих глаз, которые на самом деле далеко не такие невинные, как кажется. Я не собираюсь с ним спать, и хорошо, что я все это о нем узнала. Но все равно меня угнетает какое-то чувство вины по отношению к нему, будто я лишила его чего-то жизненно необходимого.
 
       29 октября, 1949 г.
      Кайл приезжает домой каждый выходной с тех пор, как начал опять учиться. Вернее сказать, его привозят. Он заинтересовал и доктора Латтерли, которого теперь запросто зовет Стэн, своими дворовыми раскопками. Он привез его с собой в Линч Холлоу – никогда я ничего более смешного не видела. Это было в позапрошлую субботу. Кайл с профессором вошли в пещеру, где обнаружили печатающую на машинке женщину с ватными тампонами в ушах, а рядом на кровати молодого джентльмена с книгой в руках и трубкой во рту. Кайл, Мэтт и я восприняли это совершенно нормально, для нас, конечно, ничего значительного в этом не было, но доктор Латтерли был явно озадачен. На него произвели впечатление работы, которые мы тут проводили, поэтому свою научно-исследовательскую деятельность с Кайлом он будет вести в определенном направлении.
 
       Пасха, 1950 г.
      На пасху Мэтт привез с собой женщину, с которой сейчас встречается. Последнее время он вообще не скрывает от меня своих связей. Он хочет, чтобы я ревновала, но ему это плохо удается. Мэтт считается самым привлекательным молодым человеком во всей округе, как и Кайл, но Кайл редко бывает здесь, чтобы вынести максимальную выгоду из своего положения. Кайл говорит, что в школе у него почти не остается времени, чтобы разводить амуры. Однако он так старательно убеждал меня в этом все праздничные дни, что может быть, он действительно не врет.
      Подруга Мэтта, Долорес, без ума от него. Она так зачарованно на него смотрит, стараясь предугадать самое ничтожное желание. Но я знаю, Мэтт не разделяет ее чувств. Интересно, знает ли она об его увлечении в Люри? Несколько месяцев назад я сказала, что знаю обо всех его донжуанских похождениях, сначала Мэтт рассердился на Кайла, но потом, думаю, обрадовался, что может отныне говорить со мной более откровенно о женщинах в своей жизни. Мы замечательно дружим. Я знаю, что он хочет от меня большего, что его любовь ко мне заставляет его держать на расстоянии других женщин, но я сказала ему, что мы всегда останемся только друзьями. И кажется, он наконец смирился с этим.
 
       10 ноября, 1951 г.
      Вчера вышла моя десятая, юбилейная книга. По этому поводу Кайл, Мэтт и я пили в пещере шампанское чуть ли не до поросячьего визга. Мне было тепло и приятно, я безудержно болтала. Я сказала что очень счастлива, потому что люблю сразу четверых, в то время, как большинству женщин приходится посвящать всю жизнь одному единственному и неповторимому.
      Кайл с Мэттом поставили стаканы и внимательно меня слушали, а я начала перечислять четыре мои любви: это мои рассказы, мои раскопки, мой брат (Кайл выпил за мое здоровье) и моя пещера.
      Я была вполне довольна своим маленьким выступлением. Мы допили бутылку, но скоро хмель стал потихоньку выветриваться, и я обратила внимание, что Мэтт молчит. В его глазах стояло такое невыносимое страдание! Я забыла про него. Как же я могла поступить с ним так жестоко?! Что я, развалилась бы, сказав, что люблю пятерых? Тем более, что я действительно его люблю, как очень хорошего друга, но я почему-то не догадалась упомянуть о нем.
      – Здесь холодно, – наконец сказал он, вставая, – я пошел домой.
      – Не так сразу, – попросил Кайл, – давай посидим еще немного в доме.
      Теперь очередь была за мной предложить ему остаться. Да, Мэтт, останься с нами. Но вместо этого я уселась на ледяной пол и стала складывать разбросанные страницы рассказа, над которыми работала.
      – Мне завтра рано вставать, – раздался голос Мэтта у меня из-за спины, шаги его простучали по каменному полу пещеры и стихли в лесу.
      Я сидела не шевелясь, тупо глядя на оставшиеся страницы и думая, как сильно можно обидеть человека, даже того не подозревая. Кайл опустился около меня на колени:
      – Пошли, Кэтти, посидим в доме.
      – Я не хотела его обидеть, – заплакала я.
      – Знаю, все обойдется, – Кайл погладил меня по голове.
      – Надо было сначала думать, а потом говорить.
      – Успокойся, – Кайл сел на землю около меня и обнял. Он обещал поговорить завтра с Мэттом, сказать ему, что я очень переживаю, что я просто не подумала. Он продолжал меня утешать, но постепенно я перестала воспринимать, что он говорит: от него сладко пахло шампанским, спиной я опиралась ему на грудь, щекой он нежно касался моих волос. Было холодно, а я могла бы просидеть так хоть всю ночь.
      А сегодня Мэтт объявил мне, что помолвлен с Долорес Винтрон. Он написал мне записку, на бумаге у него лучше получается выражать свои мысли, мы с ним в этом так похожи. Вот его записка:
 
      «Милая Кэт!
      Как последний дурак, я все это время бежал от действительности, утешая себя мыслью, что ты меня любишь или сможешь, по крайней мере, полюбить в будущем. Как мне этого хотелось – тебе не понять! Меня восхищает в тебе буквально все – красота, душа, стремления. Я бы мог смириться даже с твоими «странными выходками». Они очаровали меня.
      Я не сержусь на тебя, так как ты никогда не скрывала от меня свои чувства. Предположение, что ты меня любишь – это моя собственная выдумка, плод моего воспаленного воображения. Вчера, когда ты перечисляла, что ты любишь, ты не упомянула обо мне. Теперь я потерял всякую надежду на то, что ты меня когда-нибудь полюбишь. Поэтому я сделал предложение Долорес.
      Мне почти двадцать шесть, а в этом возрасте уже пора остепениться и завести семью. Я очень надеюсь, Кэт, что когда-нибудь ты встретишь человека, который откроет в тебе преданно любящую женщину. Жаль, что мне не удалось выполнить эту миссию.
      С любовью, Мэтт».
 
      Его письмо совершенно мокрое от слез. Я долго плакала над ним, но все же он сделал правильный выбор. Конечно, мне будет его не хватать. Я никогда не приглашу их с Долорес в пещеру. Представляю, как она скривит нос, но, так или иначе, она будет ему хорошей женой.
      Настанет день, и Кайл женится тоже. Надеюсь, на какой-нибудь сносной девушке, с которой мы будем в добрых отношениях, не то, что с Сарой Джейн или с такой пустышкой, как Джулия из Джорджтауна. Я не собираюсь ревновать. Пусть она разделит с ним крышу и постель, но они никогда не будут так близки с ней, как близки стали с ним мы в течение всей жизни.
 
       12 декабря, 1951 г.
      Кайл будет свидетелем Мэтта, а свидетельницей Долорес – ее сестра Ванесса. Мэтт занят приготовлениями к свадьбе и каждый вечер посвящает нас в свои новые замыслы. Свадьба состоится 5 января. Я менее оптимистично смотрю на его женитьбу, потому что вижу: он ей не очень-то рад. Я хочу ему об этом сказать, а может, написать, пока не знаю. Он похож на человека, которого засасывает болото. Я не хочу, чтобы он позволил себя заарканить таким образом. Но думаю, я вряд ли гожусь ему в жены, а значит, нечего лезть не в свое дело.
 
       23 декабря, 1951 г.
      Мэтт расторгнул свою помолвку с Долорес. Он пришел в пещеру и очень откровенно рассказал обо всем Кайлу и мне.
      – Я не люблю ее так, как способен любить женщину. Она отвергла меня как любовника, потому что бережет себя для мужа, и думаю, она заслуживает уважения. Я бы по достоинству оценил это, если бы действительно любил ее. Но меня даже не прельщает перспектива с ней спать.
      Мы с Кайлом сидели очень тихо и слушали Мэтта: никогда прежде он не говорил с нами так откровенно.
      – Я испугался нашей первой брачной ночи, Кэт. Я буду заниматься любовью с Долорес, а думать о тебе? Я даже не мог сосредоточиться на чем-нибудь за эти дни: ни на свадьбе, ни на работе. Я все время думаю только о тебе. Если женился бы на Долорес, то потерял бы тебя навсегда, а я этого не переживу. Я буду довольствоваться тем немногим, что имею. Это лучше, чем не иметь ничего.
      Стояла долгая, напряженная тишина: мы молчали. Я хотела, чтобы Кайл заговорил первый, но он сам смотрел на меня. Выбора не оставалось и пришлось начать мне.
      – Мэтт, ты создал вокруг меня розовый ореол, вознес меня до недосягаемой высоты. Я никогда не стану женой ни тебе, ни кому-либо еще. Не думаю, что ты должен был жениться на Долорес, раз ты этому совершенно не рад и несчастен. Но не бросай ее ради меня, это глупо.
      Пока я говорила, сердце бешено стучало, готовое выпрыгнуть из груди. Я эгоистка до мозга костей. Я хочу, чтобы все было по-моему. Разве не это пообещал он мне много лет назад?

      К ужину на воздухе, о котором договорились они с Беном, Иден приготовила салат из цыпленка. Она поставила салат в корзинку вместе с бутылкой вина, парой персиков, хрустящим батоном из пекарни Миллера и двумя зразами, которые Лу приготовила с утра. Иден двигалась неторопливо и уверенно. Она и так уже слишком долго отвергала Бена и не хотела его выслушать. Предел наступил, медлить больше нельзя. Она надела голубой сарафан, который так любит Майкл, и отправилась к месту раскопок.
      Всю вторую половину дня она работала над сценарием, и все шло, как по маслу. Майкл будет бесподобен в роли Мэтта, ведь ее отец был такой же повеса. Надо будет попросить Кайла поподробней рассказать о приключениях Мэтта в Люри и Страсбурге, о том, как он утолял свою страсть по Кэт в постели с другими женщинами.
      Иден вся вспотела, пока добралась до площадки археологических раскопок. Бен сидел на камнях в третьем котловане почти в том же положении, в котором Иден увидела его впервые.
      Она немного постояла на солнцепеке, наблюдая, как напрягаются мышцы Бена под его голубой футболкой, когда он снимает пласты земли. Стало жарко, но не от солнечных лучей.
      Иден окликнула Бена и подошла к краю котлована, он весело помахал ей рукой и поднялся по лестнице. Спереди его футболка намокла от пота, он вытер пот со лба и предложил:
      – Может пойдем посидим на мосту? – он кивнул в сторону пешеходного моста над Ручьем Ферри, – может там хоть не так жарко.
      Они дошли до середины моста и сели, свесив ноги вниз. Ручей под ними тек тихо и спокойно. Беря начало где-то в лесу, он терялся в горах, что были у них за спиной.
      Иден ухватилась за перила: мост слегка покачивало.
      – Я часто приходила сюда, когда была маленькой девочкой, – вздохнула Иден, разгружая корзину. В детстве мост казался ей таким же длинным, как сама река. Иден вспомнила, как часто прибегала к этому мосту и, зайдя на середину, прыгала и раскачивалась на нем: – Дети любят шалить и хулиганить. Чем острее ощущения, тем больше им это нравится, – Иден подала Бену бутылку вина и штопор.
      Он пристально смотрел на холмы вдалеке, казалось, он забыл, зачем ему дали бутылку. И тут Иден обратила внимание, что за всю дорогу от места раскопок до моста Бен не проронил ни слова.
      Она коснулась его плеча. Его рубашка намокла, тело казалось чужим и незнакомым. Она убрала руку:
      – Бен, открой, пожалуйста, вино.
      Он облизнул пересохшие губы и посмотрел на Иден:
      – Давай сначала поговорим, а потом будем ужинать, ладно?
      У Иден совершенно не было настроения говорить и выслушивать, какая трагедия иссушила его жизненные силы. И потом, здесь было невыносимо жарко. Иден заправила салфетку за воротник:
      – Я умираю от голода. Давай сначала перекусим.
      – Иден! – Бен покачал головой, и она поняла, что осложняет и без того нелегкую для него задачу.
      – Неужели это настолько серьезно?
      Иден поставила кастрюльку с салатом обратно в корзину и закрыла крышку:
      – Ну, хорошо. Он опустил голову.
      – Не знаю даже, как начать, – он поставил бутылку на мост и глубоко вздохнул. – Я развелся, потерял работу и не могу видеть дочь по одной причине: я осужден за то, что соблазнил ее.
      Иден нахмурилась.
      – Ты соблазнил свою дочь?
      – Нет, ты не поняла. Меня осудили, но я невиновен.
      Иден невольно отодвинулась от Бена. Он едва сдерживался, желваки напряженно работали, каждый нерв был натянут до предела.
      – Я не делал этого, Иден!
      – Но почему же все считают тебя виноватым? Бен вздохнул и облокотился руками на мост, пальцы побелели.
      – Была улика… И ее оказалось достаточно, чтобы они вынесли мне приговор за то, что я… Проклятье!
      Он отвернулся от Иден и трясущейся рукой поправил волосы.
      – Все бесполезно! Я не знаю, что сказать, чтобы ты мне поверила.
      Иден старалась быть спокойной, но сердце по-прежнему бешено стучало. Она положила руку Бену на плечо.
      – Просто скажи мне правду, Бен. Кто это «они»? Разве был суд.
      – Да.
      – И присяжные заседатели?
      – Да.
      Иден зажала рот рукой, потому что в памяти всплыла прошедшая ночь. Неужели она действительно переспала с ним?
      – Двенадцать людей выслушали улики и единогласно решили, что ты виновен?
      Он повернулся к Иден:
      – Клянусь тебе, я был бы последним подонком, если бы тронул ее.
      – Но что-то ты все-таки совершил, что заставило их вынести соответствующее обвинение?
      Он снова обратил внимание на холмы и продолжил очень устало:
      – Я ничего не делал. Хотя это по сути не имеет никакого значения. Как только люди обнаруживают этот факт моей биографии, они сразу же отворачиваются. Я надеялся, что хотя бы ты мне поверишь.
      Иден вспомнила их веселое путешествие в аптеку за презервативами, их любовь под дождем в лесу. Он не ел омаров в ресторанах и не мог так подло поступить по отношению к своему собственному ребенку.
      – Я не делал этого.
      – Независимо от того, сделал ты это или нет, тебе следовало сказать мне об этом раньше.
      – Ты не хотела ничего знать.
      И вновь в памяти всплыла их безумная ночь. Она чувствовала, что ее любят, понимают, что с ним она в безопасности. Или же он просто попользовался ею – мужчина, с которым никто никогда не лег бы в постель, узнав о том, в чем его обвиняют.
      Если бы он рассказал ей обо всем раньше, она не стала бы заниматься с ним любовью.
      «Я трахал Иден Райли». Она сжала кулаки:
      – Господи, я и не предполагала, что все настолько ужасно!
      – Ты права, – устало согласился он, – надо было рассказать тебе обо всем раньше. Тогда я не причинил бы тебе столько горя.
      Иден посмотрела на воду.
      – Мне так было хорошо сегодня ночью. У меня появилась маленькая надежда, – она прикусила губу и повернулась к нему, – если бы тебя только обвиняли в этом, Бен, а тебя – осудили, – она вспомнила маленькую белокурую девчушку, которую видела на фотографии и расплакалась, – и что же, они сказали ей, что ты с ней сделал?
      Бен не ответил. Вместо этого он резко поднялся, Иден даже пришлось схватиться за перила, чтоб не упасть. Он положил вино обратно в корзину и сунул ее в руки Иден:
      – Уходи, – серые глаза холодно смотрели на нее, – пожалуйста, уходи.
 
      Когда Иден вернулась домой, Кайл и Лу ели салат из цыпленка за столом в кухне. Она поставила корзину на буфет и села на табуретку.
      – Ты должен был рассказать про Бена, – обратилась она к Кайлу, – это ведь не то, что украсть из магазина пачку жвачки.
      Кайл положил сэндвич на тарелку.
      – Я пытался тебя предостеречь, но не думал, что в мои обязанности входит рассказывать тебе всю эту историю. И, откровенно говоря, я никогда не думал, что вы заинтересуетесь друг другом.
      – Ты ему не веришь? – спросила Лу.
      – Я не знаю, чему я должна верить. Конечно, он будет все отрицать – кто бы поступил иначе на его месте? Он осужден, Лу!
      Кайл покачал головой:
      – Думаю, что он поступил неправильно, рассказав тебе обо всем, так сказать, после драки, но я прекрасно его понимаю. Все, кто его знает, порвали с ним всякие связи. Я знал нескольких его хороших товарищей по колледжу – я работал с ними пока не появился Бен – так вот, как только они узнали, что я принял на работу Бена, их след простыл. Каждый считает точно так же, как ты, Иден, что если он был осужден, значит есть за что. Но я уверен в нем, как в самом себе.
      – Откуда тебе знать?
      – Потому что за шестнадцать лет можно научиться читать человека, как книгу. Он вырос на моих глазах и из молоденького студента-энтузиаста превратился в уважаемого археолога. Ему даже не пришлось защищать профессорскую диссертацию. За Него ходатайствовал Университет. Он был тогда в зените славы, его карьера – в расцвете. Но он лишился всего зараз. Сначала от него отвернулись коллеги, он стал мишенью для насмешек и подколов.
      – Кайл, – Иден удивилась наивности своего дядюшки, – какое отношение имеет к этой истории его профессия? Никакого. Равно как и мастерство или энтузиазм, и все остальное.
      – Мы повсюду вместе путешествовали. Жили в одной комнате в гостиницах. Проводили недели рядом, работая рука об руку. Был бы ключ, ответ на все вопросы, что-то такое, что рано или поздно бросилось бы в глаза…
      – Он пытался повеситься на суде, – добавила Лу, – его дочку собирались привести, чтобы она подтвердила.
      – Четырехлетнего ребенка? – прервала Лу Иден. Она попыталась представить в зале суда Кэсси, которая стоит и рассказывает огромной толпе взрослых, что с ней произошло.
      – Да, – продолжала Лу, – он не вынес бы, если бы Блисс привели туда, поэтому он взмолился за ради Бога, чтобы его признали виновным. К тому времени не прошло и половины суда. Он сказал судье, что в действительности он не виноват, что просит просто пощадить ребенка.
      – Конечно, он зря так быстро сдался, но в такой ситуации разве сразу сообразишь? Судья скоро объявил перерыв, адвокат Бена советовал ему отказаться от показаний, но дело было сделано, потому что присяжные заседатели все слышали. Конечно, нужно было стоять на своем и повторить суд с новым составом присяжных заседателей, но не я был судьей.
      Иден вздохнула:
      – Не знаю, Кайл, почему надо было признавать себя виновным, если ничего даже близко не было!
      – Я знал и Шарон, и их дочь. Так вот. Бен – просто-напросто замечательный семьянин. Ты представить себе не можешь, как он был доволен своим браком и своей жизнью!
      – Именно поэтому я поверила в его невиновность, – сказала Лу. – Если бы он признался, что ударил Блисс, его бы пожурили и отпустили с богом, но он не мог признаться в том, чего не делал, поэтому его посадили на полгода и лишили родительских прав. Конечно, он никогда не сделал бы такой выбор, если бы у него был другой выход.
      Иден было жаль Бена, хотя внутри у нее все протестовало.
      – Когда Бен переехал сюда, он говорил об этом часами, – продолжала Лу, – мы сидели как раз за этим столом и разговаривали. Ты должна позволить ему выговориться. И когда выслушаешь его до конца, ты не будешь сомневаться в его честности. Просто в суде все было вывернуто наизнанку. Он сделал роковую тактическую ошибку, за которую сразу ухватился прокурор.
      Кайл откинулся на спинку стула:
      – Он очень плохо выглядел, когда приехал к нам первый раз. Думаю, что он не раз был на грани самоубийства. Как мы были напуганы, помнишь, Лу? Мы не раз оставляли его здесь ночевать, потому что в таком состоянии, после всех разговоров, мы не могли отпустить его домой. Он ни разу не сказал нам напрямую, что пытался покончить жизнь самоубийством, но часто говорил, что хотел бы умереть, ибо для него жизнь отныне потеряла всякий смысл. И мы не пытались с ним спорить. Действительно, он потерял все и всех, ради чего стоило жить, любить и работать.
      Иден вспомнила фотографию его особняка в Аннаполисе. Его гордость. И тоже потеря. Она вспомнила, как он попросил оставить его в покое, его ледяной взгляд. Валиум в ванне.
      – Меня самого мучили кошмары, когда он впервые приехал к нам. Мне снилось, будто я поднимаюсь к нему в комнату, а он сидит в кресле-качалке с пистолетом в руке и простреленной головой.
      – Не думаю, что ему понадобится пистолет, – спокойно заметила Иден, – у него есть валиум.
      Кайл прищурился:
      – Он был расстроен, когда ты ушла?
      – Думаю, что да.
      – Может, лучше пойти проведать его? – предложил Кайл.
      – Нет, – Иден встала, – я схожу. Лу взяла ее за руку:
      – Иден, ты достаточно умна, не держи на него зла. Эта судимость – его клеймо на всю жизнь, и он никуда от него не денется. А ты – знаменитость, у тебя есть дочь, ты все равно ничего не потеряешь. И если ты решила порвать с Беном, сделай это именно на этом основании, а не потому, что считаешь его грязным подонком.

      Бен хотел поскорей добраться до дома, точнее, до бутылки виски, напиться и забыть страшные воспоминания прошлых лет. Но они были совсем рядом и не желали отступать. Поэтому Бен лихорадочно откупорил бутылку и с облегчением почувствовал, как спирт обжег ему горло.
      Обыкновенный январский день, за неделю до начала весеннего семестра, однажды круто и навсегда изменил его жизнь. Он зашел в библиотеку по дороге с работы домой, как он обычно делал раз в неделю, чтобы взять Блисс что-нибудь почитать перед сном. Когда он пришел домой, Шарон сидела на кухне за столом, положив руки на колени. Ее цвета клубники со сливками волосы были как обычно завязаны «хвостиком» на макушке, на ней были ее любимые джинсы и кофточка, но она как-то по особому сидела, и как-то косо посмотрела на Бена. Было полседьмого, но ужином и не пахло, в доме стояла странная тишина, дочка не прибежала встречать его в прихожую своими дикими воплями. Он положил книги на буфет и снял галстук.
      – А где Блисс? – спросил он.
      – У Алекса и Лесли.
      Он нахмурился, пытаясь вспомнить, о чем же он забыл. Разве они с Шарон собирались сегодня в гости?
      Шарон сидела так неподвижно, что он даже испугался. Он подошел поближе и наклонился, чтобы поцеловать ее, но она отвернулась.
      – Что случилось? – спросил Бен.
      Она посмотрела на него так, будто он и так знал.
      – Что-то с твоим отцом? – ее отец был вот уже полгода болен.
      Шарон покачала головой и встала.
      – Мне об этом сказали Пэт Кили и Джоан Дав, когда я пришла за Блисс.
      – Что они сказали? – Пэт Кили был директором детского сада, куда ходила Блисс, Джоан Дав – ее воспитательницей.
      – Они сказали, что Блисс стала по-другому вести себя. Она стала раздражительна, много плачет, ходит какая-то испуганная.
      – Ну прямо как дома, – согласился Бен. Блисс опять начала сосать пальцы, плакать перед сном, а последнее время даже несколько раз писалась в кроватку.
      – Джоан сказала, что вчера, во время тихого часа, Блисс занималась мастурбацией и жалась к Джоасону Петерсону. Джоан подумала, что все это довольно странно, но ничего не сказала Блисс, а только убрала ее от мальчика, – Шарон внимательно наблюдала за реакцией Бена. Но он не имел ни малейшего представления, какое отношение это имеет к нему, – вчера во время сна Блисс опять была мокрая, я дала Джоан сменную пару трусиков на тот случай, если Блисс случайно обмочится днем. Так вот, когда Джоан вчера переодевала девочку, она заметила у нее сыпь, – Шарон закрыла лицо руками и заплакала, – я сама заметила сыпь вчера, когда купала ее, но подумала, что это от того, что она иногда бывает мокрой. Мне и в голову не пришло расспрашивать ее.
      Шарон, казалось, так переживает за свою вину, что Бен обнял ее, но она рванулась в сторону.
      – Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, верно? Бен нахмурился и покачал головой:
      – Не имею понятия.
      – Джоан спросила Блисс, откуда у нее такое раздражение внизу, и она ответила, что из-за тебя.
      – Что?
      – Она сказала, что ты лазаешь туда пальцами. Бена словно парализовало, он слышал каждый толчок своего сердца.
      – С какой стати она это сказала?
      – А это надо у тебя спросить!
      – Должно быть, Джоан неправильно поняла ее.
      – Сперва я тоже так подумала, – Шарон покачала головой, – но в магазине, по дороге домой, решила узнать все у нее самой. Я сказала: «Миссис Дав сказала, что у тебя сыпь на половых органах», а она отвечает: «Ну, я же не могу повесить на них замок». Я спрашиваю: «Откуда у тебя там сыпь?» Я была осторожна, Бен, я не подводила ее к ответу, а она сказала: «Папочка сует туда пальцы, – вот именно так она и сказала, слово в слово, – лучше бы он этого не делал. Мне иногда больно». Я расплакалась, меня начало лихорадить. Я ее испугала, но ничего не могла с собой поделать.
      У Бена подступила тошнота к горлу и он присел на стол:
      – Шарон, я не прикасался к ней! Я никогда не делал ей ничего плохого!
      – Тогда почему же она так сказала?
      – Я не знаю. Может быть ей все это приснилось? Шарон покачала головой:
      – Джоан полагает, слишком очевидно, что ее соблазнили. Страхи, непроизвольное мочеиспускание, ее обращение с Петерсоном. По твоему, сыпь я тоже выдумала? Последнее время она часто занимается мастурбацией, я подумала, может, она сама себя возбуждала?
      – Может быть, – вяло и неуверенно сказал Бен.
      – Тогда откуда она взяла, что это был ты?
      – Не знаю. Послушай, пойдем заберем ее и поговорим. Поговорив, я уверен, что…
      – Нет, я не хочу, чтобы ты с ней разговаривал! Бен не верил своим ушам. Как она смеет запрещать ему? Он спокойно заметил:
      – Ты тоже можешь быть здесь. Уверен, если…
      – Нет, Бен! Ей придется остаться у Алекса и Лесли на ночь. Им я сказала, что мы уезжаем. Не могла же я выложить все начистоту, – Шарон снова опустилась на стул, руки ее дрожали. – Послушай, Пэт и Джоан собирались позвонить в службу защиты детей, но я убедила их подождать до завтра, пока я сама поговорю с Блисс и с тобой. Тогда я просто им не поверила. Я сказала им, что о таком отце, как ты, можно только мечтать. Я вступилась за тебя. Я тараторила о твоих достоинствах без остановки, о том как ты читаешь ей перед сном, жертвуешь собственной работой ради нее. Они лишь кивали и в конце концов сказали, что обычно самые нежные и заботливые отцы становятся негодяями и безобразно поступают по отношению к своим детям. Мне хотелось их ударить. Я чувствовала, что они неправы, рассуждая так о тебе.
      – А сейчас? – спросил Бен, глядя на нее; в наступившей тишине раздавалось лишь мерное тиканье часов.
      – А сейчас я не знаю, что и подумать, – ответила Шарон, – но я пообещала им не пускать тебя ближе, по крайней мере, сегодня. Только таким образом мне удалось убедить их не звонить пока в службу защиты детей.
      – Но это же бред! – Бен ударил кулаком по столу. – Она моя дочь! Никто не может запретить мне видеть ее!
      Шарон закусила губу и посмотрела в сторону.
      – Послушай, утром же я пойду и поговорю с Пэтом и Джоан.
      – Не все так просто! У них есть официальное право позвонить в службу, не забывай.
      – Шарон, мы что, вчера с тобой познакомились?
      – Нет, девять лет назад.
      – Я тебе когда-нибудь лгал?
      – Нет.
      – Тогда прошу тебя, постарайся поверить мне и на этот раз! – Она снова расплакалась.
      – Господи, это я во всем виновата! Все началось после операции.
      Бен сел, подвинув к ней стул поближе. Он прекрасно понимал, что она имеет ввиду. Год назад Шарон прооперировали спину, и довольно долго после операции они не могли жить половой жизнью. Когда врач наконец дал добро, Шарон, казалось, потеряла к этому делу всякий интерес. Но Бен был уверен, что это – временное явление, вся жизнь состоит из чередовании черных и белых полос. Он надеялся, что все рано или поздно встанет на свои места. Но отсутствие физической близости, естественно, внесло брешь во все их остальные отношения. Приходя домой, он с нетерпением ждал дочь, а не жену.
      Бен прижался губами к нежной, веснушчатой шее жены. Кожа Шарон была теплой, от нее веяло таким спокойствием.
      – Я не трогал Блисс, милая. Но если бы что-то и произошло, не дай бог, не ты в этом виновата. В этом году ты сама не своя, и я прекрасно понимаю твое состояние.
      – Мне страшно, Бен!
      В отличие от Шарон, Бен не боялся, он и не предполагал, чем это может обернуться. Всю жизнь он был наивным, уверенным мальчиком, душа нараспашку, он верил людям, а они всю жизнь на нем ехали. Он поцеловал Шарон, потом отвел ее в спальню и они занялись любовью, жадно, будто изголодавшись. Такого давно у них не было. И Шарон была какая-то другая, отдавалась ему с наслаждением, вся без остатка. И вдруг она начала плакать, мышцы ослабли, она устало раскинула руки на кровати. Бен не мог продолжать, видя жену такой, чувствуя отвращение на ее лице. Он пошел в ванную, постоял под душем, оделся и вернулся в спальню. Шарон закуталась в простыню и судорожно рыдала в подушку. Волосы ее растрепались.
      – Пойдем за Блисс, – сказал Бен, – давай выясним все до конца, пока еще не слишком поздно.
      – О, господи, Бен! Но почему же она назвала тебя, если ты этого не делал?
      Ярость закипела у него в груди.
      Да не делал! Не делал!! Шарон встала и обмоталась простыней.
      – Я так тебя любила, Бен… Но я не могу спать с тобой сегодня. Прости… – она сжала виски, стараясь сдержать слезы.
      – Шарон, – Бен шагнул к ней, но она отшатнулась.
      – Я буду спать в гостиной.
      Он боролся с желанием поехать к Алексу и Лесли, поговорить обо всем с самой Блисс, но подумал, что все и так обойдется. Позже он будет бранить себя за это. Это была последняя возможность доказать свою невиновность, а она была упущена. Неужели он сам не мог выяснить у Блисс, что она хотела сказать? Если бы он только мог предположить, что ждет его в будущем, он наверняка поехал бы к Блисс той ночью. Но он даже не мог представить, что ему уготовано судьбой.
      На следующий день близилась к концу его последняя пара, когда он заметил у входа в аудиторию человека в полицейской форме. Бен старался потянуть время. Прозвенел звонок на перемену, а он продолжал что-то рассказывать классу. Студенты заерзали на стульях, закрывали книги и собирали сумки, торопясь скорее выйти из класса. Они непонимающе переглядывались: «Что это он замышляет?» В конце концов, он их отпустил, потом сел за стол и начал ждать.
      Офицер представился и громко объявил:
      – Вы арестованы за приставание к своей дочери на сексуальной почве.
      Он проинформировал Бена о том, какие он имеет права и надел наручники, хотя Бен не сопротивлялся и сказал, что пойдет сам. Его вели по мучительно длинному коридору, мимо студентов, стоящих с открытыми ртами, многие из них лично знали его. Он попытался было улыбнуться, или отколоть что-нибудь веселенькое, но в горле, как назло, пересохло, и поэтому, чтобы не смотреть в глаза, он уставился на луч солнца в конце коридора.
      Полицейский втолкнул его в заднюю дверь машины, презрительно фыркнув. Все относились к этому очень серьезно, и он впервые заподозрил, а может, с Блисс действительно что-то случилось? Если речь идет о преступлении, то его не могут в этом обвинить, виновен кто-то другой. Наручники больно сжимали запястья. Он не мог представить себе, что кто-то мог оскорбить честь его дочери.
      Он перебирал в голове всех, с кем была в контакте Блисс. Джоан Дав, Сэм и Джен, Алекс и Лесли. Иногда, престарелая мисс Блейтон – нянька Блисс. Никто из этих не подходит. Может, соседские мальчишки? В округе было несколько таких, которые обижали малышей. Может Блисс играла где-нибудь в чужом доме? Чей-то другой отец? А может, тот молодой человек с грустным лицом и бегающими глазами, на его попечение дети иногда оставались днем. Бену нисколько не нравилось, что он бывает рядом с детьми. Но ведь он все время на виду.
      Бен позвонил в клинику Сэму. Ему сказали, что брат консультирует пациента, но Бен велел передать: это срочно.
      – Я арестован, – сказал Бен, – мне нужно твое поручительство.
      Сэм молчал. Что он мог подумать? Бен в тюрьме? Да его ни разу за нарушение правил не штрафовали!
      – Как ты там оказался? – мягко спросил Сэм. Бен представил пациента у брата в кабинете. Он сидит в кресле напротив и думает, что врач разговаривает с каким-нибудь больным, его соратником по несчастью.
      – Это не телефонный разговор. Когда ты сможешь приехать сюда?
      – У меня еще один пациент. Примерно полседьмого, – Сэм тщательно подбирал слова, но не нашел никакого окольного пути задать вопрос. – А сколько мне нужно взять с собой?
      – Тысячу, – Бен закрыл глаза. Для Сэма это были не деньги, но от этого его просьба не звучала менее унизительно, – я все тебе верну завтра же, как только смогу съездить в банк.
      – Нет проблем. Увидимся позже.
      Бен сидел на заднем сиденье в «мерседесе» Сэма и наблюдал, как мелькают за окном огни магазинов и разноцветных реклам. Шел дождь со снегом, Бен сказал брату, что домой ему нельзя и попросился переночевать у него. Но не объяснил, почему. Его предупредили: «Если вы захотите остаться дома, девочку придется отправить в приемник-распределитель». Выбора не было.
      Бен с ужасом подумал, что рано или поздно Сэм узнает правду. Сэм затормозил на красный свет и повернулся к брату.
      – Ну, давай, выкладывай, что там у тебя. Глаза их встретились.
      – Они думают, что я соблазнил Блисс. Сэм от удивления даже раскрыл рот.
      – О, господи!
      – Я не делал этого!
      – Конечно, не делал. Неужели кто-то считает тебя виновным? Не могу поверить.
      – Даже Шарон. Сэм кивнул:
      – Это ее право, ужасного в этом нет, она – мать, которая готова всем пожертвовать ради своего ребенка, она пойдет на все, чтобы оградить дочь от опасностей. У них есть улики?
      – Сыпь. Но дело обстоит гораздо хуже – Блисс сама сказала, что это сделал я.
      – Что? – В зеленых глазах Сэма мелькнула тень сомнения, и Бен сразу это заметил.
      – Я не-де-лал этого, Сэм, – он сжал зубы, готовый расплакаться.
      Сэм покачал головой.
      – Она всегда казалась таким беспечным, веселым ребенком.
      – Раньше. Она изменилась. Мы с Шарон заметили это, но не придавали значения до сегодняшнего дня, когда все и всплыло на поверхность.
      – Она прекрасно выглядела в прошлые выходные, когда оставалась у нас. Единственной проблемой остается то, что общение с Блисс очень расстраивает Джен, она так хочет ребенка.
      – А как обстоит дело с усыновлением? – Джен и Сэм превратили свою жизнь в тщательное обследование, за ними наблюдали, выясняя, годятся ли эти двое быть родителями, можно ли им доверить жизнь маленького существа. А теперь они должны будут взять еще и его под свою ответственность.
      Сэм вздохнул.
      – Ждать еще год или два. Ты представляешь, когда у нас родится ребенок, мне будет уже сорок лет. Сорок!
      – Думаю, что случившееся не сыграет тебе на руку. Я подлил масла в огонь. Если комитет по усыновлению узнает, что твой брат…
      – Бен, заткнись, а? Первым делом, когда приедем, мы позвоним одному моему другу юристу. Вот увидишь, мы еще выберемся совсем сухими из воды.
      Даже Джен ему верила. По крайней мере до того, как съездила к нему домой забрать приготовленные Шарон вещи. Вернулась она совершенно спокойная. Несколько раз он ловил на себе ее внимательный взгляд.
      Перед тем, как лечь спать, она взяла его за руку:
      – Бен, мне с трудом верится, что ты на такое способен. Но если ты даже виноват, мы поможем. У Сэма много знакомых, которые могут помочь. Мы не оставим тебя, что бы ни случилось.
      Он отвернулся от Джен и упрямо повторил:
      – Я не делал этого, Джен.
      Он провел эту ночь в гостиной, первую из множества долгих ночей, которые ему еще предстояло провести в одиночестве.

      Когда Иден добралась до его тесной комнатки, было уже почти темно. Мгла висела над лесом, в воздухе не было слышно ни скрипа, ни шороха. Стояла леденящая кровь тишина. Иден стало жутковато. Она повесила корзину с провиантом на руку и постучала в дверь.
      Никто не открыл и она постучала снова. Грузовик Бена стоял неподалеку, значит, он дома. Иден вспомнила про валиум в ванной и взялась за ручку, та повернулась, дверь оказалась открытой.
      Бен окинул ее безразличным взглядом, будто не был ни рад, ни удивлен ее приходу. На нем была все та же тенниска, что и раньше.
      – Можно войти? – Он встал, Иден уловила слабый, специфический запах виски. В комнате было темно, слабый свет шел лишь из приоткрытой двери. У Бена было совершенно каменное выражение лица, так хорошо знакомое ей самой.
      – Я волновалась за тебя, – сказала она.
      – Но я не нуждаюсь в твоем сочувствии.
      – Кайл и Лу не считают тебя виновным.
      – Замечательно, – со злостью процедил он.
      – Бен, – начала Иден, взяв в руку откупоренную бутылку виски, но не закончила, – мне нужно в ванную, можно?
      – Пожалуйста.
      Валиум был не тронут. Она пересчитала пилюли. Двадцать. Ровно столько, сколько было.
      – Я принесла с собой кое-что из еды. Ты наверняка еще ничего не ел.
      Он взял бутылку и сел, прислонившись к стене.
      – Чего ты пришла? – спросил он.
      Иден отняла у него бутылку, заткнула пробкой и поставила на столик:
      – Я хочу выслушать твою точку зрения.
      – Какое право ты имеешь приходить сюда, запрещать мне пить, копаться в моей душе? Сделай это, сделай то, Бен! Принесешь мне аленький цветочек, тогда поверю!!
      Иден спокойно ответила.
      – Мне необходимо поверить тебе. Я доверяю тебе. Я дала волю своим чувствам, когда встретила тебя, ты разбудил во мне что-то такое, понимаешь? Вот уже долгое время я никому не позволяла этого.
      – А я-то надеялся на чудо, – Бен теребил бело-голубое одеяло, – думал ты скажешь мне: «Бен, я знаю, ты не мог этого сделать, ты не способен».
      Иден присела на край кровати:
      – Пожалуйста, расскажи мне все по порядку, Бен. Докажи мне, что ты не виноват!
      Бен зло усмехнулся.
      – Я не смог убедить в этом даже моего адвоката.
      – Но у меня больше оснований верить тебе, чем у твоего адвоката. Слуги закона призваны все подвергать сомнению.
      – У Шарон, как ни у кого другого, были основания поверить мне, но даже она…, – Бен покачал головой.
      – И она тоже?
      Бен закрыл лицо руками.
      – Я никогда не мог понять Шарон. Я жалел ее. Я знаю, она любила меня и в глубине души, наверное, верила в мою невиновность. В качестве свидетеля на суде она говорила обо мне только хорошее. Но все это пресекалось и выворачивалось наизнанку «знатоками». В общем, они добились того, чтобы сделать из меня последнего извращенца. Улики были слишком очевидны. Я сам уже наполовину согласился (какой у меня еще был выбор?). Так что Шарон нельзя ни в чем винить, не она подвела меня под виселицу.
      «А ведь он был действительно счастлив в браке», – подумала Иден. Он до сих пор говорил о ней с любовью.
      – Расскажи мне все, – Иден подвинулась ближе к нему, теперь она различала в темноте очертания его носа, белки глаз.
      И он начал рассказывать.
      Он описал ей изменения в поведении Блисс, его подозрения насчет молодого человека с бегающими глазами. Ему тяжело давались слова. Он часто останавливался, делал большие паузы.
      – Я чувствую, что гораздо больше виноват в том, что мы с Шарон не придавали значения тому, что ее воспитательнице сразу же бросилось в глаза. Например, мастурбация. Мы думали, что не стоит из этого раздувать проблему. Как бы ты поступила, если бы Кэсси начала заниматься самоудовлетворением каждый день?
      – Как и ты, думаю. Даже не знаю, Кэсси вроде бы никогда этим не занималась, насколько мне известно.
      – Воспитательница выудила у Блисс, что якобы я лазил ей туда пальцем. Вот и все. Меня арестовали, потом отпустили под залог, несколько месяцев до суда я жил у брата и его жены. Мне не было разрешено видеть дочь вообще. Сначала я думал, что ей это, наверное, приснилось. Иногда я укутывал ее и прижимал к себе, читал перед сном какую-нибудь сказку.
      – Может это была подлая шутка ее воспитательницы?
      – Хорошо, если бы было так. Но она умная женщина, думаю, она знала, с чем имеет дело и была осторожна и внимательна с фактами и заявлениями. У них в детском саду были занятия на тему «Плохое и хорошее обращение с детьми». Может, Блисс что-то напутала. Просто решила, что это произошло с ней, а ничего и не случилось. Но, не дай Бог, если ее действительно соблазнили; а я все больше склоняюсь к этой мысли. Понимаешь, она смогла воспроизвести все в таких деталях. Вот что она в конце концов рассказала работникам из службы защиты детей: несколько раз – они полагали, что это было не раз, однако, не больше, чем два или три – Блисс просыпалась среди ночи, и ее папочка ложился рядом с ней, крепко обнимая ее и гладя по спине. Он расстегивал пижаму и… Он говорил, что ей будет приятно, что он делает так и маме тоже, и маме это нравится. Он говорил, что это – секрет, который она никому не должна выдавать. Еще она сказала, что боялась, и что ей было больно.
      Бен посмотрел в окно. Стояла тишина. У Иден бешено стучало сердце. Она опять вспомнила прошедшую ночь.
      Он такой страстный любовник. Она сидит рука об руку с этим человеком. Кайл и Лу верят ему, конечно, потому что знают его очень долго.
      – Бен, – сказала Иден, – мне с трудом верится, что четырехлетний ребенок мог такое выдумать.
      – Согласен. Такое трудно вообразить. Она говорила, что было темно, и самого мужчину она никогда не видела, потому что он все время стоял сзади. А она называла его папочкой, и он отзывался. Может быть, это случилось где-то в другом месте, а она спутала и решила, что в ее собственной комнате. Или может, превратив мужчину в меня, она не так боялась. Ночи напролет я ломал голову над тем, что же произошло. И до сих пор ломаю.
      – А кто еще мог бы это сделать?
      – Не имею понятия. Все попадали под мое подозрение, рано или поздно. Даже мой брат Сэм, даже мой лучший друг Алекс, даже больной раком отец Шарон. Тот молодой человек с бегающими глазами был главным кандидатом. Но почему она свалила все на меня? Почему она сказала, что все произошло в ее комнате? Если только не он велел ей так говорить… – Бен вздохнул. – Иден, это сведет меня с ума. Все эти полтора года я провел, пытаясь вычислить, кто это мог быть. Но если бы мне это и удалось, меня бы все равно не стали слушать…, – он хлопнул себя по бедру. – Они не дают мне поговорить с ней, понимаешь? Мне надо лишь несколько минут, и я бы все понял.
      – Бен… может ты ходил во сне или…
      – Нет, черт возьми, я не мог ходить во сне! – В его голосе отчетливо звучала злоба.
      – Прости.
      – Пустяки, ты же хотела все услышать. По мере того, как раскручивалось судебное разбирательство, я чувствовал, как меня начинают ненавидеть. Присяжные заседатели, люди в зале суда, меня осуждала вся общественность. Новость быстро подхватили газеты. Каждая собака считала меня подонком и извращенцем.
      И все с нетерпением ждали, когда же Блисс будет давать показания в суде. Я не мог представить ее стоящей на свидетельском месте в огромном зале, ей едва исполнилось четыре года, но они считали, что она понимает, где граница между правдой и ложью. Она, моя собственная дочь, вела меня на эшафот. Мне становилось плохо, когда я представлял как она будет стоять, испуганная, перед огромной толпой народа, отвечая на вопросы взрослого ничтожества. Я знал, что собирается сделать мой адвокат Барбара, когда придет ее очередь задавать вопросы. Она уговаривала меня не волноваться, она собьет Блисс с толку, запутает ее. Но они собирались трепать нервы моей маленькой дочке, а я бы не пережил этого.
      – Кайл сказал, что ты признал себя виновным.
      – Да, это так, – Бен засмеялся, – под влиянием, так сказать, временного безумия. Я тогда не осознавал, как серьезно положение вещей. Люди твердили мне, что я здорово вляпался, но я знал, что не виноват и верил, что рано или поздно до правды докопаются и оставят меня в покое. Моя судьба меня волновала меньше. Я боялся за Блисс. Настал день Блисс давать показания в суде. Сидя рядом с Барбарой, я чувствовал, что теряю рассудок. Шарон сидела у противоположной стены. Блисс вела за руку женщина из службы защиты детей. Она крепко прижимала к груди замусоленную обезьянку, которую таскала с собой повсюду. Она казалась совсем крошечной, хотя ее всегда считали высокой для девочки ее возраста. Но она выглядела невероятно маленькой по сравнению с огромной кафедрой для свидетелей, среди всех этих взрослых. Иден, когда я смотрел на нее, мое сердце обливалось кровью! Я не видел ее уже несколько месяцев. Она осмотрелась и просияла, заметив меня. Она помахала мне своей ручонкой и показала меня женщине, которая вела ее, со словами: «А это мой папочка!» – Бен сидел неподвижно некоторое время, наконец попросил: – Будь добра, верни мне бутылку.
      Она подала ему виски. Он откупорил крышку, но потом опять закрыл ее, не сделав ни глотка.
      – Я чувствовал, что сойду с ума, если мне придется сидеть там все время, пока ее будут допрашивать. Поэтому я признал себя виновным. Я сказал, что на самом деле не виноват, но не хочу трепать нервы своей дочери.
      В зале все заполошились, но меня это не волновало. Я хотел одного: чтобы ее увели. И в тот момент я не думал о последствиях. После разговора с Барбарой, я отказался от показаний, но было уже слишком поздно. Судья отклонил просьбу Барбары отдать дело на пересуд. Он попросил присяжных заседателей не брать в расчет мою, как он выразился, «выходку». Они, естественно, не пожелали закрыть глаза на мое заявление.
      Суд продолжался без Блисс. Она была такая хорошенькая маленькая девочка, не лишенная, однако, чувства собственного достоинства, чего не увидишь в других детях. В нее были влюблены все поголовно. И никому и в голову не пришло предположить, что она все это выдумала. Я и сам, будь на их месте, осудил бы меня. Очень уж очевидно было, что ее кто-то обидел, и я оказался единственным возможным кандидатом на эту роль. Вот что меня совершенно убивает. Если что-то на самом деле случилось, значит, есть еще один, кто знает наверняка о моей невиновности, но он не собирается честно во всем признаться. Да и найдется ли такой дурак, который пожелает рубить сук, на котором сидит и искать неприятностей на свою шею? А он, может быть, сейчас где-то рядом с моей дочерью. Это сводит меня с ума. Блисс уже никто не защитит, так как все думают, что виновник найден и наказан. Я обращался в службы социальной безопасности, просил их вести за ней наблюдение, но мне сказали, что инцидент исчерпан.
      – Ты так и не видел Блисс ни разу после суда?
      – Да, прошел целый год. Барбара сказала, что если я соглашусь посещать специальные занятия с психологом, то мне разрешат видеться с ней под надзором. Я пошел к психологу, но это была обычная ловушка. Я сказал, что не виновен, она ответила «хорошо», а потом прибавила, что пока я не признаюсь ей и, в первую очередь, самому себе в содеянном, она ничем не сможет мне помочь. Блисс я увидеть так и не смог. Они заявили, что я представляю опасность для ребенка, – Бен рассмеялся, – подумать только! Я представляю для нее опасность! Потом меня посадили в тюрьму и сказали, что я не имею права общаться с дочерью до достижения ею совершеннолетия, то есть до восемнадцать лет.
      – Боже мой, Бен, боже мой…
      Он встал и поставил виски на стол.
      – Иногда я просыпаюсь и думаю, догадывается ли она, почему не видит меня. А может быть, она считает, что я ушел, потому что больше ее не люблю?
      – Ей, наверное, все объяснили.
      – Да. Они сказали: вы больше не видитесь с папочкой, потому что он обидел тебя.
      Он был невинен. Иден встала и обняла его.
      Она знала, это был не тот человек, с которым она провела прошлую ночь. Это был другой, но не был опасен. Она наклонилась к нему:
      – Бен, я хочу остаться у тебя на ночь.
      – Думаю, ты выбрала не самый подходящий момент для занятий любовью. Весь этот разговор, он скверно на меня подействовал. Меня иногда угнетают воспоминания прошлых лет. Видишь ли, моя половая жизнь была изучена до мелочей, исследована под микроскопом. Но это не помогло доказать мою невиновность. Меня до сих пор не оставляет чувство, что у меня и вправду какие-то сексуальные отклонения, что со мной что-то не в порядке. Сам не знаю, как я смог этой ночью.
      – У тебя превосходно получилось, должна тебе сказать.
      Он посмотрел на Иден и нежно дотронулся до ее руки.
      – Мне очень хотелось услышать это от тебя. Но я не прощу себе, если не оправдаю твоих ожиданий. Поэтому лучше не думай об этом.
      – Мне ничего не надо, Бен. Я просто хочу быть с тобой рядом.
      Бен молча ел принесенный Иден ужин. И ей не хотелось прерывать эту тишину. Она сделала ему бутерброд, порезала персик, прибралась на кухне, пока он был в душе. Потом они как ни в чем не бывало болтали о Кайле и Лу, о раскопках, о сценарии, будто его судимость была делом давно минувших дней. И только когда Иден уже почти уснула, он набрался смелости и спросил у нее:
      – Ты мне веришь, Иден?
      Она вздохнула и приподнялась, опершись на руку, чтобы видеть его глаза.
      – А как ты думаешь? Почему же тогда я здесь, рядом с тобой? Но одну вещь я никак не могу выкинуть из головы, она прямо-таки не дает мне покоя.
      – Что же?
      – То, что ты признал себя виновным! Я уверена, что люблю Кэсси не меньше, чем ты Блисс. Но я никогда не сказала бы, что виновата, если бы это была неправда.
      Бен кивнул и обнял ее за плечи.
      – Согласен. Там, где правит разум, молчит сердце. Иден заснула. Дыхание ее стало тише и медленней, ее рука, лежавшая у него на животе, отяжелела. Он опять вспоминал суд, который вымотал столько сил. Сейчас у него перед глазами стояла Блисс, идущая по залу суда. С тех пор он ее не видел.
      Ей подставили то ли табурет, то ли тумбочку, чтобы было повыше, и она забралась на свидетельскую кафедру, прижимая к себе обезьянку, которую ей давно подарили Сэм и Джен. Когда к воротничку прикрепили микрофон, прокурор спросил, как ее имя.
      – Блисс Азондер, – она никогда не могла выговорить «я» в своей фамилии. В зале стояла тишина. Впервые за время суда. Кто-то кашлянул.
      Прокурор продолжал задавать вопросы. Блисс отчаянно старалась угодить ему. Кто-то, видимо, объяснил ей всю ответственность этой миссии. И вдруг какой-то легкий вопрос смутил ее. Бен даже со своего места заметил, как она испугалась. Он наклонился к Барбаре.
      – Я не могу это видеть, – сказал он.
      – Тише, – Барбара лишь ободряюще похлопала его прохладной рукой.
      – Нет, я серьезно, – пот градом катился с Бена, он достал платок и вытер лоб и подбородок, – останови это. Я скажу, что виноват. Только убери ее с кафедры.
      – Но с ней все нормально, Бен. Она… Он встал.
      – Ваша честь, – обратился он к судье, – я невиновен в том, что на меня повесили, но я признаю себя виновным ради того, чтобы вы прекратили допрашивать мою дочь.
      Судья Стивенс уставился на Бена, а Барбара вскочила с места:
      – Я прошу перерыва, Ваша честь.
      – Неплохая идея, – согласился судья. Ему был 61 год, его собственную дочь изнасиловали совсем ребенком, и это преступление наложило отпечаток на всю его последующую жизнь. – И, пожалуйста, пусть ваш клиент посерьезней относится к тому, что говорит.
      – Мне не нужен перерыв, – запротестовал Бен, – все кончено. Я хочу, чтобы все кончилось, – его руки, лежащие на столе, бешено дрожали. Блисс была перепугана.
      – Папочка? – сказала она в микрофон.
      Бен тяжело и прерывисто дышал. Он наблюдал, как Шарон пробивается через толпу, чтобы забрать Блисс, потом она взяла дочь на руки и унесла, и он почувствовал громадное облегчение, что для нее кончился весь этот кошмар. Он подумал: «Все позади, девочка моя. Тебе больше не придется иметь дело со всей этой мерзостью и грязью».
      – Бен? С тобой все в порядке? – он вспомнил, что рядом Иден.
      Он обнял ее. На ней была одна из его футболок.
      – Я хочу, чтобы ты поняла, почему я признал себя виновным, – он перевернулся на спину, продолжая держать ее в своих объятиях. Когда мне было 5, а брату 7, у нас был гувернер Рэнди. Он приходил к нам по крайней мере раз в неделю. Время от времени он водил нас в ванную и заставлял… делать вещи, которых мы вовсе не хотели, понимаешь? Он пригрозил, что если мы кому расскажем – даже друг другу – он убьет нашу маму. Поэтому я никогда не рассказывал об этом Сэму, хотя был уверен, что то же самое Рэнди требовал и от него. А ночью, после очередного посещения Рэнди, меня всегда рвало час или два, – Бен рассмеялся, – а родители меня спрашивали: «Рэнди опять угощал тебя леденцом или еще чем-нибудь?» И в конце концов я рассказал лишь ничтожную долю из того, чем мы занимались в ванне, в надежде, что за это Рэнди не станет убивать мою мать. Но родители мне не поверили, потому что Рэнди был такой приятный молодой человек из вполне приличной семьи. Они спросили об этом Сэма, но Сэм настолько перепугался, что сказал, что не имеет ни малейшего представления, о чем это я там толкую. Но здоровье мое ухудшалось, и в конце концов родители…
      Потом полиция. Я плохо помню, что было вчера, но тот день запомнил на всю жизнь. Куча вопросов. А я сто раз менял показания, запутываясь в собственном вранье. Просто я боялся, что, если выложу им все напрямик, Рэнди непременно что-нибудь сделает с матерью. А когда я наконец перестал врать, то мне уже никто не поверил. А Рэнди, встречая меня на улице, не упускал случая, чтобы подразнить или посмеяться надо мной. По ночам я часто просыпался и спал в коридоре, под дверью родительской спальни. Я думал, что таким образом смогу защитить мать, если за ней придет Рэнди.
      Иден молчала, лишь теснее придвинулась к Бену и уткнулась носом в его плечо.
      – Меня засыпали вопросами, – продолжал он, – а оставили в покое, когда я от страха чуть не лишился рассудка. Я прекрасно помню, как тогда себя чувствовал. Поэтому я не хотел, чтобы Блисс пережила то же самое. Ей и так уже задали достаточно вопросов. Но, что действительно нагнетало на меня страху, это то, что мне пришлось пройти вместе с ней все эти семь кругов ада, я ставил себя на ее место и вместе с ней переживал все заново. Поэтому, думаю, я волновался не только за нее, но, отчасти, и за себя.
      Бен погладил Иден по голове.
      – Только ты и Шарон знают о Рэнди. Даже с Сэмом я никогда не говорил на эту тему.
      – Шарон знала о Рэнди и все равно тебе не верила?
      – Понимаешь, к тому времени, как мне пришлось признать свою вину на суде, в наших отношениях уже была брешь, а наша любовная лодка уже дала трещину. Плюс Шарон где-то вычитала, что те мужчины, которых в детстве обольстили, имеют больше шансов во взрослом возрасте сами стать обольстителями. Мой же собственный опыт оказал на меня прямо противоположное воздействие. Я бы никогда не поступил с ребенком так, как в детстве поступили со мной. Никогда!
      Иден села и прислонилась спиной к стене.
      – Да, тяжелая тебе выпала участь, нелегко пришлось в жизни.
      Он рассмеялся.
      – Ты наверняка думаешь, что я сейчас изрядно подвыпил, но, Иден, – он хитро прищурился, – с пяти до тридцати семи во мне было энергии, хоть отбавляй.
      Иден улыбнулась, прижала к губам его руки.
      – Завтра утром я позвоню Майклу. Мне надо сказать ему, что я встретила другого человека, – она наклонилась и чмокнула его в щеку, – я скажу ему, что влюбилась, и влюбилась надежно и основательно.

      Неделю спустя Бен и Иден в первый раз выиграли у Кайла и Лу в трампозо. Иден знала, что это было большим достижением, хотя вслух никто этого не говорил. Трампозо показывала качество взаимоотношений, близость и умение работать в команде. И когда Бен, поцеловав ее в столовой, сказал: «Мы побили карту, Иден», она поняла, что он говорил не только о карточной игре, а еще о том, что они теперь крепко стоят на ногах.
      У них началась беззаботная жизнь, беззаботная настолько, что она забыла о риске, которому подвергала себя, находясь с Беном. По утрам Иден работала, днем просматривала старые газеты из архивов Винчестера, брала интервью у нескольких старожилов или же работала над сценарием. Дневник она не читала. «Тебе нужно отдохнуть от него», – говорил Кайл голосом, не терпящим возражений, и она с ним не спорила.
      Иден и Бен провели несколько дней на этой неделе с Кайлом и Лу, чью компанию она воспринимала теперь по-другому. Иногда они обедали с пожилой парой, увлеченные азартной игрой в трампозо. Однажды ночью Кайл показал слайды поездки в Южную Америку, и она видела на них людей, которых хорошо знала и с которыми общалась, семью, к которой хотела принадлежать. Волосы Бена на тех слайдах были длиннее, и он носил бороду. «Я ее сбрил после поездки, – сказал он. – Для того, что бы меня никто не мог узнать».
      Иден была полностью удовлетворена его простотой. В нем не было ничего необычного, ничего подозрительного и ничего странного, хотя он был, конечно, намного лучшим любовником, чем Уэйн. Но и она уже была не той женщиной, что тогда. «Ты меня вдохновляешь», – сказал Бен однажды, однако, она сомневалась, вдохновляла ли она когда-нибудь Уэйна.
      Когда Иден просыпалась по утрам то в комнате матери, то в домике Бена, она чувствовала себя в полной безопасности. Кошмары исчезли. Единственным недостающим кусочком в ее жизни была дочь, но в конце концов их разговоры по телефону стали лучше. Бен посоветовал уговорить Кэсси приехать к ним в гости, рассказав, как они здорово могли бы провести время: Королевское домино, динозавры, Лурдийские пещеры. И вскоре она согласилась.
      Бен начал строить для Кэсси кукольный домик.
      – Это задумали я и Кайл, – сказал он, когда Иден заметила у него на столе разбросанные маленькие детали. – Кайл финансирует стройку.
      Она наблюдала, как он собирает детали, похожий на огромного Гулливера, и представляла, чего же лишилась его собственная дочь.
      – А тебе разрешили дарить Блисс подарки? – спросила Иден, когда он приклеивал к домику крошечную раму.
      – Без контакта, – ответил Бен, – ей его передадут.
      – Но, даже если бы ты и был виновным, по-моему, на нее все-таки хуже подействует отсутствие отца.
      – Мне кажется, что мы с тобой единственные люди, которые так считают. Да еще Сэм, который делает все, что в его силах, чтобы обнадежить меня, но я не оптимист. Ее адвокат говорит, что это не пойдет ей на пользу.
      Он остановился, чтобы взглянуть на свою работу, машинально прибираясь на столе.
      – Как ты думаешь, каким цветом мне его покрасить?
      Бен был таким открытым, что даже когда он ничего не говорил о Блисс, она знала, что он о ней думает. Когда он разговаривал о ней с Иден, она чувствовала бессильную ярость в его словах.
      – Я не могу свыкнуться с мыслью, что Джефф находится в моем доме, спит с моей женой, читает Блисс «Ветчина и Зеленые Яйца» и укрывает ее одеялом на ночь. У меня была жена и ребенок, а потом откуда ни возьмись появился Джефф и все закончилось.
      – Не знаешь ли ты, как Шарон познакомилась с Джеффом?
      – В школе, где она училась. Он был учителем истории.
      – А не могла ли Шарон все это как-нибудь подстроить? – осторожно спросила Иден. – Может быть, она хотела от тебя избавиться?
      – Нет, я не думаю, что Шарон хорошо знала Джеффа в то время. Однако, даже если бы она презирала меня, то она не стала бы использовать для этого Блисс.
 
      Позвонить Майклу оказалось сложнее, чем она ожидала. Иден удивилась, как трудно ей было причинить ему боль. Оказывается, она беспокоилась о нем больше, чем ожидала от себя.
      – Может быть, это только летнее увлечение? – спросил Майкл. – Я имею в виду, серьезно ли это?
      – Я не уверена, – ответила Иден. – Ведь я почти не задумывалась об этом.
      Майкл колебался.
      – Ты спала с ним? – спросил он.
      – Да.
      Он выдавил из себя болезненный смешок.
      – Ты жила со мной около года и целовала меня только перед сном, если повезет. А ты его знаешь всего несколько недель и…
      – Майкл, мне очень жаль, но я никогда не верила, что между нами может что-нибудь быть.
      – Я знаю.
      – Я еще хочу сыграть с тобой в сердитого Мэтью. Чем больше я его узнаю, тем больше я понимаю, что он мне подходит. Ты даже выглядишь, как он.
      Майкл промолчал.
      – Майкл, ты же меня еще любишь, правда?
      – Да, и буду любить до тех пор, пока ты будешь похожа на свою мать, и нам будет хорошо вместе.
      Она улыбнулась.
      – Я очень много думала о тебе, Майкл. Пожалуйста, давай останемся друзьями. И не расстраивайся.
      Она представила, как он выходит из дома ночью и бредет по улице, зализывая свои раны. Иден хотела попросить его не распространяться об этом никому, но отбросила эти мысли, так как это было не совсем тактично.
      – Мне нужно тебя видеть, – сказал он. – Я чувствую, что ты становишься другим человеком.
      – Я становлюсь не другим человеком, а самой собой. – Она положила телефонную трубку, а в ушах еще звучал вопрос Майкла: «Насколько это серьезно?» В их отношениях с Беном была куча невозможных вещей, и во многих из них она не могла разобраться.
 
      Однажды днем Иден впустила Бена в комнату своей матери, чтобы он напечатал рекомендацию бывшему студенту. Она уселась на кровать и стала смотреть, как он нажимал на клавиши. На нем был серый в белую полоску хлопковый свитер, и его волосы были еще влажными после душа. Бен выглядел прекрасно. Иден была уверена в том, что хотела ему сказать.
      – Бен?
      Он нажал клавишу и повернулся к ней.
      – Я хочу снова принимать таблетки.
      Она смотрела на его лицо, пока до него доходил смысл ее слов.
      – Какой смысл? – спросил он. – Это все равно не будет действовать первую пару недель, а ты ведь не останешься здесь надолго.
      – Может быть, я не уеду в конце лета. Некоторое время он выглядел озадаченным.
      – Иден, тебе действительно нужно продумать свои действия. Ты говорила, что была с Майклом Кэри для того, чтобы ни к кому не привязываться. Ты говорила, что тебе нужно защитить свою репутацию. Но я, наверняка, самый неподходящий человек в мире для того, чтобы ты со мной имела отношения, и ты это знаешь. Не так ли?
      – А кто знает, чем я тут занимаюсь с тех пор как сюда переехала?
      Он встал, подошел к кровати и положил руки ей на плечи.
      – Я не буду с тобой спорить, потому что тоже не хочу с тобой расставаться. Он залез в карман джинсов и достал оттуда запечатанный презерватив. – Будет лучше, если мы им воспользуемся.
      – Ты всегда его носишь с собой?
      – Мне нравится быть готовым ко всему. – Он наклонился, чтобы поцеловать Иден, но она его отстранила.
      – Мы не можем заниматься тут любовью. Кайл и Лу находятся внизу. – Она вспомнила, как причиняла им боль, приглашая парней в свою спальню. Если бы они занимались этим на скрипучей кровати, то наверняка бы разбудили Кайла и Лу. Что ж, придется на полу. Бен тихонько подошел к двери и прикрыл ее.
      – Мы должны вести себя очень тихо, – сказала она.
      – Как снежинки – прошептал он, и начал расстегивать ее пояс.
 
      За завтраком Иден попросила у Кайла дневник.
      – Ну, пожалуйста, дай мне его. Я застряла в сценарии потому, что не знаю, как Мэтт заставит Кэйт в конце концов сдаться. – Кайл отнес тарелку в раковину и остановился напротив кресла Лу, мягко положив руку на плечо жены, и Лу сжала ее.
      – Куда ты так спешишь? – спросил он у Иден.
      – Я очень увлечена. Ну, дайте мне еще немного почитать, пожалуйста.
      Он покачал головой.
      – Извини, дорогая. Скоро все закончится. Не торопись. – Его слова потрясли ее. Это была не игра, а настоящая жизнь, которая жила внутри ее компьютера, и она скоро закончится.
      – Извини меня, по-моему, писать сценарий—это не для меня. Я нервничаю из-за того, что не знаю, куда его потом отправить.
      – Ты всегда была хорошим писателем, – сказала Лу. – Даже в детстве.
      – Я ничего не писала в детстве.
      – Ты писала сочинения в школе и всегда получала отличные оценки.
      Иден засмеялась.
      – Ты хорошо помнишь о моей учебе.
      Лу вопросительно посмотрела на Кайла, который кивнул ей в ответ.
      – Пойдем в спальню, дорогая, – сказала Лу и направилась вниз, за ней последовали Иден и Кайл.
      Кайл зашел в чуланчик в спальне и вскоре вернулся, неся пыльную коробку.
      – Я ничего не выкидываю, – сказала Лу после того, как перебралась с кресла на кровать. Иден села рядом, а Кайл положил коробку ей на колени. Она открыла крышку, и первое, что увидела, был пожелтевший листок: «Недостатки и достоинства государственных абортов» Иден С. Райли, 7 января 1970 года.
      – О, Боже, – улыбнулась Иден. – Я забыла, что когда-то это писала. – Она порылась в бумагах… История, математика, доклады. Кайл сохранил все. И действительно, все отметки были отличными, кроме одной тройки за последний класс.
      – Не могу поверить, что вы сохранили весь этот хлам, – сказала она. На дне Иден нашла кучу докладов, сложенных вместе и перевязанных ленточкой, которая порвалась, как только она ее сняла. Одни четверки и пятерки до последнего года. В том году она даже отстала по некоторым предметам, и нашла в коробке соответствующие замечания учителей.
      – Иден нужно понять, что ее поступление в драматический клуб мешает учебе, – прочитала она вслух, наморщив носик.
      – Теперь они могут взять свои слова обратно, – заметила Лу.
      – Мне нравилось читать твои сочинения потому, что только так мы могли узнать, о чем ты думала, – сказал Кайл. – Ты ведь никогда нам много не рассказывала.
      – Я не часто доставляла вам радость, – тихо промолвила она.
      Кайл усмехнулся:
      – А что бы на твоем месте сделал любой другой подросток?
      – Я вас проверяла. Я хотела посмотреть, насколько безобразным должно быть мое поведение, чтобы вы избавились от меня. Я всегда боялась быть брошенной.
      Лу уставилась на нее.
      – Что тебя заставило так думать о нас?
      – Ничего. Но все вокруг меня либо умирали, либо отворачивались от меня. Я думала, что это случайно, пока это не случилось с вами.
      – Мы хотели бы тебя как-нибудь успокоить, – сказала Лу.
      – Вы сделали все, что смогли. Вы пожертвовали собой ради меня. Иногда я кажусь неблагодарной, но в глубине души я всегда вам признательна. – Она положила доклады обратно в коробку и взглянула на тетю. – Я чувствую, что украла у вас все эти годы, а взамен ничего не дала.
      – Никогда так не думай, – сказал Кайл. Иден сняла коробку с коленей, положила ее на кровать и встала.
      – Хорошо. Надеюсь, что Кэсси скажет мне, как она меня ценит, до тех пор, когда ей будет тридцать шесть лет.
 
      В июле все четверо поехали в Нью-Йорк на несколько дней раньше, чем задумали. Путешествие сопровождалось жарким спором, в котором Иден убедила Бена разрешить ей самой заплатить за билеты и гостиницу. Деньги были их самой большой проблемой, и она очень осторожно затрагивала эту тему.
      Им дали комнаты с окнами, выходящими на центр Шератон. Все вместе они любовались фейерверком с балкончика, нависавшего над Ист Ривер, потом сходили в музей современного искусства, посмотрели два представления на Бродвее. Стоя в очереди, они играли в игровые автоматы – Бен, Лу и Кайл неплохо научились играть в «Привидение», «Ботичелли» и «Двадцать вопросов». Все трое ошеломляли Иден своей быстрой реакцией и прекрасной ориентацией.
      Поездка была веселой, но Иден никак не могла избавиться от чувства страха. В любой точке города она думала о том, как далеко она находится от перекрестка 23-й с Парком. Даже на семнадцатом этаже гостиницы он притягивал ее, хотя вид закрывали небоскребы. Она ясно чувствовала этот перекресток. Ей было интересно, изменился ли он? Освещают ли его до сих пор уличные фонари? Много ли аварий произошло на нем с тех пор?
      В последнюю ночь они все вместе пошли пообедать в маленький итальянский ресторанчик в пригороде, неподалеку от того места, где она жила с Кайлом и Лу в детстве. Они весь день проходили по магазинам, поэтому, сидя в ресторанчике за столом с красно-белой в клеточку скатертью, они почувствовали, что очень устали и здорово проголодались. Иден и Лу заказали ужин и пошли в туалет, который оказался грязным и узким.
      – Я не могу здесь проехать, – сказала Лу. – Мне нужна твоя помощь.
      Иден довела Лу до туалета, где помогла снять ей брюки. Ее руки дрожали от напряжения, когда она помогала. Потом она вышла и закрыла дверь.
      – А что ты делаешь, когда оказываешься в такой ситуации и никого нет поблизости, чтобы тебе помочь? – спросила Иден.
      – Кайл идет со мной. Мы сперва ждем, когда выйдут все женщины, и просим не входить подошедших. Но большинство людей очень понятливы и тактичны.
      Иден закрыла глаза и села на корточки. В глазах у нее стоял перекресток. Могла ли Лу проехать по нему и ничего не вспомнить?
      – Я закончила, дорогая.
      Когда она помогла Лу сесть обратно в кресло и повернула его к умывальнику, в комнату вошла женщина. Иден улыбнулась незнакомке, когда та ждала пока Лу помоет руки. Женщина стояла без движения напротив закрытой двери в ванную, и Иден подумала, что она ждет, пока они выйдут. Она наблюдала за ней краешком глаза. Ее сальные, непричесанные волосы спускались до подбородка. Когда-то белый свитер стал грязно-серым и с большим пятном горчичного цвета на рукаве. На ее толстых ногах были натянуты колготки телесного цвета. В том, что она стояла неподвижно, не говоря ни слова, было что-то необычное. Какие-то непонятные чувства заставили сердце Иден биться быстрее.
      – Извините нас, – промолвила Иден, вцепившись за ручки кресла.
      – Вы отсюда не выйдете, пока не отдадите мне свои кошельки, – процедила женщина. Взгляд ее больших коричневых глаз прямо-таки пронизывал их.
      – Нам надо вернуться за наши столики. Я уверена, что наши мужья уже начали волноваться.
      Женщина медленно опустила руку в карман и вытащила оттуда нож с пластмассовой ручкой. Он выглядел легким, и его заточенное лезвие зловеще заблестело.
      Лу фыркнула и открыла свой кошелек.
      – Сколько тебе нужно?
      – Весь кошелек, – ощерилась женщина, показывая кривые, прокуренные зубы. – Давай его сюда.
      Иден подумала о содержимом собственного кошелька: кредитные карточки, водительское удостоверение, ключи, чеки. Все эти вещи она не хотела терять, они удостоверяли ее личность. Воровка думает, что ее кошелек набит деньгами, а он просто распух от фотографий, на которых была изображена Кэсси, начиная с роддома. Свет от умывальника отразился на лезвии ножа и она кинула ей свой кошелек.
      – Деньги, вот и все, что вы от меня получите, – сказала Лу. Ее голос был тверд, однако, когда она открывала бумажник, Иден увидела, что ее руки трясутся. Через несколько секунд она вынула оттуда три банкноты и протянула их женщине, которая взяла их.
      – Почему бы тебе не вернуть этой молодой леди кошелек, дорогая, – сказала Лу. – Возьми деньги, но отдай ей все остальное. Я уверена, что у нее там семейные фотографии, которые тебе не нужны.
      – Да, ты права Лу. – Иден положила свою руку на ее плечо. – Отпустите нас, пожалуйста.
      – Стоять! – Воровка угрожающе подняла ножик. Иден отодвинулась и отвела кресло назад настолько далеко, насколько смогла.
      После этого женщина развернулась, распахнула дверь и выбежала в зал.
      Внезапно рассерженная Иден тоже выбежала из комнатки. Она устремилась за женщиной, бегущей по длинному, грязному коридору, который вел к черному выходу из ресторана.
      – Эта женщина украла мой кошелек, – закричала Иден. Несколько рабочих выглянули из кухни, но их позвал назад начальник. Иден слышала, как они смеются, видела их улыбки. Должно быть у них был скучный день. Она вернулась в комнату отдыха и заметила, что Лу конвульсивно вздрагивает.
      – Мне немного не по себе, – сказала Лу. Иден намочила полотенце и положила его сзади на ее шею. Сразу после этого в комнатку ворвался Бен.
      – Что случилось? С вами все в порядке?
      Иден рассказала ему все, что произошло, и Бен ушел звонить в полицию. Она уселась на корточки напротив кресла Лу. Лицо ее тети посерело, а вспотевшие руки похолодели.
      – Опусти голову, Лу, – попросила Иден.
      Та послушалась, и Иден обняла ее, прижавшись ко лбу Лу.
      – Ты такая храбрая, – прошептала она.
      – Я всего лишь старая, глупая женщина. Пойдем отсюда. Здесь мне не хватает воздуха.
      Двое полицейских встретили их снаружи, и один из них, улыбаясь, вернул Иден кошелек. Она выписала им чек на двести долларов, в то время, как Кайл выкатил кресло и сел рядом с Лу.
      – Так это же Иден Райли! – воскликнул один из официантов, всматриваясь в лицо Иден.
      – Ш-ш…! – поднесла она палец к губам. – Это будет наш секрет, хорошо?
      Официанты ушли, покачивая головами и постоянно оглядываясь, и Иден повернулась к Лу. Вдалеке она услышала сирену, звук которой становился все громче, и поняла, что кто-то вызвал скорую: «О, нет!» Лу тоже его услышала и испуганно взглянула на Кайла, сжав его руку.
      – Со мной все хорошо, – сказала она. – Скажи, чтобы меня оставили в покое. – Сирена смолкла, когда скорая остановилась у ресторана. У Иден самой закружилась голова. Ее тошнило. Тусклый свет грязного холла, шум из кухни и расспросы полицейских добили ее. Двое медиков в халатах – молодой парень и девушка подошли к ним.
      – Нам не нужна ваша помощь, – сказала Лу, пытаясь избавиться от них. – Ложная тревога.
      Но на эти слова никто не обратил внимания. Девушка надела на ее руку измеритель давления и взяла ее за другую, считая пульс, а потом попросила напарника принести носилки.
      – Ей нужно поехать в больницу на обследование, – сказала она Кайлу.
      – Я себя прекрасно чувствую, – настаивала Лу, хотя она до сих пор была бледна, а ее взгляд был стеклянным и немного диким.
      – Я поеду с тобой, – утешил ее Кайл. Лу сжала свитер в руках.
      – Нет, пожалуйста, Кайл. Я не хочу в больницу. Пожалуйста, только не в скорую.
      – Хорошо, любимая. – Кайл сжал ей руку и взглянул на девушку. – Не надо скорую. Я отвезу ее в отель на такси. С ней все будет в порядке.
      – Вы будете отвечать? – спросил врач.
      – Да, – ответил Кайл.
      – Мы вас подвезем, – предложили полицейские. Иден облокотилась о стену и смотрела, как Кайл вывозит Лу на открытый воздух. Бен обнял ее.
      – Пойдем, – сказал он. – Они уже давно накрыли на стол.
      – Я не смогу ничего есть. Не могли бы мы сразу вернуться в гостиницу?
      – Это тебя действительно потрясло?
      – Извини меня, – ответила Иден. – Но я и вправду хочу уехать. – Как только они вышли, Бен обнял ее за талию.
      – Я уверен, что с Лу все будет хорошо. Я думаю, ей нужен хороший отдых…
      – Иден Райли!
      Она быстро обернулась и увидела человека, появившегося неизвестно откуда и сфотографировавшего их.
      – Спасибо! – прокричал он, убегая по улице. Иден даже не успела рассмотреть его лицо.
      – Черт! – воскликнула она.
      – Что это было? – спросил Бен.
      – Не знаю. Мне кажется, что мы это узнаем, как только эту фотографию напечатают.
 
      Вскрик и скрежет металла разбудили Иден. Она вскочила с постели, и крик застрял у нее в горле. Бен сел и обнял ее.
      – Все хорошо, – успокоил он. – Ты здесь, рядом со мной.
      – Это было настолько реально, – сказала она, закрыв лицо руками.
      – Это был тот же сон, что снился в моей комнате? Она кивнула.
      – Кошмары вроде бы прошли. Но сейчас они снова вернулись, потому что я приехала сюда в Нью-Йорк с Кайлом и Лу. – Она выглянула в окно и снова вспомнила электрический свет на перекрестке 23-й и Парка. – Это случилось с Лу, на моих глазах, как в замедленной съемке. Я чувствовала себя тогда такой беспомощной.
      – Почему ты говоришь, что это случилось с Лу, разве тебя там не было?
      Иден захотела рассказать ему правду.
      – Я не была с ней вместе, однако все видела. Это было так отвратительно.
      – Но мне сказали, что вы были вместе в машине. Она отрицательно покачала головой. Бен молча накрыл ее руку своей и сказал:
      – Может быть будет лучше, если ты мне все расскажешь.
      – Я не могу.
      – Но так ведь нечестно, ты знаешь все обо мне.
      – Да, но у тебя чистая совесть, а я виновата.
      – В чем?
      Она не ответила.
      – Что бы это ни было, это произошло очень давно.
      – Если я тебе расскажу, ты не сможешь относиться ко мне так, как раньше.
      – Что бы ты ни сделала в восемнадцать лет, никто не сможет изменить моего отношения к тебе.
      – Мне тогда было девятнадцать. Он улыбнулся.
      – О! Действительно, большая разница!
      Иден еще никому не рассказывала, даже Уэйну о том, что случилось той ночью, но ей захотелось рассказать об этом Бену. Придется снова все вспомнить и объяснить ему все случившееся, иначе он увидит в этом поступке одну лишь плохую сторону. Сев рядом с Беном и обняв его, она начала свой рассказ.
      – Когда я была маленькой, то жила лишь только для того, чтобы побыть с Кайлом и Лу, когда они приходили в гости. Они значили для меня больше, чем моя жизнь. Одевались они не так, как остальные, да и разговор и поступки у них сильно отличались. Вели они себя тоже по-особенному. Навещали они меня лишь дважды в год, потому я ждала их все время с нетерпением. Иногда они присылали мне подарки. – Иден рассказала про большую лошадку, которую они ей подарили. Она была раскрашена, как на карусели. Их доброе отношение вызывало в ней настоящую привязанность к ним, которая увеличилась еще больше после смерти ее матери. – Самые лучшие воспоминания остались у меня о том времени, когда мне было восемь лет. Кайл и Лу приехали в Штаты и взяли меня с собой на выходные в Вашингтон. Они сводили меня в зоопарк, в музей Истории и Кукольный театр.
      Я представила, что они могут взять меня насовсем, и мне не пришлось бы возвращаться в Линч Холлоу к Сюзанне и дедушке. В гостинице у нас был просторный номер с большими кроватями. Последней ночью, думая, что я сплю, они говорили обо мне, про то, какой несчастной я выгляжу, и я подумала: «О, Боже! Они, наверное, меня ненавидят». На следующий день я пыталась выглядеть счастливой и довольной – я так хотела остаться с ними, но, конечно, этого не случилось. – Она приостановилась. – Я сейчас расплачусь.
      Бен провел тыльной стороной ладони по ее руке.
      – Тебе пришлось многое пережить. Иден продолжала после небольшой паузы.
      – Когда я очутилась в приюте, то полностью отдалась на волю судьбы. Но, когда Кайл и Лу отыскали, где я нахожусь, то взяли меня с собой.
      – Ты, наверное, была очень счастлива?
      – Я боялась быть счастливой. Я думала, что это долго не продлится, что они скоро отправят меня обратно. Сейчас я понимаю, что они так не думали, но тогда мне никак не удавалось полностью расслабиться. Я была послушным ребенком до выпускного класса, вот тогда-то я и набралась смелости вступить в клуб Драмы. Я очутилась в своей стихии и меня уже больше ничего не волновало. Познакомилась со многими людьми, и у меня появились друзья. В нашем клубе было несколько раскованных парней. Они курили травку и баловались наркотиками. Мне они очень понравились. Тогда ничего не стоило меня соблазнить, потому что я умирала от недостатка любви и заботы. Я спала с кем попало. Кайл знал, что происходит. Когда ребята приходили за мной домой, то были с Кайлом очень вежливыми, хотя он видел их насквозь, – усмехнувшись сказала она. – После того, как прочла дневник, я знаю, почему. Он когда-то тоже был таким. Мне стало наплевать на учебу и, в конце концов, Кайл сказал мне, что если я еще хочу жить в этом доме, то не должна встречаться с ними. И тогда я начала изворачиваться, постоянно врать. А потом забеременела.
      – О, нет! – воскликнул Бен.
      – Я даже не знала, чей это был ребенок, но рассказала об этом наиболее понравившемуся мне кандидату – его звали Текс. И он мне посоветовал сделать аборт. Но я не хотела убивать своего ребенка. – Иден прижала руки к животу. – Однако я не видела другого выхода. Я чувствовала, что бросаю своего ребенка, то, чего сама раньше больше всего боялась, – ее глаза наполнились слезами. – Кайл и Лу об этом ничего не знали.
      – Я думаю, они бы тебя поняли. Не было смысла скрывать это от них.
      – О, боже! Мы тогда об этом совсем не беспокоились. Я была последней шлюхой. Ругалась с ними, говорила, что ненавижу их. Я хотела сделать им больно до того, как они сделают больно мне. После окончания школы поступила в Университет и жила дома, хотя еще встречалась с Тексом. Он был очень хорошим психологом, – она вспомнила, как быстро он сумел заставить ее влюбиться в себя. – У него были длинные белые волосы, и он ездил на большом черном «Харлее». Однажды Текс спросил меня, не хочу ли я уехать с ним в Калифорнию. О! Калифорния была моей мечтой. Я хотела стать кинозвездой и понимала, что для осуществления мечты мне нужно было, как минимум, находиться в Калифорнии. И я сказала «да». Кайл и Лу не знали, что я встречаюсь с Тексом, но я его видела каждый день и, к тому же, сделала аборт. Когда Кайла не было в городе… – она задрожала и Бен накрыл ее одеялом. – Я взяла с собой зубную щетку и запасную одежду. Дождалась, когда Лу заснет, позвонила Тексу и сказала, чтобы он меня забрал. Я оставила Лу записку, где написала, что уезжаю в Калифорнию с Тексом и позвоню им, когда доберусь. Записку положила на кухонный стол, но, наверное, Лу слышала, как я уходила. Она прочитала записку и прямо в пижаме села в свою машину, чтобы догнать нас.
      – О, господи! – воскликнул Бен. Теперь он примерно знал, что случилось на самом деле.
      Иден повернулась на спину и уставилась в потолок.
      – Лу догнала нас на первом же светофоре. Она просигналила и стала вылезать из машины, но Текс завел мотоцикл, и ей пришлось вернуться обратно и продолжать погоню. Мне тогда казалось, что Лу сошла с ума от злости, и что она гонится за мной для того, чтобы убить. Я даже не могла подумать, что она за меня волновалась, пыталась спасти меня от огромной ошибки, которая могла бы поломать мне всю жизнь. Текс смеялся, мчась все быстрее и быстрее, срезая углы, но Лу не отставала. Сперва я тоже хотела сбежать от нее, но потом испугалась и стала беспокоиться за тетю. Мы ведь ехали на большой скорости. Потом позади себя мы услышали грохот. Текс остановил мотоцикл и спрыгнул на землю. Звук ломающегося металла еще до сих пор звучит у меня в ушах. Иногда я представляю себе, как машина Лу и большой, черный фургон сталкиваются на перекрестке. Лу закричала. Текс сказал: «Давай убираться отсюда», – но я сказала: «Нет». И он уехал без меня. Я подбежала к машине. Парень в фургоне был мертв, но тогда я об этом не знала, даже не заметила его. Лишь бы добраться до Лу. Открыв дверь, я стала вытаскивать ее, однако, ее ноги застряли. Металлический обломок пронзил ее ногу. Вся ее одежда была залита кровью. Лу открыла глаза и стала просить о помощи.
      Иден остановилась, почувствовав себя плохо, как в ресторане. Она с трудом проглотила таблетку. Бен сидел так тихо, что она даже не слышала его дыхания.
      – Вскоре приехала полиция и скорая помощь. Завыли сирены. Вторая машина загорелась, и поэтому полицейским пришлось вытаскивать Лу с обломком в ноге, который пришлось обрезать прямо в машине.
      Она закрыла лицо руками.
      Никогда не забуду, как она кричала. Меня вырвало и полицейские подумали, что я тоже была с ней в машине. Мы им так и сказали. Им и Кайлу.
      – Почему вы не сказали ему правду?
      – Я ехала в скорой помощи вместе с Лу и думала, что скажет Кайл, если узнает, что причиной всему послужило мое бегство с Тексом? Взяв руку Лу, я все время повторяла: «Не говори ничего Кайлу, пожалуйста». Это был самый эгоистичный поступок в моей жизни. И она оставила все в секрете, рассказав ему, что мы были в машине вместе, когда ехали в магазин. Нам пришлось притворно удивляться, как это я осталась цела. Когда Лу выписали из больницы, для меня начался кошмар. Я не могла смотреть, как она страдает, зная, что это – моя вина. Не в состоянии выдержать все эти душевные муки, я уехала в Калифорнию, не оставив даже записки. Я даже не попрощалась с ними.
      Вдалеке было слышно, как ехали машины, гудки, скрип тормозов. Она хотела, чтобы Бен что-нибудь сказал. Иден положила ему руки на грудь:
      – Бен?
      Он сжал ее руку и положил ее обратно.
      – Мне нужно встать, – он поднялся, и холодный ветерок пробежал по коже, когда опустилось одеяло. Он спокойно натянул джинсы, застегнул молнию и пуговицу. После этого он сел в кресло рядом с окном. Лунный свет падал ему на голую грудь.
      Иден села на кровать, обняв колени.
      – О чем ты думаешь? – спросила она.
      – Я до сих пор ошеломлен.
      – Да, это грязная история.
      – Лу тебя очень любила.
      – А я ей отплатила тем, что избегала ее, пряталась от них обоих. Я вышла замуж за Уэйна практически на следующий день после нашего знакомства. Чувствовала себя с ним в полной безопасности, как будто у меня был дом, и мне не надо было возвращаться к Кайлу и Лу. Я думала, что не буду чувствовать себя одинокой, когда их навещу. Однако, за многие годы в первый раз я почувствовала себя одинокой с ними, когда приехала к ним.
      Бен скрестил руки на груди и уставился на угол кровати. Минуты проходили в молчании, Иден чувствовала, что и так уже много сказала ему.
      – Ты идешь ко мне? – спросила она.
      Он взглянул на нее, и ей стало жаль, что не сможет из-за темноты увидеть выражение его лица.
      – Не представляю себе, насколько было трудно Лу держать все в секрете от Кайла все эти годы. В их отношениях опору составляет честность и открытость по отношению друг к другу.
      – Я знаю.
      – Было бы хорошим подарком для Лу, если бы ты рассказала Кайлу всю правду.
      – Бен, я не смогу. Это было так давно. Я попытаюсь возместить им все сейчас, но прошлого не вернуть.
      Он отвернулся к окну, а она снова легла и натянула на себя одеяло, закрыв глаза и надеясь, что он не будет сидеть всю ночь в кресле.
 
      Иден проснулась от яркого солнечного света. Повернувшись, она увидела Бена, спящего рядом. Его лоб был покрыт морщинами. Она почувствовала себя беззащитной при свете дня. Лучше бы она ему ничего не рассказывала и, как Лу, сохранила бы все это в тайне. Теперь Бен все знает. Она почувствовала себя коварной, неблагодарной эгоисткой.
      Иден захотела очутиться в Санта-Монике, в своем домике около океана и выбросить все из головы. Если бы у нее был сценарий, присланный Ниной, она с удовольствием бы его почитала. Встав с постели, она направилась в душ. Ее голова была вся в шампуне, когда вошел Бен и обнял ее.
      – Я проснулся, когда ты вставала с постели, – сказал он и положил ее голову к себе на плечо.
      Она была рада, что он не видит ее лица и не стала бороться с подступившими слезами.
      – Ты говорил, что ничто не изменится в твоих чувствах ко мне, – произнесла она. – Но ведь изменилось, правда?
      – Да, изменилось, – ответил он. – Это заставило полюбить тебя еще больше. Теперь я знаю, что ты нуждаешься во мне, как и я в тебе.

       3 октября 1952 г.
      Когда я вернулась домой, Сюзанна сказала мне, что в холле меня ожидает гость. Я спустилась вниз, где Кайл разговаривал с молодым человеком, которого я раньше никогда не видела. Они оба замолчали, когда я вошла.
      – А, вот и она, – воскликнул Кайл. – Сет, это моя сестра, Кэтрин Свифт. А это – Сет Галахер из Вэйверли Букс. Его послали сюда сделать несколько рекламных снимков.
      Что-то произошло со мной, когда я взглянула на Сета Галахера. Его взгляд поразил меня. Я сразу поняла, почему Мэтт и я так и не смогли полюбить друг друга. Это чувство должно возникнуть сразу, а к Мэтту я до сих пор не чувствую ничего, кроме дружбы.
      Сет был примерно того же роста и телосложения, что и Кайл. По существу, он очень был похож на Кайла – та же ослепительная улыбка, тот же пытливый взгляд из-под бровей. Однако, волосы его были потемнее, а глаза – ярко-зеленого цвета. Он очень удивился, когда увидел меня. На мне был фланелевый костюм и плащ, а волосы были спрятаны под старой шляпой отца. Я протянула ему руку, и он пожал ее.
      – Это вы, Кэтрин Свифт? – спросил он.
      – И никто другой, – ответила я.
      Он рассмеялся заразительным смехом, что вызвало улыбки у меня и у Кайла.
      – Я ожидал увидеть какую-нибудь… ну… не знаю кого, – Сет Галахер никак не мог выразить свою мысль. – Я ожидал увидеть женщину. Знаете, Кэтрин Свифт звучит, как имя настоящей женщины.
      Кайл рассмеялся и подошел ко мне.
      – Она и есть настоящая женщина, – сказал он и снял с меня шляпу, отчего мои волосы рассыпались по плечам. Сперва мне не понравилось, что это он сделал, показывая меня, как лошадь на аукционе. Сет от неожиданности раскрыл рот, и я почувствовала, как хорошо быть женщиной. Он уставился на мои волосы.
      – Интересно, все остальное у тебя такое же красивое? – спросил он.
      – Да, – дерзко ответила я.
      И вдруг захотела, чтобы этот человек положил конец моим долгим и скучным годам. Мне до смерти надоело быть девственницей. Кайл выглядел очень удивленным и забавно стоял со скрещенными на груди руками.
      – Сет остановился в гостинице в Колбруке, – сказал он. – Сегодня он пришел с тобой познакомиться, а завтра хочет тебя сфотографировать.
      – Почему бы вам не остаться на обед? – спросила я, и Сет отпустил руку, протянутую для прощания.
      Когда мы играли в монополию, а также за обеденным столом, я чувствовала себя развратницей.
      Сет был очень красивым, а голос его был живым и звонким, хотя и с акцентом янки, и мы с Кайлом все время передразнивали его. Он не обижался и тоже подтрунивал над нами, особенно надо мной.
      Я хотела его внимания, как еще никогда в жизни ничего не хотела, и он не обманул моих ожиданий. Сет не сводил с меня глаз. Я чувствовала на себе его взгляд, чем бы ни занималась. Я стала жалеть, что на мне старый, грязный плащ.
      Сету было двадцать шесть лет. Родился он в Филадельфии, но последние годы жил в Нью-Йорке и был влюблен в этот город, который я, наверное, так и не пойму за всю свою жизнь. Но мне было на это наплевать. Я все время думала о нем.
      Перед тем как ложиться спать, Кайл заглянул в мою комнату. «По-моему, этот парень будет мечтать о тебе всю ночь», – заметил он.
      Я ответила, что это не его дело и выгнала из комнаты.
      Завтра я опять увижу Сета! Хорошо, что Мэтт решил поехать в город на эти выходные, а ведь он мог, как лунатик, слоняться вокруг дома.
      Как мне было приятно дразнить Сета! Сет Галахер, мне нравилось это имя, нравились его зеленые глаза. И я почувствовала себя влюбленной дурочкой.
 
       4 октября 1952 г.
      Сегодня я зачесала волосы назад и, так как было тепло, надела любимые шорты и белую майку. Когда пришел Сет с фотоаппаратом и треножником, он подарил мне букет ярко-красных роз. Потрясенная, я поставила их в воду. Они были такие красивые и такие красные!
      – Это единственный цвет, который я выбрал для тебя, – сказал он.
      Сет хотел снять меня за рабочим столом, но я всегда писала в своей пещере или в спальне. Я не хотела вести его в свою комнату, поскольку Сюзанна была дома. Однако у меня не было желания показывать свою пещеру. Я предложила заброшенную шахту. Мы весело провели время, пока он меня фотографировал. Сет был уверен в себе, и я расслабилась.
      На обратном пути через лес он взял мою руку.
      – Кэт, – сказал он. – Ты пойдешь гулять со мной сегодня вечером?
      Мне так хотелось сказать «да», но выйти из дома… Я прекрасно знала, что случится, если я выйду из дома – у меня начнется приступ, и я буду выглядеть последней дурой.
      – Может быть, мы останемся здесь и опять сыграем в монополию?
      – Нет, я хочу пригласить тебя на ужин и потанцевать с тобой. Сегодня вечером в отеле Колбрук будет выступать одна известная группа.
      Я согласилась с условием, что с нами пойдет Кайл, и мы договорились о встрече. Кайл вроде бы ни с кем не встречался, и поэтому я была не уверена в том, что он согласится, но он согласился. Он очень обрадовался тому, что я наконец кем-то заинтересовалась. Он не мог в это поверить, впрочем, как и я.
      – Я хочу сегодня вечером выглядеть сексуальной, – сказал я ему.
      – Ты единственная женщина в долине Шенандоа, которая выглядит сексуальной в плаще, – сказал он. Мы были в моей комнате, и он открыл мой шкафчик и покачал головой. – У тебя даже нет своего платья.
      Внезапно мне захотелось надеть платье, сбрить волосы с ног и надеть колготки.
      Сюзанна потратила целый вечер на то, чтобы я выглядела потрясающей в ее платье. Она была тихим человеком и всегда держалась от меня на расстоянии, но в этот день Сюзанна была со мной каждую минуту, помогая мне готовиться к сегодняшнему вечеру. Я даже взяла у нее чулки и пояс к ним, а также открытый корсет, который стягивал фигуру и затруднял дыхание. Платье было замечательное, оно облегало тело, делая его привлекательным. У него были длинные кружевные рукава, а вырез спереди открывал грудь.
      – Оно на тебе даже лучше смотрится, чем на мне, – сказала Сюзанна. – Ты будешь в нем просто неотразима.
      Когда я полностью оделась, то очень удивилась, увидев свое отражение в зеркале, из которого на меня смотрела прекрасная незнакомка. Я одернула низ платья. Моя фигура притягивала своей чувственностью. Ноги были гладкими и выглядели просто великолепно! Сюзанна уложила мои волосы набок, и они заструились золотым водопадом. Она подкрасила мои глаза карандашом, напудрила мне щеки и, несмотря на мои протесты, накрасила мне губы.
      Кайл вошел в комнату. Он также выглядел великолепно в своем сером костюме. Увидев свою сестру, он раскрыл рот от удивления.
      – О, бог мой! – воскликнул он, – даже я не знал, что ты можешь выглядеть так прекрасно. – Он взял мою руку и стал меня осматривать со всех сторон, а потом поправил платье.
      – Кайл! – вскрикнула я, – я целый час потратила на то, чтобы оно сидело на мне хорошо.
      Кайл покачал головой.
      – Ты же не хочешь, чтобы Сет весь вечер глядел на твою грудь и сошел с ума. Не будь такой жестокой, Кэт.
      – Мне страшно, – сказала я. – Я знаю, что потом там произойдет. У меня закружится голова, мне станет трудно дышать, и…
      – Ш-ш… – сказал он. – Этого не случится, если ты об этом не будешь думать. Я буду с тобой, и все будет нормально. Он посмотрел на часы. Мне пора ехать за Бесс. – Кайл обнял меня на прощание. – Я буду в отеле к тому времени, как вы приедете, прекрасная леди.
 
      Сэт заехал за мной в семь. Он был потрясен моим видом и не мог ничего произнести, пока мы не выехали на дорогу.
      – Ты выглядишь настоящей кинозвездой, я горжусь тобой, – сказал он.
      Пока мы ехали в машине, я совсем не нервничала. Это все из-за того, что он мне очень напоминал Кайла. Даже когда мы доехали до отеля, я себя вполне хорошо чувствовала. Кайл ждал нас с очень красивой девушкой, которую звали Бесс Доннер. В ресторане отеля он сел рядом со мной. Я в первый раз почувствовала недостаток воздуха, когда официантка приняла у нас заказ. Мне стало трудно просто сидеть, грудь стала подниматься все чаще и чаще. Я взглянула на Кайла, и он прошептал мне на ухо: «Все будет хорошо, Кэт».
      Бесс сказала, что шептаться неприлично, но я была уверена, что она ревнует. Она была одна из тех ревнивых девушек, которые убеждены в своей красоте. Я никогда раньше не видела ее с Кайлом, и мне было интересно, где он с ней познакомился. У нее были прямые светло-коричневые волосы до подбородка и большие карие глаза. Бесс была стройной и энергичной девушкой, на ней было платье с такими же кружевными рукавами, как и у меня.
      Бесс спросила меня о моем творчестве, и я опять расслабилась, увлекшись разговором. Сет сказал, что я – самый любимый детский писатель в Вейверли Букс. Он рассказал, как они приглашали меня в Нью-Йорк, но я все время отказывалась.
      – Я думал, что в тебе есть что-то необычное, – сказал он.
      – Ну вот, ты с ней и познакомился, – сказала Бесс. – И убедился, что она обыкновенная девушка.
      Сет улыбнулся мне.
      – Не совсем. Наоборот, когда я ее встретил, то понял, что она еще необычней. Кэт очень загадочная девушка. Мне кажется, что она – плод моего воображения и боюсь, что, когда я проснусь, рядом никого не окажется.
      Когда принесли наши заказы, мое состояние ухудшилось, а когда я волнуюсь, то не могу есть. От вида и запаха еды у меня кружится голова.
      – Тебе не нравятся эти блюда? – спросил меня Сет, который сидел напротив. – Ты едва к ним прикоснулась.
      Я переворачивала в тарелке мясо и картошку и гоняла горошек по тарелке, надеясь, что никто не заметит, что ничего из этого в рот ко мне не попадает.
      – Кэт всегда такая, – решил помочь мне Кайл. – У нее творческая натура. Когда она работает над произведением, ее мысли заняты только сюжетом, и она ни на чем не может сконцентрироваться. Особенно это заметно за столом, не так ли дорогая? – Он взглянул на меня, и я кивнула, поддержав его маленькую ложь. – Не удивительно, что она такая стройная.
      Сет уже в какой раз посмотрел на мой живот, и я была благодарна брату.
      – А какую сказку ты теперь придумываешь? – спросила Бесс. Я рассказала им про Дитя Песка, однако мой рассказ был немного сбивчивым, потому что я нервничала, но мне было все равно. В конце концов, я «необычная женщина», к тому же со странным аппетитом. Я всегда могу просто встать и уйти. Заиграла музыка, и Сет пригласил меня потанцевать.
      – Я сейчас не хочу, – сказала я, потому что не могла выйти на танцевальную площадку, зная, что начну нервничать, как только окажусь вдалеке от Кайла. Сет настаивал, и я чуть было не расплакалась к тому времени, как он решил перестать меня упрашивать и пригласил Бесс. Я видела, как он ее обнял и почувствовала, что ревную. Меня начало трясти, а когда это происходит, то мне трудно остановиться.
      – Кайл, – сказала я, – я хочу уйти отсюда. – Я взглянула на него, надеясь, что он спасет меня как-нибудь, спасет от меня самой.
      Он взял мою руку под столом и крепко сжал ее.
      – Расслабься, Кэт, думай о чем-нибудь другом. – Он осмотрел зал. – Ты знаешь, что ты самая красивая девушка, из всех находящихся здесь?
      – Ну, Бесс еще вроде бы ничего. Да, кстати, где ты с ней познакомился?
      Кайл взглянул на танцующую пару, которая кружилась с захватывающей быстротой. Сперва я подумала, что он мне не ответит, но потом он произнес:
      – Бесс – это та девушка, с которой Мэтт познакомился в Люри.
      – Так это та наглая женщина?
      – Ш-ш… – улыбнулся Кайл, – она очень неплохая, Кэт. Пожалуйста, не будь такой злюкой.
      – А почему бы и нет, ты ведь тоже переспал с ней, – сказала я, зная как быстро он вступает в отношения с девушками, и по изменившемуся цвету его лица поняла, что была права.
      – А это, радость моя, не твое дело.
      Теперь я еще больше ревновала к этой женщине. Ее обнимал сейчас человек, которого я хотела, она была случайной любовницей Мэтта и успела даже переспать с моим братом.
      – Следующий танец за мной, – сказал Сэт, когда они вернулись за столик. – И возражения приниматься не будут.
      На танцевальной площадке, когда Сет меня обнял, я чуть не упала в обморок, не столько из-за того, что оказалась так близко к нему, сколько из-за того, что боялась, что меня вырвет прямо ему на рубашку.
      – Можешь наступать мне на ноги, я не буду на тебя сердиться, – сказал он весело. – Все, что я хочу, это увести тебя от Кайла и Бесс.
      Я едва слышала что-либо из того, что говорил Сет в то время, как он кружил меня, все дальше и дальше отдаляясь от двери и Кайла.
      – Кэт, сказал он, – ты вся дрожишь. Тебе холодно? – Он прижал меня еще крепче, так, что я чуть не задохнулась и забилась, как животное, чтобы вырваться из его рук.
      – Извини меня, – попросила я и побежала к нашему столику, расталкивая толпу.
      – Нам нужно уехать, – сказала я Кайлу.
      Бесс поднялась и опустила свою руку на мое плечо. Она взглянула на Сета, который пытался прорваться сквозь толпу, стараясь никому не помешать.
      – Он тебе что-нибудь сделал? – тихонько спросила она:
      – Нет, – я начала плакать, беспомощно глядя на своего брата. – Кайл, – сказала я. Он снял пальто со спинки моего кресла и накинул его мне на плечи.
      – Что я такого сделал? – спросил Сет, когда подошел к столику.
      – Отведи ее на улицу, – попросил Кайл у Сета. – Там ей сразу станет лучше, а я тем временем расплачусь.
      Люди за столиками стали на нас оглядываться.
      – Расскажи ему правду, Кэт, – обратился он ко мне. На улице, как и говорил Кайл, мне сразу стало лучше. Я уткнулась в плечо Сета и он стал расспрашивать меня, что со мной произошло.
      – Что имел в виду твой брат, когда просил тебя рассказать правду?
      – Давай сядем в машину, – попросила я. Он открыл дверцу, и мы залезли внутрь. Мне было жаль, что я так поступила.
      – Со мной происходит что-то странное, – сказала я, все еще дрожа, и он сжал мои руки. – Это со мной происходит еще с детства. Я всегда начинаю психовать вдалеке от дома. Но я так надеялась, что этим вечером смогу это преодолеть. Я и вправду продержалась дольше, чем думала. Извини меня, пожалуйста, Сет.
      – Так вот почему ты ничего не ела.
      – Да.
      Он улыбнулся, но это была грустная улыбка.
      – Я так надеялся отвезти тебя к себе в Нью-Йорк, показать тебе город.
      – Я могу попробовать, – сказала я, почувствовав себя беспомощной. – Я никогда не встречала кого-нибудь, с кем бы я хотела уехать.
      – А ты психуешь, когда тебя целуют? – спросил он.
      – Нет, – ответила я, и он наклонился, поцеловав меня мягко и нежно.
      – Я не стеклянная, – заметила я. – Ты можешь поцеловать меня по-настоящему.
      И тогда он подарил мне долгий, жаркий поцелуй, а после этого положил голову мне на грудь, зарылся лицом в мое платье, и я почувствовала себя самой счастливой женщиной в мире. Вдруг кто-то постучался к нам в окошко. Я повернулась и увидела лицо Кайла за стеклом. Позади него стояла хихикающая Бесс.
      – Да, Кайл, – сказала я. Еще минуту назад я хотела, чтобы он меня спас, а теперь желала, чтобы он побыстрее ушел.
      – Я скоро отвезу ее домой, братишка, – усмехнулся Сет.
      Когда мы подъехали к Линч Холлоу, Сет сказал:
      – Я здесь останусь еще на одну ночь. Мы еще увидимся?
      – С удовольствием. – Я была очень рада, что между нами не все кончено. Когда мы вышли из машины, он меня еще раз поцеловал, обняв меня за шею.
      – Мы могли бы провести завтрашний вечер в моей комнате в отеле, если ты сможешь, – предложил он.
      Я видела, что он волнуется, говоря это мне, боясь, что я откажусь, и догадалась, что он думает, что я для него недоступна.
      – Я еще девственница, Сет, – сказала я. – И хочу, чтобы ты стал моим первым мужчиной.
      Несколько секунд он смотрел на меня, не произнося ни слова. Затем улыбнулся.
      – Ты самая странная девушка, которую я когда-либо встречал. – Он поцеловал меня еще раз. – Я буду гордиться, если помогу тебе решить эту проблему.
      Я подождала, пока Кайл вернется домой и, когда он вошел в мою комнату пожелать мне спокойной ночи, рассказала ему о нашем плане:
      – Сет и я собираемся заняться завтра ночью любовью в его номере.
      Кайл сердито взглянул на меня:
      – Я не знаю, Кэт. Ты его знаешь всего лишь два дня и…
      – Кайл, не говори мне, что я не должна этого делать. Не расстраивай мои планы. Ты трахаешься со всеми, кого встречаешь.
      – Неправда, и замолчи, пожалуйста.
      – Мне уже двадцать пять лет, и у меня еще никогда никого не было. – Мне очень было жаль, что я раскричалась. – Я думала, что у меня этого никогда не будет. И вот приходит красавец-мужчина в голубом костюме, со своим фотоаппаратом, зелеными глазами и улыбкой, так похожей на твою. В первый раз я захотела кого-нибудь, я бы всю жизнь корила себя, если бы стала ждать, пока не узнаю о нем все, что нужно. Мне наплевать, какой он. Я хочу его сейчас.
      – Хорошо, – сказал Кайл. Его голос был очень спокойным, после того, как я на него накричала. – Но Мэтт этого не переживет.
      – А Мэтту об этом совсем не обязательно знать. Я знаю его уже тысячу лет и никогда не чувствовала к нему того, что почувствовала к Сету.
      – Хорошо, Кэт. Приятных снов. – Кайл вышел из комнаты и я бросила свой дневник в дверь, после того, как он ее закрыл. Я хотела, чтобы он был счастлив за меня. Но он собирался испортить мне все удовольствие.
 
       5 октября 1952 г.
      Я так волнуюсь. Сегодня я долго стояла под душем, моясь самым лучшим мылом Сюзанны. Я считала, что когда буду думать о сегодняшнем вечере, мне станет не по себе, но этого не случилось.
      Кайл извинился. Он вошел ко мне в комнату, присел на кровать и сказал, что очень сожалеет о том, что хотел меня вчера отговорить. А потом он дал мне презерватив «Троян»!
      – Возьми его, – сказал он мне, – это на тот случай, если у Сета ничего не будет. – Потом полез в задний карман и извлек еще один. – Бери два, на всякий случай, – сказал он.
      Поблагодарив его, я положила их на самое дно моей сумочки.
      – Послушай, Кэт, – сказал Кайл. – Ты знаешь, что некоторые люди очень хорошо умеют доставлять удовольствие девушкам. Не знаю, относится ли к ним Сет, но если да, то прошу тебя рассказать мне потом, как он это сделал.
      Я кивнула и вспомнила, что когда он был пьяным однажды ночью, я показала ему фотографию обнаженной девушки, и он сильно возбудился.
      – Все будет нормально, – я уже начала стесняться.
      – В первый раз это может быть больно.
      – Знаю, Кайл. Я тоже про это читала.
      – Я тебя наверное совсем смутил, – сказал он, улыбнувшись.
      – Ага, пристал, как банный лист, – ответила я, но все-таки улыбнулась. Ведь я так люблю Кайла. Мне было бы очень жаль, если бы он за меня стал волноваться. Он сказал, что будет сидеть сегодня ночью в парке перед отелем, в случае, если он мне понадобится, даже если я уверена, что все будет хорошо. Он добавил, что возьмет с собой свою любимую книгу и что может ее почитать около отеля так же, как если бы читал ее дома.
 
       6 октября 1952 г.
      Я сижу в своей комнате. Уже полдень, но Кайл еще спит. Он заснул в другой кровати, на которой никогда не спал. Наконец-то он заснул, в первый раз за последние два дня, и я так рада видеть выражение умиротворенности на его лице, что чуть было не расплакалась.
      Бедный брат. Сегодня ночью его жизнь сильно изменилась, в то время, как моя осталась прежней. Я осталась такой же девственницей, как и была.
      Сет забрал меня в семь, и мы поехали прямо в отель. Я снова надела чулки и шерстяной свитер.
      – Я думал о тебе прошлой ночью, – сказал он. – О том, как ты убежала из ресторана, и о тех вещах, которые ты мне рассказала.
      – Извини, если я тебя расстроила.
      – Да нет, дело не в этом. Я просто понял, что мы с тобой очень разные люди.
      Сердце мое ушло в пятки.
      – Мне нравится город, я люблю путешествовать. А ты любишь сидеть дома.
      – Сет, мне только двадцать пять, и я не закрытая книга: меня можно изменить.
      Он улыбнулся и дотронулся до моей руки.
      – Давай не будем сейчас об этом говорить, – сказал он. – У нас впереди прекрасная ночь, и ты самая красивая девушка, которую я когда-либо встречал.
      Когда мы подъехали к отелю, около него никого не было. Я знала, что у Кайла были какие-то дела перед тем, как приехать сюда, и, вообще, жалела, что он решился на это.
      Комната Сета была очаровательная, это был один из самых дорогих номеров в отеле. Так как в ней было всего одно кресло, мы присели на кровать выпить шампанского и закусить бутербродами с икрой. Я никогда раньше не пробовала икру, и она показалась Мне одновременно отвратительной и вкусной. Попробовать что-нибудь новенькое было бы очень кстати перед тем, как я стану настоящей женщиной. Я сказала это вслух, и Сет рассмеялся своим звонким смехом. Я уже немного поела, когда вдруг поняла, что хорошо себя чувствую. Наверное, это от шампанского. Я иногда чувствую себя нормально вдалеке от дома, если перед этим выпью немного спиртного.
      Мне не особо хочется писать о том, что было между нами. Мы поцеловались. Он спросил, хочу ли я заниматься этим со светом или без, и, когда я ответила «со светом», он сказал, что в основном девушки предпочитают заниматься любовью в темноте. Пожав плечами, я сказала, как говорю всю свою жизнь: «Я не такая, как остальные».
      Мне было очень хорошо. Он снял с меня свитер и бюстгалтер и начал целовать мою грудь, но вдруг кто-то постучался в дверь.
      Сет отстранил меня.
      – Что за черт! Если это опять твой братец, я его…
      Стук в дверь повторился, и он кивнул мне на маленькую комнатку, где я могла бы его подождать. Это был Варен Дэвисон, один из помощников шерифа, которого я знаю с детства. Он пришел чтобы передать мне, что когда Кайл ехал в машине по Мэйн-стрит к отелю, маленький мальчик внезапно выбежал на дорогу, и Кайл его сбил.
      – У него много переломов, но больше всего пострадала голова, – говорил Варен, щеки его покраснели, так как я стояла против него, прикрывая свитером грудь. – Кайл передал вам, что с ним все хорошо, но он поедет в больницу с мальчиком и поэтому не сможет быть сегодня ночью около отеля, как обещал.
      После ухода Варена Сет спросил:
      – А что это говорил помощник шерифа насчет того, что придет Кайл?
      – Ничего, – ответила я.
      Сет посмотрел на меня вопросительно, но потом пожал плечами и снова начал меня целовать, но я уже не могла сконцентрироваться. Я все представляла себе, как плохо, наверное, чувствует себя Кайл, и руки Сета, гладившие меня, казались мне наждачной бумагой. В конце концов, я отвернулась от него.
      – Я не смогу сейчас этим заниматься, у меня из головы не выходит Кайл.
      Сет натянул на себя рубашку. Любой другой человек на его месте страшно бы рассердился, и, может быть, Сет тоже был на меня немного зол. Молча одевшись, он предложил отвезти меня в больницу.
      – Нет, – ответила я, потому что знала, что и двух минут не смогу провести там. – Пожалуйста, просто отвези меня домой.
      По дороге домой мы ни о чем не разговаривали. Я очень переживала за ребенка и Кайла. Надо было мне настоять на том, чтобы Кайл не приезжал в отель. Это было совсем ни к чему.
      – Извини меня, Сет, – сказала я, когда он остановил машину перед моим домом.
      – Ничего, все нормально. Я бы, наверное, так же себя чувствовал на твоем месте.
      – Я могу прийти к тебе завтра, – предложила я.
      – Завтра я уезжаю в Нью-Йорк, – ответил он грустно, и мне захотелось схватить его и не отпускать, уговаривая остаться.
      – Я тебя еще когда-нибудь увижу? – спросила я. Он кивнул и поцеловал меня в щечку.
      – Я скоро напишу тебе.
      Шериф привез Кайла домой около полуночи. Он направился прямо к дому, и мне захотелось побежать ему навстречу и обнять, но его тошнило до тех пор, пока уже ничего не осталось внутри. Когда он наконец-то смог говорить, то рассказал мне, что мальчик остался жив, но ослеп на всю жизнь и еще долго будет ходить на костылях.
      Я напоила его теплым молоком и уложила спать на старую кровать в своей комнате, но он никак не мог уснуть. Он сказал, что боится засыпать, так как боится кошмарных снов про аварию.
      – Он выбежал ниоткуда, – сказал Кайл, – и помчался прямо под колеса моей машины. Я даже слышал хруст его ломающихся костей.
      – Ничего бы этого не случилось, если бы ты не решил поехать ко мне в отель.
      Кайл сел и посмотрел на меня пристально, как будто увидел меня в первый раз.
      – Ну, как все прошло? – спросил он. – Я имею в виду Сета.
      – Как только Варен рассказал нам о происшедшем, я уже не смогла ничем заниматься, – ответила я. – И попросила Сета отвезти меня домой.
      Кайл вздохнул и снова лег в постель.
      – Я испортил тебе такую ночь, Кэт!
      – Не думай об этом, – успокоила я его. – Потерять невинность я успею всегда.
 
       6 октября 1952 г.
      Кайл навещает того мальчика – Фредди Джекинса – каждый день. Читает ему мои книжки. Он держится лучше, чем я думала. Внутри него как будто что-то изменилось. Он выглядел больным и испуганным, но не плакал.
      Я рассказала Мэтту о том, что у меня было с Сетом. Сперва он был очень спокойным, затем спросил меня, собираюсь ли я снова с ним увидеться. Я ему ответила, что ничего не планирую, что, к сожалению, было правдой. Я так хотела увидеть Сета. Он сказал, что напишет, но наверняка об этом забыл. Я хотела позвонить в Вейверли Букс, чтобы узнать его телефон. Никогда не думала, что буду себя вести, как типичная женщина, гоняясь за мужчиной.
 
       20 октября 1952 г.
      Сегодня я получила большой конверт из Вейверли Букс, в нем лежала фотография, которую они хотели напечатать на обложке моей книги. Это была одна из тех фотографий, которую Сет сделал на природе, где мои волосы рассыпались по плечам. Я выглядела красивой и счастливой, как будто была влюблена в фотографа.
      Еще там было письмо от Сета, на одной страничке, где он писал, что я – необычный человек, что он будет всегда помнить время, проведенное со мной. Ему очень жаль, что мы так и не закончили то, что начали той ночью, тогда бы наши отношения были серьезнее. «Наши противоречия непреодолимы», писал он. Он еще сообщил, что очень обрадовался, когда увидел, что фотографии хорошо получились, и всегда будет вспоминать меня с любовью. Сет надеется, что с Кайлом все в порядке, и что мальчик, пострадавший в аварии, выздоравливает. В принципе, это было все, что Сет Галахер хотел мне сказать.
      Я не буду плакать об этом, хотя слезы наворачиваются на глаза. Я очень хочу ему позвонить и уговорить его дать мне еще один шанс, чтобы доказать, что я могу измениться. Но, по правде говоря, я сомневаюсь в самой себе.
      Брат попросил меня, чтобы я прочитала ему письмо Сета и, в конце концов, я согласилась. Кайл прослушал письмо, обнял меня, и мы вместе поплакали.

      – А что случилось с тем мальчиком, Кайл? – спросила Иден за завтраком у дяди на следующий день. Лу снова уехала из дома со своим коллегой по искусству из Грузии, и Иден стала подозревать, что она специально уезжала, чтобы дать ей время побыть с Кайлом наедине.
      Кайл положил вилку на тарелку.
      – Ты с ним встречалась, – ответил он.
      – Я?
      – Фред Джекинс. Он директор Детского фонда в Ричмонде.
      Иден уставилась на своего дядю, открыв рот. Она никак не могла представить себе связь между жертвой Кайла и подвижным слепым директором Детского фонда, с которым она обедала в Ричмонде.
      – Вот это да! Он даже не проронил ни единого слова об этом происшествии.
      – Да, действительно.
      Иден встала, отнесла тарелку в раковину, а потом подошла к Кайлу сзади и обняла его, уткнувшись своей щекой в его висок, что его сильно удивило.
      – У тебя была тяжелая жизнь, Кайл, – сказала она. Он сжал ее руку.
      – Мне не на что особенно жаловаться, – ответил он.
      Она повернулась к нему.
      – Я готова читать дальше, – сказала она оптимистическим тоном, но заметила, что в глазах у Кайла застыло то выражение, какое она видела у него в ту ночь, когда они приехали с Лу.
      – Скоро, – сказал он. – Скоро ты его дочитаешь.
      – Хорошо, но после того, как я дойду до конца, я хочу знать одну вещь. Была ли моя мать с кем-нибудь до того, как встретила отца?
      Кайл сперва выглядел удивленным, но потом улыбнулся.
      – Нет, дорогая, твой отец был первым и последним мужчиной у Кэт.
 
      Бен заехал в Колбрук, чтобы купить кое-что в бакалейном отделе. Он собирался сделать пиццу для себя и Иден сегодня вечером, потому что так будет дешевле.
      Поездка в Нью-Йорк почти истощила его денежные запасы, но она того стоила. Исключая инцидент в ресторанчике прошлой ночью, поездка была замечательной. Но это происшествие тоже имело свою хорошую сторону, потому что оно заставило Иден высказать все, что скопилось у нее на душе, и ей теперь стало намного легче. Да и мостик между ними стал прочнее потому, что они много друг о друге узнали.
      Бен купил грибов и зелени в маленьком магазинчике на Мэйн-стрит. Приправу он достал в последнюю очередь – немного острую, но в его вкусе. Бен беспокоился, испечется ли пицца в его старой духовке, но для Иден это не имело значения. Она знала, что съест все, что он приготовит.
      Они остановились около почты, чтобы проверить, не приходило ли чего Бену. Обычно почтовый ящик был пустым, поэтому они удивились, найдя в нем извещение о посылке. Бен передал извещение женщине на почте, интересуясь, кто это мог ему что-нибудь прислать. Когда он увидел Коробку, сердце заныло. Это была та самая посылка, которую он послал Ким Перришл с кукольным домиком. Она была не вскрыта и печать не тронута. Адрес Алекса и Лесли был перечеркнут красным карандашом, и под стрелочкой, указывавшей обратный адрес Бена, было написано: «Вернуть отправителю». Черт!
      Против домика Бена стоял синий «BMW», немного запыленный, когда Бен припарковывал свой пикап рядом. Сэм!
      Бен улыбнулся и вылез из машины.
      – Сэм!
      Он обнял брата, почувствовав его небритую щеку на своей.
      – Я уже хотел было уйти и написать записку. Мы чуть было не разминулись, – сказал Сэм.
      Бен взглянул на брата.
      – Новая машина? – кивнул он на «BMW».
      – Ага, – Сэм махнул рукой, как будто машина для него мало значила. – Неплохо работает.
      Бен заметно повеселел.
      – Здорово, что заехал. Какими ветрами тебя сюда занесло?
      – Я ехал на конференцию в Чарлотесвиль и подумал, что было бы неплохо посмотреть, как ты поживаешь. – Сэм открыл дверцу своей машины и достал оттуда чемодан, из которого вынул большую банку и вручил ее Бену. – Это макароны Джен, твои любимые. Она сделала их для тебя прошлой ночью. А что у тебя в коробке?
      Бену не хотелось, чтобы Сэм узнал о его личных делах, но, в конце концов, он произнес: «Это подарок для Ким Перришл, я его ей отослал, но мне вернули посылку нераспакованной».
      – Это, наверное, что-то на почте. Хочешь я его… – Сэм остановился на середине фразы и взглянул Бену в глаза. – Ты имеешь в виду, что Алекс и Лесли отослали тебе его назад?
      – Думаю, что так. – Бен открыл дверь своего дома и спертый, теплый воздух пахнул им в лицо. Он поставил коробку на кровать и пошел к вентилятору.
      Сэм покачал головой.
      – Боже, не могу поверить, что они это сделали!
      – Да, ерунда. Ты сразу нашел, где я живу?
      – Ну, вообще-то, мне пришлось чуть-чуть попотеть. – Сэм осмотрел крохотную комнатку, и щеки Бена покраснели от смущения. Теперь он уже не сможет после сегодняшнего дня убедить Сэма в том, что он хорошо устроился. Он убрал оставшиеся детальки от кукольного домика с кровати на кофейный столик.
      – Присаживайся, хочешь холодного чая? А пива?
      – Пожалуй, пива, – сказал Сэм. – На улице такая жара.
      – Да и тут не холоднее. Извини.
      – Ну что, строишь еще один кукольный домик?
      – Ага, – крикнул Бен из кухни. – Это для дочки Иден.
      – Я надеюсь, что у нас будет девочка, и мы тебе закажем еще один домик.
      – Очень на это надеюсь.
      – Отлично! Где-нибудь в январе или в феврале. Мы уже вывесили объявление о найме нянечки, а в следующие выходные собираемся купить коляску.
      Бен налил Сэму пива и сел против него за кофейный столик.
      – Ты выглядишь неплохо, – сказал, улыбаясь, он. Сэм был из тех людей, которые с годами становились все привлекательнее. У него были белые волосы, как у матери, и зеленые глаза – в то время как Бен пошел в отца. Волосы Сэма уже поредели, а очки на глазах делали его похожим на психиатра.
      Они все время соперничали друг с другом, как дети. Сэм был круглым пятерочником в школе, и за ним было трудно угнаться, но он никогда не показывал своего превосходства над Беном, который был почти такого же возраста, такой же смышленый и симпатичный, но только – почти. Хотя соперничество между ними не слишком проявлялось, оно все-таки существовало. И когда Сэм объявил, что намерен продолжать свое образование, то Бен также решил для себя, что он тоже должен не отстать от брата.
      Единственное, в чем Бен одержал превосходство над Сэмом – это то, что он стал отцом, в то время как тесты Сэма показали, что он не сможет иметь детей. Сэм не скрывал от Бена, что он отдал бы все за возможность стать отцом. Но Бен вовсе не чувствовал удовлетворения от того, что хоть в чем-то превзошел брата. Бен с самого начала считал себя лучше Сэма.
      – Ты это видел? – Сэм открыл чемоданчик и вынул оттуда газету. На первой странице была фотография Бена и Иден, под которой большими буквами было написано: «Любовная история между Иден Райли и загадочным человеком».
      – А, черт! – Бен отбросил газету и взглянул на Сэма. – Мы были в Нью-Йорке с Кайлом и Лу и, когда выходили из ресторана, то вдруг неизвестно откуда появился незнакомец и сфотографировал нас.
      – Ну, вообще-то я никогда бы не подумал, что это ты, если бы не знал, что ты встречаешься с ней, и поэтому я взглянул на фотографию еще раз. Никто не узнает тебя без бороды, да и статья небольшая, они понятия не имеют, кто ты такой.
      И, действительно, на фотографии он был не похож на себя. С того места, откуда был сделан снимок, его черты смазались, фигура выглядела тоньше, к тому же, у него были закрыты глаза.
      – Но ей это совсем ни к чему. Она беспокоится о своей репутации.
      Сэм улыбнулся.
      – Итак, ты встречаешься с ней? Здесь она как будто не выглядит счастливой.
      – Да нет же, она счастлива. Она очень красивая, честолюбивая, но немного закомплексованная, хотя, кто я такой, чтобы судить о ней?
      – А она знает?
      – Да. Я ей все рассказал. Иден мне верит. Она действительно мне доверяет, Сэм.
      Брат улыбнулся.
      – Ты действительно так думаешь?
      – Да, – ответил Бен. Сэм покачал головой.
      – А что ты будешь делать, когда придет время ей возвращаться в Тинселтаун?
      – Мы не думаем о том, что случится не скоро.
      – Можешь ей передать от меня, что, если она от тебя не отстанет, я раскритикую ее следующий фильм.
      – Сэм, остынь, – улыбнулся Бен, удивленный такой заинтересованностью брата. Сэм снова открыл свой чемоданчик.
      – А вот тебе еще одна статья. Если мы опять организуем прослушивание на суде, то Уинстон даст показания. Я хочу попросить помощи у членов Ассоциации Прокуроров.
      – Нет, только не у них, – сказал Бен. Он уже встречался с ними однажды по настоянию Сэма и после этого вернулся возмущенным. «Они думают только о том, что это даст лично им», – сказал он дома.
      – Я думаю, что они действительно могут помочь нам, Бен. У них есть связи.
      – Забудь об этом.
      Сэм полез в карман рубашки и протянул Бену несколько снимков.
      – Я принес тебе несколько фотографий Блисс. Блисс стояла под зонтиком, наблюдая, как рыболов взвешивал маленькую, голубую рыбку.
      – А где это происходило? – спросил Бен.
      – В Сант-Мишеле. Помнишь, я говорил тебе, что Джен и я брали ее с собой несколько недель назад?
      На снимках Бен заметил, что Блисс подросла, окрепла, ее прямые волосы были обрезаны до плеч. Она выглядела, как уличный мальчишка – красивая, но в то же время худая и заносчивая.
      – Не могу поверить, что она так подросла, – сказал Бен. Он просмотрел все фотографии, Блисс на них везде была на фоне воды. Ее лицо было мрачным и неулыбчивым. Насколько он ее помнил, она все время смеялась. На последнем снимке она была снята нерезко, но все равно ее лицо было хмурым.
      – Блисс хоть когда-нибудь теперь улыбается? – спросил он.
      – О, конечно! Она просто в тот день была немножко расстроена.
      Бен снова сел и вздохнул.
      – Мне кажется, это будет с ней продолжаться до тех пор, пока ей не исполнится восемнадцать. Ты и дальше мне будешь присылать ее снимки?
      – Да, до тех пор, пока ты меня об этом будешь просить.
      – Я знаю, что это ставит тебя в неудобное положение перед Джен.
      – Брат ближе, чем жена, – Сэм потянулся и еще раз осмотрел комнату.
      – Да, кстати, о Джен. Она просила меня передать тебе, чтобы ты зашел к нам в гости. Можешь взять с собой Иден, если хочешь. Мы скучаем по тебе. Ведь раньше мы с тобой проводили все выходные, помнишь? И у нас все время находились какие-либо дела, в которых мы друг другу помогали.
      – Я не готов ехать в Аннаполис, потому что боюсь находиться неподалеку от Блисс. Мне обязательно захочется ее увидеть.
      – М-м… – кивнул Сэм. – Кстати, ты знаешь, что умер отец Шарон?
      – Нет. – Бен почувствовал себя оскорбленным и забытым. – Я думал, что с ним все хорошо. – Шарон стоило ему позвонить, несмотря на то, что случилось за последний год, ей все же следовало ему рассказать об этом.
      – Я даже не могу позвонить Шарон, чтобы… постой, у тебя есть ее новый номер?
      – Да, но, Бен, я действительно не могу…
      – Я только хочу выразить ей свои соболезнования. Ну, давай же.
      Сэм сразу согласился. Он вытащил свой бумажник и продиктовал номер телефона Шарон.
      – Только не говори ей, что это я тебе его дал, – сказал он. – Кстати, я нашел несколько имен известных терапевтов. Почему бы тебе не…
      – Мне не хватит денег на это.
      – Я заплачу.
      – Нет, Сэм, ты же знаешь, что я не люблю, когда за меня платят.
      – У тебя кончился валиум?
      – Я не использовал еще ни одной таблетки.
      – Надеюсь, что и дальше не будешь пользоваться. Ты, вроде бы, похудел. Ешь ли ты вообще-то что-нибудь? А спишь хорошо?
      Бену нравился такой Сэм – заботливый, уравновешенный – вот причина его успеха как психиатра. Он бы стал прекрасным отцом.
      – Со мной все в порядке. У меня самые лучшие в моей жизни ночи, потому что со мной рядом Иден, хотя я и не сплю. Последние четыре ночи я вообще не сомкнул глаз.
      Сэм усмехнулся.
      – Мой родной брат спит с Иден Райли. Подумать только! – Он допил свое пиво и поставил пустую банку на кофейный столик.
      – Перед тем как уехать, я хочу тебе сказать еще одну вещь.
      – Какую?
      – Ну… – сказал Сэм, сняв очки и прикрыв глаза. – Я не знаю, говорить ли тебе это или нет, потому что мы все равно не сможем ничего сделать, а я знаю, что ты и так очень расстроен.
      Бен наклонился вперед.
      – Расскажи мне.
      Сэм посмотрел ему в глаза и сказал:
      – Я думаю, что Шарон встречалась с Джеффом, когда вы были женаты.
      Бен покачал головой.
      – Она вряд ли была знакома с ним, и я сомневаюсь, знала ли она его вообще. – Он не представлял себе Шарон, изменяющей ему за его спиной. – Почему ты так решил?
      – Он проговорился, когда я и Джен приехали забрать Блисс с собой в Сант-Мишель. Джефф сказал, что они с Шарон водили Блисс в Дикий Мир два года назад. Шарон поправила его, но он стал спорить, а когда понял, что выдал себя, то сразу же замолчал.
      – Может быть это была просто оговорка?
      – Я спросил об этом Блисс, и она сказала мне то же самое.
      – Ну, на память Блисс нельзя положиться.
      – Она называет его папой.
      Сперва он не понял, что он имеет в виду. Он почувствовал острую боль, такую же, какую испытала Иден, когда Кэсси назвала свою мачеху мамой. Но потом до него дошло.
      – Не думаешь ли ты, что я…
      – Не знаю. Я знаю, что ты этого не делал, и, может быть, если Джефф был неподалеку в то время…
      – Но Блисс сказала, что это произошло, когда она лежала в кроватке в своей комнате.
      – Может быть, когда ты путешествовал.
      – Я все жду, что ты ударишь меня по животу, и скажешь, что пошутил. Думаю, что Шарон не смогла бы… Хотя, ты ее знаешь лучше, чем я.
      Сэм усмехнулся.
      – У нее весь год были какие-то проблемы. Она даже сексом не интересовалась.
      – Может быть, она не хотела заниматься сексом с тобой. Вполне возможно, что она хотела этим заниматься с Джеффом. Не исключено, что она привозила Джеффа к Блисс, или…
      – Да ты с ума сошел, – сказал Бен. Однако он вспомнил, что иногда, когда он звонил из Колорадо, к телефону подходил мужчина. Шарон говорила ему тогда, что это приходили из школы. Она договаривалась о встрече с учителями.
      – Но даже если это и правда, что мы сможем сделать?
      – Да ничего, – Сэм снова надел на себя очки. – Мы ничего не сможем поделать. Я разговаривал с Барбарой Маккэй и людьми, которые заинтересованы в этом деле. Они сказали, что ничего нельзя предпринять.
      – Я не верю, что Шарон может отправить меня в тюрьму за то, что сделал Джефф.
      – Ты же во всем признался, разве ты не помнишь? – Сэм был очень сердит на Бена за его вспышку в суде.
      – Я не знал, что у меня тогда был другой выход. Они бы тогда стали допрашивать Блисс.
      – Не такая уж она и слабая, как ты думаешь.
      Бен поставил на стол свое пиво и взглянул на брата.
      – Ты помнишь Рэнди?
      Сэм удивленно посмотрел на него.
      – С чего бы ты это сейчас об этом вспомнил?
      – Мне всегда было интересно, сможешь ли ты понять, почему я не хотел, чтобы допрашивали Блисс.
      Я еще до сих пор помню, каково было мне, когда меня закидали вопросами со всех сторон.
      – Тебе и вправду нужно было с кем-нибудь познакомиться, Бен, и забыть обо всем этом.
      – Обо всем этом я уже успел забыть. Но когда я увидел лицо Блисс, воспоминания вернулись ко мне.
      Сэм поднялся.
      – Может быть, мне не стоило тебе обо всем этом рассказывать. Но разве бы ты стал скрывать от меня такую информацию, если бы был на моем месте?
      – Нет, – все оставшиеся силы Бена ушли на то, чтобы подняться. Ему не хотелось отпускать брата. – Пожалуйста, не скрывай от меня ничего и впредь.
      – Хорошо. – Сэм положил руку на плечи Бена и направился к двери.
      – Спасибо, что завез мне поесть то, что приготовила Джен.
      – Не за что. – Около двери Сэм обернулся к нему. – Я не знал, как тебе это сказать по-другому. – Он вынул чек из кармана своей рубашки и вручил его Бену. – Покупай, что хочешь. Может, ты подыщешь себе жилье получше? Или съездишь куда-нибудь с Иден? Тебе все-таки нужно отдохнуть, расслабиться…
      – Забудь об этом, – щеки Бена покраснели. Он положил чек обратно в карман Сэма, но тот его снова оттуда достал.
      – Пожалуйста, Бен, возьми его. – На глаза Сэма навернулись слезы. Бен выглянул на улицу и открыл дверь шире.
      Сэм оперся о косяк двери.
      – Я не могу смотреть на то, что с тобой происходит. Это неправильно. Мне хочется помочь тебе, хотя бы деньгами. Это единственное, что я могу сделать.
      – Нет. – Бен уставился на «BMW», припаркованный напротив. Он не мог смотреть на Сэма, потому что не хотел видеть, как он плачет.
      – Ты знаешь, как сильно мы тебя любим? Бен кивнул.
      – Веди машину осторожно, хорошо?
 
      Бен долго смотрел на телефонный номер, прежде чем решился позвонить. Он стоял, задержав дыхание, но, к сожалению, трубку поднял Джефф.
      – Это Бен, – сказал он. – Позовите, пожалуйста, Шарон.
      На другом конце, поколебавшись немного, спросили:
      – Откуда у тебя этот номер?
      – Неважно. Шарон дома?
      – Она не хочет с тобой разговаривать.
      – Пусть она сама мне это скажет, хорошо? Вдалеке он услышал голос Шарон, и Джефф говорил ей, что не следует с ним разговаривать.
      – Бен? – это была Шарон, и он снова почувствовал к ней забытую любовь.
      – Сэм мне только что рассказал о твоем отце. Приношу свои соболезнования. – Она ничего не ответила, и у Бена защемило. – Жаль, что ты мне ничего не рассказала, – произнес он. – Он тоже был частью моей жизни.
      – Я знаю, – промолвила она охрипшим голосом. – Я сомневаюсь, стоило ли…? – Он услышал покашливание Джеффа.
      – Не можешь ли ты попросить Джеффа дать тебе хоть несколько секунд на личную жизнь?
      К удивлению Бена, она что-то сказала Джеффу, и он услышал, как захлопнулась дверь. Бедная Шарон.
      – Извини меня, – сказал он, – я не хотел создавать между вами разногласий.
      – Ничего. Можешь не беспокоиться.
      – Как вы сообщили Блисс о смерти дедушки?
      – Я не хочу с тобой говорить о Блисс.
      Бен закрыл глаза, пытаясь отогнать боль, захлестнувшую его.
      – Шарон, она и моя дочь тоже. Последовала длинная пауза.
      – Она никак не может принять это всерьез и думает, что он вот-вот покажется в дверях.
      – А ждет ли она так меня? – Он понял, что зашел слишком далеко, но слова уже были сказаны.
      – А с чего бы это? – огрызнулась Шарон. – По-моему, ты ясно дал понять мне и ей, что твоя гордость важнее семьи, когда отказался от продолжения суда.
      – Шарон, я не виновен, я не мог…
      – Прощай.
      – Подожди. Расскажи мне, как она поживает? Привыкла ли к Джеффу? Мне кажется, он не слишком ласково с ней обращается.
      – В отличие от тебя, он не волк в овечьей шкуре.
      – Шарон, выслушай меня. Ты можешь хотя бы представить, что я невиновен?
      – Ни за что!
      – Придется, потому что, если ты и правда веришь в то, что случилось с Блисс, и думаешь, что я виноват, тогда может быть виновен еще кто-нибудь другой, а… Шарон? – он сжал трубку так, что побелели пальцы. – Ты же встречалась с Джеффом, когда была со мной?
      Шарон глубоко вздохнула.
      – Не могу поверить, что слышу от тебя такое.
      – Извини, но я…
      – Бен, не звони мне больше, хорошо? В этом нет надобности. Это только расстраивает меня и Джеффа. А Блисс мы все равно не скажем, что ты звонил, даже не надейся на это. Ей уже гораздо лучше. Она уже наконец-то начала тебя забывать.
      «Она наконец-то начала тебя забывать». Может быть, для Блисс лучше будет, если она забудет обо мне, как о плохом папе. Это ведь так просто. О встречах даже и думать нельзя. Да, адвокат Блисс был прав. Это может плохо на ней сказаться.
      Он вспомнил, что забыл спросить у Шарон, улыбается ли Блисс теперь когда-нибудь.
 
      Бен обещал приготовить пиццу, и Иден заехала к нему, надеясь услышать ее дразнящий запах, однако, все, что она почувствовала, подойдя к открытой двери, был жаркий воздух. Он сидел за столом, посредине комнаты так, что она видела лишь его спину. Сперва она подумала, что он работает над кукольным домиком.
      – Бен?
      Он задумчиво повернулся к ней.
      – Я не слышал твоей машины. Она подошла к нему.
      – Ты, должно быть, сильно задумался?
      Она обняла Бена за плечи и заметила фотографии на столе, когда наклонилась поцеловать его.
      – Это Блисс?
      – Да, мне их привез Сэм. – Его голос звучал глухо.
      – А что, Сэм приезжал? Он кивнул.
      – Жаль, что я его не застала.
      Бен снова уставился на фотографии, и Иден почувствовала, как опустились его плечи.
      – Она напоминает мне тебя. – Иден, в который раз, поразилась красотой этой девочки. Такое впечатление, что легкий порыв ветра может ее унести. – Это точная копия тебя, но с белыми волосами.
      Бен внезапно снял ее руки со своих плеч и поднялся.
      – Сэм считает, что они встречались и раньше, – он взглянул на нее и быстро отвернулся. – Но я не подозревал, что они были когда-то знакомы…
      Он махнул рукой.
      – Одному богу известно, когда они познакомились. Да, в принципе, это не важно. Я живу тут, как в тюрьме, из-за того, что моя дочь живет с этим подонком, который, может быть, даже… – покачал он головой. – Я не могу об этом сейчас говорить.
      Она присела на краешек деревянного стула.
      – Бен…
      – Ты понимаешь, на сколько бессмысленна стала моя жизнь? – спросил он. – Одни люди меня презирают, другие сочувствуют. Где мне теперь найти работу? Даже если мне ее и предложат, то только лишь из сочувствия. Мне хватит зарплаты, чтобы не умереть с голоду. Отличная жизнь, не правда ли? Единственное, что меня волнует – моя дочь, которая, может быть, до сих пор находится в опасности, и я не могу ничего сделать, как будто я мертв.
      – Ты забываешь о таких людях, как я, Кайл и Лу, Сэм. А мы всегда с тобой, потому что любим тебя, а не только сочувствуем.
      Он пододвинул к ней газету.
      – А как насчет этого? Великолепно, не правда ли? Они пишут, что понятия не имеют, кто я такой, но ты знаешь, что это Вопрос времени.
      Она взглянула на фотографию, которая была на первой странице газеты, и внутри у нее все похолодело.
      – Ну, и как долго ты собираешься быть со мной после этого?
      Она вряд ли расслышала его вопрос.
      – А что написано в статье?
      – Ничего. – Он отступил на шаг от стола, но снова вернулся. – Они не знают главного. У них была только фотография, которую им принес тот парень, и им обязательно нужно было кому-нибудь испортить жизнь.
      – Это неважно, Бен, – сказала она, хотя фотография ее потрясла. – Они все время печатают какую-нибудь ерунду, вроде этой. Это все скоро забудется.
      Бен встал перед ней, засунув руки в карманы.
      – Послушай, Иден, мне нужно сейчас побыть одному, – сказал он. – Извини меня. Я и так сегодня уже много пережил.
      – Бен, – она взяла его за руку. – Разреши мне помочь тебе?
      Он отрицательно покачал головой, проводив ее до двери.
      – Дай мне побыть немного наедине с собой, хорошо? Она заметила посылку Ким Перришл на кровати.
      Иден считала, что он ее уже давно отослал.
      – Хочешь, я ее завезу на почту?
      – Я ее уже отсылал. Но они мне ее вернули, даже нераспечатанную, хотя Ким наверняка бы обрадовалась домику для своих кукол.
      – Мне очень жаль.
      – Тебе пора.
      Иден ехала по магистрали, ведущей в Линч Холлоу, вцепившись руками в руль. Это ужасно. Видел ли Уэйн газету? Какую цену ей придется заплатить за выходные, проведенные в Нью-Йорке?
      Бен ее выгнал. Но что еще хуже, он как будто изменился. Он сказал, что его жизнь потеряла всякий смысл, и выглядел как мертвец. Иден достала пузырек с валидолом из аптечки и остановила машину. Подождав, пока ее обгонит фургон на узком повороте, Иден вдавила педаль газа до отказа. Пожалуйста, Бен, не делай этого. Ее сердце забилось сильнее, когда она подъехала к дому Бена. Дверь еще была открыта, но в комнате никого не было. Потом она заметила полоску света, пробивавшуюся из-под ванной комнаты.
      Она постучала в дверь.
      – Бен?
      Несколько секунд ей никто не отвечал.
      – Я думал, что ты уехала.
      – Чем ты там занимаешься?
      – Собираюсь принять душ.
      – Впусти меня, пожалуйста.
      – Иден, я же просил тебя оставить меня одного.
      Она повернула ручку и открыла дверь. Он стоял в белых боксерских шортах, положив руки на бедра, и с хмурым видом.
      – Зачем ты вошла?
      Она посмотрела на умывальник. Пузырек с валиумом все еще стоял на своем месте, и она увидела, что он еще до сих пор полный.
      – Я боялась, что ты с собой что-нибудь сделаешь. Он удивленно взглянул на пузырек, и она сразу поняла, что он не собирался воспользоваться им. Бен перестал хмуриться и сказал мягким голосом:
      – Я не собираюсь ничего с собой делать. Иден облегченно вздохнула.
      – Извини меня, я думала…
      Он протянул руки и обнял ее, прижав к себе.
      – Иден, – прошептал он.
      – Я испугалась за тебя.
      – Со мной все в порядке, просто у меня был тяжелый день. – Бен отпустил ее. – Кстати, ты заметила, что Блисс не улыбается ни на одной из фотографий? Как ты думаешь, она счастлива? Я так хочу ее увидеть. Мне так хочется стать мухой на стене в ее школе. Я был бы рад увидеть, как она играет с другими детьми и радуется жизни. Она выглядит такой серьезной.
      Внезапно у Иден промелькнула мысль.
      – Я ее могу увидеть.
      – Что ты имеешь в виду?
      – Я иногда посещаю школы и читаю детям книги моей матери. Это входит в мои обязанности, хотя я этим редко занимаюсь. Но я могу попробовать. Посмотрю, как она поживает, и все тебе расскажу.
      – Хорошая мысль.
      Она прошла в комнату, и Бен последовал за ней.
      – Как называется эта школа? – спросила она.
      – «Грин Гэблес» в Аннаполисе.
      Иден присела на кровать и взяла телефон. Как она и предполагала, сразу же удалось дозвониться до Нины, которая уже давно хотела с ней поговорить. Она пыталась дозвониться до Иден целую неделю, но безрезультатно.
      – Что с тобой случилось, Иден? – спросила Нина. – С кем это ты на фотографии? Майкл очень беспокоится. Ничего не ест и выглядит как привидение. Я боюсь, что он снова начнет…
      – Нина, остановись на секундочку.
      – Ты читала эту статью?
      – Нет.
      – Ты совсем забросила свою карьеру?
      – Послушай, Нина, мне нужно, чтобы ты мне помогла организовать встречу в школе.
      – Что? Сейчас не время, Иден. Нам нужно, чтобы ты принесла нам свои работы до…
      – Нина, пожалуйста. Это школа «Грин Гэблес» в Аннаполисе. – Она взглянула на Бена. – Учитель?
      – Наверное, Джоан Дав, как и в прошлом году, – подсказал Бен.
      Иден передала имя Нине, которая, хотя и поворчала немного, но все-таки записала.
      – Огромное спасибо, Нина. Сейчас послушай, что со мной случилось: я влюблена и счастлива, но я не забыла о тебе. Я очень много работаю над сценарием. Я обязательно позвоню Майклу, но, если он решил начать это делать снова, я не буду его отговаривать. В этом случае, я запрещу ему играть в «Одинокой жизни».
      Иден положила трубку и взглянула на Бена, который наклонился к столу.
      – Я увижусь с Блисс, – сказала она ему, – не сомневайся в этом.

      Иден сразу же узнала Блисс, как только вошла в класс, и теперь она читала детям вслух «Дитя фонтанов», хотя делала это чисто механически. По ней было сразу видно, что она дочь Бена. Блисс поднялась. Она была на несколько дюймов выше своих одноклассниц, и ее тонкие платиновые волосы сильно выделялись. Иден сидела на низенькой скамеечке, а дети расположились вокруг нее на плюшевом ковре, неподалеку от нее сидела учительница, Джоан Дав. Блисс сидела слева, ближе всех к Иден, как будто знала, что ей нужно как можно ближе держаться к незнакомке. Она даже чувствовала ее запах. Иногда Иден посматривала поверх книги, чтобы в очередной раз увидеть эти огромные серые глаза, смотрящие на нее с тревогой и вниманием. В какой-то момент Блисс перебила Иден и взволнованно спросила что-то про молодую героиню рассказа. Иден, отвечая на вопрос, наклонилась и дотронулась до дочки Бена. Ее ладонь ощутила лишь твердые кости. Волнистый позвоночник выступал так отчетливо, что создавалось впечатление, будто им можно разрезать бумагу. Она была очень худа и красива.
      Выбор Иден пал на «Дитя фонтанов», потому что это был самый простой из рассказов матери. Она не переставала удивляться тому, как рассказы Кэтрин Свифт сразу же привлекали внимание даже маленьких детей, и они слушали их с интересом до самого конца. Все ее сказки были полны приключений и уроков, скрытых между строчек, и Иден заметила, что только сейчас начала понимать настоящую Кэтрин Свифт. Она впервые за многие годы почувствовала, что у ее матери был особый характер. Раньше Иден считала, что Кэтрин вела монашеский образ жизни из-за того, что у нее были особые потребности женщины. Но в действительности все было гораздо сложнее, чем она думала. Надо показать на экране родителям, покупавшим своим детям книги Кэтрин Свифт и убежденным в том, что они развлекут ребенка, жизнь ее матери так, чтобы они не потеряли симпатию к ней и восхищение.
      Когда она закрыла книгу, дети подошли к ней. Иден ожидала этого, потому что знала, что они считают ее прежде всего красивой волшебницей, которую она сыграла в фильме «Дитя северной звезды».
      – А как ты превратилась из безобразной девочки в такую красивую волшебницу? – спросил один мальчик.
      – А ты и правда волшебница? – спросил другой.
      – А где твоя длинная пушистая накидка?
      Она отвечала им всем, а потом, как это обычно бывает у детей, они стали задавать более личные вопросы.
      – А у тебя были сыновья? – спросил один мальчик, весь в веснушках.
      – Нет, но у меня есть дочка.
      – А как ее зовут?
      – Кэсси.
      – Хорошо было бы, если бы ты ее взяла с собой.
      – Она сейчас находится со своим папой.
      – Я тоже недавно ездил к своему папе в Чарльстон, – сказал мальчик с веснушками.
      – А мой папа вернулся к нам, и мы живем вместе, – сказала маленькая девочка.
      А потом заговорила Блисс и, хотя она стояла рядом с Иден, после вопроса о героине книги до сих пор она не проронила ни слова.
      – А мой папа ушел от нас, – сказала она тихо. – Но он часто приходит ко мне ночью.
      – Правда?
      Джоан Дав положила руку на плечо девочки.
      – Ее папа очень далеко, и иногда, когда ей снится, что он навещает ее, она чувствует себя очень счастливой, правда, Блисс?
      – Угу, – ответила она рассеянно, не сводя глаз с Иден, которая так и не поняла, что в ее лице заставило девочку довериться ей. Она наклонилась к Иден и прошептала ей на ухо: «Он и вправду иногда приходит ко мне», и по телу Иден пробежала легкая дрожь.
      Ей хотелось посмотреть, как они веселятся, играют, чтобы потом рассказать все Бену, поэтому она дождалась перемены и вместе со всеми вышла на площадку для игр, присев рядом с учительницей.
      – Каким ветром вас занесло в «Грин Гэблес»? – спросила Джоан.
      Иден усмехнулась.
      – Мне поручили съездить сюда, и я приехала.
      – Я очень рада. Детям это понравилось.
      Блисс собиралась покачаться на бревне. Она взобралась на деревянную площадку, поднялась с коленок и уселась на противоположный конец бревна, не сказав ни слова двум девочкам, которые сидели на другом конце.
      – Вон та высокая девочка, – сказала Иден Джоан. – Она восхитительна.
      – Да. Но у нее много проблем.
      – Правда?
      – Да, эта чушь насчет посещения ее отца, – Джоан покачала головой. – Ее отец часто обижал ее. Она испытала больше горечи, чем любая другая девочка ее возраста.
      Иден нахмурилась.
      – Это ужасно. Как она теперь? Джоан вздохнула.
      – Надеюсь, все хорошо. Она все еще много рассказывает о своем отце и называет его своим настоящим папой. У нее сейчас есть отчим, который, вроде бы, хорошо к ней относится, но я не думаю, что она к нему уже привязалась. Ей не разрешают видеть настоящего отца, но он не выходит у нее из головы. Ее отец был одним из тех людей, которые могут вас сразу очаровать. Вы знаете, что такие люди бывают.
      – Да, в Голливуде их полно, – сказала Иден.
      – Даже я думала, что он был самым лучшим человеком, пока это не случилось, – продолжала Джоан.
      – Никогда нельзя сразу все предугадать, – сказала Иден.
      – Да, действительно. Блисс сильно похудела. Она плохо спит, нервничает, и, глядя на нее, можно сказать, что она несет непосильную ношу на своих детских плечах. Даже здесь, в школе, Блисс иногда просыпается от кошмаров.
      – Бедняжка, – воскликнула Иден. Джоан начала рассказывать ей про остальных детей, и Иден слушала ее рассеянно, пытаясь вставлять своевременные комментарии, не сводя глаз с Блисс, которая устроила соревнования с девочками на качелях, пытаясь подняться выше всех, напрягая тонкие длинные ноги, голова ее запрокинулась, рот был широко раскрыт. Смеялась ли она? На таком расстоянии она ничего не слышала, и это могло быть радостью или страхом, но Иден отвернулась, прежде чем понять это. Она скажет Бену, что видела, как его дочь смеется.
      Когда Иден покинула «Грин Гэблес», то поехала к Сэму и Джен по карте, которую ей нарисовал Бен. Иден сказала, что ей хочется встретиться с ними, и сейчас, после того, как она выслушала описание Бена, которое ей дала Джоан Дав, она отчаянно хотела оказаться среди его друзей, а не врагов.
      Джен Александер открыла дверь красно-кирпичного домика. Она оказалась красивой женщиной и немного напоминала Нину своими блестящими черными волосами и общими чертами лица. Джен пожала ей руку и улыбнулась.
      – Иден, меня зовут Джен. Заходи, пожалуйста. Иден вошла в просторное фойе. Пол был сделан из зеленого мрамора, и огромная хрустальная люстра свешивалась с потолка. Она вспомнила о домике Бена. Неудивительно, что он не заходит к ним в гости с тех пор, как переехал в долину Шенандоа.
      – Сэм должен вернуться к ланчу с минуты на минуту. – Джен повела Иден вглубь дома.
      – Мы очень ждали случая с вами познакомиться. Иден присела на диванчик в гостиной, которая была продолжением огромной кухни. Блики, отражавшиеся от медных кастрюль, ослепляли ее.
      – Я тоже очень хотела с вами встретиться, – сказала она. – Бен так благодарен вам за ваше доверие.
      – По правде говоря, поначалу даже я сомневалась в нем, но в конце концов поняла, что Бен не мог этого сделать.
      Иден уже сидела за столом, когда приехал Сэм. На нем был светло-серый костюм. Сэм снял пиджак и повесил его, прежде чем пожать руку Иден. Когда он сел за стол, то снял очки и положил их в футляр. Он был одним из самых красивых людей, которых она когда-либо видела в Голливуде, но она бы никогда не догадалась, что это брат Бена. Иден усмехнулась и попыталась найти между ними хоть какое-нибудь сходство. У Сэма были зеленые глаза и белые волосы, он был гладко причесан, волосок к волоску – без сомнения, он пользовался лаком. У него, наверняка, был отличный парикмахер. Ей стало интересно, всегда ли существовала разница между двумя братьями, всегда ли Бен, который выбрал себе профессию археолога, был небрежней своего брата, которого Иден даже не могла представить стоящим на коленях в шахте.
      – Тебе удалось повидать Блисс? – спросил он после того, как сел за стол.
      Джен расставила тарелки. Она приготовила немного салата, курицу и холодные макароны по-орментальски, все это очень красиво смотрелось на фарфоровой посуде.
      – Да, она очаровательна. – Иден не могла долго выдержать на себе его пронзительный взгляд, который как бы говорил: «Я очень пылкий, и мы с тобой это знаем». Ей было интересно, как это его пациентки могли неделями приходить к нему на приемы, так никогда его и не соблазнив.
      – Она выглядит довольно-таки счастливой, как ты думаешь? – спросил он.
      – Ну, вообще-то я видела ее очень мало времени. Она произвела на меня впечатление серьезного ребенка.
      – Это не страшно, – улыбнулся Сэм, – я сам когда-то был таким.
      Иден попробовала виноград. Возможно, ей стоит быть осторожной и следить за тем, что она тут говорит, ведь в конце концов, она была никто Сэму и Джен. Пришла в их дом и говорит, что их племянница не такая, как надо.
      – Она мне кое-что сказала, и это показалось мне странным. – Иден рассказала, что ей говорила Блисс о своих снах.
      Джен усмехнулась.
      – Это все ее больное воображение. Сэм нахмурился.
      – Я постоянно держу связь с ее адвокатом, но он мне ничего такого не говорил.
      – Может быть следует сказать ему об этом? – спросила Иден.
      Сэм усмехнулся.
      – Мне кажется, что Джоан Дав в первый раз оказалась права, когда сказала, что Блисс придумывает это. Так ей легче справиться с потерей отца. Но я думаю, что она все-таки держится неплохо после такого потрясения, – он явно хотел закончить разговор на эту тему.
      Потом они поговорили немного о Бене, о том, как им его не хватает, и Иден себя чувствовала с Сэмом все спокойней. Ей нравилось, как он говорит, но в его голосе чувствовалось что-то ненатуральное, и в конце концов, Иден поняла, что ей не доверяют. Когда они закончили ланч, Сэм посмотрел ей прямо в глаза и сказал:
      – Иден, я хочу поговорить с тобой откровенно, – сказал он. – Прошу тебя, заботься о Бене. Я искренне рад, потому что вижу, что ошибался, когда думал, что ты можешь использовать его в своих целях.
      – А что я могу с ним сделать?
      – Ну, ты – актриса, приведшая в волнение весь Голливуд, и вдруг остановилась в такой заброшенной деревне, как наша, – усмехнулся Сэм. – Может быть, Бен для тебя только развлечение, чтобы скрасить время, проводимое здесь.
      – Он не развлечение для меня. Я люблю его. Сэм улыбнулся.
      – Да, я вижу. Но я до сих пор беспокоюсь по поводу той статьи в газете. Бен сказал, что ты бережешь свою репутацию.
      Он произнес слово «репутацию» с таким видом, как будто оно было неприличным.
      – Все равно скоро все все узнают. Что ты тогда будешь делать?
      Ей захотелось сказать, что это не его дело, но она сдержалась.
      – Мне совершенно не важно, что может случиться в будущем, – ответила она.
      Сэм наклонился к ней.
      – Я не пытаюсь поставить тебя на свое место. Я просто боюсь, что Бену опять будет больно. Ты хорошая девушка, и я желаю вам всего наилучшего. Но что будет, если репортеры пронюхают про то, что ты встречаешься с человеком, который сделал такое своей дочери?
      – Сэм, – Джен положила ладонь на руку мужа и извиняющимся взглядом посмотрела на Иден.
      – Я надеюсь, что этого никогда не случится, – ответила Иден. – Но даже если и случится, то мне на это будет совершенно наплевать. Я люблю Бена, и сейчас я чувствую себя счастливой, как никогда, и не собираюсь сдаться без борьбы.
      Сэм вздохнул и откинулся в кресле.
      – Он ведь мой младший брат, знаешь? – Он еще раз улыбнулся, и внезапно в этой улыбке она узнала Бена. – И всегда им останется. Я всю свою жизнь пытаюсь уберечь его от неприятностей, но в этот раз бессилён. Я даже не смог ничем ему помочь. Я извиняюсь, что перешел всякие границы. Бен убьет меня, если узнает, как я с тобой обращался.
      Он поднялся, снова надел пиджак и повернулся к Иден.
      – Пожалуйста, не причиняй ему боли, – сказал он тихо, и ей стало жаль его, когда она увидела его беспомощные глаза.
 
      Иден намеревалась сразу поехать к Бену домой, однако свернула по дороге, ведущей в Линч Холлоу. Сперва она хотела поговорить с Кайлом и Лу.
      Около шести она нашла их у себя в комнате. Лу сидела за мольбертом, а Кайл пил на диване кофе, читая толстую книгу.
      – Мне нужно с вами посоветоваться, – сказала она, поздоровавшись.
      Лу опустила кисточку, а Кайл захлопнул книгу. Она рассказала, как ездила посмотреть на Блисс, о фантазиях девочки, о взрослом выражении ее лица и потере веса.
      – Я не знаю, что сказать Бену, – произнесла она. – Он меня посылал туда, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, и она счастлива. Даже если бы я о ней ничего не знала, то все равно сказала бы, что она сильно отличается от остальных детей.
      Лу покачала головой.
      – Это очень плохо. Я помню ее счастливой, бойкой девочкой, и на ее лице всегда играла улыбка.
      – Что мне сказать ему? Сперва я хотела ему соврать. Какая польза будет от того, если я скажу ему правду?
      – Если бы ты была на его месте, и твой друг узнал про Кэсси тоже самое, разве ты бы захотела, чтобы он от тебя что-нибудь утаил? – спросил Кайл.
      Иден улыбнулась. Конечно бы не хотела.
      – Нет. Но это его только расстроит, потому что мы все равно ничего не сможем предпринять.
      – Но он может рассказать об этом своему брату, и может быть Сэм что-нибудь придумает.
      Иден тяжело вздохнула.
      – Этот человек не видит в этом ничего необычного. – И она рассказала им о том, как зашла в гости к Сэму и Джен.
      – Он неправ, – сказал Кайл. – Ведь он пытается помочь Бену, присмотреть за Блисс, и значит также должен наблюдать за каждым шагом Шарон и ее мужа. В тебе он видит только самую большую помеху.
      – Я все думаю о том, как сообщить Бену такие плохие новости. Но я надеюсь, что он сможет их пережить.
 
      Бен встретил ее в дверях.
      – Боже, как ты поздно, – сказал он взволнованно. – Ну, как все прошло?
      Она присела на диван и взяла его руку, рассказывая все подробности сегодняшней поездки. Она передала ему только факты, ничего не говоря о своих выводах, потому что они могли быть неправильными. Может быть, ему не покажется странным то, что у нее ребра острые, как заточенные ножи, а может быть, у Блисс была привычка просыпаться посреди ночи от кошмарных снов, и в этом нет ничего нового. Он выслушал ее, ни разу не перебив, даже выражение Лица не изменилось, но, когда она закончила, он расплакался. Иден обняла его.
      – Успокойся, Бен, – говорила она, гладя его спину и целуя волосы. – Успокойся, пожалуйста, все будет хорошо.
      Иногда ночью она просыпалась. Тело Бена, лежащего рядом, было горячим, а одеяло валялось на полу.
      – Ты мне не рассказала, как ты съездила к Сэму и Джен, – сказал он ясным голосом, и она сразу поняла, что он никак не может заснуть.
      Иден обняла его и прижалась головой к его груди. Она чувствовала, как бьется его сердце, и чувствовала своей щекой нежные волосы у него на груди.
      – Все прошло замечательно, – ответила она. – Мне очень понравилась Джен. Сэм считает, что с Блисс все в порядке. Вполне возможно, что она стала поправляться.
      – Нет, – сказал Бен. – Все, что ты мне тут описала, не похоже на поправление. Ты это говорила Сэму?
      – Сэм считает, что просто у Блисс в тот день было плохое настроение.
      – Ага, про те фотографии он сказал то же самое. Мне нужно будет поговорить с ним, и…
      – Бен, – Иден приподнялась на локте и посмотрела ему в глаза. – Пожалуйста, не говори Сэму ничего, что может заставить его считать, что я вмешиваюсь в твои личные дела… А лучше вообще не напоминай ему обо мне.
      – О чем это ты?
      – Он боится, что я тебе причиню боль.
      При слабом свете луны она заметила, как он улыбается. Он дотронулся до ее волос.
      – Я ему скажу, что ты единственный человек, который никогда не сделает мне больно.
 
      Она приехала в Линч Холлоу ранним утром. На кухне она налила себе стаканчик кофе и уже собиралась поднялся с ним по лестнице, когда услышала из спальни голос Кайла.
      – Я еще раз перечитал дневник, и не знаю, смогу ли я дать ей его прочитать, – говорил он.
      Иден остановилась. Она подумала, стоит ли зайти к ним, но вновь услышала голос Кайла.
      – Может быть, мне просто рассказать ей это, вместо того, чтобы дать читать дневник?
      Сначала ему никто не ответил, и Иден решила, что Кайл разговаривает по телефону. Или сам с собой. Но потом она услышала голос Лу:
      – Она уже много прочитала в дневнике, Кайл, – сказала она. – И ты знаешь, что Кэйт хотела именно этого.
      Иден испугалась подслушивать дальше, тихо поднялась по лестнице в свою комнату и включила компьютер. Она не любила тревожные нотки в его голосе, какой бы причиной они ни были вызваны. Иден захотела признаться им, что нечаянно подслушала их разговор, и если они хотели рассказать очередную часть дневника сами, она была бы не против. Они так часто для нее жертвовали всем, что она не могла уже больше ничего у них просить. Однако, она не хотела признаваться в. том, что подслушала. Поэтому им придется решать самим.
      Она целый день работала над сценарием и сделала всего лишь один перерыв, чтобы поесть и поговорить с Кэсси по телефону. Когда она спускалась по лестнице на обед, она заметила на столе блокнот и поняла, что Кайл сделал свой выбор.
      – Это для меня? – спросила она, садясь за стол.
      – А что ты делаешь сегодня вечером? – в свою очередь спросил Кайл.
      – Бену нужно хорошо отоспаться, поэтому я остаюсь дома. Поработаю еще немного, – кивнула она в сторону блокнота. – Я могу прочитать его сегодня ночью, если вы не против.
      – Почему бы нам втроем не прогуляться? – предложила Лу.
      – Неплохая идея, – заметил Кайл. – Никто не знает, что сегодня идет в кинотеатрах?
      – Ну, я думаю, что я…
      – Пойдем с нами, дорогая, – попросила Лу. Это больше было похоже на приказ, чем на приглашение.
      Ей пришлось поехать в Колбрук и посмотреть повтор «Вертиго» в недавно отремонтированном кинотеатре.
      Фильм был очень старый, изображение дергалось, да и звук был плохим. Он напомнил Иден то время, когда она мечтала быть актрисой и не представляла свою жизнь без кино.
      В зале она села рядом с Кайлом. На нем была бежевая куртка, и от него исходил запах «Олд Спайса». После фильма Кайл настоял, чтобы поесть мороженого, а после этого Лу предложила прогуляться по Мэйн Стрит. Со стороны было похоже, что они пытаются оттянуть возвращение в Линч Холлоу любой ценой. Они вернулись домой лишь в половине двенадцатого. Иден включила автоответчик и узнала, что Бен звонил ей, сказав, что ему уже лучше, и он ее очень любит. Как только Кайл вошел в комнату с блокнотом в руках, она выключила автоответчик. Она встала, и Кайл обнял ее и долго-долго не отпускал.

       2 августа, 1954 г.
      Сегодня мне исполняется двадцать семь лет. Папа, Сюзанна, я и Кайл ели сегодня ужасно вкусный пирог с малиной после обеда, а потом Кайл сказал мне, что хочет прокатиться со мной на машине, потому что хочет со мной поговорить, но я заранее знала все, что он мне скажет. Доктор Латтерли сейчас в Нью-Йоркском университете, и хочет, чтобы Кайл прошел докторскую программу, а потом присоединился к нему в экспедиции в Южную Америку. Доктор Латтерли считает, что Кайл обладает большим талантом и не хочет, чтобы он пропал в таком захолустье, как Линч Холлоу. До сегодняшнего дня мы обсуждали с Кайлом условия поездки: как, куда и когда. Но они оба знали, что, если он на них согласится, то надолго уедет из Линч Холлоу.
      И вот мы поехали в парк в Колбруке. Мы вылезли из машины, потому что было слишком жарко внутри, и присели на скамеечку на берегу реки. Кайл сказал, что его тянет снова учиться. Потом он стал просить у меня извинения за это желание, а я сказала, что я бы на его месте ни за что бы не отказалась от такого предложения, и пыталась всячески его поддержать. Но когда я сказала ему, что мне неважно, где он будет – в Линч Холлоу, или в Нью-Йорке, сердце мое защемило от тоски.
      – Мне здесь очень нравится, это самое лучшее место на земле, – сказал Кайл. – Но я не должен этим себя ограничивать.
      Я направилась к машине.
      – Давай считать, что мы все решили, – попросила я, в надежде скорее уехать. Не хочу плакать в его присутствии. Мне уже двадцать семь лет и я успела опубликовать семнадцать книг. Я смогу прожить сама.
 
       5 сентября 1954 г.
      Кайл уехал. Мэтт заехал за ним час назад, чтобы он не опоздал на поезд. Я не могла поехать с ними, да и Кайл не согласился бы. Он даже не дотронулся до меня перед уходом, хотя обнял Сюзанну и похлопал по плечу отца. Потом произнес: «Пока, Кэйт», и сел в машину. Я даже не успела добежать до своей пещеры, как расплакалась.
      О, Кайл!
      Прошлой ночью он зашел в мою пещеру в то время, как я разбиралась в своих бумагах. Кайл осторожно отодвинул их в сторону и присел на матрац. Он казался обеспокоенным, и я спросила у него, что случилось.
      – Я не хочу уезжать от тебя, – ответил он.
      – Я переживу.
      – Может быть, – сказал он, – но я не уверен, смогу ли я без тебя!
      Это меня удивило.
      – Я тебе никогда не была особенно нужна, – сказала я.
      Он покачал головой.
      – Ты не права, Кэйт, – он откинулся назад и уставился на скалы, нависшие над нами. – Я хотел бы, чтобы все было по другому.
      – Что, «все»? – спросила я, смутившись, хотя мне показалось, что я поняла, что он имел в виду.
      – Многое, – ответил он, взглянув на меня. – Меня в тебе многое восхищает, но я беспокоюсь о том, что у тебя чего-то не было в жизни.
      – Ты имеешь в виду мужчин? – спросила я.
      – Да, частично. Я имею в виду близость с другими людьми. Ты все время держишься обособленно.
      – Но ведь есть еще Мэтт, – заметила я.
      – Да, – сказал он, – Мэтт. Но ты не обращаешь на него внимания, как будто ждешь еще кого-то. Он взял мою руку и положил к себе на колено. – Я знаю, Мэтт не в твоем вкусе, но думаю, что вряд ли ты кого-нибудь еще найдешь, если будешь сидеть сложа руки.
      – Я никого и не хочу искать.
      – Но тебе нужен ребенок, Кэйт. Я знаю, что это так. Выходи замуж за Мэтта. Даже если он тебе не подходит, он может подарить тебе ребенка.
      Я удивилась, с каким отчаянием он это произнес, однако улыбнулась и сказала, что не выйду замуж за Мэтта, потому что он будет против того, чтобы растить детей в пещере, а не дома. Мне хотелось пошутить, чтобы развеселить Кайла, который был в тот момент ужасно серьезным, но он даже не улыбнулся. Наоборот, расплакался, вызвав и у меня дрожь. Я обняла его, и он сказал:
      – Кэйт, я очень о тебе беспокоюсь. Я боюсь, что ты закончишь так же, как мама.
      Я оттолкнула его. – Не говори так.
      Его щеки были мокрыми, и я попыталась вытереть его слезы, сперва пальцами, а потом губами. Я тогда ни о чем не думала. Клянусь, это мой инстинкт заставил меня целовать его, чтобы его печаль исчезла. Я целовала его щеки, глаза, в то время, как волна страстного желания постепенно захватывала меня. Он сел прямо, и его дыхание участилось. Глаза были широко раскрыты и смотрели на меня. Я нагнулась, целуя его волосы и моя грудь оказалась напротив его лица. Я почувствовала исходящее от него волнение и тепло. Я знала, чего он хочет, даже если он сам этого не знал. Он схватил мои руки.
      – Не надо, Кэйт, – сказал Кайл, отодвигаясь от меня, но я наклонялась все дальше, целуя его шею, уши, губы. – О, господи, Кэйт! – прошептал он. – Прекрати! – Я попыталась остановиться, отойти от него, но ничего не могла с собой поделать. Кайл тоже начал целовать меня и повалил меня на матрац, не давая передохнуть между поцелуями. Он целовал меня так сильно, как будто сердился на меня, но потом его губы нежно и мягко дотронулись до моих губ. После этого он встал на колени, и я испугалась, что он уйдет от меня, но по выражению его лица я поняла, что он решил закончить то, что начал, и я расслабилась.
      Кайл начал меня раздевать очень, очень медленно, расстегивая пуговички на моей одежде так осторожно, как будто они были фарфоровыми. Он снял с меня колготки и трусики, а потом мне пришлось приподняться, чтобы он смог снять с меня бюстгальтер. Мои волосы рассыпались у меня на груди, и он стал медленно раздвигать их. Он долго водил языком по моим соскам, прежде чем полностью взять их ртом. По-моему, я выкрикнула тогда его имя, но не уверена, потому что совсем потеряла чувство реальности. Сперва я почувствовала себя виноватой в том, что происходит, но внезапно все изменилось, и Кайл завладел мной полностью. Он снова уложил меня на матрац. Я стала смотреть на его лицо, ставшее желтоватым в ночном свете, в то время, как он разглядывал мое тело.
      – Кэйт, ты самая красивая девушка из тех, кого я когда-либо встречал, – сказал он нежно, – а лицо его выражало такую любовь и желание, что я расплакалась. Я поняла, что он был единственным человеком, которого я когда-либо хотела, и только потому, что Сет Галахер был похож на Кайла, я заинтересовалась им. Я глубоко задышала и молча благодарила бога, что ни с кем не занималась любовью и осталась девушкой, что мне уже двадцать семь лет, и Кайл будет моим первым мужчиной.
      Он позволил мне себя раздеть, и в это время его руки все время гладили меня. Ему пришлось помочь расстегнуть пуговицы и молнию, потому что меня всю трясло. Я никогда не видела голого мужчину, члена и испугалась, но напрасно. У него был такой же красивый пенис, как и весь Кайл. Под моими руками он казался стальным, однако губы доказывали мне, что он атласный. Он был нежен со мной. Я вспомнила, как показывала ему урок анатомии, когда мы были подростками. Кайл многому научился с тех пор, а я так ничего и не узнала. Он Целовал мне те места, до которых я ему в детстве разрешала дотрагиваться, и мне нравилось, как он это делает, зарываясь всем лицом в мои самые интимные части тела. Его язык был очень нежным и горячим, как огонь, и пещера заполнилась моими криками. Когда он вошел в меня, то спросил, не больно ли мне. Мне не было больно, однако, даже если бы и было, то я бы все равно ничего не сказала. Я хотела удержать его рядом с собой, внутри меня. Навечно!
      Я не выйду замуж за Мэтта. Я ни одного мужчину не впущу туда, куда впустила Кайла. Никогда!
      Кайл быстро заснул. Неподалеку лежало одеяло и, прежде чем накрыть Кайла, я увидела темные шрамы на его ягодицах и бедрах от побоев. Они останутся у него навсегда, и я почувствовала то, что давно не испытывала – ненависть к маме. Я быстро укрыла Кайла и легла рядом с ним, обняв его.
      – Я не как мама, Кайл, – прошептала я, – и никогда не буду такой.
      Я часто просыпалась ночью, думая о том, что могу с ним уехать из Линч Холлоу. Людям же мы будем говорить, что мы – муж и жена, или же можем действительно пожениться. В первый раз я обрадовалась, что он – только мой двоюродный брат. В Вирджинии разрешен брак между родственниками, хотя я понимала, что это не везде так. Мы могли бы проводить так каждую ночь и, как только я это представлю, у меня на сердце становится теплее. Посмотрев на спящего Кайла, я подумала, что он не представляет себе жизни без меня, впрочем, как и я без него.
      Я решила разбудить его рано утром и сказать, что поеду с ним. Должно быть, я заснула, потому что когда проснулась, увидела, что Кайл уже встал и начал одеваться, хотя было еще темно.
      – Не уходи, – попросила я.
      – Извини меня, Кэйт. Это была моя вина. Мы плохо поступили.
      Он начал застегивать рубашку потому, что ему стало холодно. При свете фонаря было видно, что он дрожит. Я села.
      – Я хочу поехать с тобой, нам надо быть вместе.
      – Нет, не надо, – остановил он меня. – Тебе нужно выбросить все из головы и накрыться одеялом.
      Я специально сняла одеяло с груди, потому что хотела посмотреть на его лицо, снова увидеть его взгляд, полный любви и желания, но поняла, что, наверное, никогда уже этого не увижу. Натянув одеяло на плечи, я сказала:
      – Мы можем пожениться, ведь в Вирджинии разрешен брак между двоюродными братьями и сестрами.
      Он нагнулся, чтобы завязать шнурки.
      – Ты никогда не называла меня двоюродным братом. – Тогда я встала, прижав к себе одеяло, и попыталась обнять его, но он меня отстранил.
      – Этого никогда не случится, Кэйт, разве ты не понимаешь? – Потом он ушел, растворившись в темноте. Я на него рассержена не столько из-за прошлой ночи, сколько из-за сегодняшнего утра. Я не могу поверить, что он со мной так холодно обошелся и даже не взглянул на меня. Всегда, когда я буду до себя дотрагиваться, то буду представлять, что это его руки. Всегда, когда я буду лежать на матраце в пещере, у меня в ушах будет звучать его голос: «Я люблю тебя, Кэйт!» Так он говорил, когда был внутри меня. Я никогда не смогу забыть эти слова: «Ты закончишь, как твоя мама».
 
      Иден положила записную книжку на колени. За окном ее спальни была безмолвная ночь. Единственным звуком было биение ее сердца. И ей вспомнились слова Кайла: «Твой отец был первым и последним любовником твоей матери». Она подняла руку и стала загибать пальцы. Октябрь, ноябрь, декабрь, январь, февраль, март, апрель, май, июнь. Когда она подняла блокнот, чтобы читать дальше, ее руки тряслись.
 
       2 ноября 1954 г.
      Я беременна. Для меня не было неожиданностью, когда прошли все сроки начала менструации. С тех пор, как уехал Кайл, новая жизнь появилась в моем теле. На те восемь писем, которые я написала Кайлу, пришло только три ответа. Его письма были холодны, как будто мы были знакомы совсем недолго. Он писал о погоде, новой квартире и занятиях. Я читала между строк и видела, что он считает себя виноватым и раскаивается, но я не могла ему этого простить. Он пишет, что много учится. Они с Латтерли собираются в июне поехать в Южную Америку. Еще он пишет, что он познакомился с одной женщиной, которая живет в деревне Гринвич, около Нью-Йорка. Ее зовут Луиза, и она художница, очень сильно отличающаяся от остальных. А знает ли он, какую боль причинил мне этими словами? Интересно, стал бы он это писать, если бы знал, как плохо мне будет? В первый раз я усомнилась в любви Кайла. Я не хочу раскаиваться в той ночи в пещере, но, если мне это стоило его любви, то я буду винить себя до самой смерти.
      Я боюсь говорить ему о нашем ребенке, потому что он будет просить избавиться от него. Он скажет, что ребенок родится нездоровым и будет плохо развиваться, как Элли Миллер, потому что мы с ним близкие родственники, но я чувствую, что с нашим ребенком все будет хорошо. Я вспомнила маленькую Элли, которой сейчас уже семь лет.
      У нее была медленная шаркающая походка и постоянная улыбка, потому что она не может понять, что жизнь приносит ей больше боли, чем радости. Ее руки выглядели очень маленькими. По правде говоря, я буду любить своего ребенка, даже если он родится с двумя головами и пятью ногами. Он все равно останется моим ребенком, моим и Кайла.
      Я знаю, что не смогу от него это скрыть, но и не смогу написать ему об этом в письме. Мне придется поехать в Нью-Йорк, хотя мысль эта меня пугает. Мне сейчас никуда нельзя ездить, потому что я слышала, что первые три месяца не рекомендуется ездить на поезде, и я не хочу ставить под угрозу жизнь моего ребенка.
 
       4 января 1955 г.
      Может быть я совершила ошибку, не предупредив Кайла о своем приезде. Он не был готов меня видеть и, наверное, поэтому так поступил. Или я только себя утешаю?
      В поезде я чувствовала себя неважно. Я всегда считала, что беременные женщины чувствуют себя плохо в первые месяцы беременности, однако, они прошли для меня великолепно, кроме последней недели, когда было головокружение.
      Нью-Йорк для меня слишком велик. Я сразу почувствовала себя не в своей тарелке, как только вышла из вагона. Мне удалось поймать такси, и я дала шоферу адрес Кайла.
      – Это в деревне Гринвич, – сказал он, – ваш брат, случайно, не художник или музыкант?
      Я не могла найти связь между тем, что он спросил, и деревней Гринвич, он стал расспрашивать меня о моем акценте и был со мной очень дружелюбным, но я была так слаба, что не могла ему отвечать. В доме было очень жарко, а квартира Кайла находилась на шестом этаже. Несколько раз мне пришлось остановиться, чтобы отдохнуть, и к тому времени, как я добралась до квартиры, я вся вспотела, у меня перехватило дыхание и сильно затошнило. Я постучала в дверь, и мне открыла женщина. Она была высокой блондинкой, на ней был вязаный черный свитер, черные колготки и черные туфли. В руках у нее был мундштук из слоновой кости с зажженной сигаретой.
      – Я, должно быть, ошиблась квартирой, – сказала я. Женщина улыбнулась.
      – Нет, я думаю, вы попали туда, куда нужно. Судя по-вашему акценту, вы, должно быть, подруга Кайла. – Я поняла, что передо мной стоит Луиза. Я была потрясена. Она выглядела гораздо старше Кайла и была не похожа на всех остальных.
      – Я его сестра.
      – Кэйт? – девушка усмехнулась и сделала шаг назад, давая мне пройти. – Заходи. Кайл только что ушел в магазин. Он тебе очень обрадуется.
      Квартира Кайла представляла собой одну комнату и маленькую кухню. В комнате стоял диван, один из тех, которые раскладываются и превращаются в кровать. Он был разобран и застелен желтым покрывалом. На подушках еще сохранились два отпечатка, и я знала, что эта тощая, одетая во все черное девушка спала с моим братом.
      Луиза приготовила мне чашку крепкого кофе, и мы выпили его в крохотной столовой. Должна признаться, что она была очень вежлива со мной, говоря со мной о поезде и о всякой чепухе, но мне нечего было ей сказать. Мне хотелось ее ненавидеть. Я смотрела на ее худую фигуру, одетую во все черное, и представляла, как Кайл гладит ее, как гладил когда-то меня, целуя ее ноги. Мне стало не по себе, и я пошла в ванную.
      Когда я вышла, Кайл уже вернулся и разговаривал с Луизой на кухне.
      Он меня сразу обнял.
      – Тебе нужно было бы предупредить о своем приезде, – сказал он сердито, и на его лице я не заметила даже тени улыбки.
      – Мне нужно поговорить с тобой, – сказала я, – наедине.
      Луиза поднялась.
      – Увидимся там, где и раньше, Кайл.
      Она поцеловала Кайла в щеку и, после того, как она ушла, я заметила по его глазам, как неловко он себя чувствует наедине со мной. Он налил нам еще немного кофе.
      – Не могу поверить, что ты приехала, – сказал он смущенно.
      – Эта женщина тебе не подходит. Кайл улыбнулся.
      – Ты ее даже не знаешь.
      – Она для тебя слишком стара.
      – Ей только тридцать два.
      – Мне казалось, что ты с ней встречаешься лишь для того, чтобы забыть меня.
      Кайл покачал головой.
      – Я с ней встречаюсь, потому что люблю ее.
      У меня перехватило дыхание. Неужели та ночь в пещере ничего не значила?
      – Ты с ней так же занимаешься любовью, как и со мной? – спросила я.
      Кайл выглядел обеспокоенным, не услышит ли нас кто. Он наклонился ко мне и прошептал:
      – Ты и вправду забыть не можешь, как хорошо нам было?
      Он порывисто поднялся.
      – Что касается меня, то я не хочу об этом вспоминать. У меня начинает болеть живот, когда я это делаю.
      Я поняла, что мне нужно уйти, потому что была здесь незваным гостем. У Кайла началась другая жизнь, и появилась новая женщина. Мысль обо мне у него вызывала дурные ощущения. Я, наверное, не смогу ему сказать, что у меня будет ребенок.
      Мне показалось, что Нью-Йорк проглотит меня, как только я выйду из дома. Мне нужно было поймать такси, вернуться на вокзал, стоять в очереди. Сердце стучало так, как будто хотело вырваться у меня из груди, но я заставила себя подняться.
      – Не стоило мне приезжать, – сказала я, направляясь к своему чемодану.
      Кайл не знал, что делать.
      – Кэт, ты можешь остаться. Я имею в виду, у Лу дома. Там есть одна свободная комната, а тут у нас очень мало места.
      Я вышла, даже не дослушав его, и медленно пошла вниз по ступенькам, надеясь, что он меня догонит, но, конечно, – этого не произошло. Он порвал со мной, с Линч Холлоу и со старой жизнью.
      У меня закружилась голова, но я смогла поймать такси и поехала на вокзал. В тот момент я хотела умереть. Человек, на которого я всегда могла рассчитывать, отказался иметь со мной что-либо общее. Теперь я поняла, почему моя мама захотела покончить с собой. Мне показалось таким легким взять и броситься под поезд, так быстро все может кончиться, однако вспомнила, как моей матери пришлось ждать моего рождения. В конце концов, во мне тоже есть ребенок.
      Когда поезд приехал в Винчестер, я позвонила Мэтту и попросила встретить меня. По дороге я расплакалась. Дома я ему рассказала, что мы занимались любовью с Кайлом в то время, как он уезжал в Нью-Йорк.
      Никогда я не видела Мэтта таким разъяренным и поэтому была поражена, когда он начал бушевать в гостиной, ударяя кулаками по стенке и разбивая посуду.
      – Как он мог с тобой такое сделать?
      Я объяснила ему, что сама была виновата. Мэтт покачал головой.
      – Нет, Кайл должен был знать. У тебя неправильное представление о плохом и хорошем.
      Я почувствовала себя оскорбленной, но не могла спорить с ним. Я не видела ничего плохого в том, что спала с Кайлом, хотя мне стало теперь понятно, что совершила ошибку.
      В конце концов Мэтт немного успокоился и сел на диван. Его лицо до сих пор было красным.
      – Я никогда этого ему не прощу, – сказал он. – Никогда.
      – Я беременна, – прошептала я, обрадовавшись, что, наконец-то, могу сказать об этом вслух.
      Мэтт некоторое время оставался спокойным. Потом улыбнулся.
      – Похоже, что у тебя нет другого выхода, как только выйти за меня замуж.
      Я ответила, что не собираюсь выходить за него замуж, хотя он самый лучший и самый достойный человек в мире.
      Он сказал, что я всегда могу рассчитывать на его помощь. Мэтт предложил мне поехать в Нью-Йорк, чтобы поговорить с Кайлом, но я взяла с него обещание ничего ему не рассказывать, потому что не хотела, чтобы Кайл чувствовал себя в долгу передо мной. Я хотела только, чтобы он меня любил, как и до Нью-Йорка, до Луизы и до 5-го сентября 1954 года.
 
       20 января 1955 г.
      Сегодня я получила письмо от Кайла. Он извинялся за свое поведение. Он был очень «удивлен» и «не знал, что делать?» «В следующий раз предупреди». Он надеется, что я нормально доехала, и что счастлива. В конце он писал: «Жду ответа. С любовью, Кайл». Я уставилась на слово «любовь» и пыталась разобрать по почерку, просто так ли он его написал, или имел в виду что-то большее.
      Я не собиралась отвечать ему. Все, что он хотел услышать – это хорошая ли у нас погода, купил ли себе папа новый автомобиль, и прошел ли у Сюзанны бронхит? Он не стремился узнать, причинил ли он мне боль. Никогда ему больше об этом не узнать!

      Иден не спалось. Она едва смогла закрыть глаза хотя бы раз за ночь. Иногда, часа в три или четыре, она вставала и смотрела на себя в зеркало. У нее было чувство, что она не совсем нормальна физически, что у нее есть генетические отклонения, конечно, по чертам лица и ладони она поняла, что похожа на Кайла. Голубые глаза, прямой нос, красивые зубы. Черты, которые она считала унаследованными от своей матери.
      Она не могла отделаться от чувства отвращения, в ее сознании это никак не могло совместиться. Ее родители были хорошими людьми, говорила она себе, прекрасные люди потеряли над собой контроль. Но в подсознании она страдала от того, что поздно узнала о своей матери, о Кайле, о самой себе.
      Кайл врал ей все эти годы. Из-за своей ли трусости, или он хотел пощадить ее чувства, или еще почему-то, неважно, из-за чего. Она не находила себе места, когда думала о том, что он скрывал от нее правду. Если бы она не захотела узнать о жизни матери, то неизвестно, признался бы он во всем? Очевидно, и Лу все знала тоже. Они оба наблюдали за ней день за днем, оттягивая этот день, пытались завоевать ее любовь. Кайл хорошо оправлялся с этой задачей.
      Ей захотелось поехать к Бену на несколько дней, чтобы все обдумать. Нужно покинуть Линч Холлоу до восхода, чтобы не встретить Лу или Кайла. Сейчас она не могла смотреть им в глаза. Когда она собралась, было без четверти пять. Взяв с собой запасную одежду, она подошла к компьютеру и уже было собралась взять его с собой, как вдруг поняла, что не сможет написать в сценарии то, что узнала про маму.
      Бросив блокнот в сумочку, она тихо спустилась по ступенькам. Почувствовав сильный запах кофе, она поняла, что бежать уже поздно. Лу была на кухне и сидела в коляске за столом, читая вчерашнюю газету. На ней была розовая одежда и волосы, в спешке зачесанные назад. Лу взглянула на Иден, когда та вошла в комнату.
      – Ты прочитала дневник, – сказала она.
      Иден не ответила. Из двери она вытащила ключи от машины.
      – Куда ты собралась? – спросила Лу.
      – К Бену, на несколько дней.
      – Хочешь чашечку кофе на дорожку?
      – Нет.
      – Убежав, можно было решить все проблемы только в девятнадцать лет, Иден, но сейчас это не сработает. Кайл хочет с тобой поговорить. Ему очень нужно это сделать.
      Иден открыла дверь и повернулась лицом к Лу.
      – Он уже давно мог со мной поговорить. И ты тоже. Иден закрыла дверь и пошла к машине через темный двор.
 
      Ей пришлось стучать несколько минут, пока в комнате не загорелся свет, и Бен не открыл дверь. На плечах его было одеяло, а глаза были заспанными. Посмотрев на часы, он сказал:
      – Полшестого утра.
      – Возвращайся в постель, – ответила она. – Только впусти меня.
      Иден быстро заснула. Когда она проснулась, то почувствовала запах кофе, второй раз за это утро. Должно быть, он уже вставал, чтобы его приготовить, потому что сейчас он лежал позади Иден, войдя в нее. Она почувствовала, как он гладил ее грудь, а его губы целовали ее шею. Все это он делал медленно и нежно. Мысли, занимавшие ее голову, исчезли.
      Она начала двигаться в такт ему. Он быстро закончил, и ей стало интересно, как долго находился он в ней, пока она спала. Потом они немного полежали. Иден чувствовала, как кровь стучит в ее висках. Бен вышел и склонился над ней, нежно гладя ее ноги. Его небритая щека приятно щекотала внутреннюю часть ее бедер. Иден вспомнила о Кайле и своей матери и потрясла Бена за плечо, сказав:
      – Не надо, только не сейчас.
      Он натянул на нее одеяло, хотя Иден была вся мокрая от пота, и положил свою голову рядом на подушку.
      – Что случилось? – спросил он.
      Иден встала с кровати и протянула ему блокнот. После этого она оделась, выпила чашку кофе и вышла на улицу.
      Присев на деревянную скамеечку напротив крыльца, она стала ждать.
      Бен не появлялся гораздо дольше, чем она думала. Допив кофе, Иден поставила кружку на скамеечку.
      Когда он наконец-то вышел из дома, то отдал ей блокнот, поцеловал и прижался щекой к ее виску.
      – О, боже! – сказал он тихо.
      – Я себя чувствую преданной. Он знал об этом долгие годы и никогда мне ничего не рассказывал.
      Бен присел рядом.
      – Должно быть, ему было очень трудно это сделать.
      Она взглянула на него.
      – Неужели это не отвратительно?
      – Это меня потрясло. Но ничего отвратительного я здесь не увидел. Мне очень жаль Кайла.
      – Жаль его?
      – Ты была его единственным ребенком. По крайней мере, мне так кажется. Я уверен, что он хотел обращаться с тобой, как с собственной дочерью, но раньше это было невозможно.
      – Сердце кровью обливается.
      – Из-за того, что он раньше ничего тебе не рассказывал? Ты бы хотела узнать это в детстве?
      – Я бы хотела, чтобы он не терял контроль, над собой тогда.
      – Тогда бы тебя не было на свете вообще.
      – Он должен был рассказать мне это, когда мне исполнилось восемнадцать. – Она вспомнила себя в восемнадцать лет, когда убежала от Кайла и Лу. Если бы Кайл тогда ей все рассказал, то она бы вообще не вернулась. Должно быть, он догадывался об этом. – Нет, ему следовало сказать мне об этом, когда я вышла замуж. Это ведь могло сказаться отрицательно на Кэсси, правда? Какое он имел право утаивать такое от меня?
      Бен быстро взглянул на нее, и Иден поняла, что это открытие он воспринял совсем иначе, чем восприняла его она.
      – Итак, – сказал он. – Кайл Свифт вовсе не безупречен. Я всегда интересовался, почему он такой взвинченный.
      Она опустила взгляд на свои руки.
      – Он бросил меня, – сказала она. – Оставил меня с Сюзанной и дедушкой. Даже позволил отправить меня в приют.
      Иден расплакалась, как ребенок, который устал за день и хочет вздремнуть. Бен взял ее руку.
      – Тебе хоть удалось поспать прошлой ночью? Она покачала головой.
      – Почему бы тебе сейчас не отправиться в кровать? Мысль об отдыхе соблазнила ее. Бен прошел с ней в дом и помог ей улечься на кровать. Потом склонился над ней и поцеловал.
      – Держись меня, – посоветовал он ей, – я знаю, как избежать грустных мыслей.
      Сон был беспокойным. Как только она открывала глаза, Бен оставлял свой кукольный домик и присаживался к ней. Он почти не разговаривал, держа ее за руку до тех пор, пока она снова не заснет. В полдень он приготовил ей борщ и сэндвичи с сыром, хотя в комнате было около тридцати градусов. Она села и подложила под спину подушку.
      – Мне нужно позвонить Нине и сказать ей, что со сценарием покончено, – сказала Иден. – Я не могу об этом писать.
      – Не звони пока Нине. Подожди несколько дней, и когда немного успокоишься, можешь с ней поговорить.
      В это время зазвонил телефон, и Бен поднял трубку.
      – Да, она здесь, – ответил он и протянул трубку Иден. – Это Кайл. – Иден отрицательно покачала головой. Бен немного поколебался, потом приложил трубку к уху и сказал: – Боюсь, что она еще не в состоянии разговаривать с тобой, Кайл. – Бен смотрел на нее в то время, как Кайл ему что-то говорил. – Даже не знаю… Ну хорошо, согласен.
      Он повесил трубку и сказал Иден:
      – Он очень хочет с тобой поговорить.
      Отдав ему пустую кружку, она забралась под одеяло.
      – А я очень хочу спать.
      Этим вечером Бен пригласил ее в ресторан «Молочная Королева». Они сели за столик, окруженные со всех сторон молодежью Колбрука. Иден весь день была угрюма и неразговорчива, а сейчас, под веселую болтовню молодежи, настроение улучшилось.
      Когда Бен уже закончил ужин, она едва притронулась к своим сэндвичам.
      – Я хочу тебе кое-что сказать. Пожалуйста, пойми меня правильно. Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя преданной, сердилась, или тебе было больно. Но мне хочется сказать, что ты ничего не потеряла, узнав это. У тебя до сих пор есть Кайл и Лу. Тебе выбирать, сколько ты теперь будешь с ними общаться. У тебя еще есть я, твоя жизнь и карьера. И у тебя есть дочь.
      Вокруг его глаз собрались морщинки, и мускулы на шее пульсировали, когда он говорил. Ее глаза наполнились слезами, когда она представила, сколько он пережил за последний год, представляя свою дочку несчастной, будучи бессильным что-нибудь сделать.
      – Извини меня, – сжала она его руку. – Мне очень жаль, что я себя так вела.
      Когда они приехали домой к Бену, уже стемнело. Напротив дома был припаркован джип Кайла, а сам он сидел на деревянной скамеечке.
      – По-моему, у него в руках новый блокнот для тебя, – сказал Бен.
      – Я не хочу с ним разговаривать.
      – Пойдем.
      Они пошли к дому и когда уже достаточно приблизились, Кайл встал. Бен подтолкнул Иден к нему и сказал:
      – Вам нужно поговорить наедине. Я буду внутри. Иден присела на конец скамейки, так далеко от Кайла, как смогла.
      – Мне с тобой не о чем говорить, – сказала она. Кайл снова присел.
      – Извини меня, Иден, я не хотел, чтобы тебе было больно, когда ты все узнаешь.
      Она пронзила его своим взглядом.
      – А ты когда-нибудь собирался мне это рассказать? Кайл вздохнул.
      – Не знаю. Мы много раз говорили об этом с Лу. Сперва я хотел рассказать об этом, когда мы тебя взяли из приюта… но мне казалось, что еще не время. А потом… я все время откладывал на потом. Я всегда надеялся, что однажды будет самое лучшее для этого время. Потом, когда ты рассказала о том, что ищешь сценарий для фильма, я подумал, что время настало. У меня была мысль не показывать тебе дневник, но это было бы слишком, и к тому же твоя мать этого бы не одобрила.
      – А ты не хотел меня предупредить, что у Кэсси может быть из-за этого не все в порядке с психикой.
      – С моей внучкой все в порядке.
      – Не называй ее так больше. Я тебе запрещаю. Кайл опустил голову.
      – После того, как ты написала, что вышла замуж, я съездил к одному специалисту в Нью-Йорке. Я рассказал ему все, беспокоясь о детях, которые могли бы у тебя быть. Он сказал, что риск для твоих детей минимален, даже для тебя он был невысоким. Не очень опасна связь между двоюродными родственниками.
      – Тебе все равно надо было меня предупредить.
      – Ты права, извини меня, – он поднялся. – Я принес тебе еще один блокнот.
      – От мысли о чтении дневника мне становится плохо. Я передумала писать сценарий. Я пыталась правдиво описывать ее жизнь, чтобы у зрителей возникла к ней симпатия. Если я буду честной, то скомпрометирую всех нас.
      – Ну, хорошо. Я его только оставлю тебе, а ты решай сама. Кайл положил блокнот на скамейку, и на секунду она увидела его глаза, которые по своей форме, цвету и боли, содержащейся в них, были похожи на ее собственные.
      – Я всегда гордился, что я твой отец, Иден. Он направился к джипу. Походка его была неровная, и ему не удалось с первого раза забраться в машину. Ему пришлось дважды поворачивать ключ, прежде чем джип завелся. Она смотрела, как он круто развернулся на дороге и поехал домой, внезапно почувствовав волну беспокойства за него. Кайл был очень расстроен, уже стемнело, и он уже не такой внимательный, каким был когда-то. Она прекрасно знала, какая крутая была дорога до Линч Холлоу. Он вполне мог не вписаться в один из поворотов и упасть с обрыва.
      Она сидела в темноте, не обращая внимания на комаров, пока не прошло полчаса, и у нее появилось чувство, что он благополучно добрался до дома.

      Иден каждое утро просыпалась в комнате Бена, и это было замечательно. Он просыпался от того, что она шумела на кухне, чистя свежие фрукты и готовя кофе, или от запаха ее тортов, которые, хотя и получались немного непропеченными в его старой духовке, были довольно-таки вкусными. Он клал поудобней подушку и наблюдал, как она готовит, одетая лишь в трусики и бюстгальтер, с волосами, рассыпавшимися по спине, и освещенная солнечным светом.
      Каждую ночь они занимались любовью, и это было с его стороны подвигом, который он после нервного потрясения считал невозможным. Первые две ночи он был таким нежным и заботливым, что она даже расплакалась. Она дразнила его и читала самые провокационные места из своих любимых книжек, и Бен злорадно думал, чего лишился Майкл Кэри.
      Между ними не возникало ссор. С Беном было очень просто, а у Иден не было высоких запросов. Она уже почти забыла о том, что она актриса, чей домик находится около океана, и что у нее лицо, которое узнают на каждой улице. Иден сама ходила в магазин, стирала, вешала белье сушиться на веревку, которую натянула меду двух деревьев. Она не жаловалась на его неудобную ванну и неработающий кондиционер. Бен иногда просил ее помочь сделать коврики для кукольного домика и с удовольствием смотрел, с каким старанием она работает иголкой, и как, уколовшись, прижимает пальчик к губам. Все в ней его очаровывало, особенно то, что она была рада жить с ним в его домике.
      Сценарий она забросила, но Нине еще не звонила. Он не настаивал, к тому же, это было ее дело. Блокнот, который оставил Кайл, лежал на кофейном столике. Иногда по вечерам Бен перехватывал на нем ее взгляд, когда они сидели на диване, читая или играя в карты. Однажды, когда Иден стала слишком проигрывать, отвлекаясь на блокнот, Бен спросил: «Почему ты его не читаешь?» Но она отрицательно покачала головой, и они продолжили игру.
      Никто из них не сказал вслух о том, что она больше не числится у себя на работе. Бен иногда пытался уговорить ее навестить Кайла. Ему не нравилось стоять между ними. Кайл иногда звонил и просил передать Иден, что звонил Майкл или Нина, но она всегда отказывалась разговаривать с ним и никогда не звонила на Западное Побережье.
      Кайл снова стал заниматься своим огородом, усердней, чем когда-либо. Единственная неловкая ситуация случилась наследующий день после переезда Иден к Бену. Кайл появился со стороны шахты, где Бен находился с девяти часов. Бен заметил, как загорело его лицо, в то время как он спускался по лестнице.
      – Иден сегодня не появлялась? – спросил он. Он посмотрел на угрюмые стены шахты, а потом взглянул на Бена. Бену стало жаль Кайла. Он подумал, что бы ему ответить, чтобы не обидеть.
      – Нет. Она хотела сегодня пойти по магазинам. Иден еще не готова тебя видеть. Дай ей немного времени на отдых.
      – Я надеялся, что она поймет меня. По-моему, это трудно простить. – Кайл поднял план со дна шахты. – Расскажи, что ты здесь делаешь.
      Бен показал ему кусочки, которые нашел, и место, отмеченное на плане, но Кайл его не слушал.
      – Не стоило мне ей это говорить, – сказал он в конце концов.
      – Стоило.
      – Она на меня очень сердита.
      – Да, сейчас она обижена, – сказал Бен так, как будто гнев Иден скоро пройдет, хотя вовсе не был в этом уверен.
      Кайл взглянул на Бена.
      – Ты тоже на меня сердишься?
      – Я не пытаюсь скрыть Иден от тебя, наоборот, уговариваю ее поговорить с тобой.
      Кайл полез в карман.
      – Вот пара билетов в «Волчий Капкан» на воскресный вечер. Там будет опера «Три Пенни». Я и Лу не сможем пойти, поэтому я подумал, почему бы вам не сходить?
      Бен взял у него билеты. У него была нормальная жизнь, и он мог взять с собой девушку, показаться с ней на людях. Старая боль уже прошла, и можно начать жизнь сначала.
 
      В воскресное утро Иден была необычайно задумчива. Она сидела на диване, держа в руках нераскрытую книжку, и смотрела в пустоту.
      Бен взглянул на нее поверх кукольного домика.
      – О чем ты думаешь? – поинтересовался он. Она взглянула на него.
      – Мне нужно придумать, что делать дальше. Бен встал из-за стола.
      – Ты это насчет чего?
      Он не был уверен, что она говорит о сценарии.
      – На следующий неделе приезжает Кэсси, – сказала она, – и я не могу оставаться с тобой, когда она приедет, и это означает, что мне придется вернуться к Кайлу и Лу или жить в отеле. Но так как я больше не работаю над фильмом, мне не имеет смысла оставаться здесь. Мне кажется, что мне нужно будет собраться и поехать домой. Мне нужно найти себе какое-нибудь занятие.
      Его сердце забилось с такой силой, что ему показалось, что она его услышит. Она смотрела на него, не отводя глаз.
      – А ты этого желаешь? – спросил он.
      – Нет.
      – Тогда, чего же ты хочешь?
      – Тебя, – ответила она. – С тобой я так счастлива, Бен. Я хочу тебя всегда, когда вспоминаю о тебе.
      Он был рад, что она сидит на кровати, а он за столом. Он не мог погладить ее, и, если бы он это сделал, то его мысли сразу бы отвлеклись от темы.
      – Цена, которую ты заплатишь за то, чтобы быть со мной, может быть очень высокой, – предупредил он ее.
      – Мне наплевать.
      – Я не знаю, куда меня направят в следующий раз. Но я тоже не хочу расставаться с тобой.
      – Вполне возможно, что они найдут для тебя археологическую работу в Калифорнии. У меня есть связи. Я уверена, что смогу тебе как-нибудь помочь. Но сперва нам надо снять с тебя обвинение. Мой адвокат…
      – Погоди минутку, – он отложил в сторону маленькую щепку, над которой работал. – Не мечтай, Иден. У тебя ничего не получится, и придется с этим смириться, хорошо? Дело еще больше осложнится, если ты вмешаешься.
      Она быстро отвела глаза, и он увидел, что она с трудом это проглотила. Но он продолжал, проверяя ее.
      – Я не хочу, чтобы между Блисс и мной стоял целый континент. И я, к тому же, боюсь незнакомцев, выскакивающих с камерами неизвестно откуда, и не хочу видеть свои фотографии в газетах.
      Иден взглянула на него.
      – Ты меня любишь? – ее глаза были сухими, но по голосу он чувствовал, что она сейчас расплачется.
      – Ты ведь знаешь, что да. И очень сильно!
      – Мы с Кэсси можем поехать куда угодно, где тебе дадут работу. Мне совершенно неважно, где я буду жить. Для работы в Детском фонде мне даже будет полезно немного попутешествовать, чтобы придумать очередной фильм. Но я хочу свести поездки к минимуму.
      Он сказал, что еще рано принимать решение, что он еще сам об этом не думал. Она возлагала на него большие надежды. Они так долго жили вдали от людей, очень счастливые, что он был уверен в том, что они проживут вместе по крайней мере около года.
      По дороге в «Волчий Капкан» они поговорили о Кэсси. Приближение дня, когда Иден встретится с дочкой, взволновало их обоих. Он боялся, что слишком к ней привяжется – у него ведь почти не было своего ребенка.
      С другой стороны, он боялся, что чувство вины оттолкнет девочку от него, ведь он был в конце концов обвиняемым в травмировании ребенка.
      Все-таки он признался Иден в своих страхах, на что та ответила, что хочет, чтобы они с Кэсси стали хорошими друзьями. Она знала, что он невиновен. И сказала, чтобы он об этом больше не говорил.
      «Волчий Капкан» оказался театром под открытым небом. Билеты их оказались неподалеку от газона, и они пересели на траву, расстелив покрывало. Когда они доставали свой ужин, Бен услышал:
      – Мама, здесь Бен!
      Он обернулся, услышав детский голос. Неподалеку от них расположились Алекс и Лесли Перришл и тоже доставали еду из своих корзинок, а их дочь, Ким, бежала к ним. Ее черные волосы рассыпались по лицу. Его крестница, которая впервые не получила от него подарка в свой день рождения.
      Он видел, как Алекс и Лесли смотрят, как их дочь подбежала к Бену и обняла его. Он тоже нежно ее обнял и знал, что его лицо побелело.
      – Кимми, возвращайся быстрее к нам, – прокричала Лесли.
      Ким посмотрела сперва на Иден, а потом на Бена.
      – А где Блисс? – спросила она.
      – Ее нет со мной, Ким. Познакомься, это Иден. Ким – моя крестница и великолепный игрок в футбол. Самая лучшая восьмилетняя нападающая в Аннаполисе.
      – В этом году я забила много голов, – похвасталась Ким.
      – Да, а как поживает твоя команда? – он махнул рукой в сторону Алекса и Лесли. Они говорили о чем-то между собой, наверняка решая, кому из них идти спасать Ким от Бена.
      В конце концов Алекс поднялся и направился к ним. Он вроде бы потолстел с тех пор, как Бен его видел в последний раз. Черные волосы отдавали сединой.
      – Привет, Алекс, – произнес Бен, когда тот уже почти подошел к ним.
      – Привет, – сказал он, протягивая руку дочери. – Пойдем, Ким.
      – Присядь на минутку, – попросил Бен. – Познакомься, Иден, это Алекс Перришл. Алекс, это Иден Райли.
      Иден улыбнулась и протянула руку, которую он коротко пожал. Бен заметил, как удивился Алекс, встретив его тут с Иден.
      – Я не могу с тобой говорить, – сказал он, кивнув в сторону жены. – Она сказала, что хочет подвинуть покрывало поближе к сцене.
      И подальше от меня, подумал Бен, наблюдая за тем, как удаляются от него Ким и Алекс.
      Иден положила ему руку на спину, уперев подбородок в его плечо.
      – Он был твоим лучшим другом?
      – Да.
      – Как он мог с тобой так холодно разговаривать? Бен усмехнулся.
      – Он думает, что я виновен.
      Он смотрел, как семья, собрав свои пожитки, проталкивается сквозь толпу, удаляясь на безопасное расстояние.
      Они молча ели с Иден, но Бен не мог отвести глаз от Лесли и Алекса. Сколько раз они, он с Шарон ужинали на открытом воздухе раньше? Он даже знал, что находится у них в корзинке: жареная курица и салат из бобов с черными сливами.
      Лесли и Алекс внезапно поднялись и направились к палатке, и Бен поднялся.
      – Я скоро вернусь, – сказал он Иден. Он пошел через толпу и уселся без приглашения на их покрывало.
      Алекс посмотрел на него с удивлением.
      – Бен, мне кажется, что…
      – А ты представляешь себе чувство, когда от тебя уходит твой лучший друг? – прервал его Бен.
      – Ага, я ведь тоже потерял своего лучшего друга. Алекс выглядел ужасно. Он сильно постарел, время взяло свое. Его лицо было угрюмым, а может быть, просто Бен видел его раньше только улыбающимся.
      – Тебе не надо было отворачиваться от меня, – сказал Бен.
      Алекс покачал головой и взглянул на Бена, криво усмехнувшись.
      – Иден Райли, не так ли, Бен? Кайл дал тебе работу и свою племянницу впридачу. Может быть, мне попробовать приодеть свою дочку, и у меня тоже что-нибудь получится?
      Бену захотелось ударить его.
      – Пошел ты… – сказал он сквозь зубы, осознавая всю бесполезность своих слов.
      Алекс налил себе в стакан вина, отвернувшись в сторону.
      – По-моему, нам не о чем с тобой разговаривать, и тебе лучше вернуться к своей кинозвезде.
      Бен не сдвинулся с места. Он открыл крышку их корзинки и увидел, что не ошибся в прогнозах.
      – Вы, случайно, не видели Блисс в последнее время? – спросил он.
      Алекс немного поколебался.
      – Вчера. Мы целый день отдыхали с ней в бассейне. Бен представил себе это. Его собственный дом, его бассейн, его жена, дочка, лучшие друзья и незнакомец, занявший его место.
      – Выглядела ли она счастливой? – спросил он.
      – А что ты хочешь услышать, Бен? Что она несчастна из-за того, что потеряла своего папу? Нет, она счастлива, абсолютно в порядке.
      – А как Джефф? Алекс усмехнулся.
      – С ним все в порядке.
      – Ты можешь себя представить на моем месте хоть на секунду?
      Алекс улыбнулся.
      – Нет, Бен, не могу. Даже не представляю себе, как можно было потерять контроль до такой степени, чтобы сделать своему ребенку плохо.
      – Я невиновен, Алекс. Меня беспокоит то, что ты даже не хотел со мной поговорить об этом, услышать мое мнение. Все, что ты знаешь, ты прочел из газет или услышал от кого-нибудь.
      – Я был на суде, Бен.
      – Правда?
      – Я хотел увидеть все сам. Я сидел сзади. Я видел, как ты себя странно повел, когда Блисс уже собиралась дать показания. Я слышал твое признание. Во что ты хочешь, чтобы я поверил? И не говори мне, что я не пытался поставить себя на твое место. Я хотел услышать, что ты был не виновен. – Он снова посмотрел на ларек. – Тебе лучше возвращаться. Лесли даже не разрешает мне произносить твое имя у себя дома.
      Бен побледнел.
      – Да, еще одна вещь, Бен, – Алекс взглянул на него. – Мне нужно у тебя это спросить. Не беспокойся, я никого не буду обвинять, но мне нужно просто знать. Ты помнишь, пару лет назад, Кимми осталась с тобой и Шарон, когда Лесли гостила у своей матери? Бен кивнул.
      – После этого у нее начались кошмары по ночам. Я не знаю, ты тогда ничего не делал?
      Бен проглотил комок, подступивший к горлу. Повернувшись спиной к Алексу, он пошел по газонам к Иден, настолько быстро и гордо, насколько мог.
      Шоу он так и не посмотрел. Бен рассказал Иден о разговоре с Алексом, но затем успокоился, и весь оставшийся вечер Иден держала его руку и поглаживала ее. По дороге домой они почти не разговаривали. Когда они подъехали к его дому, он повернулся к Иден.
      – Я рад, что сегодня произошло вечером, – сказал он. – Это действительность. Тебе нужно было это увидеть, да и мне тоже. Нам нужно оставить всякие попытки, разговоры о нормальной жизни вместе не имеют смысла. Тебе нужно хорошенько подумать, во что ты и Кэсси ввязались. А я хочу попросить тебя об одной вещи, если ты ее не сможешь исполнить, оставь меня. Не надо ждать до тех пор, пока я буду полон надежд насчет нас, и…
      – Ш-ш… – Она повернулась на сидении и обняла его. – Я люблю тебя. И я уже слишком далеко зашла, чтобы из этого выбраться, даже если бы и хотела.
      В густой темноте его комнаты Иден повалила Бена на кровать и раздела его. Он чувствовал ее холодные и мягкие пальцы, и думал, что не сможет заняться с ней любовью, но она была настойчива и терпелива…
      Он не думал, что сможет после всего этого заснуть, но не заметил, как заснул. Ему снились приятные сны. Лишь один раз он проснулся посреди ночи и увидел, что свет горит над диваном, и Иден читает блокнот. Она была в его боксерских шортах и майке. Он слышал ее сопение, увидел, как она теребит свою одежду и решил ей не мешать.

       10 марта 1955 г.
      Все думают, что ребенок, которого я жду, от Мэтта. Только Мэтт знает всю правду. Удивительно, как люди решают все за меня. Я никогда не говорила о беременности, и меня никто об этом не спрашивал. Но Сюзанна и папа заметили перемены в моей фигуре, и Сюзанна купила мне пару платьев для беременных, даже не сказав мне, как она об этом догадалась. Теперь я ношу платья, которые не настолько удобны, как те, которые я носила раньше.
      Папа говорит, что мне нужно выйти замуж за Мэтта, да и Мэтт настаивает. Я думаю, что он действительно поверил, что этот ребенок – его. Я не хочу выходить за него замуж, но прошлой ночью Сюзанна прочитала мне длинную лекцию насчет того, что каждый ребенок заслуживает двух родителей. «Подумай о ребенке», – говорила она, и была права. Я не хочу, чтобы мой ребенок рос без отца, чувствуя все время отличие от других детей. Я знаю, каково это чувство, и не хочу, чтобы мой ребенок испытывал его. Я так много возлагаю на него надежд. Итак, я решила сказать Мэтту – да, и мы сможем остаться неподалеку от пещеры. Я не могу переехать в его дом, который так далеко от Линч Холлоу.
      Я снова думаю о своей маме, моей настоящей маме. Я не чувствую себя такой виноватой, как она. Очень жаль, что у нее не было такого человека, как Мэтт, чтобы спасти ее от позора.
 
       22 марта 1955 г.
      Мы поженились быстро с помощью друга Мэтта, который работал судьей. Это произошло 19 марта, и думаю, что поступила я правильно. У нас не было медового месяца и прочей чепухи. Вместо этого мы провели нашу первую ночь, обсуждая детали свадьбы. Я нервничала, находясь вдалеке от дома, и Мэтт не стал ни на чем настаивать. Он такой милый, и прекрасно понимает мои чувства. Он говорит, что продаст дом, и уже говорил с папой о строительстве второго дома рядом с нашим, чтобы в нем жить. Он также интересовался моим отношением к сексу. Я смутилась от неожиданности, но сказала, что хочу воздержаться от секса до рождения ребенка. Я говорила ему, что буду себя чувствовать неудобно, но, на самом деле, не хотела, чтобы он стер мои воспоминания о Кайле. Мэтт без колебания согласился на это, хотя ему совсем не мешала моя беременность, но если я передумаю, то он просил меня об этом сообщить ему.
      Я планирую заняться любовью с Мэттом после рождения ребенка. Я не могла выйти замуж за него, а потом жестоко отвергнуть его.
      Я написала Кайлу о свадьбе, но ничего не сказала о ребенке.
 
       1 мая 1955 г.
      Я сижу здесь, в пещере, уже целый час, и тупо смотрю на листок бумаги, пытаясь описать словами мою ужасную грусть.
      Вчера погиб Мэтт. Он работал на строительстве второго домика и упал, сломав шею. Я была здесь, в пещере, когда пришел папа и сказал мне об этом. Я расплакалась. Почему пострадал такой хороший человек? Почему не я? Я эгоистична, с большими запросами и упрямая. Лучше бы Мэтт женился на Долорес Винтрон. У него была бы тогда приятная и размеренная жизнь. Он должен был мне сказать, как всякий мужчина говорит своей жене: «У меня прекрасный дом, и я хочу, чтобы ты жила в нем со мной». Вместо этого он начал строить новый дом для меня и ребенка Кайла. Если бы мне предложили отдать свою жизнь, чтобы вернуть его, я бы не колеблясь это сделала. Я чувствую отвращение к самой себе. Жаль, что мы так и не занялись с ним любовью, и что он так быстро со мной согласился, хотя ему и очень хотелось меня. Мне будет его очень не хватать.
      Папа послал Кайлу телеграмму.
 
       4 мая 1955 г.
      Мы еще ничего не получили от Кайла, хотя похороны были вчера. На похоронах были люди, которые знали и уважали его. Я сидела впереди всех с папой и Сюзанной. Сюзанне как-то удалось достать для меня черное платье для беременных. Мне тяжело в нем сидеть и дышать. Мой живот так раздулся, что не оставил воздуха для легких. Я чувствовала, что внутри меня кто-то шевелится. Люди смотрели на меня и шептались. Когда проповедник начал говорить, я увидела Кайла. Он быстро шел к нам, и его ботинки очень громко стучали по полу. Он уселся между папой и мной, поцеловав меня в щеку и взяв мою руку. Мне пришлось вздохнуть как можно глубже, чтобы не расплакаться.
      Проповедник рассказал очень много хорошего о Мэтте, но его речь была длинной, и я чувствовала, как Кайл смотрит на мой живот. Тогда я поняла, что он считает месяцы. Потом его рука сжала мою, и он мне прошептал на ухо: «О боже, Кэт!» Затем мы оба уставились на священника, не слыша ни единого его слова. На кладбище Кайл буквально меня держал на руках. Когда все было закончено, и Мэтт находился под землей, Кайл сказал отцу, что отвезет меня домой сам. Мы подождали пока вся толпа уйдет, а потом сели на краешек могилы Мэтта.
      – Почему ты мне ничего не сказала? – спросил он. – Я знаю некоторых людей в Нью-Йорке, которые могли бы об этом позаботиться.
      – Именно поэтому я тебе ничего и не сказала.
      – У нас могут возникнуть большие проблемы, потому что мы родственники.
      – Мне наплевать.
      – А Мэтт думал, что это его ребенок?
      – Мэтт и я никогда не занимались любовью. Он знал, что ребенок твой.
      Кайл опустил голову, подперев ее руками, и сидел так долгое время. Затем он поднял голову и сказал, что он бросит учебу и вернется в Линч Холлоу. Он не поедет в Южную Америку, будет работать на огороде и заботиться о ребенке.
      Я сказала, что этого совсем не желаю. Один человек уже пожертвовал своей жизнью ради меня, и я не хотела бы, чтобы Кайл сделал то же самое.
      – Тогда я найду работу и буду посылать тебе деньги. Я покачала головой. У Мэтта была целая куча денег, и, к тому же, я неплохо заработала на своих книгах. Мне не нужны были деньги Кайла.
      – Если ты и вправду хочешь помочь мне, то обещай мне никогда не писать таких холодных и неприятных писем, а то мне кажется, что ты меня не любишь.
      Он выглядел очень удивленным.
      – Я люблю тебя больше, чем кого-либо другого, – сказал он. – Но я не могу этого написать в письме, потому что не доверяю таких вещей бумаге. А что, если кто-нибудь найдет?
      Я усмехнулась.
      – Я пишу вещи, куда более худшие в своем дневнике.
      Кайл побледнел.
      – А ты писала о наших отношениях? Ребенке?
      – Не беспокойся, он хорошо спрятан, – я сказала ему, где, и он, вроде бы, успокоился.
      Кайл уехал этим утром. Он обещал мне писать чаще и приезжать как только сможет. Это все, чего я хочу, и все, о чем я когда-либо его попрошу.
 
       22 мая 1955 г.
      Мне не хватает Мэтта. Я даже не могу написать ничего в дневник, потому что все мои мысли только о нем. Друзья папы закончили новый домик, и я поставила кровать родителей Мэтта в большую спальню, которую мы так хотели иметь.
 
       12 июня 1955 г.
      Прошлой ночью на свет появилась Иден Свифт Райли. Я долго мучилась («Фамилия Свифт не подходит к ней», – сказала акушерка), но еще труднее мне сидеть здесь, вдалеке от нее, и писать эти строчки. Она очень красивая, и с ней все в порядке, такая, какой я ее и ожидала увидеть. На голове у нее белый пушок, а глаза большие и голубые. Она очень хрупкая – не более семи фунтов, ее кожа бела, как сахар. Голова у нее почти круглая, что акушерка назвала чудом, потому что роды были продолжительными. Я не могу дождаться, когда Кайл наконец-то ее увидит. На прошлой неделе мы купили телефон, и папа позвонил хозяину дома, в котором снимал квартиру Кайл, и оставил ему сообщение.
 
       18 июня 1955 г.
      Прошлой ночью приезжали Кайл и Луиза. Они побудут у нас несколько недель, а потом присоединятся к профессору Латтерли в Колумбии.
      Когда они приехали, я спала, и Кайл разбудил меня, присев рядом на мою большую кровать. Он взял Иден на коленки, и долго смотрел на ее маленькое личико.
      – Не могу в это поверить, – повторял он снова и снова. Мы вместе улыбались, и я подумала, как много времени прошло с тех пор, как мы были вместе. Кайл выглядел счастливым отцом, а Иден прекрасно справлялась с ролью дочки, зевая и пуская пузыри, смотря на Кайла так, как будто ей было неважно, что будет говорить весь мир. Этот человек – ее отец!
      Мы долго разговаривали, как и в прежние времена. Он говорил, что они с Лу собираются пожениться, что он нашел себе подходящую женщину, и все по той причине, что она напоминает ему меня! Я вспомнила худую девушку, с сигаретой в руках, и спросила, что он имеет в виду.
      – Она похожа на тебя не физически, – ответил Кайл. – Она из тех людей, которым наплевать на правила поведения, если она с ними не согласна. Ей совершенно безразлично, что другие о ней говорят. У нее творческая натура, как и у тебя, хотя она художница и танцовщица, а не писательница. Кроме того, что она не ведет затворнический образ жизни, в остальном Лу очень похожа на тебя. Она знает, что я спал с тобой, – добавил он. – После смерти Мэтта я ей все рассказал.
      – А что она ответила? Кайл усмехнулся.
      – Ну, она была немного шокирована. Поплакала некоторое время, а потом сказала, что я, наверное, буду самым лучшим дядей для твоего ребенка.
      Сперва я была расстроена из-за того, что он взял с собой Луизу. Я ни с кем не хотела делить Кайла эти несколько недель. Однако, когда я сидела этим утром на веранде, Лу подошла ко мне. Внешне она была полная противоположность мне, хотя я знала, что характер у нее такой же. На ней была черная безрукавка, и она курила сигареты одну за другой. У нее было красивое худое лицо с круглыми голубыми глазами, голос мягкий, хотя и с большим акцентом.
      – Мы с Кайлом любим друг друга, – начала она. – Но никто, включая и меня, не занимает столько места в его сердце. Я уверена, что если бы вы были не брат и сестра, то он конечно бы выбрал тебя.
      Поблагодарив ее за такую ценную информацию, я подумала, что ей было очень трудно мне это сказать, и поняла, почему Кайл влюбился в нее. Я ответила, что не уверена, что она права, и что Кайлу всегда не нравилось то, что я предпочитаю сидеть дома и не выходить на люди, и что больше всего я боюсь, что у Иден тоже будет такой характер.
      Лу предложила мне получить права и купить машину на деньги, которые я могу получить, продав дом Мэтта. Ха! Это, наверное, шутка. Я поняла, что сколько бы обо мне не рассказывал Кайл, у нее все равно сложилось неправильное мнение о моем характере.
      Сегодня днем я, Кайл и Лу отвезли Иден в коляске в мою пещеру. Лу была очарована, и я ей стала рассказывать про сталактиты и сталагмиты, в то время, как Кайл сидел на улице под солнцем и смотрел на свою дочку, и я его не виню за то, что он не сводит с нее глаз.
 
       23 июня 1955 г.
      Папе и Сюзанне не нравится Лу, и они не скрывают своих чувств. Лу говорит, что они бедные люди (она имеет ввиду бедный город, а не то, что мы бедные). Она говорит о Моцарте и Пикассо, но она слишком болтлива, чтобы понравиться папе и Сюзанне. Однако, мне нравится ее слушать, она совсем не боится выражать свои мысли.
 
       24 июня 1955 г.
      Папа сказал Кайлу, что он хочет, чтобы Лу уехала из дома, и что она расстраивает Сюзанну. Мне кажется, что папу она расстраивает еще больше. Последний год он стал раздражительным и часто прикладывался к бутылке. Я боюсь, что Кайл и Лу уедут раньше, чем я думала, и убедила папу изменить свое решение.
 
       27 июня 1955 г.
      Лу спросила меня прошлой ночью, можно ли ей взять Иден на руки, и только тогда я поняла, что она этого еще ни разу не делала. Сперва я подумала, что она может быть плохой матерью, но, после того как увидела, что Кайл и Лу играют с Иден, я поняла, что они не захотят так рано уезжать. Они сказали мне, что не собираются иметь детей, потому что они много путешествуют. Наблюдая, как они играют с Иден, я поняла, как им будет недоставать своего ребенка, поэтому Иден стала много значить для них. Я очень хочу, чтобы они с ней больше занимались. В конце концов, Кайл ведь ее отец.
      Я почти не ревную к Лу, кроме тех моментов, когда вижу, как Кайл к ней прикасается, и старые чувства страстного желания охватывают меня прежде, чем я их могла бы подавить. Я думаю, Кайл не хочет прикасаться к ней в моем присутствии. Они боятся делать мне больно.
 
       28 июня 1955 г.
      Мы получили много денег от продажи дома Мэтта. Замечательно! Кайл положил большую часть денег на банковский счет на имя Иден, чтобы можно было их использовать, когда она пойдет учиться. Он говорит, что она не будет нуждаться в деньгах, как мы раньше, благодаря Мэтту. В пятницу Кайл и Лу уезжают в Нью-Йорк, а в воскресенье улетают в Колумбию, которая находится так далеко от Линч Холлоу.
 
       6 июля 1955 г.
      Я могу снова писать! Впервые после смерти Мэтта мне хочется вернуться к книге, над которой я работаю. Иден сейчас лежит в своей маленькой кроватке, и ее ушки закрыты хлопковым одеялом, поэтому она не слышит, как я печатаю. На улице стоит жара, но в доме прохладно. Я так рада, что у меня есть Иден, потому что без нее я была бы одинока. Я хочу быть хорошей матерью. Перед отъездом Кайл подарил мне фотоаппарат для того, чтобы он мог наблюдать, как она растет, и я делаю фотографии одну за другой. Папа говорит мне, что я уделяю ей слишком много внимания, и что я ее избалую. Я ответила, что это – мое намерение.
 
       15 августа 1955 г.
      Кайл и Лу поженились в день моего рождения. Это был вторник, люди удивлялись, почему они поженились посредине недели, но я знала, что это из-за моего дня рождения. Не могу поверить в то, как мне повезло, что Кайл встретил такую женщину, как Лу. Я могу себе представить, что было бы, если бы он женился на девушке с другим характером, которой он не мог бы даже рассказать об Иден. Вместо этого он шлет мне теплые письма, полные любви, в которых не упоминает о том, что произошло с нами, но между строчек я чувствую, что вспоминает эти дни с удовольствием.

      Когда Иден проснулась, она полулежала на диване с записной книжкой на груди, а Бен осторожно тряс ее за плечо. На улице было еще темно, и комнату освещала лишь одна луна. Ее голова была еще затуманена, и дневник ей казался Лишь сном. Бен отнес ее в кровать. Иден обняла его.
      – Я не хочу, чтобы она умерла, – сказала она.
      – Кто?
      – Моя мама. Я хочу, чтобы конец был счастливым, и чтобы она меня не покидала.
      Иден почувствовала, как он ее обнимает, прижимаясь все ближе.
      – Конец так близок, – сказала она. – И мне придется еще раз ее потерять.
      Проснувшись во второй раз, Иден обнаружила, что лежит одна, а в комнате пахнет жареным беконом. Бен взглянул на нее из кухни.
      – Одевайся, – произнес он. – Завтрак почти готов. Иден полностью проснулась, приняла душ, надела белые шорты и белую майку, а потом присоединилась к Бену и села за стол.
      – Шарлотта ушла, – сказала она. Он кивнул.
      – Да, я заметил это вчера. Она, наверное, решила, что так как ты здесь, то она мне больше не нужна.
      Иден положила босую носу на колено Бена под столом.
      – Мне нужно заехать к Кайлу и Лу, – сказала она. – Надо спросить у них, можно ли мне, Кэсси и тебе пожить у них, пока ты не закончишь работу и не найдешь себе новое занятие. Затем я позвоню Нине, и скажу ей, что наверняка отложу сценарий в долгий ящик и буду читать сценарий, который она мне пришлет, как и раньше.
      Пока Иден говорила, он не отводил от нее взгляда; и кусочек омлета качался на кончике его вилки.
      – Мне кажется, что мне надо всерьез заняться поиском новой работы.
      – Если ты так хочешь работать, то ты, конечно, прав.
      – Где ты хочешь, чтобы я работал? Я имею в виду, в каком районе? Во Флориде? Новой Англии?
      – Неважно, Бен. – Интересно, когда он наконец-то поймет, что ей и правда все равно.
 
      – Ты, наверное, шутишь надо мной? – спросила Нина, – ставя ударение на каждом слове. Иден могла себе представить, как на другом конце провода Нина скрежещет зубами и теребит волосы. – Ты была одной из самых лучших, а теперь ты выбываешь из игры?
      – Правильно. Ну, чей сценарий лучше? А какой ты хочешь, чтобы я прочитала первым?
      – Послушай, малышка, нам нужно с тобой серьезно поговорить. Закажи билеты на самолет. Я тебя встречу, и мы…
      – Я не вернусь, Нина. Я остаюсь здесь до тех пор, пока Бен не найдет другую работу, а потом я поеду с ним хоть на край света.
      На другом конце трубки воцарилось молчание.
      – Нина?
      – Этот парень тебя что, приклеил к себе?
      – Скажи мне только, какой сценарий мне нужно прочитать?
      Нина вздохнула.
      – Прочитай «Дом Сокровищ». Он написан специально для тебя. Я имею в виду, что он просто в твоем жанре. Джон Пэквуд сказал, что ты не выходишь у него из головы. Не думаю, что он без тебя проживет.
      – Я тебе скажу, когда будет нужно, свое мнение. Иден поехала в Линч Холлоу. Она уже не в первый раз встречалась с Кайлом и Лу с тех пор, как переехала к Бену, но сейчас она впервые захотела попросить их об одолжении. Когда она приехала, они сидели на веранде.
      – Я хочу вам рассказать о своих планах, – сказала она, присев на краешек стула из красного дерева. Ей было трудно смотреть в глаза Кайлу.
      – Я приняла решение. Я не вернусь в Калифорнию. Мне придется туда съездить только для того, чтобы продать дом. После я буду работать на Детский Фонд, возможно, снимаясь в фильмах время от времени. Но я буду жить с Беном, где бы ему ни дали работу.
      Иден достала из кармана шорт косметичку и сказала решительным тоном:
      – Я не будут снимать фильм о своей матери.
      Лу взглянула на Кайла, но никто из них не проронил ни слова, и Иден продолжала.
      – На следующей неделе приезжает Кэсси, – сказала она. – Я хочу с ней побыть в Линч Холлоу, но, если вы против, мы можем подыскать себе место в Колбруке.
      О Колбруке она подумывала с самого начала, но ей сказали, что там трудно будет найти квартиру на несколько месяцев.
      – Конечно, вы остановитесь у нас, – сказала Лу. Иден взглянула на Кайла.
      – А твое мнение, Кайл?
      – Мы хотим, чтобы вы были здесь.
      – Мы можем поставить для Кэсси складной диванчик в маленькой комнатке наверху, – сказала Лу.
      – Это, конечно, замечательно, – ответила Иден. – У нее есть своя кроватка. Бен сказал, что она может оставаться в его комнате, если вы не…
      – Это было бы отлично, – улыбнулась Лу. Иден поднялась.
      – Хорошо, спасибо.
      – Я провожу тебя.
      Кайл поднялся и вошел с ней в дом. Около входной двери он коснулся ее плеча, и она повернулась к нему.
      – Меня беспокоят некоторые вещи, дорогая, – сказал он. – Разреши старику высказать свое мнение, хорошо?
      Иден скрестила руки на груди, как будто защищалась.
      – Я обеспокоен тем, что ты хочешь привязаться к Бену, потому что расстроена.
      – Я не расстроена, и не привязываюсь к нему.
      – Возможно, он никогда не найдет себе другую работу. Я думаю, что это так и будет. Я разговаривал с людьми, пытаясь найти что-нибудь для него, но никто не хочет ему помочь. Как только я упоминаю его имя, они начинают громко смеяться.
      Иден содрогнулась.
      – А ты думала, что будет с Кэсси, если вы поедете в Калифорнию, или куда-либо еще? Ты могла бы ее оставить с Уэйном, и ни о чем бы не беспокоиться, но с Беном…
      – На что ты намекаешь, Кайл? Он не виновен. Ты даже сам так говорил.
      – Я и ты это знаем, но остальные уверены в обратном, ты поставишь его в очень неудобное положение. Люди будут смотреть на Кэсси с какими-нибудь подозрениями.
      – Ты пытаешься помешать нам?
      – Я просто не уверен, что ты от этого что-нибудь получишь.
      – Я все прекрасно понимаю, Кайл, у меня своя голова на плечах. – Она открыла дверь и вышла на крыльцо.
      – Я очень огорчен, что ты больше не работаешь над фильмом, – прокричал ей Кайл вдогонку. – Мне кажется, что он был бы замечательным.
 
      Все последующие дни Иден провела, бегая за покупками для Кэсси: ей нужно было купить одежду, игрушки, детское питание, а также джинсы и теннисные тапочки для Бена.
      – Не думай об этом, как об одолжении, – сказала она Бену, вручив ему покупки. – Мне это доставляет удовольствие.
      Иден поставила раскладной диван в маленькой комнатке, неподалеку от комнаты матери, и заполнила шкаф одеждой, которую купила. Несколько раз она обедала с Кайлом и Лу и спала в Линч Холлоу пару ночей, пытаясь привыкнуть к тому, что находится рядом с Кайлом и Лу, чтобы Кэсси не смогла о чем-либо догадаться. Ей было нетрудно это сделать, потому что у нее были годы практики общения с Кайлом и Лу, поверхностных отношений. Она знала, как держаться от них на расстоянии.
      В эти ночи ей не хватало Бена. Посреди ночи она иногда вставала, одевалась, ехала к Бену, забиралась к нему в постель. Они любили друг друга в душной комнате, и мокрое одеяло прилипало к их ногам, затем он говорил ей, что она сумасшедшая, если уезжает из своих прохладных апартаментов к мужчине, который и так уже вымотан жарой. Иден отвечала, что когда приедет Кэсси, то она не сможет спать с ним вообще, и они оба успокаивались. Когда приедет Кэсси, все изменится.
      Однажды ночью, когда Иден была в Линч Холлоу, позвонил Майкл. Сперва она подумала, что он еще не проснулся. Майкл говорил очень медленно и мягко. Но поговорив с ним несколько минут Иден поняла, что он просто отчаялся. Майкл уже больше не пытался завоевать ее любовь. Майкл что-то спрашивал про Бена, чтобы понять, насколько у них все серьезно, и она постаралась быть откровенной с ним. Он сказал, что рад тому, что она счастлива. Иден с болью поняла, что он о ней беспокоится.
      – Нина очень рассержена, – сказал Он. – Но я сказал ей, что это твоя жизнь, и ей следует от тебя отстать. О, боже, как подумаю, что ты больше не живешь со мной на одной улице… мне очень тебя не хватает, Иден. Я ужасно одинок без тебя. Можно мне тебе еще иногда звонить?
      – Да, конечно.
      – А Бен не будет ревновать?
      – Он не такой человек, – сказала она, хотя не была в этом уверена, ведь она жила с Беном все время изолированно.
      Когда Иден повесила трубку, то долго сидела, задумавшись. Это был ее первый серьезный разговор с Майклом. После которого у нее осталось ощущение, что это все нереально, как будто она играет роль в фильме. Потом она впервые почувствовала к нему нежность. В следующий раз она посоветует ему развить в себе ту сторону характера, которая ей всегда нравилась, чтобы девушки, с которыми бы он встречался, видели именно ее, и его одиночеству скоро придет конец.
 
      Уэйн приехал с Кэсси в пятницу вечером. Целый день Иден сидела как на иголках. Бен пригласил ее в ресторан на обед, но она ничего не могла есть.
      – Уэйн даже в сравнение с тобой не идет, – сказала она Бену, – поэтому можешь не бояться его соперничества.
      – Мы, наверное, не увидимся пару дней, – сказал он.
      – А почему?
      – Вам с Кэсси нужно немного времени, чтобы привыкнуть друг к другу, и я вам буду только мешать.
      Иден об этом еще не задумывалась и поняла, что он прав. Она хотела побыть немного с Кэсси наедине.
      Кэсси плохо себя чувствовала после дороги. Когда они приехали, уже стемнело. Уэйн вынес Кэсси из машины. Ее волосы рассыпались у него на плечах, как шелковое покрывало. В руках Уэйна Кэсси выглядела крохотной и беззащитной.
      – Привет, мама, – сказала она своим тонким голоском.
      – Привет, дочурка, – Иден поцеловала ее в щеку, которая была горячей.
      – Последние несколько дней ей нездоровится, – сказал Уэйн, относя ее в дом. Иден семенила рядом, неся котенка на руках, и пытаясь рассмотреть черты лица Кэсси в тусклом свете.
      – У Эприл и Линди разболелся живот, и я думаю, что с Кэсси то же самое. К тому же езда по горным дорогам лишь усугубила положение.
      Он отнес Кэсси наверх на кровать, на которой лежал плюшевый мишка. Должно быть, его положил сюда Кайл, перед тем, как уехать с Лу. Иден положила мишку в шкаф, поправив одеяло на кровати.
      – Ее пижама в чемоданчике прямо сверху, – сказал Уэйн, но Кэсси уже натянула на себя одеяло и закрыла глаза. Иден немного расстроилась из-за того, что вечер прошел не так, как она ожидала. Сегодня ночью она не сможет поболтать с Кэсси.
      – Извини, что привез тебе больного ребенка, – сказал Уэйн. – Она чувствовала себя хорошо все это лето.
      Она поняла его слова так, как будто он имел в виду, что она чувствовала себя хорошо с Уэйном до тех пор, пока не поехала к маме. Но когда она увидела, как он склонился, чтобы поцеловать дочку на прощание, погладил ее волосы и сказал: «Я люблю тебя, моя радость. Мне тебя будет очень не хватать». Иден почувствовала, что немного его любит.
      Он встал и оглянулся.
      – Это здесь ты росла?
      – Ага. Ну, ладно, пойдем вниз. Тогда было все по-другому, и все было немного хуже. – Она спустилась с ним по лестнице и показала ему дом. Когда они дошли до кухни, она налила ему холодного чая, и они сели за стол.
      Уэйн прекрасно выглядел. Его лицо загорело, а на висках прибавилось седины.
      – Итак, – усмехнулся он. – Кто же этот человек, про которого писали в газетах?
      – Это знакомый Кайла.
      – А ты… У тебя было что-нибудь с ним?
      Она кивнула и улыбнулась. Уэйн улыбнулся ей в ответ.
      – Он археолог?
      – Да.
      – Он разведен?
      – Ты меня уже достал своими расспросами.
      – Я просто хочу побольше узнать, с кем оставляю Кэсси.
      – Я же тебе не напоминаю о том, как ты просил у меня разрешения, перед тем как начал мне изменять с Пэм, – сказала она сердито. Потом успокоилась и опустила глаза. – Прости меня.
      – Нет, это ты меня прости, – Уэйн снял очки. – Я очень сожалею, что тогда все так случилось. И я вовсе не хочу навязывать тебе свое мнение. Достаточно того, что он друг Кайла. Я просто всегда волновался, когда Кэсси находилась неподалеку от Майкла. – Он сменил тему. – Когда ты возвращаешься в Санта-Монику?
      – Не думаю, что вернусь туда. Бену нужно оставаться на Восточном Побережье, и я его ни за что не оставлю.
      Уэйн раскрыл рот от удивления, но потом улыбнулся.
      – Мне этот парень нравится все больше и больше. Если вы останетесь тут, то я смогу чаще навещать Кэсси, если ты не против.
      – Да, возможно.
      – А как насчет твоей карьеры?
      – Я ее уже давно забросила.
      Она проводила его до машины. Перед тем, как залезть в нее, он взглянул на темные окна спальни.
      – Она боится темноты. Может быть, ты ей включишь на ночь свет? Она очень хотела тебя увидеть. Главное, это не переставать говорить ей, что мы ее любим и будем все время рядом.
      – Конечно, – Иден знала, что делает ему больно, заставляя расставаться с Кэсси.
      – Может быть, она себя будет не очень хорошо чувствовать еще несколько дней, – продолжал Уэйн – Разреши ей позвонить мне, если она захочет. Днем вы можете позвонить по моему рабочему номеру.
      – Конечно, я ей разрешу, Уэйн…
      Она положила ладонь на его руку, когда он сел в машину. Он взглянул на нее.
      – Я думаю, что Кэсси была очень рада иметь тебя в качестве отца, – сказала она.
      – Я знаю.
      Она лежала на кровати своей матери, на которой когда-то родилась, и теперь беспокоилась, что Кэсси может проснуться посреди ночи одна, в незнакомой комнате. Не выдержав, Иден поднялась наверх и перенесла в свою кровать дочку и плюшевого мишку. Лоб Кэсси был уже не горячим, и она посапывала во сне. Иден переодела ее в пижаму. Кэсси поудобней устроилась на подушке, прижав к себе мишку, как будто он уже давно был у нее. Иден накрыла их обоих одеялом, сразу же почувствовав неуловимый знакомый запах, исходящий от дочери, и прижала ее к себе еще крепче.

      С утра Иден сидела в своем любимом плетеном кресле и занималась с дочерью. Кэсси спала беспокойно, так смяв подушку и матрац, как будто она весила двести фунтов, а не сорок один. Она не была абсолютно красива, да, наверное, и не будет. Не то, что Блисс, от которой в первые несколько секунд захватывало дух. Но Кэсси была гораздо живее. Даже когда она спала, лицо ее было шаловливым, благодаря вздернутому носику, пухлым щечкам и ротику, который, казалось, всегда улыбается. Ее челка была острой и короткой. Уэйн признался, что она решила ее обрезать неделю назад. Впервые Иден обрадовалась тому, что Кэсси похожа на Уэйна, а не на нее. Ей не придется волноваться о том, чей у нее нос и глаза. Она не хотела, чтобы Кэсси пошла в нее или в ее родителей.
      Иден пошла в свою комнатку и сняла пару шорт с вешалки. К дочери она стояла спиной всего несколько секунд и поэтому вздрогнула, когда услышала голос Кэсси:
      – Ух ты, а чье это?
      Иден обернулась и увидела улыбающуюся дочь, сидящую на кровати с плюшевым мишкой.
      Ее длинные каштановые волосы были всклокочены, за исключением челки, нависавшей прямо над карими глазами. Кэсси была прекрасна. Иден забралась на кровать и обняла дочку.
      – Это тебе подарил дядя Кайл, – она попыталась поправить челку Кэсси рукой, но это было бесполезно.
      – А папа еще не уехал?
      – Да, дорогая, ему нужно было уехать сегодня ночью.
      Кэсси спрыгнула с кровати и подбежала к окну, покусывая от волнения губу.
      – Мне кажется, что я слышала его машину.
      Иден почувствовала себя неуверенной в том, знает ли она, как воспитывать ребенка.
      – Тебе, наверное, показалось. Он сказал тебе, что любит, что ему тебя будет очень не хватать, что он ждет – не дождется. Мы сможем ему позвонить попозже, если ты захочешь.
      Она подошла к окошку и положила руку на холодный лоб дочери.
      – Тебе уже лучше? Хочешь позавтракать?
      – Да. – Кэсси прошлась по комнате в своей желтой пижаме, изучая все вокруг, дотронулась до расчески и кисточки Иден, взглянула на свою фотографию на столе. Она всегда так просыпалась: внезапно, окончательно и проверяя все вокруг себя. Иден расслабилась: это был ее ребенок.
      – Где Стюарт?
      – Стюарт?
      – Да, мой котенок.
      – Ах, вот ты про что. Я его оставила на ночь на кухне, но, если ты хочешь, мы можем переселить его в твою комнату. А как ты назовешь мишку?
      Кэсси взглянула на мишку, лежавшего на кровати. – Эприл, – сказала она. – Это дядя Кайл мне подарил его?
      – Точно. Ты еще помнишь дядю Кайла и тетю Лу?
      – Конечно, какая ты глупая. Тетя Лу ездит в коляске.
      – Правильно. У тебя отличная память. Она указала дочке на ванную комнату.
      – Давай, пойдем переоденемся и спустимся позавтракать.
      Стол был накрыт на четверых, и на нем были пирожные, черника и свежий апельсиновый сок. Кэсси встречалась с Кайлом и Лу три раза в своей жизни: два раза во время коротких визитов в Нью-Йорк и один раз в Калифорнию, в прошлом году. Иден подумала, что Кэсси наверняка помнит лишь последний визит в Калифорнию. Тогда она была удивлена отсутствием ноги у Лу и искала ее по всему дому, заставляя Иден чувствовать себя неловко, хотя Лу считала это забавным.
      С тех пор, как родилась Кэсси, визиты Кайла и Лу стали терпимее. Кэсси завладевала их вниманием, и между ними спадало напряжение. Сейчас, за завтраком, Иден знала, что это произойдет опять. Напряжение, которое витало в доме с тех пор, как она узнала, что Кайл ее отец, улетучилось. В присутствии Кэсси это не имело значения.
      Дочка Иден, казалось, сразу привыкла к перемене места жительства. Она снова стала бойкой девочкой, способной очаровать любого. Ей нравилось быть в центре внимания, и Лу с Кайлом были благодарными зрителями. Она рассказывала им о том, как была в Пенсильвании, об Эприл и Линди, о бассейне и о Стюарте – пухлом сером котенке. Кэсси была очень выразительным ребенком, и ее лицо отражало все ее мысли и слова.
      Лу склонилась к Иден и прошептала ей на ухо: «Я уверена, она будет актрисой».
      Иден немного расстроилась. Она не хотела, чтобы жизнь ее дочери состояла из постоянных перемен своего образа.
      Кэсси взглянула на полочку над умывальником.
      – А это что? – спросила она, так широко раскрыв от удивления глаза, что Иден даже испугалась.
      Она взглянула наверх и увидела керамическую тарелку в форме камбалы.
      – Это тарелка для подачи рыбы на стол, – разъяснила Лу.
      – А, по-моему, она настоящая, – сказала Кэсси, и все улыбнулись. Она явно сегодня была в настроении.
      – Я надеюсь, пока ты у нас, мы как-нибудь сможем сходить на рыбалку, – предложил Кайл.
      Иден вспомнила, как Кайл брал ее с собой на рыбалку. Ей было тогда примерно столько же лет, сколько и Кэсси, даже, может быть, чуть поменьше. Они сидели на берегу речки Шенандоа с удочками, и пальцы Иден тогда побелели от напряжения.
      – Сегодня? – спросила Кэсси.
      – Как скажет твоя мама, – Кайл посмотрел на Иден.
      Иден намеревалась сегодня весь день провести с дочкой, но у них еще будет много времени побыть вместе.
      – Я не против, – сказала она.
      – Ура! – закричала Кэсси, встав на колени, чтобы достать очередное пирожное.
      – А как насчет червяков? – спросил Кайл.
      – О, червячки, они мне нравятся, – сказала Кэсси и забавно захихикала.
      – Отлично, – сказал Кайл. – Если мы не поймаем ни одной рыбешки, то сможем съесть на ужин наших червяков.
      Кэсси округлила глаза.
      – Ты что, дурачок?
      Кайл повел девочку в сарай, чтобы найти ей походящую удочку. С уходом дочери Иден почувствовала вернувшееся к ней напряжение.
      – Раньше он и тебя брал порыбачить, – сказала Лу. – Помнишь?
      Иден поднялась и стала убирать со стола.
      – Нет, не совсем.
      Положив салфетку на стол, Лу спросила:
      – Сколько ты на нас будешь еще сердиться? Иден повернулась к тете.
      – Ты так спрашиваешь, как будто я могу контролировать свои чувства.
      – Кайл ведь тоже переживает, – сказала Лу негромко.
      – По-моему, с ним все в порядке, – Иден снова повернулась к раковине и отвернула кран на полную мощность. Теплая вода хлынула в раковину, заглушая все остальные звуки, все, что Лу еще хотела сказать. Боковым зрением она заметила, как Лу собрала все тарелки на столе, а потом медленно поехала по направлению к двери. И тогда, когда она исчезла из вида, Иден выключила кран. Мыльная вода заполнила раковину до краев, и Иден обожгла себе руки и запястья. «Черт!» – сказала она, дуя на мыльную руку. Она совсем потеряла над собой контроль и действовала, как подросток, когда ей было семнадцать.
      Только раньше она была жестче. Такая незначительная сцена, как эта, ни за что бы не заставила ее тогда расплакаться.
      В тот вечер на ужин была жареная камбала с хлебом.
      – Дядя Кайл поймал большую рыбу, а я вот эту маленькую, – сообщила Кэсси. Иден никогда раньше не знала, что Кэсси ест рыбу, и наблюдала за тем, как она пыталась с ней расправиться. Ей удалось съесть два немаленьких кусочка, прежде чем она попросила земляных орехов и сэндвичей.
      После рыбалки Кэсси пришла домой усталая, шорты ее были мокрыми, руки и щеки покрыты грязью, и пахло от нее рыбой, червяками, землей и речкой. Этот запах наполнил крошечную ванную, находящуюся наверху, и держался еще около часа – запах детства Иден. Однако она не могла вспомнить самый дорогой ей запах, запах пещеры, даже отдаленно не могла его припомнить.
      Выбрасывая косточку от рыбы со своей тарелки, Иден спросила Кайла:
      – А как пахла пещера? Кайл поднял глаза от тарелки.
      – Как гробница, – сказал Кайл резко, и по его тону Иден поняла, что он тоже на нее сердит.
      На следующий день, вернувшись с. представления в театре, Иден и Кэсси обнаружили Бена, сидящего за столом на кухне. Иден не удивилась, увидев его здесь. Они разговаривали с ним прошлой ночью и договорились, что он придет сегодня. После двух дней без него, ее реакция была неожиданной: все внутри загорелось огнем, как будто он был соблазнительным мужчиной, которого она встретила в первый раз на улице. Она улыбнулась при мысли, что этот незнакомец – ее самый близкий человек.
      Он пил апельсиновый сок, читая газету, и не встал, когда они к нему приблизились, наоборот, сел еще пониже, чтобы быть на уровне Кэсси, и Иден подумала, как хорошо он это придумал, потому что так дочке было бы приятней с ним познакомиться.
      – Кэсси, это мой друг, Бен, – сказала Иден. Кэсси поспешно спряталась за маму и стала наблюдать за Беном из-под нахмуренных бровей. Точно так же она поступила и тогда, когда впервые увидела Майкла, изучая его, держась на безопасном расстоянии. Она никогда не чувствовала доверия к Майклу.
      – Я слышал, что у вас тут красивый котенок, и я хотел с ним познакомиться, – сказал Бен.
      Кэсси подозрительно взглянула на него.
      – Это твой котенок, Иден? – спросил он, глядя на них своими невинными серыми глазами.
      – Нет, он мой, – сказала Кэсси.
      – Можно мне на него взглянуть?
      Кэсси побежала в сторону спальни, а Бен, улыбнувшись Иден, произнес:
      – Она просто великолепна.
      Иден наклонилась и поцеловала его.
      – Я очень по тебе скучала.
      Кэсси вернулась из спальни, держа котенка в руках. Она вручила его Бену, и напряжение в ее глазах немного возросло.
      – Это мальчик или девочка? – спросил Бен.
      – Мальчик. Его зовут Стюарт.
      – Стюарт? – Глаза Бена стали изумленными. – Ему это имя очень подходит.
      – Да, действительно. – Кэсси рассказала о диете Стюарта, и о том, как она меняла ему коробки каждый день. Стюарт напряг свое маленькое, пухлое тело, протянув задние лапы к бедру Бена, а передние – на майку Бена, прикасаясь к его телу. Иден ревновала к коту.
      Кэсси потихоньку подобралась к Бену, пока, наконец, не смогла дотянуться до головы кота, чтобы его погладить. Теперь она разговорилась, рассказывая Бену про то, какие витамины нужны кошке, как нужно ухаживать за ней, чтобы шерсть ее не линяла и не было комков, и о преимуществах разных видов препаратов против блох. Иден сама удивилась, откуда Кэсси все это знает. Бен задал несколько вопросов и внимательно слушал ее ответы. Он над нею не подшучивал и не говорил с ней снисходительно, и Кэсси почувствовала гордость оттого, что она разговаривает на равных с человеком, который очень сильно интересуется кошками.
      Бен вскоре ушел, но на следующий день пригласил Кэсси и Иден к себе домой, и там он окончательно завоевал доверие Кэсси. Она поразилась, увидев кукольный домик. «И это для меня?» – спросила Кэсси, широко раскрыв глаза. Она очень удивилась, почему это Бен решил подарить ей такой замечательный подарок? Кэсси осмотрела желто-голубой домик и воскликнула: «Это очаровательно!» Бен улыбнулся, в первый раз услышав от нее это слово.
      Они отвезли домик в магазинчик, чтобы подобрать к нему кукол. Кэсси выбрала крошечную женщину в домашней одежде, хорошо одетого господина с дипломатом и двух маленьких девушек с белыми волосами. Иден дала ей деньги, чтобы она заплатила кассиру, и они с Беном ждали ее в дверях, в то время как Кэсси делала покупки.
      – Как вы думаете, в этой кукле-женщине она видит меня или Пам? – спросила Кэсси.
      – Скорее всего она видит в ней просто куклу. Когда они пошли по дороге, и Бен взял руки Иден, Кэсси разъединила их.
      – Не держи его за руку, мама, – сказала она.
      – А почему? – спросила Иден. – Мне нравится держать его руку.
      – Потому что он не папа. Тебе можно держать только папину руку.
      Она внимательно посмотрела на Иден еще несколько шагов и, убедившись в том, что ее мама больше не собирается брать руку Бена, побежала вперед. Бен взглянул на Иден, подняв брови.
      – Я думаю с ней нужно поговорить, – сказала Иден.
      – Ага, – ответил Бен. – Если ты еще захочешь взять мою руку снова.
      – Я хочу взять не только это. Он усмехнулся.
      – Не говори мне таких пошлостей, если ты их не можешь выполнить. – Он обнял ее, но потом быстро отдернул руки. – А мы еще когда-нибудь будем заниматься любовью?
      – Естественно, я на это надеюсь. Единственной плохой стороной того, что она была с Кэсси, было то, что ей не оставалось времени и места, чтобы побыть одной в комнате.
      Маджи де Марко, младшая дочь Сары Джейн Миллер пригласила их на прогулку. Иден и Кэсси потратили целый день с Маджи и ее дочерями, и Кэсси почувствовала себя свободней, находясь среди детей своего возраста. Раньше она предпочитала компанию взрослых, но Иден заметила, что это уже не так после месяца, проведенного с Эприл и Линди. Иден и сама себя чувствовала лучше, находясь с Маджи, которая обращалась с ней как с матерью. Она казалась ни капельки не удивленной тому, что Иден Райли зашла к ней в гости. У Маджи была та ленивая, почти что скучающая улыбка, которую Иден помнила еще со встречи с ней, в комнате Сары Джейн. Она выглядела женщиной, которую трудно разозлить.
      – Знаешь, – сказала Маджи, глядя поверх стакана холодного чая, – я тебя знала еще до того, как мы встретились в комнате моей матери. Мы с тобой были подружками в детстве, еще до того, как умерла твоя мать. Я этого сама не помню, но так говорит моя мать.
      Иден поразилась.
      – Я не думаю, что я тогда с кем-либо играла. Маджи усмехнулась.
      – Я и сама в это не очень верю, но мама утверждает, что это правда.
      Иден записала Кэсси в школу. Занятия начнутся в сентябре. Маджи сказала, что была бы рада взять ее на отдых летом, но Иден еще не была готова снова расстаться с Кэсси.
      Кроме того, Кэсси сидела у Кайла на коленях, в то время, как он ей читал «Ленивую ящерицу» или «Мыло для семерых», а Иден наблюдала за ними с какой-то щемящей тоской. Он, наверняка, ей когда-то читал, обняв ее и упершись бородатой щекой в ее висок. Она это очень ясно помнила.
      Несколько раз она брала Кэсси на раскопки, а Бен закапывал несколько наконечников от стрел, чтобы она могла их выкопать, а затем хвалил ее за находки, и рассказывал ей о людях, которые изготавливали их тысячи лет назад. Иден не знала, поняла бы что-нибудь ее дочь без объяснений Бена, но Кэсси слушала его с большим вниманием и очень осторожно обращалась со своими находками.
      К концу недели Иден и Бен уже могли держаться за руки, и Кэсси им уже не мешала. Ей понравился Бен, но вместе с тем, она чувствовала себя немного виноватой и слегка смущалась. Иногда Кэсси повторяла вслух то, о чем ей рассказывала Иден. Однажды она сказала Кайлу, когда тот читал ей книгу: «Очень хорошо, что мне понравился Бен», и Кайл, пряча удивление, ответил: «Конечно, дорогая, ты можешь полюбить кого захочешь».
      Однажды Бен купил бутылочку мыльных пузырей, и они весь день пускали огромные пузыри, которые летали и подпрыгивали в жарком воздухе его комнаты. Иден сидела на кровати, наблюдая, как Бен надувает пузыри величиной с футбольный мячик, а затем внутри него надувал еще один. Кэсси смеялась и визжала от удовольствия, прося его надуть еще. Внезапно она подбежала к Бену, который сидел на диване, положила руки на его колени и посмотрела ему прямо в глаза.
      – Мой папа останется моим папой, – сказала она, давая ему знать, что как бы они ни веселились, ничто не изменит этого факта.
      – О, да, – ответил Бен, и его лицо стало серьезным, – это действительно так.
      Когда Кэсси в конце концов устала пускать пузыри, Иден уложила ее на кровать на бело-голубое одеяло и присела к Бену на диван.
      – Она очень смышленая и развивается очень быстро, – сказал Бен.
      – Это жалоба или комплимент?
      – Комплимент, конечно. Я хочу, чтобы у Блисс было хоть немного ее задора. Кэсси очень уверена в себе. Я не могу себе представить, что если ее кто-нибудь ударит, она ничего не расскажет. Ты говорила с ней об этом: о мягких шлепках и сильных побоях?
      – Да, у нее есть книга об этом, однако, она осталась в Санта-Монике. Я не знаю, как часто тебе следует это упоминать. Я не хочу, чтобы она стала нервной.
      – Я думаю, что ей этого все равно не хватит. Шарон и я говорили об этом Блисс много раз, но этим мы только ее раздражали. Мы просили, что если ее кто-нибудь ударит, то она должна прийти к нам и рассказать обо всем. Но она так не делала. Я думаю, это потому, что она была уверена, что это я. Если бы я попросил ее держать все в секрете, то она бы меня послушалась. Если ты не можешь доверять собственному отцу, то кому же можно еще доверять?
      У Бена были иногда такие моменты, когда Иден чувствовала, что он тонет, а ее плечи были спасательным кругом. Но эти случаи были все реже и реже, и она поняла, что присутствие Кэсси доставляло ему больше радости, чем боли.
      В эти дни они с Беном проводили мало времени с Кайлом и Лу. Удовольствие от того, что они были вместе, достигло своего пика несколько недель назад, трампозо и веселые разговоры внезапно умерли. Иден знала, что она была единственным человеком, который мог снова наладить отношения с ее родственниками, но она не собиралась этого делать, и поэтому была рада, что Кэсси их сблизила.
      Ей не хватало Бена в сексуальном плане больше, чем она думала. Весь год она не занималась сексом, ей было не трудно отказывать молодым людям, которые предлагали свою любовь, но это продолжалось до тех пор, пока она не встретила Бена, который приучил ее тело к любви и ласкам. Иден чувствовала себя спокойно, если его не было рядом, но, когда она его видела, и ей нельзя было даже до него дотронуться, то чувствовала себя жестоко наказанной. Иден не могла обнаруживать свое физическое влечение к Бену на глазах у Кэсси, и он согласился, что это было преждевременно. Однажды вечером, когда Бен собирался уехать к себе домой, он обнял Иден, чтобы поцеловать, но вдруг резко оттолкнул, когда Кэсси вошла в комнату.
      – Пока, – сказал он, вместо поцелуя, со скорбной улыбкой, и вышел на улицу.
      Лу, которая была свидетелем этой сцены, заметила разочарование Иден и сказала: «Теперь ты имеешь небольшое представление о том, как чувствовала себя твоя мама».
      – Что ты имеешь в виду? – спросила Иден.
      – Любить того, к кому ты не можешь прикоснуться.
      Иден нахмурилась.
      – Прекрати, Лу. Нас нельзя сравнивать.
      Но этой ночью, лежа в кровати, Иден почувствовала возродившуюся симпатию к своей матери. Кэт любила человека так сильно, как только могла любить женщина. Она была с ним всего лишь один раз, а потом страдала от того, что больше никогда не сможет с ним быть.
      На следующий день Кайл предложил поехать в Люрейские пещеры. Иден собиралась туда поехать в первый же день приезда Кэсси, но, представив, как Кэсси перенесет сорокаминутную поездку в автомобиле, решила отложить эту поездку. Она не была в пещере со дня смерти матери. Неважно, как она ярко описывала ее в сценарии, она все равно не могла быть уверенной в том, что с ней будет все в порядке, когда она войдет туда.
      Лу сказала, что хочет остаться дома и порисовать, но, после того, как Иден вскарабкалась по нескончаемым ступенькам в пещеру, она поняла, что Лу не поехала с ними из-за того, что пещеры не предусмотрены для инвалидов. Один раз, находясь на дне пещеры, окруженная со всех сторон сталактитами и влажным воздухом, она почувствовала себя в ловушке. Воздух казался очень разряженным, и она заметила, что ее дыхание участилось, и сердце застучало очень сильно. Гид рассказал им о кварцах в форме капусты и о том, что за сто двадцать лет сталактиты вырастают на один дюйм, а также о слепых креветках, которые живут в пещерных озерах. Как долго – он сказал – продлится эта экскурсия? Она вытянула шею, чтобы отыскать дорогу из этой огромной пещеры.
      – Мама, я ничего не вижу, – начала жаловаться Кэсси.
      – Иди ко мне, Кэсси. – Бен наклонился и поднял Кэсси на руки, посадил на свои плечи, а она схватилась за его лоб, чтобы не упасть.
      Они перешли в новую пещеру. Хотя воздух был прохладным, Иден почувствовала, что вспотела.
      – Ну как, красиво? – прошептал Бен ей на ухо, и она поняла, что не слышала ни слова из того, что рассказывал гид. Потом она почувствовала, как Кайл ее обнял.
      – С тобой все в порядке, дорогая? – спросил он.
      – У меня немного кружится голова.
      – Ты сможешь выдержать до конца экскурсии? Иден взглянула в глаза Кайла и отвернулась.
      – Я не уверена.
      – Оставайся здесь.
      Кайл пробрался через толпу народа к гиду, подождав пока тот закончит свой рассказ об этой пещере. Иден увидела, как он шепнул ему что-то на ухо, и заметила, как гид кивнул в ответ, и что-то сказал по своей рации. Затем Кайл рассказал все Бену, который бросил короткий взгляд на Иден и кивнул. Кэсси нагнулась над головой Бена, обняв его руками за подбородок и от этого стала похожа на каску с ремешком. Иден почувствовала себя смущенной, когда к ней подошел Кайл.
      – Он вызвал еще одного гида, чтобы забрать нас. Я пойду с тобой, а Бен и Кэсси смогут продолжить экскурсию.
      Остальная группа ушла в новую пещеру. Иден наблюдала, как Бен пригибается, чтобы Кэсси не ударилась о скалу в переходе. Когда они скрылись, она осталась наедине с Кайлом, находясь в кругу сталактитов, похожих на зубы летучей мыши.
      – Извини меня, – сказала она. – Я просто внезапно почувствовала себя плохо.
      Кайл присел на скалистый выступ.
      – Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал он. – То же самое почувствовал и я, когда вошел в пещеру. Это было давно, но я все прекрасно помню.
      Он снял сумку с фотоаппаратом с плеча и положил ее рядом с собой на выступ.
      – В последний раз, когда мы с тобой были в той пещере, нам там очень не понравилось. Ты была такой маленькой – примерно возраста Кэсси. Мне кажется, что ты этого не помнишь. Река…
      – Кайл, не надо, пожалуйста. Я не хочу об этом говорить. – Она подумала, что ей может стать плохо. Она схватилась за вершину сталагмита, который оказался рядом с ней, но быстро его отпустила, почувствовав его холодное прикосновение. Иден ничего не помнила из того, что рассказывал Кайл. Но потом она вспомнила все это очень отчетливо. Вспомнила руки Кайла, которые были в царапинах и ссадинах, и о том, как она сидела рядом с ним за обеденным столом, и с ними еще был дедушка и несколько соседей. Все были очень грустными и неподвижными. Иден уставилась на руки Кайла, когда он стал выкладывать что-то на стол: кабачки или сладкие пирожки с картошкой. Его кисти были в засохшей крови. Он казался ей таким старым, хотя тогда он был гораздо моложе, чем сейчас.
      – Вчера мне звонил один приятель, – сказал он, – из Голливуда. Он сказал, что знает о твоем решении не снимать фильм про Кэт, и что он сам хочет это сделать. Он спрашивал меня, хочу ли я с ним побеседовать.
      – Что? – Иден забыла о своей головной боли. – Кто это был?
      – Вильям Криспер, Криспин, или что-то в этом роде. Билл Криспин.
      – Он совершает ужасную глупость. Даже из жизни гвоздики он может сделать сенсацию. Пожалуйста, не соглашайся на разговоры с ним.
      – Я тоже так считаю, хотя он мне предлагал кучу денег за консультирование. Хватит на то, чтобы восстановить огород, и еще немного останется. Он сказал, что еще многие, заинтересованные в съемке фильма, будут мне предлагать на них работать, но у него я получу больше денег, чем они могли бы мне предложить, но я сказал ему, что единственный человек, которому я мог бы помочь, это ты.
      – Привет! – Улыбающаяся молодая девушка внезапно появилась у входа в пещеру и махнула им, чтобы они следовали за нею. – Это случается каждый раз, – успокоила она Иден, положив ей руку на плечо. – Не придавайте этому особого значения.
      Как только они вышли из пещеры, девушка повернулась к ним и, вглядевшись в лицо Иден, воскликнула:
      – Боже мой! Да вы же Иден Райли! Иден выдавила из себя смешок.
      – Пожалуйста, не рассказывайте об этом никому. – Она уже представляла себе заголовки газет: «Иден Райли упала в обморок в пещерах».
      – Конечно. – Девушка повела Кайла и Иден вверх по ступенькам на свежий воздух. Она взяла Иден за локоть и указала на скамеечку.
      – Теперь с вами будет все в порядке. Лучше, если вы немного отдохнете:
      – Большое вам спасибо. – Иден присела на скамеечку рядом с Кайлом, как только гид направилась к пещерам.
      – Как интересно, – сказал Кайл. – Только в пещере твоя мать чувствовала себя в своей тарелке.
      – Угу. – Ноги Иден до сих пор были ватными, и она думала о Билле Криспине. Она не могла себе представить, что он напишет сценарий о жизни Кэтрин Свифт, роясь в помойной яме. Любой, кто возьмется за этот фильм, кроме нее, сделает его не так, как надо. Они исказят все факты. В конце концов, они никогда не смогут до конца постичь то, что постигла Иден. Ее сердце забилось быстрее. Они ведь не могут так поступить.
      Она посмотрела на Кайла.
      – А кто знает, что ты мне… дядя?
      – Только мы четверо: ты, я, Лу и Бен. Тот специалист по генетике из Нью-Йорка умер несколько лет тому назад.
      – Поэтому никто не сможет узнать всей правды, правильно?
      Кайл вздохнул и сказал саркастически.
      – Нет, никто, можешь не беспокоиться. Твоя репутация в безопасности.
      Двери на выходе из пещеры открылись, и в них появилась их группа. Иден почувствовала, как по ее лицу и рукам пробежал прохладный ветерок. Показался Бен, ведущий за руку Кэсси, которая о чем-то болтала с ним, как всегда, отчаянно жестикулируя, а он, склонясь, слушал ее.
      – По-моему, Бен и Кэсси здорово подружились, – заметил Кайл.
      – Мне кажется, она заменит ему Блисс.
      – Сомневаюсь. – Кайл снова повесил на плечо сумку с фотоаппаратом. – Неважно, с кем ты в данный момент и чем занимаешься, тебе всегда будет недоставать своего ребенка. Даже, если он сидит рядом с тобой.

      Прогулка в парке «Кингз Доминион» слишком взбудоражила Кэсси. Бен явно перестарался, развлекая ее на всех аттракционах, да и Иден была не против этого. Она понимала, насколько важен для них этот день – ведь они так Давно не были втроем. Но теперь Бену и Иден приходилось расплачиваться за потворство капризам Кэсси. Девочка, к удивлению Бена, проплакала целый час по дороге домой в Долину. Наконец, ее плач сменился всхлипываниями, и она крепко уснула на заднем сидении. Иден отстегнула свой пристяжной ремень и потянулась к заднему сидению:
      – Можно я подложу твою сорочку Кэсси под голову, – спросила она.
      – Конечно, – ответил Бен.
      Ноги Иден в шортах, выглядели очень соблазнительно. И Бен, не сдержавшись, провел рукой по ее бедру. Он почувствовал, как в ответ на его ласку ее тело затрепетало.
      – Как приятно касаться тебя! – сказал он.
      – Отстань! – Иден снова откинулась на сидение. – Послушай, Бен, я не намерена отказываться от покупки дома, даже если мне придется выплачивать ссуду целый год.
      Иметь общий дом, где им было бы хорошо вместе – вот та причина, по которой она хотела уехать из Линч Холлоу. Иден не терпелось расстаться с Кайлом и Лу. Последнее время их отношения стали натянутыми, хотя они этого не заслуживали.
      Иден взяла Бена за руку и положила на бедро.
      – Разве, я не говорила тебе сегодня, что люблю тебя? – спросила она.
      – Но ты не выразила свое чувство словами, – заметил он. – Правда, ты мне дала это понять.
      Несколько раз за день он ловил на себе ее взгляд, поверх темных очков, которые она носила из боязни быть узнанной. Ободряющая улыбка на ее лице говорила о многом. Иден купила ему свитер, сделала дюжину его фотографий и не выпустила руку Бена во время прогулки. Он прекрасно знал, что она любит его.
      Они остановились возле маленького супермаркета на окраине Колбрука, чтобы купить еды. Им пришлось разбудить Кэсси. Девочку это привело в ярость. Они купили буханку итальянского хлеба, соус для спагетти и салат-латук. Кэсси тащилась за ними, завывая:
      – Я хочу конфеты «Ризис», мам, купите мне «Мэджик Миддле».
      Она стояла между ними около кассы, навалившись на контрольную стойку:
      – Мам, мне это нужно, ну, пожалуйста, пожалуйста!
      – На сегодня ты перевыполнила свою норму, – сказала Иден.
      Бен вытащил десятидолларовую, но Иден отрицательно покачала головой и сама достала бумажник. Он с готовностью убрал деньги. Только Иден стала вытаскивать банкноту, как ее рука замерла. Бен проследил за ее взглядом и сразу же увидел то, что привлекло ее внимание.
      Это была огромная фотография в бульварной газетенке, на которой Иден и Майкл Кэри были по разные стороны глубокой расщелины. Надпись на фотографии просто и недвусмысленно гласила:
      «Иден Райли променяла Майкла Кэри на растлителя малолетних».
      Бен прикоснулся к руке Иден и почувствовал, как напряглось ее тело, когда она потянулась за газетой. Иден бросила газету в сумку с продуктами и быстро надела очки. Все это время Кэсси не переставала ныть:
      – Я хочу эти конфеты.
      Терпение Иден лопнуло, она резко обернулась к девочке:
      – Я сказала нет, черт возьми!
      Бен никогда не слышал, чтобы Иден так разговаривала с Кэсси. Но его изумление нельзя было сравнить с тем удивлением, которое испытала Кэсси. Девочка тут же замолчала, и в глазах ее появилась боль, причиненная окриком матери. Бен положил руку на плечо Кэсси и слегка сжал его. Оказавшись в машине, Кэсси моментально заревела. Ее рев нарастал и заполнял собой зловещее молчание, воцарившееся между ним и Иден. Злополучная газета лежала у Иден на коленях. Фотография. Она, в коротком облегающем платье, и Майкл, в белом фраке – была едва различима в полумраке. Она не смотрела на нее, ее взгляд был устремлен на темнеющие поля за окном машины.
      – Я хочу «Ризис», – не умолкала Кэсси.
      А затем со вкрадчивой ноткой в голосе добавила:
      – Я хочу к папе.
      – Кэсси, – одернул ее Бен, – перестань плакать!
      Иден резко повернулась к нему:
      – Не смей кричать на нее!
      У Бена было такое чувство, будто она отвесила ему пощечину. Он крепче сжал руль, сосредоточив внимание на дороге. Они подъехали к дому, и Бен заглушил мотор. Мгновение они сидели в темной машине, прислушиваясь к неумолчному стрекоту цикад, не в силах расстегнуть ремни или открыть двери. Потом Иден посмотрела на него:
      – Прости, что накричала на тебя.
      Он пытался различить ее лицо в темноте, но это было невозможно.
      – Ты знала, что это должно было когда-нибудь произойти, – сказал он.
      – Нет, – прошептала она, протягивая руку к застежке ремня, – мне кажется, я этого не знала.
      Войдя в дом, Бен принялся готовить чесночный соус, а Иден постелила Кэсси на кушетке. Девочка тут же уснула. Убедившись, что Кэсси спит, Иден взяла газету и начала читать:
      – У директора Детского Фонда И. Райли в любовниках – совратитель малолетних.
      Бен молча резал салат-латук. Он злился на себя, потому что чувствовал себя виноватым: он никогда и ничего не скрывал от Иден. Сок от помидора обрызгал стену и красными пятнами растекся по его сорочке.
      – Там упоминается мое имя? – спросил Бен.
      – Да. Кто-то хорошо поработал.
      Она прочитала часть статьи про себя, затем фыркнула от отвращения. «Сью Шеперд, – читала она, – президент Детского фонда, который был основан миссис Райли, заявила, что если факты подтвердятся, то они далее не потерпят присутствия м-с Райли в их организации». Лицо Иден побелело, ее грудь бурно вздымалась, но она продолжала читать вслух:
      – «Как заявил близкий друг… трудно поверить в то, что Иден могла спутаться с таким типом, но ее развод бросает тень на ее репутацию. Без сомнения, все фильмы м-с Райли будут запрещены. С трудом верится, что она так рискует своей карьерой». «Забавно, что Майкл Кэри, которого должен был возмутить данный поворот событий, заявляет, что не держит на Иден зла». «…Но все же я буду неприятно поражен, если это окажется правдой».
      Это было хуже, намного хуже, чем он предполагал. Бен прошел к столу и положил руку на плечо Иден.
      – Я не знаю, что и сказать.
      Она с благодарностью схватила его за руку, и это прикосновение принесло ему облегчение. Иден взглянула на Бена огромными, ясными глазами.
      – Иди ко мне.
      – Сейчас?
      – Да.
      Он посмотрел на спящую Кэсси.
      – Где?
      Иден обвела взглядом голые стены, ее глаза загорелись.
      – Ванная!
      Бен последовал за ней в ванную, ощущая, как волна желания охватила его. Все это отдавало пошлым душком порнографических фильмов и вполне соответствовало «имиджу» растлителя малолетних. Как только дверь ванной закрылась, Иден расстегнула молнию на его шортах, а он задрал майку, обнажив ее грудь. Она наклонилась над раковиной и отдавалась ему с яростью и отчаянием, которые, как он надеялся, не относились к нему. Бену стало стыдно от того, что он кончил намного раньше ее. Внезапно холодный белый свет ослепил его, и он закрыл глаза. Бен, тяжело дыша, прижался щекой к спине Иден и просунул руку между ее ног.
      – Нет.
      Она оттолкнула его руку и выпрямилась.
      – Я не хочу больше.
      Иден натянула майку и опустилась на каменный пол, уронив голову на руки и заплакала. Ее плач эхом отражался от мраморных стен ванной, сжимавших их кольцом. Бен застегнул шорты и присел рядом с ней, пытаясь обнять ее. Но Иден застыла, свернувшись клубком. Он гладил ее по волосам, по голой теплой коже бедра.
      – Иден, пожалуйста, пойдем в комнату.
      Она покачала головой, не поднимая ее от коленей.
      – Это несправедливо.
      – Я знаю, – согласился Бен.
      – Все шло так хорошо! В конце концов, я привязалась к Лу и Кайлу, я работала над чудесным фильмом, я влюбилась. Теперь все это распалось, как карточный домик.
      Она бормотала так неразборчиво, что ему пришлось наклониться к ней. Он вздохнул: – Хочешь, я дам тебе совет? Она не пошевелилась, и он продолжил:
      – Позвони в эту чертову газету и дай интервью, в котором ты сообщишь о наших редких встречах и о том, что ты обо мне ничего не знала. А узнав правду, рассталась со мной без сожаления.
      Иден медленно подняла голову, и он был поражен болью в ее глазах:
      – Неужели ты можешь так легко расстаться со мной? – спросила она.
      – Тебе здорово пришлось потрудиться, прежде чем ты достигла своей цели. Иден, я не хочу, чтобы по моей вине ты потеряла все – карьеру, Детский фонд, поклонников, которые так любят и уважают тебя! Почему мои проблемы должны стать твоими?
      Иден прислонилась спиной к стене, и он увидел, как решимость сменила боль в ее глазах:
      – Я не собираюсь жить по чужой указке. Она вытерла глаза тыльной стороной ладони:
      – Да, я сделала хорошую карьеру. Я знаменита и богата, у меня есть Детский фонд. Но такого человека, как ты, – она протянула руку и коснулась его щеки, – я больше не встречу.

      На следующий день, в Линч Холлоу она отказалась отвечать на телефонные звонки, и, в конце концов, Кайл попросил Майкла и Нину больше не звонить Иден.
      – Иден сама позвонит вам, – сказал он.
      С одной стороны она была благодарна Кайлу за деликатность, но с другой стороны, чувствовала себя виноватой за причиненное ему беспокойство.
      Вскоре позвонил Уэйн. Было около десяти часов вечера – слишком поздно для разговора с дочерью. Иден сразу поняла, что говорить он будет с ней.
      Волнуясь, она взяла трубку из рук Кайла и подождала, пока он выйдет из комнаты. Потом села за стол, приготовившись выслушать то, что Уэйн думал о ней.
      – Привет, – сказала она.
      – Иден, во что, черт тебя побери, ты ввязалась? Она вздохнула:
      – Уэйн, он невиновен! Газеты подняли слишком большую шумиху.
      – Пожалуйста, Иден, я пытаюсь сохранять спокойствие, но я кое-что выяснил об этом типе. Мой друг знал прокурора, который занимался делом этого парня. Иден, этот сукин сын просто отвратителен. То, что он проделал со своей малышкой… как ты позволяешь ему находиться рядом с Кэсси?
      – С Кэсси все в порядке. Она очень хорошо проводит время, – пыталась Иден успокоить Уэйна.
      – Ты не знаешь, что эта свинья вытворила со своей дочкой.
      – Его зовут Бен и я знаю, в чем его обвиняют. Я так же знаю, что он не делал этого.
      – О, понятно! Ты считаешь себя более осведомленной, чем судья и присяжные; Иден, пожалуйста, выслушай меня. Мой друг говорит, что Александер – патологический лгун. Он прикидывается таким честным и искренним, на самом деле он – беспринципен. Он способен любить только себя.
      – Ты не говорил бы этого, зная, как он любит мою дочь.
      – Иден, боже мой! Он совращал свою собственную дочь и не раз. Я считаю, что бесполезно продолжать этот разговор.
      На секунду воцарилось молчание.
      – Я чувствую себя в какой-то мере виноватым за то, что произошло. Я выпустил из-под своего контроля бракоразводный процесс. По-видимому, ты тяжело пережила его, или…
      – Не обольщайся, Уэйн, я вовсе не в отчаянии, – оборвала его Иден.
      – Главная моя забота, надеюсь, и твоя тоже – это благополучие Кэсси. Если ты и впредь собираешься встречаться с этим подонком, то я заберу у тебя Кэсси. – Уэйн был настроен решительно.
      – Об этом не может быть и речи, она была у тебя целый месяц. Кэсси прекрасно живется со мной.
      – Но я не хочу, чтобы этот тип крутился около нее. Иден, если ты добровольно не расстанешься с ним, я подам в суд. Твое мнение там не примут в расчет. Ты отдаешь себе в этом отчет, не так ли?
      Иден судорожно сжала телефонный шнур, словно пытаясь заставить Уэйна замолчать.
      – Разве Кайл разрешает тебе видеться с этим типом? – спросил он.
      – Кайл знает, что он невиновен.
      – Ты совсем спятила! Дай мне поговорить с Кайлом, – попросил Уйэн.
      – Нет, я не хочу впутывать его в это дело.
      – Послушай, Иден, если за эти выходные дни ты не примешь решения, я возьмусь за это. А пока держи его подальше от Кэсси. Ты слышишь меня? Тон его был ультимативен.
      – Да.
      Она повесила трубку, но через несколько секунд телефон снова зазвонил. Иден услышала, как Кайл поднял трубку в гостиной и бормотал что-то. Она поняла, что он говорил с Уэйном. Поднявшись в комнату Кэсси, она увидела, что девочка спокойно спала, улыбаясь во сне. Иден присела на край кровати, откинув волосы со щеки дочери. Бен был бы немедленно вычеркнут из жизни Иден, представь она хоть на долю секунды, что Кэсси может стать объектом его домогательств. Конечно, Уэйн прекрасно знал об этом.
      Через несколько минут, спустившись на кухню, Иден увидела там Кайла.
      – Мне очень неловко просить тебя об этом, Кайл, но не мог бы ты присмотреть за Кэсси? Она крепко спит, а мне необходимо повидаться с Беном. Я недолго.
      – Хорошо, – Кайл включил свет на крыльце и проводил ее до двери.
      Остановившись на пороге, он повернулся к Иден, и она прочла тревогу в его глазах.
      – Только что у меня произошел довольно неприятный разговор с твоим бывшим мужем. Он очень обеспокоен упрямством, с каким ты защищаешь Бена, и нежеланием прислушаться к доводам рассудка. Поэтому он настойчиво просил меня повлиять на тебя. Хотел я сказать ему, что, так любя Бена, ты не расстанешься с ним, но потом подумал, не слишком ли дорого ты расплатишься за право любить Бена?
      – Раз уж зашла речь о ценах, то как по твоему, во сколько обойдется мне снять фильм о своей матери, соблазнившей брата?
      Кайл опешил.
      – Но мы были двоюродными братом и сестрой, – сказал он едва слышно и повернулся, чтобы зайти в дом.
      Иден шагнула в его сторону.
      – Кайл, прости меня. Я… – Она вздрогнула, когда входная дверь захлопнулась, оборвав ее попытку извиниться.
      Бен дремал, когда раздался телефонный звонок.
      – Это Бен Александер? – незнакомый голос мужчины был резок.
      – Да.
      – С вами говорит Уэйн Крамер, бывший муж Иден Райли.
      Бен сел в кровати. Не ждал он такого звонка, а наверное, следовало бы.
      – Я слушаю вас.
      – Сегодня я говорил с Иден по телефону и поставил перед ней условие: она расстается с вами, или я возвращаю Кэсси через суд. Вы, конечно, понимаете, что я выиграю этот процесс.
      Бен закрыл глаза. Без сомнения, победа будет на стороне Уэйна. Надо Как-нибудь успокоить отца Кэсси, и Бен сказал:
      – Знаете, Уэйн, окажись я на вашем месте, я бы испытывал те же чувства. Но я уверяю вас, что Кэсси в безопасности. Она чудесная девочка…
      – О, Господи, какого черта ты смеешь говорить мне что-нибудь о ней! Если ты прикоснешься к моей дочке, я убью тебя, – голос мужчины дрожал от ярости. Бен понимал, что Уэйна терзает страх.
      – Вы считаете меня виновным, но это не так. Мне хорошо знакомо ваше состояние. Бессильный гнев охватывал меня при мысли, что Блисс…
      – Послушай, Иден потеряет Кэсси и все остальное. Для нее это будет полным крахом. Разве ты стоишь этого?
      – Никто не стоит этого, – сказал Бен, но на другом конце провода повесили трубку.
      Иден подъехала к дому Бена и увидела его, сидящим на крыльце.
      – Зачем ты приехала? – спросил он, когда она присела рядом с ним.
      – Нам нужно поговорить, Бен.
      Он положил руку ей на спину и поиграл прядями ее волос.
      – Тебе пришлось оставить Кэсси с Кайлом и Лу?
      – Пришлось. Уэйн только что звонил мне, – в ее голосе послышалось отвращение. – Он читал газеты, и он беспокоится за Кэсси.
      – Заботливый папаша, – Бен любовался игрой света в волосах Иден. – Он мне тоже звонил.
      – О, нет! Мне так жаль, Бен. Он собирается вернуть Кэсси.
      – Не волнуйся, Иден, у меня есть хороший адвокат. Хотя, по своему горькому опыту я знаю, как трудно доказать свою правоту на суде.
      Она покачала головой.
      – Я думаю, он блефует. Уэйн слишком взвинчен сейчас. Ему передали слова прокурора, который утверждает, что ты патологический лгун и опасный тип. Так что у Уэйна уже сложилось определенное мнение о тебе. А на мои чувства ему наплевать.
      – Это заметно, – согласился Бен. Иден вздохнула.
      – Как хочется забыть обо всем хоть на мгновенье!
      – Я не уверен, что смогу.
      Иден взглянула на него дразнящим взглядом.
      – Бен, давай, пожалуйста, потанцуем. Он засмеялся и переспросил:
      – Сейчас?
      – А почему бы и нет, ты разве устал? – Нет.
      Бен встал. Он сделает для нее все, что она захочет.
      Спустя мгновение, когда он держал ее в объятиях, двигаясь в так музыки, он понял состояние ее души. Она пыталась возродить первые безоблачные дни их знакомства. Но не могла расслабиться. Ее нервозность передалась ему.
      – Давай займемся любовью, – предложила она, слегка отстранившись от него.
      Взяв его за руку, она подвела Бена к постели. Он позволил ей раздеть себя и то, что она увидела, сняв с него одежду, подсказало ей: сейчас им будет хорошо.
      – О, Бен! – простонала она.
      – Иден, иди ко мне.
      Он обнял ее, и она обвила руками его плечи, стараясь прижаться к нему как можно сильнее.
      – Бен!
      – Да?
      Ее волосы защекотали его щеку, когда она подняла голову.
      – Ты лгал мне когда-нибудь? – спросила она. Он задумался на мгновение.
      – Наверное, я свалял дурака, не рассказав тебе о несчастье с Блисс с самого начала.
      Она вздохнула и придвинулась к нему ближе, как будто успокоенная его ответом. Но ее вопрос не выходил из головы Бена.
      Это были первые ростки недоверия, появившиеся между ними. Иден не доверяла ему полностью.

      На следующий день Кайл и Лу уехали в Нью-Йорк. Не попрощавшись, Кайл сел за руль своего джипа. Его молчаливая ярость, его раненое самолюбие болью отозвались в душе Иден.
      Дом был в их полном распоряжении на два дня и одну ночь. Они провели утро, убирая дом и возясь в саду. Иден и Бен избегали разговоров об Уэйне.
      Днем они поехали в Колбрук-Парк; впервые там можно было покататься на пони. Едва машины остановилась, Кэсси открыла дверцу и полетела к огороженному кругу. Трех весьма невзрачных на вид пони водила под уздцы девочка-подросток. Когда Иден и Бен подошли к кругу, Кэсси подскочила к ним:
      – Можно я покатаюсь на желтом? – выпалила она.
      – Конечно, – Бен достал деньги и протянул их девочке, держащей старого, рыжего жеребца.
      Иден присела на скамейку и смотрела, как Бен подсаживает Кэсси на пони. В этот миг она отчетливо поняла, что вся Вселенная для нее заключается в улыбке Бена и радости в глазах Кэсси. «Уэйн, пожалуйста, не отнимай у меня Кэсси!» – молила в душе Иден.
      Рыжий пони тронулся с места. Кэсси вцепилась в загривок лошади и завопила от счастья. Бен шел рядом, придерживая Кэсси за ягодицы. Улыбка сползла с лица Иден. Почему Бен держит там руку? – недоумевала она. Ведь с таким же успехом он мог поддерживать ее за спицу. Бен болтал с Кэсси, пока она медленно объезжала круг. Когда пони остановился, Бен приподнял Кэсси, чтобы вытащить ее из седла, и в этот момент Иден заметила, как его рука скользнула под майку девочки. «Это уже паранойя», – сказала себе Иден, а Кэсси побежала к ней.
      – Ты видела меня, мама? Ты видела, как я была высоко? Его зовут Дасти. Это мой самый любимый пони!
      Глаза девочки сверкали от возбуждения.
      – Хочешь еще раз покататься? – спросил Бен.
      – Да! – моментально согласилась девочка.
      Иден хотела было открыть рот и сказать «нет», но вовремя спохватилась. Она не позволит страху вползти в душу. Иден протянула Бену доллар.
      – Ты в порядке? – спросил он. – Ты как-то побледнела.
      – Все нормально, – ответила Иден.
      Когда Бен снова подсаживал Кэсси, Иден отвернулась.
      По дороге домой, мужчина и девочка оживленно обсуждали Дасти. Бен поделился с Кэсси своими впечатлениями от первой прогулки верхом, рассказал ей о Сэме и их дедушке, о бабушке. Внезапно Иден почувствовала себя лишней в их компании, как будто невидимая стеклянная стена поделила машину на две части.
      Как только они добрались до Линч Холлоу, Бен отозвал Иден на кухню и спросил:
      – В чем дело, Иден?
      – Ни в чем.
      – Я же вижу, ты чем-то расстроена!
      – Чем я могу быть расстроенной? – огрызнулась она. – Разве только тем, что мой бывший муж хочет отнять у меня дочку?
      Какое-то мгновение он смотрел на нее, потом схватил ее за плечи и привлек к себе. Он целовал ее медленно и нежно, и она чувствовала, как ее страх исчезает под его лаской. Бен хотел отстраниться от нее, но Иден удержала его.
      – Прости меня, Бен, – сказала она. – Я совсем сошла с ума. Мне в голову лезут такие дурацкие мысли. Наверное, я просто напугана.
      К вечеру Иден немного успокоилась. Страх, охвативший ее утром на прогулке, казался смешным. Она перестелила постель в спальне Лу и Кайла, а Бен в это время жарил цыпленка. Иден посмотрела на широкую кровать и улыбнулась, вспомнив недавний разговор с Беном.
      – Ты все еще жаждешь моей близости? – спросил он.
      – Да, еще бы! – ответила она.
      – Ну, тогда у нас есть хороший шанс.
      После обеда Иден мыла посуду, а Бен играл в карты с Кэсси за кухонным столом. Она мыла последнюю тарелку, когда зазвонил телефон. Сначала Иден не хотела брать трубку, но потом передумала: это могли быть Лу и Кайл.
      – Алло!
      – О, Господи! Неужели сама Иден Райли отвечает на телефонные звонки?
      – Нина! – удивилась Иден.
      – У меня для тебя есть сюрприз, малышка. Майкл и я остановились сейчас в деревушке под названием Колбрук. Когда-нибудь слышала о ней? – с издевкой спросила Нина.
      – Я да, а ты, конечно, нет.
      – Еще бы! Мы решили, что если ты и дальше не будешь брать трубку, нарушить твое уединение. Пожалуйста, скажи мне, как добраться до тебя? Линч Холлоу, не так ли? Я уверена, что нам смогут указать дорогу, если ты откажешься сделать это.
      – Нина! – она провела рукой по волосам и беспомощно посмотрела на Бена. – Пожалуйста, не приезжай сюда. В Колбруке есть отель. Почему бы вам не остановиться там?
      – Тогда приезжай, или мы тебя похитим.
      – Ладно. За городом есть ресторан, – с неохотой согласилась Иден.
      Она объяснила им, как добраться до Сахарного Холма.
      – Я буду там через час.
      – Майкл тоже будет там? – спросил Бен, когда Иден положила трубку.
      – Да. Кэсси, ты не могла бы недолго посмотреть телевизор?
      – Но, мама, теперь моя очередь сделать ход.
      – Пошли со мной, мне нужно поговорить с Беном, – объяснила Иден.
      Когда она вернулась в комнату, Бен вопросительно посмотрел на нее.
      – Ты хочешь, чтобы я поехал с тобой? Иден засмеялась.
      – Это, конечно, нарушит их планы. Они ведь приехали спасти меня от тебя. В твоем присутствии они не посмеют мне сказать, что я дура.
      – А может, ты и впрямь дура, что не следуешь их советам, – разозлился Бен.
      – Прошу тебя, не говори так. Спасибо за предложение, но я не хочу, чтобы ты ехал со мной. Нам будет неловко вдвоем. Ты не откажешься присмотреть за Кэсси?
      Он собрал карты со стола.
      – Тогда переодень Кэсси в пижаму и сама уложи ее в постель, прежде чем уехать.
      – Конечно! – Она поняла, что он не хочет вызывать у нее подозрений.
      Иден подъехала к ресторану. В это время суток ресторан был забит людьми. Ей следовало бы предложить более уединенное место для встречи. Однако она легко отыскала Майкла и Нину за угловым столиком, вдалеке от бара. Они спокойно поздоровались с ней, не желая привлекать к себе внимания. Майкл сжал ей руку и ухмыльнулся. На нем была голубая сорочка с открытым воротом, волосы, зачесанные назад, были длиннее, чем раньше.
      Иден удивилась, увидев Майкла без шлейфа поклонниц, следовавших за ним по пятам.
      – Ты прекрасно выглядишь, – сказал Майкл, – хотя немного бледная. Тебе не мешало бы принять солнечные ванны в Калифорнии. Ты согласна со мной, Нина?
      – Ей не мешало бы набраться ума, вот это точно. – Нина, как всегда прямо перешла к делу.
      – Послушайте, я приехала сюда, потому что вы не оставили мне другого выхода. И если вы намерены оскорблять, тогда я лучше уеду отсюда и не будем морочить друг другу голову! – Иден едва сдерживала себя.
      – Успокойся, милочка, мы не хотели обидеть тебя, не так ли, Майкл? Мы решили выяснить, как тебе живется здесь, – тон Нины был заискивающим.
      – Теперь вы убедились, что со мной все в порядке. Я прекрасно провела лето…
      – Иден, – перебил ее Майкл. – Постарайся выслушать меня. Не надо так агрессивно реагировать на наши слова. Я должен сказать тебе кое-что, и обещай мне не перебивать меня.
      Он тяжело вздохнул, и Иден пришло в голову, что он заранее подготовил свою речь.
      – Иден, я все еще люблю тебя, но на взаимность рассчитывать не приходится. Сколько я ни пытался, я не смог заставить тебя полюбить меня, – Майкл улыбнулся. – Но я приехал сюда не для того, чтобы рассказывать тебе о своем чувстве. – Он сделал глоток и поднял стакан до уровня глаз. – Обыкновенный апельсиновый сок. Иден, когда ты ушла от меня, я думал, что не выдержу этого. Карьера моя была под угрозой – так я переживал твою измену. Но шло время, и я спохватился: если я упаду сейчас, больше мне не подняться, хотя иногда презираю себя за это спокойствие. Поэтому, Иден, я советую тебе расстаться с Беном. Боль разлуки скоро утихнет, а карьера и репутация будут спасены.
      – Майкл, – начала она.
      – Тс-с, – он прижал свой палец к ее губам. – Дай мне закончить. Мне кажется, ты не совсем отдаешь себе отчет, в какое дерьмо ты вляпалась. Ты сейчас живешь уединенно и не знаешь, о чем говорят люди за твоей спиной.
      – Ты станешь парией, – вставила Нина.
      – Твоя репутация должна быть безупречной, ведь твоя карьера построена на кино и Детском фонде. Ты дочь безупречной Кэтрин Свифт. Ни одна из артисток не сделала для детей-сирот столько, сколько ты. Ты помнишь свое волнение, когда вышел фильм «Холодное сердце». Ты так хотела понравиться своим поклонникам. Господи, Иден, если сейчас ты решила растерять всех, то лучшего способа, чем подцепить этого парня, ты не нашла бы. – Майкл знал как задеть самолюбие Иден.
      Она вдруг почувствовала себя такой беспомощной. Она опустила глаза и стала пристально рассматривать содержимое стакана. Нет, она не заплачет перед ними.
      – Он не виновен, – прошептала Иден. – Я люблю его и считаю несправедливым бросить его только потому, что так думают другие.
      Нина положила свою руку на руку Иден:
      – Милая, почему ты так уверена в его невиновности? – голос ее был вкрадчивым.
      – Я знаю его.
      Нина посмотрела на Майкла, и он положил на стол папку.
      – Я кое-что собрал.
      Он открыл папку и вытащил пачку ксерокопий, сделанных с газетных статей.
      – Ты читала что-нибудь по его делу, или знаешь только то, что он счел нужным тебе сообщить?
      – Я знаю только то, что он мне рассказал, – призналась она.
      Иден почувствовала себя маленьким напроказничавшим ребенком, все больше чувствовавшим свою вину перед этими двумя взрослыми. Она взглянула на верхнюю статью и увидела, что Майкл пометил желтым карандашом некоторые абзацы. Майкл перевернул листок, и перед взором Иден предстала фотография Бена.
      – Это он? – спросил Майкл.
      Иден с трудом узнала на этой фотографии Бена, так он плохо выглядел.
      – Да, – ответила она.
      Иден растерялась. Неужели этот сломленный жизнью человек и есть ее любовник.
      Майкл начал читать отмеченные абзацы. Все статьи он расположил в хронологическом порядке: от ареста Бена до его заключения под стражу. Два дня газеты пестрели заголовками об этом процессе. По словам одного из репортеров, Блисс стала гвоздем процесса.
      – Все присутствующие в зале суда, в Том числе и ее отец, плакали, Слушая ее… – читал Майкл. – Четырехлетняя девочка совершенно однозначно признала подсудимого, Бена Александера, своим обидчиком. После свидетельских показаний дочери, Александеру стало плохо, и его пришлось вывести из зала заседания.
      Были и другие фотографии и статьи. Иден обратила внимание на слова прокурора: «Я горжусь присяжными. Никогда за весь срок пребывания на этом посту, я не был так уверен в справедливости приговора».
      Майкл закрыл папку и посмотрел на Иден. Она сидела потрясенная. Вера Иден в Бена пошатнулась, сомнения обуревали ее. Она покачала головой.
      – Я все еще не могу поверить, что это тот Бен Александер, которого я люблю, – и тут она вспомнила слова Уэйна – «он патологический лгун», вспомнила, как Бен обнимал Кэсси в парке, и ее бросило в дрожь.
      – Иден, – настойчиво сказала Нина, – ты не можешь так рисковать Кэсси.
      Иден посмотрела на часы и заметила, что руки ее трясутся. Мозг сверлила мысль: «Бен остался с Кэсси, он укладывает ее сейчас спать…» Она судорожно вздохнула. Майкл наклонился к ней:
      – Ты перестала быть объективной, Иден.
      – Ты любишь его, – Нина положила руку ей на плечо, – поэтому тебе хочется считать его невиновным. Одно дело самой быть втянутой в это, и совсем другое – подвергать опасности Кэсси.
      Нина придвинулась ближе к Иден, почувствовала запах спиртного.
      – Кэсси сейчас с ним, – сказала Иден. Майкл так резко откинулся назад, что она подпрыгнула на стуле.
      – Ты оставила этого типа, – он потряс газетами перед ее лицом, – со своей четырехлетней дочерью?
      – Он любит ее, – сказала она, – я уверена в этом.
      – Я уверен, что он и свою дочь любил. – Майкл начал читать заключение психиатра: «Мужчины такого типа, как Бен, ничего не могут сделать с собой. Их поведение выходит из-под их контроля. Даже пройдя курс лечения, они не добиваются выздоровления. Они пытаются избежать соблазна, но чаще всего это приводит к неудаче».
      Иден вспомнила Бена, просящего переодеть Кэсси в пижаму. Неужели он пытался избежать соблазна? «О, Господи!» – Она вытащила кошелек.
      – Я лучше пойду.
      – Еще кое-что, милая, – Нина схватила ее за руку. – Тебе придется пересмотреть свое решение по поводу фильма о Кэтрин Свифт.
      – Господи, Нина, – Майкл уставился на нее, – сейчас не время.
      Но Нина пропустила его слова мимо ушей.
      – Билл Криспин жаждет снять этот фильм. Но мне становится плохо при мысли о том, что он сделает из твоей идеи.
      – Я не могу сейчас думать об этом, Нина. Нина встала и схватила со стола чек.
      – Позволь мне заплатить по нему, а потом мы пойдем. Майкл, заставь ее подумать обо всем.
      Майкл придвинул стул поближе к Иден и успокаивающе обнял ее:
      – Плюнь на нее, – сказал он, когда Нина прошла к кассе. – Тебе не нужно сейчас думать о фильме.
      Иден прижалась к нему. От Майкла так хорошо пахнет, он был надежен и безопасен.
      – Я узнала кое-что, Майкл, – она взглянула на него. – Не говори никому о том, что я тебе сейчас скажу, даже Нине. Я узнала, что мой дядя, тот, у которого я сейчас живу, в действительности – мой отец. Он и моя мама были кузенами, но его родители удочерили мою мать. Их воспитывали как брата и сестру. Они были любовниками.
      Глаза Майкла округлялись по мере того, как смысл слов стал доходить до него:
      – Кэтрин Свифт занималась любовью со своим братом?
      – Да. Как я могу написать сценарий, зная это? Майкл посмотрел на Нину, расплачивающуюся у кассы:
      – Выбрось это из головы, забудь об этом, – сказал он. – Напиши сценарий, в котором Мэтью Райли будет твоим отцом. Это самый правильный выход.
      Она посмотрела на Майкла. У него были такие же бархатные глаза, как у Мэтью Райли.
      – Я скучаю по тебе, Майкл, по своему дому, океану и Лос-Анджелесу.
      – Я по тебе тоже скучаю, Иден. Все ужасно беспокоятся за тебя. Возвращайся домой, пожалуйста. Я тебе помогу с фильмом. – Он отодвинулся от нее, когда Нина подошла к столу.
      – Все в порядке, – сказала Нина, – мы уезжаем. Иден встала.
      – Я сниму этот фильм, Нина, – пообещала Иден. – Передай Биллу Криспину, я буду снимать этот фильм.
      – Ура! – закричала Нина слишком громко, и некоторые из посетителей уставились на них.
      – Майкл, проводи Иден до машины, – приказала Нина.
      Когда Иден уже сидела в машине, Майкл подал ей в окно пачку статей.
      – Почитай это, и ты перестанешь заблуждаться на счет Бена.
      Она положила папку на сидение рядом с собой и посмотрела на Майкла.
      – Если я позвоню тебе завтра, ты захочешь поговорить со мной? – спросил он.
      – Да.
      Он до боли сжал ее плечо, а затем быстро отпустил.
      Дом встретил ее тишиной и покоем. Иден заставила себя спокойно включить свет на кухне и положить папку на стол.
      – Бен, – голос Иден слегка дрожал.
      – Я здесь, – раздался голос Бена.
      Он сидел в гостиной, починяя настольную лампу, которую до этого безуспешно пытался починить Кайл. Бен взглянул на Иден, когда она вошла.
      – Как дела? – спросил он.
      – Нормально. Кэсси спит?
      – Да, только что. После двух сказок, пяти стаканов воды и трех поцелуев. Капризная у тебя малышка.
      – Я пойду взгляну на нее.
      – Почему бы тебе сначала не рассказать о том, как прошла встреча?
      Он похлопал по дивану рядом с собой, приглашая Иден сесть.
      – Я через секунду спущусь, – выпалила Иден и через несколько ступенек помчалась наверх в комнату Кэсси. Задыхаясь, чувствуя что ей вот-вот сделается дурно, Иден присела на край кровати Кэсси. Несколько минут она осматривала Кэсси. Потом, не в силах больше терпеть, потрясла девочку за плечо:
      – Кэсси?
      Кэсси перевернулась на спину и открыла глаза.
      – Привет малышка, – сказала Иден.
      – Ты уже вернулась, мама?
      – Да. Как ты провела вечер? Бен хорошо играл с тобой?
      Кэсси закрыла глаза, кивнула и через несколько секунд снова уснула.
      Иден отвернула одеяло и изучила желтую пижаму дочери, длинные загорелые ноги. Что она хотела обнаружить? «Ключ к разгадке»? Она снова накрыла девочку и спустилась вниз. Бен был на кухне. Он стоял над столом, листая газетные статьи.
      Он посмотрел на Иден, и взгляд его серых глаз был холоден.
      – Ты ее разбудила, – догадался он.
      – Да.
      – Ты тщательно ее осмотрела, Иден? Потому что мы, совратители малолеток, очень коварны. Мы знаем, как заметать следы.
      – Не говори так, Бен, пожалуйста.
      – Их специально для тебя вырезали, Иден, – заметил он, кивнув в сторону статей.
      Она задрожала:
      – Я так растеряна, Бен… Я не знаю что и думать. Я люблю тебя, но…
      – Но… – оборвал ее Бен. – Позволь мне закончить твою мысль, ладно? «Я люблю тебя Бен, но, в конце концов, ты можешь оказаться этим подонком». Вот, что ты так хотела сказать мне.
      Бен сделал шаг к ней.
      – Уэйн обязательно отнимет Кэсси у тебя, если ты останешься со мной, и твоей карьере придет конец. Так что, тебе лучше расстаться со мной, Иден. Но я не хочу, чтобы ты подозревала меня в этом гнусном деле. Ты знаешь меня лучше всех, не так ли? И все же не доверяешь мне? Он схватил ее за плечи.
      – Бен, в глубине души, я все еще верю тебе, но… Бен выпустил ее и направился к двери:
      – Я облегчу тебе жизнь, Иден. Все кончено между нами. Все шло к этому, не правда ли? Если не сегодня, так завтра или послезавтра мы бы расстались. Твои подозрения растут, как снежный ком с каждой минутой. Я знаю, как это бывает. Коль скоро сомнения закрались в твою душу, я не смогу переубедить тебя.
      Бен открыл дверь, затем снова повернулся к Иден. Его глаза злобно сверкнули.
      – Так какого черта ты доверяла мне так долго?

      Иден хотела дождаться утра и позвонить Бену. Она бродила по дому, как сомнамбула, посматривая в окно, в надежде, что первые лучи солнца окрасят небо в бледно-розовый цвет, но было все так же темно. Иден присела на кровать Кайла и Лу и провела по ней рукой. Сейчас она с Беном лежала бы на этой кровати, но приезд Майкла и Нины расстроил их планы. Иден свернулась в клубок и попыталась уснуть. Но сон все не шел к ней. Бен принял за нее решение, и он был прав. Рано или поздно, ей пришлось бы самой разорвать их отношения. Ведь не могла она допустить, чтобы Кэсси стала жертвой прошлого или, господи храни ее, жертвой настоящего. Иден понимала, что ее жертва оправдана, но как же болит сердце. Интересно, что сейчас делает Бен – спит или так же, как она, лежит с открытыми глазами, размышляя, зачем он вообще живет на этом свете.
      Иден набрала номер Бена и насчитала десять долгих гудков на том конце провода. Наверное, она не туда попадает. Она дала отбой, потом снова набрала цифры. Если и сейчас он не подойдет к телефону, то она разбудит Кэсси, и они вместе поедут к Бену. Она…
      – Алло, – голос его был ровным и спокойным. Он явно не спал и прекрасно знал, кто ему звонил.
      – Я просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке, – Иден взяла себя в руки.
      – Спасибо, – от искренности в его голосе слезы комом подкатили к горлу Иден, и несколько секунд она не могла говорить.
      – Я сижу на постели Лу и Кайла, – выговорила она наконец. – Как я хочу, чтобы ты был рядом со мной.
      Вновь воцарилось долгое молчание. Она услышала, как у Бена тихо играет радио.
      – Ты должна позвонить Уэйну, – сказал Бен. – Избавь его от расходов на адвоката.
      – Бен, я хочу тебя видеть.
      – В этом нет смысла, Иден, – голос Бена звучал непреклонно.
      Она закрыла глаза.
      – Я люблю тебя, но не могу быть с тобой. Моя судьба очень похожа на судьбу моей мамы.
      – Что ты имеешь в виду, Иден? Причем здесь твоя мать? – удивился Бен.
      – Не обращай внимания на мои слова. Ты должен обещать мне, что не сделаешь с собой что-нибудь плохое.
      – Если ты считаешь меня таким беспринципным, почему ты думаешь, что я сдержу свое обещание?
      – Бен…
      – Ложись спать, Иден. – Он так тихо положил трубку, что только услышав гудки отбоя, она тоже повесила трубку.
      Кайл и Лу возвратились на следующий день. Иден подождала, пока они распакуют вещи, и вошла к ним сообщить, что она рассталась с Беном. Они не очень удивились – ее распухшие глаза и красный нос говорили сами за себя. Иден присела на подушку возле стула, на котором сидела Лу, и рассказала им о статьях, которые принес Майкл.
      – Я поняла, что сомневаюсь в нем, – сказала Иден. – Поэтому нельзя было допустить, чтобы он и дальше находился рядом с Кэсси.
      Лу кивнула в знак согласия.
      – Мне очень жаль, дорогая.
      – С Беном все в порядке? – спросил Кайл.
      – Я волнуюсь за него, – сказала Иден. Кайл посмотрел на часы.
      – Я поеду к нему.
      – Ты знаешь, Кайл, для нас с Кэсси заказаны билеты на Лос-Анджелес. Мы вылетаем в понедельник.
      Лу взглянула на Кайла, который вертел в руках лампу, свет ее рассеивал тени. Иден облизала пересохшие губы.
      – Я решила снова начать работу над фильмом. Правда, я думаю оставить Мэтта Райли своим отцом.
      Кайл выключил лампу и перевернул ее вверх дном, чтобы получше рассмотреть ее.
      – Ну, – сказала Лу, – ты приняла столько решений за эти выходные.
      Кайл поставил лампу на стол и встал.
      – Кайл, – голос Иден дрогнул, – раз уж я решила писать сценарий, не мог бы ты разрешить мне посмотреть еще один дневник?
      Кайл нахмурился.
      – Зачем тебе лишний раз беспокоиться, если ты можешь подогнать прошлое по своему желанию… Дневники в твоем распоряжении.
      Он повернулся и направился на кухню.
      Остаток дня Иден чувствовала себя очень одинокой, несмотря на присутствие Кэсси и непрекращающиеся телефонные звонки. Звонки Майкла и Нины не особенно успокаивали ее. Нина настаивала, чтобы Иден сделала заявление прессе.
      – Ты должна, Иден. Оно должно быть коротким и простым. Он свел тебя с ума, ты тяжело переживала разлуку с Майклом. Ты поддалась его очарованию, но ты ничего не знала о его прошлом.
      – Нет, Нина, – сказала она, – я не смогу сказать это.
      – Малышка, у тебя нет выбора.
      – Мне наплевать.
      – А мне нет. Если тебе наплевать на себя, то подумай о Кэсси и судьбе Детского фонда.
      – Не только я могу возглавлять Детский фонд.
      – Ты думаешь, о чем говоришь? Твое упрямство сводит меня с ума. Детский фонд уже пострадал от этой истории. У него выбита почва под ногами. Ты знаешь, как это быстро происходит. Люди начинают думать, что Иден Райли не тот безупречный человек, которого они себе представляли. Если она допустила ошибку один раз, то с таким же успехом допустит и во второй раз. Например, можно растратить деньги, жертвуемые фонду или…
      – Господи, Нина, заткнись. Ты зашла слишком далеко.
      – Ничего подобного. Я тебе не хотела говорить этого, но Сью Шеперд заявила, что в фонде обнаружили крупную недостачу денег.
      Иден беспомощно закрыла глаза.
      – Неужели им не хватит того, что я ушла от Бена.
      – Нет, милая, этого мало. Всем нужно твое публичное заявление в прессе.
      – Но могу я, по крайней мере, заявить, что считаю Бена невиновным? – спросила она.
      – Нет, Иден. Он был признан виновным. Кроме того, тебе придется убедить их, что ты действительно порвала с Беном.
      – Я подумаю об этом, – пообещала Иден.
      Вечером она позвонила Бену, намереваясь рассказать ему о своем решении делать публичное заявление. Ничего страшного, успокаивала она сама себя. В конце концов, сам Бен предложил ей сделать это. Все же, она хотела предупредить Бена, что ее заявление примет очень широкую огласку, и хотела извиниться перед гам.
      Но Бен был непреклонен.
      – Не звони больше, ладно, Иден? – сказал он, услышав ее голос. – Так только труднее.
      Он сказал ей, что хотел привезти кукольный домик на днях, но сделает это, когда ее не будет дома. Иден поняла, что Бен не изменит своего решения. Она уже ругала себя за то, что позвонила ему: это было эгоистично с ее стороны – бередить раны в его душе.
      – Позвони, когда захочешь приехать, и я уеду, – сказала она.
      Когда Нина снова позвонила ей, Иден прочитала набросок своего заявления. Она не использовала слов типа «соблазнил» и не ссылалась на Майкла Кэри. Но даже в таком виде заявление окончательно подрывало репутацию Бена. Хотя, Нина все еще не была удовлетворена им. Почти час они проспорили по поводу подбора слов и расстановки запятых. Наконец, пришли к согласию.
      – Иден, когда поместишь свое заявление в газете? – спросила напрямик Нина.
      Иден замялась. Она взглянула на несколько голубых строчек на белой бумаге. Она отречется от Бена.
      – Иден!
      – О'кей, – согласилась Иден и тут же пожалела об этом. Она перезвонила Нине, но линия была все время занята. Что она наделала? Почему позволила втянуть себя в эту историю? Она отправила Кэсси пообедать вниз, а сама осталась в комнате. Через час Кайл постучал в дверь ее спальни. Иден приподнялась в кровати и разрешила ему войти. Кайл принес ей дневник матери.
      – Кэсси говорит, что ты плакала, – сказал он.
      – Ты видел Бена сегодня? Кайл кивнул.
      – Он очень подавлен, не хочет ни с кем разговаривать.
      – Я уничтожила его, предала, – закричала Иден. Слезы ручьем потекли по ее щекам, и она ждала, что Кайл начнет утешать ее. Но Кайл как будто не слышал ее. Он приподнял тетрадь.
      – Осталась еще одна, – сказал он. Потом вздохнул.
      – Я так не хочу, чтобы ты уезжала, Иден. – Боюсь, мы не скоро увидимся с тобой снова.
      – Я должна уехать, Кайл. Дура я была, когда думала, что смогу прожить без Лос-Анджелеса. Это единственное место, где я чувствую себя в безопасности.
      – Как животное в зоопарке? Ты знаешь, что тебя всегда покормят, уберут за тобой, и тебе не надо беспокоиться о жизни за клеткой.
      Он встал и положил тетрадь на кровать.
      – Но все же это клетка, Иден, – сказал он и вышел. Иден не смогла прочесть дневник вечером. Ночью она спала плохо. Утром Лу вернулась из города с пакетом горячих булочек и свежим номером «Вашингтон ост». Заявление Иден было помещено в отделе светской хроники.
      Теперь никто не будет сомневаться в Иден, но никто не будет сомневаться и в виновности Бена. Иден прочитала заявление два раза и побежала в ванную. Ее стошнило.
      Чуть позже Иден поехала к Бену. Присев на корточки, он копался в земле. Когда она подошла к нему, он поднял на нее глаза и быстро опустил их.
      – Оставь меня в покое, Иден!
      – Ты читал газету?
      Он снова взглянул на нее.
      – Сегодня утром я поехал в Миллерс Бэйкери и Сара Джейн Миллер не продала мне булочку. «Как ты посмел обмануть такую чудесную женщину, как Иден Райли?!»
      – Бен, мне так жаль, – сказала Иден. – Мне тоже.
      Она шагнула к нему.
      – Послушай, Иден! – он поднялся. – Только здесь я могу быть наедине с собой и не думать ни о чем. Единственное, чем ты можешь помочь мне – это оставить меня в покое.
      Она повернулась и пошла через поле к лесу. Она остановилась перед входом в пещеру и положила руку на прохладную поверхность огромного валуна, который прикатил сюда Кайл. Иден посмотрела на темный вход, заваленный камнем и вздрогнула. Так много в жизни матери было связано с этой пещерой: ее жизнь и ее смерть. Дневник был прочитан до конца. Все подходит к концу.
 
       5 января 1956 г.
      Я люблю слово «жертва». Я люблю тяжелый и приятный звук этого слова. Приносишь жертву—это тяжело, но то, как себя ты хорошо чувствуешь после этого – это приятно. Так же с материнством. Я всегда ставлю интересы Иден превыше своих. У меня не было времени написать хотя бы пару слов после ее рождения, но я не жалуюсь. Мои труды не пропали даром: Иден воистину красивая и цветущая малышка. Мне так приятно сознавать, что кто-то нуждается во мне.
      На рождество Кайл и Лу прислали Иден чудесную лошадь-качалку, вырезанную из дерева, позолоченную, с гривой и хвостом из натурального конского волоса. Иден сейчас всего семь месяцев, поэтому она не очень оценила свои подарки. Но я посадила ее на лошадку, и Сюзанна сделала несколько снимков, которые мы послали Кайлу. Кстати, Кайл и Лу прислали фото с Мачу Пикчу и других достопримечательностей Перу. Я немного завидую их работе. Но я знаю, что никогда не смогла бы поехать в такое место. Меня страшат даже поездки в Колбрук. Но мне не нравится это. Я же не могу растить ребенка в изоляции.
 
       22 мая 1956 г.
      Кайл и Лу только что уехали. Они возвращаются в Перу после трехнедельного отпуска. Мы чудесно провели время. Кайлу было очень тяжело расставаться с Иден. Он боготворил ее. За прошедший год я сделала все возможное, чтобы сблизить Кайла и Иден. Каждую неделю я посылала фотографии и письма, в которых описывала каждый зуб, каждую шалость Иден. Большинству мужчин, я так думаю, это надоело бы до смерти. Но Кайл написал мне, чтобы я и дальше писала ему подробно об Иден. Он не хотел, чтобы она оставалась ему чужой.
      Большую часть времени мы проводили в пещере, куда я снова поместила свою пишущую машинку. В присутствии папы и Сюзанны Кайл ведет себя по другом. Только в пещере он чувствует себя с дочкой раскованно. Иден все время повторяет: «па-па-па» – это почти все, что она может пока произнести, и мне приятно это слышать. Хотя это ставит его в неловкое положение.
      – Скажи «дядя Кайл», Иден, – говорит он ей. А Иден отвечает: – па-па-па. Свои первые шаги Иден сделала с помощью Кайла. До этого она ковыляла при моей поддержке. С тех пор Кайл решил, что только рядом с ним Иден сможет чему-нибудь научиться. Он стал давать советы, как ее растить и воспитывать. Это очень смешит меня. Они привезли мне копию моей книги «Дитя северной звезды», которая была переведена на испанский. Я знала, что мои книги переводятся на другие языки, но не видела ни одного перевода.
      Это было удивительно.
      За несколько дней до отъезда они принесли проигрыватель и несколько пластинок. Лу поставила какую-то испанскую мелодию и танцевала со мной. Она решила научить меня танцевать. На Лу была черная юбка и блузка, и она танцевала в пещере – все это было как в кино: она порхала, выделывая всевозможные па, голова была откинута назад, а рука двигалась в такт музыке. Потом она танцевала с Кайлом, и мне пришлось признаться себе, что они были чудесной парой. Сначала я наблюдала за ними, потом занесла Иден в дом, а когда вернулась в пещеру, Кайл уже разлил вино по бокалам. Он решил преподать мне урок танцев. Лу показала мне несколько па, а затем я пыталась проделать их с Кайлом. Я не знаю, то ли сказалось выпитое вино, то ли моя природная неуклюжесть, но я никак не могла отработать движения, что чрезвычайно развеселило нас. Потом Лу встала позади меня, чтобы направлять меня и мы вместе с ней танцевали с Кайлом. Я была зажата между ними и, внезапно, мы перестали смеяться. Я чувствовала тепло груди Лу на моей спине, ее рука легонько придерживала меня за талию, а Кайл обнимал нас. Он отрастил бороду, и мне нравилось, как она щекотала мой лоб. Крепко обнявшись, мы покачивались в такт музыке. Я думаю, мы были здорово пьяны. Я замерла, боясь нарушить очарование близости с Кайлом. Впервые за столь долгий срок меня охватила неистовая волна желания. Уверена, они испытывали то же самое. Но я знала, что никто из нас не поддастся ему. Это было неписанное правило, которому мы будем следовать. А мое тело так жаждало любви. Меня тянуло даже к Лу. И я представила, как мы раздеваем друг друга и занимаемся любовью прямо на холодном полу пещеры. Пластинка Давно закончилась. Кайл, наконец, опомнился:
      – Господи, да мы же пьяны в стельку! Лу подняла голову и поцеловала его.
      – Мне кажется, мы не сможем разорвать наших объятий.
      – Эта мысль мне пришлась по душе.
      – Тогда нам придется возвращаться в дом не переставая обниматься, – пробормотал Кайл и это отрезвило меня.
      Нам нужно возвращаться в дом, в разные комнаты. Я знала, что истома, разлившаяся по моему телу, не даст мне заснуть. Я была уверена, что Кайл и Лу займутся любовью на кровати, когда-то принадлежавшей мне. Я осторожно разорвала круг.
      – Пойду взгляну на Иден, – сказала я.
      Мы отключили проигрыватель, собрали бокалы и направились к дому.
 
       10 апреля 1957 г.
      Иден скоро исполнится два года. Она такая егоза, что просто невозможно справиться с ней. Хотя, она с удовольствием читает. Прошлой ночью я вспомнила про старую книжку с картинками, которую нам когда-то читал папа. Я прошла в нашу старую комнату и стала искать ее на дне ящика шкафа Кайла, в которой папа держал наши книги. Наконец, я нашла эту книгу, но не смогла задвинуть ящик обратно, поэтому вытащила его совсем и заглянула в шкаф. Вот что мешало ящику: белая коробка. Я вынула ее, открыла и вскрикнула от неожиданности, увидев ее содержимое. Мои волосы. Мама отрезала их за какую-то мою провинность, не помню уж какую. Я никогда не вспоминала о них и не интересовалась, что стало с ними. Очевидно, это Кайл спас их. Он обвязал волосы голубой лентой и поместил их в коробку. Я долго сидела и смотрела на них. Они были светлыми, намного светлее, чем сейчас, потемнее на несколько тонов волос Иден. Интересно, помнил Кайл об этом? Я вставила ящик обратно в шкаф. Прихватив книгу, я вернулась в гостиную и устроилась поудобнее, чтобы почитать Иден новую книжку. Но мыслями я была в Перу.
      Уложив Иден спать, я написала Кайлу длинное письмо. Я не упомянула в них о волосах. Не стоило смущать его. Как я мечтала о том, чтобы все сложилось иначе, но старалась отогнать от себя эти мысли. Только в своих рассказах, где я и Кайл были любовниками, я давала волю своей фантазии. Я представляла, что Кайл каждый день проводит рядом со мной и Иден, работая возле меня, и каждую ночь засыпая рядом со мной. Но думать об этом было просто невыносимо. Поэтому я старалась переключиться на заботы об Иден, на обязанности матери, писательницы и археолога. И самое главное, сестры. Ради этого стоило жить.
 
      Утром, когда Иден заправляла постель Кэсси, она заметила длинную белую коробку, лежащую на маленьком гардеробе возле двери. Она сразу поняла, что в ней находится. Должно быть, Кайл положил ее туда, когда пришел поцеловать Кэсси перед сном вчера. Иден закончила стелить постель. Кэсси в это время пыталась без помощи матери надеть платье. Иден медленно направилась к гардеробу, взяла коробку и сняла крышку. У нее перехватило дыхание при виде сверкающих золотом прядей. Иден не ожидала, что волос будет так много. Всего несколько локонов, не более, предполагала она. Но в коробке блестел целый каскад золотых волос. Иден подняла обвязанную лентой гриву.
      – Ты только посмотри на них, Кэсси! – позвала она дочь. Длина волос достигала полутора футов, и Иден с трудом смогла обхватить их рукой, настолько густыми они были. Наверное, в то утро, пятьдесят лет назад, Кайл подбирал каждую прядь с пола кухни.
      – Что это такое? – восхищенно спросила Кэсси.
      – Это волосы твоей бабушки. Ее подстригли, когда ей было тринадцать лет. Разве они не прекрасны?
      – Это моя бабушка на фотографии? – девочка ткнула пальцем в фотографию, висевшую на стене.
      – Да. Это бабушка Райли.
      Кэсси встала и медленно, как котенка, погладила волосы.
      – Какие красивые, – сказала она. Иден осторожно уложила волосы в коробку. Но до этого она проверила, насколько прочно завязана лента. Хотя беспокоиться было не о чем: четырнадцатилетний влюбленный мальчик потрудился на славу.

      Иден стояла у окна на кухне, наблюдая за косыми струями дождя, когда к дому подъехала машина. Сплошная стена дождя помешала ей разглядеть марку и номер. Лу и Кайла не было дома, и Иден надеялась, что никому из их друзей не взбрело в голову наносить визит в такую погоду. Из машины вылез мужчина, но его лицо скрывал большой черный зонтик, и только тогда, когда открылась дверь на кухню, Иден узнала Сэма Александера.
      – Входи, Сэм, – пригласила она его, словно давно ждала. Наверное, это так и было. Сэм всегда мог прийти или позвонить ей и высказать все, что о ней думает.
      Он оставил зонтик у входа и переступил порог кухни, стряхивая с себя капли.
      – Ужасный дождь, – сказал он.
      Сорочка на нем была насквозь мокрая, но волосы не растрепались.
      – Это моя дочь, Кэсси, – представила Иден вошедшую дочку.
      Сэм протянул ей руку, как взрослому человеку. Но Кэсси попятилась и исподлобья посмотрела на него. Она всегда так вела себя с незнакомыми людьми.
      – Кэсси, это брат Бена, – пыталась Иден образумить девочку.
      – Нет, неправда, – упрямилась Кэсси, – Бен слишком старый, чтобы иметь брата.
      Сэм улыбнулся, и Кэсси ухмыльнулась в ответ, довольная, что рассмешила его.
      – Бен построил для меня кукольный домик! – похвасталась девочка. – Хочешь, я покажу его тебе? – спросила она.
      – Я посмотрю на него пред уходом, Кэсси. Сэм повернулся к Иден.
      – Но сейчас я должен поговорить с твоей мамой. Иден отослала Кэсси обратно в гостиную, а Сэм присел за стол. Она предложила ему что-нибудь из выпивки, но он отказался. Иден села напротив него.
      – Ты злишься на меня? – спросила она.
      Сняв свои очки в золотой оправе, он стал протирать их носовым платком. Взгляд его зеленых глаз был прикован к лицу Иден.
      – Злюсь, хм, Иден, то, что я сейчас испытываю не имеет ничего общего со злостью. Разозлился я, когда вы с Беном расстались. Ярость и даже отвращение – вот точное определение тех чувств, которые возникли в моей душе после твоего так называемого заявления.
      – Мне так стыдно, Сэм, – призналась она.
      – Тогда какого черта ты состряпала эту гадость?
      – Обстоятельства вынудили меня, – она сделала слабую попытку оправдаться.
      Сэм положил очки в нагрудный карман сорочки.
      – Нельзя бить лежачего, Иден, его нужно защищать, – упрекнул Сэм.
      Она подалась вперед.
      – Сэм, я так беспокоюсь за него! Я знаю, что мысль о самоубийстве не раз приходила ему в голову. Он сам говорил мне об этом.
      Сэм уставился на нее.
      – Господи, если он что-нибудь сделает…
      Он спрятал лицо в ладонях и застонал. Иден стало жаль его. Она привстала со стула и коснулась его руки.
      – Сэм, – позвала она. Он медленно опустил руки на, стол, и она удивилась, заметив слезы на его глазах.
      – Это зашло слишком далеко, Иден. Он так много выстрадал, он…
      Сэм пронзительно смотрел на нее.
      – Иден, я уверен на все сто процентов, что он невиновен.
      – Откуда у тебя такая уверенность? Только Бен знает правду.
      – Иден, я психиатр и мне понятны мотивы, определяющие поведение людей. Разве он когда-нибудь чем-нибудь обижал твою дочь?
      – Нет.
      – Вот видишь. Будь он этим растлителем малолетних, он не смог бы сдерживать себя. Поверь мне, такой не упустит случая, как только он подвернется. – Сэм повышал голос, и капельки пота проступили на его лбу. Он резко встал, походил из угла в угол, потом снова сел.
      – Понимаешь, Иден, растлители похожи на наркоманов. Какая-то злая сила движет ими, и они не способны бороться с ней!
      – Но ведь бывают единичные случаи, я имею в виду – он мог поступить так с Блисс, а Кэсси…
      Сэм стукнул кулаком по столу. Иден вздрогнула.
      – Он не причинил вреда Блисс, говорю я тебе! – заорал он.
      Иден отпрянула от него. Ей стало страшно. Но она тут же взяла себя в руки.
      – Теперь я должен заменить Блисс всех, – сказал Сэм, меряя комнату шагами, – и отца, и дядю. Джефф не в счет: я просто не выношу его. Я и Шарон делаем все ради Блисс. Завтра мы отправляемся на пикник, и мне придется терпеть его хитрую рожу, а он будет распоряжаться всем, что Бен потерял. – Сэм снова вытащил платок из кармана и вытер лоб. Затем он повернулся к Иден и сказал:
      – А ты вообще добила Бена своим, будь оно трижды проклято, заявлением.
      – Потише, я не хочу, чтобы Кэсси…
      Сэм побагровел, желваки резко заходили на его скулах.
      – То, что ты бросила его – это плохо: он так любил тебя. Но еще хуже то, что ты выставила его лжецом, использующим тебя. Ты скучала в этой дыре. Бен был красив, хорош в постели, и ты решила развлечься с ним.
      Иден резко встала, едва не перевернув стул.
      – Тебе лучше уйти.
      Он ошеломленно посмотрел на нее, словно только сейчас до него дошел смысл этих беспощадных слов.
      – Господи, прости меня, – он устало покачал головой. – Мне очень жаль, Иден. Я. так себя веду, потому что понимаю, что Бен все потерял.
      Сэм был на грани нервного срыва, но Иден отказалась от мысли поддержать его. Сэм взглянул на Иден.
      – Я пойду посмотреть на кукольный домик. Иден била дрожь. Из комнаты доносились голоса Сэма и Кэсси, обсуждавших любимую игрушку девочки. Голос Сэма был так похож на голос Бена, что их невозможно было различить.
      Спустя минуту, Сэм вернулся на кухню. Он сам открыл входную дверь и шум дождя стал сильнее. Обернувшись к ней, он сказал:
      – Я злюсь на тебя, потому что зол на себя, Иден. Ты не единственная, кто предал Бена. Подумай об этом, обещаешь?
      Дверь захлопнулась. Иден прошла в гостиную. Кэсси сидела на полу, обложившись мебелью из кукольного домика.
      – Малышка, нам придется это убрать до приезда Кайла и Лу.
      Кэсси помогла Иден расставить мебель в крошечных комнатках.
      – Мне не понравился брат Бена, – вдруг выпалила девочка.
      Иден понимала ее. В Сэме было что-то отталкивающее.
      – Чем он не понравился тебе, спросила она дочь.
      – Он гадкий, и к тому же, он противно прикоснулся ко мне, мама. Иден почувствовала, как у нее похолодели руки.
      – Что ты имеешь в виду, Кэсси?
      – Он ущипнул меня… вот сюда.
      – Ты говоришь правду? Когда это случилось?
      – Когда он уходил, – ответила Кэсси.
      «О, господи, господи», – билось у нее в голове. Кэсси испугалась.
      – Мамочка, прости меня, – девочка прижалась к Иден.
      – Нет, доченька, тебе не за что просить у меня прощения. Хорошо, что ты сказала мне об этом.
      «Ты не единственная, кто предал его» – вспомнила она слова Сэма. До Иден стал доходить смысл слов, сказанных Сэмом, и она решила действовать. Иден позвонила Мегги и попросила ее посидеть немного с Кэсси. Потом она отыскала нужный адрес в телефонной книге. Оставив записку для Кайла и Лу, Иден побежала под дождем к машине и выехала в Линч Холлоу. Стемнело. Когда она нашла дом, дождь совсем прекратился. Дом она узнала по фотографии, которую ей показывал Бен. На самом деле он выглядел более внушительно: четкие и удлиненные линии, огромные стрельчатые окна выглядели очень красиво.
      Она оставила машину на улице и пошла по тропинке к дому. Иден не могла успокоиться. Она постучала в дверь.
      Ей открыла Шарон, она сразу узнала ее. Было ясно, что Шарон тоже узнала ее. Она стояла, поджав губы.
      – Мне нужно поговорить с вами, Шарон.
      – Да вы совсем обнаглели. Как вы посмели пойти в класс Блисс?! Сначала я подумала, как это благородно со стороны Иден Райли найти время, чтобы почитать детям свои рассказы. Но потом поняла, что эта уловка преследовала одну цель: увидеть Блисс! Это Бен вас надоумил, не так ли? Он не может оставить ее в покое.
      – Нет, Шарон, это я придумала. Прошу вас, выслушайте меня. Это очень важно.
      Шарон оглянулась, затем спустилась на несколько ступенек вниз к Иден и, скрестив руки, с каменным лицом смотрела на Иден. Шарон была очень симпатичной, на ее белой коже слегка выделялись веснушки.
      – Вы, наверное, не поверите мне, но я считаю, что только Сэм виноват в том, что случилось с Блисс.
      Шарон засмеялась.
      – Вы с Беном действительно далеко зашли. Я полагала, что вы с ним расстались. Вы объявили в газете, что он лгал вам.
      – Лгала только я, чтобы спасти свою шкуру. Но сегодня, когда приходил Сэм…
      – И вы решили, что он виновен?
      – А вы уверены, что Бен? – Шарон покраснела.
      – Я уже свыклась с этой мыслью…
      – Сэм ущипнул мою дочь.
      – Может быть, она неправильно поняла. Шарон замолчала и Иден продолжала.
      – Он сказал, что предал Бена. Разве этого недостаточно?
      – Нет, он имел в виду свою неспособность помочь брату. Это очень мучило его.
      – Шарон, не только из-за этого мучается Сэм. Мне кажется, он хочет, чтобы я вычислила его. Он довольно прозрачно намекал мне на это и уверял меня, что Бен невиновен. Он может быть так уверен только в том случае, если знает, кто это сделал.
      Шарон пожала плечами.
      – Сэм боготворит Бена. Он никак не мог смириться с мыслью, что его родной брат совершил подобную гадость.
      – Когда я навестила Блисс в Грин Гэблес, она сказала мне, что папочка опять приходит к ней ночью, – сказала Иден.
      – Ей это приснилось.
      – Нет, это не приснилось ей. Это Сэм приходит к ней. Разве непонятно?
      Даже в полутьме Иден заметила, как вспыхнули щеки Шарон.
      – Ты не должна была приходить сюда. Сейчас, когда все немного улеглось, ты снова мутишь воду! – Шарон откинула волосы со лба и посмотрела на улицу. – Если окажется, что Бен невиновен, и заплатил такую высокую цену за то, чего никогда не делал… Господи, как я смогу жить после этого? – Она с трудом сдерживала слезы.
      В дверном проеме показалась высокая крупная фигура мужчины. Иден не представляла себе Джеффа таким.
      – Все в порядке? – крикнул он.
      – Да, Джефф. Я скоро.
      Шарон подождала, пока он скроется в доме.
      – Как Бен? – спросила она.
      Иден поняла, что сердце Шарон дрогнуло: она когда-то очень любила Бена. Ей вдруг захотелось расплакаться. Сколько горя принесла всем эта история с Блисс.
      – Я не видела его несколько дней, – ответила Иден, – но мой дядя говорит, что не очень хорошо. У него сильная депрессия.
      Иден бросила взгляд на дом.
      – Бен говорил мне, что вы оба работали над проектом этого дома, – сказала она.
      – Да.
      – А сейчас он ютится в хибарке чуть больше вашего гаража. Там нет ни кондиционера, ни…
      – Это он просил вас зайти ко мне? – Шарон сузила глаза.
      – Нет, он ничего не знает. Он не хочет видеть меня. Шарон, я уверена, что Бен непричастен к этому делу. Я тоже мать и пришла, чтобы предупредить вас об опасности. Надеюсь, что и вы поступили бы, как я. Сэм приезжает сюда завтра вечером. На вашем месте, я не оставляла бы его наедине с Блисс.

      Бен уже выехал за пределы Аннаполиса, но все никак не мог понять, зачем он мог понадобиться Шарон. Телефонный звонок раздался, едва он переступил порог комнаты, возвращаясь из кафе. Это была Шарон. Сначала он не мог разобрать ни слова, так она рыдала. Бен испугался, решив, что что-то случилось с Блисс. Но Шарон успокоила его, заверив, что с девочкой все в порядке. Она просила немедленно приехать домой в три часа. Услышав слово «домой», Бен замер.
      – Блисс будет дома? – спросил он.
      – Нет.
      Когда до дома оставалось около полутора миль, Бен съехал с дороги, чтобы полюбоваться прекрасным пейзажем, представшим перед ним: голубовато-зеленоватый лес отражался в спокойной глади реки, огибающей дом в готическом стиле. Он до сих пор помнил ту радость и восхищение, которые охватили их при покупке этого дома. Бен снова вырулил свой пикап на дорогу и медленно подъехал к своему бывшему дому. Дверь открыла Шарон. Глаза ее были опухшими от слез. Ему стало страшно – она так редко плакала.
      – Бен! – Шарон бросилась к нему на шею. – Бен! А он стоял с колотящимся сердцем и думал: Блисс.
      Конечно, с ней что-то случилось, что-то ужасное, настолько ужасное, что Шарон не захотела говорить ему об этом по телефону.
      – Она жива? – едва смог выдавить он из себя. – Шарон, пожалуйста, только скажи мне, что она жива, – тряс Бес ее за плечи.
      – Да, да, она жива.
      Она отстранилась от него, и в этот момент он понял, что никогда не видел ее такой бледной и подавленной.
      – Присядь, Бен. Может выпьешь что-нибудь? – предложила она.
      – Нет, спасибо. В чем все-таки дело?
      Шарон села на диван и жестом пригласила Бена сесть рядом с ней.
      – Я знаю, что ты невиновен, – услышал он ее приглушенный голос.
      – Это был Джефф? – предположил Бен, внезапно почувствовав острую ненависть к человеку, который занял его место.
      – Нет. – Она покачала головой и слезы покатились по ее щекам.
      – Я не знаю, как сказать тебе это… но… это… Сэм! Бен засмеялся.
      – Перестань, не шути так!
      Шарон придвинулась к нему, и он ощутил холод ее руки.
      – Мы застали его у Блисс прошлой ночью, – прошептала она. – Он и Джен приехали, чтобы провести у нас вечер. Когда Блисс отправилась спать, Джен и я пошли по магазинам. Джефф сказал Сэму, что должен поехать за продуктами. Но на самом деле, он не поехал. Вместо этого, он следил за комнатой Блисс через окно. Как только Сэм вошел к ней, Джефф вернулся в дом и набросился на него. Сначала Сэм все отрицал, говоря, что он просто хотел взглянуть на нее. Но потом он сломался и признался во всем. Сейчас он в полиции.
      Бен сидел, чувствуя, как бешенство нарастает в его душе.
      – Это, должно быть, ошибка, – сказал он, пытаясь сохранить спокойствие. Шарон сложила руки на коленях.
      – Ошибку допустила я, когда не поверила тебе. О, господи, Бен, прости меня!
      – По-моему, я схожу с ума. – Бен встал и взъерошил волосы.
      – С чего ты взяла это, как такая мысль пришла тебе в голову?!
      – Это Иден Райли вычислила его.
      – Что-о?!
      – Сэм приезжал к ней, и что-то из сказанного им вызвало ее подозрение. Ей показалось, что он хочет, чтобы его поймали. Поэтому она приехала предупредить меня. Сначала я решила, что ты внушил ей эту мысль, – объясняла Шарон.
      Бен закрыл глаза и сжал виски руками. Иден приезжала сюда. Она видела его дом, говорила с Шарон. Но не захотела поговорить с ним.
      – Может быть, Сэм сказал это, чтобы снять с меня вину? – предположил Бен.
      Шарон отрицательно покачала головой.
      – Он болен, Бен. Джен просто потеряла голову от горя.
      Бену казалось, что рушится весь мир: люди, которым он привык доверять, предали его. Это не укладывалось у него в голове.
      – Никак не могу поверить, что Сэм позволил мне пройти через все эти испытания и без всяких угрызений совести лишил меня всего: дочки, работы… – он посмотрел на Шарон, – и жены.
      Бен знал, что похож сейчас на маленького испуганного ребенка, который не мог понять, почему взрослые так жестоки с ним.
      Шарон обняла его, и он горько и безутешно заплакал.
      – Все утро я думала о том, сколько ты потерял, – сказала Шарон, успокаивающе поглаживая его по спине. – Господи, я сейчас не понимаю, как вообще смогла заподозрить тебя. Хотя я не переставала любить тебя. Я корила себя за это, считая себя такой же порочной, как и ты, раз продолжала любить тебя, тебя – кто надругался над моей дочерью.
      Он вырвался из ее объятий.
      – Нашей дочерью, – поправил он ее. – Я хочу видеть ее. Где она?
      – Тебе не разрешают пока видеться с ней. Утром ее отправили к психиатру, который подготовит ее к встрече с тобой.
      – Мне наплевать на этого врача. Меня уже мутит от того, сколько людей управляет моей жизнью. Где она?
      Шарон колебалась, но потом решилась.
      – Она рядом, с Мэри. Но, Бен, выслушай меня. Мы должны быть очень деликатными с ней. На протяжении целого года ей вбивали в голову, что ты очень плохо поступил с ней. Поэтому сейчас ей будет тяжело встретиться с тобой.
      Блисс была рядом, всего в нескольких шагах от него. Он встал.
      – Я хочу видеть ее сию минуту! – категоричным тоном сказал Бен.
      Шарон встала и взяла его за руку.
      – Так и быть, Бен. Но сначала немного успокойся, пожалуйста. – Она сжала его пальцы. – Ты можешь напугать ее.
      Бедненькая, она совсем запуталась: теперь ей говорят, что это Сэм плохой. Кстати, он сам позвонил ей утром, как только его отпустили после добровольного признания. Но она все еще ничего не понимает.
      Бен стиснул зубы, пытаясь сохранить присутствие духа!
      – Пожалуйста, приведи ее, Шарон, или я сам пойду за ней.
      Шарон долго не возвращалась. Бен не мог усидеть на месте. Он прошел на кухню и наклонился над раковиной. Ему казалось, что его сейчас стошнит, а в голове лихорадочно пульсировала мысль: «Сэм. Это Сэм». Нет, он не будет думать сейчас об этом. Скоро он увидит Блисс. Интересно, испугается ли она его. Бен плеснул холодной водой в лицо и вернулся в гостиную, как раз, когда Шарон и Блисс входили туда. Он заметил, что девочка выросла и похудела. Она держала мать за руку и смотрела на него, как затравленный зверек. Бен чувствовал, что сердце его разрывается на части. Он подошел к девочке и присел перед ней на колени. Шарон выпустила руку девочки и пошла на кухню. Бен услышал ее шаги. Он крепко обнял девочку, но она была настолько хрупкой, что его объятия принесли ей боль. Бен слегка выпустил девочку и внимательно посмотрел на нее. Огромные серые глаза девочки были сухими.
      – Не плачь, – попросила она.
      – Не могу. Я так соскучился по тебе, доченька! – Бен говорил так порывисто, что девочка испугалась. Она тревожно оглянулась на кухню:
      – Мама!
      – Я здесь, Блисс. – Шарон появилась на пороге кухни.
      Блисс повернулась к отцу.
      – Ты куда дел свою бороду? – спросила она. Девочка никогда не видела его без бороды. Таким он казался совсем чужим.
      – Я ее сбрил. А как тебе больше нравится – с бородой или без? – улыбнулся Бен.
      – Без бороды хуже, – сказала она, и ему показалось, что слабая улыбка промелькнула на ее губах.
      – Ты понимаешь, что вообще происходит? Блисс кивнула, и челка упала ей на глаза.
      – Сэм сказал, что ты никогда дурно не обращался со мной.
      – Правильно, – подтвердил Бен. – Полиция забрала меня, потому что считала меня виновным и хотела защитить тебя. Но теперь, когда они убедились, что я честен, они разрешат мне встречаться с тобой.
      Он посмотрел на Шарон, и та кивнула.
      – Хочешь посмотреть на мою новую Барби? – спросила Блисс.
      Блисс интересуется Барби? Господи, ему придется заново узнавать свою дочь!
      – Пошли! – он встал и направился в ее комнату, но девочка придержала его за руку:
      – Мама должна пойти с нами, – объяснила она. Бен поднимался по лестнице вслед за Шарон и Блисс и думал, когда девочка перестанет бояться его? Ничего. Он будет терпеливым. Шаг за шагом он снова завоюет ее доверие. Она немного поправится, и исчезнет ее затравленный взгляд, который так больно ранит его душу. Улыбка вновь появится на ее лице. Но мучительные воспоминания о прошлом будут всегда преследовать Блисс. И с этим он ничего не сможет поделать.
 
      Сэм открыл дверь, и Бен отметил про себя, что ночь, проведенная в тюрьме, не прошла для него даром. Волосы растрепались, черты лица обострились, а глаза покраснели. Перемена была настолько разительной, что гнев Бена немного поостыл. Сэм пропустил брата в комнату.
      – Где Джен? – спросил Бен.
      – Уехала к своим родителям.
      Сэм пошел на кухню, Бен последовал за ним.
      – Я не знал, придешь ты или нет? – сказал Сэм. Он вытащил две бутылки пива из холодильника, одну поставил перед Беном, а вторую открыл для себя и сделал несколько больших глотков из нее. Бен не мог понять своего состояния. По дороге сюда он воображал, как взламывает дверь, валит брата на пол и колотит его ногами. Но вот он здесь и совершенно спокоен. Складывалось впечатление, что все это происходит не с ним.
      – Как ты мог сделать такое? – наконец спросил он. Сэм сел на стул перед стойкой бара и посмотрел Бену в глаза.
      – Ты имеешь в виду, как я мог ласкать Блисс, или как я мог дать ложные показания?
      – И то, и другое! – Бен почувствовал, как гнев закипает в нем и постарался сдержать себя. – И давай будем называть вещи своими именами, ладно? Ты не просто ласкал Блисс, ты совратил ее! Господи, Сэм, как ты мог?! – Бен покачал головой. – Мне кажется, что я тебя совсем не знаю.
      – Многого обо мне не знают. – Сэм поставил пиво на стойку. – Я люблю Блисс, – сказал он. – Я ревновал ее к тебе – она так легко вам досталась. Ты решил, что вам пора завести ребенка, и – пожалуйста, Шарон беременеет. Блисс такая красивая, и я никогда не причинял ей боль. Поверь мне, Бен, я всегда был нежен с ней. Ты понимаешь, что я имею в виду?
      Бен швырнул бутылку в стойку бара и она разлетелась на мелкие кусочки.
      – Как ты смеешь говорить мне об этом?! Ты же психиатр, врач! Ты должен знать, что это в дальнейшем скажется на ее психике!
      Сэм покачал головой.
      – Я был нежен с ней. Я никогда не хотел свалить вину на тебя. У меня и в мыслях не было подставлять тебя. В первую ночь, когда я пришел к ней, она была такой сонной, что приняла меня за тебя, и я воспользовался этим. Я приходил еще и еще раз, но она не видела меня. Потом, когда все всплыло, я был уверен, что ты сможешь выкрутиться. Но мои надежды не оправдались, и мне пришлось жить с сознанием своей вины. Прости меня, Бен. Я очень виноват перед тобой и не могу найти слов, чтобы выразить свое сожаление.
      Сэм взглянул на брата.
      – Ты не знаешь, что за мука быть таким, как я. Я не могу контролировать себя. Как только я попадаю к тебе в дом, в моей памяти тут же возникает образ Блисс, мирно спящей в своей кровати, и я теряю голову.
      Бен пристально рассматривал незнакомца, сидящего перед ним.
      – У тебя были другие жертвы? – спросил он. Сэм опустил глаза.
      – Несколько. – Он вздохнул и потер глаза. – Наверное, будет лучше для всех, если меня изолируют.
      – Когда это произошло в первый раз?
      – Помнишь тот вечер, когда все купались в бассейне? Блисс уже спала. Я сказал, что неважно себя чувствую и пошел прилечь в комнату для гостей. Так я сказал вам. Но я пошел не туда, а поднялся к Блисс.
      Бен вспомнил этот проклятый вечер. Бедняжка Блисс. В то время, как он смеялся, плавая вместе с Шарон и Джен, девочка оказалась в полной власти подлого совратителя. То, о чем Бен старался не думать, постепенно принимало очертания отвратительной сцены: вот Сэм входит в комнату дочки, подкрадывается к ее кровати, начинает раздевать ее, ласкает ее… Бена затрясло от ярости. Он бросился к Сэму, схватил его за воротник, стащил со стула и прижал к стойке бара.
      – Я ненавижу тебя! – прохрипел он.
      Он занес руку назад и обрушил кулак на голову Сэма. Голова брата дернулась в сторону, и кровь хлынула изо рта. Сэм закрыл глаза, ожидая нового удара, которого, как он считал, заслуживал. Бен выпустил его, открыл холодильник, завернул несколько кубиков льда в полотенце и всунул его в руку Сэма. Потом подошел к двери, но обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на брата. Закрыв глаза, Сэм опирался о стену, одной рукой он прижимал полотенце со льдом к лицу. Воротник его рубашки был запачкан кровью.
      – Может быть когда-нибудь я смогу простить тебя за то, что ты причинил мне, – сказал Бен, – но никогда я не прощу тебе того, что ты сделал с моей дочерью. Запомни это, Сэм!
      На следующее утро Бен поехал в университет, надеясь, что его восстановят на работе. Сначала он хотел позвонить Алексу Перришлу, но потом передумал: слишком зол он был на него. Алекс сам должен позвонить ему, когда все узнает.
      До отъезда в Вирджинию Бен провел день с Шарон и Блисс. Но как только он отъехал от дома, он вспомнил об Иден. Он потерял ее. Он звонил ей, поблагодарил, но встречаться с ней не захотел. В своем заявлении она объявила, что ей не терпится вернуться в Калифорнию. «Я хочу забыть о прошлом». Ну и прекрасно. Он поступит так же.
      Добравшись до долины Шенандоа, он свернул на боковую дорогу, пересекавшую небольшие города. Первой по маршруту шла деревня Гловертон, состоящая из четырех кварталов. На западной окраине города он заметил маленький кинотеатр. На афише – «Холодное сердце». Он подъехал к обочине и вылез из машины. Этот фильм не демонстрировался на экранах больших кинотеатров. Сеанс начинался в семь часов, так что целый час у него был в запасе. Бен зашел в маленькое кафе и наскоро перекусил гамбургером и жареной картошкой. Исходив Гловертон вдоль и поперек, он вернулся в кинотеатр и уселся на жесткий стул. Экран осветился, и зазвучала музыка. Впервые она произвела такое сильное впечатление на него. Она нашла болезненный отклик в его душе. Пошли первые кадры, появились Майкл и Иден. На экране она выглядела иначе, чем в жизни. Ее голос, жесты не принадлежали ей – это была артистка Иден Райли. Но ему была ближе и дороже женщина под этим именем.
      С возрастающим интересом он следил за развитием отношений между двумя артистами. Бен ушел до кульминационной сцены в гостинице. Он сел в машину, выехал на дорогу и только тогда почувствовал частые удары сердца. Хорошо, что он не увидел эту сцену слияния двух тел. Воспоминания об Иден были слишком свежи в его памяти.

      Иден плохо спала по ночам. Каждое утро она просыпалась, уверенная, что Бен рядом. Она проводила рукой по его животу, опускаясь все ниже, чувствуя, как твердеет его мужское естество, вдыхала запах его кожи. Но солнце, ослепительным светом заливающее комнату, рассеивало иллюзии. Иден снова зарывалась головой в подушку – ей так хотелось опять увидеть чудесный сон. Но голосок дочери будил ее, и она шла к ней, целовала ее и помогала одеваться.
      Иден не давала покоя мысль о Сэме. Она хотела поделиться ею с Беном. Но потом передумала. Иден была еще не полностью уверена в виновности Сэма. Она думала, что боль расставания с Беном скоро уляжется, и ее перестанет тянуть к нему. Дом в Санта-Монике уже ждет ее, как только она будет там, все сразу станет на свои места. Она с головой погрузится в работу над фильмом, заставит себя прочесть сценарий к фильму «Дом сокровищ». Она позволит Майклу заполнить пустоту в ее душе, вызванную отсутствием Бена.
      По утрам Иден работала над сценарием или возилась с Кэсси. Она хотела закончить черновой набросок ко дню их отъезда в понедельник. Работа продвигалась хорошо. Иден решила внести изменения в образ матери. Работа отвлекала ее от мыслей о Бене, Калифорнии.
      В пятницу она написала сцену своего собственного зачатия. Кэт окончательно поддалась нежным настойчивым домогательствам Мэтью Райли. Это была красивая сцена. Но она не чувствовала себя виноватой от того, что ее ложь будет демонстрироваться на экранах. Иден сама уже поверила в нее. К вечеру она почувствовала себя очень усталой и спустилась в гостиную поиграть с Кэсси. Но вместо дочки там сидел Кайл.
      – Я отослал Кэсси и Лу за мороженым, – он сидел на диване с планшетом и карандашом в руках. – Я хотел поговорить с тобой наедине.
      Ну вот, начинается, подумала Иден. Кайл не отпустит меня в Калифорнию, не выяснив отношений.
      – Недавно мне позвонил Бен из Аннаполиса, – начал Кайл, – его полностью оправдали, а Сэм во всем сознался.
      Слезы выступили на глазах Иден.
      – Это чудесно, – сказала она.
      – Он просил тебя поблагодарить за то, что ты предупредила Шарон.
      Иден покачала головой.
      – Эта услуга не облегчит ту боль, которую я ему причинила.
      – Он восстановился на работе и, к тому же, ректорат университета согласился выплачивать пособие по трудоустройству выпускникам в Линч Холлоу. Но перед Беном поставили условие – извлечь хотя бы один из скелетов пещеры на раскопках в Линч Холлоу.
      Иден поразилась, услышав эту новость. Как решился Бен предложить Кайлу открыть пещеру? Словно прочитав ее мысли, Кайл продолжил:
      – Я позволю это сделать. Но сам я не войду туда. Я договорился, что рабочие поедут туда завтра днем и начнут сдвигать валуны.
      – Разве он знает, где искать? – спросила Иден.
      – Я рисую ему карту по памяти, – Кайл приподнял планшет, – с главной пещерой проблем не возникнет.
      Но с лабиринтом они помучаются.
      Пещера откроется, и она сможет войти туда. Иден поежилась, и Кайл заметил это движение.
      – Зайдешь туда? – спросил он.
      – Нет, – быстро ответила она. – Я не смогу.
      – Ты дашь мне знать, когда Кэсси вернется домой?
      – Конечно!
      – Иден! Ты очень помогла Бену. – Кайл снова вернулся к этой теме.
      Она кивнула.
      – Только сделать это надо было раньше.
      Поднявшись в свою комнату, она села перед печатающим устройством и составила заявление для прессы. Это заявление далось ей очень легко, хотя оно окончательно поставило ее в двусмысленное положение.
      Когда Нина позвонила Иден, и та прочитала ей заявление, Нина категорично ответила:
      – Ни в коем случае я не помещу его в газету. Первое было очень хорошо принято, Иден. Пусть все уляжется.
      – Я не могу ждать, Нина. Он же невиновен!
      – Так пусть сам заявит об этом в газете.
      – Нина, или ты отнесешь его в редакцию, или я сама сделаю это.
      Нина вздохнула.
      – Ладно, – нехотя согласилась она.
      На следующий день дождь перешел в морось, но последствия недели проливных дождей не заставили себя долго ждать.
      – Вчера ночью река Шенандоа вышла из берегов, – сказал Кайл за завтраком.
      Кесси посмотрела на мать.
      – Что вышло из берегов, мама?
      – Река, – ответила Иден – вода залила прибрежные земли.
      Она поймала себя на том, что сознательно избегает слова «наводнение».
      Это слово не шло у нее с языка.
      – Кайл, ты ничего не ешь, – сказала Лу.
      – Я не голоден, – он отодвинул тарелку. Каждую секунду он смотрел в окно. Иден понимала его нетерпение и разделяла его. Сегодня должны были начаться работы по расчистке входа в пещеру. Дорога в прошлое Иден будет открыта.
      – Как только откатят валуны, работа должна продолжаться безостановочно, потому что река может залить вход, – сказал Кайл.
      – Когда приезжают рабочие? – спросила Иден.
      – В час. Бен встретит их. Я буду дома.
      Все утро Иден писала сценарий. Только раз сделала перерыв и поехала с Кэсси посмотреть на реку, уже залившую окрестный лес. Вода смыла много деревьев, и теперь они плыли, подбрасываемые в воздух бурлящим потоком, словно спички. Люди, столпившиеся на стоянке, говорили о возможности наводнения. Какой-то высокий человек указывал на желтую черту, проведенную на скале почти в футе над их головами. Под чертой стояла дата: 29 мая 1959. Именно в этот день уровень воды достиг этой отметки.
      Иден завезла Кэсси к Мегги Де Марко, а сама вернулась домой и поднялась к себе в комнату, чтобы продолжить писать сценарий. Но работа не клеилась. Иден поймала себя на том, что постоянно выглядывает в окно. После бесплодных попыток что-либо написать Иден, в конце концов, не выдержала. Она торопливо надела водонепроницаемые туфли, схватила огромный зеленый зонтик Лу и выскочила из дома. Иден уже знала со слов Кайла, что тропинка, ведущая к пещере, размыта дождем, поэтому она пошла по дороге. И вышла в поле. Вдалеке, у входа в пещеру, стояли трое мужчин. Одним из них был Бен. Иден решила понаблюдать за ним. Из леса вышли еще несколько мужчин и присоединились к тем трем. Они начали что-то оживленно обсуждать, жестами указывая в сторону пещеры. Внезапно Бен заметил ее. Несколько секунд он смотрел в ее сторону, потом снова повернулся к рабочим. Он понял, что она пришла увидеться с ним. Спустя минуту, двое рабочих подняли цепь с земли и углубились в лес, а Бен направился к ней через поле. Она почувствовала, что сердце куда-то падает и вцепилась в ручку зонтика. Ей хотелось броситься ему на шею и вымолить у него прощение. Но она стояла, словно окаменев, не зная, как вести себя.
      Бен подошел. Его волосы, влажные от дождя, потемнели, а сорочка промокла насквозь.
      – Привет, – сказал он.
      Он засунул руки в карманы и оглянулся на лес.
      – Не хочешь встать под зонтик? – предложила она. Он кивнул головой. Они стояли так близко, что их руки, плечи соприкасались, и Иден с блаженством вдыхала знакомый аромат его одеколона.
      – Ты могла когда-нибудь представить, что Кайл разрешит открыть вход? – спросил Бен. – Кстати, он так хорошо забаррикадировал его, что мы решили обмотать цепями валуны и оттащить их с помощью моей машины.
      – Рабочие войдут с тобой в пещеру? – спросила Иден.
      – Нет.
      Она почувствовала облегчение: неприятно все-таки, что чужие люди вторгнутся в святыню ее матери.
      – Иден, – Бен глубже засунул руки в карманы. – Спасибо за все, что ты сделала. Ты просто молодец!
      – Нет, Бен. Тебе не за что благодарить меня. Я так виновата перед тобой. Я готова на коленях просить у тебя прощения.
      – Ладно, Иден, успокойся, у тебя не было другого выхода. Сейчас все стало на свои места. Покончив с пещерой, я уеду в Аннаполис и начну там жизнь заново. Я хочу снова стать отцом для Блисс.
      – Как она? – спросила Иден.
      – Немного растеряна, – он стиснул зубы. – Может я не прав, но мне кажется, что только я смогу помочь ей.
      – Ты совершенно прав, – согласилась Иден. Бен посмотрел на реку.
      – Интересно, как высоко поднимется вода в реке?
      – Сегодня утром я и Кэсси съездили посмотреть на реку. Вода действительно очень высоко поднялась. Поговаривают о наводнении. Может, лучше переждать, пока спадет вода и потом зайти в пещеру? – спросила Иден.
      Нет, не о том она говорит с ним. Ей хотелось крикнуть ему: «Ты снишься мне каждую ночь. Я просыпаюсь с мыслью о тебе, с желанием твоей близости». Но его холодность, его отчужденность не располагали к подобным разговорам.
      Бен покачал головой.
      – Нам надо успеть поднять скелеты до того, как вода зальет пещеру.
      – Может, последнее наводнение разрушило их?
      – Нет, Кайл сказал, что вода тогда не достигла уровня лабиринта.
      Несколько минут они молча наблюдали за рабочими, которые обматывали цепями валуны.
      – Иден, – Бен первым прервал молчание, – мне очень жаль, что Сэм… прикоснулся к твоей дочке.
      – Кэсси в порядке. Я уверена, что Сэм счел это единственным выходом из создавшегося положения. Только так он мог спастись от самого себя.
      – Я знаю. – Он немного помолчал, потом добавил:
      – Понедельник у тебя великий день, не так ли? Возвращаешься в страну сладких грез?
      – Да.
      – И там ты забудешь это лето.
      Она съежилась. Он процитировал строчку из ее заявления. Иден повернулась к нему.
      – Бен, прости меня за все. Я…
      – Не извиняйся. Я понимаю тебя. Я сам хочу поскорее забыть эти полтора года. – Он посмотрел в сторону пещеры. – Я иду подгонять свой пикап.
      Иден пошла за ним. Бен сел за руль и нажал на газ. Машина тронулась с места, но камень не сдвинулся, а цепь соскользнула с него. Наконец, после двух попыток, камень покатился вниз, оставляя после себя примятую траву. Мужчины издали радостный возглас, и Иден увидела узкий проход в скале. Ее поразила мысль о том, какой эксцентричной должна была быть ее мать, сделавшая эту пещеру вторым домом. Бен опустился на колени перед входом, готовясь войти туда, а Иден повернулась и направилась к дороге. Она увидела все, что считала нужным. Она вернется в дом и с головой уйдет в работу. Но сценарий не помог ей отвлечься от мыслей о Бене. Поэтому она решила заехать за Кэсси пораньше и остаток дня посвятить ей. Иден медленно спустилась на кухню. Кайл чистил яблоки, а Лу раскатывала тесто на низком выдвижном столике.
      – Давай я помогу тебе, Кайл, – предложила Иден. Кайл не возражал, и она села за стол.
      – Спасибо, – он посмотрел на часы. – Я иду на Ручей Ферри. Ты уже достаточно поработала, может присоединишься ко мне? – спросил он.
      – Да, конечно, – с готовностью согласилась Иден.
      – Как твой сценарий, Иден? – спросила Лу.
      – Теперь, когда я следую своему первоначальному замыслу, работа продвигается намного быстрее.
      Наступило молчание, и Иден поняла, что ей не стоило так явно радоваться успеху своего сценария.
      – Я скоро вернусь, – Кайл резко встал, взял зонтик и вышел наружу. Иден продолжала чистить яблоки.
      – Отложи-ка свое яблоко на минуту, – попросила Лу.
      Иден с удивлением взглянула на тетю.
      – Я хочу, чтобы ты внимательно выслушала меня. Положи яблоко. – Иден послушалась. – Я не могу больше терпеть это! – голос тети был резким.
      – Терпеть что? – переспросила Иден, хотя прекрасно знала, что Лу имела в виду.
      – Твое отношение к Кайлу. Он терпит от тебя все, потому что так боится потерять тебя. Помнишь ту ночь, когда произошел несчастный случай, Иден?
      Иден замерла.
      – Да, – с трудом ответила она.
      – Я понимаю, дорогая, что плохое хочется поскорее забыть, и тебе это почти удалось. Но я помню все, что произошло тогда. Я помню, как бежала за тобой, и свой страх, страх за тебя – ведь ты была так молода. Я знала, что Кайл сойдет с ума от горя, когда вернется домой и узнает, что ты сбежала, никому не говоря ни слова, с каким-то парнем. – Подбородок Лу задрожал.
      Иден опустила глаза.
      – Я помню ту боль, когда машина наехала на меня, – продолжала Лу. – Да, Иден, это страшная боль, когда машина давит тебя всей своей железной массой, семнадцать лет назад мне отняли ногу, но я до сих пор чувствую боль на этом месте. Странно. Ты тогда плакала и кричала от ужаса. Но именно в этот момент я поняла, что ты любишь меня. Да, я еще была в состоянии думать. Меня страшно пугала мысль о смерти, и несказанно радовала мысль о том, что ты любишь меня. «Девочка любит меня, она никогда не говорила этого, но теперь я уверена в этом», – говорила я себе.
      Иден встала и подошла к окну. Отсюда были видны летний домик и тропинка к пещере.
      – Я не очень хорошо помню, как мы ехали в скорой помощи. Я только помню, что ты держала меня за руку и умоляла ничего не говорить Кайлу. Через пару деньков мы с тобой придумали историю, что ты была со мной в машине. По сей день он остается в неведении.
      – Прости меня, Лу, за это. Как бы я хотела вернуть ту ночь и все изменить. – Иден посмотрела на тетю и спросила:
      – Ты правда ничего не рассказала Кайлу?
      – Нет. Это был первый раз, когда я солгала ему. Иден, почему ты не хочешь, чтобы Кайл узнал всей правды? Чего ты боишься?
      – Я не хочу, чтобы у меня возникли проблемы. Но Лу отмахнулась от ее объяснения.
      – Проблемы у тебя возникли уже раньше, – сказала она.
      Но Иден знала ответ.
      – Я боялась, что он возненавидит меня, когда узнает правду, а я так боялась потерять его любовь.
      Лу кивнула.
      – Да, я ждала этого ответа. Но Кайл тоже боялся потерять твою любовь, и поэтому не говорил тебе, что он твой отец. Он был так счастлив первые летние месяцы: ты привыкла к нам и не хотела уезжать. Поэтому ему казалось, что ты сможешь принять правду о нем. Теперь он снова боится потерять тебя навсегда.
      – Он не потеряет меня, – сказала Иден.
      – Так скажи ему об этом. Иден села чистить яблоко.
      – Что я ему должна сказать? – спросила она.
      – Скажи, что не уедешь в понедельник. Глаза Иден наполнились слезами.
      – Но я должна уехать, уехать как можно дальше от Бена.
      Лу взяла яблоко из рук Иден.
      – Послушай, детка, ты сбегаешь не только от близких людей, любящих тебя, но и от влюбленного в тебя мужчины. Правильно ли ты поступаешь?
      В этот момент раздались шаги Кайла на крыльце. Он вошел и положил зонтик на пол.
      – Вода очень быстро прибывает, – сообщил он. – Если она будет прибывать с такой скоростью, то через два часа доберется до пещеры. Я должен пойти и предупредить Бена, чтобы через час, даже если он не нашел скелета, он вышел оттуда. Не стоит рисковать ради этого.
      Кайл был очень взвинчен, лицо его покраснело, на висках выступил пот. «В таком состоянии ему нельзя идти в пещеру», – подумала Иден, а вслух сказала:
      – Я пойду туда.
      Кайл нахмурился, посмотрел на нее.
      – Нет, ты не пойдешь туда, – отрезал он.
      – И ты тоже, – не поддавалась Иден.
      – Ты потеряешь сознание, Иден.
      – А ты упадешь и сломаешь себе шею, – нашлась она.
      – Ну, ладно, ладно, – успокоила их Лу, – я пойду туда.
      Кайл засмеялся и посмотрел на Иден.
      – Ты уверена, что хочешь пойти туда?
      – Да, – ответила Иден.
      – Ты подойдешь ко входу и позовешь Бена. Сердце Иден начало колотиться.
      – Какой длины тоннель? – спросила она.
      – Около тридцати ярдов, – Кайл с сомнением посмотрел на нее. – Помни дорогая, что Сейчас все будет по-другому, не так, как в детстве. И учти, что только твои фонари будут освещать тебе дорогу.
      Иден поднялась в свою комнату, надела свитер и, когда спустилась вниз, Кайл вручил ей зеленую каску, на козырьке которой была прикреплена лампочка. Иден надела ее. Она оказалась ей немного велика.
      – Как я выгляжу в ней? – поинтересовалась она.
      – Прекрасно, – признался Кайл. – Это лишний раз доказывает, что тебе все к лицу. Я провожу тебя, – сказал он, подав ей фонарь. – Если уровень воды в реке слишком быстро поднимется, я крикну, чтобы ты поднималась.
      По дороге к пещере он рассказывал ей о лабиринте.
      – Я объяснил Бену, где нужно искать, – сказал Кайл, – но память может подвести меня, к тому же лабиринт есть лабиринт.
      Когда они достигли поля, ужасная картина предстала их взору.
      – Господи, – только и могла сказать Иден. Бурлящая зеленая вода поглотила большую часть поля, подбираясь к пещере. Хорошо, что машина Бена стояла на дороге.
      – Неужели вода может еще подняться? – с ужасом спросила Иден.
      – Разве ты не помнишь, что она поднималась и выше?
      Когда они приблизились ко входу в пещеру, Иден пришлось признаться себе, что она совершила глупость, согласившись войти внутрь. Она с содроганием всматривалась в черный провал в скале.
      – Ты не обязана спускаться туда, дорогая, – Кайл заметил ее состояние.
      – Раз я сказала, что войду туда, значит войду. Не бойся, Кайл, со мной все в порядке.
      Она включила фонарь и лампочку на каске и вступила внутрь. Земля тут же ушла вниз и Иден показалось, что сердце выскочит из груди. Она забыла этот спуск. Господи, страшно представить, с какой скоростью вода зальет пещеру. Иден пошла вперед, лучи света пронизывали темноту, освещая необыкновенной красоты сталактиты и сталагмиты. Теперь земля немного выровнялась, и она шла увереннее. В пещере стоял затхлый запах. Свет от ее лампочки и фонаря ярко освещал пространство перед ней. «Но как, должно быть, было светло от всех ламп, которые Кэтрин закрепляла на стенах и выступах пещеры» – думала Иден. Еще несколько шагов и внезапно узкий проход вывел ее в огромную комнату, и Иден пришлось вцепиться в сталагмит, чтобы не упасть. Теперь она начала узнавать комнату, в которой сейчас находилась. Она продолжила путь, посматривая на сталактиты, свисавшие с потолка пещеры. Вдруг ее нога наткнулась на что-то… Иден посмотрела вниз и у нее перехватило дыхание. Это была пишущая машинка ее матери. Она присела рядом с ней. Машинка была перевернута и заржавела до неузнаваемости. Иден прикоснулась к клавишам. Она поднялась и огляделась вокруг. Здесь когда-то стояла мебель. Стол Кэтрин стоял справа от Иден, и она увидела выступ, за которым она прятала дневник и рассказы, полные неистовой силы любви ее и Кайла. Обнаружив их, Кайл сжег рассказы, хотя Лу считала, что это были лучшие произведения Кэтрин. Иден оглянулась назад, но тьма уже поглотила вход в пещеру. Она не знала, идти ли ей дальше. Иден так жадно дышала, что холодный воздух обжег ей легкие. Она чувствовала вокруг себя призраки прошлого: ее мать, Мэтью Райли, Кайл. Вот они сидят на канапе и читают при свете лампы. Она услышала испанскую мелодию, отражающуюся эхом от этих стен. Увидела Лу, танцующую под эту музыку. Иден пошла дальше. В стене пещеры, словно в каменной чаше, блестело озерцо. Потолок так низко нависал над ним, что тысячи освещенных сталактитов, преломляли свои грани в черной поверхности воды, вспыхивая разноцветными огоньками. Рядом с озерцом была навалена старая мебель. Деревянная основа канапе сохранилась почти полностью, но обивка пострадала. Стол матери был опрокинут, стул валялся рядом.
      Иден знала, что тоннель, ведущий в лабиринт, находится справа от нее. Она быстро отыскала вход и вошла в него. Потолок касался ее головы. Иден сложила руки рупором и закричала: «Бен»! Она вытянула шею, прислушиваясь, но было тихо. Ей придется пройти еще немного. Через несколько ярдов стены вокруг нее сузились, а потолок стал еще ниже. Она не могла разогнуться, ей трудно было дышать. «Бен»! – крикнула она. Но ответа опять не последовало. Иден предпочитала дойти до конца тоннеля и найти Бена, чем возвращаться одной обратно через огромную пещеру.
      Тоннель повернул, и внезапно огромный каменный выступ занял почти весь проход. Иден прошиб холодный пот. Она упала на колени, не в силах находиться в полусогнутом состоянии.
      – Бен!.. Бен!..
      – Иден! Иден! – послышался издалека его голос. Но она его отчетливо услышала.
      – Какого черта ты здесь делаешь? – крикнул Бен.
      – Меня Кайл прислал сюда. Я застряла. Этот чертов камень мешает мне.
      – Не бойся, проход расширяется, – кричал он. – Ползи дальше.
      Иден с трудом протиснулась мимо камня и облегченно вздохнула.
      – Иден! Ты пролезла?
      – Да!
      Она шла сгибаясь, колени ее дрожали. Вскоре она увидела впереди себя бледный желтый свет. Она еще раз свернула за угол, и в тот же миг ослепительный свет лампы Бена ударил ей в глаза.
      – Еще несколько ярдов, – сказал он, появившись перед ней.
      Иден последовала за ним. Как она хотела припасть к его груди и долго так стоять, но он только коснулся ее плеча и спросил:
      – Ты в порядке?
      – Да. На поиски остался лишь час. Вода слишком быстро прибывает.
      Бен кивнул.
      – Ты только оглянись, – сказал он и осветил комнату. Это был настоящий лабиринт.
      – Я боялся заблудиться, поэтому не мог пойти от входа. Но раз уж ты здесь, мы оставим тут фонарь – он будет освещать нам начало лабиринта, а сами отправимся на поиски. – Иден кивнула в знак согласия, и они пошли. Ей так хотелось о многом поговорить с Беном, поэтому она первая нарушила молчание.
      – Господи, страшно представить, как давно я была здесь в последний раз.
      Он молчал. Был слышен только хруст щебня.
      – Нам не нужно поддерживать беседу, мы должны заниматься работой, – сказал он наконец.
      Она хотела ему возразить, но потом передумала. Она будет молчать, раз он так хочет. Через некоторое время проход расширился. Даже не осветив землю, Иден уже знала, что найдет здесь место последнего успокоения Рози. Действительно, скелет лежал менее чем в ярде от нее. Она позвала Бена, а сама присела перед скелетом. Это был скелет ребенка немного старше Кэсси. Бен подошел к ней и покачал головой от удивления.
      – Я прочесывал этот участок больше часа, а ты сразу наткнулась на него.
      Он поднял фотоаппарат и сделал несколько снимков, потом разложил простыню около скелета, который был засыпан землей почти на несколько дюймов. Бен вытащил щеточку из кармана джинсов и тщательно очистил кости. Иден, как зачарованная, следила за движениями его рук. Руки у Бена были такими красивыми и сильными. Он осторожно ощупывал кости, словно они могли дать ему ключ к разгадке тайны. Иден помогла Бену переложить скелет на простыню, которую потом медленно завернули и опустили в черный пластиковый пакет. Все это время они молчали. Иден не решалась заговорить первой, боясь, что ее снова одернут.
      Через несколько минут они достигли входа в тоннель. Бен первым вошел в него, осторожно волоча за собой пластиковый мешок. Иден шла за ним и поднимала мешок, если они натыкались на каменный выступ.
      Сказывалось напряжение последних часов: у нее болели спина, ноги, плечи. Но она уже не испытывала страха – Бен был рядом. Как только они вошли в большую комнату, Бен поднял на руки мешок и понес его. Иден шла впереди, освещая ему дорогу.
      – Твоя мать была большой оригиналкой, найдя для себя здесь убежище, – проворчал Бен, когда они шли.
      – Представляешь, какой одинокой она чувствовала себя в доме, раз предпочитала эту пещеру, – сказала Иден.
      Кайл ждал их у входа.
      – Рад вас снова видеть! – приветствовал он их. Увидев залитое водой поле, Бен чертыхнулся.
      – Если бы я знал, что вода так быстро прибывает, я бы давно вылез из этой дыры.
      Он направился к своей машине.
      – Я повезу скелет к себе домой, Кайл, и в понедельник отвезу его в университет.
      – Может, помочь чем-нибудь? – предложила Иден. Она искала возможности поговорить с ним. «Ты убегаешь от мужчины, который любит тебя», – звучали слова Лу в ее голове.
      – Нет, – ответил Бен, не повернув головы. – Я сам справлюсь.
      Кайл помогал Бену положить скелет на переднее сиденье, а Иден вышла на дорогу. Бен больше не нуждался в ее помощи. Ему вообще ничего не нужно было от нее. Он закончил свою работу и теперь возвратится в Аннаполис. Это был их окончательный разрыв, но разве можно было винить его в чем-нибудь.
      Через несколько минут Кайл догнал ее, и Иден поспешно вытерла слезы. Они уже вышли на дорогу, когда услышали звук заведенного мотора. Бен должен проехать мимо них, и она помашет ему вслед.
      – Ты хочешь вернуться к нему, – констатировал Кайл.
      – Да, – согласилась Иден, – но он не хочет этого.
      – Упрямый, как осел.
      Бен проехал мимо, два раза просигналив, и Иден помахала ему, не поднимая головы. «Вот и все, – подумала она, глотая слезы, – кончился наш роман». Молча они подошли к дому. Но едва они переступили порог, Кайл повернулся к Иден.
      – Я привезу Кэсси, – сказал он, – а ты поезжай к Бену.
      Он протянул ей ключи от ее машины, открыл ящик тумбочки и вытащил пожелтевшую от времени тетрадь – последнюю.

      Когда Иден подъехала к дому Бена, дождь уже прекратился. Тучи рассеялись, обнажив темно-фиолетовое голубое небо. На долину опустился вечер. Иден подняла руку, чтобы постучать, но Бен уже открыл дверь. Он успел принять душ и переодеться в вылинявшие джинсы и сорочку-шамбре.
      – Можно войти? – робко спросила Иден. Но по его лицу было видно, что он не очень расположен принимать гостей. Он нехотя пропустил Иден, а сам пошел к стойке и налил себе стакан апельсинового сока.
      – Налить тебе? – повернулся он к ней.
      Она отказалась и оглядела комнату. Черный пакет лежал на столе. И вдруг Иден увидела кондиционер.
      – Господи, кондиционер! – не удержалась она. Бен прислонился к стойке бара.
      – Шарон пытается загладить свою вину и поэтому разрешила мне взять из дома этот кондиционер, а также мой компьютер и усилитель к стереосистеме, – объяснил он.
      – Бен, я тоже хочу загладить свою вину! – выпалила Иден.
      – Послушай, Иден, мне не хочется ничего ни выяснять, ни улаживать. Я смирился с мыслью, что мы расстались. Это уже прошлое, а я буду думать только о будущем.
      Не надо было ей приходить. Напрасно она послушалась Кайла. Да, теперь они чужие друг другу. На нем даже одежда, которую она никогда не видела. Иден выглянула в окно. Уже совсем стемнело.
      – Мне уйти? – спросила она.
      – Не вижу смысла в том, чтобы ты осталась, – ответил он.
      – Ты все еще злишься на меня?
      – Нет, уже нет.
      Она скрестила руки на груди.
      – А мне кажется, что злишься, иначе не обращался бы со мной так.
      – Послушай, Иден, я хочу забыть о тебе, о том, что мы были когда-то близки с тобой. В понедельник ты улетишь, а во вторник я проснусь и скажу себе: «Иден уехала. Ну и что, невелика потеря».
      Она вздрогнула, как от удара. Бен отвернулся.
      – Прости, это было слишком жестко, – сказал он. – Видимо, я все еще злюсь на тебя и хочу причинить тебе боль.
      – Я люблю тебя, Бен. Он засмеялся.
      – Я больше не верю твоим словам. Ты говорила, что любишь меня, но стоило тебе пообщаться с Майклом, как ты решила, что я Джек-Потрошитель. По твоей милости люди обзывают меня подонком. Ты писала, что я ничего не значу для тебя, что я – твоя ошибка. Но ведь тебе было хорошо со мной, не правда ли? После того, как твое имя появилось в газетах рядом с моим, ты боялась показаться со мной на людях, не надев очки. Как я могу верить тебе?
      Бен подошел к двери и распахнул ее.
      – Прощай, Иден!
      Подойдя к порогу, она обернулась к нему.
      – Будь счастлив, Бен, – прошептала она и пошла к своей машине. Только отъехав от дома, она дала волю слезам.
      Вскоре после отъезда Иден, Бен вышел из дома. Было около девяти часов вечера, и он уже проголодался. По дороге к Сахарному Холму он вспоминал свой разговор с Иден. Нет, он не жалел, что был резок с ней и не оставил ей надежды на примирение. Она заслужила это. Ей вообще не стоило приезжать к нему и заводить этот бесполезный, надрывающий им обоим душу разговор. Да, надолго он запомнит несчастное лицо Иден.
      В ресторане было непривычно тихо для субботнего вечера, и он без труда нашел свободный столик. Заметив его, к нему направилась Руфь, и Бен внутренне сжался, приготовившись выслушать очередную глупость, но ее слова поразили его.
      – Можно мне присесть за твой стол? – спросила она.
      Бен в изумлении смотрел на нее.
      – Да, конечно, – ответил он, жестом приглашая сесть.
      Она села напротив него.
      – Я должна извиниться перед тобой, – сказала она.
      – За что? – Бен решил, что он ослышался.
      – За то, что все это время считала тебя подонком, надругавшимся над своей дочкой. И все здесь обращались с тобой, как с подонком. Теперь мы знаем, что ты не виноват, и нам так неловко перед тобой.
      Бен внимательно посмотрел на нее.
      – С чего вы решили, что я не виноват? – спросил он.
      – Мы прочитали статью в газете.
      – Статью? Что за статью? – удивился он.
      – Разве ты не видел ее? – в свою очередь удивилась она. Но потом спохватилась.
      – Правильно, ты не мог ее видеть. Газета появится здесь только завтра, в воскресенье, а мой парень покупает субботние выпуски в городе и привозит их сюда. Так что мы раньше всех узнаем новости. Подожди минутку. – Она встала и через некоторое время вернулась с газетой.
      – Вот она! – Руфь ткнула пальцем в статью, помещенную в разделе светской хроники «Сандэй Пост». – Тебе как обычно, дорогуша? – проворковала она.
      – «Дорогуша»? – Да, конечно.
      Под фотографией Бена и Иден, сделанной в Долине, шло заявление Иден, в котором она не только вернула ему доброе имя, но и выставила себя в самом невыгодном для себя свете. В заключение она писала: «Я совершила ужасную, непростительную ошибку. Меня не оправдывает то, что я пыталась защитить дочь и свою карьеру. Я оклеветала невинного человека, которого очень люблю».
      Строчки поплыли перед глазами Бена. Он вскочил и бросился к Руфь.
      – Я должен уйти, Руфь! – Бен коснулся плеча девушки, хотя всего час назад не посмел бы сделать это. – Не поздно отменить заказ?
      – Нет проблем, дорогуша, – успокоила она его, – приходи завтра вечером, и твой заказ будет ждать тебя на стойке бара.
      Иден прочитала Кэсси сказку и поцеловала девочку перед сном. Вернувшись к себе в комнату, она переоделась в белую шелковую ночную рубашку и забралась под одеяло. Было еще рано, но она чувствовала себя такой разбитой после всех событий сегодняшнего дня. Болела и душа, и тело. Несколько минут она лежала без движения, уставившись в потолок. Потом, стряхнув с себя оцепенение, она включила лампу, стоявшую на тумбочке, и потянулась за сумкой, в которой лежал последний дневник матери. Пришел час последнего дневника матери. Только Иден открыла сумку, как рука замерла. Вот захлопнулась дверца машины, раздался стук в дверь кухни. Иден прислушивалась. Кайл разговаривал с кем-то, потом раздались шаги на лестнице, ведущей наверх. Это Бен! Бен! Сердце, казалось, вот-вот выскочит из ее груди от радости. Она бросила сумку на пол и присела в кровати.
      – Иден? – услышала она тихий голос Бена.
      – Войди, – пригласила она.
      Он вошел и присел к ней на кровать.
      – Я отвратительно вел себя сегодня утром, – Бен взял ее за руку. – Прости меня.
      – Все в порядке.
      – Я прочитал сегодня твое заявление в газете.
      – Чудесно! – обрадовалась Иден. Может, она уедет отсюда несчастной женщиной, но, по крайней мере, совесть ее будет чиста.
      – Тебе не стоило так резко критиковать себя, – сказал он.
      – Стоило.
      Он провел большим пальцем по гладкой коже ее руки.
      – Ты имела в виду это заявление, когда призналась мне в любви сегодня утром?
      – Да.
      Он улыбнулся немного печально и сжал ее руку.
      – Вчера я смотрел твой фильм «Сердце зимы». Он идет в деревушке Гловерстон.
      – Но ты уже два раза видел его.
      – Я знаю, – согласился он. – Просто я захотел увидеть тебя, а это был самый безопасный выход из положения. Ведь я так боюсь поддаться твоему очарованию. Но фильм не принес мне облегчения. Ты была женщиной из фильма. Лили, как там бишь ее фамилия? Ты прекрасная артистка, Иден, и ты полностью перевоплотилась в эту женщину. Но меня до сих пор раздражает этот Майкл Кэри. Я не мог спокойно смотреть, как он ласкает и целует тебя.
      Бен поежился.
      – Короче говоря, я ушел до той сцены, ты понимаешь какой, Иден.
      Она улыбнулась и коснулась его щеки.
      – Я ведь люблю тебя, – сказал он.
      – Тогда скажи мне, чтобы я не уезжала в понедельник.
      – Пожалуйста, не уезжай.
      Она наклонилась, чтобы поцеловать его, но так заболели мышцы спины, что лицо ее скривилось.
      – Очень болит? – с участием спросил Бен. Иден кивнула.
      – Я бы предложил тебе сделать массаж, но только, прикоснувшись к тебе, я потеряю голову.
      – Коснись меня, Бен, пожалуйста.
      Он встал, закрыл дверь на замок и вернулся к постели.
      – Какая красивая, – прошептал он, проведя рукой по ночной рубашке. – Почему я раньше не замечал ее?
      – А разве стоило надевать ее у тебя? Мы сразу раздевались.
      – Ну, мне кажется, нам придется снять ее, иначе я не смогу хорошо помассировать твои плечи, – сказал Бен.
      Ей вдруг стало неловко при мысли, что придется предстать перед ним обнаженной. Но он, словно прочитав ее мысли, наклонился и выключил свет. Иден почувствовала, как наступившая темнота охватывает ее тело желанием. Бен помог ей снять рубашку и бросил ее на пол.
      – Ложись на живот, – скомандовал он.
      Она послушно легла и ждала, пока он стаскивал с себя ботинки. Его первое теплое прикосновение вызвало слезы на ее глазах – так давно он не касался ее.
      – Расслабься, – попросил он.
      Его руки мягко массировали плечи. Внезапно Бен замер, он почувствовал, как вздрагивает ее спина от сдерживаемых рыданий.
      – Не плачь! Пожалуйста, не плачь!
      Он целовал ее спину, лицо. Бен привлек ее к себе, и она прижалась к нему.
      – Я так боялась, что никогда не увижу тебя! Я не думала, что, способна так любить кого-нибудь. И я решила, что, вернувшись в Калифорнию, смогу забыть тебя. Мне было неплохо в Калифорнии, но это лето изменило все. Я стала другой. Я испытала все чувства: и хорошие и плохие. Они принадлежат мне, а не какому-нибудь вымышленному лицу.
      Он поцеловал ее в плечо.
      – Ложись на спину, – сказал он.
      Она легла, и он начал умело массировать растянутые мышцы Иден. Боль была такой нестерпимой, что Иден вцепилась в простыню.
      – Постарайся расслабиться, – настаивал Бен. Он был хорошим массажистом. Иден последовала его совету. Она закрыла глаза и почувствовала, как ее охватила приятная истома.
      Массаж был окончен. Но вдруг она заметила, как его рука соскользнула к бедру, лаская ноги, медленно приближаясь к заветной цели. Дыхание Иден участилось, она задыхалась от неистового желания, и, когда рука Бена коснулась ее сущности, она застонала. Её тело выгнулось навстречу ему, страстно желая близости с ним. Но он тянул время, дразнил ее, разжигая страсть легкими, нежными прикосновениями. Наконец он с силой проник в нее. Все поплыло перед глазами Иден. Но она вовремя вспомнила, что они не одни в доме и уткнулась в подушку, заглушив свой крик. Бен приник губами к ее шее. Его одежда терлась о бедра, живот и грудь Иден.
      – Почему ты не раздеваешься? – спросила она. Иден перевернула его на спину и начала расстегивать рубашку.
      – Разве у меня было время? Ты так пристала ко мне со своими болячками.
      Даже в темноте Иден поняла, что он улыбается, и улыбнулась в ответ.
      – А что у тебя болит, дорогой? – поинтересовалась она.
      Бен взял ее лицо в ладони и наклонился к ней.
      – У меня больше ничего не болит, – ответил он. Иден начала страстно покрывать поцелуями его шею, грудь, живот. Внезапно она подняла голову, кончики ее пальцев нежно поглаживали его живот.
      – Ты снился мне каждую ночь, – сообщила она ему.
      – Это были хорошие сны?
      – Просто чудесные. Я не хотела просыпаться. Потом лукаво добавила.
      – И в каждом сне я ласкала твой член языком.
      – Хм, – он нагнул ее голову к пенису.
      – Что-то я не помню этого!
      – Я очень боялась, что у меня больше не будет возможности напомнить тебе об этом.
      Щекой Иден чувствовала обжигающее прикосновение затвердевшего члена, и она взяла его в рот.
      – О, Господи! – простонал Бен.
      Он запустил руку в волосы Иден, все крепче прижимая ее голову к себе.
      – Да-а, фригидной тебя никак не назовешь! Спустя некоторое время они лежали, испытывая приятную расслабленность во всем теле.
      – Поедем ко мне, – предложил он.
      – Хорошо. Но я должна вернуться домой до того, как встанет Кэсси.
      Но Лу и Кайл обещали присмотреть за Кэсси.
      – Поезжай. С ней все будет в порядке, – заверила Лу Иден.
      Хотя час, проведенный Иден с Беном у нее дома оставил в ее душе неизгладимое впечатление, она поняла, что именно остаток ночи, проведенный в комнатушке Бена, поможет им вновь обрести друг друга, наметить планы на будущее.
      – Ты все еще любишь Шарон? – задала она ему вопрос.
      Они лежали в постели, накрывшись одеялом: в комнате был включен кондиционер.
      – Нет. Я не испытываю к ней былых чувств и не намерен возрождать их. Хотя мне очень, очень жаль ее. Она действительно прошла через ад.
      – Ты видел Сэма?
      – О, да! – Тело Бена напряглось. – Мой несносный брат! Я считал его единственным человеком, на которого могу положиться. Родителей нет в живых, друзья приходят и уходят, жены меняются, а брат – навсегда.
      Бен пересказал Иден свой разговор с братом. Ему было не стыдно признаться ей, что, ударив брата, он немного облегчил свою душу. Но Иден с трудом могла представить Бена, бьющего другого человека. Хотя разве не так поступил он с ней, когда она пришла к нему домой. Правда он не пустил в ход кулаки, но слова его били больнее.
      – Я был так зол на Сэма, – продолжал Бен, – в какое-то мгновение я хотел убить его, но спустя минуту я захотел обнять его и сказать, что сделаю все, чтобы помочь ему. Но когда я представляю его с Блисс…
      – Как прошла твоя встреча с ней? – поинтересовалась Иден.
      – Потрясающе! Ты была права: она похудела и стала какой-то жалкой. Ты представляешь, она играет в куклы! – он засмеялся.
      – Как приятно слышать твой смех!
      Он привлек ее к себе, и его голос смягчился.
      – Когда-нибудь Блисс все поймет. Она поймет, какую роковую ошибку совершила, приняв меня за Сэма. Судьбы стольких людей были сломаны: мы с Шарон разошлись, меня посадили в тюрьму, как я смогу уберечь ее от чувства вины?
      – Ты найдешь способ, – успокоила она его. – Ты так заботлив, это очень трогает меня. Ты всегда ставишь интересы Блисс выше своих.
      – Ты тоже ставишь интересы Кэсси выше своих. Разве ты уже не доказала это?
      На минуту воцарилось молчание.
      – Расскажи мне про Аннаполис, – попросила она. Он улыбнулся.
      – Ты хочешь жить там или просто поехать туда?
      – Я хочу жить там.
      – Это чудесный город. Там есть все, кроме киностудии, но она не понадобится тебе, не так ли?
      Иден засмеялась.
      – Она мне понадобится, Бен!
      Она была уже уверена в этом. Ей хотелось продолжать свою карьеру, и она призналась в этом Бену.
      – Время от времени я буду уезжать, – сказала она, но я как-нибудь налажу здесь все.
      – Мы наладим все, – поправил ее Бен.
      Утром Иден сварила кофе, взяла дневник матери и прилегла рядом с Беном.
      – Это последний дневник матери, – сказала она ему. Он заметил нетерпение в ее глазах.
      – Читай вслух, – попросил он.
      Негнущимися пальцами она открыла набухшую от влаги обложку и начала читать.

       5 ноября 1957 г.
      В пятницу к нам приходила подруга детства Сюзанны. Ей около пятидесяти лет. Я кормила Иден на кухне, когда вошла Сюзанна и попросила меня познакомить малышку с миссис такой-то. Я взяла девочку за руку и повела в гостиную, но стоило Иден увидеть незнакомую женщину, как она тут же спряталась за моей юбкой, и, сколько ее ни уговаривали, не хотела покидать своего укрытия.
      – Такой трусихи я еще не видела, боится своей собственной тени, – пожала плечами женщина.
      Это был не первый раз, когда Иден вела себя подобным образом. Напугал ее и священник Кэйпер, и мать Сюзанны, которая заявила, что не встречала ребенка, так дичившегося людей.
      Я виновата в этом. Разве может ребенок быть нормальным, если его воспитывает затворница, вроде меня. Ведь Иден не общается со своими ровесниками. Кроме меня, папы и Сюзанны она никого не видит. Папа находит малышку слишком бледной, а Сюзанна считает ее тихоней. Господи, что я делаю со своим ребенком?
 
       29 декабря 1957 г.
      Кайл и Лу гостили у нас две недели. Но в этот раз все было так хорошо, как раньше. Если быть честной до конца, то все было ужасно, по крайней мере, я так думаю. Они приехали за два дня до Рождества, привезя, как обычно, кучу подарков для Иден. Кайлу не терпелось увидеться с дочкой. Но она отпрянула от него, когда он хотел обнять ее. Кайл так расстроился, что я почувствовала себя виноватой в случившемся.
      – В этом возрасте они все такие стеснительные, – успокоила его Лу.
      А папа и Сюзанна подлили масла в огонь, заявив, что Иден ведет себя как дикарка, когда видит посторонних людей. Кайл промолчал, и я поняла, что он разозлился на меня.
      Я не заметила праздников, так я была поглощена наблюдением за Иден. К сожалению, я окончательно убедилась, какой замкнутой и пугливой девочкой она была. Она не отходила от меня ни на шаг. Она просила меня открыть ей подарки. Наконец, когда я открывала уже третий или четвертый подарок, Кайл не выдержал и сказал:
      – Кэт, перестань это делать за нее. Пусть она сама откроет.
      В его голосе был слышен такой упрек, что я с трудом сдержала слезы.
      Вчера вечером я была на кухне, а Кайл и Лу сидели в гостиной. Они думали, что я поднялась наверх, поэтому завели разговор обо мне и Иден.
      – Каким чудом нам удалось вырастить ребенка здоровым. Но сейчас все идет насмарку, – сетовал Кайл.
      – Ты преувеличиваешь, – пыталась его успокоить Лу.
      – Я не хочу, чтобы Иден стала такой, как Кэт.
      – Кэт по-своему счастлива. Кайл фыркнул.
      – Свинья в свинарнике тоже счастлива.
      Так он и сказал, слово в слово. Я никогда не забуду эти слова и не прощу их ему.
      – У Иден очень болезненный вид – как смерть.
      – Ты хочешь взять ее с собой? – спросила Лу.
      У меня сердце упало. Мой ребенок! Я никогда не позволю им отнять моего ребенка!
      – Я не могу так поступить с Кэт, – сказал Кайл, – к тому же, с нашими переездами мы только ухудшим дело.
      Лу вздохнула.
      – Я не знаю, что еще предложить, Кайл.
      – Знаешь, Лу, я подумывал, может, я – мы – поживем здесь немного?
      Я страшно обрадовалась. Но наступившее молчание остудило мой пыл, и я поняла, что Лу плакала.
      – Не надо, не плачь, – неподдельная нежность в голосе Кайла была так хорошо знакома мне. – Ну, пожалуйста, Лу…
      – Ты этого добивался? – в голосе Лу было столько боли.
      – Почему ты так говоришь! – Кайл почти кричал. – Иден моя дочь, я несу ответственность за нее, понимаешь, Лу! И я не позволю, чтобы она сгнила в этой проклятой пещере. В этой семье ненормальность передается по наследству, и когда-нибудь это должно прекратиться.
      – Кайл, ты забываешь о себе, о своей карьере, – повысила голос Лу. – Через год ты получишь степень доктора. Разве можно так все бросить на полпути?
      – Но мы же не навсегда здесь поселимся. Мы поживем всего несколько месяцев. Иден – моя дочь, и я должен пожертвовать чем-нибудь для нее. Если я останусь – буду гулять с ней, водить куда-нибудь подальше от этой чертовой пещеры и дома. Неужели имеет значение, когда я получу ступень—через год или через пять лет?
      Наступило долгое молчание. Потом Лу сказала:
      – Мне кажется, я не смогу жить в этом доме. Атмосфера в нем такая гнетущая. К тому же, Сюзанна и твой отец презирают меня.
      – Значит, не останешься?
      Лу заплакала. Когда Лу плачет, мне почему-то становится страшно, наверное, от того, что она излучает такую силу и надежность, что видеть ее слабой просто невыносимо.
      Я решила положить конец их спору и, собравшись с духом, вошла в гостиную. Кайл и Лу опешили.
      – Я слышала все, о чем вы тут говорили. Я не так слепа и глупа, как вы думаете. Я знаю, что образ жизни, который я веду, губит Иден. Я очень беспокоюсь за нее – я все-таки ее мать, хотя и плохая, и хочу, чтобы, вы помогли мне. Но сплетничать за моей спиной – не самый лучший способ решить проблему.
      Мгновение спустя Кайл сидел рядом со мной и держал меня за руку. Мне было тяжело слушать его извинения после сказанных им слов: «свинья в свинарнике».
      – Я поживу здесь немного, – сказал Кайл.
      – Нет, уезжай, – твердо сказала я, хотя это мне стоило большого труда. Но как же посветлело лицо Лу! Она вытерла глаза тыльной стороной ладони.
      – У тебя карьера, жена, и вся жизнь впереди, – продолжала я. – Так что и думать об этом забудь.
      – Я научу тебя водить машину, – предложила Лу. – Тогда ты сможешь брать машину у папы и навещать друзей.
      – У меня нет друзей, – ответила я и внезапно почувствовала, как мне не хватает Мэтта.
      – Когда будет машина, появятся и друзья, – нашлась Лу.
      – Ладно, – согласилась я.
      В конце концов, решила я, неужели я не смогу научиться водить машину. Это будет не так уж и трудно. Ради спокойствия Кайла и счастья Иден я готова на все.
      – По воскресеньям ты будешь ездить в церковь с Сюзанной, – нарисовал Кайл еще более радужную перспективу. Так легче найти свой круг общения.
      Я вытаращила глаза. Это уж слишком! Ничего, я выдержу все.
      – Хорошо, – пришлось согласиться мне, хотя не могла представить себя в роли прихожанки.
      – Весной не спускайся в пещеру, – диктовал свои условия Кайл. – Пиши дома.
      – Согласна, – мое терпение было на исходе.
      Я знала, что как только потемнеет, я пойду в пещеру. Но, чтобы сдержать обещание, я, по крайней мере, буду ходить туда реже.
      Так, втроем, мы скоординировали свои действия по спасению Иден, и я несу ответственность за выполнение поставленных целей.
 
       5 января 1958 г.
      Сегодня днем Лу учила меня водить машину. Меня поразило, что мне это так легко далось: я добилась хороших результатов.
      – Ты прирожденный водитель, – похвалила Лу. Мы ездили в Колбрук и обратно, но, слава богу, не заходили в магазины.
      Кайл и Лу уезжают завтра. Сегодня вечером, когда я укладывала спать Иден, Кайл вошел в комнату. Он хотел прочитать девочке перед сном сказку. Мы втроем сидели на кроватке, на которой я спала, когда была маленькой. Все это время Кайл держал меня за руку. А Иден с такой любовью смотрела на него глазами, удивительно похожими на глаза отца. Кайл в конце концов покорил сердце девочки своими сказками, подарками и нежностью.
      Я всегда буду лелеять эти редкие моменты нашего единения.
      Раз или два в год моя рука будет лежать в руке мужчины, которого я люблю, наш ребенок прижмется к его груди, а его голос… о, черт возьми! Я хочу больше, намного больше!
 
       8 апреля 1958 г.
      Я надавала обещаний Кайлу, но так и не выполнила их. Я пытаюсь ходить в церковь вместе с Сюзанной, но моя первая попытка потерпела полный крах. Едва очутившись в замкнутом пространстве и вдохнув спертый, пропитанный ладаном воздух, я почувствовала, что теряю сознание. В ушах стоял звон, и виски сжимало от боли. Мне становилось страшно. И мне пришлось выйти во время службы. Я вышла так тихо, как только могла, но это мне не удалось. Я больше никогда не пойду в церковь. Я не хочу, чтобы жители Колбрука припомнили Иден, каким посмешищем я себя выставила когда-то. Эта мысль очень пугала меня. Я слишком хорошо знаю, что значит быть дочерью женщины, имеющей славу «помешанной».
      Как мне защитить Иден от такой же участи?
      Не лучше дело обстоит с поездками на машине в Колбрук. Оказавшись на месте, я не знаю, что делать, не могу заставить себя войти в магазины. Как-то раз я все-таки отважилась сделать покупки в бакалейном, но когда стояла в очереди в кассу, внезапно у меня сильно закружилась голова, и я вышла из магазина, так ничего и не купив. Сюзанна вышла из себя, когда увидела меня с пустыми руками.
      Я меньше времени проводила в пещере, хотя, я уверена, Кайл все равно остался бы мною недоволен. Я пыталась создать домашнюю обстановку в пещере. Моя пишущая машинка находится в доме, поэтому в пещере я пишу от руки или размышляю. Иден очень изменилась. Произошло это благодаря дочке Сары Джейн Миллер, Мэгги, которая всего на несколько месяцев младше Иден. Девочки ходят друг к другу в гости. Мэгги настоящий бесенок, но с Иден они поладили. Слава богу, моя дочь из буки и дикарки превратилась в общительную девочку. Ее просто не узнаешь. Так что малышка Мэгги лучше справилась с моей задачей по перевоспитанию Иден.
 
       2 августа 1958 г.
      Сегодня мне исполнился тридцать один год, и я сама себе сделала подарок – принесла пишущую машинку в пещеру. Как приятно снова работать в прохладной тишине пещеры, где тебя, словно в сказочном лесу, окружают причудливые вплетения сталактитов и сталагмитов.
      Сегодня вечером я напишу письмо Кайлу, в котором принесу свои извинения. Я напишу ему, что Иден изменилась в лучшую сторону, что если бы я раньше поняла, насколько вредно для нее пребывание в пещере, я бы сразу прекратила походы туда.
      Но дело в том, что Иден тоже любит пещеру. Вчера они с Мэгги весь день играли в ней, пока я писала.
 
       1 сентября 1958 г.
      Папа утверждает, что я воспитала «чудовище». Он к тому же обозвал ее «наглым отродьем», а все потому, что она взяла горсть гороха с его тарелки. Я засмеялась, увидев это. Уж лучше ее видеть капризной и непоседливой, чем робкой и замкнутой в себе девочкой. Но ее шалость страшно разозлила отца. Последнее время он так быстро выходит из себя и не успокаивается, пока не выпустит пар. Наверное, слишком часто прикладывается к бутылке. Вот и сегодня он стащил Иден со стула и несколько раз шлепнул по заду. Кровь бросилась мне в голову: уж лучше бы он ударил меня. Я подскочила к нему и стала молотить его кулаками, визжа при этом, чтобы он никогда не смел притрагиваться к ней пальцем. Иден никогда не били, и я поклялась себе, что этого не случится. Я просто сошла с ума от ярости, и Сюзанне пришлось оттаскивать меня от папы. Он сидел весь красный и именно тогда обозвал Иден «чудовищем». Я сказала ему, что съеду из дома (ха-ха!), а он приказал мне заткнуться и не болтать чепухи, и дал мне обещание не трогать Иден.
 
       3 декабря 1958 г.
      В это рожество Кайл и Лу не смогут приехать к нам. Кайл уже получил докторскую степень, и сейчас он не просто Кайл Чарльз. Свифт, а доктор Кайл Свифт! Через несколько месяцев Лу и Кайл закончат свою работу в Перу. Потом в июне Кайл планирует снарядить свою экспедицию в Аргентину. Он пишет, что до отъезда приедут весной в Линч Холлоу на целый месяц. Он также писал, что хотел бы отправить кость из скелета Рози в Нью-Йорк, где с помощью химической обработки углеродом выяснят, когда умерла девочка. Конечно, мне тоже интересно узнать это, но я считаю неразумным тревожить ее покой.
 
       1 апреля 1959 г.
      К моему большому огорчению, дружба Иден и Мэгги распалась по моей вине. Сара Джейн донесла Сюзанне, что я позволила Мэгги играть в пещере, и поэтому девочка слегла с воспалением легких. Будто бы полет летучих мышей, пыль в пещере и тому подобная чепуха вызвали у девочки кашель. Во всяком случае, она запретила Мэгги приходить к нам. Но я надеюсь, что как только Мэгги поправится, Иден сможет играть у нее.
      Теперь моей дочке приходится самой занимать себя, это ей хорошо удается. У нее ведь такое богатое воображение, что не уступает моему. Я очень горжусь моим ребенком.
      Мы с ней настоящие подруги. Ей все хочется обсудить со мной.
      На следующей неделе Лу и Кайл приезжают почти на месяц. Иден не очень хорошо помнит их, но у меня столько их фотографий, что забыть она их не может. Моя радость и нетерпение передались и ей, она повторяет за мной: «Дядя Кайл и тетенька Лу приезжают».
 
       10 апреля 1959 г.
      Сначала Иден немного стеснялась Кайла и Лу, но потом перестала.
      Они приехали позавчера и привезли столько подарков для нее, что сердце моей, охочей до подарков дочери, дрогнуло. На этот раз я настояла на том, чтобы Кайл и Лу заняли мою спальню. Я ее заранее подготовила, и они не смогли отказаться. Они пробудут у нас долго, и я не допущу, чтобы все это время они спали на узких отдельных кроватях в комнате Иден. Тем более, каждую ночь девочка залезает ко мне в кровать. Как я люблю просыпаться среди ночи и находить у себя теплый, сопящий и так приятно пахнущий комочек. Интересно, она приходит ко мне потому, что нуждается во мне, или потому, что знает, как она нужна мне?
 
       16 апреля 1959 г.
      В субботу Лу и Иден поехали в город за покупками. Садясь в машину, девочка захныкала, но, к счастью, быстро успокоилась. Машина отъехала. Кайл обнял меня за плечи, и мы пошли в пещеру. Лу великодушно разрешила нам поговорить наедине. Я перестала считать себя женщиной, которая имеет право любить и быть любимой.
      Я полностью посвятила себя воспитанию Иден, творчеству и археологии, и надеялась, что это поможет мне забыть Кайла. Но стоило ему обнять меня, как давно подавляемое чувство вспыхнуло во мне с новой силой.
      Мы спустились в пещеру, я села в кресло-качалку, а он присел рядом на канапе.
      – Кэт, ты хорошо повлияла на Иден, спасибо тебе за это. Она перестала бояться и сторониться людей. Я понимаю, что трудно воспитывать ребенка без отца…
      – Не беспокойся за нее. Я справлюсь с ней, – перебила я его, чувствуя себя немного виноватой от того, что благодарность предназначалась скорее Мэгги де Марко, чем мне.
      – Я не могу не беспокоится, – продолжил Кайл. – Ты видишь Иден каждый день и поэтому не замечаешь того, что замечаю я. У нее появились темные круги под глазами, и она слишком бледная. Кэт, я уверяю тебя, что пещера – не самое подходящее место для растущего организма.
      Я начала нервничать, не понимая, к чему он клонит.
      – Так дальше продолжаться не может, – сказал Кайл. – Мы должны вместе придумать, как исправить создавшееся положение. Ты знаешь, что несколько лет я проведу в экспедиции в Аргентине и не смогу так часто приезжать сюда. Поэтому я предлагаю тебе и Иден приехать к нам на несколько месяцев. Может быть, ты сможешь приехать уже следующей весной до того, как Иден пойдет в школу и будешь проводить с нами каждое лето.
      У меня отвисла челюсть от удивления.
      – Приехать в Аргентину? – переспросила я. – Я не смогла бы поехать в Аргентину и на полдня, не говоря уже о нескольких месяцах.
      – Но ты смогла же поехать в Нью-Йорк, когда тебе было нужно.
      – Это было так давно, и я была в таком отчаянии, Кайл. Я не могу поехать даже в Колбрук, – призналась я наконец.
      Он нахмурился.
      – Совсем не можешь?
      Я покачала головой. Мне было так стыдно.
      – Кэт, ты понимаешь, как это важно для Иден? – настаивал Кайл.
      – Да, – ответила я.
      Я знала, что он прав. Иден нужно поменять обстановку, ей необходимо общение с людьми. Ей вообще нужна другая мать. Я начала плакать, потому что поняла: мне придется отправить Иден с Кайлом и Лу, а самой остаться здесь.
      – Кэт, – Кайл усадил меня на канапе рядом с собой и обнял. – Эта поездка пойдет вам обеим на пользу. Ты даже можешь взять с собой машинку.
      – Я не смогу поехать, Кайл. Все дело в самолете. Я и часа не выдержу в воздухе! – Меня пробрала дрожь при одной мысли об этом. – Кайл, я умру от этого.
      – Нет, ты не умрешь, – он улыбнулся, не принимая мои слова всерьез. – Рядом с тобой будет Иден, и тебе придется держать себя в руках ради нее. Кроме того, я и Лу будем около тебя. Неужели этого недостаточно?
      – Когда ты рядом со мной, я хочу тебя, – вырвалось у меня. В тот миг я поняла, что в глубине души всегда надеялась—однажды он уступит своему желанию, и мы займемся любовью.
      Я сидела и любовалась его загорелым лицом, глазами того же оттенка, что и у Иден. Я не выдержала и обняла его. Он сжал меня в своих объятиях, страстно целуя мое лицо и шею. Внезапно он выпустил меня.
      – Нет, Кэт, – покачал он головой.
      – Я знаю, – сказала я, – все дело в Лу?
      – Нет, дело не в Лу. Она бы все поняла. Дело во мне. Несмотря на то, что плодом нашей любви стала прекрасная дочь, мы совершили чудовищный поступок. Пожалуйста, не соблазняй себя больше! Не вынуждай меня говорить тебе «нет». Я хочу, чтобы ты приехала в Аргентину, но мы будем братом и сестрой, на большее не рассчитывай.
      – Ладно, – согласилась я. – Мы приедем.
      Он прав, но я не знаю, что будет труднее для меня: уехать из Линч Холлоу или жить возле Кайла, не имея права прикоснуться к нему.
 
       1 мая 1959 г.
      Согласившись приехать в Аргентину, я увидела свою дочку в ином свете. В первый раз я заметила круги под ее глазами, отметила бледность ее лица. Глядя на нее, я каждый раз убеждаюсь в правильности принятого мною решения. Единственно правильного решения. Я повторяла эти слова про себя, как только в моей душе возникал страх. Вчера Кайл взял кость из пальцев ног Рози. Кстати, он обнаружил еще два скелета, когда находился в пещере. Он страшно возбужден и грозится в один прекрасный день приехать и работать на раскопках в Линч Холлоу.
 
       9 мая 1959 г.
      Вчера вечером Кайл, Лу, Иден и я сидели в пещере несколько часов. Мы болтали, слушали пластинки, привезенные Кайлом из Перу. Снаружи, вот уже который день, шел проливной дождь. Кайл и Лу свели с ума Иден своими разговорами об Аргентине, и она уже загорелась желанием поехать туда. Иден болтала не переставая, и Кайл заметил, что нужно изменить ее акцент.
      – Трудно общаться с людьми, когда у тебя такая плохая дикция, – сказал он.
      Манера говорить у Кайла стала такой же, как и у Лу.
      – Я считаю, что Иден нормально выговаривает слова, – запротестовала я. – Но если она будет говорить так, как ты считаешь нормальным, ее здесь не поймут.
      – Она не будет жить здесь всю жизнь, – возразил он.
      Я вдруг ясно представила себе будущее Иден. Конечно, Кайл не увезет девочку от меня насильно, но он всегда сможет предложить ей что-либо более заманчивое, чем я. Может быть однажды она решит переселиться к нему. От этой мысли у, меня так заболело сердце, что, наверное, это отразилось на моем лице.
      – Не думай о будущем, – мягко сказал Кайл. – Думай только о сегодняшнем дне.
      Иден клевала носом, и он взял ее на руки. Она тут же уснула. Мы долго молчали. Я думала о том, что три недели быстро пролетят, и я покину свою пещеру навсегда.
      – Нужно как следует закрыть пещеру, – сказала я. – Иначе я приду сюда, как только вернусь из Аргентины.
      Я не преувеличивала. Когда дело доходит до пещеры, я проявляю такую же слабость, что и папа к бутылке.
      – Мы завалим вход камнями, – решил Кайл. – Вернее, валунами. Не волнуйся, ты уже не сможешь войти сюда.
      Пластинка уже давно закончилась, и мы слушали шум дождя. Потом Лу обратилась ко мне и Кайлу.
      – Когда вы скажете ей всю правду?
      Кайл и я переглянулись. Я не раз задумывалась над этим. На месте Иден я бы поинтересовалась, кто ее родители. Меня, например, всегда огорчало, что я не знала своей матери. И все же я не имела понятия, как скажу Иден следующие слова: «Твой дядя Кайл на самом деле – твой отец».
      – Я бы хотел, чтобы однажды Иден узнала правду, – сказал Кайл.
      – Да, я тоже, – согласилась я с ним.
      – У нее есть право на это, – продолжал Кайл.
      – Когда мы скажем ей все? – спросила я.
      – Мне уже тридцать два года, я много повидал, много пережил, но даже я не представляю, как отнесся бы к этому.
      Кайл погладил длинные волосы Иден.
      – Она вырастет и поймет, как я люблю ее. Тогда она узнает правду.
      – У меня есть дневники. Когда-нибудь я дам их ей, и она поймет все правильно.
      Какое счастье, что я хранила эти дневники столько лет. Мне кажется, я узнаю, когда мне дать их ей. Мне не придется об этом догадываться.
 
       29 мая 1959 г.
      Проливные дожди наконец прекратились, но река вышла из берегов, повалив деревья. Даже Ручей Ферри вышел из берегов и залил поле возле пещеры. Кайл и папа уехали в Колбрук за мешками с песком. Они собираются разложить их перед пожарной станцией и библиотекой, так как опасаются наводнения.
      Через два дня Кайл, Лу, Иден и я вылетаем в Аргентину. Нам придется три раза делать пересадку на самолетах и, как я ни стараюсь, не могу представить себя поднимающейся по трапу. Обычно мое воображение не подводит меня, но на этот раз мозг отказывается принять эту мысль.
      Мучительный страх не дает покоя и по ночам. Я лежу без сна, и холодный пот выступает на лбу.
      Меня постоянно трясет, и я не выношу вида еды. Я никому не рассказываю о своем страхе, но Кайл все замечает. Он пытается отвлечь меня рассказами об Аргентине.
      Сейчас я сижу в своей любимой пещере в последний раз. Завтра Кайл закроет в нее вход. Вчера вечером он спросил меня, действительно ли я согласна, чтобы закрыли вход. Мне кажется, что он уже жалеет меня, ведь я приняла это решение под его давлением. Но я попросила его действовать, как было задумано.
      Когда Иден и я вернёмся из Аргентины, мне больше не будет нужна пещера. Я стану другим человеком после шести пересадок и двух месяцев жизни в незнакомой стране, где никто не говорит по-английски. Я или стану другой, или умру.
      Иден тоже здесь со мной. Она так возбуждена из-за предстоящего путешествия. Сейчас она играет с маленькими деревянными куколками, которые ей подарил Кайл.
      Как изменится ее жизнь!.. Сколько приключений ждет ее! Я улыбаюсь, когда представляю Иден через два месяца. Кайл обещал мне, что скоро розы зацветут на ее щечках. Он говорит, что дети быстрее взрослых учатся иностранному языку.
      Я любуюсь своим бледненьким ангелочком и думаю, что она заслуживает гораздо лучшей жизни.
      О, Кайл, поскорей завали вход и втолкни меня в самолет! Ради Иден я готова на эту жертву!
      – Мама, – вдруг обратилась ко мне Иден. – Я не воровка, – ее лоб прорезала мелкая складка. Последнее время она часто морщила лоб.
      – Я знаю, что ты не воровка, – успокоила я ее. – Ты честная девочка.
      – Но дядя Кайл говорит, что я украду сердца всех людей в Аргентине.
      Я засмеялась.
      – Он имеет в виду, что ты покоришь сердца всех людей, и все будут любить тебя.
      – А-а, – понятливо кивнула она. – Дядя Кайл тоже ворует сердца?
      – Я не знаю насчет остальных, но мое сердца он украл уже давно.
      – Мое тоже, – сказала она и снова занялась куклами.
      Я не могла не подумать, представляет ли…
      Иден перевернула страницу, но лист был пуст. Она пролистала тетрадь до самого конца, но ничего не нашла.
      – О, Бен, – Иден спрятала голову на груди Бена. Постепенно тепло его тела успокаивающе подействовало на нее.
      Бен молчал, и Иден показалось, что ему пришла в голову та же мысль, что и ей: необычный шум привлек внимание Кэт, и она не дописала предложения, потому что встала, пошла ко входу и увидела… стремительный поток воды, несущийся на нее.
      – Иден, – наконец сказал Бен, – мне очень жаль. Она подняла голову.
      – Я еду к Кайлу, – сказала она. Бен кивнул в знак согласия.
      – Я останусь здесь, а ты возьми мой пикап.
      Она встала с кровати, натянула джинсы и наклонилась, чтобы поцеловать его. Он схватил ее за руки и притянул к себе.
      – Повидайся с Кайлом. О'кей?
      – Да, конечно! – Она прикоснулась губами к его руке.

      Когда Иден вошла в дом, Лу и Кэсси рисовали. Подняв глаза от своего рисунка, Лу сказала:
      – Он на Ручье Ферри.
      Иден поехала к реке. Поле перед рекой исчезло, полностью поглощенное все прибывающей водой. Иден увидела Кайла сидящим на верхней ступеньке пешеходного мостика. Он неотрывно смотрел в бурлящую воду. Иден остановила машину, взметнув фонтан брызг по обеим сторонам дороги. Она медленно начала подниматься по ступенькам моста, а он угрожающе раскачивался из стороны в сторону под тяжестью ее тела. На верхней ступеньке она присела рядом с Кайлом. Отсюда было видно, как вода заливала пещеру. Несколько минут оба молчали. Потом Кайл сказал:
      – Когда в 1959 году произошло наводнение, все говорили: такое повторяется раз в сто лет. Страшно подумать, но оно произошло гораздо быстрее.
      Иден смотрела на пещеру. Складывалось впечатление, что вся вода с поля засасывалась через черную дыру под землю.
      – Что ты почувствовала, когда спустилась туда вчера? – поинтересовался Кайл. – Ты вспомнила ее?
      – Да, я вспомнила большую комнату. Но там было намного темнее, чем я помню.
      – Кэт всегда включала там много ламп.
      – Я чуть не упала, споткнувшись о мамину пишущую машинку.
      – Что-нибудь уцелело из мебели?
      Иден рассказала ему о канапе, столе, стуле.
      – Все было прислонено к задней стене пещеры возле озерца.
      Кайл кивнул.
      – Именно там и нашли Кэт. Кстати, ты помнишь само наводнение?
      – Нет, – она повернула к нему голову и почти робко попросила. – Расскажи мне о нем.
      Кайл посмотрел на пещеру.
      – Мы с отцом раскладывали мешки с песком возле пожарной станции в Колбруке и внезапно меня поразила мысль – не понимаю, почему так поздно – если вода достигла уровня пожарной станции, что мешает ей достичь уровня пещеры? Я бросил все и пошел сюда.
      Сначала мне казалось, что я преувеличиваю опасность, поэтому я шел не очень быстро. Но когда я подошел к пещере и увидел, как высоко поднялась река, побежал. Подбежав ближе, я убедился, что вода уже заливала вход. Не так быстро, как сейчас, но все же достаточно быстро, чтобы представлять опасность. Когда я вошел в пещеру, вода доставала мне только до икр, но по мере продвижения вперед, она поднималась все выше. Все лампы, кроме двух, погасли. Сначала я не увидел Кэт! Я позвал ее из большой комнаты, и ее голос ответил мне откуда-то из глубины. Через минуту мои глаза привыкли к темноте, и я увидел ее. Она держала тебя на руках и пыталась пробраться ко входу, но вода прибывала так быстро, что она не могла сделать и шага. Она сказала:
      – Возьми Иден, – и протянула тебя мне.
      Ты кричала изо всех сил, вцепившись в свою мать. – Он улыбнулся.
      – Наконец я с трудом подошел ближе к вам. Она умудрилась разжать твои руки и бросила тебя. Ты повисла на мне, как обезьянка на лиане. Мы вырвались с тобой наружу. Я оставил тебя здесь, на дороге, – он указал на то место, где сейчас стоял пикап, – и приказал тебе ждать меня. Помню, я думал, что без тебя Кэт будет легче пробраться к выходу, но, когда я снова вошел туда, я увидел, что прибывающая вода оттеснила Кэт еще дальше. Вода была ей по пояс, и она отчаянно цеплялась за сталагмит, пыталась сопротивляться потоку, увлекающему ее в глубь пещеры.
      Иден обняла колени, ее била дрожь от возникшей в ее воображении картины.
      – Я двигался дальше, – продолжал Кайл. – Меня не покидала мысль, что мы оба скоро утонем. Я оглядывался назад, на вход и видел как пространство между потолком и водой уменьшалось. Я боялся, что ты, Иден, можешь прибежать сюда, или тебя смоет водой. Господи, что мне пришлось пережить тогда! Я держался за сталагмит и протягивал руку Кэт. Но внезапно стало темно: это погасла последняя лампа. Не было видно ни зги. Я снова позвал Кэт. Я кричал, кричал, но…
      Он покачал головой. Рыдания перехватили ему горло. Иден обняла его и положила голову ему на плечо.
      – Иногда я думаю, – если бы у меня была веревка, если бы я побежал, а не пошел тогда из Колбрука…
      – Если бы тебе не пришлось выносить меня оттуда… – оборвала его Иден.
      – Нет, – он коснулся ее руки, – я никогда не думал об этом.
      – Я помню только твои израненные руки, – сказала Иден.
      Он слегка улыбнулся.
      – Ты помнишь?
      Он поднял руки вверх ладонями, но шрамы уже зарубцевались.
      – Я думаю, это из-за камней. Руки твоей матери тоже были все в шрамах, когда ее нашли.
      – Кто нашел ее?
      – Папа и какой-то сосед. На следующий день они вошли туда, когда вода немного спала. Я не смог заставить себя пойти с ними. Потом я все же спустился и нашел дневники. Я замуровал эту проклятую пещеру навсегда – так мне казалось тогда.
      Он тяжело вздохнул.
      – Бедняжка Иден! Ты все время спрашивала, где мама, и мы пытались, как могли, объяснить тебе, что она умерла. Я думал, что ты наконец поняла. Но на следующий год, когда я снова приехал сюда, ты спросила меня, не привез ли я маму. Ты очень соскучилась по ней – так ты сказала.
      Они долго молчали, наблюдая за разбушевавшейся стихией.
      – Я так ее любил, Иден, – нарушил молчание Кайл, – что и теперь, спустя столько времени удивляюсь, как мы не стали любовниками намного раньше, ведь мы были предоставлены сами себе. Я, конечно, всегда испытывал желание обладать ею, но знал, что это причинит ей боль, ей, которая все еще жила в вымышленном ею самой мире. Только раз я не устоял перед соблазном и потом долго раскаивался в этом. Не могу передать тебе, как мне было стыдно, какие угрызения совести я испытывал! Я жалел об этом. Но потом родилась ты, Иден. Стоило мне взглянуть на тебя один раз и подержать тебя на руках – угрызений совести как не бывало.
      – Я люблю тебя, Кайл! – сказала Иден. Он обнял ее и поцеловал в висок.
      – Я тебя тоже люблю, дорогая!
      Какое-то мгновение никто не нарушал молчания. Иден чувствовала: между ними осталась некоторая недоговоренность, что-то мешало им полностью сблизиться. И тут она поняла:
      – Я должна кое-что сказать тебе, Кайл. – Иден подняла голову. – О том несчастном случае с Лу.
      Жестом он заставил ее замолчать.
      – Я все знаю!
      – Нет, – настаивала Иден, – ты не знаешь, что произошло на самом деле тогда.
      – Я уверяю тебя, что знаю!
      – Откуда? Лу, ни за что не предала бы меня.
      – Она и не предавала тебя. Но тот парень, с кем ты собиралась убежать, Тэкс, не так ли? – прислал мне письмо после случившегося. Он лечился от наркомании, и его врач посоветовал ему написать мне обо всем.
      Иден отпрянула от него.
      – Значит, все эти годы ты знал все?
      – Да.
      – И ты не злился на меня? Кайл снова вздохнул.
      – Я злился только на себя, Иден. Видимо, я упустил тебя, раз ты захотела убежать! У меня всегда было такое чувство, что я не смог найти к тебе правильного подхода с самого начала. Я не был для тебя настоящим отцом. Мне надо было взять тебя с собой после смерти Кэт и открыться, что я твоей отец раньше, намного раньше…
      Иден ушла, оставив Кайла на мосту, и поехала к дому. Ей бы следовало сначала вернуть машину Бену, но сначала она должна была кое-что сделать. У себя в комнате она села перед печатающим устройством и вставила в нее главу, над которой работала несколько дней. Она пробегала глазами строчки, пока не дошла до любовной сцены между Кэт и Мэтью. Это была красивая сцена, богатая содержанием и чувственностью. Иден нажала на кнопку, и сцена была стерта. Увидев пустой экран, она улыбнулась. Немного позже она напишет совершенно другую сцену, еще более красивую, чем эта. Но не сейчас, а пока она нашла титульный лист и изменила название с «Одинокой жизни» на «Тайную жизнь». Потом вставила лист в печатающее устройство, выровняла строки, нажала кнопку и смотрела, как под заглавием появляются буквы:
      «Этот фильм посвящается моему отцу, Кайлу Свифту».