Наконец ему удалось выдавить:
      - Я застрелил лося!
      - Что-о?
      - Честное слово!
      Сундстрем вскочил на ноги. Казалось, он испугался не меньше Дундертака.
      - Где? Я слышал два выстрела.
      - Там, у валунов. Он прыгнул прямо на меня!
      Сундстрем не стал слушать объяснений. Он уже бежал к валунам посмотреть, что натворил Дундертак.
      Вернулся он расстроенный и встревоженный.
      - Фу, черт, как неприятно! Оба выстрела прямо в сердце. Болтается на камнях, как дохлая селедка.
      Почесав, по своему обыкновению, в затылке, Сундстрем кратко резюмировал сложившуюся ситуацию:
      - Ленсман строго-настрого запретил стрелять лосей! Это разрешено только графу, графине и графским сынкам, что живут в замке. Ты, Симон Дундертак, - несчастнейший из людей! (Ленсман - в скандинавских странах чиновник полиции.)
      - Но ведь он чуть не проломил мне голову своими копытами!
      - Это никого не интересует. Все равно, придут граф с ленсманом и тебе крышка. А меня за то, что я дал тебе ружье, посадят в тюрьму на хлеб и на воду, и не видать мне, бедному, ни солнца, ни луны до тех самых пор, пока я не выплачу им весь штраф. А штраф знаешь какой? Я, может, таких денег за всю свою жизнь не имел.
      Сундстрем мог бы и не говорить о таких ужасах. Дундертак и без того был несчастен до отчаяния.
      Рассеянно пощипывая длинный ус, Сундстрем продолжал размышлять вслух:
      - Можно бы, конечно, его потопить. Дотащить до моря, привязать побольше камней - и дело с концом.
      Дундертак просиял. Давно уже солнце не светило так ярко и птицы не пели так замечательно, как в эту минуту.
      - Но, - продолжал Сундстрем, - на что же это будет похоже, если мы загубим столько вкусной еды? Ида с дочерью мяса в глаза не видят, то же самое Серебряный или, например, боцман Все-Наверх. Да я и сам-то не очень хорошо знаю, что такое кусок мяса зимой. А ведь при мне, как-никак, ружье.
      Вдруг на лице Сундстрема появилась довольная ухмылка.
      - Ты молчать умеешь?
      - Еще бы! - заверил Дундертак.
      - Тогда ты, может, и не будешь несчастнейшим из людей только оттого, что ухлопал этого лося. А я, пожалуй, не зачахну в сырой тюрьме.
      - А как же все вдруг устроится? - Дундертаку стало любопытно.
      - Ну, насчет этого можешь не волноваться! Сейчас мы, не теряя попусту времени, гоним в Трусу, продаем там салаку и покупаем дюжину пустых бочек и кило пятьдесят серой соли. Потом, когда совсем стемнеет, я заявлюсь сюда, и лось исчезнет в бочках, будто его никогда и не было. Граф с семейством, будем надеяться, не помрут с голоду. Ты не станешь несчастнейшим из людей. Я не сяду в тюрьму. Но одно условие: ты нем, как могила. Слышишь? Если учуешь у кого-нибудь зимой запах жаркого, и виду не подавай, что о чем-то знаешь! Ничего нет плохого в том, что лось будет использован по своему прямому назначению. Даже подумать не могу, что он пропадет где-то на дне моря! В конце концов, я действую только на благо отечества и обеспечиваю население едой. Иду с Утвассена, себя и еще кое-кого.
      Дундертак торжественно поднял руку:
      - Клянусь молчать до последнего своего вздоха!
      - Хорошо сказано, дружище! - одобрил Сундстрем. - Теперь смотри держись!
      У Дундертака точно гора с плеч свалилась. Большой Сундстрем взял дело в свои руки - значит, все будет хорошо. Ему хотелось только еще раз объяснить, что он, собственно, не так уж виноват.
      - Понимаете, я стрелял, чтобы спасти свою жизнь. Он ведь собирался ударить меня копытами по голове!
      - В порядке самозащиты или еще как - это меня не интересует! отрезал Сундстрем. - Но уж ружье я тебе дал в руки в последний раз! Целишь в тетерева на дереве, а попадаешь в лося на земле. Нет, видать, из тебя никогда не выйдет настоящего охотника. Сиди уж лучше в лодке здесь ты больших бед не натворишь!..
      Вот как получилось, что Дундертак стал самостоятельно возить на продажу рыбу в Трусу, Седертелье и Стокгольм - конечно, после того, как мало-мальски освоился с парусами и более или менее прилично изучил все важнейшие фарватеры.
      Впрочем, нельзя сказать, что Дундертак выходил в море совсем один. С ним всегда был Малыш Христофор. Они были неразлучными друзьями и никогда не расставались, за исключением тех случаев, когда Дундертак отправлялся в школу или работал в известняковом карьере, где немилосердно пекло солнце, - тут Христофор почитал за лучшее идти своей собственной дорогой.
      Зато в лодке им было очень хорошо вдвоем. У Христофора было свое излюбленное местечко: он всегда сидел на корме рядом с Дундертаком, засунув нос дружку под мышку. Так они могли сидеть часами, обдуваемые ночным ветерком, который нес лодку к ближайшей гавани.
      Помимо всего прочего, для Христофора эти поездки были удобным случаем заняться любимым видом спорта: походить на рыбку! Выдренок беззвучно соскальзывал через борт, мягко, словно капля масла, опускался в воду и одним резким ударом сильного хвоста уходил вглубь.
      Иногда он отсутствовал очень подолгу. А появившись, наконец, на поверхности, почти всегда держал в зубах какую-нибудь рыбешку. Одному ему свойственным движением головы он перекидывал ее через борт в лодку. Дундертаку оставалось только вспороть ей брюхо и почистить. Это была их собственная рыба - Дундертака и Христофора. Она не предназначалась для продажи. Голову и внутренности Дундертак приберегал для Малыша, а все остальное зажаривал себе, предварительно густо посолив. До чего же вкусна бывает жареная рыба в открытом море!
      Христофор был совершенно неутомим. Он снова и снова нырял и швырял Дундертаку одну рыбу за другой. Так закадычные друзья коротали время, пока не наступало утро. Но, когда они входили в большой фарватер и Седертелье или Стокгольм были уже не за горами, Дундертак свистал Малыша наверх. Это значило, что веселому охотничьему раздолью Христофора наступал конец. Приходилось вылезать из воды. Дундертак запирал его в рубке, и Малыш вынужден был проводить время в обидном одиночестве, облизывая мокрые усы. На какое-то время Малыш попадал под арест, и длился он ровно столько, сколько лодка стояла на причале у стокгольмской пристани.
      Ничего не попишешь. Сойти на берег и посмотреть столицу? Ни под каким видом! С Христофором могла произойти куча неприятностей. Благо, выбор большой. Он мог, например, заблудиться в городской сутолоке. Его мог переехать какой-нибудь сумасшедший автомобиль. А разве не могло ему взбрести на ум, никого не предупреждая, вцепиться в горло какой-нибудь выведенной на прогулку болонке - и только потому, что она слишком высоко задрала нос? В конечном счете пострадала бы торговля, чего Дундертак никак не мог допустить. Ведь это был чуть ли не единственный источник денежных доходов на их острове. Дундертак прекрасно сознавал лежавшую на нем ответственность. Он по опыту знал, что в цивилизованном мире Малыша лучше всего держать в ежовых рукавицах.
      В темной рубке Малыш свертывался в мягкий клубок, положив голову на толстый хвост. Он чувствовал себя одиноким и покинутым.
      В МОРЕ
      Как-то раз - дело было в самом начале сентября - Дундертак приплыл в Стокгольм продавать салаку и окуня. Торговля шла бойко, и, разделавшись с последней рыбиной, он тотчас же начал собираться в обратный путь.
      Было уже около семи часов вечера. На улицах Стокгольма зажглись длинные цепочки фонарей. Когда-то в Трусе Дундертак как зачарованный смотрел на чудесное зрелище, какое являет собой вспыхнувшая во мраке ночи светлая лента фонарей. С тех пор от этого чувства восторженного изумления почти ничего не осталось.
      Кроме того, на сей раз Дундертак очень торопился с отплытием. Первым делом он выскоблил и вычистил ящики из-под рыбы и уложил канатные снасти в аккуратные бухты. Затем взялся за фонари - протер стекла, снял нагар и залил керосин. Когда с фонарями было покончено, он укрепил их на прежнем месте, отвязал лодку и оттолкнулся. Тяжело и мерно загребая веслами, Дундертак вывел лодку на свободную воду. Здесь он сунул весла под банку и, отыскав спички, зажег фонари. Затем достал бутерброды и термос с кофе. Наконец-то он мог поесть - в первый раз за весь день! Не мудрено, что он был голоден, как волк. Лодку тихонько покачивало на волнах от проходившего мимо буксира.
      Ветер, дувший с севера, крепчал. Дундертак посмотрел на запад, где догорала вечерняя заря. Еще недавно горизонт пылал, словно огромный огненный парус. К ночи ветер, может быть, установится. Хорошо бы. Тогда он уже завтра к вечеру привезет домой вырученные за рыбу деньги. Их ждали, чтобы заплатить за аренду промысловых вод.
      Наевшись досыта бутербродов и допив кофе, Дундертак поднялся, вытащил из-под банки мачту вместе со свернутым парусом. Потом вставил мачту в основание, выбрал ванты и тщательно закрепил их. И, наконец, поднял передний парус и поставил шпринтов под большим углом. Устройство было, конечно, примитивным, но другого Дундертак пока не знал. Он научился ходить под парусами именно таким образом, и ходил, надо сказать, на довольно большие расстояния.
      Ветер тут же подхватил и понес лодку. Но, прежде чем взяться за румпель, Дундертак открыл дверь рубки. Христофор пулей выскочил оттуда и кинулся другу в объятия. Похоже было, что звереныш рехнулся. Он всхлипывал, фыркал, сморкался и, казалось, не знал, что еще сделать, чтобы с наибольшей убедительностью выразить свой восторг. На всякий случай он проделал все коленца, какие только мог изобрести. Когда же программа была исчерпана, Малыш улегся рядом с Дундертаком, доверчиво сунув нос ему под мышку.
      Тем временем Дундертак вытравил шкоты и распустил шпринтовый парус. Ветер дул чудесный - в самый раз для маленького рыбачьего парусника. Если он продержится всю ночь, обратная поездка будет одним удовольствием. Настроение у Дундертака было отличное.
      Он сунул Малышу сухарь. Выдренок сел на хвост и, неуклюже держа сухарь в передних лапах, стал грызть его, слизывая с усов крошки. Сухари, морковку и молоко Христофор любил больше всего на свете.
      На востоке взошла луна, большая и яркая.
      Справа глубоко в море вдавались отвесные уступы Екатерининских Скал. С наветренной стороны лежал остров Бэкхольм и мрачная, похожая на тюрьму, Галерная Верфь.
      Лодка вышла за пределы гавани. Мерцающие огни Стокгольма оставались все дальше за кормой, дрожа и расплываясь в темной струе кильватера.
      Путь лежал на остров. До чего же приятно возвращаться домой, зная, что с честью выполнил порученное тебе дело. Выручка за салаку была хорошая, и в кошельке у Дундертака лежала весьма приличная сумма. Эти деньги пойдут в счет арендной платы, которую каждый рыбак их острова, совершенно так же, как рыбаки всех других островов Сермландских шхер, должен выплачивать своему графу за право ловить рыбу в воде, которую господь бог сотворил для всех.
      Дундертак прекрасно понимал всю важность и ответственность возложенного на него дела. Он знал, что, если в такой-то день, от такого-то до такого-то часа, арендная плата внесена не будет, всю семью тут же выкинут на улицу, лодки конфискуют, сети запрут под замок, а мебель просто-напросто вышвырнут из дома. И граф будет прав, потому что так написано в законе.
      Что до Дундертака, так он считал, что это какой-то очень странный закон. Закон он представлял себе в виде огромного меча, который висит на стене в графском замке. Не принес вовремя денег - не жди от него пощады!..
      Дундертак еще больше вытравил шкоты и увеличил угол шпринтова. Ему не терпелось поскорее добраться домой и вручить отцу деньги. Графу и на этот раз не понадобится приходить к ним и, размахивая Мечом Закона, угрожать разнести весь дом в мелкие щепы.
      Вот о чем размышлял Дундертак, пока плыл домой на свой остров.
      Он старался плыть как можно быстрее - луна висела уже высоко над горизонтом и самодовольно ухмылялась оттуда большим глупым ртом.
      Христофор, стоя на дне лодки, положил голову Симону на колени и следил умным и преданным взглядом за каждым движением своего хозяина.
      Часы медленно сменяли друг друга. По шхерам пробиралась ночь.
      У Дундертака были хорошие глаза - он видел в темноте не хуже кошки. Впрочем, было совсем не так уж темно: из-за тяжелых лохматых туч нет-нет да и проглядывала луна. Дундертак распустил до конца шпринтовый парус. Подгоняемая попутным ветром, лодка весело бежала по волнам. Но постепенно луна совсем скрылась за тучами, а тучи опустились угрожающе низко и, косматые и тревожные, потянулись над самой водой, чуть ли не цепляясь за мачту.
      Несмотря на то что видимость сразу резко ухудшилась, Дундертак не стал сбавлять скорости. Кругом было темно, как у волка в пасти. Но Дундертак хорошо знал фарватер. Достаточно было ему взглянуть на еле угадываемые контуры покрытого лесом мыска, чтобы более или менее точно определить, где они находятся.
      Но тут запел свою песню ветер. За каких-нибудь пять минут он прибавил силы и с норда перепрыгнул на норд-ост.
      Дундертак сразу же убрал шкоты. Он ни за что не стал бы рисковать. Старенькая лодка была собственностью отца. Дундертак не имел никакого права пускать ее ко дну.
      Ветер запел громче.
      Так и есть! Дело пахло штормом. По морю заходили, затолкались куцые волны, то и дело выплескивавшие на лодку лоханку-другую воды.
      Говоря по правде, становилось довольно сыро.
      Шпринтовый парус Дундертак убрал целиком, а передний оставил, предварительно закрепив шкот. Передний парус был узкий, как простыня, но сейчас его было вполне достаточно, и лодка шла быстро. В темноте за кормой пенился белый след.
      Шторм изо всех сил взбивал море. Между упорами на дне лодки все слышнее плескалась вода. Дундертак стиснул зубы. Он уже давно не мог отделаться от тревожного чувства: вдруг он как-нибудь повредил обшивку! Ему пришло в голову, что разумнее всего, наверное, укрыться за каким-нибудь островом и сидеть там до тех пор, пока шторм не надорвет себе глотку. Правда, ему хотелось поскорее привезти домой деньги. Но, с другой стороны, не мог же он рисковать...
      Не успел он это подумать, как грянул гром и разразилась гроза.
      Хлынул ливень. Струи падали косо, почти горизонтально, и хлестали, словно кнутом. Небо беспрестанно раскалывалось слепяще-белыми, огнедышащими зигзагами. И на все голоса завывал шторм.
      Парус трещал по всем швам. В поисках безветренного места Дундертак завернул за ближайший мыс. Немного поодаль возвышались два поросших лесом холма. Повернутые "спиной" к шторму, они принимали на себя его удары, и внизу, у обрывистого берега, было тихо, как в гроте.
      На Дундертаке ничего не было, кроме рубашки и штанов, так что он, конечно, промок насквозь.
      Он достал весла и подгреб к берегу. Вычерпав из лодки всю воду, он внимательно осмотрел обшивку и паруса. Он выглядел очень смешно, ползая по дну лодки на карачках, словно скряга какой-нибудь, проверяющий, все ли в целости и сохранности. Но он очень хорошо знал, что значит купить новую лодку. Вот почему он хотел, чтобы старая продержалась как можно дольше.
      Покончив с осмотром, Дундертак похлопал себя по карману. Кошелек, с деньгами на месте - значит, все в порядке. И за лодку можно не беспокоиться - между этими двумя холмами она укрыта надежнее, чем в сейфе.
      Дундертак спрыгнул в воду и зашлепал к берегу. Его знобило, на душе было невесело. Хорошо бы погреться у огонька, да разве разыщешь дров в эдакой темнотище? Но тут он вспомнил про ящики из-под рыбы. Лучшего топлива для костра не придумаешь. Он вернулся к лодке, влез в нее и выкинул на берег с полдюжины ящиков. Спички он хранил в рубке. Они были совсем сухие.
      Дундертак подозвал Христофора. Выдренок подошел, осторожно посапывая. И тут Дундертак совершил очень некрасивый поступок по отношению к своему преданному и бескорыстному другу: он быстро выскользнул из рубки и захлопнул за собой дверь. Вот каким предательским способом Малыш был снова посажен под арест.
      Но Дундертак знал, что делает. Выдренок не выносил ничего, что горит или хотя бы излучает тепло. Если бы Дундертак развел на берегу костер, Малыш скорее всего пустился бы наутек. А в незнакомом месте с ним могло стрястись все, что угодно.
      Дундертак разбил ящики на мелкие щепки и, несмотря на ливший как из ведра дождь, все-таки сумел развести костер. Костер получился замечательный, и Дундертак с наслаждением отогрел над ним замерзшие руки. Потом он стянул с себя рубашку, пытаясь хоть немножко ее просушить.
      Стихия неистовствовала с прежней силой. Оглушительно грохотал гром, огненными змеями извивались молнии, и неудержимо бушевал ураган. Казалось, что прямо по булыжникам мчится паровоз, волоча за собой бесчисленные вагоны.
      За спиной у Дундертака с громким треском ломались в лесу деревья. В море ходили высокие волны - в темноте ночи далеко видны были их белые гребешки.
      Костер затухал, пришлось снова лезть в лодку за ящиками. Как обойтись без пылающего костра, когда кругом мрак, когда хлещет дождь и беснуется шторм? Нет, несмотря на все неудачи, Дундертак должен еще почитать себя счастливым, что отыскал такой тихий уголок для своей лодки.
      Перевалило за полночь. Близился рассвет. Неожиданно, как будто захлопнули крышку гигантской бочки, все стихло. Пророкотал и замер где-то за горизонтом гром, побледнели и угасли молнии, дождь перестал, тучи рассеялись - и снова засияла большая яркая луна.
      Дундертак с нетерпением ждал этого момента.
      Он быстро пошвырял все головешки в море, вскочил в лодку и поднял паруса. Из-за шторма он потерял очень много времени и торопился наверстать упущенное.
      Чтобы "поймать ветер", надо было выгрести на открытое место. За это время ветер с норд-оста перешел сначала снова на норд, а потом на норд-вест.
      Все складывалось отлично. Настолько удачно, что даже не верилось.
      Конечно, волнение на море еще не улеглось, но чудесный попутный ветерок вмиг домчит его до самого дома.
      Дундертак открыл дверь рубки. Христофор ртутным шариком выкатился ему под ноги. Может быть, это был немного неуклюжий ртутный шарик, но все-таки шарик.
      Часов около двух ночной мрак стал понемножку рассеиваться, рассыпаясь серым пеплом. Солнце готовилось возвестить о начале нового дня. Но на востоке все небо было затянуто тяжелыми, грозовыми тучами, не пропускавшими света. Было холодно и мрачно.
      Дундертак все время сидел у руля, продрог до костей и чувствовал себя прескверно. Он поджал под себя босые ноги, но они не согревались, потому что брюки были еще влажными после ночного дождя.
      По правде говоря, самым теплым местечком во всей лодке был Христофор. Этот источник тепла Дундертак решил использовать на все сто процентов. Он то брал Малыша на колени, то прижимал к себе, пряча лицо в теплой шкурке, то обертывал им шею вместо мехового воротника. Малыш сносил все это совершенно безропотно, проявляя поистине сверхъестественное терпение.
      Лодка, подгоняемая свежим попутным ветерком, резво прыгала по волнам. В сером свете занимавшегося утра все отчетливее проступали очертания скалистых островков и шхер. Несмотря на холод, Дундертака не покидало радостное чувство. Он похлопал себя по карману: деньги в целости и сохранности - значит, все отлично!
      Если ему в этот момент чего-нибудь и не хватало, так это чашечки горячего кофе. Но он прекрасно мог обойтись и без кофе - только бы выглянуло наконец солнышко!
      Христофор, лежа на дне лодки, служил ему пушистым ковром и грел босые ноги. Кроме того, чтобы как следует согреться, Дундертак время от времени отпускал румпель и колотил себя руками по плечам.
      Распустив парус, лодка шла прямым курсом на юг - ее точно несли на себе катившие к югу высокие волны.
      Вдруг внимание Дундертака привлекло какое-то странное явление. Из-за ближайших скалистых островков к небу взвилась, описав длинную дугу, голубая звезда. За ней вторая, потом третья...
      Что бы это могло быть?
      Не выпуская руля, Дундертак вскочил на ноги, но ничего не увидел, кроме голых скал и серой ухабистой равнины моря.
      В небо через равные промежутки времени продолжали взлетать голубые звезды.
      Они шипели, лопаясь в вышине и оставляя в сером утреннем воздухе черные хвосты дыма.
      Но Дундертак довольно скоро убедился, что это не фейерверк и не бенгальские огни, которые, забавы ради, так любят зажигать летом дачники. Ибо стоило ему обогнуть ближайший остров, как он увидел прямо по носу сидевшую на подводной скале шхуну.
      Это был двухмачтовый моторный галеас. Через правый борт свешивалась сломанная передняя мачта. Шхуна лежала, неестественно сильно накренившись под ударами волн. В носовой скуле зияла огромная пробоина. Крепления, державшие палубный груз, лопнули, обломки разлетелись в разные стороны и плыли теперь по волнам в сторону юга.
      Дундертак как стоял, так и сел.
      Но особенно рассиживаться было некогда. Дундертак прекрасно видел, что налетевшая на подводную скалу шхуна находится в критическом положении.
      На палубе суетились люди. Это они посылали в небо голубые звезды, сигнализируя о бедствии.
      Что же ему делать?
      Дундертак шел к шхуне с наветренной стороны. Но подойти вплотную не стоило и пытаться, слишком опасны были громоздившиеся вокруг шхуны волны.
      Люди на палубе что-то кричали, отчаянно сигнализируя, но Дундертак их не слушал, ему было не до этого. Уже потом выяснилось, что он все равно не понял бы ни слова. Шхуна шла в Голландию, и матросы были голландцами.
      В самый последний момент Дундертаку удалось увернуться от коварной подводной скалы, и ветер, словно чья-то гигантская рука, вынес лодку на подветренную сторону.
      На шхуне закричали еще громче. Они, наверное, решили, что маленький рыбацкий парусник так и уйдет, бросив их в беде.
      Но Дундертак быстро сообразил, что к чему, и пошел обратно длинными галсами, чтобы снова вывести лодку за скалу на наветренную сторону. При таких волнах это было мучительно трудно.
      Дундертак был бледен, как полотно, губы у него посинели. Он с ожесточением поскреб в голове. Думай, голубчик, думай! Настал и твой час выдумать что-нибудь дельное!
      В это время шхуну приподняло и швырнуло еще выше на скалу. В обшивке что-то застонало и треснуло. Сломалась вторая мачта. Отверстие пробоины зияло, как распахнутая настежь дверь.
      И тут Дундертака осенило.
      Малыш Христофор - вот кто может спасти положение!
      В рубке хранился уложенный щегольскими французскими бухтами тонкий бросательный трос, по-морскому - линь.
      Лодка медленно выбиралась на наветренную сторону. Когда она легла в очередной галс, Дундертак закрепил неподвижно румпель, бросился в рубку и, схватив линь, снова встал у руля. Один конец линя он прикрепил к борту.
      Теперь все зависело от Христофора.
      Дундертак рассчитывал, что выдренок сумеет доплыть до шхуны, держа в зубах другой конец линя.
      Весь вопрос в том, понимал ли умный звереныш всю сложность возникшей ситуации.
      Смышленые глазки Малыша, как всегда, настороженно поблескивали. Дундертак сунул ему в зубы конец линя и усадил около борта. Одной рукой он правил, а второй крепко держал Малыша за загривок, чтобы выдренок не прыгнул в море раньше времени.
      Затем Дундертак развернулся и пошел к шхуне.
      Когда столпившиеся у борта матросы снова увидели маленькую рыбачью лодку, они громко закричали, оглашая воздух восторженными "Ура!".
      Дундертак встал на кормовое сиденье. Румпель он придерживал ногой. В одной руке у него был выдренок, в другой - обрывок троса, которым он размахивал в воздухе, давая матросам знак быть наготове.
      Убедившись, что матросы поняли его сигналы, он снова уселся на свое место и покрепче взялся за румпель. Теперь надо было смотреть в оба.
      Христофора он все еще не выпускал.
      Внимание! Наступил решающий момент!
      Дундертак подошел совсем близко к месту катастрофы только-только, чтобы не столкнуться со шхуной. И когда дальше двигаться было уже нельзя, бросил Христофора в море. Затем, проскользнув чуть ли не под самой кормой галеаса, обогнул его и вышел на подветренную сторону. Здесь он моментально поставил лодку по ветру и убрал оба паруса.
      На шхуне все пришло в движение.
      Удалось ли Христофору взобраться на борт?
      Прозвучали громкие слова какой-то команды. Несколько матросов подняли над головами руки.
      Все в порядке?
      Дундертак не был уверен, правильно ли он понял матросов. Он осторожно потянул за свой конец линя. Все в порядке! Он увидел, как со шхуны травили канат. Он был привязан к линю. Дундертак тянул за свой конец, пока не втащил канат в лодку. Теперь весь вопрос был в том, чтобы как можно надежнее закрепить его. Но где?
      Втаскивая через борт канат, он лихорадочно соображал.
      В конце концов он захлестнул трос вокруг мачты и завязал его двойным морским узлом у самого основания. Пока существует лодка существует и основание мачты.
      В то время, как Дундертак возился с канатом, матросы тоже не сидели без дела. Они закрепили свой конец каната на барабане лебедки. И, как только Дундертак, раскинув руки вверх и в стороны, просигнализировал "Готово!" - матросы налегли на лебедку.
      Вскоре канат показался из воды, натянулся, дрогнул - и лодка медленно, метр за метром, стала подтягиваться к шхуне.
      Один из матросов, серьезно пострадавший в момент катастрофы, лежал на палубе без сознания. Самый сильный из матросов поднял его на спину и встал у борта, выжидая, пока подойдет лодка. Двое других вооружились баграми, чтобы удержать ее на месте.
      Малыш Христофор, о котором в суматохе никто не вспоминал с той самой минуты, как он появился на борту с концом линя в зубах, тоже следил за лодкой, высунув нос за борт. Он до того волновался, что весь дрожал. Наконец он не выдержал и, благо никто не держал его за загривок, прыгнул в воду и поплыл навстречу своему другу.
      Теперь лодка была уже так близко, что ее можно было зацепить баграми.
      Первым в нее спрыгнул тот матрос, что держал на спине пострадавшего товарища. За ним последовал еще один, с багром. Третий подскочил к борту и двумя сильными ударами топора перерубил канат.
      Оставшиеся на палубе что-то кричали, махая руками в сторону шведского берега.
      Дундертак торопился поднять паруса. Ему предстояло оставить рекорд скорости.
      Пострадавшего матроса осторожно уложили на дно лодки. Двое других наперебой старались что-то втолковать Дундертаку. Но Дундертак смотрел совершеннейшим дурачком. Из объяснений голландцев он не понял ни слова.
      Ну что ж, зато он умел ходить под парусами. Не прошло и сорока минут, как лодка причалила у лоцманской станции Ландсурта.
      В обычное время маленькая рыбачья лодка с грязными парусами не может рассчитывать на особое внимание со стороны лоцманов Ландсурта.
      Но на этот раз, выслушав рассказ Дундертака обо всем случившемся, видавшие виды моряки зашевелились. Пока заводили мотор большой лоцманской лодки, они уже успели влезть в свои робы и высокие морские сапоги.
      Вместе с ними отправился один из голландцев - показать, где застряла шхуна.
      Пострадавшего матроса вытащили из лодки и перенесли в дом.
      Дундертак вдруг побледнел, а в горле стало так сухо, будто туда натолкали газет. Механически он сунул руку в карман. Порядок! Кошелек с деньгами цел. Он поднялся, собираясь вычерпать из лодки воду и проверить, не порвались ли где паруса.
      Но тут в глазах у него почернело и земля под ногами заходила ходуном - он потерял сознание.
      Через некоторое время, оказав голландцу необходимую помощь, лоцманы вспомнили о мальчике с рыбацкой лодки и пошли пригласить его на чашечку кофе и заодно поподробнее расспросить обо всем случившемся. Его нашли в обмороке на дне лодки, а рядом сидел выдренок и лизал хозяина в лицо.
      Не теряя даром времени, лоцманы окатили парнишку ведром бодрящей морской водицы и отнесли в тот же дом, где лежал голландец. Там с него сняли мокрую одежду и растирали до тех пор, пока он не пришел в себя и не открыл глаза. Тогда его переодели во все сухое.
      Потом Дундертак рассказывал, как все произошло.
      Вскоре вернулись лоцманы, доставившие на берег остальной экипаж голландской шхуны. Матросы в один голос уверяли, что все рассказанное Дундертаком - святая правда...
      Вот как получилось, что маленький выдренок Христофор прославился на всю Швецию!
      А старый школьный учитель Дундертака, не раз запускавший пятерню в его чуб и не скупившийся на вполне заслуженные оплеухи, в первое же воскресное утро уселся за свой старый письменный стол и, пододвинув поближе большой лист бумаги, с глубокомысленным видом попробовал перо о ноготь большого пальца.
      Итак, его долгом было ходатайствовать о представлении упрямого и строптивого ученика Симона Дундертака к медали и денежной премии.
      И старый учитель вывел своим безукоризненным почерком:
      В правление Фонда Карнеги
      (Карнеги Эндрью (1835-1919) - американский миллионер, завещавший
      часть своего состояния на благотворительные цели.)
      К сожалению, выдрам медали не выдаются. Зато теперь Малыш Христофор за завтраком, обедом и ужином весело хрустел морковкой и по нескольку раз на дню прикладывался к своей мисочке, где для него всегда было налито свежее молоко. Истинный лакомка, Малыш пребывал на верху блаженства.
      ПОЛЬСКИЙ МАТРОС И ЧЕРЕПАХА
      Время близилось к вечеру.
      Дундертак пристроился в своей излюбленной позе на лежанке, рядом посапывал во сне Малыш Христофор. Вместе с сумерками в дом вошла фантазия. Сгущались по углам тени - и фантастические видения Дундертака оживали, приобретали формы и краски. Как всегда в эти предвечерние часы, в доме наступила тишина. Только слышно было, как за окном ветер шевелит голые ветки яблонь. Мама, сидевшая со своим шитьем у большого кухонного стола, придвинулась поближе к окну. По другую сторону стола сидел дедушка - древний, параличный старик с окладистой седой бородой. Как всегда, он вязал чулки. Длинные деревянные спицы, словно тонкие копья, мелькали в его распухших руках.
      Быстро темнело. Скоро зажгут лампу. Перегнувшись через стол, мама коснулась дедушкиной руки.
      - Дедушка, - сказала она, - пора ужинать. Кончайте-ка. Надо вам наконец отдохнуть!
      Старик что-то недовольно пробурчал себе в бороду и продолжал вязать.