Вороны, сидевшие на верхушках сосен, все беспокойнее вытягивали шеи, пытаясь определить, когда же наконец наступит их час.
      Таким образом, бедная гага со всех сторон была окружена врагами, от которых не приходилось ждать пощады. При первом удобном случае вся банда, противно галдя, накинулась бы на гнездо.
      Однако гагу запугать было не так просто. Сохраняя полнейшее самообладание, она продолжала храбро сидеть на яйцах. Стоило какой-нибудь из ворон подойти поближе, как гага вскакивала, стараясь достать клювом своего мучителя. На какое-то мгновение яйца оставались без защиты. Вторая ворона, не теряя золотого времени, подскакивала к гнезду и клевала гагу под хвост. Напав сзади, трусливый и коварный грабитель старался проткнуть острым клювом те яйца, что лежали поближе.
      Сидевшие на деревьях вороны еще ревностнее тянули шеи. Они понимали, что ждать осталось недолго. Скоро эта неповоротливая морская птица выбьется из сил, ее оттеснят - и тогда начнется битва за добычу.
      Но тут в дело вмешался Дундертак.
      Не успел он вылезти из ивового куста, как его заметили те две вороны, что вели атаку с земли. Совесть у них была нечиста, поэтому они хоть и без особой охоты, но все же поднялись в воздух и, неловко махая крыльями, отлетели к ближайшему дереву. Усевшись на ветки, они широко разинули клювы и устроили оглушительный концерт. Остальные вороны не замедлили дать волю своему негодованию и так загалдели, что хоть уши затыкай.
      Дундертак просидел у гнезда до самого вечера, охраняя гагу и ее яйца. Вороны одна за другой покидали свой наблюдательный пост и, недовольные, летели искать другие, более спокойные места для охоты. Когда спустились сумерки, Дундертак отправился домой. На следующий день он поднялся чуть свет, но вороны опередили его. Он их опять прогнал. И так стало повторяться изо дня в день.
      Как только у Дундертака выдавался свободный часок, он бежал к гнезду, чтобы убедиться, все ли в порядке. В конце концов он так подружился с гагой, что она даже позволяла ему гладить себя по спине. Он делал это очень осторожно и не слишком часто. И был страшно доволен. Ему казалось, что он достиг почти того же, что старик Серебряный, на свист которого слетались все маленькие птички.
      Однажды, лежа, как обычно, за большим валуном в нескольких десятках метров от гнезда гаги, Дундертак наблюдал за большой стаей птиц, плававших у противоположного берега узкого залива. Это были так называемые Поганки Большие. У этих птиц длинная шея, а на голове маленький хохолок из перьев. Поганки ловили на мелководье рыбу.
      Они с головой ушли в это занятие и беспрестанно ныряли, показывая над водой тупые, короткие хвостики. Их длинные шеи торчали словно палки. Маленькие головки без устали вертелись во все стороны. Черные глаза были настороже. И все-таки Поганки прозевали тот момент, когда из густого ельника на берегу осторожно высунулся длинный лисий нос.
      В ту самую минуту, как Дундертак увидел лису, лиса увидела птиц.
      Дундертак наполовину высунулся из-за валуна, чтобы удобнее было наблюдать. Лиса приникла всем телом к земле и замерла.
      Дундертак смотрел на нее как зачарованный. Глаза у него были хоть и на редкость маленькие, но зато зоркие. Ему было все хорошо видно.
      Хитрая лисица беззвучно поползла вниз по береговому откосу, искусно скрывая меж валунов и кочек свою рыжую шубку. Пышный хвост она подобрала, зажав его между ног. Ее почти совсем не было видно. Только иногда на какую-то долю секунды из-за ветки или из травы высовывался хищный нос и осторожно тянул воздух.
      Поганки не подозревали об опасности. Они были всецело заняты своими промысловыми делами. Над водой пооче
      (Сожалею, но в оригинале нет двух страниц 63, 64.) на береговом откосе раскоряченную, полузасохшую сосенку. Если взобраться на камень рядом, как раз достанешь до верхушки... Так, годится. План был составлен в мгновение ока: когда имеешь дело с существами вроде куниц, изволь поживее шевелить мозгами! Дундертак сбросил с себя одежду и напялил ее на кривую сосенку. Так... и вот так - получилось замечательное чучело.
      Чучело привлечет внимание куницы, и она будет сидеть на месте, как пришитая.
      И Дундертак, как был, нагишом, понесся сломя голову, перепрыгивая через камни и кочки, разыскивать Большого Сундстрема.
      Он застал его на лодочной пристани, где Сундстрем готовил к отплытию небольшой рыбачий парусник. Запыхавшийся Дундертак попробовал выпалить все единым залпом. Получилось, конечно, неважно. Но Сундстрем понял вполне достаточно для того, чтобы сообразить, что стряслось действительно нечто из ряда вон выходящее. Ружья под рукой не было. Зато он прихватил с собой обломок доски. Ну вот, все в порядке, гвозди и молоток в карманах...
      Зачем они им? Дундертак ничего не понимал. Впрочем, ему было не до скучных размышлений. Его в данный момент занимала одна-единственная мысль: удалось ли провести куницу? Сидит ли она в дупле? Заинтересовало ли ее сделанное наспех чучело?
      Сундстрем и Дундертак бежали изо всех сил.
      Слава богу, куница в дупле!
      Сундстрем в восторге хлопнул себя по колену:
      - Ох и молодчина! Ты просто загипнотизировал проклятую обжору! А ну, давай мигом залезай в штаны, а то еще простудишься. И приготовься к цирковому представлению!
      Дундертак мигом напялил на себя штаны и рубаху.
      - Ну, малыш, представление начинается! Давай скорее прыгай, пой, кривляйся - словом, выделывай все, что умеешь. Только держись все время вот здесь, напротив дупла. Теперь понял? Она раскроет рот на твои фокусы, а про меня и забудет.
      Дундертак и рад стараться: он крутил сальто, стоял на голове, прыгал вороной - в общем, изобразил все, на что был способен.
      Тем временем Сундстрем обошел на цыпочках березу и стал взбираться наверх к дуплу.
      Любопытная куница с живейшим интересом наблюдала за всеми фортелями, какие так старательно выкидывал Дундертак.
      Тут-то Сундстрем ее и прихлопнул. Доска плотно закрыла вход в дупло.
      - Быстрей сюда! - закричал Сундстрем. - Помоги мне приколотить доску!
      Дундертак кошкой вскарабкался на березу.
      Прибив как следует доску, оба спустились обратно на землю.
      - Ай да мы, ай да молодцы! - похвалил Сундстрем. - Теперь мы спилим березу - и куница у нас в руках. Хочешь - продавай ее в Стокгольм, в зоопарк.
      - Неужто ее кто-нибудь купит? - удивился Дундертак. - Да их убивать надо, и все тут!
      - Еще как купят!
      - Да это же разбойник, живодер!
      - Ну и что ж. Всяк, брат, по-своему с ума сходит. Они там, в Стокгольме, подбирают всякую чепуховину. От такой гадости нам бы только избавиться, а они за нее еще большие деньги платят.
      - А вороны? - Глаза Дундертака заблестели. - Ворон в Стокгольме тоже берут?
      Большой Сундстрем задумчиво почесал в затылке:
      - Не-ет, ворон-то, пожалуй, не берут. Живых - нет. Ты думаешь, они уж там совсем спятили? Хотя, конечно, иногда похоже на то.
      Тут-то Дундертак и рассказал Сундстрему случай с воронами и гагой.
      - Теперь уж и птенчики вылупились. Девять штук. Я их тоже охраняю. Воронам и перышка не досталось.
      Сундстрем опять хлопнул себя по колену и расхохотался во все горло:
      - Ну и умница! Ну и золото-парень! Перехитрил ворон, а? Наставил им носы подлиннее, чем сама мать-природа!
      - Ага, - улыбнулся Дундертак. - Я думаю, они теперь у них длиннющие!
      - Ну и правильно сделал, дружище! - сказал Сундстрем уже серьезно. - В наших шхерах гага самая красивая птица.
      С этими словами Сундстрем нагнулся, поднял уже спиленную березу и взвалил ее на плечо.
      В темнице ехала маленькая пленница, прилетевшая с той стороны залива, повиснув на шее глухаря.
      Шествие замыкал Дундертак. В одной руке он нес пилу и топор, в другой - большую мертвую птицу.
      В ШКОЛЕ И НА ОХОТЕ
      Но не думайте, что мальчики в шхерах целыми днями только и делают, что скачут по лесам и полям да изучают жизнь птиц и четвероногих. Они ведь должны еще ходить в школу, чтобы хоть немножко научиться хорошим манерам и дисциплине. Что же касается Дундертака, то у него было много и других дел. Зимой он вместе с рыбаками тянул из-подо льда невод, а летом работал у известковообжигательных печей. Когда же кончалось лето и начиналась осень, он ходил под парусами в Трусе, Седертелье и Стокгольм.
      Дундертак жил на самом краю острова, так что от его дома до школы было больше девяти километров. В школу он ходил через день, но все равно это было трудно. Бушевала ли метель, хлестал ли проливной дождь, Дундертак должен был отшагать свои девять километров.
      С восьми утра и до самого вечера он сидел за партой и терпеливо, с молчаливой настойчивостью старался постичь хоть что-нибудь из того, что писалось на классной доске и говорилось с учительской кафедры. Это было совсем не так просто, как вы думаете. Дело в том, что Дундертак всегда размышлял долго и основательно и не питал никакой склонности к скороспелым мыслям и бойким ответам.
      Их учитель был старый сердитый человек. Каждые пятнадцать минут он вытаскивал из кармана деревянную табакерку и закладывал в нос две добрые понюшки табаку. Каждые пять минут он основательно прочищал нос, используя для этой цели большой пестрый платок. Время от времени он чихал. Это было похоже на землетрясение.
      - Будьте здоровы! - говорил он, отдышавшись. И, вытирая пестрым платком огромный, грушевидный нос, удовлетворенно добавлял: Благодарение создателю!
      У учителя были серые усы и серые волосы. Из ушей торчали пучки того же цвета. В общем, учительская голова очень смахивала на поросший седым мхом обломок гранита. Когда-то старик муштровал рекрутов, он и до сих пор умел так орать, что дети за партами цепенели от ужаса. На кафедре перед учителем всегда лежал гибкий ивовый прут. И была одна вещь, которую отстающие ученики усваивали гораздо лучше, чем все остальное: старик дрался чертовски ловко и чертовски больно.
      Больше всего доставалось, пожалуй, Дундертаку. Видно, книги были не про него писаны. Стоило учителю окинуть свирепым взглядом класс, как все королевские династии и катехизис без остатка улетучивались из его головы.
      Высморкавшись в свой огромный пестрый платок, старикан трубил:
      - Ну, Дундертак! Расскажи нам, что ты знаешь о восстании Энгельбректа против чужеземного ига.
      Дундертак не знал абсолютно ничего. Все мысли сразу разбегались. В голове была пустота. Встав из-за парты, он устремлял взор в пространство - так смотрит обреченный, который до последней минуты надеется на чудо.
      - Подойди-ка сюда, дружочек! - говорил тогда учитель так ласково, как только мог.
      Дундертак шел, и у него подгибались, колени. Как только он оказывался возле кафедры, учитель быстрым движением запускал пальцы в его волосы. Гарантировав себя таким образом на случай попытки к бегству, он предлагал:
      - Ты, конечно, не прочь отведать немножко березовой каши?
      И учительская розга начинала отплясывать польку на спине Дундертака. Все то время, пока длилась эта процедура, ни учитель, ни ученик не произносили ни звука. Для обоих она давно уже превратилась в привычное занятие.
      Учитель, проведший чуть ли не полжизни в казармах, предпочитал сечь, а не задавать вопросы; а туго соображавший ученик согласен был переносить порку, лишь бы его избавили от необходимости отвечать на вопросы.
      Итак, они были квиты - старый учитель и глупый ученик. Это повторялось через день.
      А в те дни, когда не надо было идти в школу, Дундертак вместе с другими мужчинами поселка отправлялся в замерзший залив ловить подо льдом салаку.
      В тот год зима стояла суровая, морозы прямо-таки лютые. Северный ветер носился, кружа, над ледяными просторами и хлестал в лицо стальным кнутом. Холод и снег царили в мире.
      Рано утром на рассвете рыбаки пришли к берегу залива ставить невод. Мерзли сидевшие на верхушках деревьев вороны. Мерзли на льду люди.
      Дундертак застегнул на все пуговицы толстую зимнюю куртку и не спеша натянул рукавицы из лисьего меха.
      Перед рыбаками простирался длинный белый прямоугольник замерзшего залива. Сундстрем и лоцман Сэв отмерили площадку для невода - двести шагов в длину, сто в ширину.
      - Тут у нас рыбка, как в мешке, - заявил, потирая руки, Все-Наверх.
      Все-Наверх служил в молодости боцманом королевского флота, и, хотя годы сделали его немощным старикашкой, он все еще любил покомандовать. Итак, бывший боцман его величества поднатужился и отдал приказ:
      - Начинай, ребята!
      Все разбрелись по площадке, чтобы при помощи топоров и ломов проделать во льду лунки.
      - Первоклассная площадочка! - заметил лоцман Сэв.
      - Будь спокоен, - отозвался кто-то. - Может, подцепим самого короля.
      - Смотри, сглазишь!
      Вообще-то они не были суеверны. Но на всякий случай сплюнули трижды через левое плечо. Боцман Все-Наверх бросил на землю свой нож так, что тот лег поперек обуха топора. Это была старая верная примета: хочешь удачи в рыбной ловле - надо, чтобы сталь легла крестом.
      - А кто это "король"? - спросил Дундертак.
      - Король салак. Он раза в три больше любой обыкновенной салаки. У него дважды раздвоенный хвост, а голова ярко-красного цвета. Похоже на королевскую корону. Король салак идет во главе самой большой стаи во всем Балтийском море.
      Не успел лоцман Сэв выговорить эти слова, как все снова дружно сплюнули три раза через левое плечо. От этих сплевываний на усах и бородах уже начала образовываться ледяная корочка.
      Через проделанную далеко от берега прорубь предстояло спустить в море невод и растянуть его по лункам так, чтобы крылья невода разошлись по меньшей мере на пятьдесят метров по обе стороны проруби тогда невод будет устойчиво стоять подо льдом, тихонько покачиваясь на двадцатитрехсаженной глубине. Затем при помощи лебедки невод помаленьку подтягивали через лунки к берегу. Стометровые крылья снова сводились вместе, образуя своего рода мешок, и через вторую, пробитую у берега прорубь, невод вытаскивали из воды.
      Чтобы протянуть подо льдом такую штуковину, да еще на такое большое расстояние, требуется попотеть как следует часа четыре. И никогда точно неизвестно, какие будут результаты. Иногда в неводе оказывалось столько рыбы, что вода в проруби кипела ключом. Но, пожалуй, чаще случалось, что в ячейках невода поблескивала лишь темная холодная вода.
      На удачу мог рассчитывать только человек с большим опытом за плечами, как свои пять пальцев знавший все подледные течения и все направления ветра за последние сутки. В общем, прежде чем начать выметывать невод, надо было не раз и не два подумать. Но, если уж говорить откровенно, сколько ни рассчитывай да ни прикидывай, подледный лов не что иное, как лотерея, с той только разницей, что труда в него вкладываешь дай боже!
      На опушенных инеем березах мерзли, сжавшись в черные комочки, вороны. Жадно вытягивая шеи, они заглядывали вниз, на работающих людей. Время от времени рыбаки останавливались, чтобы подтянуть подборы, утирали потные лица и грозили воронам кулаками:
      - Разбойничье отродье!
      - Жулье!
      - Прохвосты!..
      Вороны разевали черные глотки и на все ругательства отвечали голодным и промерзшим: "Карр! Карр! Карр!.."
      Они терпеливо дожидались ухода людей, надеясь, что тогда им кое-что достанется.
      - Постреляем? - предложил Дундертак.
      Как всегда, у Большого Сундстрема было с собой ружье. Без ружья он и шагу никуда не делал. Бывалый охотник, лесной человек, он хорошо знал, что на всякий случай надо всегда быть наготове - сотни раз случалось, что он неожиданно наталкивался на лисицу, выдру или еще какую дичь.
      - Ну нет, - ответил он, - я стрелять не буду. Что говорить, вороны - порядочные гадины, но чтоб я только из-за этого расходовал порох на всякую мелочь! Дробь слишком уж дорогая, а премия за ворон слишком маленькая.
      - Премия?
      - Ну да. За каждую пару вороньих лапок лесничество в Нючепинге выплачивает премию.
      - А сколько?
      - Шестнадцать эре за пару. Притащишь пару - значит, отправил одну ворону в лучший мир.
      - А сколько можно приносить зараз?
      - Да сколько угодно! Чем больше, тем лучше. В лесничестве-то хорошо знают, сколько от ворон вреда - и лесу и полям. По ним, так пусть этих самых ворон изничтожат хоть всех до единой. И правда, в природе ведь пользы от них никакой. Некоторые говорят, что и вороны, мол, себя оправдывают - ловят полевок и крыс. Вранье! Так крыса и далась неуклюжей вороне! Нет, брат, больно уж эти твари пугливы и хитры. Вороны только и умеют, что подбирать чужие объедки, таскать яйца и цыплят. А полевок и крыс ловят по ночам совы и филины. Вот кого вороны и впрямь заклевывают насмерть, так это полезных маленьких пичуг, которые поедают гусениц и вообще очищают сады от всякой гадости. Этих-то тружеников они уничтожают... Нет, ворона - это самый настоящий бандит, разбойник с большой дороги! Какой тут может быть разговор!
      - А сколько стоит дробь? - спросил Дундертак.
      - Двадцать девять эре на один заряд.
      Усердно протаскивая свою часть невода от одной лунки к другой, Дундертак взвешивал все "за" и "против". Наконец он собрался с духом:
      - Если дробь стоит двадцать девять эре, мне бы хотелось купить на один выстрел. Интересно, сколько я сумею подстрелить...
      Большой Сундстрем распрямился, отер с лица пот.
      - Ты что, и вправду хочешь поиграть в этой лотерее? Здесь ты за четыре часа работы получаешь шестьдесят эре. Их хватит как раз на два выстрела. Значит, что же? Хлоп - и нет двух часов труда! Не стоит игра свеч!
      - Но мне все-таки очень хочется. Хоть один выстрел! - сказал упрямо Дундертак и покосился наверх, на ворон.
      У Сундстрема не хватило духу отказать.
      - Ладно уж. Другому бы ни за что не дал, а тебе дарю выстрел бесплатно. Ты ведь знаешь, как с ружьем обращаться. Но все-таки скажу тебе, как мне в твоем возрасте отец мой говорил: "Храни, боже, охотника, а вороны и сами не пропадут".
      Тогда Дундертак поделился с Сундстремом своим планом, который он разработал для того, чтобы одним выстрелом добиться возможно лучших результатов.
      - Ловко, брат, придумано! - похвалил Сундстрем. - Выстрел твой! И денежки тоже - если, конечно, удастся подстрелить сразу несколько штук.
      Между тем дело подвигалось к концу - невод подводили все ближе к проруби. И, когда свели крылья, увидели, что прорубь бурлит рыбой. Сплошная каша из салаки, щук, судаков.
      - Самое меньшее - пятьдесят кило отличной рыбы! - прикинул лоцман Сэв, удовлетворенно погладив непослушными пальцами обледеневшую бороду.
      Все-Наверх, наклонившись, вычерпывал рыбу в большие деревянные ящики. Шея у боцмана была морщинистая, в мелкую клеточку, - такая кожа бывает у старых ящериц.
      Дундертак вопросительно посмотрел на Большого Сундстрема. Тот понял его с одного взгляда.
      - А не пора ли нам перекусить да хлебнуть горячего кофейку?
      Все согласились, что предложение весьма дельное.
      Погрузив ящики с рыбой на сани, рыбаки потащили их к берегу.
      На льду осталась небольшая кучка рыбешек - подкаменщики и красноперки. Эта рыба ни во что не ценилась, поэтому ее даже не потрудились подобрать.
      Вороны беспокойно закаркали. Они чуяли близкое пиршество. Там, где побывали люди, всегда найдется чем поживиться. А у рыбаков шхер был еще обычай - никогда ничего не выбрасывать обратно в море. Ни в коем случае нельзя показывать, что пренебрегаешь хоть каким-нибудь из его даров. Это значило бы оскорбить море и навсегда рассориться с удачей.
      Дундертак вытащил из кармана штанов длинную веревку и стал нанизывать на нее валявшихся на льду подкаменщиков, красноперок и плотвичек - примерно на расстоянии метра одну от другой. Покончив с этим, он направился вслед за остальными к берегу, растягивая на ходу веревку так, чтобы она легла посередине следа, оставленного санными полозьями. Веревка была метров тридцати длиной.
      Большой Сундстрем приладил тем временем свое ружье к саням, которые стояли последними. Опустившись на одно колено, он проверил правильность прицела. Так. Кажется, все хорошо.
      Сундстрем прикрепил к спусковым крючкам веревку, взвел их и насыпал в оба дула по мерке дроби. Веревку он передал подошедшему Дундертаку:
      - Изобретение-то твое. Сам, значит, и действуй.
      Затем оба зашагали к прибрежным валунам, где уже расположилась вся компания, поедая бутерброды и запивая их горячим кофе из термосов. Дундертак был очень осторожен с веревкой - ведь другой конец ее был привязан к спускам двустволки. Когда он шел, то все время следил, чтобы она совсем свободно скользила в кулаке.
      Увидев, что на льду никого не осталось, вороны всполошились. Вот одна тяжело снялась с ветки и несколько раз пролетела туда и обратно над покинутой ледяной площадкой.
      Это был высланный вперед разведчик.
      Установив, что все спокойно и опасность ниоткуда не грозит, разведчик с хриплым карканьем опустился на лед и заторопился большими прыжками к разбросанным на льду рыбешкам. Черный клюв торчал впереди, как копье. Глаза алчно поблескивали.
      Вороны больше не колебались, и большая черная стая с шумом опустилась на лед.
      Обычно ворона, быстро ухватив добычу, улетает подальше от остальных и пирует в одиночку.
      Не тут-то было! Как только какая-нибудь ворона, схватив рыбешку, собиралась отлететь в сторону, рыбу будто кто-то вырывал из клюва.
      Стараясь удержать добычу, вороны попробовали клевать сильнее, но рыба все равно вырывалась из клюва.
      Раз за разом повторялось одно и то же. Конечно, ни одной из них не под силу было уволочь за собой всю связку.
      Вороны яростно клевали, рвали, раздирали рыбу. Обычно столь осторожные, они забыли от голода всякую осторожность.
      Они каркали и кричали. Кончилось тем, что они переругались между собой и, шипя и размахивая крыльями, пошли друг на друга. Забыв о бдительности, о том, что на свете существует человек, вороны вступили в драку.
      На место происшествия слетались другие вороны с острова и недолго думая ввязывались в общую свалку.
      В конце концов на льду копошился один огромный, черный, пронзительно кричащий клубок.
      Внезапно воздух разорвали два трескучих залпа - сначала выстрелило правое дуло, потом левое. По вороньему клубку хлестнул ураган дроби. Последствия его были опустошительны. Вороны покатились кто куда. Большинство, перекувырнувшись, так и остались лежать лапками кверху. Другие беспомощно закружили на месте, кашляя кровью. Те же, кто случайно уцелел, поднялись вверх, спеша улететь подальше от опасного места.
      Подстреленных птиц, которые не в состоянии были подняться в воздух, тут же прикончили, свернув им шеи.
      Сундстрем пересчитал безжизненные тушки:
      - Двадцать три вороны одним выстрелом! Всем рекордам рекорд!
      - Мне сразу заплатят за всех? - поинтересовался Дундертак.
      - Еще бы! У лесничества денег столько, что нам с тобой считать не пересчитать.
      - Двадцать три вороны по шестнадцать эре минус два заряда дроби это получится... три кроны и десять эре.
      - Дробь, считай, бесплатно, - возразил Сундстрем. - Выходит, ты заработал три кроны шестьдесят восемь эре.
      Дундертак потрогал ногой мертвых птиц. Перед глазами у него, как живые, встали те две вороны, которых он накрыл в лесу, когда они зажали с двух сторон бедную беззащитную гагу, стараясь согнать ее с гнезда.
      - Разбойничье отродье! - процедил он сквозь зубы. - Жулье. Гадины противные!
      Но боцман Все-Наверх раздраженно скреб свою буйную щетину.
      - Ну вот, распугали своей пальбой всю хорошую рыбу! - проворчал он.
      Большой Сундстрем вовсе не собирался молча сносить хныканье боцмана, который только и знал, что распоряжаться да отдавать приказы.
      - Помолчи-ка! - сказал он. - Лучше о себе подумай! Вот возьмет ворона и запутается в твоей щетине. А будешь сильно рот раскрывать и орать, так она снесет свое грязное яйцо прямо тебе в глотку!
      Дундертак подобрал ворон и аккуратно сложил их в кучку.
      Пора было во второй раз ставить невод.
      И лоцман Сэв пропел во всю силу своих легких:
      - Е-е-ще ра-а-зик по-о-шел!..
      - Хорошо, если хоть плотвичку поймаем, - пробурчал Все-Наверх. Старикан искренне переживал, что вся стоящая рыба удрала из этого места.
      Снова растянули подо льдом крылья невода. До ужина еще придется как следует попотеть.
      Было очень холодно. Низкое, зимнее небо тяжело давило на землю.
      А завтра Дундертак снова будет сидеть за партой. И снова учитель будет лупить его ивовым прутом. Что ж, самое обычное дело. В школе Дундертак терял всякую способность быстро соображать и бойко отвечать на разные сложные вопросы.
      Летом, когда занятий в школе не было, Дундертак работал на известковом заводе.
      В этом не было ничего сложного. Ни думать, ни размышлять не требовалось. Требовалось лишь поднатужиться и везти доверху груженную тачку по деревянным настилам от карьера до обжигательных печей. Острый, как лезвие ножа, известняк оставлял на руках и ногах глубокие порезы, так что тем, кто прокладывал путь в самую глубь белого горного массива, нежная кожа была абсолютно ни к чему. Летнее солнце лило расплавленный жар в огромный "известняковый котел". Пот тек ручьем, ломило спину.
      Но Дундертак радовался, потому что до школы оставалось еще целых два месяца. Куда приятнее было слышать гулкое эхо динамитных взрывов, чем эхо ужасных вопросов, задававшихся с учительской кафедры.
      Конец лета и ранняя осень приносили с собой новые впечатления. В августе, сентябре и первой половине октября Дундертак ходил на рыбачьей лодке в Трусу, Седертелье и Стокгольм. В его обязанности входило продавать ту рыбу, что наловили на острове за неделю. Первое время он часто ездил вместе с лоцманом Сэвом или же с Большим Сундстремом.
      Большой Сундстрем и в лодке не расставался со своим ружьем. Без ружья он чувствовал бы себя как без рук - жалким и потерянным. Но стрелял Сундстрем только в том случае, если был уверен, что попадет, и только для того, чтобы дома было к обеду жаркое. Нередко, подстрелив какую-нибудь морскую птицу, Сундстрем нарочно медлил вытаскивать ее из воды.
      - Погляди-ка! - говорил он Дундертаку, указывая на легонько покачивавшуюся на воде птицу с затонувшей головой. - Учись, дружище, пользоваться своими глазами, учись видеть! Видишь эти капельки воды на спине? А какие чистые краски на перьях - смотри, вон на глазках, видишь? Такое все нетронутое, красивое. Не верится, что она уже мертвая, правда? А теперь я ее беру - и капельки скатываются, а перья вон какие сразу некрасивые и взъерошенные. Краски потускнели стали какие-то грязные. Возьми ее в руку - она неуклюжая, тяжелая, одним словом - мертвая. Только когда до нее дотронешься, она становится по-настоящему мертвой. А мертвое всегда отвратительно.
      Дундертак слушал в пол-уха. Он смотрел голодными глазами на ружье. Ему смертельно хотелось подержать его в руках, хоть раз выстрелить по-настоящему. Тот случай с воронами в счет не шел. Он ружья даже в руки не брал, оно уже было заряжено. И потом ему ужасно хотелось подстрелить такую птицу, которую можно положить в кастрюлю и сварить из нее настоящую вкусную еду.
      Эти мысли давно уже одолевали Дундертака. И вот одним погожим ранним утром, когда они, как обычно, шли под парусами в Трусе, Сундстрем неожиданно причалил у лесистого островка около самого Сермландского побережья, передал Дундертаку свое ружье и сказал:
      - Ну что ж, попытай свое счастье, пока я буду ставить перемет. Вон за той грядой валунов стоит высокая сосна. Я давно заприметил там одного тетерева. Подкрадись к нему и попробуй снять, если сумеешь.
      Такие вещи Дундертаку не надо было повторять дважды. Проворнее ласки переметнулся он через борт и зашлепал к берегу, держа ружье синевато-поблескивающим дулом вниз.
      Дундертак хорошо знал и гряду валунов, о которой говорил Сундстрем, и большую засохшую сосну, что росла там. Он с бесконечными предосторожностями стал пробираться к этому месту, бесшумно погружая босые ноги в шершавый кукушкин лен. Легкой тенью скользил он между стволами сосен. Цель была все ближе. Вот и валуны. Из-за моря медленно выплыло красное, теплое солнце. Солнечный луч упал на сосну - перед Дундертаком сидел огромный тетерев. Да, конечно, это та самая сосна, о которой говорил Сундстрем. Дундертак услышал гулкие удары своего сердца. Он стиснул зубы. Медленно-медленно поднял ружье, выбирая верный прицел. Наконец-то пришел час его первого настоящего выстрела! Дундертак до того волновался, что совсем не думал о том, куда ставит ноги, не видел перед собой ничего, кроме тетерева. И тотчас же был наказан за свою неосторожность. Камень, на который он встал, лежал очень неустойчиво. Вдруг он слегка покачнулся - и Дундертак ткнулся носом в землю.
      Он мигом вскочил. И тут из-за валунов поднялся какой-то огромный зверь. Дундертак стоял лицом к лицу с самым настоящим живым лосем. Потревоженный лось сердито тряс царственной головой и фыркал, как разъяренный бык. Судя по всему, он готовился к прыжку, явно намереваясь истолочь врага копытами в порошок. Потрясенный, застигнутый врасплох, до смерти перепуганный, Дундертак, как держал в этот миг ружье у бедра, так и нажал на спуски - раздались один за другим два выстрела.
      Пули настигли лося уже в воздухе, и он так и повис, распластанный, на валунах. Длинные передние ноги неловко задергались в воздухе, нащупывая опору, покрытая мохнатой шерстью шея вытянулась, и голова с ветвистой короной бессильно свесилась набок.
      Тетерева к тому времени и след простыл.
      Но Дундертак даже не взглянул в ту сторону. Отбросив ружье, он пулей понесся к берегу. Сундстрем возился в лодке с переметом.
      - Ну как, дружище? Много ли перышек осталось от твоего тетерева? - подразнил он, не отрываясь от работы.
      Дундертак никак не мог отдышаться и только кивнул в ответ. Его короткие жесткие волосенки растрепались и стояли дыбом, как только что обрезанный бикфордов шнур. Лицо было белее свежевыстиранного носового платка.