-- Для русских это был вопрос принципа, -- продолжал Джефф. -- К тому времени они выводили войска из Афганистана.
      Отклонить просьбу о помощи со стороны повстанцев значило для Советов навсегда подорвать свой престиж в глазах стран третьего мира. Это было равносильно самоубийству. Но вводить туда свои войска они тоже уже не могли.
      На этот раз они не стали этого делать. Могу утверждать это с почти полной уверенностью -- ни один советский эмиссар не присутствовал в интересующей вас стране во время вооруженного конфликта.
      Русские поступили умнее и проще. Большая часть бронетехники и самолетов были переброшены туда прямо из Афганистана. Мы не смогли ни предотвратить этого, ни предать огласке. В тот момент Панама занимала все наши силы.
      Я знал, что в свое время Джеффри Теннисон резко выступал против ввода американских вооруженных сил в район Панамского канала. Но я никогда не стремился узнать, почему именно.
      -- У повстанцев была груда советского железа, причем самых последних моделей. А у нас -- несколько необстрелянных батальонов и никакой необходимости вести эту войну. Поэтому мы предпочти ее проиграть. Пару месяцев назад эти бодряки открыли в Вашингтоне свое посольство, и теперь их дипломаты раскланиваются с теми самыми сенаторами, что выступили с проектом ввода к ним войск.
      -- Насколько я понимаю, теперь положение несколько изменилось, -произнесла Франсуаз.
      Теннисон согласно хмыкнул. Он положил левую руку себе на грудь, и подпер подбородок правой ладонью.
      4
      -- После того, как Советский Союз перестал существовать, -- задумчиво и немного отстраненно произнес Джеффри Теннисон. Казалось, он рассказывает старую сказку, -- установившийся несколько лет назад повстанческий режим уже больше не чувствует себя в безопасности и не решается противоречить странам большой семерки. А у нас нет никаких оснований, чтобы беспокоить их.
      -- У вас их не было до того момента, как один из посланных ими тайных агентов начал убивать американских граждан прямо на улицах, -- жестко произнес я. -- Кстати, как к этому относится господин Фарго?
      Теннисон широко улыбнулся. Его зубы покрывал легкий желтоватый налет, а улыбка получилась несколько жестокой.
      -- В настоящее время Доун Фарго собирается баллотироваться на новый срок, и ему не хотелось бы напоминания о прошлых ошибках, если вы это имеете в виду... Однако могу вас уверить -- человек, который известен вам под именем доктора Бано, наверняка действует в одиночку. У них не было ни времени, ни денег, чтобы создать в нашей стране разветвленную разведывательную сеть или перекупить чью-либо другую. Мне доподлинно известно о том, что несколько лет назад они пытались приобрести агентуру Восточной Германии, -- но французы предложили больше.
      Франсуаз резко встала и сделала несколько размашистых шагов по комнате. У меня начало создаваться впечатление, что небрежно самоуверенный тон нашего собеседника несколько раздражает ее. К тому же моя партнерша еще не совсем оправилась после недавних слов Джейсона Картера, больно ранивших ее самолюбие.
      Франсуаз сказали, что она не принадлежит к высшему обществу Калифорнии.
      -- Вы полагаете, что посольский корпус не оказывает помощи Бано ? -спросил я.
      -- Ни в коем случае, -- в голосе Теннисона звучала уверенность человека, который уже двадцать восемь лет занимается изучением заданного ему вопроса. -- Они для этого слишком трусливы. Плести заговоры, разыгрывать мелкие интриги, выкрадывать государственные секреты -- это да. Однако позволить впутать себя в историю с убийством, а тем более, убийством столь влиятельных в Америке людей -- ни одни дипломат не запачкает этим своего вечернего костюма.
      -- Если они так вас боятся, вы могли бы как-нибудь потоньше намекнуть послу этой страны, что американские граждане прекрасно обойдутся и без присутствия в Штатах мистера Бано.
      Я обернулся. Голос Франсуаз был холоден ровно настолько, как и подобает при разговоре с малознакомым человеком, который оказывает тебе услугу и рассчитывает на ответную любезность, но не с твоей стороны, а от твоего партнера.
      Мне стало интересно, поймет ли Теннисон, что Франсуаз обиделась, и я стал пристальнее следить за выражением его лица. Мне показалось, что он так и не понял.
      -- Завтра же я вылетаю в Вашингтон, -- на этот раз Джеффри Теннисон выглядел озабоченным, и это чувство не было притворным. -- Переговорю с послом при первой возможности. Вы совершено правы -- такие эскапады следует пресекать как можно раньше. Если допустить с ними малейшую слабинку ...
      Теннисон запнулся, над чем-то раздумывая, и не стал продолжать далее. В мыслях он наверняка уже намыливал физиономию посла.
      Со своего места мне было прекрасно видно, что подбородок Франсуаз упрямо выставлен вперед, а полные губы слегка приоткрыты. Наш собеседник раздражал ее все больше и больше, и я мог представить, как эгалитарные настроения медленно поднимаются в душе моей партнерши. Правда, она еще не успела прийти к окончательному решению, то ли разыграть перед Теннисоном оскорбленное достоинство простолюдинки по отношению к погрязшему в декадансе аристократу, то ли предстать перед ним настоящей дамой из высшего общества и унизить пренебрежением.
      По счастью, из нас двоих хотя бы я никогда не подвержен ничему подобному.
      Теннисон тем временем не замечал ничего вокруг и хранил задумчивое молчание.
      -- Не хочется отрывать вас он приятных мыслей, Джефф, -- недовольно скривившись, произнес я. -- Но мне бы все же было бы приятно получить несколько четких ответов на прямо поставленные вопросы. Вы еще не разучились говорить о том, о чем вас спрашивают ?
      Теннисон неискренне рассмеялся. Смех получается у него хуже, чем улыбки. На мгновение лицо Франсуаз перекосилось.
      -- Это профессиональное, -- прояснил он, вновь усаживаясь на край стола и скрещивая руки на груди. -- Буду рад помочь.
      Я не стал даже делать вид, что верю в это.
      -- Насколько я понял, завтра же вы устроите большую бурю в маленьком посольстве наших друзей из Юго-Восточной Азии, -- произнес я. -- После чего они публично откажутся от человека, которого мы знаем под именем доктора Бано, и станут слезливо уверять вас в своей полной непричастности к любым грязным делам от Нью-Мексико до северной оконечности Аляски.
      Джеффри Теннисон благодушно улыбнулся, и мне это не понравилось. Он не был сегодня именинником, поэтому мне требовалось от него нечто большее, чем самодовольная улыбка.
      У меня начало создаваться впечатление, что мой собеседник ненавязчиво старается прекратить разговор, добившись ничего, а это никак меня не устраивало. Я прекрасно понимал, что, когда сам Теннисон обратится за ответной услугой, его просьба вовсе не окажется скромной, поэтому следовало на него надавить.
      Бросив взгляд на Франсуаз, я понял, что в ее голове вертятся те же мысли, а самодовольство Теннисона только подливает масла в огонь.
      Я произнес:
      -- И мне, и вам много раз приходилось слышать заверения, подобные этим. Политики большую часть своей жизни занимаются только тем, что делают такие заявления, поэтому я не сомневаюсь, вам и на этот раз без труда удастся их получить. Однако слова посла будут стоить даже меньше, чем обещания кандидата накануне выборов. Что вы собираетесь делать дальше? Ситуация стала слишком опасной, Джефф, и простых политических заверений более недостаточно. Несколько человек уже погибло.
      -- Дальше? -- Теннисон подпер подбородок правой ладонью. -- Будет сделано самое главное -- мы покажем этим бодрячкам, что никто не может безнаказанно хозяйничать в Америке. Уверяю вас, это произведет на них впечатление.
      " Мы покажем "! Даже в частных разговорах Джеффри Теннисон не в состоянии отделить себя от многомиллионной американской нации, которую увенчивает гордо расправивший крылья орел. Возможно, это у него тоже профессиональное.
      -- Я не вижу, как это может разрешить ситуацию, -- резко бросила Франсуаз.
      Все-таки она очень сильно обиделась.
      Джеффри Теннисон поднял на нее глаза, и в них я прочитал изумление. На этот раз нашему собеседнику не приходилось разыгрывать какие бы то ни было чувства. Бедняга искренне не мог понять, почему голос моей партнерши звучит так недовольно. Ведь он был такой душкой, этот Теннисон.
      Сам виноват.
      -- Это даст вам гарантию того, что режим не станет посылать новых эмиссаров после разоблачения Бано, -- произнес Теннисон тоном воспитанной в патриархальных традициях добропорядочной матери многодетного семейства, которой бросили в лицо, что она содержит публичный дом.
      Это было так непохоже на Джеффа, что я не смог сдержать улыбки.
      -- Мне кажется, именно этого вы от меня хотели, -- продолжал Теннисон, который так и не оторвал глаз от своей обидчицы. -- После того, как этот человек будет арестован, он уже не сможет представлять ни для кого опасности, а люди, пославшие его, не предпримут и малейшей попытки, чтобы вызволить его из-за решетки. Единственная опасность, которая может угрожать вашему клиенту, состоит в том, что вслед за одним агентом обычно посылают второго и так далее до тех пор, пока миссия не будет выполнена. И именно этого я намерен не допустить.
      -- Но это не означает, что вы сможете заставить режим отозвать Бано? -быстро спросил я, стараясь успеть до того, как Франсуаз и Теннисон окончательно рассорятся, станут спорить из-за игрушек и делить песочницу пополам.
      Мой собеседник повернулся ко мне и развел руками.
      -- Специальные службы никогда не подчинялись дипломатическому корпусу, -- с сожалением произнес он. -- И, боюсь, так останется до тех пор, пока будут существовать специальные службы и дипломатические корпуса. Скорее, все даже обстоит наоборот -- крупные шишки из разведки отдают приказы послам и консулам. Если бы не это, удалось бы предотвратить много конфликтов, очень много...
      Франсуаз стояла у огромного окна, ее фигура эффектно вырисовывалась на фоне светло-голубых небоскребов, как на рекламе какой-нибудь авиакомпании. Голова моей партнерши была слегка склонена набок, длинные тонкие пальцы небрежным движением отбросили назад прядь волос.
      Было очевидно, что сейчас она скажет гадость.
      -- Вы полагаете, у него нет сообщников в нашей стране, -- быстро пробормотал я, стараясь придать своему голосу небрежную задумчивость.
      В этот момент перед моим взором встала красочная картина -- доктор Бано, таким, каким я запомнил его после нашего разговора -- маленький, сухой, как статуэтка из покрытого лаком дерева -- и вместе с тем донельзя серьезный, потаенный и уверенный в себе. И вот этот человек в одиночку тащит на себе по пригородам Лос-Анджелеса огромный окованный железом ящик, для транспортировки которого армии США понадобился отряд дюжих парней, которые, неся его, сменялись по двое.
      Как же он собирается вывезти из страны драгоценности?
      Это показалось мне настолько интересным, что на мгновение я позабыл, какая взрывоопасная ситуация сложилась в комнате.
      -- Я занимаюсь этим ремеслом уже тридцать восемь лет.
      В голосе Теннисона я почувствовал скромный укор по отношению к недоверчивости моей партнерши. Я так и не смог понять, прибавил ли он себе лишний десяток для пущей важности, или уже начал заговариваться.
      -- Признаюсь, за это время у меня было несколько случаев, когда я ошибался. Два или три, не скажу точно. Но если ваш агент действует с кем-то в паре, -- не откажите в любезности, найдите время и расскажите об этом мне. -- Новая улыбка. -- Я давно не удивлялся, Майкл.
      Здесь мне следовало с достоинством встать, широко улыбнуться, поблагодарить нашего собеседника за интервью и выпихать свою партнершу в толчки из огромного кабинета. Но меня так развеселила перспектива увидеть доктора Бано, который на пару с шофером пытается взгромоздить огромный ящик на крышу желтого такси, что я проворонил ситуацию.
      -- Надеюсь, вы правы, мистер Теннисон, -- резкий голос от окна быстро заставил меня сильно пожалеть о своей задумчивости и привычке рисовать в воображении разные забавные картинки.
      Франсуаз решительными шагами продвигалась к выходу из кабинета, и было очевидно, что подавать руки нашему собеседнику она не собирается.
      -- Иначе в следующий раз вам придется говорить о трех-четырех случаях. Всего доброго.
      Я подскочил из кресла, но было уже поздно. Джефф Теннисон смотрел куда-то за мое плечо, и его нижняя челюсть медленно опускалась вниз.
      Когда работаешь дипломатом, постепенно отучаешься выслушивать столь прямые и незатейливые шпильки.
      Дверь позади меня громко хлопнула, я подошел к Теннисону и преувеличенно жарко пожал ему руку.
      -- Благодарю вас за помощь, Джефф, -- я широко улыбнулся, изо всех сил стараясь сгладить неловкость ситуации. -- Она была неоценимой. Правда. Да.
      Я не знал, что еще сказать. Однако моего собеседника это нимало не заботило. Казалось, он даже не слышал моих слов. Он все еще смотрел куда-то позади меня.
      -- Какая женщина, -- пробормотал он как бы про себя. -- Какая женщина. Боже, Майкл, как вам повезло с ней. Умная, с такой фигурой, что дух захватывает -- и Майкл, насколько же она у вас вульгарна. Сразу видно, что она родом из бедных кварталов.
      Джеффри Теннисон серьезно посмотрел мне в глаза и похлопал по плечу.
      -- Это бешеный коктейль, Майкл, -- решительно заключил он. -- И чем строже на ней костюм, тем откровеннее ее формы и ее вульгарность. Обладать такой женщиной -- это что-то.
      Он замолчал, мучительно пытаясь подобрать слова, но потом оставил эти попытки. Произнося заключительные слова, Джеффри Теннисон уже ни в малейшей степени не походил на властного и решительного аналитика, твердой рукой проводящего в жизнь американские интересы к западу от западного побережья.
      Он сам стал неожиданно вульгарен.
      -- Майкл, где ты берешь таких красоток? Увидишь еще такую же -- сразу сообщи мне.
      Я ненавижу, когда меня хлопают по плечу.
      5
      Яркий свет утреннего солнца.
      А еще много грязи.
      Юджин Данби осторожно продвигался вперед по узкой улочке, справа и слева его обступали дома. Их стены, как одна, были кривыми и покосившимися, там и здесь виднелись надписи на языке, которого Данби не знал. Наверное, это был испанский.
      Данби боялся полицейских.
      Он знал, что люди в синей форме редко заглядывают в подобные кварталы. Здесь им не рады. Поэтому его старый приятель Игл и посоветовал обратиться именно сюда. Но риск оставался, риск был всегда. Данби разыскивали.
      Поэтому он боялся.
      Но это был уже не тот, прежний страх, когда сердце тяжелым лифтом обрушивалось куда-то вниз, когда холодели руки и голова отказывалась ворочать тугие мысли. Тот страх преследовал его тогда, в узком тупике, когда он висел на руках, а долговязый полицейский целился ему в спину. Этот страх привел его к миссис Шелл и заставил просить о помощи. Он мягкой влажной ватой обволакивал его в пустом номере мотеля.
      А потом страх прошел. Его место занял другой.
      Ноги Данби мягко ступали по грязному уличному асфальту. Грязи было гораздо больше, чем асфальта. Откуда-то сбоку вынырнул небольшого роста негр, его черные курчавые волосы перехватывала красная с полосками лента.
      Увидев Данби, парнишка замер и несколько секунд простоял неподвижно, исподволь внимательно рассматривая незнакомца, медленно бредущего в никуда. Он прикидывал, станет ли тот покупать у него товар, или лучше с ним не связываться.
      Данби прошел мимо негра, не обернувшись.
      Да, это был уже совсем другой страх. Он уже не давил на Данби откуда-то сверху, не прижимал к земле, не приказывал властно спрятаться в какую-нибудь нору, как можно глубже, и не высовывать оттуда расплющенного носа.
      Новый страх заставлял его подниматься, идти вперед, он мешался в голове Данби с воспоминания о сладком теле девушки, о ее волнующем и таком приятном запахе, о поцелуях, о крепких грудях.
      Как это было похоже на ощущения перед выходом на ринг, когда ты знаешь, что сейчас тебя будут бить, бить сильно, безжалостно, может быть, даже насмерть, но ты идешь -- идешь, чтобы победить.
      Победить, или рухнуть на пыльную поверхность ринга, глядя в далекий слабо освещенный потолок невидящими заплывшими глазами, рухнуть, захлебываясь собственной кровью.
      Данби шел, чтобы победить.
      Ему было необходимо оружие. Он знал, что все подозревают его в убийстве этого толстого старика, который был отцом молодого подонка Картера. Раньше Данби это беспокоило, теперь было все равно.
      Пусть думают, что хотят. Старина Игл подсказал, где можно купить хорошую винтовку с оптическим прицелом, девушка дала деньги. Этого было достаточно.
      Она считает, что он -- ловкий и отчаянный герой, пусть. В конце концов, это так и есть. А если нет, -- он станет им, чтобы обладать ею.
      Еще один квартал. На улице ни одной машины, солнце начинает припекать все сильнее. Легкая майка, обнажающая плечи, насквозь пропиталась потом.
      Дело даже не в девушке. Она красива, ее об?ятия доставляли ему удовольствие, он хотел ее -- тогда и сейчас. Но это было не главное. Отдавал ли он себе в этом отчет?
      Данби понравилась новая жизнь, которая неожиданно открылась перед ним. Жизнь, полная опасностей и приключений, жизнь, когда ты все ставишь на карту и все выигрываешь. Когда ты получаешь большие деньги и имеешь самых красивых девушек. Жизнь, которую вели люди по ту сторону ограждений ринга.
      А теперь и он тоже.
      Дом, который указал ему Игл, был еще более грязным и скособоченным, чем другие. Правда, на его стенах не было надписей, только несколько влажных пятен.
      Данби остановился и посмотрел назад. Парнишка с лентой на голове куда-то исчез. А возможно, он все еще подглядывает за ним из-за какого-нибудь угла. Пускай.
      Двери не было. Данби ступил внутрь, и его глаза погрузились в полную темноту.
      "Сразу за входом начинается лестница вниз, так что не упади", -предупредил его Игл.
      Игл хороший мужик, он настоящий друг.
      Данби оступился и чуть не упал. Лестница показалась ему длинной, света внизу не было. Оборачиваться наверх, чтобы посмотреть, как далеко позади остался освещенный прямоугольник двери, Данби не стал.
      Несколько раз он дотрагивался обнаженными плечами до стен. Они были покрыты чем-то липким и влажным. Ступени, металлические, и глухо отдавались под его шагами.
      Внизу была дверь. Данби скорее почувствовал ее, чем увидел. Он протянул руку, нажал. Ему все еще было страшно и приятно одновременно. Страх стал частью его новой жизни, как крепкие удары по лицу -- частью той, что осталась где-то позади.
      Резкий свет ударил в глаза. Света было немного, маленькая лампочка глухо чадила под потолком, но бывший боксер слишком быстро привык к темноте.
      Комната была пуста -- стол, на нем лежало несколько грязноватых папок, которые никто никогда не открывал. Крепкий деревянный стул.
      Где-то справа раздался скрип, Данби обернулся.
      Человек был одет в черную кожаную куртку прямо на голое тело, его подбородок скрывала густая темная борода. С шеи на чересчур длинном шнурке свешивалось что-то металлическое, темнота комнаты скрадывала очертания украшения. Маленькие глаза пристально ощупывали Данби.
      -- Меня прислал Игл, -- глухо произнес бывший боксер.
      Незнакомец был меньше его раза в два, но Данби инстинктивно почувствовал в нем нечто, что напугало его.
      -- Игл мой большой и хороший друг, -- губы незнакомца раздвинулись в улыбке, и маленькие еще пару мгновений назад глазки неожиданно стали ненормально большими. -- А друзья Игла -- мои друзья. Ты принес деньги?
      "Сейчас он убьет меня и заберет все".
      Данби стало стыдно своего страха, и он решил выглядеть мужественно.
      -- Денег хватит, -- ответил он. -- Мне нужен товар.
      Достаточно ли уверенно прозвучали его слова? Только бы этот человек не понял, что он боится. По крайней мере, в темноте нельзя рассмотреть выражение лица. Лишь бы не выдать себя голосом.
      Проклятье, ты же мужчина.
      -- Гаучо, -- резко прикрикнул бородатый, не оборачиваясь. -- Мы зовем его Гаучо, так как у себя в Мексике он разводил скот. -- Снова улыбка. -- А теперь он разводит кое-что другое.
      Данби так никогда и не узнал, что имел в виду его собеседник.
      Он постарался расправить плечи и на всякий случай приподнял подбородок. Ведь он никого здесь не боится, не так ли?
      Снова уменьшившиеся в размерах глазки торговца оружием смотрели на бывшего боксера, почти не мигая. И где это Игл подбирает таких бугаев? Этакий свернет шею и не заметит. Как он только по лестнице протиснулся, с такими-то плечами...
      Парень, что занимал эту дыру раньше, так вот и кончил -- однажды его нашли на полу, с животом, распоротым насквозь несколькими выстрелами из магнума. Ни денег, ни товара, естественно, уже не было.
      Ту скотину так и не отыскали. Говорят, он подался куда-то в Венесуэлу. Врут, наверное.
      Все-таки хорошо, что он попросил Гаучо остаться.
      Из соседней комнаты вышел второй человек. Бороды у него не было, но черные, давно не мытые волосы спускались почти до самых плеч. В правой руке он держал большой продолговатый чехол суровой ткани.
      Бывший боксер не знал, куда девать руки. Он привык выставлять их перед собой, наносить и блокировать удары. Теперь они безвольно свешивались по бокам и стесняли его.
      Данби упер руки в бока.
      Через мгновение он пожалел об этом. Не воспримут ли эти люди его жест за попытку завязать ссору?
      Пожалуй, лучше больше не двигаться.
      В подвале было жарко.
      -- Игл сказал тебе, сколько это стоит? -- спросил человек, стоявший перед Данби. -- Так вот -- цена изменилась. Придется тебе накинуть еще пятьдесят. Уж не взыщи. Инфляция когда-нибудь погубит эту страну... Но это самый лучший товар, ты учти. Ничего такого в Л.А. тебе больше не найти.
      Стоявший за его спиной передал Данби чехол. В голове у бывшего боксера промелькнула мысль, что, наверное, следует сейчас открыть и проверить оружие, но он не знал, как это следует делать.
      Ему приходилось стрелять только в парках аттракционов из духового ружья.
      Человек с бородкой осторожно принял из рук Гаучо продолговатый чехол и любовно погладил его.
      Ишь, как подрагивают руки у этого бугая. Не терпится сжать в пальцах приклад. Сразу видно, что матерый убийца. А вдруг как прямо сейчас и накинется?
      Знакомые парни, которые жили на соседних улицах и редко когда полностью отходили от наркоты, нравились торговцу куда больше. Их он знал, а этот мрачный молчаливый тип пугал.
      Спровадить бы его, и до вечера никаких больше клиентов.
      -- Для доброй охоты ничего лучше не найти, -- сказал он, и его глаза вновь неестественно расширились. -- Давай деньги.
      Данби достал из кармана сложенную пачку денег. Он все приготовил заранее. Ему не хотелось делать это прямо на месте.
      Бородач вновь передал винтовку Гаучо, принял деньги и, развернув, принялся аккуратно пересчитывать. Переложив последнюю бумажку, он поднял глаза, и нетерпеливо взглянул на Данби. Тот спохватился и достал из кармана еще денег.
      -- Вот еще, -- сказал он, и собственные слова показались ему донельзя жалкими. Эти двое будут долго потешаться над ним, когда он уйдет. Теперь надо сказать что-нибудь значительное, что позволит ему уйти с достоинством, как и подобает настоящему мужчине.
      Но что.
      Бородач принял из рук Данби бумажку, бросил на нее взгляд и довольно улыбнулся.
      -- Пачка патронов прилагается, -- пояснил он, доставая коробку из широкого кармана своей кожаной куртки. -- Как видишь, у нас все по-честному. Не так ли, Гаучо... Передай-ка нашему другу покупку. Понадобятся патроны еще -- всегда рад. Но знаешь, позвони заранее. Подобный калибр только на заказ.
      Еще не хватало, чтобы этот мордоворот взял в привычку захаживать, когда вздумается. Этак можно заделаться сердечником.
      Нет уж, гораздо лучше иметь дело со своими.
      Короткие шершавые пальцы Данби сомкнулись на грубой материи чехла. Только бы не выглядеть полным придурком. Он видел, как это делают в кино -взять, теперь перехватить. Когда торговец наклонился к нему, крупное металлическое украшение, висевшее на его шее, глухо сверкнуло в тусклом свете лампочки под потолком. Кверху агрессивно кривился сатанинский знак.
      И Данби понял, что нужно сказать.
      -- Надеешься на помощь своего рогатого друга? -- спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно грубее и беспечнее. -- Ну-ну.
      Он постарался положить коробку патронов в карман так же небрежно, как это сделал торговец, когда доставал ее из своего. Но узкие джинсы не были предназначены для подобной ноши, поэтому Данби предпочел просто сжать коробку в кулаке.
      Завернет в винтовочный чехол на лестнице, сейчас лишь бы уйти. Он медленно развернулся и начал подниматься.
      Глухие шаги вновь застучали по металлической лестнице. Бородач пристально следил за постепенно скрывающейся из глаз спиной покупателя.
      -- Почему это он назвал меня рогатым? -- озадаченно спросил Гаучо. -- У меня ведь нет постоянной подружки, ты же знаешь.
      Когда яркий солнечный свет вновь ударил Данби в лицо, он понял, что колени у него дрожат.
      6
      В зале темно, слишком сильно накурено и пахло дешевой выпивкой.
      Я был взбешен.
      А ведь день еще только начинался.
      Не успел я раскланяться с Джеффри Теннисоном и пожелать ему всяческих благ, особенно на пути в Вашингтон -- в тот момент меня мало волновало, как он будет добираться обратно -- как мой мобильный телефон начал проявлять столь недвусмысленные признаки жизни, что несколько людей из тех, что шли навстречу мне по длинному коридору, начали недоуменно на меня поглядывать.
      Как будто у меня был офис в этом здании, и мне могли позвонить туда.
      Вдобавок я не знал, куда направилась Франсуаз, и был уверен, что она уже успела здесь заблудиться.
      Естественно, у меня не получилось, вытащить телефон из кармана с первой попытки, а он все трезвонил и трезвонил, да так, что я уже начал ожидать, что со всех сторон ко мне сбежится служба охраны.
      Мне оставалось только надеяться, что мой разлюбезный друг Уесли Рендалл не умудрился два раза на день вляпаться в какие-нибудь неприятные истории связанные, скажем, с контрабандой наркотиков или доставкой проституток из Саудовской Аравии для президентского аппарата.
      Мне было вполне достаточно его утреннего звонка и получаса телефонных препирательств с Малленом. И это именно в тот день, когда мне необходима была помощь инспектора.
      В тот единственный день.
      -- У вас телефон звонит, -- любезно сообщила мне дама без возраста с портфелем, которая проходила справа от меня.
      Я попытался обернуться, чтобы ответить, в этот момент мобильный телефон счел нужным разжать челюсти, впившиеся во внутренности моего кармана, -- или чем он там за него держался.
      Само собой, я его уронил.
      Дама с портфелем остановилась и с интересом уставилась на меня. Не каждый день ей приходилось бесплатно развлекаться.
      Делая вид, что пытаюсь скрыть неловкость, я спросил:
      -- Вы не видели здесь девушки в строгом пиждачном костюме темно-зеленого цвета? У нее серые глаза.
      Незнакомка опустилась на корточки рядом со мной и, прежде чем я успел взять в руки телефон, сомкнула на нем пальцы.
      -- Я никого не видела, -- произнесла она. -- Но ваш телефон уже не звонит.
      На самом деле она вовсе не была старой, а ее губы даже начали мне улыбаться.
      -- Тяжелый день? -- участливо спросила она.
      -- Это я скажу вечером, если еще буду в состоянии, -- буркнул я, запихивая телефон в карман. -- Сколько отсюда выходов?
      Она рассмеялась.
      -- Уверена, вы заблудитесь через два поворота. Дать вам карту здания?
      У нее еще была карта здания?
      Я осуждающе посмотрел на замолчавший телефон и снова сунул его в карман. А вдруг это было что-то важное? Может быть, вся семья Картеров уже лежит рядком в городском морге, и Маллен сбился с ног в поисках того, кто бы смог их опознать?
      А может, старина Джейсон уже оставил мне все состояние?
      -- Так вам нужна карта здания?
      -- Майкл, -- рассеянно бросил я, -- Майкл Амбрустер.
      Когда на роскошных званых вечерах, на которых бывают все сливки лос-анджелесского общества -- особенно если вечер дают мои родители -- ко мне подводят какого-нибудь улыбающегося господина, чей пиджак стоит дороже, чем все его внутренние органы, если продать их на черном рынке, ему обычно говорят:
      "Это Майкл Амбрустер, лучший на побережье специалист по улаживанию конфликтов".
      Я улыбаюсь в ответ, жму ему руку, тот тоже улыбается, и на следующий же день является ко мне и рассказывает о своих чудовищных проблемах. И он уверен, что я их решу! Глядя на меня в тот момент, уверенного в себе, мужественного и, главное, донельзя честного -- никто не может представить, что большую часть дня я обычно провожу в подобных предурацких ситуациях.
      То-то посмеялись бы мои потенциальные клиенты, видя меня в этот момент!
      А ведь мне и вправду обычно удается улаживать их проблемы.
      Но в то мгновение я никак не мог справиться со своей.
      Само собой, я не нуждался ни в какой карте, чтобы покинуть здание Альфреда Джей Ховитцера. Однако моя партнерша вылетела из кабинета Теннисона столь довольная собой, что наверняка успела потеряться.
      Если бы дело было в аэропорту, я бы обратился к диктору, чтобы дать об?явление через громкоговорители. А ведь на лацкане пиджачного костюма у Франсуаз находится пропуск, а это значит, что она сможет беспрепятственно ходить по всему зданию.
      Семнадцать лифтов, семьдесят три этажа, пятнадцать кафетериев, девяносто три киоска, не говоря уже об эскалаторах.
      -- Мне нужна карта здания, -- буркнул я. -- И хорошо, чтобы там были помечены места, где всегда стоят охранники.
      Надо же у кого-нибудь спрашивать.
      -- Пойдемте, Майкл, -- предложила дама и повела меня по коридору.
      Я прослушал ее имя, поэтому не мог к ней обратиться.
      Она свернула не туда, куда собирался я, но это уже не имело значения. На углу стоял охранник, посмотрев на мой пропуск, он уважительно кивнул. Я заговорил с ним: