Задача

Впервые — «Петербургская газета», 1887, № 287, 19 октября, стр. 3, отдел «Летучие заметки». Подпись: А. Чехонте.

Включено в сборник «Рассказы», СПб., 1888; перепечатывалось в последующих изданиях сборника.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. IV, стр. 59—67.

При переизданиях рассказ печатался почти без изменений. Включая его в сборник, Чехов заменил лишь три слова и поправил газетную опечатку. Несколько мелких поправок было при переизданиях сборника и в издании А. Ф. Маркса.

К. М‹едвед›ский отозвался о рассказе резко отрицательно, в особенности о его конце: «Между ним и предшествующими сценами нет строгой причинной связи. Как и во многих произведениях г. Чехова, мы не видим здесь человека, мы не имеем возможности самостоятельно судить о нем ‹…› Мы должны верить автору на слово, что его герой негодяй или праведник» («Русский вестник», 1896, № 8, стр. 285).

Г. Качерец утверждал, ссылаясь на рассказ «Задача», что у Чехова «дело всегда ограничивается каким-нибудь отдельным, случайно подмеченным происшествием по большей части единичного характера…» (Г. Качерец. Чехов. Опыт. М., 1902, стр. 23). По мнению критика, такой случай уместно рассказать «где-нибудь на именинах в обществе ‹…› Но поставлять в известность всю Россию о том, что у Усковых племянник вышел шалопай, может быть, не так уж было необходимо» (там же).

При жизни Чехова рассказ был переведен на английский, венгерский, немецкий, сербскохорватский, словацкий и чешский языки.

Переводчик Р. Лонг обратился 7 июля 1898 г. к Чехову с просьбой разрешить издание переведенных им рассказов в Англии. В сборнике «Черный монах и другие рассказы» (Лондон, 1903), содержащем 12 произведений Чехова, «Задача» напечатана под названием «Семейный совет» (Н. А. Алексеев. Письма к Чехову от его переводчиков. — «Вестник истории мировой культуры», 1961, № 2, стр. 105).

Интриги

Впервые — «Осколки», 1887, № 43, 24 октября (ценз. разр. 23 октября), стр. 4. Заглавие: Интриги! Подпись: А. Чехонте.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. I, стр. 210—215.

Рассказ был послан Н. А. Лейкину 19 октября 1887 г. (см. письмо к Н. А. Лейкину от этого числа).

Включая рассказ в собрание сочинений, Чехов снял восклицательный знак в заглавии, значительно сократил текст, провел стилистическую правку, изменил фамилии: «Трынкин» на «Жила», «Бесструнко-Балалайский» на «Бесструнко», «Обже» на «Семирамидина». При сокращении были сняты благодарственная речь «избранного», название реферата фон Брона («Случай Elephantiasis’a обеих ушных раковин»), а также названия работ Шелестова, носящие утрированно-комедийный характер: «Влияние соловьиного пения на рождаемость и смертность народонаселения в N-ском уезде» и «Случай морской болезни на суше».

Г. Задёра в статье «Медицинские деятели в произведениях А. П. Чехова» отмечал глубокое знание писателем жизни, его интерес к медицине (Ежемесячные лит. и попул.-науч. приложения к «Ниве», 1903, № 10 и 11). Останавливаясь на рассказе «Интриги», критик писал: «… „Общество“ врачей производит впечатление такого нравственного болота, полного самых отвратительных мерзостей, что становится страшно и за науку, которая находится в руках такой отъявленной братии, и за больных, вынужденных доверять этим господам свое здоровье и жизнь» (№ 10, стр. 306—307).

Старый дом

Впервые — «Петербургская газета», 1887, № 294, 29 октября, стр. 3, отдел «Летучие заметки». Подзаголовок: Рассказ суеверного человека. Подпись: А. Чехонте.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. III, стр. 120—127.

Рассказ вошел в т. III сочинений после тщательной редактуры. Был снят подзаголовок, сделаны значительные сокращения, в частности, устранены некоторые просторечные и экспрессивные выражения. В конце прибавлено несколько слов, усиливающих драматизм рассказа (о дальнейшей судьбе Васи на службе у «барышни» — он «бегал по ночам, исполнял какие-то поручения, и его звали уже „вышибалой“»).

Холодная кровь

Впервые — «Новое время», 1887, № 4193, 31 октября, отдел «Субботники», стр. 2 и № 4196, 3 ноября, стр. 2—3. Подпись: Ан. Чехов.

Включено в сборник «Хмурые люди», СПб., 1890; перепечатывалось в последующих изданиях сборника.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. V, стр. 82—103, с исправлением по «Новому времени» и сб. «Хмурые люди», изд. 1—10.

Стр. 377, строка 26: с навеса станции — вместо: с навеса станций

10 или 12 октября 1887 г. Чехов писал брату Александру Павловичу: «Царапаю субботник, но с грехом пополам и на тему, к‹ото›рая мне не симпатична». 21 октября он сообщал ему же: «…посылаю сейчас большой, фельетонный рассказ, который не понравится, ибо написан (по свойству своей темы) боборыкинскою скорописью и специален ‹…› описанные в рассказе безобразия так же близки к истине, как Соболев пер‹еулок› к Головину пер‹еулку›» (московские переулки в районе Сретенки).

Большой объем рассказа вызвал затруднения при публикации его в газете. Ал. П. Чехов писал в связи с этим 30 октября 1887 г. брату: «Твоя „Холодная кровь“ наделала немало хлопот старичине-генералу ‹А. С. Суворину› своей необъятной величиною. Уж он кроил-кроил ее на два и три номера, но ни черта не сделал, передал Гею ‹…› Старичина содержанием „Крови“ доволен, но по поводу ее длинноты свирепствовал и серьезно разругал меня» (Письма Ал. Чехова, стр. 187).

Готовя рассказ для сборника «Хмурые люди», Чехов значительно сократил его и снял эпиграф. В дальнейшем рассказ почти не нравился. Небольшие стилистические изменения были внесены в 7-е издание сборника, а также в собрание сочинений (в частности, сняты многоточия).

В рассказе отразились непосредственные впечатления Чехова от поездки на юг весной 1887 г. В письме-дневнике от 7 апреля 1887 г. он сообщал: «Просыпаюсь в Славянске ‹…› Тут новая компания ‹…› Судим железные дороги. Контролер рассказывает, как Лозово-Севастоп‹ольская› дорога украла у Азовской 300 вагонов и выкрасила их в свой цвет».

М. П. Чехов писал: «К таганрогским сюжетам принадлежит также и рассказ „Холодная кровь“. У нас, Чеховых, был дядя Митрофан Егорович, женатый на Людмиле Павловне. У этой Людмилы Павловны был брат Андрей Павлович ‹Евтушевский› — симпатичный человек, которому не удалась его служба в качестве чиновника при таганрогском градоначальнике, и он решил выйти в отставку и заняться коммерцией. В виде опыта и на последние деньги он накупил скотины на мясо, погрузил ее в товарные вагоны и отправился продавать ее в Москву. По дороге его, человека неопытного и непрактичного, так обобрали железнодорожники и так его притесняли, что он приехал в Москву почти ни с чем, не попал „к цене“ и, полный разочарования, разыскал в Москве Антона Павловича и рассказал ему всё о своих дорожных несчастиях, подтвердив все их документами, которые и передал писателю в подлинниках. Антон Павлович использовал их для своего рассказа „Холодная кровь“ и привел в нем все подробности, рассказанные ему Андреем Павловичем» (Антон Чехов и его сюжеты, стр. 19).

П. Сурожский в статье «Живые персонажи Чехова» привел рассказ А. П. Евтушевского: «Читали „Холодную кровь“? Это я рассказал про нашу с отцом поездку из Таганрога в Москву с быками, и это он меня описал в Яше. Читал и потом и удивлялся: так верно и метко описано, будто сам он с нами был. И всё правда, и телеграммы посылали, и жалобы писали, и взятки давали — всё было» («День», 1914, № 177, 2 июля). О том, что в рассказе «Холодная кровь» отразились таганрогские впечатления, говорил и В. Г. Богораз (Тан) в статье «На родине Чехова» («Чеховский юбилейный сборник». М., 1910, стр. 486).

Рассказ был высоко оценен писателями-современниками. По свидетельству П. А. Сергеенко, «Холодная кровь» принадлежала к тем рассказам, которые Л. Н. Толстой «перечитывал по нескольку раз» («Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников». Т. I. М., 1960, стр. 547). В. И. Немирович-Данченко приводит в своих воспоминаниях отзыв Д. В. Григоровича: «Поместите этот рассказ на одну полку с Гоголем ‹…›, вот как далеко я иду» (Чехов в воспоминаниях, стр. 420).

С произведениями Гоголя сравнил «Холодную кровь» и критик В. Л. Кигн: «До сих пор все беды наши приписывались внешним „независящим обстоятельствам“. Г-н Чехов смотрит на вещи глубже. Его независящие обстоятельства лежат внутри русского человека. Так, „Холодная кровь“ — цепь взяток и произвольных действий мелких железнодорожных служащих. Эти служащие взятки берут охотно, но так же охотно дает взятки жертва служащих, купец, везущий в Петербург своих волов. Невозмутимое, почти идиллическое добродушие, с которым обе стороны относятся к злоупотреблениям, говорит очень многое. Зло, отлившееся в форму идиллии, — это пахнет уже не простым обличением, а „Мертвыми душами“ и „Ревизором“. Это уже не беспорядок, а несчастье» («Книжки Недели», 1891, май, стр. 212).

Иной была оценка А. Р. Дистерло, который в статье «О безвластии молодых писателей» высказал мнение, что вещь, подобная «Холодной крови», могла быть создана лишь в результате поверхностного отношения писателя, вышедшего «погулять в жизнь», к увиденному. «Только подобным образом, — писал Дистерло, — и можно объяснить появление таких рассказов г. Чехова, в которых то бог весть зачем описывается длинный путь старого гуртовщика, везущего в Петербург свой скот, то совершенно эпически рассказываются приключения собачонки, попавшей к клоуну цирка» («Неделя», 1888, № 1, стр. 33).

Близок к Дистерло в оценке рассказа и его идейный противник Н. К. Михайловский, который писал о случайном выборе тем у Чехова, о равнодушии к изображаемому. «Везут по железной дороге быков в столицу на убой. Г-н Чехов заинтересовывается этим и пишет рассказ под названием „Холодная кровь“, хотя даже понять трудно, при чем тут „холодная кровь“. Фигурирует, правда, в рассказе один очень хладнокровный человек (сын грузоотправителя), но он вовсе не составляет центра рассказа, да и вообще в нем никакого центра нет, просто не за что ухватиться» («Русские ведомости», 1890, № 104, 18 апреля).

В рецензии на сборник «Хмурые люди», опубликованной в «Книжном вестнике», 1890, № 5, стр. 198, говорилось, что рассказ «посвящен описанию некоторых железнодорожных злоупотреблений и взяточничества», что, по существу, снижало значение рассказа.

П. Краснов стремился раскрыть общественное значение рассказа. Он писал об «основных чертах общественной души», показанных в произведениях Чехова. Вялость, равнодушие, общее «хмурое настроение», характерные для персонажей «Холодной крови», обусловлены, по мысли критика, «царящею в нашем обществе пошлостью и скукой» («Труд», 1895, № 1, стр. 207). Позже Краснов отмечал интерес Чехова исключительно к прозе жизни: «Он не хочет внешнего миража красоты, а хочет добраться до ничтожной сущности предмета…» Поэтому Чехов ведет своего читателя в самые прозаические уголки, в частности «на товарную станцию к поезду, перевозящему скот» («Книжки Недели», 1900, № 4, стр. 174—175).

«…Прозаическим донельзя и словно специально написанном для путейского ведомства» назвал рассказ критик Е. Ляцкий в статье «Л. П. Чехов и его рассказы» («Вестник Европы», 1904, № 1, стр. 145). Лейтмотив рассказа, равно как и характер Малахина, критик нашел нетипичными. По его мнению, отношение к убыткам так же нетипично «в российском купце, как неестественен и весь подбор черт для характеристики роли этой „холодной крови“ в различных сферах обывательской жизни» (там же).

При жизни Чехова рассказ был переведен на болгарский и шведский языки.

Дорогие уроки

Впервые — «Петербургская газета», 1887, № 308, 9 ноября, стр. 3, отдел «Летучие заметки». Подпись: А. Чехонте.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. III, стр. 45—52.

При подготовке собрания сочинений рассказ был значительно переработан и сокращен. Были сняты, в частности, просторечия и вульгаризмы, придававшие иронический оттенок характерам героев. Изменена форма изложения (вместо приятеля Воротова его ведет сам автор). В этой связи Чехов устранил случаи прямого вмешательства рассказчика в повествование. Комическая сторона рассказа была не только сохранена, но и усилена.

При жизни Чехова рассказ был переведен на венгерский, немецкий и сербскохорватский языки.

Лев и Солнце

Впервые — «Осколки», 1887, № 49, 5 декабря (ценз. разр. 4 декабря), стр. 3—4. Подпись: А. Чехонте.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. I, стр. 238—243.

Публикацией рассказа «Лев и Солнце» закончилось постоянное сотрудничество Чехова в «Осколках».

Готовя рассказ для собрания сочинений, Чехов существенно изменил его и написал другой конец — в редакции «Осколков» Куцын не получал ордена «Льва и Солнца». В первой части рассказа сделаны многочисленные стилистические поправки. Значительно сокращен разговор Куцына с секретарем, к которому в журнальном варианте Куцын безуспешно обратился за помощью как к переводчику.

Писатель В. Г. Богораз (Тан), учившийся почти одновременно с Чеховым в таганрогской гимназии, утверждал, что приведенные в рассказе стихи были посланы в аналогичной ситуации «честолюбивому таганрогскому голове» («Чеховский юбилейный сборник». М., 1910, стр. 486—487).

С. Званцев, сын таганрогского врача И. Я. Шамковича, учившегося с Чеховым, ссылаясь на рассказы отца, сообщал, что всё, о чем говорится в рассказе, «случилось с таганрогским городским головой Фоти» (С. Званцев. Были давние и недавние. М., «Сов. писатель», 1974, стр. 9—10).

П. П. Филевский в воспоминаниях «Таганрогская гимназия в ученические годы А. П. Чехова и его местные биографы и отношения писателя к родному городу» писал, что история с орденом не имеет никакого отношения к таганрогскому голове. Подобный орден, утверждал он, «получил от персидского шаха строитель Курско-Харьковско-Азовской железной дороги Я. С. Поляков, он же строитель и железных дорог в Персии» (см. об этом: Л. П. Громов. Этюды о Чехове. Ростов н/Д., 1951, стр. 31; В. Седегов. Чехов и Таганрог. — В кн.: Великий художник. Сб. статей. Ростов н/Д., 1959, стр. 362—363).

Стихотворение, приведенное в рассказе неточно, было напечатано в «Русской старине», 1887, № 4, стр. 164, с предположением авторства А. С. Пушкина. В заметке В. Н. Давыдова, сопровождавшей публикацию, говорилось, что в четверостишии высмеивался комендант одной из кавказских крепостей, чрезвычайно взволнованный тем церемониалом, который он должен был будто бы исполнить в честь приезда персидского посла (собственноручно зарезать барана). В № 6 «Русской старины» за 1887 г., стр. 737, было напечатано опровержение М. И. Венюкова, сообщившего сведения о подлинных авторах четверостишия: молодом офицере генерального штаба Н. Н. Зубудском и ставропольском полицеймейстере. Они написали в 40-е годы эпиграмму на ставропольского губернатора Волоцкого, который извинялся перед возвращающимся из Петербурга персидским послом за то, что не зарезал для него барана, как это было во время встречи посла по дороге в Петербург.

А. Басаргин видел в этом рассказе, так же как в «Толстом и тонком», «Женском счастье» и др., критику чиновничьего мира «с его формалистикой и до смешного развитою субординацией» («Московские ведомости», 1900, № 36, 5 февраля).

При жизни Чехова рассказ был переведен на болгарский, немецкий, сербскохорватский и чешский языки.

Беда

Впервые — «Петербургская газета», 1887, № 336, 7 декабря, стр. 3, отдел «Летучие заметки». Заглавие: Баран. Подпись: А. Чехонте.

Включено в сборник «Хмурые люди», СПб., 1890; перепечатывалось в последующих изданиях сборника.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. V, стр. 67—74.

Включая рассказ в сборник «Хмурые люди», Чехов изменил название, написал еще один абзац, сократил несколько фраз, отказался от употребления ряда просторечий и иноязычных слов. Для собрания сочинений были сделаны три стилистические поправки.

В рассказе можно усмотреть некоторые отголоски впечатлений, полученных Чеховым в 1884 г., когда он был судебным хроникером на процессе по так называемому «скопинскому делу» — о крахе банка в Скопине в результате жульнических операций правления банка (корреспонденции Чехова «Дело Рыкова и комп.» публиковались «Петербургской газетой» в ноябре-декабре 1884 г.).

Н. Г. Серповский, выполнявший в Воскресенске обязанности судебного следователя и часто встречавшийся с Чеховым летом 1886 г., отметил в своих воспоминаниях «Знакомство и встречи с покойным писателем А. П. Чеховым» (ЦГАЛИ), что Чехов «очень интересовался деятельностью судов вообще и хорошо был знаком с судебной процедурой». По свидетельству Серповского, Чехова особенно занимали судебные казусы и отражавшиеся в судебной практике различные стороны жизни — как «глубоко драматические», так и «прямо юмористические, граничащие с анекдотом» (стр. 7).

Н. К. Михайловский, говоря о том, что Чехов неудачно назвал свой сборник — «Хмурые люди», ссылался на рассказ «Беда»: «В каком смысле может быть назван хмурым человеком, например, купец Авдеев („Беда“), который выпивает, закусывает икрой и попадает в тюрьму, а потом в Сибирь за то, что подписывал, не читая, какие-то банковские отчеты?» («Русские ведомости», 1890, № 104, 18 апреля).

Ф. Пактовский причислил «Беду» к таким рассказам, которые освещают чрезвычайно существенный общественный вопрос, разрешение которого важно не столько для читателей, сколько для представителей юриспруденции: как быть, когда «наблюдается разъединение цивилизованного общества, его форм жизни, понятий и убеждений от форм жизни, понятий и убеждений простого народа» (Ф. Пактовский. Современное общество в произведениях А. П. Чехова. Казань, 1901, стр. 33).

При жизни Чехова рассказ был переведен на немецкий, румынский и сербскохорватский языки.

Поцелуй

Впервые — «Новое время», 1887, № 4238, 15 декабря, стр. 2—3. Подпись: Ан. Чехов.

Включено в сборник «Рассказы», СПб., 1888; перепечатывалось в последующих изданиях сборника.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. IV, стр. 239—260, с исправлениями по «Новому времени» и сб. «Рассказы».

Рассказ был задуман в октябре 1887 г. 21 октября Чехов писал брату в Петербург: «Скажи Буренину, что субботник я пришлю очень скоро». Затем 24 октября сообщал: «…субботник пишу». И еще раз 20 ноября: «…после пьесы (представление „Иванова“) я вошел в колею и уселся за субботник».

Рассказ был написан, как свидетельствует И. Л. Леонтьев (Щеглов), в Петербурге, в номере гостиницы «Москва», где Чехов останавливался в декабре 1887 г. 13 декабря он зашел к Чехову в гостиницу и застал его за работой. Чехов просил его, как бывшего артиллериста, прочесть рассказ и сказать, не допустил ли он какой-либо ошибки. «Я ‹…› — вспоминал Леонтьев (Щеглов), — был поражен верностью описания ‹…›, удивительной чуткостью, с какой схвачен был самый дух и склад военной среды. Просто не верилось, что всё это написал только соскочивший с университетской скамьи студентик, а не заправский военный, прослуживший, по крайней мере, несколько лет в артиллерии! С строго придирчивой точки зрения можно, пожалуй, найти некоторые „длинноты“, именно в описании движения бригады — единственный недостаток рассказа, написанного чуть ли не в двое суток…» («Чехов в воспоминаниях современников». М., 1954, стр. 167).

Включая рассказ в сборник, Чехов хотел, чтобы он непременно был напечатан в конце книги, последним, о чем писал брату Александру Павловичу 24 марта и 11 или 12 апреля 1888 г. При редактировании текста Чехов снял три фразы и внес ряд стилистических поправок. Готовя собрание сочинений, он исправил несколько слов, в частности, иноязычные слова заменил русскими.

По свидетельству М. П. Чехова, в рассказе отразились впечатления Чехова от жизни в Воскресенске в 1884 г., когда в городе стояла батарея, которой командовал Б. И. Маевский (сб. «О Чехове». М., 1910, стр. 251).

Отзывы современников о рассказе были разноречивы.

Рассказ нравился А. Н. Плещееву, о чем сообщал Чехову Леонтьев (Щеглов) в письме от 22 декабря 1887 г.: «Болярин Алексей очень Вам кланяется, млеет от Вашего „Поцелуя“…» (ЦГАЛИ). Сам Леонтьев (Щеглов) восхищался рассказами «Поцелуй» и «Свирель» и повестью «Степь», выражая сожаление, что Чехов перешел впоследствии к созданию таких «надуманных и сухих» произведений, как «Скучная история» и «Припадок». Объяснял он это тем, что Чехов «раздружился с природой», «чутким знатоком» которой он был, и погрешил против заповеди «Твори, не мудрствуя лукаво» (письмо от 25 марта 1890 г. — ГБЛ).

«Поцелуй» назван Г. А. Русановым среди рассказов, причисляемых им к «перлам русской литературы» (в письме к Чехову от 14 февраля 1895 г. — Записки ГБЛ, вып. 8, стр. 58).

По свидетельству С. И. Мицкевича, М. Горький на примере этого рассказа доказывал, что Чехов является знатоком психологии маленьких людей.

К. Арсеньев считал «Поцелуй» одним из лучших рассказов Чехова, замечая, что в нем «очень хорошо главное действующее лицо, штабс-капитан Рябович, в серенькую скучную жизнь которого внезапно проникает луч солнца ‹…›. Картина закончена вполне, несмотря на всю ее миниатюрность» («Вестник Европы», 1888, № 7, стр. 261).

А. А. Александров в статье «Молодые таланты в русской беллетристике. Антон Чехов» (ЦГАЛИ, фонд 2, оп. 1, ед. хр. 35, стр. 5), говоря о гуманизме Чехова, о внимании писателя к душе и сердцу человека, ссылался на рассказ «Поцелуй», в котором автор тепло и трогательно отнесся к своему герою — штабс-капитану Рябовичу.

К. Говоров (К. И. Медведский) писал об отсутствии в произведениях Чехова серьезного содержания и относил «Поцелуй» к рассказам «анекдотическим». «…Если бы этот замысел был эксплоатирован беллетристом-психологом — из него что-нибудь и вышло бы. Но г. Чехов, как мы знаем, совсем не психолог», — безапелляционно утверждал критик, рекомендуя Чехову «ограничиться передачей самого анекдота, и в общих словах — того впечатления, которое произвел на Рябовича поцелуй невидимой красавицы» («День», 1889, № 485, 13 октября).

Отрицательно писал о рассказе К. Медведский и позже, считая, что Чехову не удалось раскрыть психологию своего героя («Русский вестник», 1896, № 8, стр. 290).

В. Гольцев подчеркивал, что в ряде рассказов Чехова пантеистическое мировоззрение принимает «печальный оттенок». В связи с этим он упомянул «Поцелуй», ссылаясь на размышления Рябовича в конце рассказа («Русская мысль», 1894, № 5, стр. 47).

В. Альбов, утверждая, что юмор в произведениях Чехова уступил место пессимизму, среди рассказов, повествующих о беспомощности человека и бесцельности его существования, назвал «Поцелуй». Он писал, что «Поцелуй» «как будто нарочно выдуман на заранее составленную тему — о бессмысленности жизни» («Мир божий», 1903, № 1, стр. 88). «Изображая пустоту и бессилие мечты, обнажая жизнь, он, — замечал Альбов о Чехове, — понимает вместе с тем, что эта обнаженная жизнь, жизнь без мечты, „необыкновенно скудна, бесцветна и убога“» (стр. 103).

При жизни Чехова рассказ был переведен на венгерский, немецкий, сербскохорватский, словацкий и чешский языки.

В письме к И. Я. Павловскому от 5 декабря 1894 г. среди «наиболее подходящих для французского читателя» рассказов Чехов назвал «Поцелуй» («Вопросы литературы», 1960, № 8, стр. 145).

Мальчики

Впервые — «Петербургская газета», 1887, № 350, 21 декабря, стр. 3, отдел «Летучие заметки». Подзаголовок: Сценка. Подпись: А. Чехонте.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. 1, стр. 332—339.

Готовя рассказ для собрания сочинений, Чехов снял подзаголовок и существенно переработал весь текст. Были внесены добавления, рисующие психологию детей (в частности, молитва Володи); написан другой финал. В результате контраст характеров двух мальчиков, едва намеченный в газетной редакции, стал ярче. Исправляя текст, Чехов снимал вульгаризмы и просторечные выражения.

Возможно, для творческой истории «Мальчиков» имел значение эпизод, рассказанный писателем И. С. Шмелевым. Шмелев и его товарищ, оба гимназисты, встретились с Чеховым, тогда молодым начинающим писателем, в Нескучном саду, в Москве. Мальчики ловили рыбу и сушили ее, подражая индейцам. Чехов, включившись в игру, обратился к друзьям с предложением: «Не выкурят ли мои краснокожие братья со мною трубку мира?» А получив от мальчиков подарок — поплавок для ловли карасей — «дикообразово перо», в том же тоне поблагодарил: «попо-кате-петль!» — что значит «Великое Сердце». «Я теперь вспоминаю, из его рассказов, —„Монтигомо, Ястребиный Коготь“ — так кажется?..», — писал Шмелев в воспоминаниях «Как я встречался с Чеховым», датированных 1934 годом (в кн.: И. Шмелев. Повести и рассказы. М., Гослитиздат, 1960).

В «Осколках московской жизни» («Осколки», 1885, № 3, 19 января, стр. 4) Чехов писал о том, как со временем меняются вкусы. Так, «было время, когда люди зачитывались рыцарскими романами и уходили в Дон-Кихоты», а «наши сызранские и чухломские детеныши, начитавшись Майн-Рида и Купера, удирали из родительских домов и изображали бегство в Америку».

О том, что Чехов в «Мальчиках» отразил характеры и обстоятельства, типические для определенного времени, свидетельствует и письмо Г. И. Успенского к В. А. Гольцеву от 22 июня 1891 г. Высоко оценивая автобиографический рассказ молодого писателя А. С. Серафимовича «Бегство в Америку» (впоследствии названо «Бегство»), Г. И. Успенский писал: «„Детство и отрочество“ Толстого, „Семейная хроника“ Аксакова, „Детские годы“ М. Е. Салтыкова (в „Иудушке“) и т. д. — ни в чем не подобны детству юнейшего поколения.