Те же и Т р и л е ц к и й.
      Т р и л е ц к и й. Господам родственникам!
      П л а т о н о в. А-а-а… Плохой лейб-медик ее превосходительства! Argentum nitricum… aquae destillatae…* Очень рад видеть, любезный! Здоров, сияет, блещет и пахнет!
 

____________________

 
      * Ляпис… дистиллированной воды (лат.).
      Т р и л е ц к и й (целует Сашу в голову). Да и разнесли же черти твоего Михайла! Бык, настоящий бык!
      С а ш а. Фи, как от тебя духами пахнет! Здоров?
      Т р и л е ц к и й. Здоровехонек. Умно сделали, что пришли. (Садится.) Как дела, Мишель?
      П л а т о н о в. Какие?
      Т р и л е ц к и й. Твои, разумеется.
      П л а т о н о в. Мои? А кто их знает, каковы они! Долго, брат, рассказывать, да и неинтересно. Где это ты так шикарно остригся? Хороша прическа! Стоит целковый?
      Т р и л е ц к и й. Меня не цирюльник чешет… У меня на это дамы есть, а дамам я не за прическу плачу целковые… (Ест мармелад.) Я, братец ты мой…
      П л а т о н о в. Сострить хочешь? Ни, ни, ни… Не беспокойся! Избавь, пожалуйста.

      Те же, П е т р и н и В е н г е р о в и ч 1.
      П е т р и н входит с газетой и садится. В е н г е р о в и ч 1 садится в угол.
      Т р и л е ц к и й (Ивану Ивановичу). Заплачь, отче!
      И в а н И в а н о в и ч. Для чего мне плакать?
      Т р и л е ц к и й. Да вот, например, хоть от радости… Взгляни на меня! Это сын твой!.. (Указывает на Сашу.) Это дочь твоя! (Указывает на Платонова.) Этот юноша зять твой! Дочь-то одна чего стоит! Это перл, папаша! Один только ты мог породить такую восхитительную дочь! А зять?
      И в а н И в а н о в и ч. Чего же мне, друг мой, плакать? Плакать не нужно.
      Т р и л е ц к и й. А зять? О… это зять! Другого такого не сыщешь, хоть обрыскай всю вселенную! Честен, благороден, великодушен, справедлив! А внук?! Что это за мальчишка разанафемский! Машет руками, тянется вперед этак и всё пищит: «дедь! дедь! где дедь? Подайте-ка мне сюда его, разбойника, подайте-ка мне сюда его усищи!»
      И в а н И в а н о в и ч (вытаскивает из кармана платок). Чего же плакать? Ну и слава богу… (Плачет.) Плакать не нужно.
      Т р и л е ц к и й. Ты плачешь, полковник?
      И в а н И в а н о в и ч. Нет… Зачем? Ну и слава тебе, господи!.. Что ж?..
      П л а т о н о в. Перестань, Николай!
      Т р и л е ц к и й (встает и садится рядом с Бугровым). Жаркий нонче темперамент в воздухе, Тимофей Гордеич!
      Б у г р о в. Это действительно. Жарко, как в бане на самой верхней полочке. Темперамент в градусов тридцать, надо полагать.
      Т р и л е ц к и й. Что бы это значило? Отчего это так жарко, Тимофей Гордеич?
      Б у г р о в. Вам это лучше знать.
      Т р и л е ц к и й. Я не знаю. Я по докторской части шел.
      Б у г р о в. А по-моему-с, оттого так жарко, что мы засмеялись бы с вами, ежели б в июне месяце было холодно.
      Смех.
      Т р и л е ц к и й. Так-с… Теперь понимаю… Что лучше для травы, Тимофей Гордеич, климат или атмосфера?
      Б у г р о в. Все хорошо, Николай Иваныч, только для хлеба дождик нужней… Что толку с климата, ежели дождя нет? Без дождя он и гроша медного не стоит.
      Т р и л е ц к и й. Так… Это правда… Вашими устами, надо полагать, гласит сама мудрость. А какого вы мнения, господин бакалейный человек, касательно остального прочего?
      Б у г р о в (смеется). Никакого.
      Т р и л е ц к и й. Что и требовалось доказать. Умнейший вы человек, Тимофей Гордеич! Ну, а какого вы мнения насчет того астрономического фокуса, чтобы Анна Петровна дала нам поесть? а?
      А н н а П е т р о в н а. Подождите, Трилецкий! Все ждут, и вы ждите!
      Т р и л е ц к и й. Аппетитов она наших не знает! Не знает она, как нам с вами, а в особенности вам со мной выпить хочется! А славно мы выпьем и закусим, Тимофей Гордеич! Во-первых… Во-первых… (Шепчет Бугрову на ухо.) Плохо? Это за галстух… Crematum simplex…* Там всё есть: и распивочно и навынос… Икра, балык, семга, сардины… Далее - шести- или семиэтажный пирог… Во какой! Начинен всевозможными чудесами флоры и фауны Старого и Нового Света… Скорей бы только… Сильно голоден, Тимофей Гордеич? Откровенно…
 

____________________

 
      * Простой продукт (лат.).
      С а ш а (Трилецкому). Не так тебе есть хочется, как бунт поднимать! Не любишь, когда люди покойно сидят!
      Т р и л е ц к и й. Не люблю, когда людей голодом морят, толстушка!
      П л а т о н о в. Ты сейчас сострил, Николай Иваныч, отчего же это не смеются?
      А н н а П е т р о в н а. Ах, как он надоел! Как он надоел! Нахален до безобразия! Это ужасно! Ну подождите же, скверный человек! Я вам дам поесть! (Уходит.)
      Т р и л е ц к и й. Давно бы так.

      Те же, кроме А н н ы П е т р о в н ы.
      П л а т о н о в. Впрочем, не мешало бы… Который час? Я тоже голоден…
      В о й н и ц е в. Где же моя жена, господа? Платонов ведь ее не видел еще… Надо познакомить. (Встает.) Пойду ее искать. Ей так понравился сад, что она никак не расстанется с ним.
      П л а т о н о в. Между прочим, Сергей Павлович… Я просил бы вас не представлять меня вашей супруге… Мне хотелось бы знать, узнает она меня или нет? Я когда-то был с ней знаком немножко и…
      В о й н и ц е в. Знакомы? С Соней?
      П л а т о н о в. Был во время оно… Когда еще был студентом, кажется. Не представляйте, пожалуйста, и молчите, не говорите ей ни слова обо мне…
      В о й н и ц е в. Хорошо. Этот человек со всеми знаком! И когда он успевает знакомиться? (Уходит в сад.)
      Т р и л е ц к и й. А какую я важную корреспонденцию поместил в «Русском курьере», господа! Читали? Вы читали, Абрам Абрамыч?
      В е н г е р о в и ч 1. Читал.
      Т р и л е ц к и й. Не правда ли, замечательная корреспонденция? Вас-то, вас, Абрам Абрамыч, каким я людоедом выставил! Такое про вас написал, что вся Европа ужаснется!
      П е т р и н (хохочет). Так это вот про кого?! Вот кто этот В.! Ну, а кто же Б.?
      Б у г р о в (смеется). Это я-с. (Вытирает лоб.) Бог с ними!
      В е н г е р о в и ч 1. Что ж! Это очень похвально. Если бы я умел писать, то непременно писал бы в газеты. Во-первых, деньги за это дают, а во-вторых, у нас почему-то принято пишущих считать очень умными людьми. Только не вы, доктор, написали эту корреспонденцию. Ее написал Порфирий Семеныч.
      Г л а г о л ь е в 1. Вы откуда это знаете!
      В е н г е р о в и ч 1. Знаю.
      Г л а г о л ь е в 1. Странно… Я писал, это правда, но откуда вам это известно?
      В е н г е р о в и ч 1. Всё можно узнать, лишь бы только желание было. Вы заказным посылали, ну а приемщик на нашей почте имеет хорошую память. Вот и всё… И разгадывать нечего. Мое еврейское ехидство тут ни при чем… (Смеется.) Не бойтесь, мстить не стану.
      Г л а г о л ь е в 1. Я и не боюсь, но… мне странно!
      Входит Г р е к о в а.

      Те же и Г р е к о в а.
      Т р и л е ц к и й (вскакивает). Марья Ефимовна! Вот это так мило! Вот это так сюрприз!
      Г р е к о в а (подает ему руку). Здравствуйте, Николай Иваныч! (Кивает всем головой.) Здравствуйте, господа!
      Т р и л е ц к и й (снимает с нее тальму). Стащу с вас тальмочку… Живы, здоровы? Здравствуйте еще раз! (Целует руку.) Здоровы?
      Г р е к о в а. Как всегда… (Конфузится и садится на первое попавшееся стуло.) Анна Петровна дома?
      Т р и л е ц к и й. Дома. (Садится рядом.)
      Г л а г о л ь е в 1. Здравствуйте, Марья Ефимовна!
      И в а н И в а н о в и ч. Это Марья Ефимовна? Насилу узнал! (Подходит к Грековой и целует у нее руку.) Имею счастье видеть… Весьма приятно…
      Г р е к о в а. Здравствуйте, Иван Иваныч! (Кашляет.) Ужасно жарко… Не целуйте мне, пожалуйста, рук… Я себя неловко чувствую… Не люблю…
      П л а т о н о в (подходит к Грековой). Честь имею кланяться!.. (Хочет поцеловать руку.) Как поживаете? Дайте же руку!
      Г р е к о в а (отдергивает назад руку). Не нужно…
      П л а т о н о в. Почему? Недостоин?
      Г р е к о в а. Не знаю, достойны вы или недостойны, но… вы ведь неискренно?
      П л а т о н о в. Неискренно? Почем же вы знаете, что неискренно?
      Г р е к о в а. Вы не стали бы целовать моей руки, если бы я не сказала, что я не люблю этого целования… Вы вообще любите делать то, чего я не люблю.
      П л а т о н о в. Сейчас уж и заключение!
      Т р и л е ц к и й (Платонову). Отойди!
      П л а т о н о в. Сейчас… Как ваш клоповый эфир, Марья Ефимовна?
      Г р е к о в а. Какой эфир?
      П л а т о н о в. Я слышал, что вы добываете из клопов эфир… Хотите обогатить науку… Хорошее дело!
      Г р е к о в а. Вы всё шутите…
      Т р и л е ц к и й. Да, он всё шутит… Итак, значит, вы приехали, Марья Ефимовна… Как ваша maman поживает?
      П л а т о н о в. Какая вы розовенькая! Как вам жарко!
      Г р е к о в а (встает). Для чего вы мне это всё говорите?
      П л а т о н о в. Поговорить хочу с вами… Давно с вами не беседовал. Зачем же сердиться? Когда же, наконец, вы перестанете на меня сердиться?
      Г р е к о в а. Я замечаю, что вы чувствуете себя не в своей тарелке, когда видите меня… Не знаю, чем я вам мешаю, но… Я делаю вам удовольствие и по возможности избегаю вас… Если бы Николай Иваныч не дал мне честного слова, что вы здесь не будете, то я не приехала бы сюда… (Трилецкому). Стыдно вам лгать!
      П л а т о н о в. Стыдно тебе лгать, Николай! (Грековой.) Вы плакать собираетесь… Поплачьте! Слезы приносят иногда облегчение…
      Г р е к о в а быстро идет к двери, где встречается с А н н о й П е т р о в н о й.

      Те же и А н н а П е т р о в н а.
      Т р и л е ц к и й (Платонову). Глупо… глупо! Понимаешь ты? Глупо! Еще раз и… мы враги!
      П л а т о н о в. Ты-то тут при чем?
      Т р и л е ц к и й. Глупо! Ты не знаешь, что ты делаешь!
      Г л а г о л ь е в 1. Жестоко, Михаил Васильич!
      А н н а П е т р о в н а. Марья Ефимовна! Как я рада! (Пожимает Грековой руку.) Очень рада… Вы такая редкая у меня гостья… Вы приехали, и я вас люблю за это… Сядемте…
      Садятся. Очень рада… Спасибо Николаю Ивановичу… Он потрудился выклянчить вас из вашей деревеньки…
      Т р и л е ц к и й (Платонову). А если я ее люблю, положим?
      П л а т о н о в. Люби… Сделай такое одолжение!
      Т р и л е ц к и й. Не знаешь ты, что ты говоришь!
      А н н а П е т р о в н а. Как вы поживаете, моя дорогая?
      Г р е к о в а. Благодарю.
      А н н а П е т р о в н а. Вы утомлены… (Смотрит ей в лицо.) Проехать двадцать верст мудрено без привычки…
      Г р е к о в а. Нет… (Подносит к глазам платок и плачет.) Нет…
      А н н а П е т р о в н а. Что с вами, Марья Ефимовна?
      Пауза.
      Г р е к о в а. Нет…
      Трилецкий ходит по сцене.
      Г л а г о л ь е в 1 (Платонову). Надо вам извиниться, Михаил Васильич!
      П л а т о н о в. Для чего?
      Г л а г о л ь е в 1. Вы спрашиваете?! Вы были жестоки…
      С а ш а (подходит к Платонову). Объяснись, а то я уйду!.. Извинись!
      А н н а П е т р о в н а. Я сама имею обыкновение плакать после дороги… Нервы расстраиваются!..
      Г л а г о л ь е в 1. Наконец… Я хочу этого! Нелюбезно! Не ожидал я от вас!
      С а ш а. Извинись, тебе говорят! Бессовестный!
      А н н а П е т р о в н а. Понимаю… (Смотрит на Платонова.) Успел уж… Извините меня, Марья Ефимовна. Я забыла поговорить с этим… с этим… Я виновата…
      П л а т о н о в (подходит к Грековой), Марья Ефимовна!
      Г р е к о в а (поднимает голову). Что вам угодно?
      П л а т о н о в. Извиняюсь… Публично прошу прощения… Сгораю от стыда на пятидесяти кострах!.. Давайте же руку… Клянусь честью, что искренно… (Берет ее руку.) Помиримся… Не будем хныкать… Мир? (Целует руку.)
      Г р е к о в а. Мир. (Закрывает платком лицо и убегает.)
      За ней уходит Т р и л е ц к и й.

      Те же, кроме Г р е к о в о й и Т р и л е ц к о г о.
      А н н а П е т р о в н а. Не думала, что вы позволите себе… Вы!
      Г л а г о л ь е в 1. Осторожность, Михаил Васильич, ради бога осторожность!
      П л а т о н о в. Довольно… (Садится на диван.) Бог с ней… Я сделал глупость, что заговорил с ней, а глупость не стоит того, чтобы о ней много говорили…
      А н н а П е т р о в н а. Для чего Трилецкий пошел за ней? Не всем женщинам приятно, если видят их слезы.
      Г л а г о л ь е в 1. Уважаю я в женщинах эту чуткость… Особенного ничего ведь вы… не сказали ей, кажется, но… Один намек, словечко…
      А н н а П е т р о в н а. Нехорошо, Михаил Васильич, нехорошо.
      П л а т о н о в. Я извинился, Анна Петровна.
      Входят В о й н и ц е в, С о ф ь я Е г о р о в н а и В е н г е р о в и ч 2.
 

ЯВЛЕНИЕ XIII

 
      Те же, В о й н и ц е в, С о ф ь я Е г о р о в н а,
      В е н г е р о в и ч 2 и потом Т р и л е ц к и й.
      В о й н и ц е в (вбегает). Идет, идет! (Поет.) Идет!
      В е н г е р о в и ч 2 становится у дверей, скрестив на груди руки.
      А н н а П е т р о в н а. Наконец-то Софи надоел этот несносный зной! Милости просим!
      П л а т о н о в (в стороне). Соня! Творец небесный, как она изменилась!
      С о ф ь я Е г о р о в н а. Я так заболталась с m-r Венгеровичем, что совершенно забыла про зной… (Садится на диван на аршин от Платонова.) Я в восторге от нашего сада, Сергей.
      Г л а г о л ь е в 1 (садится возле Софьи Егоровны). Сергей Павлович!
      В о й н и ц е в. Что прикажете?
      Г л а г о л ь е в 1. Софья Егоровна, милейший мой друг, дала мне слово, что в четверг вы все будете у меня.
      П л а т о н о в (в сторону). На меня посмотрела!
      В о й н и ц е в. Мы и сдержим это слово. Прикатим к вам целой компанией…
      Т р и л е ц к и й (входит). О женщины, женщины! сказал Шекспир и сказал неправду. Нужно было сказать: ах вы, женщины, женщины!
      А н н а П е т р о в н а. Где Марья Ефимовна?
      Т р и л е ц к и й. Я ее в сад проводил. Пусть себе пошляется с горя!
      Г л а г о л ь е в 1. Вы у меня еще ни разу не были, Софья Егоровна! У меня вам, надеюсь, понравится… Сад получше вашего, река глубокая, лошадки есть хорошие…
      Пауза.
      А н н а П е т р о в н а. Молчание… Дурак родился.
      Смех.
      С о ф ь я Е г о р о в н а (тихо Глагольеву, кивая на Платонова). Кто это такой? Вот этот, что рядом со мной сидит!
      Г л а г о л ь е в 1 (смеется). Это наш учитель… Фамилии не знаю…
      Б у г р о в (Трилецкому). Скажите мне на милость, Николай Иваныч, вы всякие болезни лечить можете или не всякие?
      Т р и л е ц к и й. Всякие.
      Б у г р о в. И сибирку?
      Т р и л е ц к и й. И сибирку.
      Б у г р о в. А ежели собака бешеная укусит, и это можете?
      Т р и л е ц к и й. А вас бешеная собака укусила? (Отодвигается от него.)
      Б у г р о в (конфузится). Боже меня сохрани! Что это вы, Николай Иваныч! Христос с вами!
      Смех.
      А н н а П е т р о в н а. Как к вам ехать, Порфирий Семеныч? Чрез Юсновку?
      Г л а г о л ь е в 1. Нет… Круг дадите, если поедете чрез Юсновку. Езжайте прямо на Платоновку. Я обитаю почти что в самой Платоновке, в двух верстах от нее.
      С о ф ь я Е г о р о в н а. Я знаю эту Платоновку. Она всё еще существует?
      Г л а г о л ь е в 1. Как же…
      С о ф ь я Е г о р о в н а. Я когда-то с ее помещиком была знакома, с П л а т о н о вым. Сергей, ты не знаешь, где теперь этот Платонов?
      П л а т о н о в (в сторону). Спросила бы она у меня, где он.
      В о й н и ц е в. Кажется, знаю. Не помнишь ли, как его зовут? (Смеется.)
      П л а т о н о в. Я тоже когда-то был с ним знаком. Его зовут, кажется, Михаилом Васильичем.
      Смех.
      С о ф ь я Е г о р о в н а. Да, да… Его зовут Михаилом Васильичем. Когда я была с ним знакома, он был еще студентом, почти мальчиком… Вы смеетесь, господа… А я, право, ничего не нахожу остроумного в моих словах…
      А н н а П е т р о в н а (хохочет и указывает на Платонова). Да узнайте же его, наконец, а то он лопнет от нетерпения!
      Платонов поднимается.
      С о ф ь я Е г о р о в н а (поднимается и смотрит на Платонова). Да… он. Что же вы молчите, Михаил Васильич?.. Неужели… это вы?
      П л а т о н о в. Не узнаете, Софья Егоровна? И немудрено! Прошло четыре с половиной года, почти пять лет, а никакие крысы не в состоянии изгрызть так хорошо человеческую физиономию, как мои последние пять лет.
      С о ф ь я Е г о р о в н а (подает ему руку). Я теперь только начинаю узнавать вас. Как вы изменились!
      В о й н и ц е в (подводит к Софье Егоровне Сашу). А это, рекомендую тебе, его жена!.. Александра Ивановна, сестра остроумнейшего из людей - Николая Иваныча!
      С о ф ь я Е г о р о в н а (подает Саше руку). Очень приятно. (Садится.) Вы уж и женаты!.. Давно ли? Впрочем, пять лет…
      А н н а П е т р о в н а. Молодец, Платонов! Он нигде не бывает, но всех знает. Это, Софи, рекомендую вам, наш друг!
      П л а т о н о в. Этой роскошной рекомендации достаточно для того, чтобы иметь право спросить вас, Софья Егоровна, как вы вообще поживаете? Как ваше здоровье?
      С о ф ь я Е г о р о в н а. Поживаю вообще очень сносно, но здоровье плоховато. Вы как поживаете? Что поделываете теперь?
      П л а т о н о в. Со мной судьба моя сыграла то, чего я ни в каком случае не мог предполагать в то время, когда вы видели во мне второго Байрона, а я в себе будущего министра каких-то особенных дел и Христофора Колумба. Я школьный учитель, Софья Егоровна, только всего.
      С о ф ь я Е г о р о в н а. Вы?
      П л а т о н о в. Да, я…
      Пауза. Пожалуй, что немножко и странно…
      С о ф ь я Е г о р о в н а. Невероятно! Почему же… Почему же не больше?
      П л а т о н о в. Мало одной фразы, Софья Егоровна, чтобы ответить на ваш вопрос…
      Пауза.
      С о ф ь я Е г о р о в н а. Университет вы по крайней мере кончили?
      П л а т о н о в. Нет. Я его бросил.
      С о ф ь я Е г о р о в н а. Гм… Это все-таки не мешает ведь вам быть человеком?
      П л а т о н о в. Виноват… Я не понимаю вашего вопроса…
      С о ф ь я Е г о р о в н а. Я неясно выразилась. Это вам не мешает быть человеком… тружеником, хочу сказать, на поприще… ну хоть, например, свободы, эмансипации женщин… Не мешает это вам быть служителем идеи?
      Т р и л е ц к и й (в сторону). Завралась!
      П л а т о н о в (в сторону). Вот как! Гм… (Ей.) Как вам сказать? Пожалуй, что это и не мешает, но… чему же мешать-то? (Смеется.) Мне ничто не может мешать… Я лежачий камень. Лежачие камни сами созданы для того, чтоб мешать…
      Входит Щ е р б у к.

      Те же и Щ е р б у к.
      Щ е р б у к (в дверях). Лошадям овса не давай: плохо везли!
      А н н а П е т р о в н а. Ура! Мой кавалер пришел!
      В с е. Павел Петрович!
      Щ е р б у к (молча целует у Анны Петровны и Саши руку, молча кланяется мужчинам, каждому отдельно и отдает общий поклон). Друзья мои! Скажите мне, недостойному субъекту, где та особа, видеть которую душа моя стремится? Подозрение имею и думаю, что эта особа - оне! (Указывает на Софью Егоровну.) Анна Петровна, позвольте мне просить вас отрекомендовать меня им, чтобы они знали, что я такой за человек!
      А н н а П е т р о в н а (берет его под руку и подводит к Софье Егоровне). Отставной гвардии корнет Павел Петрович Щербук!
      Щ е р б у к. А касательно чувств?
      А н н а П е т р о в н а. Ах да… Наш приятель, сосед, кавалер, гость и кредитор.
      Щ е р б у к. Действительно! Друг первейший его превосходительства покойничка генерала! Под предводительством его брал крепости, именуемые женским полонезом. (Кланяется.) Позвольте ручку-с!
      С о ф ь я Е г о р о в н а (протягивает руку и отдергивает ее назад). Очень приятно, но… не нужно.
      Щ е р б у к. Обидно-с… Вашего супруга на руках носил, когда он еще под стол пешком ходил… Я от него знак имею и знак сей в могилу унесу. (Открывает рот.) В-во! Зуба нет! Замечаете?
      Смех. Я его на руках держал, а он, Сереженька-то, пистолетом, коим забавляться изволил, мне по зубам реприманду устроил. Хе, хе, хе… Шалун! Вы его, матушка, не имею чести знать имени и отчества, в строгости содержите! Красотой своей вы мне одну картину напоминаете… Носик только не такой… Не дадите ручки?
      Петрин подсаживается к Венгеровичу 1 и читает ему вслух газету.
      С о ф ь я Е г о р о в н а (протягивает руку). Если вы уж так…
      Щ е р б у к (целует руку). Merci вас! (Платонову.) Как здоровье, Мишенька? Молодец-то какой вырос! (Садится.) Я знал тебя еще в тот период, когда ты на свет божий с недоумением глядел… И всё растет, и всё растет… Тьфу! чтоб не сглазить! Молодчина! Красавец-то какой! Ну чего, купидон, по военной не идешь?
      П л а т о н о в. Грудью слаб, Павел Петрович!
      Щ е р б у к (указывает на Трилецкого). Он сказал? Верь ему, свистуну, так без головы останешься!
      Т р и л е ц к и й. Прошу не ругаться, Павел Петрович!
      Щ е р б у к. Он мне поясницу лечил… Того не ешь, другого не ешь, на полу не спи… Ну и не вылечил. Я его и спрашиваю: «Зачем же ты деньги взял, а не вылечил?» А он и говорит: «Что-нибудь из двух, говорит, или лечить, или деньги брать». Каков молодец?
      Т р и л е ц к и й. Для чего же врать, Вельзевул Буцефалович? Сколько вы мне дали денег, позвольте вас спросить? Припомните-ка! Съездил я к вам шесть раз и получил только всего рубль, да еще порванный рубль… Хотел его нищему дать, да нищий не взял. «Порван, говорит, очень, номеров нет!»
      Щ е р б у к. И ездил шесть раз не потому, что я болен был, а потому, что у моего арендатора дочка кельк шоз*.
 

____________________

 
      * кое-что (франц. quelque chose).
      Т р и л е ц к и й. Платонов, ты близко к нему сидишь… Щелкни его раз от моего имени по лысине! Сделай милость!
      Щ е р б у к. Отстань! Довольно! Не раздражай спящего льва! Молод еще, еле видим! (Платонову.) И отец твой был молодец! Мы с ним, с покойничком, большие друзья были. Штукарь он был! Теперь таких и нет проказников, какими мы с ним были… Эхх. Прошло время… (Петрину.) Герася! Побойся всевышнего! Мы здесь беседуем, а ты вслух читаешь! Имей деликатность!
      Петрин продолжает читать.
      С а ш а (толкает Ивана Ивановича в плечо). Папа! Папа, не спи здесь! Стыдно!
      Иван Иванович просыпается и чрез минуту опять засыпает.
      Щ е р б у к. Нет… Не могу я говорить!.. (Встает.) Его слушайте… Он читает!..
      П е т р и н (встает и подходит к Платонову). Что вы сказали-с?
      П л а т о н о в. Решительно ничего…
      П е т р и н. Нет, вы что-то сказали-с… Вы сказали что-то про Петрина…
      П л а т о н о в. Вам приснилось, должно быть…
      П е т р и н. Критикуете-с?
      П л а т о н о в. Ничего я не говорил! Уверяю вас, что вам это приснилось!
      П е т р и н. Можете говорить, сколько вам угодно… Петрин… Петрин… Что Петрин? (Кладет газету в карман.) Петрин, может быть, в университете обучался, кандидат прав, может быть… Вам это известно?.. Ученое звание за мной до гроба останется… Так-то-с. Надворный советник… Вам это известно? И пожил побольше вашего. Шестой десяточек, слава богу, доживаю.
      П л а т о н о в. Очень приятно, но… что же из этого следует?
      П е т р и н. Поживите с мое, душенька, так узнаете! Жизнь пережить не шутка! Жизнь кусается…
      П л а т о н о в (пожимает плечами). Право, не знаю, что вы хотите этим сказать, Герасим Кузьмич… Я вас не понимаю… Начали вы о себе, а с себя съехали на жизнь… Что может быть общего между вами и жизнью?
      П е т р и н. Вот как поломает вас жизнь, потрясет хорошенечко, тогда сами на молодых с предостережением смотреть станете… Жизнь, сударь мой… Что такое жизнь? А вот что-с! Когда родится человек, то идет на одну из трех дорог жизненных, кроме которых других путей не имеется: пойдешь направо - волки тебя съедят, пойдешь налево - сам волков съешь, пойдешь прямо - сам себя съешь.
      П л а т о н о в. Скажите… Гм… Вы пришли к этому умозаключению путем науки, опыта?
      П е т р и н. Путем опыта.
      П л а т о н о в. Путем опыта… (Смеется.) Говорите, почтенный Герасим Кузьмич, кому-нибудь другому, и не мне… Вообще бы я вам советовал не говорить со мной о высоких материях… И смеюсь, и, ей-богу, не верю. Не верю я вашей старческой, самоделковой мудрости! Не верю, друзья моего отца, глубоко, слишком искренно не верю вашим простым речам о мудреных вещах, всему тому, до чего вы дошли своим умом!
      П е т р и н. Да-с… Действительно… Из молодого деревца всё сделаешь: и домик, и корабль, и всё… а старое, широкое да высокое, ни к черту не годится…
      П л а т о н о в. Я не говорю вообще про стариков; я говорю про друзей моего отца.
      Г л а г о л ь е в 1. Я тоже был другом вашего отца, Михаил Васильич!
      П л а т о н о в. Мало ли у него было друзей… Бывало, весь двор был запружен каретами да колясками.
      Г л а г о л ь е в 1. Нет… Но, значит, и мне вы не верите? (Хохочет.)
      П л а т о н о в. Гм… Как вам сказать?.. И в вас, Порфирий Семеныч, плохо верю.
      Г л а г о л ь е в 1. Да? (Протягивает ему руку.) Спасибо, дорогой мой, за откровенность! Ваша откровенность еще более привязывает меня к вам.
      П л а т о н о в. Вы добряк… Я даже глубоко уважаю вас, но… но…
      Г л а г о л ь е в 1. Пожалуйста, говорите!
      П л а т о н о в. Но… но нужно быть слишком доверчивым, чтобы веровать в тех фонвизинских солидных Стародумов и сахарных Милонов, которые всю свою жизнь ели щи из одной чашки со Скотиниными и Простаковыми, и в тех сатрапов, которые потому только и святы, что не делают ни зла, ни добра. Не рассердитесь, пожалуйста!
      А н н а П е т р о в н а. Не люблю я подобных бесед, а в особенности, если они ведутся Платоновым… Всегда плохо оканчиваются. Михаил Васильич, рекомендую вам нашего нового знакомого! (Указывает на Венгеровича 2.) Исак Абрамович Венгерович, студент…
      П л а т о н о в. А… (Встает и идет к Венгеровичу 2.) Очень приятно! Очень рад. (Протягивает руку.) Дорого я дал бы теперь, чтобы иметь право опять называться студентом…
      Пауза. Я вам руку подаю… Берите же мою или давайте мне свою…
      В е н г е р о в и ч 2. Я не сделаю ни того, ни другого…
      П л а т о н о в. Что?
      В е н г е р о в и ч 2. Я не подам вам своей руки.
      П л а т о н о в. Загадка… Почему-с?
      А н н а П е т р о в н а (в сторону). Черт знает что!
      В е н г е р о в и ч 2. Потому что я имею на это основание… Я презираю таких людей, как вы!
      П л а т о н о в. Брависсиме… (Осматривает его.) Я сказал бы вам, что это мне ужасно нравится, если бы это не пощекотало вашего самолюбия, которое нужно поберечь для будущего…
      Пауза. Вы смотрите на меня, точно великан на пигмея. Может быть, вы и в самом деле великан.
      В е н г е р о в и ч 2. Я честный человек и не пошляк.
      П л а т о н о в. С чем вас и поздравляю… Странно было бы видеть в молодом студенте нечестного человека… О вашей честности вас никто и не спрашивает… Не дадите руки, юноша?
      В е н г е р о в и ч 2. Я не подаю милостыни.
      Трилецкий шикает.
      П л а т о н о в. Не подаете? Ваше дело… Я о приличии говорю, а не о милостыне… Сильно презираете?
      В е н г е р о в и ч 2. Насколько это возможно для человека, всей душой ненавидящего пошлость, тунеядство, фиглярство…
      П л а т о н о в (вздыхает). Давно уж я не слыхал таких речей… Что-то слышится родное в звонких песнях ямщика!.. И я когда-то был мастером рассыпаться… Только, к сожалению, всё это фразы… Милые фразы, но только фразы… Чуточку бы искренности… Фальшивые звуки ужасно действуют на непривычное ухо…
      В е н г е р о в и ч 2. Не прекратить ли нам этот разговор?
      П л а т о н о в. Для чего? Нас охотно слушают, да и мы еще не успели надоесть друг другу… Давайте еще побеседуем в том же духе…
      Вбегает В а с и л и й и за ним О с и п.

      Те же и О с и п.
      О с и п (входит). Кгм… Честь имею и удовольствие поздравить ваше превосходительство с приездом…
      Пауза. Желаю вам всего того, что вы от бога желаете.
      Смех.
      П л а т о н о в. Кого вижу?! Чертов кум! Самый страшный из людей! Ужаснейший из смертных!
      А н н а П е т р о в н а. Скажите, пожалуйста! Вас недоставало! Зачем пришел?
      О с и п. Поздравить.
      А н н а П е т р о в н а. Очень нужно! Проваливай!
      П л а т о н о в. Ты ли это, во тьму ночей и в свет дня вселяющий грозный ужас? Давно уж я не видел тебя, человекоубийца, шестьсот шестьдесят шесть! Ну, приятель? Распространись о чем-нибудь! Вонмем великому Осипу!
      О с и п (кланяется). С приездом, ваше превосходительство! Сергею Павлычу! С браком с законным! Дай бог, чтоб всё… что касательно семейства выходило лучше… всего! Дай бог!