ДРАМАТИЧЕСКИЙ ЭТЮД В ОДНОМ ДЕЙСТВИИ

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

 
      Т и х о н Е в с т и г н е е в, содержатель кабака на большой дороге.
      С е м е н С е р г е е в и ч Б о р ц о в, разорившийся помещик.
      М а р ь я Е г о р о в н а, его жена.
      С а в в а, старик-странник.
      Н а з а р о в н а,
      Е ф и м о в н а - богомолки.
      Ф е д я, прохожий фабричный.
      Е г о р М е р и к, бродяга.
      К у з ь м а, проезжий.
      П о ч т а л ь о н.
      К у ч е р Берцовой.
      Б о г о м о л ь ц ы, г у р т о в щ и к и, п р о е з ж и е и проч.
      Действие происходит в одной из южнорусских губерний.
      Сцена представляет собой кабак Тихона. Направо прилавок и полки с бутылками. В глубине дверь, ведущая наружу. Над нею снаружи висит красный засаленный фонарик. Пол и скамьи, стоящие у стен, вплотную заняты богомольцами и прохожими. Многие, за неимением места, спят сидя. Глубокая ночь. При поднятии занавеса слышится гром и в дверь видна молния.
 

ЯВЛЕНИЕ I

 
      За прилавком Т и х о н. На одной из скамей, развалясь, полулежит Ф е д я и тихо наигрывает на гармонийке. Около него сидит Б о р ц о в, одетый в поношенное летнее платье. На полу около скамей расположились
      С а в в а, Н а з а р о в н а и Е ф и м о в н а.
      Е ф и м о в н а (Назаровне). Потолкай-ка, мать, старца! Словно, никак, богу душу отдает.
      Н а з а р о в н а (поднимая с лица Саввы, край сермяги). Божий человек, а божий человек! Жив ты, аль уж помер?
      С а в в а. Зачем помер? Жив, матушка. (Приподнимаясь на локоть.) Укрой-ка мне, убогонькая, ноги! Вот так. Правую больше. Вот так, матушка. Дай бог здоровья.
      Н а з а р о в н а (прикрывая Савве ноги). Спи, батюшка.
      С а в в а. Какой уж тут сон? Было б терпенье муку эту перенесть, а спанья, матушка, хоть и не надо. Не достоин грешник покой иметь. Это что шумит, богомолочка?
      Н а з а р о в н а. Грозу бог посылает. Ветер воет, а дождик так и хлещет, так и хлещет. По крыше и в стекла словно горошком дробненьким. Чуешь? Разверзлись хляби небесные.
      Гром. Свят, свят, свят…
      Ф е д я. И гремит, и гудит, и шумит, и… конца краю нет! Гууу… словно лес шумит… Гууу… Ветер как собака воет… (Ежится.) Холодно! Одежа мокрая, хоть возьми да выжми, двери настежь… (Тихо наигрывает.) Размокла моя гармония, православные, никакой музыки нет, а то бы я вам такую концерту отшпандорил, что держись шапка! Великолепно! Кадрель ежели, или польку, положим… или какой русский куплетец… всё это мы можем. В городе, когда в коридорных при гранд-ателе состоял, денег не нажил, а в рассуждении гармонии все ноты превозошел. И на гитаре умею.
      Г о л о с и з у г л а. Дурак, дурацкие и речи.
      Ф е д я. От дурака слышу.
      Пауза.
      Н а з а р о в н а (Савве). Тебе бы, старик, таперича в тепле полежать, ножку-то погреть.
      Пауза. Старик! Человек божий! (Толкает Савву.) Ай помирать собираешься?
      Ф е д я. Ты бы, дедусь, водочки выпил. Ты выпьешь, а оно в животе погорит, погорит, да от сердца и оттянет малость. Выпей-ка!
      Н а з а р о в н а. Не бахвальничай, парень! Старик, может, душу богу отдает да о грехах кается, а ты слова такие, да с гармонией… Брось музыку-то! Глаза бесстыжие!
      Ф е д я. А ты чего к нему пристала? Ему невмочь, а ты… бабьи глупости… Он из праведности не может тебе грубое слово вымолвить, а ты обрадовалась, рада, что он тебя, дуру, слушает… Спи, дедусь, не слушай! Пущай болтает, а ты наплюй. Бабий язык - чертово помело, выметет из дому хитреца и мудреца. Наплюй… (Всплескивает руками.) Да и худой же ты, братец ты мой! Страсть! Чисто как ни на есть мертвый шкилет! Никакой живности! Ай и впрямь помираешь?
      С а в в а. Зачем помирать? Избави, господи, зря помереть… Помаюсь маленько, а там и поднимусь с божьей помощью… Не попустит матерь божия в чужой земле помереть… Помру дома…
      Ф е д я. Издалече сам?
      С а в в а. Вологодский. Из самой Вологды… мещанин тамошний…
      Ф е д я. А где это Вологда?
      Т и х о н. За Москвой… Губерния…
      Ф е д я. Тю, тю, тю… Занесло же тебя, борода! И все пешком?
      С а в в а. Пешком, паренек. Был у Тихона Задонского, а иду в Святые горы… Из Святых гор, коли на то воля господня, в Одест… Оттеда, сказывают, в Ерусалим задешево отправляют. Будто за двадцать один рупь…
      Ф е д я. А в Москве был?
      С а в в а. Эва! разов пять…
      Ф е д я. Хороший город? (Закуривает.) Стоющий?
      С а в в а. Святынь много, парень… Где святынь много, там везде хорошо…
      Б о р ц о в (подходит к прилавку и Тихону). Еще раз прошу! Дай Христа ради!
      Ф е д я. Главное в городе, чтоб чистота была… Ежели пыль - поливать, ежели грязь - чистить. Чтоб дома высокие были… театр, полиция… извозчики, которые… Сам жил в городах, понимаю.
      Б о р ц о в. Рюмочку… вот эту маленькую. В долг ведь! Отдам!
      Т и х о н. Ладно.
      Б о р ц о в. Ну прошу! Сделай милость!
      Т и х о н. Ступай!
      Б о р ц о в. Ты меня не понимаешь… Пойми ты, невежа, если в твоей деревянной, мужицкой голове есть хоть капля мозга, не я прошу, нутро, выражаясь по-твоему, по-мужицкому, просит! Болезнь моя просит! Пойми!
      Т и х о н. Нечего нам понимать… Отходи!
      Б о р ц о в. Ведь если я не выпью сейчас, пойми ты это, если я не удовлетворю своей страсти, то я могу преступление совершить. Я бог знает что могу сделать! Видал ты, хам, на своем кабацком веку много пьяного люда, и неужели же ты до сих пор не сумел уяснить себе, что это за люди? Это больные! На цепь их сажай, бей, режь, а водки дай! Ну, покорнейше прошу! Сделай милость! Унижаюсь! Боже мой, как я унижаюсь!
      Т и х о н. Деньги давай, тогда и водка будет.
      Б о р ц о в. Где же мне взять денег? Все пропито! Все дотла! Что же я могу тебе дать? Пальто вот только одно осталось, но дать тебе его я не могу… Оно на голом теле. Хочешь шапку? (Снимает шапку и подает ее Тихону.)
      Т и х о н (осматривая шапку). Гм… Шапка шапке рознь… Дыр, словно в решете.
      Ф е д я (смеется). Дворянская! По улице в ней ходить да перед мамзелями снимать. Здрасте, прощайте! Как поживаете?
      Т и х о н (отдает Борцову шапку). И даром не надо. Навоз.
      Б о р ц о в. Не нравится? В таком случае дай в долг! Буду обратно идти из города, занесу тебе твой пятак! Подавись тогда этим пятаком! Подавись! Пусть он у тебя поперек горла станет! (Кашляет.) Ненавижу!
      Т и х о н (стуча кулаком о прилавок). Чего пристал? Какой-такой ты человек? Что за жулик? Зачем пришел?
      Б о р ц о в. Выпить хочу! Не я хочу, болезнь моя хочет! Пойми!
      Т и х о н. Не выводи меня из моего терпения! Живо в степи будешь!
      Б о р ц о в. Что же мне делать? (Отходит от прилавка.) Что же делать? (Задумывается.)
      Е ф и м о в н а. Это тебя нечистый мутит. Ты плюнь, барин. Он тебе, окаянный, шепчет: выпей! выпей! А ты ему: не выпью! не выпью! Отстанет!
      Ф е д я. В башке-то, небось - тру-ту-ту-ту… Животы подвело! (Хохочет.) Влажной ты, ваше благородие! Ложись-ка спи! Нечего пугалом посередь кабака торчать! Не огород нашел!
      Б о р ц о в (со злобой). Молчи! Тебя не спрашивают, осел!
      Ф е д я. Ты говори, говори, да не заговаривайся! Видали мы таких! Много вас таких здесь по большой дороге шатается! В отношении осла, как звездану тебя по уху, так взвоешь пуще ветра. Сам осел! Дрянь!
      Пауза. Сволочь!
      Н а з а р о в н а. Старец, может, молитву творит и душу богу отдает, а они, нечестивцы, друг дружку задирают да слова разные… Срамники!
      Ф е д я. А ты, кочерыжка, коли в кабак попала, не хныкай! В кабаке и кабацкий обычай.
      Б о р ц о в. Как же мне быть? Что делать? Как мне дать ему понять? Какое же еще нужно красноречие? (Тихону.) Кровь запеклась в груди! Дядя Тихон! (Плачет.) Дядя Тихон!
      С а в в а (стонет). Стреляет в ногу, словно пулей огненной… Богомолочка, матушка!
      Е ф и м о в н а. Что, батюшка?
      С а в в а. Кто это плачет?
      Е ф и м о в н а. Барин.
      С а в в а. Попроси барина, пущай и за меня слезу прольет, чтоб довелось в Вологде помереть. Слезная молитва угодней.
      Б о р ц о в. Не молюсь я, дед! Не слезы это! Сок! Сдавило мою душу и сок течет. (Садится у ног Саввы.) Сок! Впрочем, не понять вам! Не понять, дед, твоему темному разуму. Темные вы люди!
      С а в в а. Где ж светлых-то взять?
      Б о р ц о в. Есть, дед, светлые… Они бы поняли!
      С а в в а. Есть, есть, родимый… Святые светлые были… Они всякое горе понимали… Ты им и не говори, а они поймут… В глаза тебе взглянут - поймут… И такое тебе утешение после их понятия, словно и горя не было - рукой снимет!
      Ф е д я. А ты нешто видал святых?
      С а в в а. Случалось, паренек… На земле всякого народу много. Есть и грешники, есть и божьи слуги.
      Б о р ц о в. Ничего не понимаю… (Быстро поднимается.) Разговоры нужно понимать, а разве у меня теперь есть разум? У меня есть инстинкт, жажда! (Быстро подходит к прилавку.) Тихон, возьми пальто! Понимаешь? (Хочет снять пальто.) Пальто…
      Т и х о н. А под пальтом что? (Смотрит Борцову под пальто.) Голое тело? Не снимай, не возьму… Не стану я брать греха на душу.
      Входит М е р и к.

      Те же и М е р и к.
      Б о р ц о в. Хорошо, я грех беру на себя! Согласен?
      М е р и к (молча снимает сермягу и остается в поддевке. За поясом топор). Кому холодно, а медведю да не помнящему родства всегда жарко. Взопрел! (Кладет на пол топор и снимает поддевку.) Покеда из грязи ногу вытащишь, так с тебя ведро пота стечет. Одну ногу вытащил, а другая вязнет.
      Е ф и м о в н а. Это так… Родненький, дождик не меньше?
      М е р и к (поглядев на Ефимовну). С бабами не рассуждаю.
      Пауза.
      Б о р ц о в (Тихону). На себя грех беру! Да ты слышишь или нет?
      Т и х о н. И слышать не желаю, отстань!
      М е р и к. Темень, словно кто дегтем небо вымазал. Носа не видать. А дождь в рожу бьет, что твоя пурга… (Берет в охапку одежу и топор.)
      Ф е д я. Для вашего брата, жулика, это - первое дело. Зверь хищный прячется, а вам праздник, шутам.
      М е р и к. Который человек говорит эти слова?
      Ф е д я. Погляди… чай, не повылазило.
      М е р и к. Так и запишем… (Подходит к Тихону.) Здорово, мордастый! Аль не спознал?
      Т и х о н. Коли ежели вас всех пьяниц спознавать, что по большой дороге ходит, так для этого самого во лбу, почитай, десять дыр надо.
      М е р и к. А ты погляди…
      Пауза.
      Т и х о н. А и то спознал, скажи на милость! По глазищам спознал! (Подает руку.) Андрей Поликарпов?
      М е р и к. Был Андрей Поликарпов, а нынче, почитай, Егор Мерик.
      Т и х о н. Зачем так?
      М е р и к. Какой билет бог послал, так и обозначаюсь. Месяца два как Мерик…
      Гром. Ррр… Греми, не испужался! (Осматривается.) Борзых тут нету?
      Т и х о н. Какие борзые! Всё больше мошка да комары… Народ мякенький… Борзые теперича, чай, на перинах дрыхнут… (Громко.) Православные, стерегите карманы да одежонку, коли жалко! Лихой человек! Скрадет!
      М е р и к. Ну, деньжонки пущай берегут, ежели есть, а касательно одежи - не трону. Брать некуда.
      Т и х о н. Куда нелегкая несет?
      М е р и к. В Кубань.
      Т и х о н. Эва!
      Ф е д я. В Кубань? Ей-богу? (Приподнимается.) Славные места! Такой, братцы, край, что и во сне не увидишь, хоть три года спи! Приволье! Сказывают, птицы этой самой, дичи, зверья всякого и - боже ты мой! Трава круглый год растет, народ - душа в душу, земли - девать некуда! Начальство, сказывают… мне намедни один солдатик сказывал… дает по сто десятин на рыло. Счастье, побей меня бог!
      М е р и к. Счастье… Счастье за спиной ходит… Его не видать… Коли локоть укусишь, и счастье увидишь… Одна глупость… (Оглядывает скамьи и народ.) Словно привал арестантский… Здорово, нужда!
      Е ф и м о в н а (Мерику). Глазища-то какие злющие!.. В тебе, парень, ворог сидит… Ты на нас не гляди.
      М е р и к. Здорово, беднота!
      Е ф и м о в н а. Отвернись! (Толкает Савву.) Саввушка, на нас злой человек глядит! Испортит, родименький! (Мерику.) Отвернись, говорю, аспид!
      С а в в а. Не тронет, матушка, не тронет… Не попустит бог.
      М е р и к. Здорово, православные! (Пожимает плечами.) Молчат! Ведь не спите же, косолапые! Чего же молчите?
      Е ф и м о в н а. Отверни глазищи-то! Гордыню бесовскую отверни!
      М е р и к. Молчи ты, старая карга! Не гордыней бесовской, а лаской и словом добрым хотел почесть долю горькую! Словно мухи жметесь от холода - ну, жалко стало, хотел доброе слово вымолвить, нужду приголубить, а вы рожи воротите! Что ж? И не надо! (Подходит к Феде.) Из каких будете?
      Ф е д я. Тутошние, хамоньевские заводские. С кирпичных заводов.
      М е р и к. Встань-кась!
      Ф е д я (приподнимаясь). Ну?
      М е р и к. Вставай! Совсем вставай, я тут лягу…
      Ф е д я. То-ись… Твое место, што ли?
      М е р и к. Мое. Поди ложись наземь!
      Ф е д я. Проходи, прохожий… Не испужался…
      М е р и к. Прыткий… Ну, ступай, не разговаривай! Плакаться будешь, глупый человек!
      Т и х о н (Феде). Не прекословь ему, парень! Наплюй!
      Ф е д я. Какую ты имеешь полную праву? Вытаращил свои щучьи глазищи и думаешь - испужался! (Собирает свой скарб в охапку, идет и постилает себе на полу.) Черт! (Ложится и укрывается с головой.)
      М е р и к (постилает себе на скамье). Стало быть, не видал ты черта, коли им меня обзываешь. Черти не такие. (Ложится и кладет рядом с собой топор.) Ложись, топорик, братик… Дай я тебе топорище укрою.
      Т и х о н. Топор где взял?
      М е р и к. Украл… Украл, а теперь вот и ношусь с ним, как с писаной торбой: и бросать жалко и девать некуда. Как жена постылая… Да… (Укрывается.) Черти, брат, не такие…
      Ф е д я (высовывая голову из-под сермяги). А какие?
      М е р и к. Они как пар, дух… Дунуть вот (дует), такие и они. Видеть их невозможно.
      Г о л о с и з у г л а. Ежели под борону сесть, так увидишь.
      М е р и к. Сидел, не видал… Бабы врут да глупые мужики… Ни черта не увидишь, ни лешего, ни мертвеца… Глаз не так сотворен, чтоб всё увидать можно было… Когда мал был, нарочито по ночам в лес ходил лешего поглядеть… Кричу, кричу, бывало, что есть духу, зову лешего и глазами не моргаю: пустяк разный мерещится, а лешего не видать. На погост по ночам ходил, мертвецов желал видеть - врут бабы. Зверье всякое видывал, а что насчет страшного - накося выкуси! Глаз не тот…
      Г о л о с и з у г л а. Не говори, бывает так, что и увидишь… В нашей деревне потрошил один мужик; кабана… Распорол этта требуху, а оттеда как выскочит!
      С а в в а (приподнимаясь). Ребятушки, не поминайте вы нечистого! Грех, милые!
      М е р и к. Ааа… седая борода! Шкилет! (Смеется.) Не надо и на погост итить, свои мертвецы из-под пола вылезают наставления читать… Грех… Не с вашим глупым понятием людей наставлять! Народ вы темный, в невежестве… (Закуривает трубку.) Отец мой был мужик и тоже любил, бывало, наставлять. Накрал раз у попа ночью мешок яблок, приносит нам да и наставляет: «Вы же, ребята, глядите, до Спаса не лопайте яблок, потому грех»… Так и вы… Черта вспоминать нельзя, а чертить можно… К примеру, хоть эту вот каргу взять… (Указывает на Ефимовну.) Во мне ворога увидела, а, небось, сама на своем веку из-за женских глупостев раз пять черту душу отдавала.
      Е ф и м о в н а. Тьфу, тьфу, тьфу!.. С нами крестная сила! (Закрывает лицо руками.) Саввушка!
      Т и х о н. Зачем пужаешь? Обрадовался!
      Дверь хлопает от ветра. Господи Иисусе… Ветер-то, ветер!
      М е р и к (потягивается). Эх, силищу бы свою показать!
      Дверь хлопает от ветра. С ветром бы с эфтим померяться! Не сорвать ему двери, а я, ежели что, кабак с корнем вырву! (Встает и ложится.) Тоска!
      Н а з а р о в н а. Молитву сотвори, идол! Что мечешься?
      Е ф и м о в н а. Не трожь его, чтоб ему пусто! Опять на нас глядит! (Мерику.) Не гляди, злой человек! Глаза-то, глаза, словно у беса перед заутреней!
      С а в в а. Пущай глядит, богомолочки! Молитву творите, глаз и не пристанет…
      Б о р ц о в. Нет, не могу! Выше сил моих! (Подходит к прилавку.) Послушай, Тихон, в последний раз прошу… Полрюмки!
      Т и х о н (качает отрицательно головой). Деньги!
      Б о р ц о в. Боже мой, да ведь я уже сказал тебе! Всё пропито! Откуда же я возьму тебе? И неужто ты разоришься, если дашь мне в долг каплю водки? Рюмка водки стоит тебе грош, меня же избавит она от страданий! Страдаю! Не блажь тут, а страдание! Пойми!
      Т и х о н. Поди рассказывай кому другому, а не мне… Ступай, проси вон у православных, пущай подносят тебе Христа ради, ежели желают, а я Христа ради только хлеб подаю.
      Б о р ц о в. Дери ты с них, бедняков, а я уж… извини! Не мне их обирать! Не мне! Понимаешь? (Стучит кулаком о прилавок.) Не мне!
      Пауза. Гм… Постойте же… (Оборачивается к богомольцам.) А ведь это идея, православные! Пожертвуйте пятачишку! Нутро просит! Болен!
      Ф е д я. Ишь ты, пожертвуйте… Жулик… А водицы не хочешь?
      Б о р ц о в. Как я унижаюсь! Как унижаюсь! Не надо! Ничего мне не надо! Я шутил!
      М е р и к. Не выпросишь у него, барин… Известный жила… Постой, у меня где-то пятачишка валялся… Оба стакашку выпьем… напополам… (Роется в карманах.) Черт… застрял где-то… Кажись, намедни что-то звякало в кармане… Нет, нету… Нету, брат! Счастье твое такое!
      Пауза.
      Б о р ц о в. Не выпить мне нельзя, иначе я преступление совершу или на самоубийство решусь… Что же делать, боже мой! (Глядит в дверь.) Уйти разве? Пойти в эти потемки, куда глаза глядят…
      М е р и к. Что же вы, богомолочки, ему наставления не прочтете? А ты, Тихон, отчего его наружу не выгонишь? Ведь он не заплатил тебе за ночлег. Гони его, толкай в шею! Эх, жесткий нынче народ. Нет в нем мягкости и доброты… Лютый народ! Тонет человек, а ему кричат: «Тони скорей, а то глядеть некогда, день рабочий!» А про то, чтоб ему веревку бросить, и толковать нечего… Веревка деньги стоит…
      С а в в а. Не осуждай, добрый человек!
      М е р и к. Молчи, старый волк! Лютый вы народ! Ироды! Душепродавцы! (Тихону.) Пошел сюда, сними мне сапоги! Живо!
      Т и х о н. Эк, расходился! (Смеется.) Ужасти!
      М е р и к. Пошел, тебе говорят! Живо!
      Пауза. Слышишь ты, аль нет? Стенам говорю? (Поднимается.)
      Т и х о н. Ну, ну… будет!
      М е р и к. Я желаю, живодер, чтоб ты у меня, у нищего бродяги, сапоги снял!
      Т и х о н. Ну, ну… не серчай! Поди, стаканчик выпей… Иди выпей!
      М е р и к. Люди, чего я желаю? Чтоб он меня водкой угощал или чтоб сапоги снял? Нешто я оговорился, не так сказал? (Тихону.) Ты, стало быть, не расслышал? Погожу минутку, авось расслышишь.
      Между богомольцами и прохожими некоторое волнение.
      Приподнимаются и глядят на Тихона и Мерика.
      Молчаливое ожидание.
      Т и х о н. Нелегкая тебя принесла! (Выходит из-за прилавка.) Барин какой нашелся! Ну, давай, что ли? (Снимает с Мерика сапоги.) Каиново отродье…
      М е р и к. Вот так. Поставь их рядом… Вот так… Ступай!
      Т и х о н (снявши сапоги, идет за прилавок). Больно ты любишь мудрить! Помудри еще у меня, так живо из кабака вылетишь! Да! (Подходящему Борцову.) Ты опять?
      Б о р ц о в. Видишь ли, я, пожалуй, могу дать тебе одну золотую вещь… Изволь, если хочешь, я тебе дам…
      Т и х о н. Чево трясешься? Говори толком!
      Б о р ц о в. Хоть это подло и мерзко с моей стороны, но что же делать? Я решаюсь на эту мерзость, будучи невменяем… Меня и на суде оправдали бы… Возьми, но только с условием: возвратить мне потом, когда буду обратно из города идти. Даю тебе при свидетелях… Господа, вы будьте свидетелями! (Достает из-за пазухи золотой медальон.) Вот он… Портрет надо бы вынуть, да некуда мне его положить: я весь мокрый!.. Ну, грабь с портретом! Только вот что… ты тово… пальцами не прикасайся к этому лицу… Прошу… Я, голубчик, был груб с тобою… глуп, но ты извини и… не трогай пальцами… Не гляди своими Глазами на это лицо… (Подает Тихону медальон.)
      Т и х о н (рассматривает медальон). Краденые часики… Ну, да ладно, пей… (Наливает водки.) Трескай…
      Б о р ц о в. Только ты пальцами… не тово… (Пьет медленно, с судорожной расстановкой.)
      Т и х о н (открывает медальон). Гм… Мадама!.. Откуда это ты подцепил такую?
      М е р и к. А покажь-ка! (Встает и идет к прилавку.) Дай-ка поглядеть!
      Т и х о н (отстраняет его руку). Куда лезешь? Из рук гляди!
      Ф е д я (поднимается и идет к Тихону). Дай-кась и я погляжу!
      К прилавку подходят с разных сторон странники и прохожие.
      Группа.
      М е р и к (крепко обеими руками держит руку Тихона с медальоном и молча смотрит ни портрет).
      Пауза. Красивая дьяволица! Из барынь…
      Ф е д я. Из барынь… Щеки этта, глаза… Оттопырь руку-то, не видать! Волосья по самый пояс… Чисто как живая! Говорить собирается…
      Пауза.
      М е р и к. Для слабого человека это первая гибель. Сядет этакая верхом на шею и… (машет рукой) и - крышка тебе!
      Слышен голос Кузьмы: «Тпррр… Стой, тетеря!»
      Входит К у з ь м а.

      Те же и К у з ь м а.
      К у з ь м а (входит). Стоит кабачок на пути - ни проехать, ни пройти. Мимо отца родного днем поедешь, не приметишь, а кабак и в потемках за сто верст видать. Расступись, кто в бога верует! Ну-кася! (Стучит пятаком о прилавок.) Стакан мадеры настоящей! Живо!
      Ф е д я. Ишь ты, черт верченый!
      Т и х о н. Руками-то не размахивай! Зацепишь!
      К у з ь м а. На то они и от бога дадены, чтобы ими размахивать. Растаяли, сахарные, тетка ваша подкурятина! Дождя испужались, нежные! (Пьет.)
      Е ф и м о в н а. Испужаешься, добрый человек, коли на пути такая ночь захватит. Таперича, слава богу, благодать, по дорогам деревень и дворов много, есть где от погоды уйти, а допрежь и не приведи создатель что было! Сто верст пройдешь и не токмо что деревни или двора, щепочки не узришь. Так и ночуешь на земле…
      К у з ь м а. А давно, баба, на свете маешься?
      Е ф и м о в н а. Восьмой десяток, батюшка.
      К у з ь м а. Восьмой десяток! Скоро доживешь до вороньего века. (Глядит на Борцова.) А это что за изюмина? (Глядит в упор на Борцова.) Барин!
      Борцов узнает Кузьму и, сконфузившись, идет в угол и садится на скамью. Семен Сергеич! Да это вы или не вы? А? С какой такой стати вы в этом кабаке? Нешто вам тут место?
      Б о р ц о в. Молчи!
      М е р и к (Кузьме). Кто это?
      К у з ь м а. Мученик несчастный! (Нервно ходит около прилавка.) А? В кабаке, скажи на милость! Оборванный! Пьяный! Я встревожился, братцы… Встревожился… (Говорит Мерику полушепотом.) Это наш барин… ваш помещик, Семен Сергеич, господин Борцов… Видал, в каком виде? На какого человека он похож таперя? То-то вот… пьянство до какой степени… Налей-кась! (Пьет.) Я из его деревни, из Борцовки, может, слыхали, за двести верст отседа, в Ерговском уезде. Крепостными у его отца были… Жалость!
      М е р и к. Богатый был?
      К у з ь м а. Большой…
      М е р и к. Профуфырил отцовское-то?
      К у з ь м а. Нет, судьба, друг милый… Господин был большой, богатый, тверезый… (Тихону.) Чай, сам, небось, видывал, как, бывалыча, тут мимо кабака в город езживал. Лошади барские, шустрые, коляска лесорная - первый сорт! Пять троек держал, братец ты мой… Лет пять назад, помню, едет тут через Микишкинский паром и заместо пятака рупь выкидывает… Некогда, говорит, мне сдачу ждать… В-во!
      М е р и к. Ума, стало быть, решился.
      К у з ь м а. Словно как будто ум и при нем… Из малодушества всё вышло! С жиру! Первое дело, ребята, из-за бабы… Полюбил он, сердешный, одну городскую, и представилось ему, что краше ее на всем свете нет… Полюбилась ворона пуще ясна сокола. Из благородных девушка… Не то чтобы какая беспутная или что, а так… вертуха… Хвостом - верть! верть! Глазами - щурь! щурь! И всё смеется, и всё смеется! Никакого ума… Барам это ндравится, по-ихнему умная, а по-нашему, по-мужицкому - взял бы да со двора прогнал… Ну… полюбилась и - пропадай ты, доля барская! Стал с ней хороводиться, то да се, чай да сахар, прочее… на лодках всю ночь ездиют, на фортепьянах…
      Б о р ц о в. Не рассказывай, Кузьма! К чему? Какое им дело до моей жизни?
      К у з ь м а. Извините, ваше высокоблагородие, я только самую малость… Рассказал им и будет с них… Я малость, потому встревожился… Очень уж я встревожился! Налей-кась! (Пьет.)
      М е р и к (полушепотом). А она его любила?
      К у з ь м а (полушепотом, который постепенно переходит в обыкновенную речь). Как не любить? Барин не пустяковый… Полюбишь, коли ежели тыща десятин да денег куры не клюют… Сам-то солидный, сановитый, тверезый… каждого начальства всё одно, как вот я тебя сичас… за ручку… (берет Мерика за руку) «здрасте и прощайте, милости просим»… Ну, прохожу однажды, это самое, вечером, через сад господский… сад-то, брат, ввво! верстами меряй… иду потихоньку, смотрю это, а они сидят на лавочке и друг дружку (изображает звук поцелуя) целуют. Он ее раз, она, змея, его два… Он ее за белу ручку, а она вся - вспых! и жмется, так и жмется к нему, чтоб ей… Люблю, говорит, тебя, Сеня… А Сеня, как окаянный человек, ходит с места на место и счастьем похваляется с малодушества… Тому рупь, тому два… Мне на лошадь дал. Всем долги простил на радостях…
      Б о р ц о в. Ах… Ну к чему рассказывать? У этого народа никакого сожаления… Больно ведь!
      К у з ь м а. Я малость, барин! Просют! Отчего чуточку не рассказать? Ну, ну, я не буду, ежели серчаете… Не буду… Мне плевать на них…
      Слышны почтовые звонки.
      Ф е д я. Ты не ори, потихоньку…
      К у з ь м а. Я и так потихоньку… Не велит, ничего не поделаешь… Да и рассказывать больше нечего. Повенчались - вот и всё… Больше ничего и не было. Налей-кась Кузьме бессребренику! (Пьет.) Не люблю пьянства! В самый раз, когда господам, после венца, за ужин садиться, она возьми да и убеги в карете… (Шепотом.) В город к аблакату дернула, к полюбовнику… А? Какова? В самый настоящий момент! То-ись… убить мало!
      М е р и к (задумчиво). Да… Ну что же дальше?
      К у з ь м а. Очумел… Вот, как видишь, стал зашибать муху и ноне, сказывают, до шмеля дошел… То были мухи, а теперь - шмель… И до сей поры любит. Погляди: любит! Должно, идет таперь пешком в город на нее одним глазочком взглянуть… Взглянет и - назад…
      К кабаку подъезжает почта. П о ч т а л ь о н входит и пьет.
      Т и х о н. А нынче запоздала пошта!
      П о ч т а л ь о н молча расплачивается и уходит.
      Почта со звоном уезжает.
      Г о л о с и з у г л а. В этакое ненастье пошту ограбить - раз плюнуть!
      М е р и к. Жил на свете 35 лет и ни разу пошты не грабил.
      Пауза. Таперь уехала, поздно… Поздно…
      К у з ь м а. Каторги понюхать желательно?
      М е р и к. Люди грабят, не нюхают. Да хоть и каторга! (Резко.) Дальше что?
      К у з ь м а. Ты про несчастного?
      М е р и к. А то про кого же?
      К у з ь м а. Второе дело, братцы, откуда разоренье пошло - зять, сестрин муж… Вздумал он за зятя в банковом обчестве поручиться… тысяч на тридцать… Зять любит взять… известно, знает, шельма, свой интерес и ухом своим свиным не ведет… Взял, а платить не надоть… Наш так и заплатил все тридцать. (Вздыхает.) Глупый человек за глупость и муки терпит. Жена с аблакатом детей прижила, а зять около Полтавы именье купил, наш же, как дурак, по кабакам ходит да нашему брату мужику жалится: «Потерял я, братцы, веру! Не в кого мне теперь, это самое, верить!» Малодушество! У всякого человека свое горе бывает, змеей за сердце сосет, так и пить, значит? Взять, к примеру, хоть нашего старшину. Жена к себе учителя среди бела дня водит, мужнины деньги на хмель изводит, а старшина ходит себе да усмешки на лице делает… Поосунулся только малость…
      Т и х о н (вздыхает). Кому какую бог силу дал…
      К у з ь м а. Сила разная бывает, это правильно… Ну? Сколько тебе? (Расплачивается.) Забирай кровные! Прощай, ребята! Спокойной вам ночи, приятного сна! Бегу, пора… Акушерку к барыне из больницы везу… Чай, заждалась сердешная, размокла… (Убегает.)
      Т и х о н (после паузы). Эй, ты! Как вас? Несчастный человек, иди выпей! (Наливает.)
      Б о р ц о в (подходит нерешительно к прилавку и пьет). Значит, теперь я тебе за два стакана должен.
      Т и х о н. Какой уж тут долг? Пей - вот и все! Заливай горе бедой!
      Ф е д я. Выпей, барин, и мое! Эх! (Бросает пятак на прилавок.) Пить - помирать и не пить - помирать! Без водки хорошо, а с водкой, ей-богу, вольготней! При водке и горе не горе… Жарь!
      Б о р ц о в. Фу! Горячо!
      М е р и к. Дай-ка сюда! (Берет у Тихона медальон и рассматривает портрет.) Гм… После венца ушла… Какова?
      Г о л о с и з у г л а. Нацеди-ка ему, Тиша, стаканчик. Пусть и мое выпьет!
      М е р и к (с силой бьет медальоном о пол). Проклятая! (Быстро идет на свое место и ложится лицом к стене.)
      Волнение.
      Б о р ц о в. Это что же? Что же это такое? (Поднимает медальон.) Как ты смеешь, скотина? Какое ты имеешь право? (Плаксиво.) Ты хочешь, чтоб я тебя убил? Да? Мужик! Невежа!
      Т и х о н. Будет, барин, серчать… Не стеклянное, не разбилось… Выпей-ка еще, да спать… (Наливает.) Заслушался вас тут, а давно уж пора кабак запирать. (Идет и запирает наружную дверь.)
      Б о р ц о в (пьет). Как он смеет? Этакий ведь дурак! (Мерику.) Понимаешь? Ты дурак, осел!
      С а в в а. Ребятушки! Почтенные! Положите храпение устом! Какая польза от шума? Дайте спать людям!
      Т и х о н. Ложитесь, ложитесь… Будет вам! (Идет за прилавок и запирает ящик с выручкой.) Спать пора!
      Ф е д я. Пора! (Ложится.) Приятного сна, братцы!
      М е р и к (встает и постилает на скамье полу шубок). Иди, барин, ложись!