Антон Павлович Чехов
      Полинька
      Второй час дня. В галантерейном магазине "Парижские новости", что в одном из пассажей, торговля в разгаре. Слышен монотонный гул приказчичьих голосов, гул, какой бывает в школе, когда учитель заставляет учеников зубрить что-нибудь вслух. И этого однообразного шума не нарушают ни смех дам, ни стук входной стеклянной двери, ни беготня мальчиков.
      Посреди магазина стоит Полинъка, дочь Марьи Андреевны, содержательницы модной мастерской, маленькая, худощавая блондинка, и ищет кого-то глазами. К ней подбегает чернобровый мальчик и спрашивает, глядя на нее очень серьезно:
      - Что прикажете, сударыня?
      - Со мной всегда Николай Тимофеич занимается, - отвечает Полинька.
      А приказчик Николай Тимофеич, стройный брюнет, завитой, одетый по моде, с большой булавкой на галстуке, уже расчистил место на прилавке, вытянул шею и с улыбкой глядит на Полнньку.
      - Пелагея Сергеевна, мое почтение! - кричит он хорошим, здоровым баритоном. - Пожалуйте!
      - А, здрасте! - говорит Полинька, подходя к нему. - Видите, я опять к вам... Дайте мне аграманту какого-нибудь.
      - Для чего вам, собственно?
      - Для лифчика, для спинки, одним словом, на весь гарнитурчнк.
      - Сию минуту.
      Николай Тимофеич кладет перед Полинькой несколько сортов аграманта; та лениво выбирает и начинает торговаться.
      - Помилуйте, рубль вовсе не дорого! - убеждает приказчик, снисходительно улыбаясь. - Этот аграмант французский, восьмигранный... Извольте, у нас есть обыкновенный, весовой... Тот 45 копеек аршин, это уже не то достоинство! Помилуйте-с!
      - Мне еще нужен стеклярусный бок с аграмантными пуговицами, - говорит Полинька, нагибаясь над аграмантом, и почему-то вздыхает. - А не найдутся ли у вас под этот цвет стеклярусные бонбошки?
      - Есть-с.
      Полинька еще ниже нагибается к прилавку и тихо спрашивает:
      - А зачем это вы, Николай Тимофеич, в четверг ушли от нас так рано?
      - Гм!.. Странно, что вы это заметили, - говорит приказчик с усмешкой. - Вы так были увлечены господином студентом, что... странно, как это вы заметили!
      Полинька вспыхивает и молчит. Приказчик с нервной дрожью в пальцах закрывает коробки и без всякой надобности ставит их одна на другую. Проходит минута в молчании.
      - Мне еще стеклярусных кружев, - говорит Полинька, поднимая виноватые глаза на приказчика.
      - Каких вам? Стеклярусные кружева по тюлю, черные и цветные - самая модная отделка.
      - А почем они у вас?
      - Черные от 80 копеек, а цветные на 2 р. 50 к. А к вам я больше никогда не приду-с, - тихо добавляет Николай Тимофеич.
      - Почему?
      - Почему? Очень просто. Сами вы должны понимать. С какой стати мне себя мучить? Странное дело! Нешто мне приятно видеть, как этот студент около вас разыгрывает роль-с? Ведь я все вижу и понимаю. С самой осени он за вами ухаживает по-настоящему и почти каждый день вы с ним гуляете, а когда он у вас в гостях сидит, так вы в него впившись глазами, словно в ангела какого-нибудь. Вы в него влюблены, для вас лучше и человека нет, как он, ну и отлично, нечего и разговаривать...
      Полинька молчит и в замешательстве водит пальцем по прилавку.
      - Я все отлично вижу, - продолжает приказчик, - Какой же мне резон к вам ходить? У меня самолюбие есть. Не всякому приятно пятым колесом в возу быть. Чего вы спрашивали-то?
      - Мне мамаша много кой-чего велела взять, да я забыла. Еще плюмажу нужно.
      - Какого прикажете?
      - Получше, какой модней.
      - Самый модный теперь из птичьего пера. Цвет, ежели желаете, модный теперь гелиотроп или цвет канак, то есть бордо с желтым. Выбор громадный. А к чему вся эта история клонится, я решительно не понимаю. Вот вы влюбившись, а чем это кончится?
      На лице Николая Тимофеича около глаз выступили красные пятна. Он мнет в руках нежную пушистую тесьму и продолжает бормотать:
      - Воображаете за него замуж выйти, что ли? Ну, насчет этого оставьте ваше воображение. Студентам запрещается жениться, да и разве он к вам затем ходит, чтобы все честным образом кончить? Как же! Ведь они, студенты эти самые, нас и за людей не считают... Ходят они к купцам да к модисткам только затем, чтоб над необразованностью посмеяться и пьянствовать. У себя дома да в хороших домах стыдно пить, ну, а у таких простых, необразованных людей, как мы, некого им стыдиться, можно и вверх ногами ходить. Да-с! Так какого же вы плюмажу возьмете? А ежели он за вамп ухаживает и в любовь играет, то известно зачем... Когда станет доктором или адвокатом, будет вспоминать: "Эх, была у меня, скажет, когда-то блондиночка одна! Где-то она теперь?" Небось и теперь уж там, у себя, среди студентов, хвалится, что у него модисточка есть на примете.
      Полинька садится на стул и задумчиво глядит на гору белых коробок.
      - Нет, уж я не возьму плюмажу! - вздыхает она. - Пусть сама мамаша берет, какого хочет, а я ошибиться могу. Мне вы дайте шесть аршин бахромы для дипломата, что по 40 копеек аршин. Для того же дипломата дадите пуговиц кокосовых, с насквозь прошивными ушками... чтобы покрепче держались...
      Николай Тимофеевич заворачивает ей и бахромы и пуговиц. Она виновато глядит ему в лицо и, видимо, ждет, что он будет продолжать говорить, но он угрюмо молчит и приводит в порядок плюмаж.
      - Не забыть бы еще для капота пуговиц взять... - говорит она после некоторого молчания, утирая платком бледные губы.
      - Каких вам?
      - Для купчихи шьем, значит, дайте что-нибудь выдающееся из ряда обыкновенного...
      - Да, если купчихе, то нужно выбирать попестрее. Вот-с пуговицы. Сочетание цветов синего, красного и модного золотистого. Самые глазастые. Кто поделикатнее, те берут у нас черные матовые с одним блестящим ободочком. Только я не понимаю. Неужели вы сами не можете рассудить? Ну, к чему поведут эти... прогулки?
      - Я сама не знаю... - шепчет Полинька и нагибается к пуговицам. - Я сама не знаю, Николай Тимофеич, что со мной делается.
      За спиной Николая Тимофеича, прижав его к прилавку, протискивается солидный приказчик с бакенбардами и, сияя утонченной галантностью, кричит:
      - Будьте любезны, мадам, пожаловать в это отделение! Кофточки джерсе имеются три номера: гладкая, су-тажет и со стеклярусом! Какую вам прикажете?
      Одновременно около Полиньки проходит толстая дама, которая говорит густым низким голосом, почти басом:
      - Только, пожалуйста, чтоб они были без сшивок, а тканые, и чтоб пломба была вваленная.
      - Делайте вид, что товар осматриваете, - шепчет Николай Тимофеич, наклоняясь к Полиньке и насильно улыбаясь. - Вы, бог с вами, какая-то бледная и больная, совсем из лица изменились. Бросит он вас, Пелагея Сергеевна! А если женится когда-нибудь, то не по любви, а с голода, на деньги ваши польстится. Сделает себе на приданое приличную обстановку, а потом стыдиться вас будет. От гостей и товарищей будет вас прятать, потому что вы необразованная, так и будет говорить: моя кувалда. Разве вы можете держать себя в докторском или адвокатском обществе? Вы для них модистка, невежественное существо!
      - Николай Тимофеич! - кричит кто-то с другого конца магазина. - Вот мадемуазель просят три аршина ленты с пико! Есть у нас?
      Николай Тимофеич поворачивается в сторону, осклабляет свое лицо и кричит:
      - Естъ-с! Есть ленты с пико, атаман с атласом и атлас с муаром!
      - Кстати, чтоб не забыть, Оля просила взять для нее корсет! - говорит Полинька.
      - У вас на глазах... слезы! - пугается Николай Тимофеич... - Зачем это? Пойдемте к корсетам, я вас загорожу, а то неловко.
      Насильно улыбаясь и с преувеличенной развязностью, приказчик быстро ведет Полиньку к корсетному отделению и прячет ее от публики за высокую пирамиду из коробок...
      - Вам какой прикажете корсет? - громко спрашивает он и тут же шепчет: - Утрите глаза!
      - Мне... мне в 48 сантиметров! Только, пожалуйста, она просила двойной с подкладкой... с настоящим китовым усом... Мне поговорить с вами нужно, Николай Тимофеич. Приходите нынче!
      - О чем же говорить? Не о чем говорить.
      - Вы один только... меня любите и, кроме вас, не с кем мне поговорить.
      - Не камыш, не кости, а настоящий китовый ус... О чем же нам говорить? Говорить не о чем... Ведь пойдете сегодня с ним гулять?
      - По... пойду.
      - Ну, так о чем же тут говорить? Не поможешь разговорами... Влюблены ведь?
      - Да... - шепчет нерешительно Полинька и из глаз ее брызжут крупные слезы.
      - Какие же могут быть разговоры? - бормочет Николай Тимофеич, нервно пожимая плечами и бледнея.
      Никаких разговоров и не нужно... Утрите глаза, вот и все. Я... я ничего не желаю...
      В это время к пирамиде из коробок подходит высокий, тощий приказчик и говорит своей покупательнице:
      - Не угодно ли, прекрасный эластик для подвязок, не останавливающий крови, признанный медициной...
      Николай Тимофеич загораживает Полиньку и, стараясь скрыть ее и свое волнение, морщит лицо в улыбку и громко говорит:
      - Есть два сорта кружев, сударыня! Бумажные и шелковые! Ориенталь, британские, валенсьен, кроше, торшон - это бумажные-с, а рококо, сутажет, камбре - это шелковые... Ради бога, утрите слезы! Сюда идут!
      И видя, что слезы все еще текут, он продолжает еще громче:
      - Испанские, рококо, сутажет, камбре... Чулки фильдекосовые, бумажные, шелковые...