Олег Чарушников
      На "Олимпе" все спокойно
      Сатирическо-фантастическое повествование
      о жизни одного завода, состоящее из пяти историй
      В повествовании действуют, появляются и упоминаются:
      Зевс (тучегонитель, громовержец и пр.) - директор завода "Олимп", не хозяйственник, бог.
      Дамокл - фрезеровщик цеха мраморных изделий. Регулярно перевыполняет сменно-суточные задания.
      Геракл - кандидат в боги 3-й категории. Очень сильный руководитель.
      Цербер - стрелок военизированной охраны. Проявляет тройную бдительность.
      Дионис - бог-референт.
      Ахилл (быстроногий) - герой. Постоянно входит в курс дел.
      Сизиф - грузчик. По душевным склонностям - несун-рецидивист.
      Гермес - бог по особым поручениям, ведает на "Олимпе" снабжением и комплектацией.
      Мидас - сменный мастер тарного цеха. Крайне выдержанный древний грек.
      Фемида - заведующая лабораторией, председатель товарищеского суда. Строгая женщина с весами. Не курит фимиам никому.
      Аполлон - бывший руководитель заводской художественной самодеятельности "Олимпа", ныне на пенсии. Не появляется.
      Пенелопа - завсектором ИТК, женщина порядочная и верная.
      Одиссей - инженер по внесению корректировок. Тоже хороший человек.
      Директор клуба им. Аполлона - рыбак; ходит в маске, кажется, пишет...
      Агамемнон - главный конструктор "Олимпа", руководитель-тиран.
      Телемак - лаборант НТК.
      Редактор - глава многотиражной газеты "Боги жаждут". Автор многих славных гекзаметров о передовых методах труда.
      Поликрат - заместитель громовержца по капитальному строительству. Самый счастливый человек на "Олимпе".
      Афина Банковская - финансовый работник. Не появляется.
      Сфинкс - любитель загадывать загадки. Не упоминается.
      Пегасы, бухгалтеры, рабочие основных и вспомогательных профессий, музы и др.
      1. ТРУД СИЗИФА
      В конце рабочего дня Сизиф решил немного прогуляться по служебной территории. Лавируя между штабелями ящиков, он обогнул склад ГСМ, закопченное здание кузнечного цеха и вышел на аллею им. 10-летия. Устроившись на лавочке, Сизиф некоторое время рассеянно любовался высотным храмом заводоуправления, прислушиваясь к отчаянному стуку молотков, доносящемуся из тарного цеха.
      В конце аллеи, припадая на правую ногу, показался Ахилл. Несмотря на хромоту, он ни на минуту не терял геройской осанки и смотрел, как всегда, гневно. Сизиф, верный привычке не мельтешить перед глазами, начальства, ушел от греха подальше. Проходя мимо ворот центрального склада, он дружелюбно подмигнул Церберу, ибо-старался поддерживать корректные отношения с работниками охраны.
      - Здорово, глазастый! Как служба-то? Несешь, не роняешь?
      Страж ворот бдительно нахмурился:
      - Несу, несу...
      Цербер сидел под броским объявлением, гласившим: "Олимповцы! Записывайтесь на курсы игры по классу шестиструнной кифары!". Такими объявлениями был обклеен весь завод, что весьма оживляло суровую производственную обстановку.
      - Несу. Чтоб, значит, такие, как ты, ничего не выносили... Чего размигался тут? На старое потянуло?
      - Неприятная ты все-таки личность, - заметил Сизиф. - Посадить бы тебя на цепь, всем спокойней было бы...
      - Ладно, проходи, не задерживайся. Иди-иди отсюда!
      - Иду-иду, родимый...
      Сизиф, не задерживаясь, проследовал на заводскую свалку, где притаился за кучей бронзовых опилок. Дождавшись темноты, он сдвинул кучу в сторону, извлек из ямы заранее спрятанный кусок розового мрамора и покатил по направлению к заводскому забору.
      Сизиф толкал камень перед собой, с удовольствием воображая, как будет торговаться с покупателем - шмякать кепку оземь, делать вид, будто рвет на груди хитон, обижаться и выкрикивать: "Да ты разуй глаза-то! Товар какой! Из такого куска экскаватор с ковшом высечь запросто, а не то, что голую богиню, без головы да без рук!".
      Над служебной территорией висела тихая древнегреческая ночь. Сизиф сноровисто катил камень к дыре, которую проделал в заборе еще загодя.
      Из-за угла выглянул Цербер, по причине бессонницы совершавший обход вверенного участка.
      Сизиф покатил камень быстрее.
      - Стой! Держи его! Стой, кому говорят! - над территорией раскатилась оглушительная трель сторожевого свистка.
      Сизиф рванул к забору на третьей скорости...
      Если бы камень не застрял в узкой дыре, ничего бы не было - на улице похитителя дожидалась колесница заказчика. Но в спешке камень застрял, и дальше был товарищеский суд.
      Вела заседание бессменный председатель суда Фемида. Эта строгая женщина заведовала лабораторией измерительной техники и никогда не расставалась с любимыми весами.
      Сизиф, очень серьезный, сидел на отдельном стуле, глядя поверх голов. Сознание нелегкой ответственности сквозило в каждой складке его синего служебного хитона.
      Сначала хотели хорошенько ударить несуна драхмой. Но Сизиф укоризненно покачал скорбной главой.
      - По детишкам бьете, - сказал он. - На меня в бухгалтерии два исполнительных листа лежат. За что вы деток-то? Нехорошо.
      Поступило предложение выгнать несуна к чертям собачьим по 33-й статье.
      - А детишки? - отозвался Сизиф.
      Фемида распорядилась закрыть окна, так как грохот молотков из тарного цеха не позволял сосредоточиться.
      Тут поднялись представители цеха мраморных изделий.
      - Мы, - заявили представители, - глубоко осуждаем нашего бывшего товарища по работе Сизифа!
      - Таких, как он, - гневно потребовали представители, - надо поганой метлой изгонять из наших рядов!
      - Мы, - подчеркнули представители, - безгранично презираем нашего бывшего товарища Сизифа, просим не наказывать его и передать коллективу цеха на поруки для перевоспитания. Чтоб впредь неповадно было!
      - Правильно, - сказал бывший товарищ Сизиф. - Это по-нашему.
      - Опять на поруки? - крикнули из зала. - Он у вас вроде грудничка, с ручек не сходит!
      - Мы... - начали представители цеха мраморных изделий.
      Фемида распорядилась открыть окна, потому что из-за духоты невозможно плодотворно работать.
      - Еще будут предложения? Поактивнее, поактивнее давайте...
      - А вот заставить бы его этот самый краденый камень вверх-вниз по горе таскать - это да! Другим для примера! - крикнули из зала.
      Поднялся одобрительный шум. Фемида подняла строгую бровь и покачала чашечными весами.
      - Э! Э! - подал голос подсудимый. - Погодите! А платить как будут? По-сдельному?
      - Ах, тебе еще и платить?! - возмутились в зале.
      - А вы как думали? Я, значит, личным примером, а мне шиш? Дудки! Не пройдет! Что за методы?!
      Но весы Фемиды уже качнулись в последний раз. Участь несуна была решена.
      ...Свой камень Сизиф катал строго по КЗОТу - пять дней в неделю с перерывом на обед. От сверхурочных отказался наотрез. Служебные сандалии быстро рвались, и на общих собраниях Сизиф часто выступал по этому поводу, с гневом и болью обрушиваясь на бюрократов, засевших в отделе охраны труда.
      Своей новой работой он был доволен: свежий воздух, всегда на виду... Между прочим, Сизиф катал по склону кусок пемзы, украденный на центральном складе и выкрашенный под мрамор. Платили ему по-среднему.
      2. ВЕРНОСТЬ ПЕНЕЛОПЫ
      Ранним утром в заводском сквере им. 10-летия сидела молодая женщина приятной наружности в аккуратно выглаженном белом хитоне и модных сандалиях. Лицо ее было обращено вдаль и выражало такую печаль, что проходивший мимо Сизиф счел своим долгом сказать что-нибудь ласковое:
      - Не печалься, тетка, не грусти. Не вешай, тетка, нос на квинту!
      И укатил дальше свой камень, только что полученный на центральном складе. (Сизиф всегда сдавал камень на ночь под охрану, чтоб не сперли).
      Печальные размышления женщины в модных сандалиях были прерваны приходом бригады такелажников отдела снабжения и комплектации, начавшей ломать склад веников.
      Вениковый склад ломали уже в третий раз. Впервые это случилось двадцать лет назад, когда завод готовился к своему юбилею. В честь знаменательной даты посреди предприятия был разбит сквер и проложена аллея имени 10-летия "Олимпа". На торжественном открытии сквера отличился только что созданный народный хор муз, исполнивший под аккомпанемент кифар величавую кантату "Миллион алых роз".
      Однако никаких роз, вопреки первоначальной задумке, в сквере сажать не стали (это обошлось бы примерно как раз в миллион). Ограничились высадкой маленьких березок, выкопанных в соседней роще вместе с громадными четырехугольными кусками земли.
      В первый же год заводской сквер наглухо зарос лебедой и осотом. Березки совершенно не прижились, чахли среди бурного разнотравья и превращались в голые прутики. Однажды утром Зевс, по обыкновению делавший пробежку рысцой по предприятию, заметил это безобразие и, сказав: "А эти прутики мы уберем, нечего тут вид портить!", начисто прополол газоны. После этого в сквер повадились было ходить конюхи из транспортной службы, косившие сено для своих подопечных, но отдел снабжения захватил территорию, снова возведя склад веников.
      Возрожденный склад быстро оброс подсобными строеньицами - навесиками, сараюшками и амбарчиками. Тарный цех заставил остальную площадь штабелями готовой продукции, и доступ в сквер прекратился на десять лет.
      В преддверии двадцатилетнего юбилея "Олимпа" вениковый склад вместе с подсобными сараюшками опять снесли. Перпендикулярно старой аллее была проложена новая - имени 20-летия завода. Народный хор муз под руководством директора клуба очень хорошо исполнил на торжественном открытии оду "К бабочке" ("А бабочка крылышками - бяк-бяк-бяк..."). Но ни бабочек, ни мотыльков в сквере завести не удалось, потому что снабженцы необыкновенно быстро восстановили свой склад вместе с подсобками, а тарный цех возвел такие бастионы ящиков, что на обеих аллеях царил вечный полумрак.
      Теперь бригада такелажников явилась ломать вениковый склад в третий раз - приближалось тридцатилетие "Олимпа". Ломали, впрочем, с бережением. Гермес распорядился через неделю после торжеств и прокладки аллеи им. 30-летия соорудить склад из тех же материалов. Веники под строгой охраной было решено хранить у сборочного цеха.
      Женщина в модных сандалиях последний раз посмотрела в Туманную даль, вздохнула и медленно направилась к храму заводоуправления, провожаемая сочувственными взорами такелажников. Об ее верности своим подчиненным на "Олимпе" знали все. Это была Пенелопа, ждущая своего Одиссея.
      Пенелопа уже довольно давно руководила тихим сектором исправлений и текущих корректировок (ИТК). Штат у нее был минимальный: она, инженер по внесению корректировок, да лаборант с окладом, почти условным.
      Маленький коллектив заносил в документацию изменения и поправки, обильно поставляемые конструкторами и технологами. И те, и другие изощрялись, как могли. Если бы поток изменений прекратился хоть на неделю, логически получалось, что основное изделие наконец-то доведено до нужных кондиций. Тогда у начальства невольно возник бы вопрос: отчего же изделие так и не запущено в серийное производство? Кроме того, конструкторов и технологов могли бы переключить на новое сложное изделие...
      Каждый старался внести хотя бы крохотное улучшение в конструкцию и технологию изготовления троянского коня - основного изделия "Олимпа". Как только ожидаемый экономический эффект превышал пять драхм, составлялась заявка на рацпредложение. Естественно, что конструкторский отдел все время завоевывал почетные жасминовые тирсы за победу в смотрах-конкурсах на лучшую постановку рационализаторской работы. Еще естественнее, сектор ИТК трудился не разгибаясь.
      Своим подчиненным, инженером по внесению корректировок Одиссеем Пенелопа была довольна. Жизнерадостный инженер обладал феноменальным даром мгновенно находить выход из любых бумажных хитросплетений, создаваемых падкими на тирсы конструкторами.
      Все шло своим неспешным чередом, когда однажды в сектор позвонил непосредственный начальник Пенелопы - главный конструктор "Олимпа" Агамемнон.
      - Пришла тут к нам разнарядка, - сообщил он без лишних предисловий. Поедет твой любимчик на "уборку оливок. Больно увертлив стал...
      Агамемнон всегда считался на "Олимпе" грубым и надменным человеком, попросту - тираном. Пенелопа возразить не посмела...
      Одиссея провожали всем коллективом, с нежностью и трепетом, словно он отбывал не на обыденные сельхозработы, а в опасный одиночный заплыв до Геракловых столбов и обратно.
      Инженер уехал, а Пенелопа еще долго стояла у окна. Сердце-вещун остается вещуном и у женщин завсекторами тоже. Оно предсказывало долгую разлуку и не ошиблось.
      По двору грузовой пегас перевозил очередную партию готовых статуй "Афродита с веслом". На вершине горы шлакоотходов восседал на своем камне Сизиф - закусывал булочкой и кефиром (наступало время обеда). У подножия горы в состоянии творческой задумчивости расхаживал директор клуба им. Аполлона в повседневной трагической маске. Все было как всегда. Не хватало лишь Одиссея.
      Пенелопа провела рукой по стеклу, поправила волосы и села за составление сводной годовой ведомости.
      Через месяц пришла открытка от Одиссея.
      "Убираем оливки, сообщал он. - В первые дни убирал по два-три кило, но потом забастовал желудок. Пополнел, но не слишком. Рядом трудятся крепкие ребята, убирают за обе щеки. Привет! О."
      Спустя пару месяцев пришла новая весточка.
      "Оливки - гадость! Больше их в рот не возьму. Приказом переброшен в заводское подсобное хозяйство на строительство коровника. Молоко и сметана превосходные. Творог послабее... Помогал налаживать сепаратор (сливки). Пополнел. О."
      Пенелопа стойко держалась еще три месяца. Но когда блудный инженер прислал третье послание; завсектором не выдержала. Она ринулась прямо к Агамемнону.
      Но тиран не дал и слова сказать.
      - Раззявы! - бушевал главный конструктор "Олимпа". - Что ты там навносила со своим Телемаком? Кони, кони!..
      Пенелопа так растерялась, что даже пропустила мимо ушей неизвестно к кому относящихся "коней".
      - Господи, что случилось?
      - А то, что работать надо! Вкалывать, а не рыдать по сотрудникам! Плакальщица... Восемь же градусов наклон шеи, четко написано! А Телемак что внес в документацию, видела? Сходи в сборочный, полюбуйся! Понабрали контингентик...
      Пенелопа помчалась в сборочный. Всю площадку перед цехом занимали непринятые троянские кони - все как один с головами, повернутыми в обратную сторону. Казалось, они встрепенулись и разом оборотились назад поглядеть, что там такое произошло. Меж конями метался начальник сборочного, дрожащими руками пытаясь развернуть головы вперед. Гордые животные, сделанные из твердых сортов дерева, не поддавались. Рядом бродил начальник отдела сбыта и уныло бубнил представителю госприемки:
      - Зато таких больше в вагон войдет. Больно придирчивы стали... Таким добром бросаться... Мы потом исправим! Приняли бы, а? С кем не бывает...
      Пенелопа помчалась обратно к себе. Складки ее белого служебного хитона классически развевались на ветру.
      - Берегись! - раздался откуда-то сверху истошный крик, и мимо со свистом пролетел камень.
      - Очумела, тетка? - закричал с вершины горы Сизиф, случайно выпустивший камень из рук и теперь маскировавший испуг хорошо разыгранным недовольством занятого человека. - Опасная зона, куда прешь! Назад давай! Да не вправо, назад! Фу ты, влево ее понесло... Все уже, улетел камень, нету его! Во, улепетывает!.. Эй, тетка, сандалии потеряешь!
      Пенелопа скрылась за штабелями ящиков.
      - Ишь, как убивается бабочка, - сказал Сизиф самому себе. - И правильно. Одиссей - мужик стоящий, хоть и поесть не дурак. Ничего, женится - отощает...
      Хмыкнул и полез вниз доставать свой камень.
      После инцидента с конями обстановка в секторе ИТК стала нервозной. Ко всему, одолевали претенденты. На вакантное место Одиссея зарилось человек восемь.
      Пенелопа стойко отбивала натиск.
      - Место занято. Не понимаю, товарищи, на что вы рассчитываете.
      - Если занято, где ж он тогда? - интересовались претенденты.
      - Негоже, чтобы строчка пустовала!
      Пенелопа терпеливо объясняла, что инженер Одиссей находится на временном отвлечении, санкционированном руководством "Олимпа". Выполнит задание и вернется!
      - Как же, дожидайтесь, - упирались претенденты. - Его еще на курсы механизаторов загонят. А местечко пустует!
      Два раза приходили кандидаты с записочками от богов. Целыми днями в помещении толокся народ, шли шумные препирательства, хохот, склоки... Телемак распустился окончательно и филонил внаглую.
      Пенелопа была глубоко порядочной женщиной, но, Как и все смертные, записочек от богов боялась.
      - Черт с вами! Закончу сводную таблицу - приму нового. А сейчас некогда.
      Борьба тянулась до лета. Стиснув зубы, верная завсектором заполняла таблицу. Претенденты негодовали на вялые темпы, не догадываясь, что каждое утро Пенелопа тайно стирала записи, сделанные накануне. Полуготовая таблица лежала на столе, как белый флаг поражения. Но поднимать его Пенелопа не собиралась. Разобраться в итоговой сводке не смог бы никто...
      Решающий удар был нанесен, как ни странно, самим Одиссеем.
      Утром претенденты торжествующей толпой ввалились в помещение ИТК. В руках у них находилась только что полученная открытка.
      "Согласно приказу вновь переведен на уборку оливок, - сообщал инженер. - Видимо, до самой осени. Худею. Ваш несчастный О."
      - По второму кругу пошел! - радовались претенденты. - Теперь он никогда не вернется. Засосало молодца! Пора нового принимать!
      Плачущая Пенелопа устремилась в приемную тучегонителя.
      Ей не повезло. Зевс был в минорном настроении.
      - Дорогая, - произнес он с чувством. - Я все понимаю. Это наш крест, дорогая моя. Нужно нести его с достоинством...
      Еще мальчиком мечтал Зевс о карьере крупного хозяйственника. Самозабвенно перечитывал он производственные романы, в коих трактовались вопросы о наспех пущенных комбинатах, недостроенных очистных сооружениях, передовых главных инженерах и могучих директорах - ретроградах старой закалки. В душе маленький Зевс давал клятву обязательно закончить очистные, никогда не зажимать конструктивную критику и, по возможности, чаще шагать по своей стройке твердой походкой, вырывая объект из прорыва...
      Зевс вырос и стал директором строящегося промышленного гиганта. Детские мечты преданы не были. В первую очередь Зевс позаботился об очистных сооружениях, создав грандиозную систему отстойников, фильтров, выпаривателей и обеззараживателей. Очистные получились лучшими в Древней Греции, но на сам комбинат денег уже не хватило. Приехала комиссия, и Зевса посадили.
      Посадили его директором небольшого завода "Олимп". Молниевержец быстро заскучал, начал философствовать, подумывать о внуках и пенсии - короче, опустил былые крылья. Иногда он вспоминал о детских мечтаниях над романами о передовых главных и ретроградах-директорах, понимал, что прошлого не вернешь, нервишки уже не те, да и печень совсем как чужая...
      В такой момент и пришла на прием Пенелопа.
      - Житья не стало, - жалостно, по-бабьи простонала завсектором.
      - Одиссея год не вижу. А работы невпроворот...
      Самому себе Зевс жаловался охотно, но не любил, когда этим занимались подчиненные. Поэтому он встряхнулся и принял обычный тон:
      - С вашими сотрудниками надо еще разобраться. Ставлю вас в известность, что Одиссей лежит в больнице с дизентерией. Объелся на оливках. Есть сигнал: объелся не случайно... Но об этом после. Какие меры вы, руководитель ИТК, предприняли для предотвращения ошибок, подобных недавно происшедшей?
      Пенелопа поняла, что пора выбрасывать белый флат.
      В назначенный день завсектором показала претендентам только что полученное изменение, подписанное лично Агамемноном.
      - Тот, кто сумеет разобраться в этом, станет моим заместителем. Срок один рабочий день.
      Срочно кинули жребий. Первый претендент небрежно взял бумаги, сел за одиссеевский стол и просидел, закрыв голову руками, около трех часов. Когда подошло время обеда, его толкнули. Соискатель не шелохнулся. Телемак осторожно отвел его руки от лица. Оказалось, что претендент крепко спит. Разбудить сомлевшего кандидата смогли к концу рабочего дня.
      На следующее утро за дело взялся другой кандидат. Этот оказался совсем слабак и уснул в четверть часа.
      Конкурс продолжался. Из толпы любопытных следил за ходом борьбы чрезвычайно изможденный бородач. Когда из помещения вынесли очередного претендента, бородач произнес, ни к кому не обращаясь:
      - Попробовать, разве что, мне?..
      У Пенелопы затрепетало сердце-вещун:
      - Так и есть, - хмуро сказал бородач минут через десять. - Агамемнон опять повторяется. Все это уже было. "Уменьшение диаметра правого заднего копыта троянского коня с целью снижения коэффициента трения..." Телемак, достаньте из архива номер 667/32. Есть? Ну вот видите... Вернуть на доработку!
      Это был вернувшийся из странствий Одиссей. Сконфуженные претенденты покинули помещение с позором.
      С тех пор Пенелопа никогда не отпускала своего инженера на внепроизводственные отвлечения. В том же месяце на оливки сумели спровадить Телемака, хотя он и отбивался справкой об аллергии решительно ко всему на свете. Лаборант отныне крайне редко появлялся на рабочем месте, зато окреп физически и нравственно, хотя и приобрел странную привычку засыпать в любое время суток. Над его пустующим столом Пенелопа повесила групповой портрет членов сектора в полном составе. Временами, как бы забывшись, она смотрит на картину и шепчет:
      - Это наш крест...
      3. ЗОЛОТЫЕ УШИ
      Слухи о сменном мастере Мидасе давно ходили по "Олимпу", и слухи нехорошие.
      Одни утверждали, будто он в рабочее время у себя на участке занимается алхимией. Другие доказывали, что все это ерунда, и Мидас просто запутался в махинациях с двойным ремонтом ящиков. Когда на мастера наложили крупный денежный начет, слухи усилились, достигли удивительной детальности и психологической глубины. Сообщали, например, якобы у Мидаса в его закутке вся мебель сделана из чистого червонного золота.
      Одним словом, немало ерунды носилось по заводу об этом спокойном, замкнутом человеке. Но что делать? На всякий, как сказано, роток не набросишь платок...
      На самом деле свое знаменитое спокойствие сменный мастер тарного цеха давно уже хранил только с виду. На душе у него скреблись такие черные кошки, о которых не решишься поведать и самому чуткому председателю цехкома...
      Началось это наваждение с рядового случая. Бригада грузчиков в очередной раз приволокла в тарный цех груду поврежденных ящиков.
      Тарщики постоянно и намного перекрывали плановые задания, о чем не раз горделиво писала многотиражка "Боги жаждут". Складов, разумеется, не хватало, так как они были рассчитаны на нормальную работу. Штабеля готовой продукции загоняли во все уголки "Олимпа". Пегасы-тяжеловозы, запряженные в грузовые колесницы, то и дело натыкались на эти горы, массами приводя ящики в негодность. Специальная бригада собирала поврежденные изделия и утаскивала обратно в цех. Тарщики старательно придавали разбитым ящикам прежний вид, причем, эта работа опять засчитывалась в план. Дальше воздвигались новые бастионы, и круг замыкался, чтобы повториться вновь и вновь.
      Коллектив подобрался упорный. Грохот молотков, сколачивающих новые и возрождающих старые ящики, не смолкал ни на минуту. С помощью неповоротливых пегасов тарщики вечно лидировали в соревновании цехов.
      Мидасу было неприятно смотреть, как труд его смены постоянно подвергается порушению. И вот, впервые в жизни, не сдержавшись, наговорил кучу резкостей старшему конюху-экспедитору.
      - Что это, я вас спрашиваю! - потрясал мастер разгромленным ящиком. Ваши рысаки копытами порасшибали. Гоняют, как на ипподроме. Надо же умудриться - ни единой досточки целой! Смотреть под ноги надо. Жокеи выискались, тьфу!..
      - Расставлять не надо где попало, - резонно возражал конюх. - Шагу ступить некуда. У меня четыре пегаса травмированы.
      - Облетайте, раз объехать не в состоянии. Раскормили одров, крыльями шевельнуть лень!
      Мидас в сердцах трахнул кулаком по разбитому ящику и удалился в свой закуток (была у него маленькая клетушка позади участка) - пить валерьянку в таблетках и корвалол в каплях.
      Когда он, по обыкновению подтянутый и сдержанный, снова появился на участке, там уже шла ругня. Особенно негодовал Сизиф, на время досыпки горы прикомандированный к транспортникам. Его верный камень лежал в тенечке, заботливо прикрытый лопухами.
      - Нормы для них не писаны! - бушевал несун-рецидивист, указуя ногой на сломанный ящик, отливающий тусклой желтизной. - Я им не Геракл! Где мастер? Подайте мне этого мастера!
      - Я мастер. В чем дело?
      - Ты попробуй, подыми его! Свинцовые делать стали, да? Мы, значит, надрывайся? Шалишь, мастер! Дураков нынче нету!
      Мидас попытался приподнять ящик, но тот словно прирос к полу.
      - Странно... Где вы его нашли?
      - Ты, мастер, нам зубы не заговаривай! Твоя продукция, ты и держи ответ. А ну, подписывай наряд на отгрузку! У меня, может, ущемленная грыжа начинается!
      Мидас в замешательстве подписал наряд, и Сизиф разом успокоился.
      - Погоди, а остальные кто затаскивать будет? - спохватился мастер.
      Сизиф тут же очень артистично представил, как у него начинается ущемленная грыжа. Мидас махнул рукой и занялся странной тарой.
      Только у себя в закутке, с помощью пяти человек затащив находку внутрь, Мидас установил, что ящик состоит из чистого технического золота: Пробы, впрочем, нигде не стояло.
      Встревоженный мастер замаскировал сокровище старыми номерами многотиражки "Боги жаждут", тщательно запер дверь и отправился к начальству за инструкциями.
      В кабинете начальника тарного цеха с широким, во всю стену окном, из которого открывался вид на храм заводоуправления, восседал быстроногий Ахилл. Он был только что переведен в тарный, обойдя таким образом почти все подразделения "Олимпа". Ахилл нигде подолгу не задерживался, стараясь только не слишком разваливать работу, а к своим горизонтальным перемещениям привык и даже подвел под них некоторую теоретическую базу.
      - Я, - говорил он жене, - как и все вокруг, развиваюсь по спирали. Только спираль эта у меня сильно сплющенная!
      Супруга Ахилла нимало не возражала против сплющенной спирали, так как должностной оклад мужа оставался почти неизменным. Как, впрочем, и премии.
      - У нас тут ящик золотой обнаружился, - сообщил Мидас, не вдаваясь в подробности.
      Ахилл величественно отвернул голову от окна и осмотрел подчиненного.
      - Чего же вы от меня хотите?
      - Как же, - запыхтел мастер. - Драгметалл все-таки... Оприходовать бы или как... Куда мне его девать-то?
      Ахилл поморщился:
      - Ваша фамилия, кажется, Мадас?
      - Мидас. Ми - первый слог.
      - Да-да, верно... На прибалтийскую похожа. Сами-то откуда?
      - Местный я, - сдержанно ответил Мидас. - Грек.
      - Так если грек, - задушевно произнес начальник, - почему такой трудный в жизни?
      - Это как понять?
      - Ну, вот явились вы ко мне насчет какого-то ящика. Трудно было этот вопрос на месте решить? Непременно желаете на других свою ответственность переложить. Сами-то боимся, так? Увиливаем?
      - Я не увиливаю, - сказал сбитый с толку Мидас. - Я узнать только зашел...
      - А вы поменьше, поменьше ходили бы, - посоветовал руководитель. Своей головушкой почаще пользуйтесь... Нет, это поразительно! Только начинаю входить в курс дел, загружен по горло - сразу является один, другой, третий...
      - Да я...
      - Вы, именно вы, товарищ Мадас! Ступайте и работайте. Не отвлекайте меня, я нынче в гневе!
      И Ахилл повернулся обратно к окну, возмущенно бормоча: "Душить прекрасные порывы!" - присловье, появившееся у него с недавних пор.
      Мидас пришел к себе и сел звонить. В финансовом отделе принять ящик отказались наотрез. Бухгалтерия о золоте и слышать не желала, но предупредила об ответственности:
      - Вы материально ответственное лицо. Ящик найден в вашу смену. Головой отвечаете за каждый грамм! Хранить только в сейфе!
      Мидас положил трубку и глубоко задумался. После размышлений и терзаний решено было попытаться сдать золото в банк под видом найденного на заводе клада.
      Колесницу с находкой с трудом волокли два грузовых пегаса. У выездных ворот дежурный Цербер потребовал накладную.
      - Это клад, - объяснял измученный мастер. - Он без накладной лежал.
      Цербер всем телом заслонил ворота, с угрожающим видом полез в кобуру, висевшую на ремне поверх форменного хитона. В кобуре страж ворот хранил три носовых платка (по числу голов). Тем не менее, Мидас устрашился воинственного жеста и отступил.
      Злополучный ящик удалось смять в плотный ком под прессом в кузнечно-прессовом цехе. Мидас затолкнул драгоценность в слезно вымоленный сейф и какое-то время жил относительно спокойно.
      На следующей неделе нагрянула комиссия во главе с Фемидой.
      Проверяли дотошнее таможенников.
      - Поступил сигнал, - многозначительно заявила заведующая лабораторией измерительной техники, помахивая неизменными весами. - Докладывают, что вы храните драгметаллы в значительных объемах без соответствующих документов. Больше того, тратите на личные нужды... Предъявите комиссии утвержденные нормы расхода, требования на выдачу и остальную документацию.
      С трудом сохраняя знаменитое спокойствие, Мидас попросил забрать золото и употребить по назначению.
      - На подобный шаг комиссия не имеет полномочий, - подумав, сказала Фемида. - Наша задача - предупредить злоупотребления.
      Комиссия произвела тщательное взвешивание, для чего пришлось доставить из столовой грузовые весы. Далее был составлен акт за множеством подписей. Отдельно, в качестве матответственного лица расписался Мидас.
      С этого дня начались новые мытарства. Раз в месяц Фемида являлась для проверки. Золотой ящик с превеликими трудностями взваливался на весы, а поскольку никто не хотел таскать их взад-вперед, измерительный прибор поставили рядом с сейфом. Ответственным за сохранность и исправность весов назначили того же сменного мастера.
      Однажды не хватило нескольких граммов.
      - Допрыгались, - констатировала Фемида после очередной проверки. Пойдете под суд. Халатность, а возможно, и злой умысел...
      До суда не дошло, но денежный начет наложили. Сменный мастер неожиданно для себя превратился во что-то вроде алиментщика, растерял былую выдержку, перессорился с окружающими и по ночам часто наведывался на завод проверять, на месте ли сокровище.
      К чести олимповцев, большинство из них довольно равнодушно отнеслось к вести о золоте. Всех куда больше волновала приближающаяся заводская олимпиада.
      Мидас нервничал. Его смена работала все хуже. Ахилл заметил это и сделал мастеру строгое внушение. Мастер вернулся в свой закуток, сгоряча захлопнул дверь ногой, стукнул по столу кулаком и горестно призадумался.
      "Обложили, собаки, - размышлял мастер. - Эх, и уволиться не дают... Что делать, что делать?"
      В закутке постепенно темнело. Рабочий день давно закончился. Ничего не надумав, Мидас проверил пломбу на сейфе, потушил свет и толкнул дверь.
      Дверь не поддавалась.
      - Заперли, что ли? - Мидас толкнул посильнее.
      Дверь не шелохнулась.
      Сменный мастер навалился всем корпусом. С трудом удалось приоткрыть узкую щель. Озадаченный Мидас возжег светильник. Неровный огонек осветил дверь, засиявшую так, будто ее неделю терли наждаком.
      Она была золотой.
      Ошеломленный Мидас попятился, больно ткнулся об угол стола и похолодел вторично (дойдя, таким образом уже до минусовой температуры). Его рабочий стол, облупленный и покосившийся, тоже стал золотым. В незадвигающемся ящике виднелась отвалившаяся ручка. Мидас машинально попробовал вставить ее в родное отверстие. Ручка, отсвечивая желтизной, снова выпала, тяжело стукнув об пол...
      Сменный мастер трудился до полуночи. С помощью лома дверь была снята с петель, а затем тщательно закрашена бронзовой краской в три слоя. Письменный стол удалось замаскировать под медный. Отвалившуюся ручку Мидас хотел сунуть в сейф, но вспомнил немигающие глаза Фемиды, заметался по комнате и положил под сейф. Там же обнаружился и выпавший из доски золотой гвоздик - причина недостачи. Мидас только глухо постонал. Почти бегом он поспешил через проходную и опомнился лишь на улице.
      Повторять прежних ошибок мастер не желал. О золотой двери "наверху" не узнали. Покрытая бронзовой краской, она так и стояла открыто, прислоненная к стене. Для верности Мидас облил ее грязноватыми белилами, а ручку свернул набок кувалдой - чтоб не позарились.
      Но все эти хлопоты, по правде сказать, мало занимали сменного мастера. Он начал смутно догадываться об истинных причинах странного появления золотых находок. Мидас ждал удобного случая, и случай представился незамедлительно.
      В цехе как раз провожали Ахилла, переведенного начальником конюшенно-транспортной службы (с сохранением оклада). Провожали по-доброму, потому что герой не успел толком ничего развалить. На узкое прощальное совещание Мидас приглашен не был. Расшатавшиеся нервишки плохо перенесли обиду. Мастер ощутил гнев и досаду - случай, одним словом, был подходящий.
      Не давая злости улечься, Мидас заперся в закутке, приблизился к висевшей на стене трагической маске, с размаху долбанул по ней кулаком, сел за золотой стол и принялся ждать.
      Время тянулось медленно, как на вокзале. Маска, подаренная директором клуба им. Аполлона за успехи на смотре самодеятельности, не думала меняться. Прошло десять минут, пятнадцать... Наконец, будто легкая тень пробежала по губам, косматым бровям, страдальческим морщинам на лбу... Маска понемногу принимала желтоватый оттенок, наливалась весом. Гвоздь, не выдержав тяжести, согнулся. Ставшая полностью золотой, трагическая маска сорвалась и с грохотом упала на пол.
      Мидас все понял. Его способность превращать все вокруг в золото проявлялась лишь в минуты злости и досады. В спокойном состоянии ни удар кулаком, ни пинок ногой результатов не давали. Наступали новые времена...
      Первым делом мастер поспешил в БРИЗ.
      - Открытие века! - воскликнул он, появляясь в дверях, эффектно, как бог из персональной машины. - Теперь все пойдет по-другому!
      - Бывает, - безучастно сказала завбюро, полная нимфа в очках. - Заявку, конечно, не принесли? Без нее к рассмотрению не принимаем...
      Мидас выскочил в коридор, на подоконнике набросал заявку.
      - Перепишите на бланк. Иначе не принимаем к рассмотрению.
      Мидас переписал на бланк.
      - "Чтобы всем стало лучше", - меланхолично прочла нимфа. - Это что, заголовок? Перепишите по образцу, гражданин. Иначе...
      - Не принимаем к рассмотрению?
      - Именно. И посерьезнее, посерьезнее! Заявка - не стихи!
      Сидя на подоконнике, Мидас тщательно изучил образец. Затем каллиграфически вывел на бланке:
      "Заявка на предполагаемое изобретение. Название: превращение отдельно взятых предметов промышленного назначения и домашнего обихода в золото (аурум) путем нанесения равномерных ударов передней, а равно задней конечностью по поверхности превращаемого предмета под линейным углом 90-120 градусов с интенсивностью 1-3 удара в минуту".
      - Так еще куда ни шло, - нехотя согласилась нимфа. - А где же схема техпроцесса? Расчет экономического эффекта? Ссылка на первоисточники? Вы что нам подсовываете, гражданин?
      - Изобретение... - прошептал сменный мастер. - Я хотел, чтобы всем стало лучше...
      - Кому-то лучше, а нам чтобы хуже, да? Возиться с вашим делом кому придется? Нам! Брали бы пример с ОГК: все рассчитано, вычерчено, не рацпредложение - конфетка! Ладно уж, на первый раз... Рассмотрим, уговорили...
      - Когда? - просиял изобретатель.
      - Через полгодика, думаю, в самый раз. Где-нибудь так в середине греческих календ. Прощайте, изобретатель!..
      И вот теперь Мидас стоял в кабинете громовержца, пряча руки за спину, чтобы ненароком не сорваться. Нервный тик сотрясал некогда спокойнейшее лицо мастера. Он решил идти до конца...
      Беседовать с директором "Олимпа" было, по-всему, очень интересно. Это напоминало игру "Угадай-ка!" Когда Зевс еще только начинал фразу, надо было догадаться, чем она закончится. В "угадайку" частенько игрывали работники завода на совещаниях и планерках.
      Если тучегонитель говорил о достижениях "Олимпа" и вдруг делал небольшую паузу, следовало ожидать слова "однако". И Зевс покорно говорил:
      - Однако, товарищи...
      И далее шла проверенная цепочка: "было уделено мало внимания вопросам...", "вскрытые недостатки стали предметом...", а в конце непременно: "подчеркнута необходимость принять действенные...".
      - Мы... - говорил Зевс, и автоматически включившийся в игру Мидас легко догадывался: "...должны всемерно повышать то-то и то-то".
      - Вместе с тем... - начинал директор, и мастер мысленно продолжал: "...у нас, к сожалению, еще встречаются отдельные факты, когда...".
      Мидас играл в "Угадайку" минут пятнадцать. Воспользовавшись паузой после слов "наряду с вышеуказанным, следует...", он не стал дожидаться выражения "...отметить, что еще явно не достаточно", вмешался и нарушил правила игры.
      - Все равно не понимаю, - упрямо проговорил сменный мастер. - Не дело это, золотом разбрасываться.
      Зевс поперхнулся на слове "отметить". Глаза его медленно принимали осмысленное выражение.
      - Вы... - начал он (про себя Мидас машинально закончил: "дальше своей колокольни не видите, а суетесь!" Но он ошибся).
      - Вы, - сказал тучегонитель, - абсолютно правы. Да, правы. В принципе. Золотом разбрасываться нельзя. Это не мусор.
      - Вот-вот, - обрадовался Мидас. - Надо использовать открытие. А они рогатки ставят... Бесхозяйственность!
      - Э-э-э, - прищурился директор "Олимпа". - Не совсем так. К бесхозяйственности нас толкаете как раз вы!
      - Я?!
      - Да, вы, дорогой товарищ.
      И Зевс в пять минут растолковал сменному мастеру систему заводского планирования.
      - Существуют три основные системы. Выпуск продукции можно планировать в штуках, в деньгах и, наконец, по весу. Не дергайтесь, это очень интересно... Помните, мы выпускали бюстики Гомера?
      - Как же не помнить. Весь завод был завален сверху донизу.
      - Добавлю: и торговая сеть тоже... Но не в том суть. Тогда нам планировали по количеству - чем больше, тем нам лучше. Мы и старались. Шутка ли, двести тысяч Гомеров - годовая программа!
      Мидас нетерпеливо пошевелился.
      - Не спешите, - сухо заметил тучегонитель. - Затем нас перевели на другую систему. Главное теперь - выпуск в тоннах. Вес! Мы, понятно, переключились на производство двухметровых Афродит с веслом (два центнера!). Бюстики не годятся: вес чепуховый. Доходит?
      - Понемногу...
      - Я в вас не сомневался... А теперь, когда все отлажено и завод перекрывает показатели, приходите вы и требуете... Чего вы, собственно, требуете? Превращать статуи в золотые?
      - Н-ну, хотя бы... Золото ведь. Ценность! Выгодно...
      - Абсолютно правильно! Страшно выгодно! Но только когда?..
      - Всегда!
      - Не всегда, а только лишь в том случае, если нам станут планировать по стоимости! Тогда не из золота - из брильянтов Афродит будем делать! На шеи диадемы вешать! Чем дороже, тем лучше. Вот тогда ваше изобретение пригодится весьма и весьма. Тогда и приходите.
      А сейчас не время еще. Нечего здесь воду мутить.
      - Но ведь золото тяжелое! - в отчаянии закричал Мидас. - Давайте сейчас внедрим!
      - С ума вы сошли! - испугался громовержец. - Сейчас, когда нам спущены строжайшие инструкции по экономии драгоценных и цветных металлов! Не дай бог, что вы! Эй, чего молчите?..
      Мидас не отвечал. Закрыв глаза, он лежал в кресле для посетителей, находясь в глубоком забытьи.
      Зевс срочно вызвал бога-референта.
      Дионис ни на минуту не терял своей бодрости.
      - В обмороке? Хозяйственный механизм - не для слабых духом... Да пошлите вы его в баню! Позвонить?
      - Пожалуй, - согласился тучегонитель. - Скажи, пусть по полной программе примут. Ишь, как позеленел... А ведь кремень был, не грек!
      ...Третий день стоял Мидас под душем "шарко" в "бане" загородной дачи для олимповского руководства. Золотистые струйки воды стекали с его тела, и вместе с ними незаметно уходил чудесный дар делать золотым все вокруг, наступали спокойствие, безмятежность, усталое безразличие...
      Мидас посмотрел в настенное зеркало, и ему вдруг почудилось, что по обеим сторонам головы, медленно наливаясь тяжестью, вырастают, зреют, торчат лопухами уши - пара громадных золотых ослиных ушей...
      Мидас отчаянно затряс головой, пытаясь избавиться от странного видения. Легкая рябь пробежала по бронзовому зеркалу, уши пропали без следа. Мидас снова стал обыкновенным, выдержанным, безразличным человеком, как многие на заводе "Олимп".
      И тогда он заплакал.
      4. ТРИНАДЦАТЫЙ ПОДВИГ ГЕРАКЛА
      Биография Геракла напоминала повесть из юношеского журнала о становлении трудного подростка.
      Еще в раннем детстве увлекся он дрессировкой змей. Из-за неправильного обращения два особо ценных экземпляра подохли. Родители вздохнули с облегчением. Но радоваться было рано. Будущий герой твердо решил сделать жизнь как можно интересней - и себе, и окружающим.
      Он колотил соседских мальчишек, никому не давал спуска и бузотерил так, что участковый инспектор по делам несовершеннолетних не раз порывался поставить его на учет или перевести в специальную школу для чрезмерно энергичных подростков.
      Родителям пришлось раньше обычного выпустить буйного отрока в плавание по житейскому морю.
      К двадцати годам Геракл успел поработать в зоологической экспедиции, причем, отличился при поимке редкого Немейского льва. Затем вернулся было к старому увлечению - занялся змееловством, но опять загубил ценный экземпляр (на сей раз Лернейскую гидру, посмертно занесенную в Красную книгу). С досады герой влюбился и долго работал швеей-мотористкой на фабрике верхнего платья - под началом у предмета своей любви.
      Потом было еще много разного. В итоге Геракл попал на "Олимп", где сразу пришелся ко двору, совершил немало производственных подвигов и начал быстро продвигаться вверх. Бывший трудный подросток превратился в цветущего мужчину, одетого в броский костюм из натуральной львиной шкуры.
      Знатное впечатление произвела на олимповцев лихая очистка авгиевых конюшен в подсобном хозяйстве завода - мероприятие, диковинное по резвости. Геракл жаждал новых славных деяний, и вскоре получил такую возможность.
      - Наслышан, наслышан... - тучегонитель похлопал героя по крутому плечу и усадил в кресло для посетителей. - Хвалю! Угощайся, у меня по-семейному, без церемоний.
      Геракл отхлебнул из чашечки душистой витаминизированной амброзии.
      - Решили мы тебе, дружок, дать одно деликатное поручение... - продолжал Зевс. - Пока проблема кажется неразрешимой. Справишься, можно будет подумать о твоем переводе на должность бога третьей категории... Твоя задача, дружок, состоит в том, чтобы в самом спешном порядке и полностью добиться...
      ...Геракл решительным шагом направлялся на центральный склад. Его щеголеватый костюм был застегнут на все пуговицы, лицо выражало непреклонную решимость. Герой знал, что именно должен сделать, но как это сделать, он не знал...
      Могучий Геракл, триумфатор авгиевых конюшен, шествовал по заводу. Пробегавшие стайкой "амазонки из цеха амфор и дисков дружно зарумянились. В тарном побросали молотки, глазели на героя, высунувшись в окна. С вершины горы на эту величавую картину взирал несун-рецидивист, восседавший на камне в позе мыслителя.
      Взойдя в центральный склад, Геракл собрал обслуживающий персонал и объявил полную и всеобщую инвентаризацию.
      О, это была грандиозная операция!.. Через каких-нибудь полторы недели герой восседал за конторкой, почесывая стилосом в пыльной, всклокоченной шевелюре. Львиная шкура, продранная в трех местах, была наспех прихвачена суровой ниткой.
      Шли доклады подчиненных. В помощь Гераклу придали Дионисия-младшего, двух молодых технологов и лаборанта Телемака. На заводе это называлось: изыскивать дополнительные мощности в среде ИТР.
      - ...Еще обнаружено триста восемь колес для легковушек, - рапортовал Телемак. - Состояние среднее.
      - Как понимать - среднее? В дело годятся?
      Телемак неопределенно повел плечами.
      - Смотря в какое дело... Те, что по краям лежат, - в самый раз для утильсырья. Которые поглубже - ничего, можно на колесницы ставить. Потому и среднее.
      - Триста восемь... - шептал Геракл, занося сведения в инвентаризационный свиток. - Плюс на пятом стеллаже было шестьдесят три. Итого: триста семьдесят одно. Число нечетное, странно... Они же парами поступают! Почему некомплект? - Он поднял тревожные глаза на подчиненного. - Не хватает или больше чем надо?
      Телемак повел плечами, чихнул и высморкался.
      - Ладно, свободен. Следующий!
      - Восемьсот кифар.
      - Как ты сказал? Чего - восемьсот?
      - Кифар, - почтительно доложил Дионисий-младший. - Шестиструнных. Когда-то дефицит был. Хорошая вещь, петь под нее можно...
      Геракл медленно поднялся из-за стола и оглядел подчиненного.
      - У нас что, ансамбль хотели завести? Это получается по полторы кифары на каждого олимповца. На кой ляд нам столько этой дряни? - вскричал герой, швыряя свиток на землю.
      Тут, как всегда, незаметно и внезапно, появился завотделом снабжения и комплектации Гермес.
      - Что за шум, а драки нет? - вкрадчиво спросил завотделом, элегантный мужчина в импортных сандалиях с крылышками. - Недостача?
      - Лишнее объявилось! Музыкальный инструментарий. Вопиющий факт!
      - Вопиющий факт - это еще не повод для воплей, - афористично заметил Гермес. - Так было нужно, друзья! Производственная необходимость, усекаете? Кифары шли только в комплекте с кузнечным инструментом. Одни под одной рубрикой - "инструменты". Не взять их - означало остановить кузнечно-прессовый цех. На инструментальном заводе одно из подразделений изготовляет кифары, понимаете? В порядке поворачивания лицом к потребителю. Торговля, естественно, объелась ими по уши, а сбывать-то надо... Вот мы и берем.
      Гермес, очень довольный произнесенной речью, пошевелил механическими крылышками на сандалиях.
      - А запасных колес зачем такая уйма? До следующей эры хватит...
      - Запас, дорогуша, карман не тянет. Он карман наполняет, нравоучительно произнес Гермес. - Меньше чем по пятьсот штук колеса не отпускают на базе. Чтобы транспорт полупустым не гонять. Инструкция! Но мои орлы постарались и вместо пятой сотни взяли семьдесят чудных треножников.
      - А их-то куда девать? - застонал Геракл. - Мы же сами такие выпускаем!
      - А качество? - иронически прищурился Гермес.
      - М-да, качество, конечно...
      - Кроме того, мы свободно обменяем треножники на конский волос для шлемов. Шлемы - на лавровые венки (огромный спрос в творческих союзах!), венки - на масло...
      - О, господи!
      - Терпение, мой друг! Взамен масла мы получаем на АЗЛК [древнегреческое предприятие - Афинский завод легковых колесниц] остродефицитный розовый мрамор. У них остались излишки после возведения храма науки и техники.
      - Теперь понял! - воскликнул Геракл. - Мрамор, нужен для наших Афродит. Ловко закручено!
      - Да, - безжалостно закончил завотделом снабжения. - Розовый мрамор нам нужен позарез. Мы обменяем его на крупную партию веников.
      Геракл вытер пот львиным рукавом.
      - Зеленый вы еще руководитель, как я погляжу, - подытожил Гермес. Поверьте чутью старого снабженца, без веников нам труба! Впрочем, я не могу тратить время на разговоры с дилетантами!..
      И он пропал с глаз долой, недовольно хмыкая в пространство.
      Геракл остался недвижимо сидеть за столом, машинально перечитывая красочное объявление, прикнопленное к стене:
      СРОЧНО!!!
      Отдел главного технолога примет на работу секретаря-машинистку на должность старшего инженера по внедрению. Оплата сдельная (по горячей сетке). Числиться будет на строчке экспедитора плюс 15%, плюс доплата за высокогорный характер работ.
      Подобных объявлений немало висело по "Олимпу", так как специальный стенд у проходной был навечно занят плакатом "Не стой под стрелой!" с изображением Вильгельма Телля на фоне башенного крана.
      Геракл, сильный, но, в сущности, зеленый руководитель, был повергнут в полное отчаяние. На центральном складе, многочисленных его филиальчиках, в подсобках и сарайках, подвалах и амбарах валялись тонны добра.
      Ящики заготовок, для дисков соседствовали с кузнечным инструментом; кипы спецхитонов 60-го размера - с мотками отличной, но никому не нужной пряжи; слитки бронзы (для бюстиков Гомера) - с черепаховыми лирами, залежами ржавых щитов, крючками для вязания, станками, вазами, солнечными хронометрами, трезубцами о двух зубах, матрацами и тысячью других вещей. Для удобства все эти ценности именовались сверхнормативными запасами и числились За "Олимпом".
      А веники! Геракл просто места не находил при мысли о вениках, столь нужных, по Гермесу, для производства.
      И ведь врал хитрый Гермес! Без веников была бы труба не "Олимпу", а лично ему, заведующему отделом снабжения и комплектации. Парилка была главным аттракционом среди развлечений, предлагавшихся гостям олимповской "бани". Высокопоставленные гости усердно махали вениками перед тем, как сесть за богатый стол. Затем, за кофе с коньячком, велись деловые беседы, принимались решения... Нет-нет, без веников Гермес просто не мыслил спокойной жизни! Каждый месяц списывалась масса использованных веников и тут же завозилась новая партия.
      Так обстояли дела на самом деле. Геракл этого не знал. Он ринулся на разгрузку завода от сверхнормативов, как некогда в юности бросался на поединок с Немейским львом. В этом и состояло ответственное поручение Зевса.
      Сверхнормативное добро ржавело, усыхало, сгнивало, поедалось мышами, просто исчезало невесть куда - и никто не заносил его в тревожную Красную книгу. Миллионы драхм висели на "Олимпе". Вдобавок Афина Банковская прекратила кредит, заявив:
      - У них по складам столько валяется - хватит на небольшую страну. Как накопили, так пусть и сбывают!
      Герой авгиевых конюшен бился, как подобает герою, - самозабвенно, с молодецким удальством.
      На "Олимп" стали бояться приезжать в командировки. Директор соседней птицефабрики прибыл на завод, чтобы выпросить десяток вместительных амфор для зерна, и попался Гераклу на глаза... Через два часа притихший директор выехал во главе каравана грузовых колесниц, наполненных кипами спецсандалий и гранитных заготовок для весел Афродиты. Чем Геракл сумел запугать уважаемого куриного руководителя, осталось тайной.
      Иногда герой становился за прилавок созданного по его инициативе универсального магазина "Бесценное - за полцены!". Он так мощно нахваливал свой залежалый товар, что в цехе амфор и дисков осыпалась штукатурка, а меч, подвешенный над станком Дамокла, звенел и крутился в воздухе, как пропеллер.
      Для пущей рекламы каждому сотому покупателю вручался бракованный троянский конь с головой, повернутой назад. Простаки-покупатели доверчиво брали неправильных животных, наглухо запакованных в ящики. Именно с тех пор и получила хождение поговорка о том, что нужно бояться приносящих дары...
      Победителям смотров самодеятельности, помимо жасминовых тирсов, выдавались ржавые щиты. Олимповцы, желавшие вступить в садовый кооператив "Своя оливка", обязаны были предъявить квитанцию о покупке кифары - по одной на каждого члена семьи.
      Кстати сказать, кифарами Геракл занимался особо. Объявления о наборе в кифарные кружки заполнили все уголки "Олимпа". От шпиля на храме заводоуправления до трубы кузнечно-прессового цеха протянулся над предприятием плакат, написанный метровыми буквами. Возле трубы полотнище закоптилось, и окончательный текст выглядел так:
      "ОЛИМПОВЦЫ! НА КУРСЫ ИГРЫ ПО КЛАССУ
      КИФАРЫ ВАС ПРИГЛАШАЕТ ГЕРА..."
      Новое имечко сразу прилипло к Гераклу. Поначалу герой возмущался и норовил вступать в жаркую битву с обидчиками, потом привык и стал охотно отзываться на "Геру". Он был, в общем-то, добродушный и отходчивый древний грек.
      Трудно предположить, что еще предпринял бы герой для очистки завода от сверхнормативов, но через пару месяцев центральный склад вместе с филиалами опустел, как оливкохранилище весной.
      Геракл вычистил щеткой поизносившуюся львиную шкуру и отправился в храм заводоуправления, распорядившись напоследок освободить "Олимп" заодно и от объявлений.
      Слава, эта капризная дама, не заставила себя ждать. Тучегонитель отправил Афине Банковской гонца с ликующим посланием. Приказом по заводу герой был переведен в боги 3-й категории и, тем самым, причислен к сонму олимповских руководителей верхнего звена.
      Многотиражка "Боги жаждут" посвятила производственному подвигу целый разворот, Три колонки занимало интервью под заголовком "Скажи мне, Геракл, любимец богов..." Материал сопровождался рисунками, изображавшими деяния героя. В центре красовался портрет: Геракл, стоя на колеснице, обозревает строительство нового цеха амфор и дисков и как бы дает руководящие указания...
      К новому корпусу Геракл не имел ни малейшего отношения, но редактор многотиражки решил подать материал поэффектней. Он же (редактор) переложил вопросы и ответы на звучный гекзаметр. Последнее сделать было легко, ибо глава многотиражки всерьез баловался стишками. Оставшись в одиночестве, он частенько надевал на голову лавровый венок - вещь, требовавшую терпения и трудолюбия, так как лавровый лист приходилось покупать в пакетиках и долго отпаривать над кипятком (иначе не сплеталось).
      Во время интервью Геракл поинтересовался, чего, собственно, жаждут боги из названия газеты.
      Редактор ответил весьма строго:
      - Боги могут жаждать только одного - безусловного выполнения плана по всем технико-экономическим показателям. А вы, что же, не жаждете?
      Герой смутился и пробормотал:
      - Нет, отчего же... Я тоже жажду... Как без этого... Я просто к тому, что название больно уж громкое.
      - Ну, это не нам с вами решать, - спокойно возразил редактор, и на этом интервью закончилось.
      Поздно вечером уставший от почестей Геракл вышел за проходную. По улице тянулась вереница грузовых колесниц.
      - Куда путь держите? - поинтересовался герой у сонного возницы.
      - На склад, куда еще...
      - На какой склад?
      - Известно, на какой, на наш, олимповский. Но-о, проклятущая! Почитай, через день возим и возим. Животное покормить некогда!
      - А что возите-то? Какой груз? - взволновался Геракл.
      - Да разный, - охотно откликнулись из арьергарда. - Сейчас вот кифары пошли. Второй день одна песня - кифары да кифары! У нас теперь, случаем, не музыкальный завод будет? Смехота!
      - Музыкальный, - глухо произнес Геракл. - У нас тут ежедневно концерты и сольные выступления. Проезжай давай, не задерживай колонну, а то сейчас разнесу весь ваш кифарный караван к чертовой бабушке!
      Перепуганные возницы нахлестнули своих пегасов и укатили за угол, оглядываясь на взбешенного героя.
      Геракл все понял. Пока он очищал центральный склад, оборотистый Гермес со своими толкачами, не теряя золотого времени, переоборудовал заводское оливкохранилище. Теперь туда свозились вновь приобретаемые запасы. На завод потоком шли солнечные хронометры, устаревшие еще до покупки станки, вазы, сандалии 60-го размера... Недаром любимая поговорка заведующего отделом снабжения Гермеса гласила: "В нашей Греции все есть! А нет - так будет!"
      На следующее утро прибыл гонец от Афины.
      "Сверхнормативные запасы, - говорилось в официальном свитке, - возросли с 4 до 5 миллионов драхм. Ввиду этого в дальнейшем ссуды "Олимпу" будут предоставляться из расчета 20% годовых".
      В дальнейшем Геракл очень не любил вспоминать о своем неудавшемся подвиге и убедительно просил других не делать этого. По сей уважительной причине одно из самых блистательных деяний могучего героя навсегда осталось скрытым от пытливых умов историков. В памяти поколений сохранились предания лишь о двенадцати подвигах Геракла. А жаль.
      5. СЧАСТЛИВЫЙ ПОЛИКРАТ
      На заводе "Олимп" работали разные люди - везучие и незадачливые, флегматики и холерики, передовики производства и нарушители трудовой дисциплины, зеленые юнцы и умудренные ветераны, светлые головы и, наоборот, ударенные пыльным мешком из-за угла... Всякие, словом, подобрались люди.
      Но самым счастливым из всех олимповцев, бесспорно, был заместитель директора по капитальному строительству Поликрат.
      Поликрат имел все, что нужно древнему греку для счастья: отдельное жилье (с колоннами скромными, но приличного ордера), приятную должность с недурным окладом, персональную колесницу последней модели. Кроме того, имелись в наличии: нескандальная жена, милые детишки - дочка-отличница и сын - будущий археолог, - дача и... Впрочем, никакое не "и". Напротив самое главное. Итак, у Поликрата было самое первое и важное - здоровье юноши-дискобола.
      Комплект, таким образом, имелся полный.
      Из этой причины (счастья) вытекало три логических следствия.
      Во-первых, Поликрат, как и многие столь же счастливые люди, обожал прикидываться несчастным. У безжалостного Цербера каждый раз перехватывало горло от жалости, когда замдиректора, страдальчески мигая глазками, брел утром через проходную. Левую руку Поликрат неизменно держал на сердце. Так, с прижатой рукой, сидел на совещаниях, обедал в столовой, ездил на персональной колеснице, поливал на огороде редьку, даже спал.
      Если Зевс интересовался на летучке, как идут дела во вверенной службе, заместитель по капстроительству, опустив голову, молчал минуты три. Затем следовал прерывистый вздох - как бы подавляя подступающие рыдания. Присутствующим становилось жутковато. Тело замдиректора обмякало, рука, прижатая к сердцу, дрожала быстро и мелко.
      Зевс пугался.
      - Вы мне только цифру скажите, и все. Хоть за прошлый квартал...
      Судорожный всхлип. Слезы нависают на ресницах.
      - Не надо, не надо за квартал! За месяц скажите, и я вас тут же отпускаю. Сколько процентиков? Тихонько, не напрягаясь...
      Первая слеза уныло капает на председательский стол. За ней готовится целая горючая очередь. Правая рука лезет за валидолом.
      - Все, уже все, - говорит Зевс. - Ступайте отдыхать. Только один малюсенький вопросик... План есть? И сразу уходите! Задание выполнено? И сразу - домой! Кивните, да или нет. Последнее усилие, дорогой...
      Горестная пауза. Всем хочется зарыдать или повыть.
      - Да, план есть... - еле слышно звучат слова горемыки-замдиректора, более похожие на стон раненой утки.
      Облегченные вздохи превращают кабинет тучегонителя в некое подобие моря - в тот самый момент, когда из пучин всплывает кит и усиленно дышит полной грудью.
      - Вы свободны! А может, приляжете? У меня тут диванчик в комнате отдыха...
      Поликрат безнадежно мотал головой, плелся в свой кабинет на дрожащих ногах.
      Трудно было работать со счастливым Поликратом.
      Вторым следствием, вытекавшим из полного поликратовского счастья, было стремление избегать.
      Замдиректора тщательным образом избегал производственных рытвин и ухабов, острых углов, загвоздок и закавык - то есть всего, что могло нанести урон взлелеянному блаженству. Поэтому Поликрат все округлял.
      Делал он это с упоением. Особенно доставалось неровным цифрам типа 93,7%. Поликрат не мог смотреть на них иначе, как с омерзением, и неизменно приводил в божеский вид - то бишь, округлял до 100.
      Но подлинного мастера отличает какой-нибудь, ему одному свойственный гениальный мазок. Таким заключительным мазком для замдиректора была единичка. Аккуратно поставленная после запятой, она достойно венчала творение. В отчете получалась, симпатичнейшая цифра - 100,1 процента. Число, с одной стороны, достаточно круглое, чтобы получить премию, а с другой - вполне достоверное из-за маленького гениального довеска.
      Поликрат настолько полюбил эту немудрящую цифру, что даже название арабских сказок казалось ему не "1001 ночью", а 100,1 - то есть полным выполнением плана по ночам, да еще и с некоторым запасиком.
      И, наконец, третьим следствием счастья была борьба с посягательствами.
      Замдиректора никому не позволял посягать и сомневаться. А попытки, надо сказать, были постоянные.
      - Поразительно! - возмущался проверяющий из министерства после осмотра строительства нового корпуса. - Технология допотопная! Каменный век!
      Поликрат немедленно оскорблялся до самых глубин своей счастливой души.
      - Где ж каменный-то? - раздраженно говорил он, смахивая яростную слезу. - У нас давно бронзовый век! Мы всегда шагаем в ногу со временем, да-с!
      Тут же он принимался обильно плакать. Проверяющий в замешательстве уезжал обратно в министерство, увозя с собою сувенирную Афродиту, сделанную по высшему классу - то есть с головой и руками.
      Время от времени на покой замдиректора посягала многотиражка, взявшая строительство под контроль. Но Поликрат сумел отвязаться от настырного редактора раз и навсегда.
      - Что вы ко мне повадились? - спросил он однажды. - Видите, вот у меня утвержденный план строительства?
      - Вижу, - ответил редактор. - И вы его регулярно срываете.
      - Простите, - ядовито заметил Поликрат. - Вы, собственно, что заканчивали?
      - Допустим, журфак.
      - Так как же вы, человек без специального образования, беретесь судить о тонкостях строительного дела? В плане ясно указано: срок окончания работ - греческие календы. Вот когда они настанут, тогда и поговорим.
      - Когда же они настанут?
      - А вот как закончим строительство, так и настанут, - ответил великолепный Поликрат, и редактор отвязался.
      Но однажды пришла беда.
      Замдиректора сидел в кабинете и смотрел в окно на гору шлакоотходов. На него всегда умиротворяюще действовал вид Сизифа, возившегося на вершине с камнем.
      Несун-рецидивист как раз пробовал усовершенствование - с помощью лебедки втаскивал камень наверх на веревке. Сизиф неторопливо крутил ручку и прикидывал, сколько можно сорвать за такую "рацуху".
      Поликрат любовался идиллической картиной, как вдруг мирный ход его мыслей был прерван резким стуком в дверь.
      Двое рабочих внесли в кабинет странный аппарат с клавишами и матово-бледным экраном.
      - Распишитесь, - сказал старший рабочий. - Вам полагается.
      - А что это такое?
      - Разносим вот, - неопределенно ответил рабочий. - Расписывайтесь давайте. Компьютера не видали?
      Рабочие ушли, оставив аппарат на столе.
      Счастливый Поликрат в самом деле никогда не видал компьютеров. Он смутно припоминал, как на одной из летучек молниевержец что-то говорил об этих устройствах. Замдиректора плохо расслышал, что именно, так как лежал на диване в комнате отдыха и пил валерьянку. Отчетливо донеслись слова: "полный и безусловный переход" - и только. Поликрат решил тогда, что Зевс носится с очередной идеей-"фигс", и не стал забивать себе голову ерундой.
      - Дождались, - прошептал он тоскливо, - не терпится им... Накупили импортных аппаратов!
      Но компьютер отнюдь не был импортным. На маленькой бронзовой табличке значилось: "Мэйд ин Древняя Греция". Поликрат ощутил, как его сердце впервые в жизни дало чувствительный перебой.
      Компьютер ему сразу не понравился. Первое же включение принесло конфуз. Вредная машинка мгновенно подсчитала точные сроки окончания строительства нового корпуса цеха амфор и дисков. По ней получалось, что, затратив указанные в отчетах средства и материалы, Поликратовская служба построила корпус еще в позапрошлом году, затем возвела вторично, а в данный момент заканчивала в третий раз...
      Поликрат поспешно выключил аппарат и оглянулся. В кабинете, к счастью, никого не было. Замдиректора перетащил пакостную машинку на шкаф и замуровал пачками скоросшивателей.
      Первым жгучим желанием было унести компьютер от греха обратно на склад. Но Зевс лично обходил кабинеты руководителей, проверяя, как используется новая техника... При посторонних Поликрату приходилось пользоваться аппаратом, но, оставшись один, он снова ставил компьютер на шкаф.
      Самое обидное, поганая машинка нипочем не желала округлять, выдавая цифры с целой пригоршней знаков после запятой. Надвигался хаос. Истерзанный Поликрат решил биться за свое счастье до последнего.
      На совещаниях он поражал олимповцев прорезавшимся красноречием. Слезы и стоны разом канули в вечность.
      - Наша служба всегда находилась на высоте! - вещал он. - Свои сто и одну десятую мы всегда давали и будем давать. Даже несмотря на погоду! Зачем же нам затраты на никому не нужную компьютеризацию? Надо больше доверять нашим замечательным людям, чаще обращаться за советом к ним, а не к бездушному устройству! Свой компьютер мы готовы безвозмездно передать в бухгалтерию. Там он действительно нужен!
      Тучегонитель, приписавший перемены в подчиненном благотворному действию новой техники, уступать был не склонен. Убеждением, следовательно, взять не удалось. Тогда Поликрат решил прибегнуть к методу физических действий.
      Вернувшись с очередной летучки, на которой Зевс цитировал распечатку с олимповского ВЦ и высказал сомнения в благополучии дел на строительстве, итак, вернувшись в кабинет в состоянии угрюмого бешенства, замдиректора стащил компьютер со шкафа, поставил на стол и сурово произнес:
      - Чтоб ты сдох!
      Компьютер безответно взирал матовым оком на гневного руководителя. Поликрат протянул указательный палец и потыкал в экран.
      - Все из-за тебя, зараза! Напаяли нам на голову...
      Компьютер молчал. Дернув щекой, Поликрат размахнулся и сбросил аппарат на пол. Экран криво треснул по диагонали, я замдиректора задышал свободнее.
      - Ай-ай-ай, - сказал он безжалостным голосом. - Какое несчастье. Мы остались без нашего замечательного компьютера. Как нам теперь жить! Ай-ай.
      На радостях счастливый Поликрат "округлил" выполнение месячного плана с 79,7 до 100,2 процента. Однако всего через неделю аппарат принесли из ремонта. Мириться со вторичным появлением электронного врага замдиректора не мог. И он тайно вызвал к себе Сизифа...
      Той же ночью в кабинете заместителя по капстроительству около полуночи послышался тихий крысиный шорох. Злоумышленник проник в помещение и унес компьютер Поликрата в неизвестном направлении, не оставив, как водится, никаких следов.
      Поликрат блаженствовал. В его голосе появились прежние тоскливые нотки, походка стала шаркающей, а слезы были готовы хлынуть ручьем по первому зову. Короче, Поликрат обрел прежнее счастье.
      Удар нанес, пожалуй, самый далекий от заводских хитросплетений работник "Олимпа". И на сей раз треснувшее поликратовское счастье разлетелось вдребезги навсегда.
      В озерцо, разлившееся за горой шлакоотходов, директор клуба имени Аполлона для колорита запустил карпов. Сидя в обеденный перерыв на бережку с удочкой, директор внезапно ощутил сильнейший рывок. Ученик Аполлона не пожелал расстаться, с удочкой. После упорной возни на песке очутился гигантский карп, случайно зацепившийся за крючок боковым плавником.
      Вечером в клубе художественной самодеятельности состоялся пир по поводу поимки чудо-карпа. Зевсу, самому почетному гостю, с намеком положили рыбью голову. Поликрату (приглашенному, чтобы потом не жаловался) отрезали из середки. Директор клуба находился в ликующем состоянии, в основном пел, и ему просто не хватило.
      Замдиректора поднес к губам аппетитный ломоть белого мяса, надкусил и, громко застонав, застыл с некрасиво разинутым ртом. Из надкушенного куска заблестела в пламени светильников бронзовая табличка "Мэйд ин Древняя Греция".
      Красавец карп ценой своей рыбьей жизни раскрыл тайну пропавшего компьютера, польстившись по глупости на несъедобную табличку.
      - Нашелся, голубчик! - воскликнул Зевс. - А вы переживали, - обратился он к позеленевшему Поликрату. - Радуйтесь, обошлось!
      Поликрат сделал над собой нечеловеческое усилие и просипел:
      - Хорошо-то как...
      ...Через неделю Поликрат сидел в своем кабинете один на один с отремонтированным аппаратом. Замдиректора и компьютер смотрели друг на друга без признаков симпатии. За окном было видно, как на вершину горы, кряхтя, взбирается Сизиф. Его рацпредложение о подъеме камня на гору лебедкой отклонили из-за малого экономического эффекта. Попутно выяснилось, что "гранитный" камень сделан из пемзы.
      Теперь несун-рецидивист катал по склонам настоящий камень и проклинал все на свете, ибо ему поручили утрамбовывать гору шлакоотходов по периметру - с оплатой строго по-сдельному.
      Поликрат взглянул на потного от натуги Сизифа. На душе было невыразимо скверно. На столе бесстрастно светил матовым оком проклятый аппарат.
      Замдиректора оторвался от окна и резко нагнулся над столом, готовясь разломать и уничтожить электронного врага. Он занес кулаки над компьютером и... вздрогнув, застыл на месте.
      Поликрату показалось, что в кабинете звучит тихая музыка. Разом предстали перед его мысленным взором кабинеты "Олимпа", сотрудники, сидящие перед мерцающими экранами дисплеев.
      Директор Зевс и сменный мастер Мидас, бог-кузнец Гефест и упорная Пенелопа, строгая Фемида и даже Ахилл, опять переведенный на новое место... Десятки людей сидели перед компьютерами, словно пианисты, положив руки на клавиши. Под их пальцами вместе с колонками цифр, бегущими по дисплеям, рождалась грозная мелодия. Музыка крепла, разрасталась. Это был торжественный гимн неведомому прекрасному будущему и одновременно марш отходной марш по нему, по нему! - заместителю директора "Олимпа" счастливому Поликрату.