Глава 15

Как Варган дал ответ, а Саймон Темплер написал письмо

Было уже совсем светло, когда они подъехали к Мейденхеду.

Орест не спал. Орест никогда не спал, если в нем нуждались, независимо от того, в какое время суток это происходило. То ли он вообще никогда не спал, то ли его будило какое-то предчувствие, но он всегда был готов к любым неожиданностям. Уже через несколько минут Орест поставил на стол блюдо шкварчащей яичницы с беконом и исходящий паром кофейник.

– Всем спать до ленча! – приказал Святой. – Потеряем время, зато восстановим силы, одно другого стоит.

Сам он чувствовал, что вот-вот свалится с ног.

Он пригласил Ореста в свою комнату и, взяв с него клятвенное обещание молчать, позволил осмотреть рану. Увидев ее, Орест выругался.

– Не ругайся, Орест. – Саймон устало взмахнул рукой. – Я не ругался, когда получил ее. А мисс Патриция еще не знает... Позаботься о мисс Патриции и ребятах, Орест, если я сломаюсь. Удерживай их от баловства, ну и так далее... А если увидишь Ангелочка, передай ему мой привет и всади пулю прямо в его отвратительную рожу...

Внезапно он покачнулся на стуле, но сильные руки Ореста не дали упасть.

Бережно, как ребенка, Орест уложил его в постель.

Однако на следующее утро Святой встал и оделся раньше всех. Сквозь загар проступала бледность, худое лицо казалось еще более худым, чем обычно. Он спал как здоровый школьник. Голова его и глаза были ясными, шаг пружинист, а холодный душ заставил быстрее течь кровь в жилах.

– Позвольте дать вам урок, – говорил он, расправляясь с завтраком. – Если бы вы имели такой же, как у меня, организм, наряду с духовной чистотой, не испорченной беспутным и развратным образом жизни, приведшим вас к падению...

И юмора в его словах было меньше, чем им казалось. Огромная сила воли заставила его могучий организм восстановиться с почти сказочной быстротой. У Саймона Темплера не хватало времени на картинное выздоровление.

Он послал Ореста за газетами и просмотрел их. Многого узнать не удалось, однако он нашел там намек, предупреждение, подтверждение своим выводам, что над Европой нависли черные тучи. Но конкретно ни о чем не говорилось. Были лишь раздражающе неясные намеки, которые подозрительный человек мог толковать в соответствии со своими подозрениями. Похоже, кто-то стоял в тени всех этих событий и чего-то дожидался, не открывая своего лица. Святой знал об этой силе и засомневался в себе, впервые с той поры, как он объединил своих друзей в служении донкихотским целям. Но в газетах по-прежнему не сообщалось об эшеровском деле, и подобное молчание могло означать только одно.

Только около трех часов дня Саймон сумел обсудить с Роджером и Норманом проблему Варгана, поскольку было решено в присутствии Патриции об этом не говорить, хотя она знала, что Варган пленник и почему он пленник – о его грядущей судьбе однажды говорили при ней.

– Мы не можем вечно держать его здесь, – сказал Святой, когда такая возможность представилась. – Прежде всего, похоже, что остаток нашей жизни мы проведем в бегах. А как бегать с багажом, который этого не хочет и сопротивляется? Конечно, можно отыскать укромное местечко и жить там отшельниками до самой смерти. Но и в этом случае всегда останется риск, что он сбежит. А это мне совершенно не нравится.

– Я вчера говорил с Варганом, – тихо промолвил Норман Кент. – По-моему, он сумасшедший. У него мания величия, да еще идея фикс, что изобретение должно принести ему всемирную славу. Он обижен на нас за то, что мы срываем его переговоры с правительством и, следовательно, оттягиваем момент появления его фото на первых полосах газет. Помнится, он сказал, что одним из условий передачи открытия правительству он поставил возведение его в пэры.

Святой вспомнил ленч с Барни Мэлоуном из «Клариона», их разговор, пробудивший в нем интерес к Варгану, и пришел к выводу: выводы Нормана верны.

– Я сам поговорю с ним, – решил он.

И вскоре разговор состоялся.

День выдался теплый и солнечный, и большого труда не составило уговорить Патрицию посидеть на лужайке с книгой.

– Ты должна наилучшим образом изобразить невинную молодую английскую девушку, старушка, – сказал Святой. – А то те, кто станут искать в Мейденхеде подозрительный дом и увидят, что на лужайке нашего нет молодой девушки с книгой, они заподозрят неладное. Ты у нас сейчас единственная, кто подходит на эту роль, не считая Ореста. Тебе придется одной создавать местный колорит. И смотри в оба, не появится ли толстяк, жующий резинку. Мы перестреляем всех жующих резинку толстяков, но не упустим Клода Юстаса Тила...

Когда она вышла, он отослал Роджера и Нормана: их присутствие сделало бы все похожим на судебное заседание. Остался только Орест – бесстрастный и флегматичный страж, неподвижно стоявший рядом с пленным, как старшина, приведший солдата-нарушителя к командиру.

– Хотите сигарету? – предложил Святой.

Он знал цену своего обаяния и был намерен им воспользоваться, цепляясь как за соломинку за надежду добиться успеха там, где Нормана постигла неудача.

Но Варган от сигареты отказался.

– Могу я узнать, как долго вы намереваетесь продолжать этот фарс? – спросил он. – Уже три дня вы держите меня здесь. На каком основании?

– Я думал, мой товарищ объяснил вам это.

– Он наговорил много всякой чепухи...

Саймон резким взмахом руки оборвал его речь.

Он стоял – высокий, стройный, прямой – вытянувшись во весь рост, и профессор рядом с ним выглядел хилым и маленьким.

– Хочу серьезно поговорить, – сказал он. – Мой товарищ уже обращался к вам. Теперь обращаюсь я. Й, боюсь, в последний раз. Взываю к вам, во имя гуманности. Во имя мира на планете.

– Это наглость. – Варган близоруко уставился на него. – Я уже слышал ваше предложение, в жизни мне не приходилось слышать ничего смешнее. Вот мой ответ.

– В таком случае я могу сказать, что в жизни не слыхал ничего более отвратительного. Вероятно; вы просто глупец – неповзрослевший ребенок, играющий с огнем?

– Сэр...

Святой, казалось, стал еще выше. Мгновенно в его осанке появилась властность, которую нельзя было не заметить. Он стоял с видом повелителя, но когда он продолжил, голос его зазвучал даже мягче и убедительнее, чем прежде:

– Профессор Варган, вы доставлены сюда не для того, чтобы насмехаться над вами. Прошу отвлечься от обстоятельств и выслушать меня просто как человек человека. Вы сделали ужасное изобретение, с помощью которого можно терзать мир, и без того измученный всякими зверствами. Вы намерены передать это изобретение в руки, которые не поколеблются его использовать. Есть ли этому оправдание?

– Наука не нуждается в оправданиях.

– Сегодня в земле Франции лежат миллионы людей, которые могли быть живы. Их убили на войне. Если бы наука не предложила свои услуги в совершенствовании орудий убийства, вместо миллионов на войне погибли бы только тысячи. Разве наука не несет ответственности за эти жертвы?

– Вы думаете, что сумеете предотвратить войну?

– Нет. Я знаю, что не могу. Это бесспорно. Но послушайте. В Англии сейчас тысячи слепых, безногих, искалеченных на всю жизнь. Множество им подобных есть и во Франции, Бельгии, Германии, Австрии. Тела их, данные Господом, удивительные, неповторимые и красивые, искалечены. Нельзя смотреть на них, не содрогаясь... За это наука тоже не несет ответственности?

– Это не мое дело.

– Нет, вы сделали это своим делом.

Святой секунду помедлил, а потом продолжил таким голосом, что никто не рискнул бы его прервать, голосом проповедника, взывающего к дикарям:

– Есть наука добра и наука зла. И ваша наука – наука зла, и все блага, которые дает человечеству наука добра, не могут оправдать вашу науку. Миру необходима наука добра, при которой человек остается человеком. Если уж суждено быть битве, пусть это будет «чистая» битва. Пусть люди сражаются оружием людей, а не оружием дьявола. Пусть люди сражаются и умирают как бойцы и герои, как подобает умирать людям, а не дохнут как скотина.

– Вы смешной идеалист...

– Да, смешной идеалист. Но я верю в то, что это возможно. Если же этого не случится, человечество самоуничтожится. Я верю, милостью Господней люди пробудятся и опять станут людьми, и тогда к нашей унылой цивилизации возвратятся смех, яркие краски, жизнь снова будет прекрасна. Это станет возможным, потому что есть люди, которые в это верят, готовы за это сражаться против тех, кто рычит на этот идеал, глумится над ним. И вы один из них.

– И вы – последний герой – боретесь против меня?

– Я не последний герой. – Саймон покачал головой. – Скорее вообще не герой. Я называю себя солдатом жизни. Я не меньше других грешил, может, даже и больше. Но все, что я делал, делалось во славу невидимого идеала. До сих пор я этого четко не понимал, а теперь понимаю. А вы... Почему вы даже не заикнулись о том, что сделали изобретение во славу собственного идеала, если хотите, во славу Англии?

В глазах Варгана загорелось фанатичное упрямство.

– Потому что это было бы неправдой, – ответил он. – Наука не знает границ. Слава ученого – интернациональна. Просто Англии первой я предложил свое изобретение – вот и все. Если они будут настолько глупы, что откажутся вознаградить меня за это, я найду другую страну, которая не откажется.

Он приблизился к Святому, склонив голову набок, губы его кривились. И Святой понял, что продолжать этот разговор бессмысленно.

– Годами я работал как раб, – бормотал Варган. – Годами! А что я получил за это? Несколько жалких букв, которые могу писать после своего имени[6]. Я беден! Я голодал, как нищий, чтобы сберечь деньги и продолжать работу. А теперь вы хотите, чтобы я все бросил, забыл, чтобы пожертвовал лучшими годами жизни в угоду вашим сантиментам, вашим желаниям? Вы дурак, сэр, говорю вам я, вы слабоумны!

Костлявыми руками Варган размахивал перед лицом совершенно невозмутимого Святого. Его невозмутимость привела профессора в ярость.

– Вы с ними заодно! – кричал Варган. – Я знаю. Вы заодно с теми, кто хочет, чтобы я оставался на дне! Но мне плевать! Я вас не боюсь. Делайте что хотите. Мне наплевать, если погибнут миллионы людей. Тогда и вы погибнете! Если бы я мог вас убить...

Внезапно он бросился, как взбесившееся животное, на Святого, неразборчиво что-то выкрикивая, неистово колотя руками и ногами...

Орест схватил его поперек туловища и поднял в воздух, а Святой наклонился над столом, потирая голень, которую недостаточно быстро убрал при нападении маньяка.

– Запри его снова, – негромко приказал Святой, и Орест удалился со своей извивающейся ношей. Когда, через некоторое время, он вернулся, Святой положил телефонную трубку и распорядился: – Собери все вещи. И свои в том числе. Я заказал по телефону грузовик, чтобы отправить их на станцию. Они пойдут багажом в Париж, мистеру Тремейну. Квитанции я сейчас заполню. Грузовик будет здесь в четыре, так что пошевеливайся.

– Да, сэр.

– Мы были неплохими партнерами, так? – грустно улыбнулся Саймон. – А теперь я убираюсь из Англии, за мою голову обещана награда. Жаль, но я вынужден... расторгнуть наш союз...

Орест фыркнул.

– Разве я об этом просил? – угрюмо спросил он. – Разве я вам не говорил сто раз?.. Куда вы едете?

– Бог знает!

– Никогда там не бывал. Всегда хотел, но меня не приглашали. Я буду готов к отъезду вместе с вами, сэр.

Орест четко повернулся на каблуках и зашагал к двери.

– Пожми мне руку, Орест, старый дурак, – окликнул Саймон, – значит, ты думаешь, что стоит...

– Я так не думаю. Но ведь должен кто-то присматривать за вами.

Когда Орест ушел, Святой закурил сигарету и уселся у открытого окна, мечтательно глядя на лужайку и залитую солнцем реку.

И ему вдруг показалось, что над лужайкой, рекой, белыми домиками и дальними полями появилось облако фиолетового тумана, гигантское облако, которое, словно живое существо, распростерлось над окрестностями; облако, блиставшее вихрями миллионов фиолетовых молний. И трава съеживалась под опаляющим дыханием облака, и деревья обугливались, скрючивались и рассыпались пеплом по мере того, как их настигало облако. Перед облаком бежали люди, задыхающиеся, бледные, с остановившимися глазами на перепуганных лицах... Но облако двигалось быстрее, чем мог бежать самый быстрый человек...

И Саймон вспомнил безумного Варгана.

Он выкурил еще пару сигарет, обуреваемый своими мыслями, а потом сел за стол и написал письмо.

Старшему инспектору Тилу

Департамент уголовных расследований

Нью-Скотленд-Ярд,

Лондон, C.B.I.

Дорогой старина Клод Юстас.

Прежде всего прошу извинить меня за нападение на вас и одного из ваших людей в субботу в Эшере, а также за непочтительное обращение с вами одного из моих друзей вчера. К сожалению, в обоих случаях обстоятельства не позволяли нам обойтись более мирными средствами.

Вчера Роджер Конвей рассказал вам чистую правду. Мы вырвали профессора Варгана из рук людей, которые его похитили. Их возглавлял, как вам уже сказал Конвей, известный доктор Рэйт Мариус. Мы доставили Варгана в надежное место. Когда получите это письмо, вам будет понятно, почему мы так поступили. А поскольку у меня нет времени самому обратиться с этим в прессу, передаю объяснение в ваши надежные руки.

К тому, что вам уже известно, остается добавить не много.

Мы пытались, исходя из гуманных побуждений, убедить Варгана скрыть изобретение, но он не желал и слышать об этом. Единственное его желание – добиться признания, которого заслуживает его научный гений. Спорить с маньяком бесполезно, поэтому нам оставался только один путь.

Мы считаем, что пополнение европейского арсенала этим дьявольским оружием сейчас, когда снова растет недоверие и страх, усиливаются слухи о новой войне, было бы гримасой «цивилизации», без которой лучше обойтись. Вы скажете, что монопольное владение изобретением дало бы Великобритании неоспоримое превосходство и, возможно, способствовало бы сохранению мира в Европе. Полагаем: тайну изобретения нельзя сохранять долго. Палка всегда о двух концах. Варган сказал мне: «Наука интернациональна», я отвечаю ему: «Гуманизм тоже интернационален».

Нас рассудит история, когда все факты станут известны.

И в завершение мы дали вам возможность узнать наши подлинные имена, а это, как вы понимаете, – конец моей организации.

Тем не менее я верю, что со временем я найду способ продолжать деятельность, которой мы себя посвятили.

Мы не жалеем о содеянном. Жаль, что нам пришлось разбежаться раньше, чем мы успели сделать задуманное. И мы верим, что сделали много полезного и наше последнее дело – во благо.

Прощайте!

Саймон Темплер (Святой)

Пока он писал, слышал, как Орест укладывает багаж, а когда поставил свою подпись, тот вошел с подносом, на котором красовались чайник и чашки, и доложил, что грузовик отбыл.

Секундой позже вошла Патриция, и Саймон подумал, что она никогда не выглядела такой изящной, спокойной и привлекательной. Одной рукой, словно перышко, он поднял ее в воздух и с улыбкой произнес:

– Видишь, я уже в полном порядке.

Она обвила, его шею прохладными золотисто-коричневыми от загара руками и медленно улыбнулась.

– О Саймон, – сказала она, – я так тебя люблю!

– Дорогая, это такая неожиданность! Если бы я только знал это раньше...

Но что-то подсказало ему: сейчас не время для шуток, – и он остановился.

Конечно, она любила его. Разве он не знал этого весь последний год, начиная с того момента, когда она сама ему в этом призналась на скалистой вершине холма над Бейкомбом – мирной девонширской деревней – всего неделю спустя после того, как он ворвался туда бесстрашным головорезом в поисках неприятностей, совершенно не подозревая, что может заразиться болезнью, к которой, он считал, у него иммунитет? Разве она не доказала это тысячу раз с той поры? Наконец, разве прошлая ночь в Буресе не доказала этого?

А теперь, отбросив обычную женскую стыдливость, она прямо сказала ему об этом, словно он... «Черт возьми! – подумал Святой. – Неужели она подумала, что я собираюсь с ней расстаться?»

– Пат, глупышка, в чем дело?

Тут из-за плеча Святого появился Роджер Конвей и спросил:

– Ты уже, видел Варгана?

– Да.

– Мы слышали какой-то шум. Что он сказал?

– Понес чепуху. Он сошел с ума. Меня спас Орест, утащил Варгана, хотя тот отбивался как дикий кот. Правильно считает Норман: Варган – безумец. И этот безумец сказал... «нет».

Конвей подошел к окну, взглянул на реку, прикрывая глаза ладонью от солнца, потом повернулся.

– Тил приближается, – произнес он как нечто само собой разумеющееся. – За последние полчаса одна очень шустрая птичка носилась на моторке вверх и вниз по реке. Мы засекли его из окна кухни, где, ожидая тебя, пили пиво.

– Так, так, так! – очень тихо и задумчиво протянул Святой. Он осматривал окрестности в бинокль. Возможно, присутствие Пат на лужайке на некоторое время притупило его бдительность.

– Я оставил Нормана наблюдать, а Ореста послал за Пат, как только услышал, что ты закончил беседу с Варганом, – сказал Роджер.

В этот момент вошел Норман Кент.

– Своим быстрым умом, – начал Святой, – мы пришли к выводу, что Германн раскололся, но забыл точный номер телефона. Поэтому Тил вынужден прочесывать весь Мейденхед. Это дает нам час-другой, но не отменяет приказ об отходе. Полицейские – ребята шустрые. Багаж уже отправлен. Так что быстренько разбегайтесь по комнатам, почистите перышки перед дорогой, и сматываемся. Вперед, друзья!

– Твой чемодан уложен, Орест? – войдя в кухню, спросил Саймон.

– Да, сэр.

– Паспорт в порядке?

– Да, сэр.

– Прекрасно. Я бы взял тебя в машину, но боюсь, места не хватит. Но полиция тебя не ищет, так что неприятностей не предвидится.

– Нет, сэр.

Из пухлого бумажника Святой извлек десять пятифунтовых банкнот.

– Есть поезд до Лондона в четыре пятьдесят восемь, – сказал он, – прибывающий на Паддингтонский вокзал в пять сорок. У тебя будет время попрощаться со всеми своими тетушками и успеть на поезд в восемь двадцать с вокзала Виктория, который через Ньюхейвен и Дьеп доставит тебя в Париж, куда он прибудет в пять двадцать три завтра утром, на вокзал Сен-Лазар. Когда будешь в Лондоне прощаться со своими тетушками, выкрои время, чтобы послать телеграмму мистеру Тремейну с просьбой встретить тебя на вокзале и защитить от нападок ужасно плохих француженок, о которых тебе приходилось читать. Мы встретимся у Тремейна. Да, и отправь вот это письмо.

– Да, сэр.

– О'кей, Орест! Времени у тебя – как раз добраться до станции спокойно, без надрыва кровеносных сосудов. Ну, пока!

Он направился в свою комнату и обнаружил там Патрицию. Саймон обнял ее:

– Бежишь вместе с нами?

Она крепко к нему прижалась.

– Когда я возвращалась в этот дом, все время думала о том, какой же ты глупый донкихотствующий осел, Саймон. Ты же помнишь, как все было в Бейкомбе.

– И ты решила, что я тебя отошлю?

– А ты собирался?

– Однажды мне этого очень хотелось, – сказал Святой. – В недобрые старые времена... Но теперь... Пат, дорогая, я так люблю тебя, что не могу не быть эгоистом! Я люблю твои глаза и губы, твой голос и твои золотые волосы на солнце. Люблю тебя всеми помыслами и каждой минутой жизни. Так люблю, что мне больно. Я не могу подумать о разлуке с тобой. Без тебя мне незачем станет жить... Я не знаю, куда мы направимся, что будем делать и что нас ждет впереди. Но одно твердо знаю: если даже я в своей жизни не буду иметь больше, чем имею, – тебя, моя дорогая! – у меня было больше, чем просто жизнь...

– И у меня тоже, Саймон... Храни тебя Бог!

– Бог и хранит, – засмеялся Святой. – Видишь, как все получается. Джентльмен должен быть сильным, скупым на слова и должен бы выгнать тебя сейчас ради твоего же блага. Но я не джентльмен. И если ты считаешь, что стоит бежать со мной из Англии...

Ее губы заставили его умолкнуть, а потом уже не было нужды говорить. И сердце Саймона Темплера наполнил восторг, благоговение и молитва.

Глава 16

Как Саймон Темплер вынес приговор, а Норман Кент вышел за своим портсигаром

Несколькими минутами позже Святой присоединился в гостиной к Роджеру Конвею и Норману Кенту. Перед этим он уже завел «айрондель», проверил работу двигателя, убедился, что баллоны накачаны. Шум показал, что масла в картере достаточно, а безина в баке хватит, чтобы дважды совершить поездку, в которую они собирались. Он оставил машину с включенным двигателем на дороге и вернулся, чтобы выполнить принятое решение.

– Готов? – спокойно спросил Норман.

Святой кивнул, молча окинул взором местность за окном, потом повернулся к ним и сказал:

– Я должен сделать только одно предварительное замечание, – а именно: где Ангелочек?

В ответ они промолчали.

– Поставьте себя на его место, – сказал Святой. – Он не располагает такими возможностями, как Тил, чтобы выследить нас, а Тил это сделал. Где бы старина Тил ни был, Ангелочек отстанет от него ненамного. Ангелочка не следует считать дураком: Естественно, он решил – зная, что Тил выслеживает нас, – выследить Тила. Я сам именно так бы и сделал. Ангелочек, если говорить о быстроте ума, ничуть не хуже нас с вами. Это обстоятельство необходимо иметь в виду во время нашего бегства и потому, что это еще один довод в пользу немедленного разрешения нашей проблемы.

Они знали, что он имеет в виду, и твердо встретили его взгляд: Роджер Конвей – мрачно, а Норман Кент – печально и загадочно.

– Варган не стал слушать доводов разума, – продолжал Святой. – Вы же сами слышали... Для нас выхода нет, остается только одно. Я пытался найти другие решения, но их просто не существует... Вы можете сказать, что это хладнокровное убийство, но ведь такова любая казнь. История полна примеров того, как кого-то хладнокровно в соответствии с законом казнили за убийство одного человека. Мы казним Варгана ради спасения миллионов жизней. Никто из нас не сомневается, что он станет орудием массового убийства. И взять его с собой не можем... Поэтому он должен умереть.

– Один вопрос, – сказал Норман. – Если мы устраним Варгана, исчезнет ли вместе с ним угроза войны?

– Мы уже отвечали на этот вопрос. Полагаю, Варган – ключевое звено. Но если даже и нет, если механизм, запущенный Мариусом, способен работать без дополнительной зарядки, то есть если война все-таки неизбежна, – я думаю, что оружие, созданное Варганом, не должно применяться. Нас могут обвинить в измене Отечеству, но мы вынуждены не дрогнув пойти на это. Возможно, есть вещи и поважнее, чем выигранная война... Вы меня понимаете, надеюсь?

Норман смотрел в окно, какая-то странная фантазия, непрошеная гостья на этом собрании, кривила его губы подобием улыбки.

– Да, – произнес он, – есть много важного, над чем следует поразмыслить.

Святой повернулся к Роджеру Конвею:

– А ты, Роджер, что скажешь?

Конвей вертел в пальцах незажженную сигарету и спросил:

– Кто из нас должен это сделать?

Саймон Темплер перевел взгляд с Роджера на Нормана и сказал то, что давно собирался сказать:

– Если нас схватят, то тот, кто сделает это, будет повешен. Это сделаю я. Остальные, возможно, спасутся.

Норман Кент встал.

– Извините, – сказал он, – но я только что вспомнил, что оставил портсигар в спальне. Сейчас вернусь.

Он медленно и задумчиво прошел через маленький холл к одной из дверей, постучал и вошел; Патриция Хольм оглянулась, сидя за туалетным столиком.

– Я готова, Норман. Что, Саймон проявляет нетерпение?