В субботу утром, несмотря на сильный ветер, было солнечно и тепло. Переезд в Барроу я помню хорошо. В этот день мои родители отмечали 30-летнюю годовщину своей свадьбы. Мы с Роджером предполагали быть у них. Я послала две телеграммы через почтовое агентство "Дэлтон" и смело подписала их: "Роджер и Джуни". Когда я появилась в
      Барроу, меня встретили радостные лица, и, оказалось, неспроста. Сообщили, что к аппарату удалось присоединить второй канат, а "КУРВ" пошел вниз с еще одним толстым, прочным канатом. Да, спасатели были на пути к успеху. Я опять почувствовала уверенность.
      Я не помню точного времени многих событий, но, мне кажется, что-то около 11 утра последний прочный канат присоединили к "Пайсису-3" и вот-вот должен был начаться подъем.
      Затем сообщили, что все идет хорошо и покалеченный аппарат на пути к поверхности. Мне объяснили потом, что аппарат висит на 60-футовой глубине. Я сразу позвонила маме, так как не могла не поделиться с ней этой новостью, ведь мои родители вообще ничего не знали, им никто не звонил. Мое желание увидеть Роджера дома и в тепле было настолько сильным, что мне и в голову не приходило что возможны еще какие-то препятствия.
      Узнав о том, что аппарат висит под кормой судна перед подъемом на поверхность, я пошла в закусочную поесть. Когда мы сидели и ели бутерброды, мне позвонили и осторожно сообщили долгожданную новость: мальчики уже выбрались из "Пайсиса-3", живы и здоровы - это было лучшее, на что кто-либо мог надеяться. Я почувствовала неописуемое облегчение. Все, чего я теперь хотела, - это увидеть Роджера".
      Вернемся теперь на "Вояджер". Капитан судна Лен Эдвард так долго стоял на мостике, что у него опухли ноги. Я нашел его в каюте. Он лежал, задрав ноги вверх, и ехидно улыбался.
      - Знаем, знаем, чем вы там занимались. И он подмигнул мне. Наш капитан корабля был "морским волком", и его чувство юмора и речь были лишены каких-либо тонкостей.
      В каюту ввалился кок Вилли, неся громадное блюдо с едой.
      - На, подкрепись, это все вы должны были съесть, пока сидели внизу.
      Но мы не чувствовали голода, и почти сутки после спасения я ничего не ел.
      ...Петер Мессерви появился с "Джона Кейбота", когда я сидел у Рольфа Хендерсона и пил чай. Он стоял в спасательном жилете, улыбался и молчал. Он был капитаном-наставником в фирме, и на его плечи легла организация всей спасательной операции. Он не суетился, а просто стоял и радовался нам, нашему счастливому возвращению.
      Боб Эстаух был еще в "джемини". Он занимался "Пайсисом-3". "Скажите Рольфу, что мне нужны водолазы", - передал он через свою портативную радиостанцию. Спасательная операция закончилась, но аппарат еще продолжал висеть под кормой корабля. Такой беспорядок, а на лице улыбка! Он действительно был в ужасе от поломок
      аппарата, но его глаза весело блестели.
      Итак, все кончено. Рукопожатия, банкире лимонадом, многочисленные чашки чая и сигарета.
      Пожилой врач из Корка подошел ко мне и взял за руку. Я хотел ответить ему на рукопожатие, но он, оказывается, собрался пощупать мой пульс. Уходя, он бормотал: "Невероятно, но никаких отклонений".
      Петер организовал вертолет и наконец уговорил Боба Эстауха вернуться вместе с нами в Корк. Роджер, я, Боб, Олл Прайс, руководитель работ от фирмы "Хайко", и еще несколько человек сели в вертолет и улетели.
      Было грустно покидать всех, многих из которых мы так и не сумели поблагодарить лично. Со многими из них мы, может быть, и не встретимся больше, но я надеюсь, что они прочтут эту книгу и поймут, как мы им благодарны и как многим обязаны.
      Из Корка, насилу пробившись через толпу журналистов и фоторепортеров, мы на самолете понеслись через Ирландское море в Барроу. Уже темнело, когда самолет приземлился на небольшом аэродроме. Я немного боялся нового утомительного приема, но выход с летной полосы был свободен, и па ветру стояла только очень небольшая группа людей.
      Я шел к этим людям, не видя никого в отдельности, но вдруг заметил свою жену Джуни. Она стояла немного в стороне, закутанная в полушубок.
      - Здравствуй, милая, - сказал я, подойдя к ней.
      - Здравствуй, Род, как славно, что я снова вижу тебя.
      ПОСЛЕСЛОВИЕ
      И все-таки мне остались непонятными две вещи. Как и почему это случилось? Могли в штормовом море буксирный конец захлестнуться за небольшую шестигранную гайку и повернуть ее так, чтобы люк открылся? Сейчас люк лежит на дне Атлантики, зарывшись в ил недалеко от телефонного кабеля. Если найти люк, то можно установить истинную причину аварии. Захлестнуть, наверное, могло, но это один шанс из миллиона, а так как это все-таки произошло, я уверен, что надо что-то изменить в конструкции люка, чтобы предотвратить подобную аварию в будущем.
      Долго еще после спасения спрашивали нас с Роджером: "Что же все-таки вы чувствовали там, внизу? Было ли холодно и думали ли вы о смерти?" Были и другие вопросы. Тогда мы не могли на них ответить, но на некоторые ответ, конечно, есть.
      В первый момент я очень испугался и был уверен, что случилось непоправимое. Пока аппарат тонул, мы, не отрывая глаз от глубиномера, все-таки думали о том, как аппарат выдержит удар о грунт. Не может ли от удара сорваться люк обитаемой сферы? Мысль, конечно, глупая, так как за бортом очень высокое давление, но я был ею напуган. В первые секунды после удара мы в полной темноте ожидали, что где-то потечет вода.
      Наши движения были очень осторожны, но каждый из нас не подавал виду своему партнеру и старался казаться невозмутимым. На самые первые капли конденсата, упавшие на наши лица, мы сразу прореагировали и начали пробовать, не соленая ли это вода и не появилась ли все-таки течь. Время от времени мы включали фонарь и
      пробовали на вкус каждую каплю.
      Все три дня мне периодически сводило ноги судорогой. Возможно, виной тому была сырость, но каждый раз, когда это случалось, я начинал двигаться, беспокоил Роджера, и в результате мы вместе потребляли в эти несколько секунд немного больше кислорода, чем в спокойном состоянии.
      Я наблюдал за крошечным кислородным манометром, стрелка которого медленно двигалась в сторону нуля. Это был просто манометр, но он показывал нам, как уходит время. Мы не могли измерить содержание кислорода в отсеке и очень переживали из-за этого, но тем не менее мы дышали, кислород поддерживал наши жизни. У нас постоянно болела голова. Причину ее происхождения мы знали, и потому больше всего наше внимание занимал все-таки манометр. Мы смотрели на него, как на часы, стрелка которых незаметно для глаза ползла к нулю. Эти часы не тикали, но постоянно напоминали нам об уходящем времени.
      Из-за стопроцентной влажности в отсеке наша одежда полностью намокла, и, хотя было не очень холодно (температуру мы не знали, так как термометр при ударе сломался), мы сильно мерзли. Вот почему мы прижимались друг к другу, чтобы согреться.
      Находились и скептики. Обычно кто-нибудь из них, состроив пренебрежительную мину, спрашивал: почему это в то время, когда Роджер особенно мучился, такое большое значение для нас имело рукопожатие или похлопывание по плечу? Неужели для двух взрослых мужчин это важно?
      Да, это был способ общения. Мы сидели в полной темноте и вынуждены были как можно меньше разговаривать. Кроме того, мы знали, что каждому из нас не сладко, мы поддерживали друг друга, и нам было легче. Мы делили поровну все что имели: пищу, одну банку лимонада, кислород, и при этом между нами не возникало никаких трений. С нами всегда были терпимость, терпение и уверенность в тех, кто остался наверху, уверенность в том, что днем ли, ночью ли они пытаются помочь нам, попавшим в беду. Они не отдыхали ни минуты до тех пор, пока не появилась
      надежда на успех.
      Спасибо всем им.
      Меня также часто спрашивают:
      - Неужели после аварии с "Пайсисом-3" вы снова будете погружаться в аппаратах?
      - Вообще-то да, - отвечал я. - Некоторые люди в результате болезни бывают подолгу прикованы к постели, и тем не менее это не отбивает у них охоту каждый день ложиться спать.
      Оба Роджера, Маллинсон и я, продолжаем погружаться на подводных аппаратах, и иногда вместе. После спасения я участвовал уже в двадцати пяти погружениях и все это время пытался найти себе работу, которая позволила бы мне чаще бывать дома и дала бы возможность, например, сесть и написать эту книгу.
      Однако моя долгая работа в море и работа под водой сыграли со мной шутку: я снова и окончательно вернулся к погружениямна подводных аппаратах.
      (* Канадская фирма "Хайко" построила одиннадцать таких аппаратов, из них два по заказу Академии наук СССР.
      Аппаратами "Пайсис-УП" и "Пайсис-ХЬ с рабочими глубинами 2000 м в настоящее время владеет Институт океанологии им. П. П. Ширшова АН СССР.
      Москва "Мысль" 1983