От хутора к хутору едет на велосипеде почтальон в красной куртке. Каждый хутор стоит посреди своих зеленых полей, и с западной стороны, откуда налетают ветры, до самых труб закутан густыми деревьями. Все лужайки огорожены проволочной изгородью, и на них пасутся медлительные белогривые кони или бурые коровы. Они привязаны к колышкам, но этого не видно, и мы удивляемся, как хорошо здесь воспитаны коровы - пасутся такими ровными рядами. Иногда все они ложатся, как одна, принимая одинаково величественные позы и в такт жуют свою жвачку. Встречаются стада овец, и среди них - ни одной черной или паршивой овцы, все овечки избранные, те самые, что пасутся одесную господа бога. Так же недвижно и блаженно пасутся здесь и кусты бузины, круглый приземистый ивняк и сочные упитанные деревья, мирно пережевывающие соки земли, ветер и серебристый свет дня. Сплошные стогны господни, огромный божий хутор, где даже не заметна работа человека, так споро и чисто она сделана.
      Похоже, что все здесь вынуто из гигантской коробки с игрушками и красиво расставлено на гладкой равнине: вот вам, дети, играйте! Вот домики и хлевики, вот коровки и белогривые кони. Вот белая церквушка, и я вам скажу, почему на башенке у нее тринадцать зубцов: это двенадцать апостолов, а над ними сам Иисус Христос. А теперь расставьте все это на зеленых лужайках рядами и квадратиками, чтобы все было аккуратно и радовало глаз. Сюда поставьте ветряную мельницу, а сюда почтальона в красной куртке, сюда кудрявые деревья, а вот тут пусть будут фигурки детей, которые машут вам (надо бы сюда еще игрушечный поезд!); а теперь скажите, разве не чудесная игрушка? Ах да, ведь здесь Оденсе, родина Андерсена[...Оденсе, родина Андерсена. - Выдающийся датский писатель, автор всемирно известных сказок Ганс Христиан Андерсен (1805-1875), родился и жил в Оденсе.]. Вот почему игрушки живые, коровки помахивают хвостами, кони поднимают красивые головы и фигурки людей передвигаются с места на место, пусть медленно и беззвучно. Вот какой этот остров Фюн.
      Ну, а если остров, значит, должно быть и море.
      Вон оно, гладкое и ясное, и на нем игрушечные лодки, белые треугольнички парусов и черный дым пароходов.
      А поскольку все это игра, давайте поставим наш поезд на корабль и переедем через море, не выходя из вагона. Не говорил ли я вам, что это игра? Вот и на корабле одни только дети; пароход, дымя, везет через Большой Бельт груз детишек - синеглазых, веснушчатых, непоседливых и писклявых мальчуганов, девчонок, рыжих малышей. Они кишат на палубе, как цыплята в птичнике; бог весть, куда везут этот товар!
      Чайки со всего Большого Бельта слетелись поглядеть на человеческий выводок и провожают пароход стаей, похожей на огромный, кричащий, трепещущий флаг.
      Вон те прямые, узенькие полоски на горизонте - это Дания. За нами Фюн, а перед нами Съеланд, Спрогё и Агерсё. Не верится, что на такой тонкой полоске умещаются люди, коровы и лошади. Видно, вся Дания состоит из сплошного горизонта; зато сколько у датчан неба над головой!
      Съеланд - зеленое пастбище для коров, овец и лошадей. Погляди, какая красивая местность, и всюду коровы, коровы. Благословенное коровье царство! На межах - бузина и ветла, на лужайках - ольшаник и ивняк. И над каждым хутором - тяжелые, раскидистые кроны деревьев, могучих, как храмы.
      Все- вместе похоже на парк, однако это фабрика масла, яиц и свинины. Но можно подумать, что коровы здесь только для украшения и умиротворенной благости пейзажа. Людей совсем мало. Если и увидишь кого, то разве огородника в соломенной шляпе или белогривого коня, который умным серьезным взглядом провожает поезд. Похоже, что он пожимает плечами: "Куда вы все спешите?" - "Да вот, едем на север, коняга". - "А зачем?" - "Поглядеть, узнать, как там живут люди, лошади и олени"."Олени? А что это такое?" "Это такие рогатые звери, на них надевают упряжь, и они возят сани, как и ты, коняга". - "Я ничего не вожу, человек! Разве ты видел здесь лошадей в упряжке? Мы только пасемся да размышляем, оттого и поседели наши гривы".
      Маленькая чистенькая милая страна. Вместо заборов - ряды молодых елок, - как будто хозяйки нарезали бумажных зубчатых салфеточек.
      И еще одно: датские леса. Вернее, не леса, а рощи.
      Буковые рощи и лесные храмы дубрав, толпы ольшаника, кудрявые рощицы, друидские[Друиды - жрецы у древних кельтов.] капища - тысячелетние лесные великаны. Одни рощи словно созданы для влюбленных, другие - для поклонения, но нет той могучей шумной стихии, которая называется лес. Во всем милая, приветливая, ласковая, спокойная и благопристойная страна. Даже не назовешь ее страной, а скорее большим, хорошим имением, которое сам творец постарался благоустроить и наладил там исправное хозяйство.
      КОПЕНГАГЕН
      Упитанный крестьянский ребенок со слишком крупной и умной головой вот что такое Дания. Подумать только: миллион жителей столицы на три миллиона населения страны! Столица - красивый королевский город, обновленный, просторный и оживленный. Каких-нибудь сто лет назад Копенгаген запирали на ночь и ключи от городских ворот клали королю на ночной столик. Сейчас городских ворот уже нет, а Копенгаген называют северным Парижем (на Лофотенских островах и на Вестеролене "Парижем севера" счтттают Т-ромсё, но там совсем другие мерила). Нынешний Копенгаген слывет городом легкомысленным и даже распутным, посему ему предрекают плохой конец. В городе есть конная статуя какого-то короля. Она сделана из свинца. Под тяжестью свинцового государя свинцовый конь понемногу прогибается, и его живот медленно, но верно опускается к земле. Говорят, когда он коснется ее, - настанет гибель столицы. Я сам видел, как около этой статуи подолгу, до ночи, сидят на скамейках старые и молодые датчане: видимо ждут этого знамения.
      Говоря о Копенгагене, вспоминаешь копенгагенский фарфор. Но там есть много других достопримечательностей, и в первую очередь: 1. Велосипедисты и велосипедистки. Их здесь не меньше, чем в Голландии; целыми стаями, косяками, иногда более или менее тесно соединившись в пары, они шуршат шинами по улицам столицы. Велосипед здесь перестал быть только средством передвижения, он превратился в одну из стихий, как земля, вода, огонь и воздух.
      2. Магазины готового платья. Нигде я не видел столько магазинов готового женского платья, как в Копенгагене. Это здесь массовое явление, как трактиры в Праге или кофейни в портах Заполярья.
      3. Ни одного полицейского на улицах. "Мы смотрим за собой сами".
      4. Королевская лейб-гвардия в огромных меховых шапках. Я видел двенадцать таких гвардейцев - импозантное зрелище! "Перед вами половина нашей армии", - гордо сказал наш гид.
      5. Художественные коллекции.
      Кто хочет видеть работы французских скульпторов, Фальера[ Фальер Александр (1841 - 1900) -французский художник и скульптор.], Карпо[Карпо Жан Батист (1827--1875)-французский скульптор.], Родена, кого интересуют картины Поля Гогена[Поль Гоген (1848-1903) -французский живописец, особенно известен своими картинами, изображающими экзотическую природу и жизнь на острове Таити.] - пусть едет в Копенгаген. Все это там есть благодаря пиву! Большая часть дохода громадной карлсборгской пивоварни поступает в знаменитый карлсборгский фонд поощрения науки и искусства. Господи, если бы и у нас пили на благо искусства, то-то было бы в Праге изваяний и полотен! Но не в каждой стране рождается Карл Якобсен и его супруга Оттилия[Карл Якобсен и его супруга Оттилия - датские фабриканты, основатели Карлсборгского фонда поощрения наук и искусств.]. Куда там! Это было бы слишком хорошо.
      6. Свенд Борберг[Свенд Борберг (1888-1947) - датский литературный и театральный критик.]. Журналист, писатель, танцор, актер и скульптор, женатый на правнучке Ибсена и Бьёрнсона, превосходный человек с худощавым лицом дипломата времен Венского конгресса. Кто побывал в датской столице и не познакомился с Борбергом, тот не знает ничего и понапрасну бегал вокруг Тиволи, от Вестербогад до Амалиенборга. И все-таки сходите в Тиволи, ибо
      7. Тиволи - это столица Копенгагена, город качелей, тиров, фонтанов, трактиров и аттракционов, это город детей, влюбленных и вообще - народа, огромный парк отдыха и развлечений, быть может, единственный в мире по популярности, простонародной сер дечности и наивного, веселого, праздничного буйства.
      8. Что же еще? Ах, да - каналы и рыбные базары, королевские дворцы и портовые таверны, где до поздней прозрачной ночи не умолкают гармоники, и респектабельные старые дома почтенных негоциантов, и каменные руны, и веселые девушки в пестрых платьицах из магазина готового платья, и толстые, здоровые дети...
      9. Да, толстые и здоровые дети, вскормленные на молоке и сыре, как, например, юная жительница Копенгагена Аннеке из светлого датского домика, которую я для наглядности нарисовал...
      10. И нигде нет нищих, вообще ни следа грязной нужды; недавно, под рождество, в целой Дании насчитали только шестнадцать бездомных. Никто здесь не смотрит на тебя с недоверием. Закажи в трактире виски, и тебе принесут целую бутылку: пей, потом скажешь, сколько рюмок ты себе налил. Что и говорить, хорошо бы здесь пожить, но, ничего не поделаешь, друзья, мы здесь только мимоходом, так будьте же здоровы!
      11. Прозрачной северной ночью пройдемся в последний раз по Лангелинии, полюбуемся на сияющие огнями пароходы, что идут в Гётеборг или из Мальме.
      Странное дело, почему-то всегда завидуешь отходящему пароходу и удаляющемуся берегу.
      Еще мы увидим Хельсингёр - гамлетовский Эльсинор[ Гамлетовский Эльсинор - старинный замок, место действия трагедии В. Шекспира "Гамлет".], и замок Кронборг. Мы минуем датские пляжи на перламутровом взморье, коттеджи, сплошь увитые ползучими розами, буковые рощи и стада бурых коров. И вот он, Кронборг, или Эльсинор. Правда, трудно себе представить, чтобы он мог повергнуть принца в меланхолию - разве что своими громадными размерами; на бастионе, где орудовал призрак, теперь стоят восемь орудий, и одинокий датский солдатик грозно поглядывает на противоположный шведский берег. Когда-то тут взимали морскую пошлину, а теперь только дают салют, если мимо проходит военный корабль. Битвам тут уже не бывать.
      Вон та синеватая узкая полоска впереди - это уже шведский берег. Попрощаемся же с милой и приветливой Данией по датскому обычаю: это значит надо поднять рюмку, стать очень серьезным, губы поджать и сосредоточить взгляд, словно в эту минуту у вас рождается глубокая мысль. Затем выразительно, горячо, почти влюбленно, взглянуть в глаза Свенда Борберга, воскликнуть "Skale!"["Ваше здоровье!" (нор.)] и с грациозным поклоном опрокинуть в себя содержимое рюмки. Это довольно трудно, особенно если проделывать такую церемонию неоднократно и осушать рюмку до дна.
      И долго еще добросовестный путешественник будет вспоминать единственные горы в Дании, которые он преодолевал стеная, в поте лица: горы еды.
      НА ТОЙ СТОРОНЕ ЭРЕСУННА
      От Дании до Швеции буквально два шага, особенно, если вы делаете эти шаги от Копенгагена до Мальме или от Хельсингёра до Хельсингборга. Тем не менее, высадившись на шведской земле, вы должны заполнить пространную анкету: кто вы, где и почему родились и что вам вообще нужно в Швеции.
      Вероятно, власти хотят официально удостовериться, что вы отнюдь не датский король, приплывший завоевывать лены нижней Швеции, как это когда-то бывало в обычае.
      Ибо в давние времена датчане владели обоими берегами пролива Эресунн и собирали здесь упомянутую пошлину с купеческих кораблей. И местность по обе стороны сунна почти одинакова: гладкая, приятная для глаза равнина, чуть волнистая, ровно настолько, чтобы нельзя было сказать: плоская, как коровий блин. На пастбищах стада пегих коров, сквозь кроны деревьев видны зубчатые башенки церквей, крылатые мельницы и белые домики, обширные усадьбы, прикрытые от ветра вековыми дубами. Полные вымена, тучные нивы и сочные луга - и здесь обилен божий дар. Потом вдруг вместо белых домиков вы видите деревянные строения, выкрашенные в красный цвет с красиво обведенными белой краской оконницами и коньком крыши; вот мелькнула белая березка, их становится все больше, все больше и хвойных лесов, белоствольных берез и красных домиков.
      Земля начинает горбиться холмами и пригорками, и то здесь, то там, все чаше торчат из земли гранитные валуны. Здесь, видно, никогда не правили датчане - в противном случае не было бы столько валунов; в Дании их нет, разве что на могилах древних героев.
      А Швеция - страна гранита.
      Черные камни и зеленые луга, черные леса и белые березки, красные домики с белой отделкой, чернобелые коровы, черные вороны, черно-белые сороки, серебристая водная гладь, черный можжевельник и белый тальник; черное и белое, красное и зеленое.
      А камней все больше и больше: вот они торчат в море, вот разбросаны по лесу, там выпирают из земли на лужайке или посреди поля. Перекатные камни, величиной с дом, тяжелые валуны и потрескавшиеся гранитные плиты. Камни, камни, и ни одной высокой скалы или утеса - только камни, наваленные кучей, лежащие грудами, нанесенные бог весть откуда - боже, да ведь это сплошная морена, о которой мы читали в книгах. Эту страну создал ледник. Только там, южнее, на датской стороне, он оставил немного места для аллювиальных наслоений - пусть, мол, покажут, на что они способны. Но они относятся всего лишь к кембрийскому и силлурийскому периодам, а Швеция - это геологический первенец, самая старая страна. Куда до нее меловым отложениям и песчанику! Помнишь, как ты, еще мальчишкой, находил на родине гранитныевалуны в лесу? Говорят, туда их тоже занес ледник. Значит, здесь, в этих древних горах, мы вроде как дома.
      Насколько я смог выяснить, гранитные камни в Швеции используются, во-первых, для устройства могил и надгробий каменного века, во-вторых, для высекания на них рун и, наконец, для огораживания дворов и полей. На каком-нибудь клочке земли посреди леса растет всего-навсего несколько валунов, кустики можжевельника да подушечки жесткой травы или мха, но огорожен он такой мощной каменной стеной, словно ее воздвигли великаны раннего каменного века. Что же касается домов, то их строят не из холодного камня, а из теплого и ароматного дерева.
      Я не мог наглядеться на вас, красные с белым шведские домики и усадьбы, такие однотипные по всей обширной Швеции и все же такие бесконечно и забавно разнообразные! Самая маленькая избушка лесоруба построена из таких же бревен и так же покрашена красной и белой краской, как самая просторная и богатая усадьба. Но как нет на свете двух совсем одинаковых человеческих лиц, так и среди тысяч шведских усадеб, которые я приветствовал по дороге, я не видел двух одинаковых. Каждый раз новая комбинация жилого дома, конюшни, хлева, амбара, сеновала и силосной ямы, сушильни и хозяйственных пристроек, сарайчиков и курятников; у каждой усадьбы - своя конфигурация крыш, навесов, фасада, крыльца и слухового окна. Фантазия здешних жителей просто неисчерпаема, когда дело касается того, как разместить и покрасить окна, прорубить их тесно одно возле другого или разбросать по всему фасаду, сделать их широкими или высокими, квадратными, треугольными, ромбовидными или полукруглыми, соединить попарно или по трое. Я готов был срисовывать все подряд, но без красной, белой и зеленой краски получится не то.
      Кроме того, когда рисуешь эти вросшие друг в друга, надстроенные и пристроенные домики, приходится страшно возиться с перспективой. Так что оставлю-ка я вас, шведские домики, среди ваших лужаек, гранитных оград, ив и старых деревьев и обращу взгляд на что-нибудь иное, например, на леса или озера. Хочу только еще заметить, что здешние крестьяне сушат сено совсем не так, как во всех других странах мира: с помощью жердей, соединенных проволокой или планками, они сооружают скирды, похожие на козий хребет. Хлеб в Швеции тоже сушат на жердях, наверное потому, что здесь много дерева и избыток влаги небесной.
      А теперь произнесем самое главное и веское слово: лес. Говорят, что шесть десятых поверхности Швеции покрыто дремучими лесами, но мне кажется, что их еще больше. И это такие леса, которые росли, вероятно, уже в первые пятьдесят или сто лет после сотворения мира, когда природа еще только экспериментировала, создавая северную флору: такое здесь, я бы сказал, изобилие буйной и самобытной фантазии.
      И не то чтобы растительность отличалась бог весть каким разнообразием: кругом только ель и пихта, сосна, береза да темная ольха, не говоря о можжевельнике. Подряд и без конца одно и то же, и все не наглядишься, не насладишься вволю этим зеленым изобилием. Мох по лодыжку, кустики черники по колено, папоротник чуть не по пояс; черные огоньки можжевельника, белые кораллы березок, валежник и бурелом, как в первобытном лесу, тяжелые хвойные ветви свисают к самой земле. Бесконечные, непроходимые чащи, деревья, старые и вечно обновляющиеся, растущие буйно и вольно, лес настолько густой, что представляет собой одну сплошную массу. Нет отдельных участков молодняка, подроста, строительного леса, старых деревьев, как у нас, - все растет вперемежку: березы, и сосны, и ели; тут и первобытная чаща и лесные культуры, северные джунгли, сказочный бор карликов и великанов, настоящий нордический лес - и гигантская фабрика лесоматериалов. Здесь еще водятся мордастые лоси с лопатовидными рогами, и я бы очень удивился, если бы здесь не оказалось волка, Красной Шапочки, единорога и прочих чудищ.
      Черный гранит, белые березы, красные домики к черный лес. Для полноты первого впечатления не хватает лишь зеркальных озер. Но вот и они уже мелькают среди леса - озерца самых разнообразных размеров и форм: то черный омут лежит в торфяном болотце, то длинный серебряный клин проникает, насколько хватит глаз, в темную массу леса. Вот озерца под серебристыми ивами, отражающие ясный небосвод и усеянные кувшинками и ряской. Озера, подернутые рябью, посреди которых возвышаются островки, подобные плавучим райским кущам. Вот холодные воды стального цвета - озера среди гранитных скал и густого леса. А дальше - необозримая водная гладь, она тянется до горизонта и ее бороздят пароходики и парусники. Люди добрые, как огромен мир! И снова закрываются просторы, с обеих сторон сомкнулся лес, над головой едва различишь полоску неба... Вот опять показалась сверкающая гладь озера и опять открылось небо и дали, засияли просторы... Узкое серебряное лезвие реки врезается в лес, поблескивает гладкое зеркало озера с кувшинками. В водной глади отражается красный домик, серебристые березы и темный ольшаник и черно-белые коровки на зеленом, как мох, берегу... Слава богу, тут снова люди, коровы и вороны на низких лесистых берегах глубоких вод.
      СТОКГОЛЬМ И ШВЕДЫ
      Стокгольм вот какой город: как раз посреди него - мост. По сравнению с знаменитыми мостами мира это только мостик, но он замечателен тем, что по одну его сторону вода сразу же разливается и образует всяческие viken, fjarden и sundet, сплошные sjonnholmen, заливы с пристанями, проливы и острова - и постепенно все это переходит в Балтийское море. А по другую сторону моста вода тоже разливается на сотни километров, образуя множество проливов, бухточек, суннов и стримов - сплошные "viken", "fjarden" и "sundet", "sjon" и "ho'lmen", а в целом получается пресноводное озеро Меларен. А так как Стокгольм частично расположен на этих островах, то иностранец никогда толком не знает, стоит ли он сейчас на материке, на острове или всего лишь на каком-то мысе, в море он или посреди пресноводного озера. Что же касается островов и островков (их там, в море, называют "skjaren"), то их столько, что любому состоятельному шведу по средствам иметь собственный остров и моторную лодку и купаться в собственном заливе.
      Моторных лодок здесь больше, чем мух, и каждую минуту какая-нибудь из них, фырча, бежит к скалистому островку, на котором виднеются тридцать сосен и семейный домик. А вот почтальонам тут, наверное, приходится нелегко, если каждый день нужно доставлять почту.
      Стокгольм - оживленный, красивый и, видимо, очень богатый город. В нем масса бронзовых статуй разных королей, множество велосипедистов и ладных длинноногих девушек и юношей, почти сплошь сверхнатуральной величины. Шведы отличная раса, хотя они обходятся без всякой расовой теории. В большинстве это рослые, светловолосые люди, широкоплечие и узкобедрые; а главное спокойные. Здесь не гудят автомашины и не ругаются шоферы. Пусть каждый следит за собой и за другими - поздоровайся и не поднимай шума.
      Есть тут королевский замок, похожий на громадное квадратное пресс-папье над морем; есть погребок Беллмана[Беллман Карл (1740-1795) шведский поэт, автор стихов, проникнутых эпикурейскими настроениями.], где еще и сейчас вкусно едят и славно пьют в память этого поэта-эпикурейца. В Дьюргардене старые дубы растут в память того же Беллмана.
      В Скансене мы видели старые хижины и ветряные мельницы, привезенные сюда со всех концов страны, вместе со старушками в национальных костюмах, белыми медведями, тюленями, лосями и северными оленями; а в "Nordiska Museet"["Северном музее" (шведск.).] собраны богатейшие коллекции предметов народного художественного творчества - расписные и резные изделия. Да, нужны долгие северные ночи, чтобы человек взял нож и долго, терпеливо вырезывал, выпиливал, например подножку для прялки, пока не получалось нечто ажурное, легкое, как кружево. А по стенам сельских домов тянутся длинные панно, расписанные человеческими фигурками - для того, видимо, чтобы и в долгие полярные ночи обитатели избы не чувствовали себя одинокими.
      Сколько все-таки творческого начала в человеческой натуре! Какую наивную радость доставляют ему все эти рисунки, эти резные, чеканные, тканые и вышитые изделия! От островов Фиджи до полярного крута всюду один закон: человек существует не только для того, чтобы есть, а для того, чтобы улучшать окружающий его мир, создавать вещи ради их красоты, себе на радость; только сейчас он уже не вырезывает орнаменты и фигурки, а чинит свой мотоцикл или расширяет кругозор чтением газет. Что поделаешь, прогресс...
      Есть еще в Стокгольме громадная ратуша Эстберга[Эстберг Рагнар (1866-1945) - известный шведский архитектор.], самый обширный современный дворец, какой мне доводилось видеть, с такими величественными залами, что они годились бы для богослужений, всемирных конгрессов или даже для заседаний правления акционерных обществ. Есть чистые улицы с оранжевыми, синими и красными маркизами на всех окнах.
      В рабочих кварталах стандартные домики поставлены в шахматном порядке, так, чтобы соседи не могли заглядывать друг другу в окна; загородные кварталы Стокгольма расположены уже совсем в лесу, и на каждой вилле весело развевается флажок, а в каждом садике есть отдельный домик для детей, где они играют в собственном мирке. Есть и телефон, по которому вы всегда можете справиться у телефонистки о точном времени и прогнозе погоды. Она же вас разбудит в нужный час и сообщит вам, кто звонил и что просил передать, пока вас не было дома.
      В этой стране много новых мостов и дорог и мало политики, псы здесь без намордников, девушки не накрашены, улицы без полицейских, купальные кабины без ключей, калитки без щеколд, автомашины и велосипеды остаются на улице без присмотра и жизнь проходит без вечного страха и недоверия.
      Но главное и самое удивительное - это бесконечный полярный день и белая ночь, когда не хочется идти спать и не знаешь - уже день или еще день, и по улицам уже ходят или еще ходят люди. Здесь даже не смеркается, только все вокруг делается бледным, прозрачным и призрачным. Потемок нет совсем, есть неестественный, жутковатый свет, исходящий неизвестно откуда; похоже, что его источают стены, дороги, воды. Тогда люди только понижают голоса и продолжают сидеть.
      ...Продолжают сидеть, потому что шведы очень гостеприимны. Гости не могут уйти спать, пока хозяйка дома после всех других напитков не подаст им по чашке чая. А вот еще местные обычаи: гость, сидящий по правую руку хозяйки, обязан произнести тост или речь в честь хозяев дома, хозяин же поочередно поднимает тосты по возможности за всех гостей.
      Едва отложив салфетки, гости вереницей подходят к хозяйке дома поблагодарить за еду. Говорят, этот обычай сохранился с тех времен, когда не помню, в каком столетии, - в Швеции был голод. Наверное это было давно, потому что в нашу эпоху в голодные годы едой не угощают, а ее продают.
      Вообще похоже, что шведы склонны к церемонности. Они, несомненно, обладают сильным чувством собственного достоинства и степенны по натуре. Я видел, как в здешнем Тиволи выступал под открытым небом кубинский джаз из Гаванны. Стокгольмцы молча и серьезно сидели в ожидании шайки креольских комедиантов, словно дожидались воскресной проповеди. Я отнюдь не низкорослый человек, но среди этих долговязых и тихих шведов мне казалось, что я - мальчик с пальчик, заблудившийся в лесу.
      Или, например, я видел наплыв посетителей в загородном ресторане. Вместо того чтобы препираться из-за мест, как это бывает в других странах Европы, шведы стали в очередь и терпеливо ждали, пока представительный, как сановник, метрдотель проводит их к освободившемуся столику. Если шведы таковы во всем, то в этой стране, вероятно, нетрудно быть королем; ибо, конечно, править людьми, которые ведут себя как хозяева жизни, задача не из самых сложных.
      Видит бог, я не могу сказать, что я близко познакомился со шведским народом, его нравами и обычаями. Но, знаете ли, иностранец и путешественник приглядывается к таким мелочам, как, например, закусочная или дорога. Дело не в том, что закусочные здесь чистые и благоустроенные - это само собой разумеется, но вот вы приходите в такую закусочную и заказываете "frokost"[завтрак (шведCк.)] за две кроны и какую-нибудь "or" [еду (шведск.).] - и после этого, пожалуйста, берите с большого стола посреди зала какие хотите холодные закуски: тут и рыбки, и салаты, и мясо, и сыры, булочки и ветчина, раки и крабы, селедка и масло, и угри, - прямо глаза разбегаются. Потом вам подадут заказанное вами горячее и, если вы съедите все, принесут вторую полную тарелку и еще очень обрадуются, что блюдо пришлось вам по вкусу. А когда вы уже думаете, что совсем разорили хозяев, вам поднесут гостевую книгу и любезно попросят расписаться на добрую память.
      И черт с вами, если вы съели больше, чем полезно для здоровья. Здесь речь идет не о желудке, а о другом, чего не измеришь деньгами: об уважении и доверии к гостю, пришедшему в дом, пусть он даже совершенно чужой вам человек.
      Или вот дороги. В Швеции строят так много шоссе, что часто приходится пускаться в объезд, по узким проселкам. Вы встречаете грузовик - и он, чтобы пропустить вас, сворачивает в канаву. Встречный автомобилист, издалека завидев вашу машину, дает задний ход, чтобы вы могли проехать. И чужой шофер не клянет вас при этом, а здоровается, приложив руку к козырьку. Вообще человек за рулем всегда поздоровается со встречным коллегой; поздоровается он и с каждым велосипедистом и пешеходом, а те, в свою очередь, приветствуют автомобилиста, чья машина обдает их пылью.
      Я знаю, все это мелочи. Но путник хранит их в памяти, как цветок, сорванный у обочины. И, пожалуй, вовсе не мелочь, если в этой чужой стране путник больше чувствует себя хозяином и человеком, чем в любом другом месте на свете.
      ОКРЕСТНОСТИ СТОКГОЛЬМА
      Окрестности Стокгольма - это главным образом море, Меларен и разные озера и озерки. Не сразу разберешься в том, что видишь: всюду островки, заливчики, бухточки, а кругом леса и леса. Разумеется, Меларен- самое большое из озер и встречается всюду, куда ни пойдешь. В какую бы сторону вы ни выехали из Стокгольма, обязательно увидите залив озера - и вам скажут, что это рукав Меларена. Будь я шведом, я бы считал все Балтийское море, Хардангер-фьорд, Зейдер-Зе, Ламанш, Атлантический океан, всю Атлантику, Женевское озеро, Магелланов пролив, Красное море, Мексиканский залив, Еванские пруды и все другие воды филиалами озера Меларен - такой это обширный и удивительный водный бассейн. Чтобы вы поняли, до чего оно прекрасно, я нарисовал разные его берега, островки и растительность, то есть ели, сосны, ивы, ольхи, дубы, камыш и осоку, кувшинки и гранитные валуны.
      В некоторых местах, где случайно нет озера Меларен, расположены разные старинные замки, например, Ско-Клостер. Это огромное частное владение со старым парком, но туда открыт доступ для публики, ибо в замке хранятся всякие коллекции. Только перед самым замком для его владельца из рода Браге огорожено проволокой метров десять газона с надписью "Частное владение". Ниже, разумеется, - озеро Меларен.
      Другой замок, Дротнингхольм, немного похож на Версаль, только поменьше. В парке бьют фонтаны и стоят скульптуры работы Адриена де Фриза[Адриен де Фриз (1560-1627) -голландский скульптор, был придворным мастером императора Рудольфа II (ум. 1612) в Праге.], которые, как известно, когда-то хранились в Вальдштейнском дворце в Праге. Триста лет назад шведы отобрали эти статуи у нас, а у шведов потом их оттягали датаане, но через некоторое время вынуждены были возвратить свои трофеи шведам[ ...возвратить свои трофеи шведам. - Имеются в виду события Тридцатилетней войны (1618-1648), в которой принимали участие шведские и датские войска и которая разворачивалась главным образом на территории Чехии.]. Таковы превратности истории.
      Видел я еще старинный театр в стиле рококо. Его построил, сам играл в нем, писал для него пьесы и рисовал эскизы костюмов развеселый король Густав III[Густав III. - Шведский король Густав III (1771-1792); увлекался литературой, написал несколько драм, которые ставились в стокгольмском театре; был убит па балу участником заговора высшего офицерства, мстившего ему за ограничение дворянских вольностей.]. Но, как известно, наш брат, писатель и художник, редко стяжает признательность публики, а потому король Густав был заколот на балу каким-то придворным. В театре сохранились тогдашние декорации и театральные механизмы. Даже "морские волны" до сих пор функционируют безупречно и скрипят так же громко, как и самые современные наши театральные машины. Сохранились и уборные господ участников спектаклей, различный реквизит и подлинные костюмы того времени. Все это пахнет пылью, отдает затхлостью и мерзостью запустения, как всякий театр во время вакаций. Но удивительно, как все сохранилось! В зрительном зале - трон и ряды кресел, на каждом ряду табличка - для кого он: для дипломатов, придворных дам, камергеров, офицеров, пажей и так далее. Тогда еще люди делились на первых и последних, а не на правых и левых, как теперь.