И надо же было такому случиться! Ведь человечество с таким нетерпением ожидало этого полета, он уже готовился передать на Землю ликующее сообщение — триумф, победа, слава! — и вот из-за какой-то ерунды все пошло насмарку. Уму непостижимо!
      Правда, в полете не обошлось без происшествий — неполадки с двигателями, утечка кислорода, отказал реактор… А однажды, когда экипаж совсем выбился из сил, кто-то нечаянно рассыпал едкий порошок. Глаза, рот, легкие — все наполнилось чудовищной болью. Отсасывающее устройство, как на грех, не работало. Но и из этого отчаянного положения все-таки нашли выход.
      А теперь… подумать только! Такого еще не бывало. Выйдя из кабины, он захлопнул за собой дверцу и сейчас не может ее открыть, не может вернуться в ракету.
      Посадка прошла на редкость удачно, все было в полном порядке, казалось, победа в руках — и вдруг такое…
      В космосе любая мелочь может иметь самые непредвиденные последствия. Малейшая неосторожность.
      В первый момент он проклинал конструктора, придумавшего такую нелепую дверцу, — ракета явно была сделана наспех, но потом вынужден был признать, что это несправедливо, виной всему была его собственная оплошность.
      Он поднялся на холм и огляделся: пустынная местность, кое-где покрытая мхом, небольшие холмы, редкие деревья, почти лишенные растительности, — точно серые пальцы, устремленные в желтоватое небо.
      А там, вдалеке, торчит какой-то темный язык — по всей вероятности, лес. Высохший невысокий лес, — но если на этой планете и есть что-нибудь живое, то, очевидно, лишь в этом лесу, и нигде больше.
      И он направился к лесу.
      По дороге он обнаружил, что холмы только издали кажутся небольшими арками, с боков они тонкие, будто вырезаны из бумаги, а за ними возвышаются острые зубчатые скалы, разделенные черным рвами, глубокими колодцами и ямами. Что же это в одной местности сразу две, совершенно различные, и эта, чуть холмистая, почти ровная — только маскировка?
      Атмосфера чужой планеты по своему составу напоминала атмосферу Земли. Идти было легко, но голод давал себя знать. Потом наступила усталость; хотелось отдохнуть, прилечь. Глаза слипались. К счастью, идти было недалеко.
      Вблизи лес оказался гораздо темнее; он весь был наполнен какими-то странными звуками. Впереди обозначилась дорога, и космонавт увидел над собой солнце. Чужое солнце, вызывавшее в нем любопытство и страх. Деревья смыкались плотным кольцом, звуки становились все отчетливее. Округлый шлем скафандра, который он нес под мышкой, выглядел довольно внушительно, и это придавало ему уверенность. Следом за ним двигалась его, большая тень. В чаше леса мелькали разноцветные огоньки, будто чьи-то глаза, — то появлялись, то исчезали.
      За ним следили. Сомнений не было: здесь таится какая-то жизнь. С деревьев капала вода, дорога сужалась, лес становился все гуще, темнее, только сквозь ветви светился какой-то бледный диск. Дрожь пробежала по спине — это было не солнце. Скорее мертвое лицо, освещавшее планету. Дорога исчезла.
      Внезапно он остановился как вкопанный. Перед ним открылась небольшая полянка, а между деревьями что-то темнело какое-то зубчатое сооружение.
      Нет, это не мираж. Там, за деревьями, высился замок.
      У ворот сидели два каких-то существа — и спали. Смотреть на них было жутко: косматая, как у медведя, шерсть, обезьяньи головы и длинные диковинные хвосты.
      Человек был безоружен; у него вообще ничего с собой не было, кроме губной гармоники. Но надо было на что-то решиться.
      И он сделал несколько шагов вперед.
      Но не прямо к главному входу, охраняемому двумя существами, а чуть в сторону. Кажется, они его не заметили. По крайней мере до этой минуты. Теперь он уже знал, что здание окружено невысокой стеной — через нее нетрудно перелезть, стоит только на что-нибудь встать. Он обогнул замок. Тут было пустынно, чернели круглые окна, стена заросла мхом.
      Поблизости никого не было. Разбежавшись, он хотел прыгнуть, но споткнулся и упал возле самой стены. И тут же почувствовал резкий толчок. Стена была под напряжением.
      Он потерял сознание.
      Когда он очнулся, мертвенно-голубое светило уже скрылось за оранжевыми горами. Куда теперь идти? Скоро наступит ночь.
      Повеяло холодом.
      Отчаяние пробудило в нем решимость. Он снова обогнул стену и приблизился к входу. Чудовища сидели на прежних местах, только шерсть у них за это время стала как будто еще длиннее. Они сидели неподвижно, косматые и грозные.
      Будь что будет. Космонавт вынул из кармана губную гармонику и заиграл в такт своим шагам.
      Главное — ни о чем не думать.
      Подойдя ближе, он увидел, что чудовища не спят, видимо, они проснулись уже тогда, когда он пытался обойти здание. Они проводили его глазами, даже слегка повернули головы, но с места не тронулись. Может, они прикованы? Или только выжидают удобной минуты, чтобы броситься на него? Почему они медлят?
      Чудовища поворачивали свои бесформенные головы, при этом шеи у них скрипели, будто старые оконные рамы.
      Теперь, вблизи, они казались ему огромными. Они сидели, выпрямившись, как древние статуи, передние лапы неподвижно лежали на коленях.
      Они не шевельнулись и тогда, когда он вошел в ворота. Внезапный грохот заставил его вздрогнуть — это автоматически закрылись ворота. Он оказался пленником. Внизу, под ним, что-то громыхало — вероятно, механизм, опускающий ворота.
      Здание было пусто — ничего, кроме тускло освещенных стен из матового стекла. Страшно было идти по бесконечным пустынным коридорам, которые становились все мрачнее, хотелось вернуться, но все пути были отрезаны. На миг ему показалось, что в том помещении, которое он уже прошел, было как будто уютнее, — там стояли какие-то вазы, лежали ковры из пахучей травы, — но и туда уже нельзя было вернуться. Его окружал холодный мрамор. Но все равно дальше он не пойдет.
      Свет слабел; на расстоянии нескольких шагов ничего не было видно. Он с трудом различал на стенах какие-то неясные рисунки — изображения обезьяноподобных существ, похожих на тех, что он видел, но с более длинным туловищем. Что бы это могло значить? Угрозу? Предостережение? Его охватило отчаяние. Не помня себя он побежал, но поскользнулся на гладком полу и упал.
      Силы покинули его. Он пытался преодолеть усталость, подняться — и внезапно уснул. К счастью, в помещении было тепло.
      Его разбудил резкий свет. Он открыл глаза. На молочно-белой стене прыгали огненные буквы, из них складывались слова на его родном языке:
      «Северо-запад… отверстие… спасение… в порядке…» Обычный, крупный шрифт, будто в школьном букваре. Как дома, на Земле. Он не сразу сообразил, что ему нужно делать. Ага, он должен повернуть на северо-запад и там найти выход из замка.
      Не так уж важно, кто посылает ему это сообщение. Какое счастье, что есть компас! Какое счастье, что планета обладает магнитным полем! Он направился на северо-запад по бесконечному лабиринту коридоров. Должны же они когда-нибудь кончиться!
      Но коридоры извивались и разветвлялись, коварно уводя его в сторону от нужного направления. Проплутав несколько часов, он очутился на том же месте, откуда начал свой путь.
      Огненные буквы на стене исчезли. Все было как в сказке. Куда он попал? И все из-за какого-то одного неосторожного движения! Никогда ему не попасть в ракету, никогда не вернуться домой.
      Им снова овладело отчаяние. Избавления ждать неоткуда. Лучше уж сразу с этим покончить… А те чудовища у ворот возможно, они вообще неживые… Ему вспомнились надписи на стенах — ведь кто-то его предостерегал, но, видимо, это всего-навсего призрак, мираж.
      Да, выход только один… Где-то невдалеке послышался неприятный хлюпающий звук… он опустил руку в карман. Ну, нет, живым они его не получат!
      Он проглотил сразу несколько таблеток… Сознание начало покидать его, когда он вдруг понял, что слова на стене относились не к замку, а к ракете. Это ракета находится на севере западе от него, да, ясно, им удалось ее открыть. Обитатели планеты — кто бы они ни были — ему помогли… Но слишком поздно. А ему так хочется жить!
      Сквозь забытье он внезапно почувствовал, как им завладели чьи-то уверенные руки. В последнюю минуту у него мелькнула надежда на спасение. Он поддался минутной слабости, перестал верить в собственные силы, но, раз уж эти существа смогли открыть ракету, они помогут ему…
      Космонавт почувствовал чье-то бережное прикосновение. Кажется, ему сделали инъекцию. Мысли его путались, временами он впадал в глубокое забытье, — но он жил, жил! Совсем недавно он был на волосок от гибели, но все позади — теперь он непременно вернется домой.
      На миг сознание прояснилось. Он сделал усилие — и открыл глаза.
      Какие они некрасивые и неуклюжие! Верно, ему никогда к ним не привыкнуть. Но разве в этом дело? Он спасен, о нем подумали, он в добрых руках.
      Эта мысль его успокоила, и он погрузился в здоровый, освежающий сон.

      На космодроме дул пронизывающий осенний ветер. Ева стояла с красными, заплаканными глазами, копна волос рассыпалась, и светлые пряди развевались над лбом. Он хотел сказать ей на прощание что-нибудь хорошее, насколько, что-нибудь утешительное, но никак не мог припомнить нужных слов. А тут еще эта стужа, чертовская стужа, и — он стыдился этого — ему не терпелось поскорее забраться в удобную кабину ракеты, где постоянно поддерживалась ровная комнатная температура.
      — Пора, — он нежно отстранил Еву и погладил ее по щеке.
      — Боже мой, — заплакала Ева и снова бросилась ему на шею — Боже мой, не сердись, я ведь только глупая женщина и ужасно горжусь тобой, но мне страшно, мне так страшно… Я знаю, ты вернешься и не такая уж долгая разлука нам предстоит. Но что-то сжимает мне сердце, не дает вздохнуть…
      «Страх, — подумал он. — Это мне надо бы бояться, перед таким дальним полетом в этом нет ничего удивительного — испытать хоть чуточку страха… Но сейчас мне просто очень холодно, и, если сию минуту меня не отправят в ракету, как пить дать простужусь».
      Подошли начальник космодрома, главный конструктор и проектировщик полета. Крепко, по-мужски пожали ему руку. Седовласый конструктор успокаивающе обнял Еву за плечи и отвел в сторонку.
      В сознании промелькнуло: кто знает, может, все то хорошее, нежное, что он хотел сказать ей, так навсегда и останется невысказанным… Он попытался прогнать нелепую, дурную мысль, сосредоточиться на том, как быстрее надеть скафандр, включить микрофон и укрепить плексигласовый шлем. Но мысль неотступно преследовала его, точно назойливая муха, и, когда захлопнулась герметическая крышка люка, он понял, что теперь и мысль эта заперта с ним в тесной кабине и ему от нее не избавиться.
      В наушниках гермошлема послышался треск.
      — Все в порядке? — раздался хрипловатый голос начальника космодрома.
      — Все в порядке.
      — Ну, ни пуха ни пера!
      И сразу из диктофона донеслось:
      — До старта осталась одна минута! До старта осталась одна минута!
      На космодроме завыли сирены, и уже никто не осмеливался высунуть нос из бункера или из скрытого наблюдательного пункта. Нервы у всех напряжены до предела. И все это — из-за него.
      Где-то в бункере, сжавшись в комок, Ева заплаканными глазами смотрит в телевизор, весь экран которого занимает его лицо. Растрепавшиеся на ветру волосы лезут ей в глаза, но ей и в голову не придет отбросить их рукой, она будет смешно и мило моргать, словно заспанный котенок.
      Только бы на минуту снова оказаться рядом с ней, откинуть ей волосы со лба — пусть не щекочут, не мешают смотреть, еще разок поцеловать ее брови…
      — Внимание! Старт через десять секунд! Старт через десять секунд! Отсчет: десять, девять, восемь, семь, шесть…
      Еще не поздно нажать кнопку аварийной блокировки и выключить стартовое устройство. Потом можно сказать, будто ему показалось, что один из приборов не в порядке…
      — …три, два, один, старт!
      Глухой взрыв — и гигантская сила вдавливает его в мягкое кресло. Заметались стрелки циферблатов. Уши заложило, глаза на миг заволокло туманом. Резкий удар, где-то звякнуло разбитое стекло — господи, что случилось? Это конец… кажется, конец… Ева, моя хорошая, почему ты не откинешь волосы со лба…
      Но ничего не произошло. Ракета летела ровно, только по временам чуть вздрагивала — это отделялись отработавшие ступени ракетоносителя и включались новые. Потом на мгновение наступила гнетущая тишина и какая-то непривычная легкость приподняла его с сиденья. Он освободился от пристежных ремней. По кабине плавали осколки одного из запасных хронометров. Очевидно, он был плохо закреплен и в момент старта сорвался со стенки.
      — Ну, как? — загудело в наушниках. — Все в порядке?
      — Да, да… все в порядке.
      Пришлось откашляться, голос почему-то сел.
      — Сообщи свои параметры для корректировки полета.
      — Ладно, сообщу, — буркнул он. А про себя подумал: «С чего это он мне „тыкает“, ведь еще на космодроме мы с ним были на „вы“? Или теперь это не имеет значения, я для него уже не живой человек, а лишь исполнитель проекта, олицетворение его идеи, его мысль, выстрелянная в космос? А со своей мыслью он имеет право быть на „ты“…»
      И он раздраженно включил электронную машину. К чему все это? Ведь он же знал, что измерительные приборы передают параметры на Землю автоматически, просто его хотят чем-то занять. С ненавистью взглянул на дуги приборов, освещенные мертвенно-синим сиянием. И почувствовал себя среди них лишним: приборы все сделают сами, он здесь только наблюдатель.
      Внезапно один из приборов предостерегающе загудел, потом раздалось сердитое попискивание, и вслед за этим что-то приглушенно зашипело. На миг его прижало к стенке кабины. К счастью, он понял, в чем дело: это включился дополнительный двигатель — ракета огибала рой метеоритов.
      Он увидел их на экране локатора — несколько еле заметных точек, холодные камни, бесцельно блуждающие по Вселенной. И любой из них может стать причиной его конца… Только зазвенит, лопаясь, обшивка ракеты, и он превратится в такое же метеорное тело, мчащееся неизвестно откуда и куда…
      Снова запищал прибор, фиксирующий появление метеоритов, от страха у него засосало под ложечкой.
      В этот миг он вдруг реально ощутил всю тяжесть космической пустоты и безграничное одиночество затерянных в мировом пространстве валунов. Почувствовал свою полнейшую беспомощность, ибо единственное, что он мог сделать, — это крепко сцепить пальцы и страстно пожелать себе избавления от грозящей опасности.
      И вспомнилось близкое, доброе небо, под которым он лежал как-то в траве за домом, когда отец задал ему трепку за разбитый электрический фонарик. Тогда он твердо решил, что не вернется домой, потому что на самом деле фонарик разбила мама, да постеснялась признаться. Он так и заснул на мягкой лужайке, а когда проснулся, небо висело совсем низко… Мириады звезд мерцали, точно серебряные шары на рождественской елке, казалось, протяни руку — и срывай по одной. Он был голоден, от вечерней свежести бил озноб, хотелось домой. Но он припомнил свою великую обиду, и так ему стало себя жалко даже в носу защипало, а из глаз покатились слезы. Он встал на колени и начал молиться, чтобы его позвали домой, чтобы пришли уговаривать, — ибо только так он смог бы вернуться, гордым и удовлетворенным. Он молился с чувством, горячо, и ему казалось: раз небо так близко, бог непременно услышит его и исполнит просьбу. Через минуту он и вправду услыхал, как мать, всхлипывая, зовет его. Она прижала мальчика к себе и сунула в руку клейкий леденец, купленный специально для него в лавке. Он отправил леденец в рот и задохнулся от счастья…
      — Сообщи параметры, — послышалось в наушниках.
      Ну, к чему вам эти параметры, дурни? Хотите точно знать место, где меня захлестнет море одиночества и космической пустоты? В газетах появится коротенькая заметка: в стольких-то километрах от Земли связь с космонавтом неожиданно прервалась…
      Ева, бедная моя, светлая моя, такая молодая и такая несчастная… Руки мои беспомощны, не способны что-нибудь сделать, моя боль, словно крохотная, незаметная песчинка, канет в бесконечность, и, бессильный помочь самому себе, я не смогу даже никого разжалобить, мне не к кому воздеть руки, некого умолять.
      Знать бы, что существует хоть какая-нибудь доля вероятности, что тебя услышат…
      Что за чушь, ведь научно доказано… Но, с другой стороны, никогда не знаешь точно, на свете слишком много загадочного… А, была не была…
      Оттолкнувшись от стенки кабины, он подплыл к креслу, опустился в него, просунул ноги в пристежные ремни, воздел руки, поднял глаза к потолку и медленно, слово за словом, стал припоминать обрывки давно забытых молитв. Он вспоминал их упорно, напряженно, отирая пот со лба, но каждое новое слово, найденное в закоулках памяти, приносило радость и утешение.
      Не известно, долго ли предавался он этим молитвенным раздумьям. Неожиданно какой-то слабый стук заставил его очнуться. Стук доносился со стороны герметически закрытого люка.
      «Так и есть — метеорит! — испугался он. — Локатор вышел из строя и вовремя не изменил траектории полета…»
      Стук повторился, на этот раз чуть громче.
      — Войдите! — невольно вырвалось у него, хотя он прекрасно понимал, что говорит чушь.
      — Откройте, пожалуйста, эту дверцу, — послышался откуда-то снаружи тихий, но очень приятный, мелодичный голос.
      Он провел рукой по лицу, протер глаза: черт побери, неужели начинаются галлюцинации?…
      — Откройте, прошу вас. — И снова раздался стук.
      — Минутку, — пробормотал он. — Только надену скафандр, ведь если я вам открою — весь воздух сразу выйдет.
      Дрожащими от волнения пальцами он стал медленно и неуклюже открывать герметический люк. Воздух с громким шипением вырывался наружу. Один из приборов предостерегающе загудел и начал мигать.
      — Спасибо, — произнес нежный голос. — Вам нетрудно подать мне руку?
      В кабину проскользнуло прекрасное златокудрое, синеокое существо в белом шелковом хитоне с большим вырезом сзади, из которого торчали лебяжьи крылья.
      — Мир вам, — торжественно произнесло существо.
      — Слава Иисусу, — учтиво отозвался космонавт.
      Заметив, с каким изумлением смотрит он на белые крылья, существо улыбнулось.
      — Это так… больше для проформы, в безвоздушном пространстве от них толку мало.
      — Совершенно верно… — он растерянно кивнул, не зная, что отвечать.
      Закинув ногу на ногу, белокрылое существо удобно устроилось в кресле.
      — Меня послал наш старик. Велел привести вас к нему.
      — К нему… то есть… то есть куда?
      — Ну, ясно же — в рай! — И существо звонко рассмеялось.
      — В рай… — глуповато улыбнулся он и вдруг выкатил глаза. — То есть как в рай?
      — Нет, вы неподражаемы, — существо захлебнулось смехом. И старому тоже чем-то приглянулись… Впрочем, мы тут с вами лясы точим, а ведь наверху-то нас ждут! Понимаете, редко кому из наших удается перекинуться словечком с современным человеком. А уж там у нас тоска зеленая, чистый паноптикум, да вы и сами в этом убедитесь. Итак, прошу: захлопните, пожалуйста, ваше чудо, я покажу вам дорогу.
      Когда минуту спустя космонавт выпрыгнул из ракеты, он упал на что-то белое, непонятное, мягко под ним спружинившее. «Видно, я совсем спятил, — подумал он, — но, пожалуй, это смахивает на облака».
      Из того же странного белого вещества была и возвышавшаяся перед ними высокая стена с массивными деревянными воротами. Из окошка привратницкой выглянул лысый старец с белой бородой и усами. Завидев их, он вытащил огромный золотой ключ и попытался отпереть ворота.
      — Лихоманка их задери, эти ворота, — проворчал он после тщетных попыток сладить с ключом и впустил пришедших через боковую калитку. — Давненько мы их не отмыкали. Извольте пожаловать туды, в тронный.
      За воротами толпились любопытные. Они были в самых различных старинных одеждах, по большей части средневекового покроя. Зрелище напоминало парад актеров-любителей или бал-маскарад. При виде космонавта костюмированная толпа залопотала:
      — Это он и есть?
      — Ой, да он весь в золоте! И осматривается…
      — А где у него глаза? Неужто люди теперь безглазые?
      — Значит, так теперь выглядят люди?
      — Да нет, просто на нем такая одежда.
      — Мама, можно его потрогать?
      Когда космонавт стал снимать гермошлем, воодушевление толпы перешло в бурное ликование:
      — Смотрите, смотрите, он откручивает голову!
      К нему тут же подскочили детишки, пытаясь дотронуться до «открученной» головы. Но процессия уже подходила к тронному залу. Несколько крылатых существ затрубили в золотые трубы. Над входом в зал висел большой плакат: «Наша цель — полное и абсолютное счастье». Вдоль стен вытянулись шпалеры крылатых существ в белых хитонах вперемежку с фигурами в старинных одеяниях. А в самом конце зала, на помосте, стоял богато украшенный позолоченный трон, и на нем восседал почтенный старец с длинными белыми волосами и окладистой белой бородой. Нетрудно было догадаться, что это и есть сам Господь. Космонавту почему-то вспомнилось, как однажды в школе он допытывался у законоучителя, что будут делать счастливцы, попавшие в рай. Учитель ответил, что они будут глядеть на лик господен и славить господа бога. Тогда он только рот скривил: вот еще, глазеть на чью-то физиономию и нудно тянуть псалмы — не больно велика награда за самоотречение, которого от них требовали. Но теперь, глядя в лицо Господа, он ощутил незнакомое, до той поры не испытанное блаженство, и сердце его бешено заколотилось от волнения и счастья. Он покраснел и опустил глаза. Господь понимающе усмехнулся, встал и энергично пожал ему руку.
      — Приветствую тебя, сын мой! — загремел его могучий бас. — Очень рад, что после длительного перерыва вновь могу приветствовать жителя Земли. Ибо мир погряз во грехах и отвернулся от своего Творца, утратив тем самым милость его благословения. Но, хотя сердце твое и подернулось хладом сомнения, ты нашел в себе силы смиренно сложить в молитве руки и поручить себя воле Господней. И тогда сказал я ангелу, служителю моему: «Ступай и приведи этого человека пред очи мои, ибо он достоин награды!» И стало слово мое делом, а ты, сын мой, коли будет на то твое соизволение, можешь остаться у нас, в единственном месте, где вечно пребывает полное и нерушимое счастье. Иди и вопрошай очи свои, и вопрошай уши свои, и напоследок спроси сердце свое, и ведь скажет оно тебе — останься, внемли его гласу — ибо сердце никогда не лжет!
      Договорив, Господь воздел руки, и по его знаку крылатые существа, а с ними и люди в старинных одеждах затянули многоголосый хорал. Их слаженное пение звучало чисто и нежно. Переливаясь на высоких нотах стеклянными колокольчиками, а на низких рокоча громовыми раскатами, оно заполняло весь зал, проникало в душу, космонавт чувствовал, как что-то распирает его сердце, давит грудь, щекочет в носу и выжимает из глаз слезы. Он никогда не пел, но тут рот его раскрылся сам собой, в горле возникли глубокие, мелодичные звуки и, переполненный неведомым дотоле чувством, он восславил Господа.