Связь с базой не ладилась.
      — А ну-ка, взгляни, в чем дело, — окликнул меня Хольст. Ты знаешь этот приемник лучше.
      — А я сяду за штурвал, — предложил Марлен.
      Я уступил ему место и подошел к доктору и Хольсту. Рация работала исправно, но на экране были сплошные полосы помех. Сквозь шум и треск с трудом пробивался какой-то сигнал, по-видимому, позывные нашей базы, но такой слабый, что у нас не было в этом никакой уверенности.
      — Нет, дело не в расстоянии. Похоже, кто-то умышленно глушит связь…
      И мы снова склонились над приемником. Неожиданно дископлан резко качнуло и мы повалились друг на друга.
      — Марлен, ты что, с ума сошел?!
      — Извините, — сказал Марлен, — меня испугала эта вспышка.
      Мы устремились к нему. Дископлан снова спокойно парил над местностью, внизу сновали группы тристанцев.
      — Какая вспышка? О чем ты говоришь?
      — Это были шары… — сказал Марлен, круто набирая высоту. — Те самые, которые у входа… Я загляделся на них, и вдруг они вспыхнули и снова погасли.
      — Немедленно смените его! — неожиданно крикнул доктор и стащил Марлена с кресла пилота.
      Я занял его место.
      — Выше! — скомандовал доктор.
      Я стал набирать высоту.
      — Еще выше!
      — Все равно уже поздно, — скучным голосом произнес Марлен.
      — Что за чушь! О чем ты?
      Марлен махнул рукой.
      — Спускайтесь и сдайтесь на милость победителя, — без всякого выражения сказал он. — Не все ли равно? Рано или поздно…
      Доктор снова стал самим собой. Живой, энергичный, он не выпускал Марлена из своих рук, быстро и деловито измеряя его давление, щупая пульс, проверяя нервные реакции. Марлен покорно подчинялся всем его требованиям.
      Я почувствовал волнение. Что-то глухо гудело… это работали двигатели… Ах, да, ведь мы набираем высоту! Движимый смутным беспокойством, я поглядел вниз. Строения под нами становились все меньше, канал тянулся блестящей лентой, облачная завеса ширилась, контуры расплывались…
      Хольст присел рядом, взглянул на альтиметр, затем на меня.
      — Правильно, — строго сказал он. — Так держать!
      Мы вышли из облачной завесы; стало светлее, материк внизу скрылся в облаках, куда ни глянь — только серое небо.
      Хольст пристально смотрел вниз.
      — Ты думаешь, это было нападение? — спросил я.
      — Не сомневаюсь!
      Я оглянулся. Марлен сидел в глубине кабины, вид у него был вполне нормальный, только взгляд, устремленный в пространство, выражал полное безразличие.
      — Марлен!
      Он не отозвался.
      — Эй, Марлен, начальник над роботами! Ну-ка, признавайся, кого ты собираешься в первую очередь заменить своими знаменитыми машинами?
      Он искоса взглянул на меня, попытался улыбнуться, но ничего не ответил и отвернулся к окну, глаза его снова угасли.
      — Интересно, почему они начали атаку только сегодня? — спросил Хольст.
      — Доктор, как по-твоему, что с ним? — спросил я.
      Доктор пожал плечами.
      — Случай не смертельный. Та же внезапная апатия, что и у наших монтажников. И у тех, кто работает там, внизу.
      Картина прояснялась.
      — Не могу понять, почему же они не трогали нас целых три дня? — твердил Хольст.
      — Возможно, опасались, не знали, как подступиться.
      — Вернее, не знали, что мы тут, — сказал доктор. — Ведь и мы сами только догадываемся об их существовании.
      — Так ты думаешь, те, кто работает…
      — Вспомни наш разговор о рабах. Рабовладельцы — это не те, кого мы видели за работой. Именно рабовладельцы пустили в ход против нас те шары у входов. Но поставлены эти шары не для нас.
      — А для рабочих?
      — Несомненно.
      — А как объяснить случай с монтажниками на базе?
      — Это был первый сигнал. Кто знает, как долго они готовили это нападение. Ясно одно: это был какой-то неизвестный нам снаряд, а излучение у него такое же, как у шаров. Но что это такое, я не представляю. Потом появились мы. У них в тылу. Возможно, они обнаружили это только вчера вечером. А возможно, просто ждали удобного случая.
      — Трудно сказать, может, это вообще случайность: шар предназначался не для нас. Но, разумеется, падение снаряда на континенте А не случайно. Интересно, как они сумели туда попасть?
      — По воде, — ответил доктор и с отсутствующим видом повторил: — По океану.
      Днем мы легли на обратный курс. Хольст сменил меня у штурвала и вел дископлан на большой высоте. Под нами мелькала унылая серая равнина, мы молчали, словно зловещая вспышка подействовала и на нас. В глубине кабины сидел безразличный ко всему Марлен, доктор поминутно справлялся, как он себя чувствует. С виду все было по-прежнему, но в нашем товарище словно угасла искра жизни.
      Уже показалось побережье океана, когда доктор вдруг стал уговаривать Хольста опуститься еще разок. Надо во что бы то ни стало увидеть их.
      — Должны же мы знать, с кем имеем дело. Вот увидишь, в воде… Вода — в ней вся разгадка. Как по-твоему, почему здесь всюду соленая вода?
      — Ты считаешь, что это дело рук разумных существ?
      — Безусловно! На мой взгляд, единственная серьезная опасность для нас — это шары-облучатели. А они имеются далеко не везде. Поэтому надо найти место, где нет этих… порабощенных тристанцев.
      — А если их хозяева располагают другими средствами нападения?
      — Ну, что ж! Разве ты впервые смотришь опасности в лицо?
      Этот аргумент сразил Хольста. А если говорить начистоту, то и ему не хотелось возвращаться на базу, не выполнив задания.
      Мы опустились в неглубокой ложбине, вблизи берега. Хольст продемонстрировал один из своих виртуозных приемов — он почти спикировал, чтобы спуск прошел как можно внезапнее для возможных наблюдателей. Мы увидели невысокую гряду, дальше берег полого спускался к океану.
      Хольст встал.
      — Идти всем троим нельзя! Ответственность за группу лежит на мне, поэтому я остаюсь. Если они появятся здесь… — он слегка усмехнулся. — Если это случится, я закрою глаза, слышишь, доктор?
      Я почувствовал, как трудно Хольсту отказаться от активных действий, и представил себе, что произойдет, если невидимые враги отважатся напасть на дископлан, который он охраняет.
      — Да, да, прежде всего закрой глаза, — кивнул доктор. По-моему, именно действуя на зрение, таинственное излучение поражает организм.
      — Ладно. А вы должны во что бы то ни стало вернуться. Непременно должны вернуться, понятно? Внушите это себе раз и навсегда. Во что бы то ни стало! Даже если вас… все равно вы должны вернуться!
      Он посмотрел мне в глаза.
      — Есть! — сказал я. — Есть вернуться во что бы то ни стало!
      В эту минуту Хольст прежде всего был командиром.
      — И запомните, нас еще в школе учили, внушали на каждом шагу, что мы летаем на другие планеты не затем, чтобы воевать. Мы не завоеватели, не колонизаторы. Но сейчас мы подверглись нападению, и это меняет дело. Поэтому возьми с собой оружие и обещай, что без колебаний пустишь его в ход, если в этом будет хоть малейшая необходимость.
      — Обещаю! — сказал я и заметил, что стою навытяжку.
      — Вспомни Марлена, и тебе будет нетрудно. Через три часа совсем стемнеет. Стало быть, в вашем распоряжении два с половиной часа. Если к этому времени вы не вернетесь, я полечу искать вас. Но ты, доктор, все-таки поглядывай на часы. Уж если я вынужден буду вылететь на поиски, то не пощажу никого. Не забудьте захватить фонарики. Все.
      — Спасибо, Хольст, — как заправский штатский ответил доктор. — Я готов взять с собой даже газовый пистолет.
      Хольст усмехнулся.
      — Ну, твое дело — исследования.
      Он знал, что в руках доктора оружие — бесполезный предмет, за исключением тех случаев, когда он на Земле охотится на уток.
      — Я буду пай-мальчиком, — покорно обещал доктор.
      Мы пожали друг другу руки, почему, сам не знаю — прежде мы этого не делали. Я и доктор вышли из дископлана. Стоя в открытой двери кабины, Хольст смотрел нам вслед, пока мы не исчезли за холмом.
      Мы приближались к гребню возвышенности. Я оглянулся: Хольст все еще смотрел нам вслед. Это придало мне уверенности. Хорошо, что в тылу у нас надежный товарищ. Ползком мы с доктором добрались до самого гребня. Перед нами простиралась полоса побережья метров двести шириной. У самой воды виднелось невысокое строение полуцилиндрической формы, перерезанное полосой темных окон. Кое-где в берег вдавались прямоугольные каменные резервуары, напоминающие лодочные причалы, до лодок не было видно.
      — Если обойти кругом, вон с той стороны, можно пробраться туда почти незаметно.
      Я посмотрел в направлении, которое указал доктор.
      — Не слишком ли большой крюк?
      Я взглянул на часы: времени еще достаточно.
      — Ладно, будь по-твоему, пожалуй, так действительно безопаснее.
      Мы пробирались под прикрытием кустов. Приходилось пригибаться, а кое-где даже переползать на открытой местности. Доктор только сопел, но молчал и вел себя действительно молодцом. Минут через двадцать мы достигли цели.
      От диковинного сооружения тянулась гигантская труба, наполовину врытая в песок и уходящая в океан. На одной стороне трубы под навесом был установлен огромный полый вал, внутри которого находились несколько тристанцев, — трудно было определить, сколько их: они стояли один за другим. Неустанно переступая на месте, они медленно вращали вал.
      Лежа на песке, мы с изумлением глядели на это удивительное занятие, как бы символизирующее сизифов труд.
      Не скоро отважились мы двинуться дальше. Начало смеркаться. Нигде не было ни души, только эти несчастные с тупой покорностью топтались в медленно вращавшемся валу. По мере приближения мы все отчетливее слышали равномерное постукивание и топот. У этой «галеры» был привод, а ее назначение мы поняли, только приблизившись почти вплотную, — это была турбина! Самая примитивная турбина, вращаемая живыми существами, — вещь непостижимая для нашей цивилизации! — и эта турбина нагнетала воду из океана в здание. Значит, там…
      Здание, опоясанное лентой окон, стояло на самом берегу. С той стороны, что выходила к турбине, окна были расположены довольно высоко, а на другой стороне — значительно ниже. Там же к стене лепилась невысокая пристройка, взобравшись на которую наверняка можно было заглянуть внутрь.
      — Минутку!
      Я обо что-то споткнулся. Быстро темнело, но нам не хотелось включать карманные фонари, и, чтобы разглядеть валявшиеся на земле предметы, пришлось низко наклониться. Это оказались осколки каких-то огромных прозрачных сосудов (литров на пятьдесят), к которым был прикреплен треугольный мешок с двумя большими накладными карманами. Ткань пересохла и ломалась под руками…
      У меня мелькнула неясная мысль, но я не решился высказать ее вслух и только выжидательно посмотрел на доктора. Доктор молчал; потом он вдруг выпрямился и быстро зашагал к зданию. Я последовал за ним.
      Пригибаясь под окнами, мы добрались до пристройки. Это был тамбур, достаточно высокий, чтобы с его крыши заглянуть в окно.
      То, что нам удалось увидеть, по крайней мере в первый момент, не прояснило картины. Просторное помещение было абсолютно пусто, и только напротив мы рассмотрели огромное окно, занимавшее всю стену. Контуры его были расплывчаты, словно перед ним что-то переливалось.
      — Вода, — сказал доктор.
      Я тоже увидел, что это вода, и удивился, хотя, если вспомнить турбину, этого следовало ожидать. Итак, здание было наполнено водой. Неожиданно перед нами возникла круглая голова с большими рыбьими глазами — некое подобие лица, но мы не успели толком рассмотреть его. Секунду существо в упор глядело на нас, потом быстро повернулось, плеснулось точь-в-точь как рыба, — мелькнуло круглое, как у ската, тело, и видение исчезло. Через мгновение на фоне противоположного окна появилась тень — уж не знаю, того ли страшилища или другого, — большая тень, медленно шевелившая плавниками. Она поднялась вверх, словно отвратительный нетопырь, потом опустилась и исчезла.
      Я схватил фонарь и посветил в окно. Но луч тускнел и рассеивался в воде, ничего не удалось рассмотреть, ничего… Доктор потянул меня за рукав.
      — Пойдем, все ясно, скорее!
      Он торопился и был прав: нас заметили. Мы соскочили с пристройки.
      — А эти вещи там, это ведь скафандры, верно, доктор?
      — Видимо, так.
      — Но только не для погружения в воду…
      — …а наоборот! Пошли! Знаешь, где мы уже видели это страшилище? На стене древнего храма, там в горах. Помнишь его изображение?
      Мы еще раз взглянули на здание. Мне показалось, будто я заметил в окне еще несколько пар неподвижных рыбьих глаз, но я не был в этом уверен… Кругом по-прежнему было пусто и уныло, только тихо шумела турбина и пять несчастных, порабощенных существ топтались на своей бесконечной дороге внутри вала.
      — Вернуться можно и напрямик, — сказал я.
      — Да, верно, — рассеянно согласился доктор.
      Неподалеку на отмели мы заметили какой-то темный предмет. Вдруг он взметнулся, что-то слабо блеснуло… это существо исчезло в воде.
      — Ты видел? Это был их сторожевой. В скафандре. Пойдем отсюда, здесь опасно.
      Как могли быстро, мы поднимались по косогору, стараясь не разговаривать, чтобы сберечь дыхание, и поминутно оглядываясь. Но позади ничего не было видно. Никто не преследовал нас, никакие полчища водяных чудовищ в скафандрах не появились на берегу; мы, однако, не убавляли шага, пока не достигли дископлана. До назначенного Хольстом срока оставалось десять минут.
      — Летим, быстро, — скомандовал доктор.
      — Что случилось?
      — Я видел их. Глядел одному ив них прямо в глаза. С меня хватит!
      Напоследок я еще раз посмотрел вниз. Побережье осталось позади, но огненные отблески вдалеке наглядно свидетельствовали о том, что все это не сон.
      — Приготовь-ка ужин, Марлен, — сказал доктор.
      А, это он испытывает Марлена! Тот вяло встал и машинально взялся за дело. Мне бросилось в глаза явное сходство его движений с движениями тристанцев там, внизу: тот же автоматизм, та же покорность.
      — Мы летим на базу, слышишь, Марлен!
      — Это вам только кажется.
      Больше он не проронил ни слова. Мы поели и уселись возле Хольста. За окном была темная ночь, внизу под нами — невидимый и опасный океан. Время едва тянулось.
      — О чем ты думаешь, доктор?
      — О тех, кто поражен излучением.
      — О наших монтажниках… или об этих?…
      — О тех и о других. Всех их, видимо, можно излечить одним способом, но каким?
      Мы рассказали Хольсту обо всем, что видели. По-моему, доктор говорил излишне уверенно.
      — Существа, живущие в воде и достигшие высшей ступени развития, полностью подчинили себе живущих на суше, превратили их в своих рабов… Это, видимо, давняя история: вспомните храм в горах. Я представляю себе их историю так. Эти живущие на суше тристанцы, тогда еще первобытные, знали о существах, живущих в воде, и видели в них божество. Почему? Да потому, что, очевидно, чувствовали их превосходство. Ну-с, потом жители суши развивались, возникали культуры, приходили в упадок. Трудно сказать, какого уровня достигли эти культуры, но подводные жители, видимо, превзошли их в своем развитии. Кто знает, чего только не умеют эти существа! Им понадобилась суша, они, очевидно, поняли, какие возможности это сулит их цивилизации, и, хотя сами они не могли жить на суше, потребность в жизненном пространстве неумолимо толкала их туда. То же было и на Земле, но там люди воевали между собой. А эти… Возможно, жители суши и обитатели морей на Тристане прежде общались… сотрудничали, даже вели торговлю. Все это, разумеется, лишь мои догадки. Потом существа, живущие в воде, изобрели средство для притупления воли, с его помощью не представляло труда превратить коренных жителей в рабов. Это страшное изобретение, пострашнее нашего пороха… Ну, и тогда началась их экспансия. Они покорили жителей суши… это было хуже физического истребления… заставили их построить особые здания, наполненные водой, а может, только перестроить имевшиеся. Обитатели планеты лишились своих жилищ, были порабощены, превращены в рабочий скот. Чудовищная победа!
      — Почему же подводные жители не приспособились к жизни на суше? На Земле ведь жизнь тоже зародилась в воде.
      — Да, но на гораздо более ранней стадии. У обитателей наших морей не было скафандров, вот в чем дело. А у этих существ скафандры были, и поэтому ничто не вынуждало их организмы приспосабливаться к условиям суши. Понятно?
      — Возможно, ты прав, — помолчав, сказал Хольст. — Разумеется, ты целиком исходишь из аналогии с земными условиями. А ведь здесь все могло быть иначе.
      — Вспомни эволюцию обезьян, — вставил я. — Часть обезьян осталась в лесах, в привычной среде. Остальным же пришлось приспосабливаться к новым, более трудным условиям. Потому-то они стали развиваться быстрее. Что, если здесь наблюдалась обратная картина: наиболее жизнеспособные особи переселились под воду, акклиматизировались там, а те, что остались на суше, регрессировали, отстали…
      — Возможно, — согласился доктор. — Но посмотрите на Марлена: облучение, притупляющее волю, — разве это не неоспоримый признак насилия?
      Да, объяснение доктора, пожалуй, весьма правдоподобно. Я взглянул на Марлена. Казалось, он спит, только внимательно присмотревшись, можно было увидеть, что глаза его открыты; весь он был олицетворением подавленности и безразличия. Я не выдержал:
      — Его можно спасти, доктор?
      Доктор словно и не слышал моего вопроса, но вот он вскочил, с досадой стукнул кулаком по спинке кресла и выругался с такой злостью, какой от него никто не мог ожидать.
      Прилетев на базу, мы не спали всю ночь — там все было вверх ногами. За время нашего отсутствия произошли еще два нападения, прибавились новые жертвы — химик и профессор Дефосте. Около домика профессора заметили взрыв, но никто не рискнул разузнать подробно, что там произошло, а сам хозяин, разумеется, не появлялся на базе.
      Доктор сгоряча напустился было на молодую женщину — врача, но, поостыв, попытался рассуждать здраво.
      — Смертельного исхода можно не опасаться: их цель не истребить, а поработить обитателей суши. Вспомним шары-облучатели, размещенные у входа в заводские помещения. Несомненно, морским жителям приходится время от времени, возможно даже ежедневно, облучать своих рабочих. Не берусь утверждать, но, по-моему, это делается периодически. Значит, действие облучения кратковременное, его нужно возобновлять. Следовательно…
      Он пожал плечами, еще взбудораженный всем происшедшим, но уже захваченный новой мыслью — взять вертолет и отправиться к профессору Дефосте. Надо непременно вытащить старика сюда, под врачебный надзор.
      Дефосте приходил на базу только в случае крайней необходимости. Продукты и все нужное ему обычно доставляли прямо в домик. Профессор был нелюдим, им владела навязчивая идея, что на Земле его жестоко обидели, и поэтому он отправился на Тристан, где в одиночестве продолжал свои изыскания. Он знал: здесь никто не станет им интересоваться и он избавится от вечного страха, что кто-нибудь присвоит его открытия. Он возненавидел людей, и, видимо, лишь потребность слышать иногда человеческий голос побудила его однажды принять меня и Хольста. Если он действительно подвергся нападению, ясно, что он предпочтет остаться в одиночестве и умереть, чем вернуться к людям.
      Мы поднялись в воздух. Признаюсь, меня не очень привлекала перспектива встречи со стариком, который, очевидно, утратил всякий интерес к жизни.
      Вертолет опустился возле самого домика. Из-за полуоткрытой двери вновь, как и в первое наше посещение, доносились приглушенные звуки музыки. Доктор выразительно поглядел на меня, а я подумал: мог ли когда-нибудь творец этой старинной симфонии предполагать, что она будет звучать на пустынных просторах Тристана?
      Доктор окликнул профессора. Послышались тяжелые шаги, и в дверях появился старик, полный, обрюзгший, с красным, обветренным лицом.
      — А-а, гости, — буркнул он, не здороваясь. — Я занят, приходите в другой раз.
      — Но, профессор!.. — воскликнул я.
      Он повернулся на ходу.
      — Еще не готово! — крикнул он. — Не готово. Но будет! Будет назло всем, кто и здесь не дает мне покоя. Что это за дурацкие хлопушки вы выдумали?
      Мы в один голос принялись успокаивать его. Доктор клялся, что к «хлопушкам» мы не имеем ровно никакого отношения. Он усиленно разглагольствовал, ловко вставляя наводящие вопросы в поток своего красноречия. Ему удалось урезонить старика, и тот показал нам место, где произошел взрыв. По его словам, он стоял шагах в трех оттуда.
      — Что это такое? На меня пахнуло какой-то вонью и совсем ослепило. Кто бы это ни сделал, передайте ему, что я не терплю подобных шуток.
      Старик явно подобрел и уже не относился к нам с прежней настороженностью. Доктор, несомненно, искренне сочувствовал ему, интуитивно чувствуя, что именно здесь кроется важная для нас нить к разгадке.
      — Вы спрашиваете, что было потом? — недовольно проворчал старый чудак. — Ну, конечно, я испугался. Я ведь уже не юноша. Этому идиоту удалась его выходка. Я испугался, мне даже сделалось дурно, несколько минут я был в какой-то прострации… Знаете, мне, старому ослу, вдруг стало ужасно обидно, что ко мне так несправедливо относятся… К чему все эти выпады, ведь я тут никому не мешаю, жить мне уже недолго… А они все-таки… Мне даже работа вдруг опостылела, я уже было на все рукой махнул, но потом сказал себе: столько лет жизни ты этому отдал, дуралей, а под конец позволишь обезоружить себя какой-то подлой выходкой?! Так нет же, не сдамся, люди злы, они всегда этим отличались, потому-то я и не уступлю! И я заставил себя пересилить неохоту и снова взялся за дело. В общем, что ни говорите, но если это была очередная шутка над стариком, то самая хулиганская!
      Доктор пришел в восторг, он готов был расцеловать старика. Я уже понял, в чем дело: старый профессор был так маниакально честолюбив, что его напряженная воля преодолела эффект облучения. Он-то воображал, будто ему просто сделалось дурно с перепугу, будто он поддался приступу малодушия, а нам было ясно, что речь идет о загадочном облучении и той борьбе, в которую вступила с ним целеустремленная личность, борьбе, о которой сам Дефосте и представления не имел. Для доктора его рассказ был крайне важен.
      После этого нам, разумеется, ничего не оставалось, как зайти в лабораторию, взглянуть, как идут работы. Старик излагал нам фантасмагорические гипотезы о человечествах и культурах в безмерных глубинах Вселенной. Он даже заговорил (и это меня чрезвычайно удивило) о высокоразвитых обитателях подводного мира.
      Когда он наконец кончил, уже смеркалось. Профессор вдруг заторопился: ему, мол, нужно проследить за процессом, который вот-вот завершится. Надо вовремя вмешаться, чтобы чудовищная энергия не вышла из повиновения.
      Мне стало немного не по себе, сам не знаю почему, я никак не мог выкинуть из головы эти его нелепые гипотезы и все пытался осмыслить их. С чего это он выдумал подводную культуру, ведь о существовании ее на Тристане он и не подозревает. В самом деле не подозревает?
      От доктора помощи ждать не приходилось, он не запомнил из высказываний старика ни слова.
      — Какое это имеет значение, дружище, — сказал он, — когда теперь я понял, как нужно бороться с этой проклятой апатией. Теперь мне ясно, что она бессильна против нас, мы сумеем ее преодолеть! Просто петь хочется!
      — Ну и пой себе на здоровье.
      — А ты еще никогда не слышал, как я пою? — осторожно спросил доктор.
      — Нет.
      — Вот то-то и оно. Иначе ты так легкомысленно не предложил бы мне петь.
      Когда наш вертолет поднялся, я еще раз поглядел вниз. Дефосте стоял на пороге и даже махал нам. Темнело, облака низко нависли, вечер был хмурый, унылый, и мне врезалась в память одинокая, почти трагическая фигура в темном проеме двери, хотя я и не подозревал, что вижу старика в последний раз…
      Нападение произошло, когда мы меньше всего его ожидали, в два часа ночи, после нашего визита к профессору. От страшного сотрясения я едва не свалился с постели. Послышалось металлическое дребезжание и пронзительный свист ветра, какого я здесь еще не слыхивал. Гулкий шум и грохот разнесся в ночи, но взрыва не было.
      Я выбежал в коридор. Было темно — освещение вышло из строя, — слышались взволнованные голоса, всюду полно людей, мы беспомощно метались в темноте, и от этого казалось, что нас еще больше… Кто-то с криком повалился на меня, я едва успел подхватить падающего — это была Елена.
      Наконец включили аварийное освещение. В слабом свете проступили очертания коридора, полного сонных, встревоженных людей.
      — Это они! — крикнул мне Хольст. — Слышишь?
      Через сорванную с петель дверь доносился рев океана, словно его громада устремилась на нас. Было жутко, мы не знали, в чем дело, и думали, что лиловый океан вышел из берегов и надвигается на нас вместе со своими страшными обитателями.
      Понемногу, однако, люди стали успокаиваться, глаза привыкли к слабому освещению. Как только появится розовая вспышка, думал я, надо тотчас же кинуться на пол и закрыть глаза руками. Но вспышки не было. Послышался голос начальника экспедиции, он озабоченно спросил, кто в последние дни открывал склад с оружием: исчезло несколько излучателей.
      Наконец мы отважились выйти из здания и огляделись. От окон и дверей не осталось и следа. Начальник снова спросил, кто брал оружие, но никто не отозвался.
      Если это взрыв, думал я, он, видимо, был направлен вверх, иначе столь мощная воздушная волна не оставила бы и следа от базы. Но, очевидно, произошло иное: вокруг нас образовалась область резко пониженного давления, поэтому даже та скромная одна атмосфера, что была в домике, вырвала окна и двери и отбросила их неведомо куда. Кроме выбитых окон и дверей, других повреждений не заметно. Неудачное нападение? Да и нападение ли это? Снова все стихло, быть может, ночь готовила нам новый сюрприз, о котором мы пока не подозревали…
      Кое-как одевшись, мы собрались в клубе. Начальник роздал оставшееся оружие, и мы несколько часов в молчании ждали рассвета…
      Холод ночи все больше охватывал нас, согреться ходьбой нельзя — надо соблюдать полную тишину, на случай если послышится какой-либо подозрительный шорох снаружи. Время тянулось убийственно медленно. Даже там, на континенте Б, не переживал я таких гнетущих минут — сейчас нашим главным врагом была непроглядная тьма.
      Я слышал, как Хольст признался начальнику, что пропавшие излучатели — на его совести: он потихоньку перенес их на дископлан, рассчитывая, что нападение произойдет днем. Он решил, не вступая ни в какие переговоры с морскими чудовищами, применить против них оружие. Но сейчас, ночью, дископлан был бесполезен, а кроме того, не известно, уцелел ли он после взрыва.
      Наконец забрезжил бледный рассвет. Мы выключили аварийное освещение. Мрак постепенно редел, наступало пасмурное ветреное утро, но еще не скоро удалось разглядеть, что ничего подозрительного поблизости нет. Только после этого мы вышли из домика.
      Ангар с вертолетами был поврежден, но незначительно, и оба аппарата годны к полету. Дископлан оказался в худшем положении: воздушная волна перевернула его. Как велики повреждения, с первого взгляда было невозможно установить.
      Доктор, двое наших товарищей и я сели в один вертолет, начальник экспедиции, Хольст и еще двое — в другой, и поднялись в воздух, чтобы осмотреть окрестности.
      Разумеется, прежде всего я направил вертолет к стартовой площадке, где стояла моя «Андромеда», и страшно обрадовался, увидев ее невредимой на эстакаде. Воздушная волна, скользнув вдоль ее блестящего обтекаемого корпуса, не повредила его.
      Сразу повеселев, я повернул аппарат к океану и увидел, что Хольст кружит над берегом и красивой спиралью спускается вниз. Издалека было видно, что местность в этом районе заметно изменилась: метров на пятьсот в сушу вдавался новый, узкий залив.
      Мне стало не по себе.
      — Вот видишь, доктор, — сказал я с укоризной. — Они пытались обрушить часть суши в этот свой проклятый океан! И нас вместе с ней!
      Но доктор только улыбнулся легкой, чуть рассеянной улыбкой.
      — Боюсь, что на сей раз все это не имеет к ним ровно никакого отношения.
      Очень на него похоже: избегает всяких разговоров о вражде, недооценивает серьезности положения. Я промолчал.
      Хольст кружил неподалеку от нас, прямо над устьем нового залива. Он летел так низко, что вертолет почти касался воды. Я приблизился к нему.
      — Так сказать тебе, что здесь произошло? — послышался вдруг голос доктора.
      — Что?
      Внезапно я все понял. Новый залив образовался на том самом месте, где еще вчера находилась лаборатория профессора Дефосте. Вода прорвала перемычку между ложбинкой и побережьем и затопила ее.
      — Бедняга, — сказал я. — Они его утопили.
      — Не думаю, — загадочно произнес доктор. — Вряд ли он сейчас под водой.
      Из вертолета Хольста кто-то махал нам. Они опустились на берег, и через несколько минут я посадил свой вертолет рядом с ними. Мы вылезли из кабины и подошли к начальнику экспедиции и его спутникам, которые стояли на берегу нового залива, у самой воды, так что пена прибоя брызгала им на ноги. С океана дул холодный ветер, день выдался ненастный.
      В устье залива виднелась небольшая отмель. Волны перекатывались через какие-то обломки, изогнутые, разорванные трубки, остатки аппаратуры; вода то заливала, то открывала их.
      Хольст кивнул мне.
      — Можешь взглянуть на них поближе.
      — И он показал на три темных продолговатых предмета, покачивавшихся на волнах.
      Да, это были они, я узнал их: трое мертвых обитателей подводного мира лежали на отмели, метрах в двух от нас. Их большие рыбьи глаза померкли и остекленели, плавники мерно покачивались на воде.
      — Готовили нам недурной сюрпризец, а? — усмехнулся Хольст и кивнул в ту сторону, где еще вчера стоял домик Дефосте. Ручаюсь, что это было просто неудачное нападение. С «хлопушками» у них ничего не вышло, вот они и попытались действовать иначе. Напрямик.
      — Они ничего не взрывали, — прервал нас доктор. — А вот он, старик, нас спас.