С ним можно новую жизнь начать. Увидишь еще, какой Юрай молодец. Ум - это сила. Дорого стоит конь, что высоко держит голову, а ты погляди-ка лучше на вола: помахивает головой, да тащит на хребте ярмо; и проку от него не в пример больше.
      Юрай, покачивая головой, плетется во двор. Во дворе Полана чистит горох. Она сурово хмурит брови, стряхивает с подола шелуху и уходит в дом.
      XIII
      Гордубал сидит в трактире, весело ему. Слава богу, сегодня тут шумно: Михальчук тут и Варварин, Подерейчук Михаила, Герпак по прозвищу "Кобыла", Феделеш Михал и Феделеш Гейза, Федюк, Гриц, Алекса, Григорий и Додя-лесник. Соседи толкуют о том, что надо бы пострелять диких кабанов, вредят они посевам. Григорию принадлежит скала под Менчулом, хорошо бы потолковать с ним, начать издалека, с оглядкой: хочу, мол, вымостить камнем дорогу в поле... "Эх, - огорчается Юрай, поля-то ведь нет у меня. У Пьосы оно теперь, вон он сидит, насупился. Нет у меня поля, что мне до их забот.
      Пусть сами кабанов гонят, мне-то какое дело, - хмурится Гордубал. - У вас свои заботы, у меня свои".
      Мужики тем временем толкуют о том, как приняться за охоту.
      Юрай пьет медленно, думая о своем. Сдвинула брови и ушла в дом. Ладно, Полана, когда-нибудь и ты захочешь поговорить: так, мол, и так, Юрай. А я сдвину брови да пойду в трактир. Посмотрим, придется ли это тебе по душе. Что у меня рожа страшна, что ли, или из глаз течет? Или рот кривой, как у нищего Ласло? Да, постарел я, сожрала меня шахта, одни жилы остались да спина. Досыта полазил на четвереньках в забоях. Одни руки да колени остались. Ты бы видела, в каких дырах приходилось добывать уголь! До сих пор харкаю черной пылью, Полана. Мало чем я могу понравиться, но работать умею, голубка, увидишь...
      - Эй, американец, - с усмешкой кричит Феделеш Гейза, что же не покажешься! Верно, пришел угостить земляков?
      Гордубал кивает головой.
      - Пришел, пришел! Угощу да по-американски: корчмарь, подай Гейзе кружку воды! А коли тебе этого мало, Гейза, возьми ведро, заодно рожу умоешь.
      - А что тебе до моей рожи? - смеется Гейза. - Была бы моей жене по сердцу.
      Юрай хмурится - какое мне дело до твоей жены?
      Вот и угощай таких. Да я бы угостил! Ей-богу, соседи, я бы рад выпить с вами, крепко обнять вас и - петь, петь, прикрыв глаза... Да только на другие дела пригодятся мне доллары. Затея есть у меня, соседи, хорошая затея, американская. Вот подождите, начну ломать камень... "Эге, - скажут, - Гордубал-то, видно, спятил, мало, что ли, у нас каменьев!" А время придет - увидите, как американец из камня добудет сметану.
      Феделеш Михал запевает, другие подтягивают.
      Эх, хорошо посидеть с дружками. Давненько не слышал я песен, давненько! Юрай прикрывает глаза и вполголоса начинает подпевать, полузакрыв глаза.
      Понемногу он расходится и вдруг - с чего это, черт возьми, он так раскудахтался? - запевает во весь голос, покачиваясь в такт песне.
      - Эй, ты! - кричит Феделеш Гейза. - Кто с нами не пьет, тот и не поет. Пой себе дома, Гордубал!
      - Или Штепана пошли сюда, - вставляет Федюк, - он, говорят, поет почище твоего.
      Юрай встает, громадный, долговязый, макушка под потолок.
      - Пой себе, Гейза, пой, - говорит он мирно, - я все равно домой собрался.
      - А чего дома-то делать? - ухмыляется Феделеш Михал. Там у тебя батрак есть.
      - Богач нашелся! - роняет Гейза. - Батрака для жены нанял...
      Гордубал быстро оборачивается.
      - Гейза! - процедил он. - Ты про кого это?
      Гейза насмешливо глядит на него и покачивается на носках.
      - Про кого? Есть тут у нас один.
      Мужики поднимаются с лавок.
      - Оставь его, Гейза, - уговаривает Варварин.
      Кто-то берет Гордубала за плечи и дружески тянет из трактира.
      Гордубал вырывается и вплотную подходит к Феделешу.
      - Ты про кого это? - повторяет он хрипло.
      - Есть у нас дурень один, - раздельно произносит Феделеш Гейза, - и вдруг точно стегнув Гордубала хлыстом. - А потаскух, как Полана, хватает.
      - Идем, - ревет Гордубал и проталкивается к выходу. Гейза спешит за ним, торопливо раскрывая в кармане нож. Эй, берегись Гордубал, получишь удар в спину! Но Гордубал, знай, пробирается к дверям, а Гейза за ним, крепко зажав в кулаке нож так, что даже рука вспотела.
      Все бросаются вон из трактира. Юрай поворачивается к Феделешу.
      - Ты! - хрипит он. - Ну, подходи.
      Гейза тяжело дышит и, пряча нож за спиною, готовится к прыжку. Длинными, как оглобли, ручищами Гордубал обхватывает Гейзу, прижав ему руки к бокам, подымает на воздух, поворачивается и кидает оземь. Гейза, присев, сипит от ярости.
      Снова поднимает его Гордубал и снова швыряет оземь, словно толчет щебень. И вдруг у Гейзы подламываются ноги, он падает навзничь, разметав руки и - трах! - стукается головой о какую-то кадушку - и вот лежит замертво, - не человек, а куча тряпья.
      Гордубал тяжело дышит и поводит налитыми кровью глазами.
      - Откуда я знал, что там кадушка? - бормочет он, точно оправдываясь.
      Но тут на его голову обрушивается удар. Второй, третий. Два, три, четыре человека сосредоточенно колотят Гордубала доской по голове, так что гул идет.
      - Отстаньте, - рычит Гордубал, размахивая в темноте руками, бьет кого-то по носу и падает, тщетно порываясь встать.
      - Дерутся! - вопит чей-то голос. Гордубал приподнимается и валится снова; удары сыплются на него со всех сторон, он со стоном еще раз пытается встать...
      - Вы чего тут! - раздается чей-то торопливый, задыхающийся голос; кнут хлещет по пыхтящему клубку тел. Кто-то ревет от злости. Эй, берегись ножа! Но Василь Герич тяжело переводит дыхание и помахивает бичом над распростертым Гордубалом.
      Юрай силится встать.
      - Проваливайте отсюда! - бушует староста, щелкая кнутом...
      Эх, не будь ты староста, попало бы и тебе...
      Да не в том дело, что староста - а просто здорово дерется Василь Герич. Вот уж и бабы решились выйти на улицу и, сложив руки на груди, поглядывают на трактир.
      Юрай Гордубал снова пытается встать, голова его на коленях у Василя, кто-то обмывает ему лицо.
      Это Пьоса.
      - Это не честный файт 1, Василь, - бормочет "американец". - Сзади и двое на одного.
      Эх, Юрай, шестеро их было, голубчик, а не двое, и все с досками от забора. Дубовая у тебя голова, Юрай, ежели не треснула пополам.
      - А что Гейза? - беспокоится избитый.
      - Гейза свое получил, - говорит староста. - Унесли его.
      Юрай удовлетворенно вздыхает.
      1 fight - борьба, драка (англ.),
      - Не станет теперь распускать язык, сволочь эдакая, ворчит он и пытается подняться. Слава богу, полегчало, он уже стоит на ногах, держась за голову. - За что они на меня? - удивляется он. - Пойдем выпьем еще, Василь. Не дали мне спеть, проклятые!
      - Ступай домой, Юрай, - уговаривает староста. - Я тебя провожу. Неровен час, еще подкараулят тебя.
      - Очень я их боюсь! - говорит Гордубал и, пошатываясь, бредет домой.
      Нет, я не пьян, Полана! Побили меня в корчме. - А за что побили? - Просто так, голубушка, шутки ради. Силою мы померились с Феделешем Гейзой.
      - А знаешь, Василь, - оживившись, начинает Юрай, - у меня в Америке тоже был "файт". Кинулся на меня с молотком один майнер. Немец, что ли. А только другие отобрали у него молоток и поставили нас в круг. Деритесь голыми руками. Эх, Василь, крепко мне тогда досталось по роже, а немца я все-таки уложил. И никто не мешался в нашу драку.
      - Слушай, Юрай, - строго перебивает Герич, - не ходи больше в корчму. Не то опять быть драке.
      - Да почему? - дивится Гордубал. - Я к ним не лезу.
      - Ну, - не сразу отвечает староста, - надо же им подраться? Иди спать, Юрай. А завтра - уволь своего батрака.
      Гордубал нахмурился.
      - Что ты болтаешь, Герич? И ты тоже лезешь в мои дела?
      - Зачем держать чужака в доме? - настаивает Василь. Иди, иди спать. Эх, Юрай, не стоит Полана того, чтобы за нее дрались.
      Гордубал останавливается как вкопанный.
      - И ты туда же? Такой же, как они! - произносит он наконец. - Не знаешь ты Полану. Только я один ее знаю, а ты... Ты не смей...
      Василь дружески кладет ему руку на плечо.
      - Юрай! За восемь лет нагляделись мы на нее...
      Гордубал гневно сбрасывает его руки.
      - Проваливай, проваливай, не то... Пока я жив, Герич, видит бог, с этого дня не знаюсь с тобой. А был ты мне лучшим другом.
      И, не оборачиваясь, Гордубал плетется домой, Герич фыркнул в ответ и еще долго тихонько ругался в темноте.
      XIV
      Утром Штепан запрягает лошадей - собрался в степь. Из хлева выползает Гордубал, опухший, страшный, глаза налиты кровью.
      - Я поеду с тобой, Штепан, - объявляет он кратко.
      Н-но! И телега мчится по деревне. Юрай не глядит ни на встречных, ни на коней. Выехали за околицу.
      - Стой, - приказывает Гордубал, - слезай с телеги. Поговорить надо.
      Штепан дерзко рассматривает побитое лицо хозяина. Чего, мол, тебе?
      - Слушай, Манья, - нетвердо начинает Гордубал, - по деревне сплетни ходят про Полану и про тебя. Все это вранье я знаю, но надобно с этим покончить. Понял?
      Штепан пожимает плечами.
      - Нет, не понял.
      - Надо тебе уйти от нас, Штепан. Ради Поланы. Заткнуть людям рты. Так надо, понял?
      Штепан нагло в упор глядит на Гордубала. Тот отводит взгляд.
      - Понял.
      Юрай машет рукой.
      - Так. А теперь езжай.
      Манья стоит, сжав кулаки, - кажется, вот-вот бросится на Гордубала.
      - Делай свое дело, Штепан, - ворчит Гордубал.
      - Ну ладно! - цедит сквозь зубы Штепан, прыгает в телегу, замахивается кнутом, - и раз! - хлещет коней по головам.
      Кони попятились, заплясали и рванулись вперед бешеным скоком. Телега понеслась, бренчит на лету, вот-вот рассыплется на куски.
      Гордубал стоит па дороге, глотая пыль, потом медленно поворачивается и, понурив голову, идет домой. Эх, Юрай, так ходят старики!
      XV
      За одну неделю сильно сдал Юрай; казалось, у него кости стучат. Да как тут не похудеть, скажите на милость: пустяк ли это, - утром убраться, поросят накормить, почистить коней, выгнать коров в стадо, вычистить хлев, ребенка отправить в школу.
      Потом на лошадях в степь - пора убирать кукурузу.
      В полдень - домой, сварить для Гафьи обед, напоить коней, засыпать корму птице - и снова в степь, опять работа. А к вечеру тоже надо спешить домой, сготовить ужин, позаботиться о скотине, да еще неумелыми руками зашить Гафье юбчонку. Растет ребенок, играет, долго ли порвать одежду? Нелегко поспеть всюду, трудно не упустить чего-нибудь. Вечером вялится Гордубал на солому, как чурбан, но долго не может уснуть от тревоги. А вдруг забыл что?.. Ах, боже мой, ну конечно, забыл! Не полил цветы на окнах. И, кряхтя, встает Гордубал и плетется за лейкой.
      А Полана - точно и нет ее. Заперлась в клети наперекор мужу. "Что поделаешь, - растерянно думает Гордубал, - гневается хозяйка, почему не посоветовался с ней. Почему не спросил: "Что скажешь, Полана, хочу, мол, уволить работника... Эх, жена, сама посуди, мог ли я сказать тебе: "Так и так, Полана, вот что о тебе болтают". Да что тут толковать, взял да уволил батрака, злись себе на здоровье. Палкой хозяйничать тебя не погоню!"
      Ох, а так недостает Поланиных рук! Неделя только прошла, а как все заросло! Кто бы подумал, - сколько работы лежит на бабе! Мужику и половины не переделать. Ничего, сама увидит; перестанет серлиться и засмеется: "Ох, и недотепа ты, Юрай, не прибрать, ни сварить не умеешь. Ну что спросишь с мужика!"
      Однажды увидел ее мельком. Вернулся зачем-то во двор, а она стоит в дверях. Точно тень. Под глазами круги, и на лбу упрямая складка. Отворотился Гордубал. "Я - ничего, я тебя, голубушка, не видел".
      А Полана исчезла, как тень.
      Ночью, когда Гордубал забрался в солому, слышит он, что где-то тихо скрипит дверь. Полана!
      Вышла на двор и стоит. А Юрай, - руки под головой, глядит во тьму, и сердце у него замирает.
      Коровы, лошади, Гафья, куры, поросята, поле, цветы - господи боже мой, хватает дел! Но труднее всего соблюсти видимость, что в семье все в порядке. Чтобы люди не судачили: у Гордубалов, мол, неладно. Есть у Юрая' замужняя сестра, могла бы помочь, могла бы обед сварить, да нет уж - благодарю покорно, лучше не надо. Соседка кивает из-за забора: посылайте, мол, Гафыо днем ко мне, Гордубал, позабочусь о ней. Спасибо, соседка, спасибо большое, не беспокойтесь. Полана чуточку прихворнула и слегла. Я могу за нее и сам похозяйничать.
      Нечего вам тут вынюхивать!..
      Встретил Юрай Герича, тот глядит на него, видно, поздороваться хочет. Отвернулся Гордубал: иди себе, иди, я тебя и знать не знаю.
      А Гафья все робеет. Глядит, не моргнет, верно, скучает без Штепана. Что поделаешь - ребенок!
      А люди невесть что болтали, рот им не заткнешь...
      Коровы, кони, кукуруза, поросята, вот еще прибрать в свинарнике и напоить свиней. Надо бы желоб прочистить, чтобы стекала навозная жижа. Гордубал принимается за работу, пыхтит от усердия; сейчас на свете нет ничего, кроме свинарника. Погоди, Полана, придешь сюда, подивишься: свинарник точно изба. Вот еще свежей воды принести... И Гордубал идет с ведерком к колодцу.
      Во дворе, на дышле телеги, уселся Манья, качает на коленях Гафью и что-то ей рассказывает.
      Гордубал ставит ведерко на землю и, заложив руки в карманы, идет прямиком к Штепану.
      Манья одной рукой отодвигает Гафью, другую сует в карман. Глаза его сузились, блестят, как лезвие ножа, в сжатой руке виден какой-то предмет, нацеленный прямо в живот Гордубалу. Гордубал усмехается. Знаю, знаю, как стреляют из револьвера. Видел в Америке. Вот тебе, - и он вынимает из кармана закрытый нож и бросает его наземь. Манья сует руку обратно в карман, не спуская глаз с хозяина.
      Гордубал оперся рукой о телегу и глядит сверху вниз на Штепана. "Что мне делать с тобой? - думает он. - Господи боже, что мне с ним делать?"
      Гафья удивленно переводит взгляд с отца на Штепана, со Штепана на отца и не знает, чего же ей ждать дальше.
      - Ну, Гафья, - бормочет Гордубал, - ты рада, что пришел Штепан?
      Девочка - ни слова, только глядит на Манью.
      Гордубал нерешительно чешет затылок.
      - Чего ж ты расселся, Штепан? - медленно говорит он. Ступай, напои коней.
      XVI
      Гордубал прямиком к клети и стучит в дверь.
      - Отвори, Полана!
      Дверь открывается, в ней тенью Полана.
      Гордубал садится на сундук, упирается руками в колени и глядит в землю.
      - Манья вернулся, - говорит он.
      Полана ни слова, только дышит чаще.
      - Болтали тут... - бормочет Юрай. - Про тебя и про работника. Потому и уволил. - Гордубал сердито засопел. - Да вернулся все-таки, черт. Так это нельзя оставить, Полана!
      - Почему? - вырвалось у Поланы. - Из-за глупых речей?
      Гордубал серьезно кивает головой.
      - Да, из-за глупых речей, Полана. Мы ведь на людях живем: Штепан - мужчина, пускай сам за себя постоит. А ты... Эх, Полана, ведь я как-никак муж тебе, хотя бы перед людьми. Так-то.
      Полана молча опирается о косяк, ноги ее плохо слушаются.
      - Вишь ты, - тихо говорит Гордубал, - вишь ты! Гафья привыкла к Штепану. И он привязался к ребенку. А еще кони - им не хватает Маньи. Хоть он с ними и крут, а скучает без него скотина... - Юрай поднимает глаза. - Что скажешь, Полана, не обручить ли нам Гафью со Штепаном?
      Полана вздрогнула.
      - Да разве можно? - испуганно вырывается у нее.
      - Правда, Гафья мала еще, - рассуждает вслух Гордубал. Да ведь обручить - не выдать. В старые времена, Полана, обручали даже грудных детей.
      - Да ведь... она - на пятнадцать лет моложе его, - возражает Полана.
      Юрай кивает согласно.
      - Как и мы с тобой, голубушка. Это бывает, А так Манья не может у нас оставаться; чужой он нам. Жених Гафьи - другое дело. Он уже свой в семье, будет себе жену зарабатывать...
      Полана начинает соображать.
      - И тогда останется?.. - Ее голос точно натянутая струна.
      - Останется? Ну да, почему не остаться? У своих, у родных. Уже не чужак, а зять. И людям рты заткнем. Увидят, что... что болтали глупости. Ради тебя, Полана. А потом.... иу, сдается мне, что любит он Гафью и толк в конях знает. Не очень работящий, правда, да не в том дело.
      Полана напряженно думает, наморщив лоб.
      - А по-твоему, Штепан согласится?
      - Согласится, голубушка. Деньги у меня есть, достанется и ему. Мне от них какой прок? А Штепан - он жадный, луга хочет купить, коней, земли на равнине побольше. Разгорятся глаза! Будет жить у нас, как у Христа за пазухой. Чего ему раздумывать?
      Лицо Поланы опять непроницаемо.
      - Как хочешь, Юрай. Только я ему об этом говорить не буду.
      Юрай встает.
      - Сам скажу. Не беспокойся, и с адвокатом посоветуюсь как и что. Надо какую-то бумагу подписать. Все устрою.
      Гордубал медлит. "Может, скажет Полана что-нибудь",- думает он. Но Полана вдруг заторопилась:
      - Надо ужин готовить.
      И Юрай, как обычно, плетется к себе за амбар.
      XVII
      И повез Манья хозяина в Рыбары - договариваться с родителями. Н-но, но! Эх, кони! Головы кверху, поглядишь - сердце радуется.
      - Так у тебя, Штепан, - задумчиво спрашивает Гордубал, один старший брат, один младший и сестра замужняя? Гм! Хватает вас... А верно, что у вас кругом одна равнина?
      - Равнина! - охотно отзывается Штепан, сверкнув зубами. У нас все больше буйволов разводят да коней. Буйволы любят болото, хозяин.
      - Болото? - размышляет Юрай. - А нельзя ли его высушить? Видывал я такие дела в Америке.
      - Зачем сушить? - смеется Штепан. - Земли избыток, хозяин. А болота жалко, там камыш растет, из него зимой корзины плетут. Вместо досок камыш у нас. Телега - плетеная, забор, хлев - плетеные. Глядите, вон такая телега едет.
      Юраю не нравится равнина, конца ей нет. Да что поделаешь!
      - Отец жив, говоришь?
      - Жив. Вот удивится, как увидит, кого я привез, - оживляется Штепан. - Ну, приехали, вот и Рыбары.
      Штепан - шапку на затылок, щелк бичом и словно барона катит Гордубала по деревне и подвозит к дому.
      Навстречу выходит невысокого роста стройный парень.
      - Эй, Дьюла! - кричит Штепан, - поставь коней под навес, задай им корму и напои. Сюда, хозяин!
      Гордубал мимоходом бросает беглый взгляд на усадьбу. Амбар развалился, по двору бродят свиньи, кудахчут индюшки. В притолоке двери торчит огромное шило.
      - Вон тем шилом, хозяин, плетут корзины, - объясняет Штепан. - А новый амбар будем весной ставить.
      На пороге стоит длинноусый старик - старый Манья.
      - Привез к вам, отец, хозяина из Кривой, - не без важности возглашает Штепан. - Хочет с вами потолковать.
      Старый Манья вводит гостя в избу и недоверчиво ждет, что будет дальше. Гордубал садится с достоинством на самый кончик лавки, - надо же дать понять, что дело еще не на мази, и просит: - Рассказывай, Штепан, что и как.
      Штепан скалит зубы и выкладывает чудную новость: хозяин, мол, выдаст за него свою единственную дочку, Гафью, когда та подрастет. А сейчас он приехал договориться об этом с отцом.
      Гордубал кивает: да, так.
      Старый Манья оживился.
      - Эй, Дьюла, подай сюда водки! Милости просим, Гордубал. Как доехали?
      - Хорошо.
      - Ну, слава богу. А урожай каков?
      - Урожай добрый.
      - Дома все здоровы?
      - Благодарим покорно, здоровы.
      Когда было сказано все, что полагается, старый Манья осведомляется:
      - У вас, стало быть, одна дочка, Гордубал?
      - Одна. Больше не дал господь.
      Старик посмеивается, ощупывая глазами собеседника.
      - Не говорите, Гордубал, может быть еще и сынка бог пошлет. Распаханное поле хорошо родит.
      Юрай делает движение, словно хочет махнуть рукой.
      - Наверняка будет сынок, наследник, - ухмыляется старик Манья, не спуская глаз с Гордубала. - Вид у вас на славу, Гордубал, еще полсотни лет хозяйствовать будете.
      Гордубал поглаживает затылок.
      - Что ж, это как бог даст. Однако ж я не заставлю Гафью ждать наследства. Приданое для нее, слава богу, найдется.
      У старого Маньи загораются глаза.
      - Как же, как же, слыхал, слыхал. В Америке, говорят, деньги на земле валяются, ходи да подбирай. А?
      - Оно, конечно, не так-то просто, - замечает Гордубал со вздохом. - Известное дело, Манья, как с деньгами. Держишь их дома - украдут. Положишь в бенк - украдут тоже. Лучше всего их в хозяйство вложить.
      - Святая правда! - соглашается старый Манья.
      - Гляжу я на вас, - рассудительно продолжает Гордубал, много народу ваша земля не прокормит. Болото да пустырь. Такой земли пропасть надо, чтобы одному хозяину прокормиться.
      - Ваша правда, - осторожно соглашается старик. - Трудно у нас делить наследство. Вот мой старший Михаль все хозяйство получит, а двое других - только долю деньгами.
      - По скольку? - выпаливает Гордубал.
      Старый Манья огорченно замигал: "Ишь ты какой прыткий, не даст и опомниться человеку".
      - По три тысячи, - ворчит он сердито, покосившись на Штепана.
      Гордубал быстро прикидывает.
      - Трижды три девять. Для круглого счета десять. Стало быть, цена всему хозяйству десять тысяч?
      - Как это так - трижды три?! - сердится старик. - А дочка?
      - Верно, - соглашается Гордубал, - значит, скажем, тринадцать тысяч?
      - Нет, нет! - качает головой старик. - Это вы как, Гордубал, шутите?
      - Какие шутки? - настаивает Гордубал. - Просто хотелось знать, Манья, что стоит хозяйство у вас на равнине.
      Старый Манья смущен. Штепан вытаращил глаза.
      Уж не хочет ли богач Гордубал купить их хозяйство?
      - Такое хозяйство как наше не купите и за двадцать тысяч, - неуверенно говорит старик.
      - Со всем, что тут есть?
      Старик усмехается.
      - Ишь вы хитрый, Гордубал! У нас одним коней во дворе четыре, нет, пять.
      - Коней я не считал.
      Старый Манья сразу стал серьезным.
      - А вы, Гордубал, зачем приехали? Хозяйство покупать или дочку сватать?
      Гордубал багровеет.
      - Хозяйство? Это чтобы я купил хозяйство у вас в равнине! Это болото, что ли? Камыш на свистульки? Спасибо вам, Манья, уж я скажу напрямик. Коли договоримся сейчас и обручится ваш Штепан с Гафьей, запишите свою усадьбу на Штепана, а я после свадьбы выплачу Михалу его долю и Дьюле тоже.
      - А Марии? - вырвалось у Штепана.
      - Ну, и Марии. Больше никого у вас нет? Пускай Штепан хозяйничает тут в Рыбарах.
      - А Михал куда? - не понимает старик.
      - Ну, получит свою долю и пускай идет себе с богом. Парень молодой, охотнее возьмет деньги, чем землю.
      Старый Манья качает головой.
      - Нет, нет, - бормочет он, - так не выйдет.
      - Отчего ж это не выйдет? - горячо вмешивается Штепан.
      - А ты проваливай отсюда, да поживей! - обрывает его старик. - Чего лезешь в разговоры?
      Обиженно ворча, Штепан выходит во двор.
      Дьюла, разумеется, вертится около лошадей.
      - Ну как, Дьюла? - Штепан хлопает брата по плечу.
      - Добрый коняга! - тоном знатока говорит паренек. - Дашь прокатиться?
      - Слишком хорош для тебя, - цедит Штепан и кивает головой в избу. - Наш старый...
      - Что?
      - Эх, ничего! Так и норовит счастью моему помешать!
      - Какое счастье?
      - А никакое! Что ты смыслишь!..
      Тихо на дворе; только свинья похрюкивает, точно разговаривает сама с собой, да с болота доносится голос коростеля, лягушки квакают.
      - А ты останешься в Кривой, Штепан?
      - Наверно. Еще не решил, - важничает Штепан.
      - А хозяйка?
      - Тебе-то какое дело? - скрытничает старший брат.
      Ох, и комары! Ласточки чуть не чиркают крыльями по земле. Штепан широко зевает, - едва челюсть не вывихнул. Интересно, что там поделывают старики в избе? Не откусили друг другу носы?
      Штепан с досады и от скуки вытаскивает из косяка шило и с силой вгоняет его в дверь.
      - А ну, вытащи! - предлагает он Дьюле. - Не осилишь!
      Дьюла осиливает.
      - Эй! - говорит наконец Дьюла. - Пойду к девкам, что с тобой зря время тратить?
      Некоторое время они забавляются шилом, загоняя его в дверь, так что щепки летят.
      Темнеет, небо над равниной затягивается синим туманом. "Зайти, что ли, в избу? - думает Штепан. - Нет, назло не пойду! "Убирайся, - крикнет старый, - не лезь в разговор". А кому, спрашивается, "американец" сватает дочь? Ему или мне? Разве не могу я сам за себя постоять? А он - "убирайся, проваливай". Нечего командовать, - злится Штепан, - я уже не ваш теперь".
      Разомлевший от водки, Гордубал наконец выходи г из избы. Видно, старики договорились. Старый Манья провожает гостя, похлопывая его по спине. Штепан уже стоит у лошадей, держит уздечку, как заправский конюх. Гордубал, заметив это, с одобрением кивает головой.
      - Так, значит, в воскресенье, в городе! - кричит старый Манья, и телега срывается с места. - Счастливый путь!
      Штепан косится на хозяина и упрямо молчит. Небось сам расскажет.
      - Вон наша река, - показывает Штепан кнутом.
      - М-м.
      - А вон там воз с камышом, - это наш Михал едет. У нас камыш на подстилку идет, стелем за место соломы.
      - Так. - И Гордубал больше ни слова.
      Штепан правит, старается, из кожи лезет вон, а хозяин только головой покачивает. Не выдержал наконец Манья.
      - Так что же, хозяин, сколько вы им дали?
      Гордубал поднимает брови.
      - Что?
      - На чем сошлись, хозяин?
      Гордубал медлит. И нехотя отвечает.
      - По пять тысяч каждому.
      Молча обдумывает новость Штепан, а потом цедит сквозь зубы:
      - Опутали вас, хозяин. Хватило бы и по три.
      - М-м, - ворчит Гордубал, - отец твой, что пень дубовый.
      "Эх ты, - думает Штепан, - добро раздаешь всем, а со мной говоришь так, словно получаю только я".
      - И тебе тоже пять тысяч, - добавляет Гордубал, - на обзаведение.
      "Ладно! - думает Штепан. - Однако ж теперь я ему вроде сына. Как же будет с жалованьем? Теперь мне платить нельзя как батраку. Отдал бы мне хоть того жеребенка. Продай, мол, а деньги себе возьми, Штепан, ты теперь у нас свой".
      - Правь как следует! - распоряжается Гордубал,
      - Слушаюсь, хозяин.
      XVIII
      И вот все уже едут из города. Дело сделано, договор у адвоката составлен исправный, обошелся в двести крон.
      И то запишите, господин адвокат, и этого не забудьте. Мужик в денежных делах осторожен, его, брат, не проведешь. Да вот еще что! Пишите: половину хозяйства в Рыбарах считать за Гафьей. Хорошо, соглашается адвокат, внесу вам и - такую кла-у-зу-лу. Вот, братцы, и она тут есть. А потом все подписались. Юрай Гордубал - поставил три креста во имя отца, сына и святого духа; старый Манья - три креста, а Михал Манья, с букетиком на шляпе, важно надувает щеки и подписывается полным именем. С ними и Мария, по мужу Яношова, - у нее на голове шелковый платок, и Штепан, праздничный с головы до пят... Больше никто не будет подписываться? Нет, нет: Дьюла остался с лошадьми, да и годами еще не вышел. "Ну, так, готово, господа, желаю вам всяческих благ". Две сотни обошлось, зато исправная работа, и кла-у-зула там есть.
      А потом все вместе в трактир, спрыснуть сделку, Теперь уж хочешь не хочешь, Юрай Гордубал, а надо быть на "ты" со старым Маньей. Они даже поссорились маленько, как полагается родственникам.
      - Езжай, Штепан!
      Штепан и рад бы вести себя с Гордубалом по-сыновьему, да какой с ним разговор? Сидит Гордубал в телеге, держится руками за край, глаза запрятал под самые брови и почти не отзывается. "Эх, нудное какое обручение, - думает Штепан, Батрак хозяину не ровня. Н-но!"
      Вот и въехали в Кривую резвой рысью, простучали подковы. Юрай Гордубал исподлобья глянул кругом и вдруг взмахнул рукой, щелкнул пальцами, поет, гикает, точно на масленице.
      "Пьяный, должно быть, - думают люди, оборачиваясь на него. - С чего это так разошелся "американец" Гордубал?"
      На площади толпятся девушки и парни, приходится ехать шагом. Юрай поднимается, обнимает Штепана за плечи и кричит на всю улицу:
      - Зятя везу, во! Эх, ах!
      Штепан пытается стряхнуть его руку и шипит:
      - Тише, хозяин!
      Но Гордубал с силой сжимает его плечо, так что Маиья чуть не кряхтит от боли.
      - Слышите! - бушует Юрай. - Зятя везу! Гафьи обручение празднуем!
      Штепан хлещет коней кнутом, хмурится, в кровь кусает губы.
      - Опомнитесь, хозяин! Ишь как перехватили!
      Телега с грохотом заворачивает во двор Гордубала. Юрай отпускает Штепана и сразу делается тихим и серьезным.
      - Прогуляй коней, - распоряжается он сухо. - Видишь, все в мыле.
      XIX
      Растерялась Полана, не знает, что и думать о Юрае. Гордубал потащил Штепана в трактир: он, мол, не батрак уже, а почитай что сын. Не прячется больше Гордубал за амбаром, а ходит гоголем по деревне, останавливается и судачит с бабами. "Вот, мол, Гафью просватал, правда, мала еще, да привыкла к Штепану, пока отца не было дома. А Штепан, соседушка, на нее прямо молится, как на икону. Радость - такие дети". Штепана Гордубал превозносит до небес - работящий какой, славный будет хозяин, отец ему в наследство усадьбу в Рыбарах оставит.
      По всей деревне мелет языком Гордубал, а дома молчит как убитый. То да это сделай, Штепан, - и баста.
      Шатается по деревне Юрай и посматривает, с кем бы еще постоять, поболтать. Даже Феделешу Гейзе махнул рукой, только от Герича отвернулся. А тот уж было руку протянул. Нет! Пока жив, не знаюсь с тобой; не о чем нам разговаривать. Знать не знаю и знать не хочу, что у тебя на уме.
      Бабы смеются: диковинное обрученье! Жених насупился, как бирюк, молчит, на всех дуется. Невеста на речке играет с подружками, юбчонку засучила по пояс, понятия нет еще, что такое стыд. А Гордубал размахивает руками на площади, хвалится будущим зятем. Полана - хоть и чудная баба - да тоже хмурится, видит, что вся затея - людям на смех, а сама дома сидит, носа не высунет. Так-то, соседушки, уж и не говорите, что у Гордубалов все ладно.