— Еще бы, — серьезно согласился Бонди, — это, должно быть, очень неприятно.
— Ужасно. Я думал, это нервы, самовнушение, что ли. А потом установил в подвале последний большой карбюратор и привел его в действие. Как я тебе говорил, он работает уже шесть недель днем и ночью. Тут-то я и постиг все размеры бедствия. За один день работы подвал был набит Абсолютом до отказа, так что бог стал расползаться по всему дому. Видишь ли, чистый Абсолют проникает через любые тела, через твердые, правда, несколько медленнее. В воздухе он распространяется со скоростью света. Когда я спустился вниз, со мною приключилось что-то вроде приступа. Я орал не своим голосом. Не знаю, откуда у меня взялись силы, но я убежал оттуда. Наверху я стал размышлять об этом. Первой моей мыслью было, что это какой-то новый возбуждающий газ, образующийся в процессе полного сгорания. Поэтому я приказал укрепить снаружи вентилятор. При этом на двоих монтеров снизошла благодать, им были видения; третий оказался, менее восприимчив, возможно потому, что он был алкоголиком и обладал каким-то иммунитетом. Пока я верил, что это всего лишь газ, я провел в подвале целый ряд опытов; любопытно, что в присутствии Абсолюта любой источник света испускает лучистую энергию гораздо интенсивнее. И если бы Абсолют можно было удержать в стеклянном шаре, я изыскал бы способ использовать его в лампочках; но Абсолют улетучивается из любого сосуда, как бы плотно закрыт он ни был; потом я решил, что это, возможно, какое-нибудь неизвестное ультраизлучение, но опыты не обнаруживали даже признаков электричества. На самых чувствительных фотопластинках не оставалось ни малейших его следов. Третьего дня нам пришлось поместить в санаторий дворника, и его жену, они жили как раз над подвалом.
— Что с ними? — спросил пан Бонди.
— Обратились, Прониклись религиозным духом. Он читал проповеди и творил чудеса. А жена сделалась прорицательницей. До тех пор дворник ни в чем предосудительном не был замечен — воплощенная солидность, монист и вольнодумец, человек приличный в высшей степени. И представь себе — ни с того ни с сего начал исцелять людей просто прикосновением. Разумеется, на него тут же донесли; окружной врач, мой приятель, был страшно взволнован; я приказал поместить дворника в санаторий, от греха подальше; говорят, ему уже лучше, он поправился, утратил дар чародея и мага. Теперь я хочу отправить его в деревню до окончательного выздоровления. Потом я сам стал чудотворцем и обрел дар провидения. Помимо всего прочего, моему внутреннему взору рисовались бесконечные болотистые заросли гигантского хвоща, населенные какими-то странными животными; причина этого, очевидно, в том, что я жег в карбюраторе уголь, из Верхней Силезии, то есть один из самых древних. Должно быть, именно в нем заклят каменноугольный бог.
— Марек, это ужасно, — содрогнулся президент Бонди.
— Ужасно, — сокрушенно отозвался Марек. — Мало-помалу я пришел к мысли, что это не газ, а Абсолют. Со мной творилось что-то небывалое. Я читал чужие мысли, я излучал свет, мне приходилось превозмогать себя, чтоб не стать на колени и не начать проповедовать веру в бога. Я хотел было засыпать карбюратор песком, но вдруг неведомая сила подняла меня на воздух. Машину нельзя остановить ничем. Я уже не ночую дома. И на фабрике среди рабочих тяжелые случаи осенения благодатью. Ума не приложу, как быть, Бонди. Да, да, я перепробовал всевозможные материалы, чтобы изолировать Абсолют от внешней среды, запер его в подвале. Пепел, песок, металлические стены не в состоянии помешать его распространению. Я попробовал было обложить подвал сочинениями профессора Крейчи*, Спенсером, Геккелем, всякими там позитивистами*. И что же ты думаешь? Абсолют спокойно проникает даже через такие вещи! Газеты, священные книги, «Святой Войтех», патриотические песенники, общеобразовательные лекции, произведения К.М.Выскочила*, важнейшие политические брошюры, стенограммы заседаний парламента — для Абсолюта нет ничего непреодолимого. Я просто в отчаянии. Абсолют невозможно ни запереть, ни откачать, Это зло, вырвавшееся на свободу.
— Ну и что? — спросил пан Бонди. — Неужели это такое уж зло? Даже если все так, как ты говоришь, такое ли уж это большое несчастье?
— Бонди, у моего карбюратора великое будущее, он перевернет весь мир, экономическое и социальное его устройство; он неизмеримо удешевит производство; он уничтожит нищету и голод; когда-нибудь он убережет нашу планету от вечной мерзлоты. Но, с другой стороны, он выплюнет в мир бога, свой побочный продукт. Клянусь тебе, Бонди, этого не следует недооценивать; мы не привыкли считаться с
реальнымбогом, нам неизвестно, что может натворить одно его присутствие, скажем, в области культуры, нравственности и так далее. Ведь на карту поставлена судьба мира и цивилизации.
— Погоди, Марек, — задумчиво предположил Бонди. — А нельзя ли его как-нибудь заговорить? Не найдется ли на него заклятья? Ты не обращался к преосвященному епископу?
— К какому епископу?
— Да к какому-нибудь. Дело тут, понятно, не в вероисповедании. Просто-напросто должны же они найти на него управу!
— Вздор, — взорвался Марек. — Попов еще здесь не хватало. Чтоб они мне тут святое место для паломников и богомолок открыли. Это у меня, с моими-то взглядами.
— Ну, ладно, — решил пан Бонди, — тогда я их сам позову. Никогда ведь не знаешь… но повредить это не повредит… В конце концов я лично ничего не имею против бога. Лишь бы он не мешал работе. А ты пробовал договориться с ним по-хорошему?
— Нет, нет, — запротестовал инженер Марек.
— Вот то-то и оно, — сухо заметил Г.X.Бонди, — может, с ним удалось бы подписать какой-нибудь контракт? Совершенно деловой, во всех пунктах обговоренный контракт, вроде: «Обязуемся вырабатывать вас незаметно, без перебоев, в объеме, определенном договором; вы, со своей стороны, обязуетесь отказаться от проявлений божественной сущности в таком-то и в таком-то радиусе от места производства». Пойдет он на это, как ты думаешь, а?
— Не знаю, — протянул Марек, потеряв интерес к дальнейшему разговору. — Кажется, он находит удовольствие в том, чтобы и впредь существовать независимо от материи. А может… в своих интересах… он и пойдет на переговоры. Но ты меня в это не впутывай.
— Прекрасно, — согласился пан президент, — я пошлю своего нотариуса. Исключительно тактичный и ловкий человек. Кроме того, гм… он мог бы, пожалуй, предложить ему целый костел. Ведь фабричный подвал и вообще заводские окрестности для бога, мягко говоря… гм-гм… мягко говоря, несколько неудобны. Мы могли бы испытать его вкус. Ты не пытался сделать этого?
— Нет, по мне лучше всего затопить подвал водой.
— Спокойнее, спокойнее, Марек. Это изобретение я у тебя, пожалуй, куплю. Ты, конечно, понимаешь, что я… гм-гм… пошлю еще сюда своих инженеров… Все еще надо как следует изучить, обследовать. А вдруг это на самом деле всего лишь отравляющий газ? А ежели это действительно господь бог, так ведь главное, чтобы сам карбюратор работал.
Марек встал.
— Значит, ты берешь на себя смелость поставить карбюратор на одном из заводов МЕАС?
— Я беру на себя смелость, — ответил президент Бонди, тоже вставая, — организовать массовое производство карбюраторов, Карбюраторы для поездов я пароходов, карбюраторы для центрального отоплении, для бытовых нужд и учреждений, для фабрик и школ. Не пройдет и десяти лет, как мир будут отапливать только карбюраторы. Я предлагаю тебе три процента от общего дохода. В ближайший год это составит, пожалуй, лишь несколько миллионов. А пока подыщи себе другую квартиру, чтобы я мог послать сюда своих людей. Завтра утром я приведу священника. Постарайся избежать встречи с ним. Руда. И вообще я не желал бы больше тебя здесь видеть. Ты слишком резок, Руда, а я не хочу с первых шагов испортить отношения с Абсолютом.
— Бонди, — прошептал Марек в ужасе, — предупреждаю тебя в последний раз: ты выпустишь бога в мир.
— В таком случае, — прозвучал полный достоинства ответ, — этим он будет обязан лично мне. И я надеюсь, что по отношению ко мне он не окажется неблагодарным.
5. ПРЕОСВЯЩЕННЫЙ ЕПИСКОП
Недели две спустя инженер Марек заглянул в кабинет президента Бонди.
— Как дела? — спросил пан Бонди, поднимая голову от каких-то бумаг.
— Все в порядке, — ответил Марек. — Я передал твоим инженерам подробные чертежи карбюратора. Этот лысый, как его…
— Кролмус…
— Да, инженер Кролмус замечательна упростил мой атомный мотор, превращающий энергию электронов в движение. Толковый парень этот твой Кролмус. Ну, а у тебя что новенького?
Президент Г.X.Бонди молча продолжал писать.
— Строим, — бросил он коротко, — фабрику карбюраторов. Заняты семь тысяч каменщиков.
— Где?
— На Высочанах, Акционерный капитал повысили на полтора миллиарда крон. В газеты проникло кое-что о нашем новом изобретении. Познакомься, — прибавил он и обрушил на колени Марека полцентнера чешских и иностранных газет, после чего углубился в какие-то бумаги.
— Я уже две недели там… не… — горько пожаловался Марек.
— Что?
— Я уже две недели не появлялся на своем заводе в Бржевнове. Я… боюсь… я… Не решаюсь… Что там?
— М-м-м, как тебе сказать…
— А… мой карбюратор? — подавляя тревогу, спросил Марек.
— Работает безостановочно.
— А как… то… другое… тот… побочный?
Президент вздохнул и отложил перо.
— Тебе известно, что мы вынуждены были закрыть Миксову улицу?
— Почему?
— Народ ходил туда молиться. Толпами. Полиция взялась было разгонять, и на месте происшествия осталось около семи убитых. Они позволяли себя молотить палками, как бараны.
— Этого надо было ожидать, надо было ожидать, — в отчаянье бормотал Марек.
— Мы обнесли улицу колючей проволокой, — продолжал Бонди. — Выселили жителей из близлежащих домов — понимаешь, один за другим тяжелейшие приступы религиозной горячки. Теперь там работает комиссия министерства здравоохранения и просвещения.
— Я думаю, — с явным облегчением, вздохнул Марек, — что власти запретят карбюратор.
— О нет! — возразил Г.X.Бонди. — Клерикалы что есть мочи восстают против него, зато партии прогресса и левые им назло его отстаивают. Собственно, никто понятия не имеет, в чем тут дело. Видно, ты совсем не следишь за газетами, мой милый. Ведь пока все вылилось в абсолютно неуместную полемику с церковью, А на сей раз она не так уж далека от истины. Этот окаянный преосвященный поставил в известность кардинала-архиепископа.
— Какой еще преосвященный?
— Да какой-то Линда, разумный, впрочем, человек. Видишь ли, я отвез его туда, чтоб он, как специалист, поглубже познакомился с этим чудотворным Абсолютом. Он обследовал машину три дня кряду, не вылезая из подвала и…
— Обратился? — ахнул Марек.
— Куда там! Он или так натренировался, общаясь с господом богом, или сам твердокаменный атеист, похуже, чем ты, не знаю; только три дня спустя приходит он ко мне и заявляет, что с точки зрения
католической религиио боге тут не может быть и речи, что церковь, дескать, начисто отвергает и запрещает пантеистическую гипотезу как ересь; одним словом, это не тот легальный бог, которого
признает святая церковь, а посему он, как епископ,
обязанобъявить Абсолют мошенничеством, заблуждением, ересью. Весьма, весьма разумно рассуждал этот преосвященный.
— Значит, он не ощутил никаких сверхъестественных явлений?
— Нет, все было: благодать, виденья, экстаз, все, все как положено. Он не отрицает, что эти факты имеют место.
— Тогда как же он их объясняет, скажи, пожалуйста?
— Никак. Он толковал, что церковь ничего не объясняет, она либо благословляет, либо предает анафеме. Одним словом, он решительно против того, чтоб компрометировать церковь каким-то новоявленным, неискушенным богом. Во всяком случае, я его так понял. Тебе уже известно, что я приобрел Белогорский костел?
— Зачем?
— Это недалеко от Бржевнова. Триста тысяч отдал, мой милый. Потом на словах и в письменной форме предложил Абсолюту переселиться из подвала в это роскошное помещение. Вполне приличный костел, в стиле барокко; помимо всего прочего, я заранее оговорил, что согласен произвести некоторые необходимые переделки. И ты представляешь, позавчера, в двух шагах от костела, в доме номер 457, с одним водопроводчиком приключился дивный экстаз, а в костеле ничего, ровным счетом, никаких чудес!
Один случай экстатического состояния зарегистрирован в Воковицах, два — и того дальше, в самих Коширжах; на Петршинском беспроволочном телеграфе повальное увлечение религией вспыхнуло как эпидемия. Радист, телеграфисты, служащие тамошней станции, ни с того ни с сего разослали по всему свету какие-то странные депеши, кажется, новые евангелические догмы: дескать, бог грядет в мир, дабы искупить наши грехи, и так далее, в том же духе. Срам-то какой, подумать стыдно! Левые газеты поносят министерство связи на чем свет стоит, от него только клочья летят: вопят, будто «клерикализм выпускает когти», глупости всякие, одним словом. И никому невдомек, что это как-то связано с карбюратором. Марек, — Бонди вдруг перешел на шепот, — я тебе кое в чем признаюсь, только это секрет: неделю назад
этоснизошло на нашего министра обороны.
— На кого? — вскрикнул Марек.
— Тише! На министра обороны. Он отдыхал на своей вилле в Дейвицах, и на него нежданно-негаданно снизошла благодать. Утром министр созвал пражский гарнизон и обратился к нему с речью о вечном мире, призывал к мученичеству. Разумеется, после этого ему пришлось распрощаться с военной карьерой. Газеты сообщали, что министр внезапно заболел. Вот оно как, голубчик.
— И в Дейвицах тоже, — простонал инженер. — Ведь это катастрофа, Бонди. Но с какой скоростью он распространяется!
— Уму непостижимо, — поддакнул президент. — Тут человек один перевозил пианино из зараженной Миксовой улицы, куда-то на Панкрац; а через двадцать четыре часа весь панкрацкий дом был охвачен приступом милосердия…
Президент не договорил, так как вошедший слуга доложил, что преосвященный епископ Линда просит пана Бонди принять его. Марек поспешил было откланяться, но Бонди насильно усадил его в кресло.
— Сиди и помалкивай; он бесподобен, этот епископ.
В этот момент преосвященный епископ Линда показался в дверях; это был веселый, небольшого роста господин с золотыми очками на носу и маленьким ртом, губы он благообразно складывал изящной гузкой. Бонди представил его преосвященству инженера Марека как владельца злосчастного Бржевновского подвала. Епископ довольно потирал руки, в то время как взбешенный инженер бормотал что-то о редком удовольствии, хотя весь его хмурый вид свидетельствовал об обратном. Преосвященный епископ сложил ротик гузкой и с живостью повернулся к пану Бонди.
— Пан президент, — бойко начал он без излишних церемоний. — Я пришел к вам по весьма деликатному вопросу. Весьма деликатному, — повторил он мягко, со вкусом облизываясь. — Мы обсуждали ваше… гм-гм… дело в консистории. Его святейшество, наш архипастырь, склонен обойтись с неприятным событием как можно мягче. Вы понимаете, речь идет об этом непристойном происшествии с чудесами. Pardon, я не желал бы оскорбить чувства господина владельца…
— Пожалуйста, не утруждайте себя, продолжайте, — сурово перебил его Марек.
— Короче, речь идет об этом скандале. Его святейшество заявил, что, с точки зрения разума и веры, нет ничего более прискорбного, чем сие безбожное и прямо-таки кощунственное поношение законов природы…
— Позвольте, — вмешался Марек, исполненный духа противоречия, — естественные законы вы уж предоставьте нам, сделайте одолжение. Мы ведь не беремся судить о церковных догматах.
— Заблуждаетесь, брат мой, — ласково попенял Мареку преподобный отец. — Заблуждаетесь. Наука без наших догматов — лишь горсть сомнений. Прискорбнее, однако, то, что ваш Абсолют противоречит законам церкви. Противоречит учению о святости, не щадит церковных традиций. Грубо нарушает учение о святой троице. Не. признает апостольской иерархии. Не поддается и экзорцизму* церкви. И так далее. Короче, он держит себя таким образом, что мы вынуждены со всей суровостью его отринуть.
— Ну, ну, — миролюбиво заметил президент Бонди, — пока что он ведет себя весьма… пристойно.
Преосвященный епископ предостерегающе поднял палец.
— Пока, но мы не знаем, как он проявит себя в будущем. Послушайте, пан президент, — вдруг доверительно заговорил он, — вы опасаетесь неприятностей. Мы тоже. Вы, как деловой человек, не прочь ликвидировать Абсолют, не вызывая лишнего шума. Мы, наместники и слуги божьи, также. Мы не можем попустительствовать возникновению какого-либо нового бога или даже нового вероученья.
— Слава тебе, господи, — с облегчением вздохнул пан Бонди, — я был уверен, что мы с вами договоримся.
— Прелестно! — воскликнул святой отец, счастливо поблескивая стеклышками очков. — Уговор дороже денег. Высокочтимая консистория, защищая интересы святой церкви, может позволить себе взять под свое высокое покровительство этот ваш… гм-гм… этот ваш Абсолют; святая церковь попыталась бы привести его в соответствие с католическим вероученьем, а дом под номером 1651 в Бржевнове провозгласить святым местом.
— Ого! — Марек в волнении вскочил со стула.
— Да, да, — повелительным тоном продолжал преосвященный епископ, — святым, разумеется, при соблюдении определенных условий. Во-первых, производство Абсолюта в вышеозначенном доме должно быть сведено до минимума, там можно будет вырабатывать лишь ослабленный, мало вирулентный, разреженный Абсолют, который проявлял бы себя не столь напористо, а лишь спорадически, примерно так же, как в Лурде*. В противном случае мы ни за что не ручаемся.
— Хорошо, — согласился пан Бонди, — а во-вторых?
— А во-вторых, — подхватил епископ, — Абсолют должен вырабатываться из угля, добытого в Малых Святоневицах*. Как вы изволите знать, Малые Святоневице — место паломничества к пречистой деве Марии, и, надо надеяться, с помощью тамошнего угля нам удастся в Бржевнове в доме 1651 основать очаг культа пречистой девы.
— Ладно, — одобрил Бонди, — что еще?
— В-третьих, вы обязуетесь нигде и никогда больше Абсолют не вырабатывать.
— Позвольте, — вскричал президент Бонди, — а наши карбюраторы?!
— Они никогда не будут введены в эксплуатацию, за исключением бржевновского, который станет собственностью святой церкви и будет работать на ее благо и процветание.
— Нелепость! — пан Бонди перешел к обороне. — Карбюраторы выпускаться
будут. В течение трех недель будет смонтирован первый десяток машин. В ближайшее полугодие — тысяча двести. За год — десять тысяч. На наших заводах уже налажено их производство.
— А я вам говорю, — тихо и сладко пропел преосвященный, — что в течение года не вступит в строй ни один карбюратор.
— Но почему?
— Потому, что ни верующим, ни атеистам не нужен
подлинный и деятельный бог.Не нужен, господа. Это исключено.
— А я вам говорю, — горячо вмешался в разговор Марек, — карбюраторы
будут работать. Отныне я за это; я за это — именно потому, что вы против; наперекор вам, ваше преосвященство; наперекор всем суевериям; наперекор Риму. И я возвещаю, — инженер Марек набрал в легкие воздуха и воскликнул в безмерном упоении: — Да здравствует
Perfect Carburator!
— Ну, увидим, — с глубоким вздохом произнес отец Линда. — Господам представится возможность убедиться в том, что высокочтимая консистория не бросает слов на ветер. Не пройдет и года, как вы сами остановите производство Абсолюта. Но ущерб, ущерб, который он нанесет до тех пор! Господа, не думайте, бога ради, будто церковь своей волей вводит или упраздняет бога, церковь лишь ограничивает и направляет его действия. А вы, господа безбожники, позволите ему разлиться, как талой воде. Но челн святого Петра переждет и этот потоп; подобно ковчегу Ноеву, он вынесет наводнение Абсолюта, однако цивилизация, — возвысил свой голос епископ, — тяжко поплатится за это!
6. МЕАС
— Господа, — заявил президент Г.X.Бонди на заседании правления концерна МЕАС, созванном двадцатого февраля, — могу вам сообщить, что одно из зданий нового заводского комплекса на Высочанах было вчера введено в эксплуатацию. В ближайшие дни начнется серийное производство карбюраторов, для начала по восемнадцати штук в день. В апреле мы планируем выпуск шестидесяти пяти штук ежедневно. В конце июля — двести. Мы проложили пятнадцать километров железнодорожного полотна, главным образом в целях наилучшего обеспечения заводов углем. Сейчас монтируются двенадцать паровых котлов. Начато строительство нового рабочего квартала.
— Двенадцать паровых котлов? — небрежно переспросил доктор Губка, глава оппозиции.
— Да, пока что двенадцать, — подтвердил президент Бонди.
— Это очень странно, — заметил доктор Губка.
— Производство растет, господа, — пояснил пан Бонди. — Что тут особенного — двенадцать котлов для такого огромного комплекса?
— Разумеется! Правильно! — раздались голоса. Доктор Губка иронически усмехнулся.
— А для чего пятнадцатикилометровый железнодорожный путь?
— Для наилучшего обеспечения заводов топливом, для подвозки сырья. Мы считаем, что, работая на полную мощность, мы будем расходовать по восемь вагонов угля в день. Не могу понять, какой резон господину доктору Губке возражать против транспортировки угля?
— Я возражаю потому, — крикнул в ответ доктор Губка, вскакивая, — что вся эта затея крайне подозрительна! Да, господа, чрезвычайно подозрительна. Пан президент Бонди вынудил нас соорудить карбюраторную фабрику. «Карбюратор, — уверял он, — единственный двигатель будущего». «Карбюратор, — утверждал он со всей определенностью, — может развить мощность в тысячи лошадиных сил на одном ведре угля». А теперь президент толкует о каких-то двенадцати паровых котлах и о целых вагонах топлива. Объясните мне, господа, отчего теперь уже недостаточно ведра угля для того, чтобы привести в действие наши фабрики? Для чего мы монтируем паровые котлы вместо атомных двигателей? И если вся эта затея с карбюратором не пустое надувательство, то я никак не пойму, почему пан президент не перевел нашу новую фабрику на карбюраторные двигатели? Этого не понимаю не только я, этого никто не понимает. Отчего же, господа, пан президент не доверяет своим карбюраторам настолько, чтоб установить их на наших собственных заводах? Это весьма неудачная реклама для наших карбюраторов, господа, если сам производитель не может или не желает их использовать! Убедительно прошу уважаемое собрание обратиться к пану Бонди за разъяснением. Я лично уже составил собственное мнение на сей счет. Я кончил, господа.
Доктор Губка решительно сел, победоносно высморкавшись.
Члены правления смущенно молчали; обвинение доктора Губки было слишком недвусмысленно. Президент Бонди не поднимал глаз от своих бумаг; ни один мускул не дрогнул на его лице.
— М-да, — миролюбиво начал старый Розенталь, нарушая молчание, — но ведь пан президент сам все объяснит. Ну, разумеется, все объяснится, господа. Я думаю… м-м-да… конечно, все уладится в лучшем виде. Господни доктор Губка, безусловно, кое в чем… м-м-да… принимая во внимание, да, принимая во внимание его соображения… само собой…
Президент Бонди поднял, наконец, глаза.
— Господа, — тихо проговорил он, — я предложил нам положительные отзывы наших инженеров о карбюраторе. И в действительности все обстоит так, как было доложено специалистами, — именно так, а не иначе. Карбюратор не надувательство. В испытательных целях мы сконструировали десять таких моторов. Все работают безупречно. Вот доказательства: карбюратор номер один приводит в движение нагнетательный насос на Сазаве; машина работает бесперебойно вот уже две недели. Номер два — землечерпалка на Верхней Влтаве работает отлично. Номер три — в экспериментальной лаборатории Брненского политехнического института. Номер четыре — поврежден при транспортировке. Номер пять — освещает Градец Кралове. Все это карбюраторы десятикилограммового типа… Номер шесть — на мельнице в Сланом. Номер семь — установлен для центрального отопления блока домов в Новом Месте. Владелец блока — присутствующий здесь заводчик Ма-хат. Прошу, пан Махат!
При этом возгласе пожилой господин вздрогнул, словно очнувшись от сна.
— А?
— Я спрашиваю, как функционирует ваше новое центральное отопление?
— Что такое? Отопление?
— В вашем новом
блоке, — спокойно подсказал пану Махату президент Бондн.
— В каком блоке?
— В ваших новых домах…
— В моих домах? Но у меня нет никаких домов…
— Но, но, но, — вмешался господин Розенталь. — Вы же строили в прошлом году новые дома.
— Я? — удивился Махат. — Да, да, вы правы, строил, только я, знаете ли, эти дома теперь раздарил. Видите ли, я их раздал.
Президент Бонди повнимательнее вгляделся в члена правления заводов МЕАС пана Махата.
— Кому вы раздали их, Махат?
Щеки Махата слегка порозовели.
— Ну, бедным людям, знаете ли. Я поселил там бедных людей. Я… я, то есть я пришел к такому убеждению и… словом, бедным людям… вы меня поняли?
Пан Бонди, не спуская с Махата глаз, допрашивал его с пристрастием судебного следователя.
— Отчего вы так поступили, пан Махат?
— Я… я как-то не мог поступить иначе, — смутился Махат. — Меня вдруг осенило. И мы все должны сделаться святыми, не так ли?
Президент нервно барабанил пальцами по столу.
— А ваши родственники, семья?
Махат широко расплылся в довольной улыбке.
— О, мы все заодно, понимаете? Эти бедные люди такие трогательные! Среди них есть и увечные — моя дочь ухаживает за ними, знаете ли. Мы все так переменились!
Г.X.Бонди прикрыл глаза. Дочь Махата, Элен, белокурая Элен, наследница семидесяти миллионов, прислуживает увечным! Элен, которая могла, должна была, почти уже стала госпожой Бонди! Бонди кусал губы; вот тебе и на, ничего не скажешь!
— Пан Махат, — сдавленным голосом проговорил он, — я хотел только узнать, как у вас работает новый карбюратор.
— Ах, превосходно! Во всех, домах так прекрасно, так тепло! Словно там топят бесконечной любовью! Слушайте! — вдохновенно продолжал Махат. — Кто бы туда ни ступил — сразу делается иным человеком. Там будто в раю. Мы словно переселились на небо — все до единого. Ах, придите к нам, люди добрые!
— Теперь вы убедились, господа, — стараясь казаться невозмутимым, обратился к присутствующим президент Бонди, — что карбюраторы работают превосходно, как я вам и обещал. Я прошу вас отказаться от дальнейших расспросов.
— Мы желаем знать только одно, — воскликнул охваченный боевым задором доктор Губка, — отчего в таком случае мы сами не строим новых фабрик с карбюраторным двигателем? Почему мы должны расходовать дорогой уголь, коли другим поставляем атомную энергию? Намерен ли президент Бонди раскрыть нам свои карты.
— Не намерен, — отрезал Бонди, — у нас будут топить углем. В силу причин, мне известных, на нашем производстве карбюраторный двигатель использован не будет; И довольно, господа! Я расцениваю ваше согласие как проявление доверия.
— Если бы вы все, — промолвил пан Махат, — испытали, сколь прекрасно состояние святости! От души советую вам, господа: раздайте все, что имеете. Станьте неимущими и святыми! Бегите мамоны и поклоняйтесь богу единому, неделимому.
— Ну, ну, ну, — усмирил пана Махата господин Розенталь. — Пан Махат, вы такой милый, такой достойный человек… Пан Бонди, вы знаете, как я доверяю вам, и знаете что? Пошлите мне один карбюратор для моего центрального отопления! Я испробую эту штуку, господа, почему бы нет, а? Какие тут могут быть разговоры? Договорились, пан Бонди?
— Все мы братья во Христе, — не умолкал сияющий Махат. — Передадим фабрики неимущим, господа! Вношу предложение переименовать МЕАС в общину «Смиренных сердец». Мы будем тем семенем, из которого произрастет древо веры, согласны? Наступит царство божье на земле…
— Прошу слова! — вскричал доктор Губка.
— Ну, по рукам, пан Бонди? — добивался своего старый Розенталь. — Вы же видите, я всецело на вашей стороне. Значит, вы одолжите мне один карбюратор, пан Бонди!
— Ибо сам бог грядет на землю, — страстно возвещал Махат. — Вы слышите заповедь его: станьте как святые и неимущие; откройте сердца ваши вечному; будьте совершенны в любви своей. Знаете, господа…
— Прошу слова! — хрипел доктор Губка.
— Тихо! — перекрывая гвалт, крикнул президент Бонди: бледный, с горящим взором, он вырос над ними, расправив могучие плечи шестипудового мужчины. — Господа, если вам не нравится фабрика карбюраторов, я беру ее под собственный единоличный контроль. Я оплачу вам все затраты — все, до последнего геллера. Я организую свое собственное предприятие, господа. Мое почтенье!
— Но я протестую, — взвизгнул доктор Губка. — Мы все протестуем! Мы не продадим производство карбюраторов! Такой редкий товар, господа! Мы никому не позволим одурачить нас, господа. Отказаться от такого прибыльного дела — нет уж, извините!
Президент Бонди позвонил в колокольчик.
— Друзья мои, — угрюмо вымолвил он, — на сегодня довольно споров. Мне кажется, коллега Махат… несколько… гм-гм… того… нездоров. Что же касается карбюраторов, то я вам гарантирую сто пятьдесят процентов дивидендов. Предлагаю прекратить прения.
Доктор Губка потребовал слова.
— Предлагаю, господа, чтобы каждый член правления получил по одному карбюратору — на пробу, так сказать.
Президент Бонди обвел взглядом присутствующих: в лице его что-то дрогнуло, он хотел было возразить, но только пожал плечами и процедил сквозь зубы:
