Глава 12

Примерно в трехстах метрах от дороги ответвлялась тропа, покрытая ковром коричневых дубовых листьев еще от прошлой осени. Они огибала большую гранитную скалу и исчезала в лесу. Я свернул с дороги, пятьдесят-шестьдесят футов петлял между камней, объехал вокруг дерева и развернулся опять в направлении, откуда приехал. Выключив мотор, я сидел и ждал.

Прошло минут тридцать. Без курева они показались мне ужасно долгими.

Потом вдали послышался звук запускаемого мотора, шум приближался, и наконец на дороге подо мной показался яркий свет фар. Потом все это удалилось и исчезло вдалеке, лишь слабый запах пыли и бензина висел в воздухе.

Я вышел из машины, направился опять к шлагбауму и вскоре снова стоял перед домом Билла Чесса. На этот раз, чтобы открыть знакомое окно, потребовался несильный удар. Я снова забрался на подоконник, спрыгнул на пол и осветил комнату своим карманным фонариком. Потом включил настольную лампу и некоторое время прислушивался. Ничего не услышав, я вошел в кухню. Над раковиной висела лампочка, я зажег ее.

В ящике у плиты были аккуратно сложены наколотые дрова.

В мойке не было грязной посуды, на плите – ни одной кастрюли или сковороды. Билл Чесс поддерживал порядок в доме, независимо от того, один он в нем жил или нет. Из кухни дверь вела в спальню, оттуда узкая дверца – в крошечную, ванную, которая, по-видимому, была оборудована лишь недавно.

Ванная комната не сообщила мне ничего.

В спальне стояли двухспальная кровать, туалетный столик с круглым зеркалом над ним, комод, два стула и ящик для белья. С каждой стороны кровати лежало по овальному коврику. На стенах Чесс прикрепил кнопками несколько карт военных действий. На туалетном столике стоял безвкусный, белокрасный туалетный гарнитур.

Я обыскал ящики. В одном лежала шкатулка из искусственной кожи со всевозможными дешевыми украшениями. В другом ящике – масса баночек, флакончиков, коробочек из-под различной косметики – я нашел, что всего этого было многовато. В комоде лежало мужское и женское белье, того и другого понемногу. Среди прочего Билл Чесс был обладателем кричаще яркой рубашки.

Под стопкой голубой папиросной бумаги в углу я нашел нечто, мне не понравившееся. Совершенно новый шелковый гарнитур дамского белья, абрикосового цвета, с кружевами. Женщина, владеющая своими пятью чувствами, не оставляет таких вещей, когда уезжает. Это выглядело плохо для Билла Чесса. Интересно, что подумал по этому поводу Джим Паттон?

Потом я вернулся в кухню, осмотрел ящики и полки над столом. Они были полны банок, склянок и всяких хозяйственных мелочей. Сахарная пудра была в коричневом бумажном пакете с надорванным углом. Паттон попытался всыпать внутрь то, что просыпалось. Каждый из этих пакетов мог что-нибудь скрывать.

От золотой цепочки был оторван кусок, поэтому концы не совпадают друг с другом...

Я закрыл глаза, наудачу ткнул пальцем – и попал на крахмал. Вытащив из ящика газету, расстелил ее и рассыпал содержимое пакета. Я водил по крахмалу чайной ложкой. Но ничего не обнаружил. Всыпал крахмал обратно в пакет и проделал ту же манипуляцию с содой. Ничего, кроме соды. Ну, третий раз – счастливый. Я проверил соль. Ничего, кроме соли.

Звук шагов заставил меня замереть. Мигом выключил свет, скользнул обратно в гостиную, чтобы погасить лампу. «Конечно, слишком поздно»,подумал я. Снова послышались шаги, медленные, осторожные... я весь покрылся гусиной кожей.

Я ждал в темноте, сжав в руке карманный фонарик.

Прошли две смертельно томительные минуты. Все это время я не решался дышать.

Это не мог быть Паттон. Он просто вошел бы в дверь и вышвырнул бы меня вон. Осторожные шаги то приближались, то удалялись, то наступала долгая пауза. Я на цыпочках подобрался к двери и нажал на ручку. Потом рывком распахнул дверь и одновременно зажег фонарик.

Свет превратил пару глаз в золотые лампочки. Потом я услышал прыжок и топот копыт между деревьев. Всего лишь – сюда забрел олень.

Я снова запер дверь и пошел с фонариком в кухню. Маленький кружок света остановился на пакете с сахарной пудрой.

Включив свет, я снял пакет с полки и высыпал пудру на лист газеты.

Паттон искал недостаточно тщательно. Случайно обнаружив цепочку, он решил, что это – все. Он ведь не заметил, что в ней кое-чего не хватало.

В сахарной пудре оказался второй маленький пакетик из папиросной бумаги. Я стряхнул тонкий порошок и развернул бумажку: внутри лежало маленькое золотое сердечко, размером с женский ноготь.

С помощью ложки я собрал сахарную пудру обратно в пакет и положил его на полку. Газету я скомкал и сунул в печь. Потом пошел в гостиную и зажег настольную лампу. При более ярком свете я без лупы сумел прочесть надпись, выгравированную на оборототе сердечка. Там было написано: "Милдред от Эла.

28 июня 1938 г. С любовью".

Милдред от Эла. Милдред Хэвиленд от Эла такого-то. Значит, Милдред Хэвиленд стала Мюриэль Чесс. Мюриэль Чесс умерла – через две недели после того, как ее разыскивал полицейский по фамилии Де Сото.

Я стоял, держал сердечко в руке и размышлял, что мне с ним делать.

Ничего не приходило в голову. Тогда я завернул его опять в бумажку, покинул домик и поехал назад в поселок.

Паттон был в своем кабинете и разговаривал по телефону. Мне пришлось подождать, пока он не закончил. Повесив трубку, он встал и открыл мне дверь.

Я прошел мимо него, положил на письменный стол пакетик и развернул его.

– Вы не добрались до дна пакета с сахарной пудрой, – сказал я.

Он смотрел попеременно то на меня, то на золотое сердечко, потом достал из ящика стола лупу и прочел надпись. Наморщив лоб, он положил лупу на место и посмотрел на меня.

– Мне следовало сообразить, что вы твердо намерены обыскать весь дом. А уж если вы что-то забрали в голову, то сделаете это непременно, – сказал он ворчливо. – Не устраивайте мне неприятностей, мой мальчик. Понятно?

– А вы обязаны были заметить, что оборванные концы цепочки не совпадают, – возразил я. Он грустно посмотрел на меня.

– Милый мальчик, у меня уже не ваши глаза. – Он пододвинул сердечко ко мне. Я сказал:

– Вы решили, что Мюриэль прятала цепочку, так как эта цепочка могла вызвать у Билла ревность. Я тоже так думал. Могла бы, если бы попалась ему в глаза. Но я готов голову прозакладывать, что он ее не видел, а главное, никогда не слышал о Милдред Хэвиленд!

– Гм, – произнес Паттон. – Выходит, я был не прав по отношению к этому грубияну Де Сото, а?

Он посмотрел на меня долгим выразительным взглядом, и я ответил ему таким же.

– Не говорите ничего, мой мальчик. Дайте мне самому подумать. Я понимаю, что у вас уже готова новенькая, с иголочки, версия.

– Точно, Билл не убивал свою жену.

– Нет?

– Нет. Ее убил кто-то, связанный с ней в прошлом. Этот человек потерял ее след, потом снова нашел ее, узнал, что она замужем за другим мужчиной, и это ему не понравилось. Это должен быть кто-то, хорошо знающий здешнюю местность, как ее знают сотни людей, живущих тут, и знающий, где можно спрятать машину и чемоданы. Кто-то, кто умеет ненавидеть и притворяться. Он уговорил ее уехать с ним, заставил собрать вещи и написать записку, а потом схватил за горло и поступил с нею так, как она, по его мнению заслуживала. Потом он утопил ее в озере и отправился своим путем. Что вы на это скажете?

– Н-да... – сказал он понимающе, – но это немного усложняет наше дело, вы не находите?

– Когда вы это переварите, скажите мне. У меня есть еще кое-что в запасе.

– Пусть меня черт поберет, если у вас однажды не окажется чего-нибудь в запасе! – сказал шериф, и впервые со времени нашего знакомства я увидел, как он смеется.

Я вторично пожелал ему доброй ночи. Когда я уходил, он сидел, тяжеловесно проворачивая в мозгу все наши варианты. С таким же усердием, с каким лесной поселенец корчует старые пни.

Глава 13

Было около одиннадцати вечера, когда я въехал в Сан-Бернардино и поставил свою машину в одной из боковых улочек, рядом с отелем «Преско». Я взял чемодан из багажника, но не успел сделать и трех шагов в направлении к отелю, как на моем пути вырос посыльный в брюках с золотыми лампасами, белой рубашке с черным бантиком и буквально вырвал чемодан у меня из рук.

Дежурный ночной портье, с голой, словно яйцо, головой, не обнаружил интереса ни ко мне, ни к чему-нибудь еще. Позевывая, он пододвинул ко мне книгу для записи постояльцев – и при этом смотрел вдаль. Видимо, именно в данный момент его более всего занимали воспоминания о собственном детстве.

Посыльный поднялся со мной в лифте на третий этаж и повел меня по сумрачному коридору. Чем дальше мы шли, тем жарче становился воздух. Потом он отпер дверь крошечного номера, размером с детскую комнату, с окном, выходившим в вентиляционную шахту. Вентилятор, укрепленный на потолке, был с дамский носовой платок. Шелковая ленточка, прикрепленная к лопасти вентилятора, еле шевелилась. Только так и можно было определить, что там вообще что-то двигалось.

Посыльный был длинный, худой, желтый, немолодой и равнодушный, как кусок угря в уксусе. Языком он передвинул жевательную резинку от одной щеки к другой, поставил чемодан на стул, посмотрел на решетку вентиляционной шахты, потом на меня. У него были глаза цвета питьевой воды.

– Наверное, мне надо было взять долларовый номер, – сказал я. – Этот что-то уж больно узковат...

– Будьте довольны, что хоть какой-то получили. Город набит приезжими так, что вот-вот лопнет по швам.

– Ну что ж, тогда принесите-ка нам тоник со льдом.

– Вы сказали – нам?

– Разумеется, если вы только случайно не трезвенник.

– Да нет, стаканчик в эту пору не повредит.

Он исчез. Я содрал с себя пиджак, галстук, рубашку и майку и начал шагать в теплом потоке воздуха, вытекавшем из открытой двери. Воздух имел запах горячего железа. Я пошел в ванную, если это вообще можно было назвать ванной комнатой, и вымылся теплой водой.

Когда появился худой посыльный с подносом в руках, мне уже стало немного легче дышать. Он закрыл за собой дверь. Я вытащил из чемодана бутылку виски, намешал два коктейля, и мы выпили, улыбаясь друг другу привычными неискренними улыбками. Пот тек у меня с затылка по позвоночнику, и прежде чем я поставил на столик свой стакан, этот поток был уже на полпути к носкам. И все-таки сейчас я чувствовал себя уже получше. Усевшись на кровать, я посмотрел на посыльного.

– У вас есть время?

– Время? Для чего?

– Чтобы освежить свою память.

– С этим у меня обстоит неважно.

– У меня много денег, и мне необходимо хотя бы от части избавиться,сказал я. Вытащив из заднего кармана бумажник, я бросил на кровать несколько смятых долларовых бумажек.

– Извините, – сказал посыльный, – я предполагаю, вы вроде как сыщик?

– Не будьте дураком, – сказал я. – Где это вы видели сыщика, который раскладывает пасьянс из собственных денег? Лучше считайте меня исследователем.

– Гм, это могло бы меня заинтересовать. Вообще, виски очень освежает память. Я дал ему один доллар.

– Давайте попробуем. Если не ошибаюсь, вы техасец?

– Нет, я из Амарилло. Но это не так важно. А вам нравится мой настоящий техасский акцент? Меня самого мутит от него, но это окупается.

– Тогда спокойно оставьте его при себе. Если он может принести лишний доллар чаевых.

Он ухмыльнулся, аккуратно сложил купюру и спрятал ее в карманчик для часов.

– Что вы делали в пятницу, 12 июня? – спросил я. – После полудня или вечером. Во всяком случае, это была пятница.

Он пригубил из стакана и задумался, круговым движением гоняя лед по поверхности жидкости. При этом он не вынимал изо рта своей жевательной резинки.

– Я был здесь, работал с шести и до полуночи.

– Речь идет о женщине. Стройная блондинка. Остановилась здесь и пробыла до ночного поезда на Эль-Пасо. Я предполагаю, что она уехала в Эль-Пасо ночным поездом, так как утром в воскресенье ее уже видели там. Эта женщина приехала в спортивном «паккарде», зарегистрированном на имя Кристель Кингсли из Лос-Анджелеса. Возможно, она записалась под этим именем, а может и под другим. Ее машина все еще стоит в гараже вашего отеля. Охотно побеседовал бы с кем-нибудь, кто видел, как она приехала и уехала. Это будет стоить мне еще доллар – просто надо напрячь память.

Я взял с одеяла еще один доллар и он исчез в его кармане с шумом уползающей гусеницы.

– Будет сделано, – сказал он спокойно.

Он поставил стакан и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Я допил свой виски и налил еще. Потом снова пошел в ванную и облился до пояса водой.

В это время у меня в номере зазвонил телефон. Я снял трубку. Голос с техасским акцентом произнес:

– В тот день работал Сонни. Он сегодня выходной. А провожал ее другой посыльный, которого мы зовем Лес. Он сейчас здесь.

– Хорошо. Пришлите его сюда, ладно?

Я занимался своим вторым виски и уже подумывал о третьем, когда в дверь постучали. Я открыл. Появился рыжий, тонкогубый подросток, похожий на крысу.

Войдя танцующим шагом, он остался стоять близ двери, разглядывая меня с наглой ухмылкой.

– Виски? – спросил я.

– Ясно! – ответил он независимым тоном. Он сам себе налил, немного разбавил, выпил одним глотком и сунул в рот сигарету. Выдохнув дым, он продолжал на меня смотреть. Краешком глаза он увидел деньги на кровати, но голову туда не повернул.

– Тебя зовут Лес?

– Нет. – Он сделал паузу. – Мы здесь не любим сыщиков. У нас в отеле своего сыщика нет, а чужих мы и подавно в грош не ставим.

– Тогда спасибо, – сказал я. – Это все.

– Как? – Его слишком маленькие губы подрагивали.

– Все! Вон отсюда!

– Я думал, вы хотите со мной поговорить?

– Ты здесь старший посыльный?

– Так точно. Можете спросить.

– Я хотел угостить тебя рюмкой виски. И долларом. На! – я протянул ему деньги. – Спасибо, что зашел.

Взяв доллар, он спрятал его без единого слова благодарности. Он все еще стоял, как приклеенный к двери, пуская дым через нос. Глазки у него были прищуренные и – подлые.

– Я могу сказать правду.

– Если с тобой будут разговаривать, – ответил я. – А это – вряд ли. Получил виски и чаевые? А теперь убирайся! Живо!

Он пожал плечами и быстро выскользнул из двери.

Прошло минуты четыре, в дверь постучали снова, на этот раз тихо. Вошел длинный ухмыляясь. Я отошел от двери и сел на кровать.

– Я вижу, гость вам не понравился?

– Не очень. Он что, обиделся?

– Вероятно. Вы же знаете, какова эта публика. Вечно старатся поживиться. Может, вы лучше у меня спросите, мистер Марлоу?

– Вы ее записывали в книгу?

– Нет, она вообще отказалась записываться. Но я помню ее «паккард». Она дала мне доллар, велела отвести машину в гараж и присмотреть за багажом до поезда. Эта дама обедала в нашем ресторане. За доллар в нашем городе кого хочешь вспомнишь. К тому же у нас было много разговоров из-за оставленной машины.

– Как она выглядела?

– На ней был бело-черный костюм, больше белого, чем черного, и панама с черно-белой полосатой лентой. Красивая небольшая блондинка, точно как вы сказали. На вокзал она поехала в такси. Я положил ее багаж в машину. На чемоданах была какая-то монограмма. Мне очень жаль, но я не запомнил какая.

– И прекрасно, что не запомнили. Иначе это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Вот вам еще виски. Сколько ей было лет?

Он сполоснул под раковиной стакан и налил себе.

– В наше время чертовски трудно определить возраст женщины, – сказал он. – Я думаю, приблизительно тридцать. Может, немного больше или меньше.

Я достал из пиджака фотографию Кристель и Лэвери на пляже и протянул ему. Он посмотрел на нее, приблизил к глазам, потом подержал поодаль.

– Вы же не под присягой показываете! – сказал я.

– Этого мне и не хотелось бы, – возразил он. – Все эти маленькие блондинки сделаны по одному шаблону. Чуть изменить освещение либо платье или намазаться иначе – и не узнаешь. – Он медлил, не выпуская фотографию из рук.

– Ну, в чем дело? Выкладывайте!

– Я смотрю на мужчину. Он как-то связан с этим делом?

– Да выкладывайте же спокойно!

– Мне кажется, он подходил к ней в холле, а потом вместе с ней обедал.

Высокий, красивый бабник, такой... средневес. И в такси он тоже сел вместе с ней.

– Вы уверены?

Он посмотрел на деньги, разложенные на кровати.

– Ну, ладно, сколько это стоит? – спросил я с досадой.

Он холодно посмотрел на меня, потом положил фотографию, вытащил из кармана обе сложенные бумажки и бросил их на кровать.

– Большое спасибо за виски, – сказал он. – И шли бы вы... – С этими словами он повернулся к двери.

– Ах, сядьте и не будьте таким обидчивым! – проворчал я.

Не меняя выражения лица, он все-таки сел.

– И не изображайте из себя эдакого гордого сына Юга. Я достаточно имел дела со служащими гостиниц. И если мне наконец повезло познакомиться с одним бескорыстным, то это прекрасно. Но вы не должны от меня требовать, чтобы я ожидал встретить такого, который не продажен!

Он медленно ухмыльнулся и кивнул. Потом снова взял карточку в руку и посмотрел на меня через ее край.

– Этот мистер хорошо вышел на фотографии. Гораздо лучше, чем дама. Но я вспомнил о нем вот из-за чего. Видите ли, мне показалось, что этой даме было очень неприятно, когда он подошел к ней в холле.

Я задумался над его словами и пришел к выводу, что это ничего не значит. Может быть, тот просто опоздал, и поэтому она была недовольна. Я сказал:

– На это, видимо, были какие-то причины. Вы не заметили, какие на ней были украшения? Кольца, серьги – что-нибудь бросающееся в глаза?

Он сказал, что не обратил внимания.

– А прическа? Длинные волосы или короткие? Гладкие или завитые? Или курчавые! Натуральная блондинка или крашеная?

Он засмеялся.

– Ну, на ваш последний вопрос ни один человек не мог бы ответить. В наше время если женщина от природы блондинка, так она красится, чтобы стать светлее! Что же до остального, то, насколько я помню, волосы были довольно Длинные, как сейчас носят, почти гладкие, а внизу закрученные. Но я могу и ошибаться. – Он снова посмотрел на фотографию.

– Это правильно, – сказал я. – И я только потому спросил вас, чтобы убедиться, не фантазер ли вы. Люди, которые запоминают все мелочи, – такие же ненадежные свидетели, как и те, которые ничего не помнят. Золотая середина – всегда самое лучшее. Вы все очень хорошо запомнили, с учетом обстоятельств.

Еще раз большое спасибо.

Я вернул ему оба доллара и добавил к ним еще пять, чтобы тем не было скучно. Он поблагодарил, допил свой стакан и тихо вышел. Я тоже допил, еще раз помылся и решил, что лучше поехать домой, чем спать в этой дыре.

Одевшись, я взял чемодан и пошел вниз по лестнице.

В холле была только рыжая крыса. Я дошел со своим чемоданом до стойки, он и пальцем не шевельнул, чтобы мне помочь. Лысый портье выглянул из двери и, не глядя на меня, потребовал два доллара.

– Что? Два доллара за одну ночь в этой дыре? – спросил я. – Когда я могу бесплатно переночевать в любом проветриваемом мусорном бачке?

Портье зевнул, с некоторым запозданием улыбнулся и сказал дружелюбно:

– О, с трех часов здесь делается довольно прохладно. С трех до восьми или даже до девяти очень приятно.

Я вытер пот с шеи и побрел к своей машине. Даже сидения были горячими, и это в полночь-то!

Глава 14

Мне снилось, что я лежу глубоко на дне озера и держу в руках женский труп. Длинные белокурые волосы время от времени касались моего лица. Вокруг плавала огромная пучеглазая рыба и улыбалась мне, как старый сообщник. Когда я был уже на пределе дыхания, тело в моих руках внезапно ожило и вырвалось.

А потом я боролся с рыбой, а женщина уплывала все дальше и дальше, завернувшись в свои длинные волосы.

Я проснулся. Во рту у меня был зажат угол подушки, руками я держался за спинку кровати и что было сил тянул ее к себе. Все мышцы болели. Я встал, закурил сигарету и походил по комнате, испытывая наслаждение от прикосновения босых ступней к ворсу ковра. Докурив, я снова улегся в кровать.

Когда я проснулся вторично, было девять часов. В лицо мне светило солнце, в комнате было жарко. Я принял душ, побрился и кое-как оделся. Потом поджарил себе тосты, сварил яйца и кофе.

Набрав номер центрального полицейского управления, я попросил соединить меня с Де Сото.

Голос ответил:

– С кем?

Я повторил фамилию.

– Какое у него звание? В каком отделе он работает?

– Лейтенант полиции. Возможно, в следственном отделе.

– Подождите у телефона.

Я подождал. Голос появился снова и спросил:

– Что за шутки? В полиции Лос-Анджелеса нет никакого Де Сото. Кто это, вообще, говорит?

Я повесил трубку, допил кофе и набрал номер конторы Дерриса Кингсли.

Элегантно-холодная мисс Фромсет сообщила, что шеф только что пришел, и соединила меня с ним без дальнейших комментариев.

– Ну, – сказал он голосом громким и энергичным, как и полагается в начале нового дня, – что вы нашли в отеле?

– Она действительно там была. И встретилась там с Лэвери. Служащий, от которого исходят эти сведения, сам, без моих вопросов, рассказал про Лэвери.

Тот пообедал с нею, и они вместе поехали в такси на вокзал.

– Бог свидетель, мне с самого начала не следовало ему верить, – сказал Кингсли медленно. – И все-таки у меня было впечатление, что он искренне удивился, когда я показал ему телеграмму из Эль-Пассо. Значит, впечатления бывают обманчивы. Что еще?

– В Сан-Бернардино ничего больше.

– Почему вы вчера спрашивали меня насчет какого-то имени... Милдред, кажется, или что-то в этом роде?

Я вкратце рассказал ему о происшедшем. Упомянул и о машине Мюриэль Чесс, о чемоданах и о том, где это все было найдено.

– Все это выглядит скверно для Билла, – сказал он. – Я знаю озеро Бобра, но мне и в голову бы не пришло воспользоваться этим сараем. Я даже и не подозревал, что там вообще есть какой-то сарай. Это выглядит не только скверно, это похоже на заранее обдуманное убийство.

– Я придерживаюсь другого мнения.

– Что же вы собираетесь предпринять дальше?

– Пожалуй, съезжу еще раз к Лэвери. Он согласился, что это наиболее правильный путь, потом добавил:

– Это второе дело, каким бы оно ни было трагичным, в сущности, нас не касается, не так ли?

– Нет. Если только ваша жена в нем не замешана. Его голос звучал резко, когда он сказал:

– Послушайте, Марлоу, я готов понять, что для профессионального детектива – дело инстинкта связывать все, что происходит, в один узел, но в данном случае дайте отдохнуть своему инстинкту. Жизнь вовсе не такова, абсолютно не такова, по крайней мере, та жизнь, которая мне знакома.

Предоставьте дела семьи Чесс полиции и обратите свою проницательность на дела семьи Кингсли.

– Будет сделано, – сказал я.

– Разумеется, я не собираюсь вас учить, – сказал он.

Я от души рассмеялся, попрощался и повесил трубку. Потом оделся, спустился в гараж и поехал опять в Бэй-Сити.

Глава 15

Я проехал Элтер-стрит до конца, до решетки, огораживающей чей-то сад.

Некоторое время я сидел в машине, думал и любовался серо-голубыми склонами гор, спускавшимися к океану. Я пытался прийти к решению, как мне обращаться с Лэвери, что здесь вернее: замшевые перчатки или кулак? Я решил, что для начала ласковый тон повредить не может. Если он ничего не даст, а в этом я был почти уверен, тогда пусть природа берет свое, начнем хвататься за ножки стульев.

Улица была пуста. Лишь за следующим углом играла ватага ребятишек. Они бросали бумеранг вниз по склону, а потом гнались за ним, отпихивая друг друга и громко крича. Еще дальше стоял дом с черепичной крышей, окруженной деревьями. Во дворе на веревке сушилось белье, два голубя гуляли по карнизу и кивали головами. Бело-голубой автобус с трудом взбирался вдоль улицы.

Воздух был прозрачнее, чем вчера и утро дышало миролюбием. Я оставил машину и пошел пешком по Элтер-стрит до дома – 623.

На фасадных окнах были опущены жалюзи, дом выглядел заспанным. Я нажал кнопку звонка. Потом увидел, что дверь не заперта. Она слегка обвисла на петлях, как большинство дверей, и, как видно, закрывалась с трудом. Однако вчера она была закрыта.

Я слегка толкнул дверь ногой. Она открылась с тихим скрипом. В помещении было темно, лишь одно окно пропускало немного света. На мой звонок никто не вышел. А второй раз я звонить не стал. Я шире распахнул дверь и вошел.

Воздух был теплым и немного душным, как бывает по вечерам в непроветриваемых помещениях. Бутылка виски на круглом столике была почти пуста. Рядом стояла полная бутылка и ждала своей очереди.

В медном сосуде для льда было немного воды. Кроме того на столе стояли две использованные рюмки и сифон с содовой водой.

Я привел дверь в первоначальное положение и прислушался. Если Лэвери нет дома, то можно было бы использовать случай и осмотреться. Против него не имелось особенных улик, но, вероятно, было все же нечто, мешавшее ему обратиться в полицию.

Электрические часы на каминной доске тикали легко и сухо, издали послышался звук автомобильного сигнала, высоко над каньоном было слышно гудение самолета, а между всем этим – тихое гудение холодильника в кухне.

Я пошел дальше по комнате, не переставая прислушиваться к разным звукам, которые возникают в доме, даже если в нем нет обитателей. Дошел до перил винтовой лестницы, ведущей в нижний этаж.

На перилах за поворотом лестницы показалась рука в перчатке. Она не двигалась.

Потом она шевельнулась. Сначала я увидел шляпку, потом голову. По лестнице тихо поднималась женщина. Она поднялась почти доверху, но, казалось, еще не видела меня. Это была худощавая женщина неопределенного возраста. Ее волосы были в беспорядке, губы намазаны вкривь и вкось. На щеках было слишком много румян, под глазами – слишком много теней. На ней был синий твидовый костюм, абсолютно не подходивший к красной шляпке, немыслимо косо сидевшей на голове.

Она шла мне навстречу, ничуть не меняя выражения лица. Медленно вошла в комнату, держа правую руку немного на отлете. На левой руке была коричневая перчатка, которую я увидел на перилах лестницы. Перчатка от правой руки была обернута вокруг круглой рукоятки маленького револьвера.