Глава 1

Мы сидели в моей комнате в Берглунде. Я устроился на краю кровати, а Дравек – в легком кресле.

Дождь тяжело хлестал в окна. Они были плотно закрыты, и в комнате стояла жара. На столе работал небольшой вентилятор. Легкий ветерок от него дул Дравеку в лицо, поднимал густые черные волосы, шевелил длинные волоски на вспотевшей дорожке бровей, сросшихся на переносице. У него был самоуверенный вид человека, купающегося в деньгах.

Дравек блеснул золотыми зубами:

– Что вы обо мне знаете?

Он сказал это таким тоном, будто каждый должен знать какие-то интимные подробности его жизни.

– Ничего, – ответил я. – Вы чисты, насколько мне известно.

Он поднял свою большую волосатую руку и с минуту пристально ее разглядывал.

– Вы меня не поняли. Меня послал к вам некий Макги. Фиалка Макги.

– Отлично. Как поживает Фиалка?

В канцелярии шерифа Макги был специалистом по расследованию убийств.

Дравек снова посмотрел на свою большую руку и помрачнел.

– Нет, вы все еще ничего не поняли. У меня есть для вас работа.

– Я теперь нечасто берусь за дела, – сказал я. – Здоровье слегка сдает.

Дравек тщательно, с чрезмерным вниманием осмотрел комнату.

– Можно неплохо заработать, – настаивал он.

– Вероятно, – ответил я.

На нем был замшевый плащ с поясом. Он небрежно расстегнул его и достал не столько большой, сколько толстый, туго набитый бумажник. Из него выглядывали края банкнотов. Дравек хлопнул бумажником о колено, и послышался приятный, ласкающий ухо тугой звук. Он вытряхнул на стол деньги, вытянул несколько банкнотов, остальные убрал, уронил бумажник на пол и оставил его там лежать. Разложив на столе пять стодолларовых купюр, словно скупой игрок в покер, Дравек подсунул их под подставку вентилятора.

Работа предстояла явно серьезная.

– Башлей у меня хватает, – сказал он.

– Вижу. А что я должен делать, если возьму деньги?

– Так теперь вы меня знаете, угу?

– Чуточку лучше.

Я достал из внутреннего кармана конверт и прочитал ему то, что было написано на обороте.

– "Дравек, Антон, или Тони. Бывший работник сталелитейного завода в Питтсбурге, охранник грузовых машин, человек очень сильный. Нарушил закон и попал за решетку. После тюрьмы покинул город и подался на Запад, Работал на плантации авокадо в Эль-Сегуро. Приобрел собственное ранчо. Когда в Эль-Сегуро вспыхнул нефтяной бум, «оседлал» буровую скважину. Разбогател.

Много денег потерял, скупив непродуктивные скважины. Но и имеет еще достаточно. По происхождению – серб, рост – шесть футов, вес – двести сорок фунтов. Имеет дочь, о жене ничего не известно. Со стороны полиции никаких замечаний. После Питтсбурга – никаких данных".

Я закурил трубку.

– Ого! – воскликнул он. – Откуда вы все это узнали?

– Связи. Так какое у вас дело?

Дравек подхватил с пола бумажник и, высунув кончик языка, начал что-то искать в нем двумя корявыми пальцами. Наконец извлек тоненькую грязную карточку и несколько измятых листков бумаги и подвинул все это ко мне.

На карточке, изысканно оформленной, стояло: «Мистер Харольд Хердвик Стайнер», – а в уголке очень мелкими буквами: «Редкостные книги, роскошные издания». Ни адреса, ни номера телефона.

Три белых листка оказались обыкновенными долговыми расписками на тысячу долларов каждая, подписанными размашистым почерком: «Кармен Дравек». Я возвратил все это ему и спросил:

– Шантаж?

Он медленно покачал головой, и выражение его лица смягчилось.

– Кармен – это моя девочка. Стайнер прилип к ней. Она часто бывает у него, гуляет на полную катушку. Может, и спит с ним. Мне это не нравится.

Я кивнул.

– Деньги меня не интересуют. Кармен играет с ним. Ну и черт с этим.

Она, как говорится, помешалась на мужчинах. Так вы пойдите к этому Стайнеру и скажите, чтобы он отвалил. А то я сам сверну ему шею. Понимаете?

Он говорил быстро и решительно, тяжело дыша. Его глаза стали маленькими, круглыми и злыми. Он чуть не скрежетал зубами.

Я спросил:

– А почему с ним должен разговаривать я? Почему вы сами ему не скажете об этом?

– А что, если я потеряю самообладание и убью мерзавца?! – воскликнул он.

Я достал из кармана спичку и поковырял ею пепел в трубке. Какое-то мгновение пристально смотрел на Дравека, собираясь с мыслями. Потом заметил:

– То есть боитесь.

Его кулаки, эти огромные узлы из костей и мускулов, поднялись, и он потряс ими, потом медленно их опустил, тяжело вздохнул и сказал:

– Да, боюсь. Я не знаю, как ее утихомирить. Каждый раз новый обожатель и каждый раз – проходимец. Не так давно я выложил пять тысяч долларов парню по имени Джо Марти, чтобы он оставил ее в покое. Она еще до сих пор злится на меня.

Я наблюдал в окно, как дождевые струи бьют в стекло и густой волной, словно разведенный в воде желатин, стекают вниз. Осень только началась, а уже такой дождь.

– Подачками вы ничего не добьетесь, – сказал я. – Вам пришлось бы этим заниматься всю жизнь. Словом, вы хотели бы, чтобы с этим Стайнером договорился я.

– Передайте, что я сверну ему шею!

– Не надо горячиться, – успокоил я его. – Я знаю Стайнера. Я и сам свернул бы ему шею на вашем месте...

Дравек подался вперед и схватил меня за руку. Глаза его наполнились слезами, как у ребенка.

– Послушайте, Макги говорит, что вы славный парень. Я скажу вам то, чего еще никому и никогда не доверял. Кармен мне не родная дочь. Я подобрал ее совсем маленькой в Смоуки, прямо на улице. У нее никого не было. А может, я ее украл, а?

– Похоже на это. – Я с трудом освободил свою онемевшую руку и начал ее растирать. Своими лапищами Дравек сломал бы и телеграфный столб.

– Тогда я буду действовать напрямик, – сказал он угрюмо и одновременно нежно. – Вот уйду отсюда и сделаю как надлежит. Она уже почти взрослая. Я ее люблю.

– Гм... – сказал я, – Это вполне естественно.

– Вы не поняли. Я хочу на ней жениться. Я удивленно уставился на него.

– Она взрослеет, набирается ума... Может, она выйдет за меня замуж, а?

Он умолял так, словно от меня что-то зависело.

– А вы ее об этом спрашивали?

– Я боюсь, – застенчиво ответил он.

– Думаете, она влюблена в Стайнера? Он кивнул головой и сказал:

– Но это не имеет никакого значения. Я мог в это поверить. Я поднялся с кровати, поднял оконную раму и на мгновение подставил лицо под дождь.

– Давайте говорить прямо, – предложил я, опуская окно и возвращаясь к кровати. – Стайнера я могу взять на себя. Это нетрудно. Только не понимаю, что это вам даст.

Он хотел было снова схватить мою руку, но на этот раз я опередил его.

– Вы пришли сюда немного возбужденным, хвастались деньгами, – промолвил я. – А уходите успокоенным. И вовсе не от моих слов. Вы уже поняли это. Я не проповедница Дороти Дикс и не умею утешать. Но, если вы в самом деле этого хотите, я возьму Стайнера на себя.

Дравек неуклюже поднялся, потянул к себе шляпу и посмотрел под ноги.

– Хорошо. Как вы сами решили, возьмите Стайнера на себя. В любом случае, он ей не пара.

– Это может вам повредить.

– Ничего. Повредит, так повредит, – ответил Дравек.

Он застегнул плащ на все пуговицы, натянул на свою большую лохматую голову шляпу и вразвалку вышел. Дверь он закрыл за собой осторожно, словно покидал больничную палату.

Дравек показался мне каким-то нелепым. И все-таки он мне понравился.

Я спрятал его деньги в надежное место, налил себе виски с содовой и сел в еще теплое после Дравека кресло.

Я смаковал виски и размышлял об источниках дохода Стайнера. Он имел коллекцию редкостных и не очень редкостных книг непристойного содержания и давал их читать надежным людям за десять долларов в день. Интересно, знает ли об этом Дравек?

Глава 2

Весь следующий день дождь не прекращался ни на минуту. Вечером я остановил свой голубой «крайслер» на противоположной стороне бульвара невдалеке от узкого фасада книжного магазина, где светились зеленые неоновые буквы вывески: «X. X. Стайнер».

Водостоки были переполнены, на тротуарах почти по колено стояла вода, и крепкие полисмены в блестящих, как стволы винтовок, плащах переносили девушек в шелковых чулочках и элегантных сапожках через опасные места.

Полисмены прижимали девушек к себе и отпускали шутки.

Дождь барабанил по капоту «крайслера», по туго натянутому брезентовому верху, затекали в щели, и у меня под ногами образовалась лужа.

Я взял с собой большую бутылку виски и то и дело для бодрости прикладывался к ней.

Стайнер торговал даже в такую погоду, дождь был ему только на руку.

Перед книжным магазином одна за другой останавливались роскошные машины, из них выходили модно одетые люди, а потом возвращались с покупками в руках.

Конечно, они имели возможность покупать редкостные книги и роскошные издания.

В половине шестого из магазина вышел прыщавый юноша в кожаной куртке и быстро скрылся в боковой улице. Через некоторое время он возвратился в кремово-серой закрытой двухместной машине, вышел и направился в магазин. А вскоре появился уже вместе со Стайнером. Пока они шли по тротуару, юноша в куртке держал над Стайнером зонтик. Когда Стайнер сел в машину, юноша отдал ему зонтик, а сам снова вернулся в магазин. Стайнер был в темно-зеленом кожаном пальто, без шляпы, с сигаретой в мундштуке из янтаря. Я не мог разглядеть его стеклянный глаз, но знал, что он есть.

Стайнер поехал по Бульвару в западном направлении.

Я отправился за ним. За деловым районом, около Пеппер-каньон, он свернул на север. Мне трудно было держать его в поле зрения, отставая от него на квартал. Стайнер, наверное, торопился домой, что было вполне естественно в такую погоду.

Миновав Пеппер-драйв, он двинулся вверх по извилистой ленте мокрого асфальта, которая называлась Ла-Верн-террас, и поднялся почти на вершину холма. Это была узкая дорога с высокой оградой по одну сторону и коттеджами, расположенными в нижней части крутого склона, – по другую. Крыши домов едва поднимались над уровнем дороги, а фасады были скрыты за кустами.

Перед домом Стайнера росла густая самшитовая изгородь, скрывавшая окна.

Путь в глубину двора напоминал лабиринт, и с дороги двери дома были совсем не видны. Стайнер поставил свою кремово-серую машину в небольшой гараж, закрыл его, прошел с раскрытым зонтиком сквозь этот лабиринт, и в доме вспыхнул свет.

Пока он все это проделал, я поднялся на вершину холма. Тут я развернулся, спустился вниз и остановился перед соседним домом, который казался запертым или нежилым. Дом стоял выше коттеджа Стайнера. Я еще раз приложился к бутылке с виски, а потом решил просто посидеть.

В четверть седьмого на холме зажглись уличные фонари. Уже совсем стемнело. Перед домом Стайнера остановилась машина. Из нее вышла высокая стройная девушка в плаще. Сквозь ограду довольно неплохо просматривалось, и я увидел, что девушка черноволосая и как будто хорошенькая. Шум дождя и закрытые двери не позволяли услышать голоса. Я вышел из «крайслера», спустился ниже и осветил машину девушки карманным фонариком. Это был темно-бордовый или коричневый «паккард» с откидным верхом. Номерной знак принадлежал Кармен Дравек, Люцерн-авеню, 3596. Я возвратился к своей машине.

Прошел час. Он тянулся очень медленно. Машины тут больше не появлялись.

Район казался совсем тихим.

Вдруг из дома Стайнера блеснул резкий белый луч, похожий на летнюю молнию. В темноте прозвучал тонкий пронзительный крик и отозвался едва слышным эхом среди мокрых деревьев. Прежде чем утихло эхо, я выскочил из «крайслера» и бросился к дому.

В крике не ощущалось страха. В нем слышалось, скорее, потрясение, пьяный дурман, нотки безумия.

Пока я пролез сквозь прогалину в живой изгороди, миновал поворот, за которым скрывался парадный вход, и собрался постучать в дверь, в доме Стайнера наступила полнейшая тишина.

В это мгновение, словно меня там кто-то ждал, внутри прогремели три выстрела подряд. Потом раздался протяжный, резкий стон, что-то глухо упало, и послышались удаляющиеся быстрые шаги.

Я принялся бить плечом в дверь, но разбежаться для удара было негде, и я только зря потерял время. Дверь каждый раз отбрасывала меня назад, словно копыто армейского мула.

Эта дверь выходила в узкий, похожий на мостик проход, что вел к огороженной дороге. Дом был без веранды, а до окна быстро не доберешься. К задней двери можно было попасть по длинной деревянной лестнице, которая тянулась от дверей черного хода вниз, в передние. Теперь я слышал на той лестнице топот ног.

Это придало мне решимости, и я снова изо всей силы нажал на дверь.

Замок сломался, и я, перелетев через две ступеньки, ввалился в большую темную комнату. Тогда мне не удалось разглядеть ее как следует. Я бросился дальше, в глубину дома.

Я не сомневался: там произошло убийство.

Когда я добежал до черного входа, внизу в переулке тронулась с места машина. Она поехала быстро, не включая света. Делать было нечего. Я возвратился в гостиную.

Глава 3

Эта комната с низким светлым потолком занимала переднюю часть дома.

Стены окрашены в коричневый цвет и увешаны гобеленами, низкие полки заполнены книгами. На мягкий розовый ковер падал свет от торшера с двумя бледно-зелеными абажурами. Посреди ковра стоял большой письменный стол, около него – черное кресло с желтой атласной подушкой. Стол был завален книгами.

У стены стояло на возвышении кресло тикового дерева с высокой спинкой.

В нем сидела черноволосая девушка, закутанная в красную шаль с каймой.

Она сидела очень ровно, положив руки на подлокотник кресла и сжав колени. Ее безумные, невидящие глаза были широко открыты.

Казалось, девушка не понимала, что случилось, но в то же время ее поза говорила о сосредоточенности на чем-то важном и серьезном. Из ее рта вырывался сдавленный смех, причем выражение лица не менялось, а губы не шевелились. Видимо, меня она не замечала.

В ее ушах были длинные нефритовые серьги, и, если не принимать во внимание шаль, она была совсем раздета.

Я бросил взгляд в другой угол комнаты.

Стайнер лежал навзничь на полу у края розового ковра, а рядом с ним валялось нечто вроде тотемного столбика. (Тотемный столбик – изображение-символ животного-предка, покровителя одного из индейских племен. Вера в родство животных и людей была широко распространена среди индейцев)

Из округлого рта божка выглядывал объектив фотокамеры. Казалось, он был нацелен на девушку в кресле.

Рядом с откинутой рукой Стайнера на полу лежала лампа-блиц. Шнур от нее тянулся к тотемному столбику.

На Стайнере были китайские домашние туфли на толстой белой войлочной подошве, черные атласные брюки и узорчатая китайская куртка. На груди куртка была залита кровью. Стеклянный глаз Стайнера ярко блестел. Судя по всему, все три выстрела попали в цель.

Вспышка лампы и была той молнией, которую я увидел в темноте, а пронзительный крик – реакцией на нее одурманенной наркотиками девушки. Три выстрела были материальным воплощением чьего-то представления о том, как следует приостанавливать свидание, – вероятно, того человека, который весьма быстро убежал по лестнице.

Я решил, что стоит прикрыть входную дверь и накинуть цепочку. Замок я повредил, когда врывался в дом.

На краю стола на красном лакированном подносе стояли два тонких пурпурных бокала и пузатый графин с темной жидкостью. Бокалы источали запах эфира и настойки опиума. Такой смеси мне никогда не случалось встречать, но она вполне гармонировала со всей обстановкой.

В углу комнаты на тахте я увидел одежду Кармен, взял платье с длинными рукавами и подошел к девушке. От нее на несколько футов разило эфиром.

Она все еще хихикала, и по ее подбородку медленно стекала пена. Я похлопал девушку по лицу, однако легонько – не хотелось, чтоб этот транс сменился истерикой.

– Вставай! – резко сказал я. – Приди в себя. Одевайся!

– Ид-д-дите вы ко всем чертям! – вяло отозвалась девушка.

Я снова похлопал ее по щекам. Она никак не среагировала, поэтому я принялся натягивать на нее платье сам.

Девушка не реагировала и на это. Она позволила мне поднять ей руки, но широко растопырила пальцы, и я вынужден был долго возиться с руками, пока засунул их в рукава. Наконец я все-таки надел на нее платье. Потом натянул чулки, туфли и поставил ее на ноги.

– Давай немного походим, – предложил я.

Мы прошлись по комнате. Почему-то ее серьги били меня в грудь, а иногда мы напоминали артистов балета, делающих шпагат. Дойдя таким образом до мертвого Стайнера, мы возвратились назад. На убитого и его блестящий стеклянный глаз Кармен не обращала никакого внимания. Ей казалось очень смешным, что ноги не слушаются ее, и она пыталась что-то сказать мне, но только пускала пузыри. Я заставил Кармен опереться рукой на тахту, а сам принялся собирать ее вещи и запихивать их в глубокий карман своего плаща.

Сумочку я спрятал в другой карман. Потом обыскал стол Стайнера и нашел синий блокнот с зашифрованными записями, которые меня заинтересовали. Его я тоже засунул в карман.

После этого я попытался открыть камеру в тотемном столбике и достать фотопластинку. Но найти замок не удалось, я начал нервничать и наконец решил, что лучше придумать повод и приехать сюда еще раз, чем выкручиваться, если меня застукают сейчас.

Я возвратился к девушке, надел на нее плащ, проверил, не осталось ли что-нибудь из ее вещей, и стер всюду отпечатки пальцев, которые могли остаться после нас. Потом открыл дверь и выключил свет. Я схватил Кармен левой рукой за талию, мы вышли под дождь на улицу и сели в ее «паккард». Мне не хотелось оставлять тут свою машину, но иного выхода не было. Ключи от «паккарда» оказались в машине. Мы отправились по холму вниз.

По дороге до Люцерн-авеню ничего не случилось, разве что девушка перестала пускать пузыри и начала храпеть. Мне было ужасно неудобно поддерживать плечом ее голову, пришлось положить ее себе на колени. Поэтому я был вынужден ехать довольно медленно, а дорога до западной окраины города предстояла дальняя.

Большой старинный кирпичный дом Дравека стоял в большом саду, обнесенном стеной. Сумрачная аллея вела от железных ворот вверх по склону мимо клумбы и газона к большой входной двери с узкими металлическими панелями. За дверью тускло светилась лампа.

Я привалил тело Кармен к дверце машины, бросил на сиденье ее вещи и вышел.

Мне открыла горничная. Она сказала, что мистера Дравека дома нет, и она не знает, где он. Наверное, задержался в городе. У женщины было продолговатое доброе лицо, длинный нос и большие влажные глаза. Она напоминала хорошего старого коня, которого выпустили после продолжительной службы на пастбище. Кармен она, наверное, не осуждала.

Я показал на «паккард» и посоветовал:

– Ее лучше уложить в кровать. Ей повезло, что ее не упрятали за решетку, а привезли домой в собственной машине.

Горничная грустно усмехнулась, и я ушел.

Мне пришлось пройти пять кварталов под дождем, и только в многоквартирном доме меня впустили в подъезд и разрешили позвонить по телефону. Потом еще двадцать пять минут я ждал такси, с тревогой думая о том, чего не успел сделать.

Мне еще предстояло достать из фотокамеры Стайнера отснятую пластинку.

Глава 4

На Пеппер-драйв я расплатился с таксистом, поднялся пешком на холм Ла-Верн-террас и за кустами подошел к коттеджу Стайнера.

Тут, похоже, ничего не изменилось. Я пролез сквозь прогалину в живой изгороди, осторожно толкнул незапертую дверь и почувствовал запах сигаретного дыма, которого раньше что-то не заметил. Тогда было много запахов, в частности резкий запах бездымного пороха. Однако сигаретный дым в этом букете не ощущался.

Я прикрыл дверь, стал на одно колено и, затаив дыхание, прислушался. В доме стояла мертвая тишина, только дождь барабанил по крыше. Я посветил фонариком, опустив его вниз. Никто в меня не выстрелил.

Я выпрямился, нащупал шнур от торшера и включил свет.

Прежде всего заметил, что со стены исчезло несколько гобеленов. Я их не считал, но пустые места сразу привлекли мое внимание.

Потом я увидел, что труп Стайнера исчез. А возле розового ковра, где недавно лежал убитый, кто-то постелил гобелен. Я сразу понял, зачем это сделано.

Я закурил сигарету и задумался, стоя посреди чуть освещенной комнаты.

Наконец я вспомнил про фотокамеру в тотемном столбике. На этот раз я нашел замок. Но кассеты в камере не было.

Моя рука потянулась было к темно-красному телефону на письменном столе Стайнера, но я раздумал – и трубку не снял.

Я миновал переднюю и на ощупь добрался до нескладной спальни, больше похожей на женскую, чем на мужскую. Постель была застелена длинным покрывалом с каймой. Я приподнял его и посветил фонариком под кроватью.

Стайнера там не было. Кто-то забрал труп? Не мог же он уйти сам!

Представители закона сделать этого не могли – в таком случае кто-то из них остался бы тут. Прошло только полтора часа с тех пор, как мы с Кармен уехали отсюда.

Я возвратился в гостиную, пододвинул ногой лампу-блиц к тотемному столбику, потом выключил свет, вышел из дома, сел в очень мокрую машину и запустил двигатель.

Если кто-то хотел сохранить убийство Стайнера пока что в тайне, то для меня все складывалось удачно. Это давало мне возможность выяснить, правильно ли я поступил, когда отвез Кармен Дравек домой, вместо того чтобы искать снимок ее голого тела.

В начале одиннадцатого я возвратился в Берглунд, поставил машину в гараж и поднялся по лестнице в свою квартиру. Приняв душ, я надел пижаму и приготовил себе стакан горячего грога. Несколько раз я поглядывал на телефон, собираясь позвонить и узнать, возвратился ли Дравек, однако решил, что лучше оставить его в покое до завтра.

Я набил трубку, поставил перед собой стакан с грогом и стал листать синий блокнот Стайнера. Если бы посчастливилось расшифровать условные сокращения и различные знаки в блокноте, я получил бы список имен и адресов.

Их насчитывалось более четырехсот. Если все это в самом деле клиенты Стайнера, то он обладал золотой жилой, не говоря уже о возможности шантажировать всех этих людей.

Любого из списка можно было заподозрить в убийстве. И я не завидовал полисменам, которым вскоре отдам блокнот.

Пытаясь разгадать шифр, я выпил слишком много виски. Примерно в полночь я лег в постель и заснул. Мне приснился человек в окровавленной китайской куртке, который гонялся за голой девушкой с длинными нефритовыми сережками, в то время как я старался снять эту сцену незаряженной фотокамерой.

Глава 5

Утром мне позвонил Фиалка Макги. Я еще не оделся, но уже успел просмотреть газету и про Стайнера ничего в ней не нашел. Фиалка Макги разговаривал бодро – как человек, хорошо выспавшийся и не обремененный слишком большими долгами.

– Как ты там, парень? – начал Фиалка.

Я сказал, что у меня все в порядке, если не считать некоторых личных проблем. Макги как-то рассеянно засмеялся, а потом небрежно промолвил:

– А этот Дравек, которого я присылал к тебе... Ты что-нибудь сделал для него?

– Слишком сильный дождь, – ответил я, если это можно назвать ответом.

– Гм... Похоже, с ним все время происходят приключения. Теперь его машину омывает прибой у рыбачьего причала в Лидо.

Я промолчал, только крепче сжал в руке телефонную трубку.

– Да, – бодро продолжал Макги. – Роскошный новый «кадиллак». Но песок и морская вода здорово его попортили... О, забыл еще одно! В нем нашли труп.

У меня перехватило дыхание.

– Дравека? – прошептал я.

– Нет, какой-то парень. Дравеку я еще не говорил. Машину охраняют.

Может, поедешь вместе со мной? Я согласился.

– Поторопись. Я буду у себя в конторе. – И Макги положил трубку.

Я побрился, оделся, наскоро позавтракал и через полчаса подъехал к дому окружного управления. Когда я вошел в кабинет Макги, тот сидел у желтого столика, положив на него шляпу и одну ногу, и разглядывал желтую стену. Он поднялся, взял шляпу, и мы спустились к служебной стоянке, где сели в небольшую закрытую черную машину.

Ночью дождь утих, утро было лазурное и солнечное. В воздухе чувствовалась прохлада, и жизнь казалась бы легкой и свежей, если б не было так неспокойно на душе.

До Лидо было тридцать миль, и первые десять – по улицам города. Макги преодолел все это расстояние за три четверти часа. Наконец мы затормозили возле арки, за которой тянулся длинный черный причал, и вышли из машины.

Перед аркой стояли несколько машин и группа людей. Полисмен на мотоцикле к причалу никого не подпускал. Макги показал ему бронзовую звезду, и мы прошли на пристань, где резко пахло рыбой. Этот запах не исчез даже после двухдневного дождя.

– Вон она, на буксире, – сказал Макги.

Низкий черный буксир пришвартовался в конце причала. Что-то большое, зеленое и никелированное стояло на его палубе перед рулевой рубкой. Вокруг толпились мужчины.

По скользкому трапу мы спустились на буксир.

Макги поздоровался со старшим на буксире – мужчиной в форме цвета хаки и с полисменом в штатском. Трое матросов из команды отошли к рулевой рубке и стали к ней спиной, глядя на нас.

Мы осмотрели машину. Передний бампер и сетка на радиаторе были смяты, одна фара разбита. Краска и никель были поцарапаны о песок, а обивка на сиденьях намокла и почернела. Однако «кадиллак» не стал от этого хуже. Он был окрашен в зеленый цвет двух тонов, а сбоку была нанесена темно-красная полоса.

Мы с Макги заглянули внутрь. На переднем сиденье, припав к рулю и как-то странно нагнув голову, сидел черноволосый худой юноша. Его красивое лицо было синевато-белым. Из-под полузакрытых век тускло поблескивали белки глаз. В открытый рот забился песок. На голове запеклась кровь, которую не совсем смыла морская вода.

Макги крякнул, медленно отошел и положил в рот свою любимую жевательную резинку с запахом фиалки. Из-за этой жвачки он и получил свое прозвище.

– Как это случилось? – деловито спросил я.

Мужчина в форме цвета хаки показал в конец причала: грязно-белые крепкие поручни были сломаны, и оголилась светло-желтая древесина.

– Мы все там внимательно осмотрели. Наверное, удар оказался довольно сильным. Дождь утих тут с вечера, около девяти, а разбитая древесина внутри сухая. Значит, это произошло после дождя. «Кадиллак» упал с причала, когда был прилив и вода стояла высоко. А то машина разбилась бы сильнее. А сегодня утром, когда ребятишки пришли ловить рыбу, машина показалась из-под воды. Мы вытащили ее буксиром. Тогда и увидели этого мертвого парня.

Еще один в форме цвета хаки постучал носком ботинка по полу. Макги взглянул на меня своими хитрыми глазками. Я был сбит с толку и ничего не сказал.

– Этот парень был в дымину пьян, – тихо проговорил Фиалка. – А то разве бы он поехал в такой ливень? Думаю, он любил быстро ездить. Да, это точно, он хорошо набрался.

– Пьяный, черт побери, – сказал мужчина в штатском. – К тому же ему кто-то испортил тормоза в машине. Думаю, это – убийство.

Макги внимательно посмотрел на мужчину, потом обратился к полисмену в форме:

– А вы что думаете?

– Это могло быть и самоубийство. У него сломана шея, он мог удариться головой, когда падал. И все же мне кажется, что это – убийство.

Макги кивнул головой и спросил:

– Его обыскали? Вы знаете, кто это? Старшие на буксире посмотрели сперва на меня, потом – на свою команду.

– Хорошо. Оставим это пока, – сказал Фиалка. – Зато я знаю, кто он.

Невысокий мужчина в очках, с черным саквояжем в руке, неторопливо прошел по причалу и спустился по скользкому трапу на буксир. Он выбрал более или менее чистое место на палубе и поставил саквояж. Потом снял шляпу, почесал затылок и устало усмехнулся.

– Привет, док! – сказал ему Макги. – Вот ваш пациент. Бросился сегодня ночью с причала вместе с машиной. Это пока все, что нам известно.

Медицинский эксперт с угрюмым выражением на лице начал осматривать труп. Он пощупал голову, немного повернул ее в сторону, пощупал ребра.

Какое-то мгновение врач держал безжизненную руку и смотрел на ногти. Потом опустил ее, отошел от трупа и взял саквояж.

– Смерть наступила часов двенадцать назад, – объяснил он. – Шея, конечно, сломана. Вряд ли в нем есть вода. Уберите отсюда труп, пока он не застыл.

Остальное я скажу после того, как осмотрю его на анатомическом столе.

Он кивнул, поднялся по трапу и вышел на причал. Перед аркой его ждала санитарная машина.

Те, что были в форме цвета хаки, неохотно вытащили труп из «кадиллака» и положили на палубе буксира рядом с машиной.

– Пойдем, – сказал мне Фиалка. – Первое действие представления закончилось.

Мы попрощались, и Макги порекомендовал старшим на буксире держать язык за зубами и ждать его распоряжения. Потом мы прошли вдоль причала, сели в черную машину и поехали назад в город по чистому после дождя шоссе вдоль невысоких желто-белых песчаных дюн, кое-где поросших жестким мхом. Чайки кружились над бухтой и что-то выхватывали из волн прибоя. Далеко в море, на самом горизонте, плыли две белые яхты.

Несколько миль мы ехали молча. Потом Макги подмигнул мне и спросил:

– Догадался?

– Да говори, – ответил я. – Я этого парня никогда не видел. Кто он?

– Черт возьми, а я думал, ты сам скажешь мне об этом.

– Ну же, Фиалка!

Он что-то пробормотал, пожал плечами, и мы едва не слетели с дороги в сыпучий песок.

– Это шофер Дравека, – наконец сказал Макги. – Его звали Чарлз Оуэн.

Откуда мне известно? Год тому назад он сидел у нас в камере. Убежал с приемной дочерью Дравека в Юту. Разгневанный Тони поехал туда, привез их назад и упрятал парня за решетку. Потом девушка уговорила старика, и уже на следующее утро он вызволил Чарлза из тюрьмы. Сказал, что парень собирался жениться на Кармен, только она не захотела. Со временем Оуэн возвратился к Дравеку на работу и с тех пор служил у него. Что ты об этом думаешь?