Глава 4

В последний раз мы пили в баре в мае месяце, раньше обычного, часа в четыре. Он похудел, казался усталым, но оглядывался вокруг с тихой довольной улыбкой.

– Люблю бары, когда они только что открылись. Когда внутри еще прохладно, воздух свежий, все сияет и бармен последний раз смотрится в зеркало – не сбился ли у него галстук и хорошо ли приглажены волосы. Люблю ровные ряды бутылок за стойкой, и сверкающие стаканы, и предвкушение. Люблю смотреть, как он смешивает самый первый коктейль и ставит его на соломенную подставку, а рядом кладет сложенную салфетку. Люблю потягивать питье медленно. Первая спокойная рюмка в тихом баре – это прекрасно.

Я с ним согласился.

– Спиртное как любовь, – сказал он. – Первый поцелуй – волшебство, второй – близкое знакомство, третий – обычное дело. После этого женщину раздевают.

– Разве это плохо? – спросил я.

– Это волнение порядка, но это нечистое чувство – нечистое в эстетическом смысле. Я не против секса. Он необходим и далеко не всегда безобразен. Но над ним все время надо работать. Чтобы придать ему обаяние, создана миллиардная индустрия, и все миллиарды идут в дело.

Он огляделся и зевнул.

– Я стал плохо спать. Хорошо здесь. Но скоро сюда набьется пьянь, с громкими разговорами, со смехом, и эти чертовы бабы станут махать руками, кривляться, звенеть своими чертовыми браслетами и демонстрировать свой стандартный шарм, который вскоре начнет ощутимо попахивать потом.

– Спокойно, – сказал я. – Да, они живые люди, они потеют, покрываются грязью, ходят в уборную. А вам чего нужно – золотых бабочек, порхающих в розовом тумане?

Он допил, перевернул стакан и стал смотреть, как на краю медленно собралась капля, задрожала и упала.

– Жаль мне ее, – медленно произнес он. – Она такая законченная сука.

Может быть, я даже по-своему хорошо к ней отношусь. Когда-нибудь я ей понадоблюсь. Ведь я единственный, кто не старается ее как-то употребить. А меня-то, может, и не окажется под рукой.

Я молча смотрел на него. Потом сказал:

– Здорово вы собой торгуете.

– Знаю. Я слабак – ни характера, ни самолюбия. Поймал на карусели медное колечко и потрясен, что оно, оказывается, не золотое. У таких, как я, бывает один главный момент в жизни, один взлет на трапеции. А дальше только и стараешься не свалиться с тротуара в канаву.

– О чем речь-то? – Я извлек трубку и начал ее набивать.

– Она напугана. Жутко боится.

– Чего?

– Не знаю. Мы теперь почти не разговариваем. Может быть, своего старика. Харлан Поттер – жестокий сукин сын. Снаружи – сплошная викторианская добродетель. Внутри – настоящий гестаповец. Сильвия ? потаскуха. Он это знает, возмущен и ничего не может поделать. Но он выжидает, следит, и если Сильвия вляпается в крупный скандал, он ее сломает пополам, а половинки закопает за тысячу миль друг от друга.

– Но вы ее муж.

Он приподнял пустой стакан и стукнул им по краю стола. Стакан разбился с резким звоном. Бармен пристально поглядел на нас, но промолчал.

– Вот так, приятель. Вот так. Я ее муж, это точно. Записано в брачном свидетельстве. Я – это три белые ступеньки, и большая зеленая дверь, и медный молоток, которым надо постучать – один длинный, два коротких, – и тогда горничная пустит вас в стодолларовый бордель.

Я встал и бросил на стол деньги.

– Болтаете слишком много, – сказал я, – черт бы вас побрал. Больше вас ни на что не хватает. Пока.

Я ушел, оставив его за столом. Он был потрясен и бледен – насколько это можно разобрать при освещении в баре. Он что-то сказал мне вслед, но я не остановился.

Через десять минут я уже жалел об этом. Но через десять минут fe уже был далеко. В контору он больше не приходил. Совсем, ни разу. Видно, я попал ему в самое больное место.

После этого я не видел его целый месяц. А когда увидел снова, было пять часов утра, едва начинало светать. Настойчивый звонок в дверь выдернул меня из постели. Я протащился по коридору, по гостиной и открыл дверь. Он стоял на пороге, и вид у него был такой, словно он не спал неделю. На нем было легкое пальто с поднятым воротником, он дрожал. На глаза была надвинута темная шляпа.

В руке у него был револьвер.

Глава 5

Револьвер не был направлен на меня, Терри Леннокс просто держал его в руке. Это было иностранное оружие, среднего калибра, наверняка не «кольт» и не «сэвидж». Все это вместе – бледное изможденное лицо, шрамы, поднятый воротник, нахлобученная шляпа, револьвер – было словно взято напрокат из старомодного зубодробительного гангстерского фильма.

– Вы везете меня в Тихуану к самолету в десять пятнадцать, – сказал он.?

Паспорт и виза у меня есть, все в порядке, кроме транспорта. По некоторым причинам я не могу сесть на поезд, ни в автобус, ни в самолет в Лос-Анджелесе. Пятьсот долларов достаточно за проезд? Я стоял в дверях и не пускал его.

– Пятьсот плюс эта пушка? – спросил я. Он рассеянно взглянул на револьвер. Потом уронил его в карман.

– Это мера предосторожности, – сообщил он. – Для вас. Не для меня.

– Тогда входите. – Я шагнул в сторону, он вошел и рухнул в кресло.

В гостиной было еще темно, потому что у хозяйки под окном разросся густой кустарник. Я зажег лампу и вытащил сигарету. Прикурил. Поглядел на него. Взъерошил себе волосы, которые и так были взъерошены. Изобразил усталую ухмылку.

– Какого черта не даете поспать в такое прекрасное утро? Десять пятнадцать, говорите? Времени полно. Пошли на кухню, я сварю кофе.

– Вы, ищейка! Я попал в беду. – «Ищейка». Впервые он меня так назвал. Но это шло к тому, как он явился, как был одет, к револьверу и всему прочему.

– Денек будет – пальчики оближешь. Теплый ветерок. Слышно, как на той стороне шепчутся старые добрые эвкалипты. Вспоминают славные времена в Австралии, когда под ними резвились кенгуру, а медвежата коала играли в чехарду. Да, до меня дошло, что у вас неприятности. Поговорим об этом после кофе. Я туго соображаю с утра. Обратимся к мистеру Хиггинсу и мистеру Янгу.

– Слушайте, Марлоу, сейчас не время для...

– Чего вы испугались, старина? Лучше мистера Хиггинса и мистера Янга на свете нет. Они делают кофе «Хигтинс-Янг». Это дело их жизни, их гордость и услада. Когда-нибудь я добьюсь для них почета и уважения. Пока что они получают от нас только деньги. Разве в этом счастье?

Продолжая болтать, я направился на кухню. Включил горячую воду и снял с полки кофеварку. Отмерил и насыпал кофе в ее верхнюю часть. От воды уже шел пар. Я залил ее в нижнюю колбу хитроумного аппарата и поставил на огонь.

Сверху водрузил кофе и прикрутил крышку, чтобы держалась.

Тут и он пришел. На секунду прислонился к косяку, потом пролез в уголок и шлепнулся на стул. Его все еще трясло. Я достал с полки бутылку брэнди «Старик-дедушка» и налил ему порцию в большой стакан. Я понимал, что нужен именно большой. И то ему потребовались обе руки, чтобы поднести его к губам.

Он глотнул, со стуком поставил стакан и откинулся назад, так что спинка затрещала.

– Чуть в обморок не свалился, – пробормотал он. – Как будто неделю глаз не смыкал. Сегодня ночью не спал совсем.

Кофе уже почти закипал. Я прикрутил пламя. Вода поднялась и зависла на миг у основания стеклянной трубки. Я прибавил огонь, чтобы трубку залило, а затем снова быстро убавил. Помешал кофе, прикрыл его. Поставил таймер на три минуты. Педантичный парень, этот Марлоу. Когда варит кофе, ничто его не должно отвлекать. Даже револьвер в руке полубезумного человека.

Я налил ему еще брэнди.

– Сидите, сидите, – посоветовал я. – Просто посидите молча.

Со второй порцией он уже справился одной рукой. Я быстро сполоснулся в ванной. Тут как раз зазвонил таймер. Я выключил газ и поставил кофеварку на соломенную подставку. Почему я так скрупулезно все отмечал? Потому что в этой напряженной атмосфере каждая мелочь превращалась в событие, каждый шаг приобретал значение. Это был один из тех сверхнеустойчивых моментов, когда все автоматические жесты, такие давние и привычные, становятся отдельными волевыми актами. Словно учишься заново ходить после полиомиелита. Ничего не получается само собой, абсолютно ничего.

Кофе осел, в колбу ворвался воздух, жидкость забулькала и успокоилась.

Я отвинтил вертушку и поставил ее в углубление на раковину.

Налив две чашки, я добавил ему брэнди.

– Вам черный, Терри. – Себе я положил два куска сахару и плеснул сливок.

Я уже выходил из штопора. Открыл холодильник и достал пакет сливок я уже бессознательно.

Я сел напротив него. Он не двигался. Застыл в своем углу, словно кол проглотил. Затем без всякого предупреждения упал головой на стол и зарыдал.

Он не прореагировал, когда я перегнулся через стол и выудил револьвер у него из кармана. Это был маузер – 7,65, настоящий красавчик. Я понюхал дуло.

Открыл магазин. Все патроны на месте.

Терри поднял голову, увидел кофе и начал медленно пить, не глядя на меня.

– Я никого не застрелил, – сообщил он.

– Если и застрелили, то давно. Здесь следов нету. Из этого вы вряд ли кого прикончили.

– Я вам все расскажу, – начал он.

– Минуточку. – Я быстро, обжигаясь, допил кофе и налил себе еще.?

Слушайте внимательно. Будьте очень осторожны со своими рассказами. Если действительно хотите, чтобы я отвез вас в Тихуану, вам нельзя касаться двух вещей. Первое... да вы слушаете?

Он еле заметно кивнул, бесстрастно глядя в стену у меня над головой.

Шрамы сегодня были очень заметны. Кожа у него была мертвенно-белая, и все равно шрамы выделялись.

– Первое, – медленно повторил я. – Если вы совершили преступление или то, что считается преступлением по закону, – я имею в виду что-то серьезное, – мне этого говорить нельзя. Второе. Если вы знаете, что такое преступление совершил кто-то другой, то и про это мне нельзя говорить. Если хотите, чтобы я отвез вас в Тихуану. Ясно?

Он посмотрел мне в глаза. Взгляд был твердый, но безжизненный. Кофе ему помог. Лицо еще не порозовело, но он уже пришел в себя. Я налил ему еще чашку и опять плеснул спиртного.

– Я же сказал, что попал в передрягу, – произнес он.

– Это я слышал. Не хочу знать, в какую. Мне надо зарабатывать на жизнь.

Лицензию на частный сыск могут и отобрать.

– А если бы я вас силой заставил, под прицелом? – осведомился он.

Я усмехнулся и подтолкнул к нему пистолет по столу. Он посмотрел на него, но трогать не стал.

– До самой Тихуаны, Терри, вы бы меня под прицелом не довезли. Да еще надо пересечь границу, потом подняться в самолет. А ведь мне иногда приходилось иметь дело с оружием. Забудем этот вариант. Хорош бы я был, объясняя полиции, как вы меня до того напугали, что я послушался. Конечно, если тут вообще есть о чем объясняться с полицией – мне ведь неизвестно.

– Слушайте, – сказал он. – В дверь постучат только в полночь, а то и позже. Прислуга побоится ее беспокоить, когда она спит. Но часов в двенадцать горничная все-таки постучит и войдет. А ее в комнате не будет.

Я отхлебнул кофе и промолчал.

– Горничная увидит, что постель не тронута, – продолжал он. – Тогда она сообразит, где надо искать. За главным особняком, в глубине, есть дом для гостей. Со своим гаражом и всем прочим. Сильвия провела ночь там. И там ее найдет горничная. Я нахмурился.

– Мне надо осторожно выбирать, о чем вас можно спрашивать, Терри. А не могла она провести ночь где-то еще?

– Все ее вещи будут разбросаны по комнате. Никогда ничего не вешает.

Горничная поймет, что она накинула на пижаму халат и пошла в дом для гостей.

Больше некуда.

– Не обязательно, – заметил я.

– Говорю вам, в дом для гостей. Черт побери, неужели вы думаете, они не знают, что там происходит? Прислуга всегда знает.

– Ладно, замнем это, – решил я. Он провел пальцем по здоровой щеке, оставив на ней красную полоску.

– А в доме для гостей, – продолжал он медленно, – горничная увидит...

– Вдрызг пьяную Сильвию, в полном отпаде, в отключке, – резко подсказал я.

– Да? – Он задумался над этим. Долго шевелил мозгами. – Конечно,? произнес он, – так и будет. Сильвия не алкоголичка. Когда она хватит лишнего, вырубается надолго.

– Тут и поставим точку, – сказал я. – Только вот что еще. Выдаю экспромт.

В последний раз, когда мы вместе выпивали, я был с вами грубоват, бросил вас в баре, если помните. Очень уж я на вас разозлился. Потом, все обдумав, я сообразил, что вы просто пытались шутовством заглушить дурное предчувствие.

Вы говорите, что у вас есть паспорт и виза. Визу в Мексику так сразу не получишь. Они не всех к себе пускают. Значит, вы не сегодня надумали удрать.

Я и то думал, сколько вы еще продержитесь.

– Наверное, меня удерживали какие-то обязательства – вдруг я ей и вправду понадоблюсь, а не только как прикрытие от старика. Кстати, я вам ночью звонил.

– Не слышал, я сплю крепко.

– Потом я пошел в турецкие бани. Пробыл там пару часов, принял паровую ванну, холодный душ Шарко, массаж и кое-кому оттуда позвонил. Машину оставил на углу Ла Бреа и Фаунтен. Оттуда шел пешком. Никто не видел, как я сворачивал к вам на улицу.

– Нужно ли мне знать, кому вы звонили?

– Во-первых, Харлану Поттеру. Старик улетел вчера в Пасадену по делам.

Так что дома его не было. Еле разыскали. Но в конце концов соединили. Я сказал, что прошу извинения, но уезжаю. – Излагая это, он смотрел вбок, в окно, где куст жасмина старался пробиться сквозь проволочную сетку.

– Как он это принял?

– Сказал, что ему очень жаль. Пожелал удачи. Спросил, нужны ли деньги.?

Терри хрипло засмеялся. – Деньги. Первое слово у него в букваре. Я сказал, что денег у меня полно. Потом я позвонил сестре Сильвии. Поговорил почти так же. Вот и все.

– Вот что мне надо вас спросить. Вы когда-нибудь в этом доме для гостей заставали ее с мужчиной? Он покачал головой.

– И не пытался. Но это было бы нетрудно. Обычное дело.

– У вас кофе стынет.

– Больше не хочу.

– Значит, у нее было много мужчин? И все-таки вы женились на ней снова.

Я понимаю, что она дамочка хоть куда, но все-таки...

– Говорил же я вам – я ничтожество. Черт побери, почему я ушел от нее в первый раз? Почему после этого, каждый раз при виде ее, я напивался вдрызг?

Почему, валяясь в канаве, не просил у нее денег? У нее до меня было пять мужей. И каждый вернулся бы, стоило пальчиком поманить. И дела тут не только в ее миллионах.

– Да, она хоть куда, – сказал я, взглянув на часы. – Почему обязательно в десять пятнадцать из Тихуаны?

– На этот рейс всегда есть места. В Лос-Анджелесе никто не хочет лететь на ?Дугласе? над горами, когда можно прямо здесь сесть в поезд и через семь часов быть в Мехико-сити. Но там, куда мне нужно, поезд не останавливается.

Я встал и прислонился к раковине.

– Теперь подобьем баланс, только не перебивайте. Сегодня утром вы явились ко мне в сильном волнении и попросили отвезти в Тихуану к раннему рейсу. У вас в кармане был револьвер, но этого я мог и не знать. Вы сказали, что терпели, сколько могли, но вчера вечером ваше терпение лопнуло. Вы застали свою жену мертвецки пьяной, с мужчиной. Вы ушли, направились в турецкие бани, где пробыли до утра, позвонили оттуда двум ближайшим родственникам жены и поставили их в известность. Куда вы хотели уехать, меня не касается. У вас были законные документы на въезд в Мексику. Мы друзья, и я пошел вам навстречу без особых раздумий. Почему бы и нет? Денег за это вы мне не платили. Машина у вас была, но в таком состоянии вы не могли сесть за руль. Это тоже ваше дело. Вы человек эмоциональный, в войну были тяжело ранены. Наверно, надо бы мне забрать вашу машину и приткнуть куда-нибудь в гараж для сохранности.

Он пошарил в карманах и подтолкнул через стол кожаный футляр для ключей.

– Как звучит? – осведомился он.

– Смотря кто слушает. Это еще не все. Вы не взяли ничего, кроме одежды, что на вас, и некой суммы, полученной вами от тестя. Все остальные ее подарки вы бросили, в том числе и то роскошное сооружение, что стоит на углу Ла Бреа и Фаунтен. Вы хотели уйти чистым и как можно дальше. Ладно. Годится.

Бреюсь и одеваюсь.

– Почему вы это делаете, Марлоу?

– Можете пропустить стаканчик, пока я бреюсь.

Я вышел, а он остался сидеть, сгорбившись, в углу. Пальто и шляпу так и не снял. Но заметно ожил.

Я пошел в ванную и побрился. Когда я завязывал галстук в спальне, он вошел и остановился в дверях.

– Вымыл чашки на всякий случай, – сообщил он. – Но я вот что подумал.

Может быть, лучше вам позвонить в полицию.

– Сами звоните. Мне им рассказывать нечего.

– Хотите позвоню?

Я резко обернулся и свирепо уставился на него.

– Черт бы вас побрал! – закричал я почти в голос. – Угомонитесь вы или нет?

– Извините.

– Вот-вот. Такие, как вы, всегда извиняются и всегда слишком поздно.

Он повернулся и ушел обратно в гостиную.

Я оделся и запер дверь, ведущую в глубину дома. Войдя в гостиную, я увидел, что он заснул в кресле, уронив голову набок, в лице ни кровинки, весь обмякший от усталости. Вид у него был жалкий. Когда я тронул его за плечо, он открыл глаза медленно, словно возвращаясь откуда-то очень издалека.

Когда он пришел в себя, я спросил:

– Как быть с чемоданом? С тем, из свиной кожи? Он все еще у меня в шкафу.

– Он пустой, – ответил он равнодушно. – И слишком бросается в глаза.

– Вы будете еще больше бросаться в глаза без багажа.

Я пошел в спальню и достал эту кремовую штуку с верхней полки. Прямо у меня над головой, на потолке, была откидная дверца на чердак. Я открыл ее, дотянулся как можно дальше, и забросил футляр для ключей за пыльную балку, или стропило, или как их там.

Я слез с чемоданом в руках, обтер его от пыли и запихал в него ненадеванную пижаму, зубную пасту, новую зубную щетку, пару дешевых полотенец, губку, набор носовых платков, дешевый тюбик крема для бритья и бритву – из тех, что дают даром в придачу к пакетику лезвий. Все новое, обыкновенное, незаметное, хотя, конечно, лучше бы там лежало его собственное барахло. Добавил бутылку виски, прямо в обертке. Закрыв чемодан, я оставил ключ в замке и понес в гостиную. Терри опять спал. Я не стал его будить, открыл дверь, отнес чемодан в гараж и положил в машину перед задним сиденьем. Вывел машину, запер гараж и поднялся обратно по лестнице, чтобы разбудить его. Потом запер дом, и мы двинулись в путь.

Я ехал быстро, но без превышения скорости. В дороге мы почти не разговаривали. И поесть не остановились. Времени было не так уж много.

У пограничников не оказалось к нам никаких вопросов.

На ветреном поле возле тихуанского аэропорта я подрулил поближе к кассе и стал ждать, пока Терри возьмет билет. Пропеллеры ?Дугласа? уже медленно вращались, разогревая моторы. Статный красавец-пилот в серой форме болтал с группой из четырех человек. Один был двухметрового роста и держал в руке охотничье ружье в футляре. Возле него стояли девушка в брюках, пожилой коротышка и седая женщина, такая высокая, что рядом с ней он совсем исчезал.

Неподалеку ожидало еще трое-четверо пассажиров, явно мексиканцы. Больше лететь вроде никто не собирался. Трап уже подогнали к самолету. Но никто не торопился. Затем по трапу спустилась стюардесса-мексиканка и заняла выжидательную позицию. Объявлений по громкоговорителю у них, видимо, не полагалось. Мексиканцы полезли в самолет, но пилот все еще болтал с американцами.

Рядом со мной стоял большой ?паккард?. Я вылез и заглянул в него ? водительские права лежали на виду. Может быть, когда-нибудь я и научусь не лезть, куда меня не просят. Вытащив голову из окна, я заметил, что высокая женщина смотрит в мою сторону.

Тут по пыльной щебенке подошел и Терри.

– Все в порядке, – сказал он. – Прощаемся здесь.

Он протянул руку, я ее пожал. Вид у него уже был неплохой, только усталый, чертовски усталый.

Я достал из машины чемодан свиной кожи и поставил его на щебенку.

Он сердито взглянул на него.

– Сказано вам, он мне не нужен, – отрезал он.

– Там бутылка приличной выпивки, Терри. И еще пижама и всякая дребедень. Без опознавательных знаков. Не нужен, сдайте на хранение. Или выбросите.

– У меня есть свои соображения, – заносчиво объявил он.

– У меня тоже.

Внезапно он улыбнулся. Потом подхватил чемодан и другой рукой сжал мне руку выше локтя.

– Ладно, приятель. Вы начальник. И помните, если придется туго, поступайте как знаете. Вы мне ничем не обязаны. Мы просто выпивали вместе, немножко подружились, и я слишком много болтал про свои дела, Я оставил пять сотенных у вас в банке с кофе. Не сердитесь.

– Вот это вы зря.

– Мне и половины своих денег не потратить.

– Удачи вам, Терри.

Двое американцев поднимались в самолет. Из аэропорта вышел приземистый малый с широким смуглым лицом и стал махать нам руками и указывать пальцем.

– Идите на посадку, – сказал я. – Я знаю, что вы не убивали. Потому я и здесь.

Он весь подобрался и напрягся. Потом, повернувшись к самолету, медленно оглянулся.

– Мне очень жаль, – сказал он тихо. – Но тут вы ошибаетесь. Я пойду по полю очень медленно. Вы вполне успеете меня задержать.

Он зашагал вперед. Я смотрел вслед. Малый у аэропорта все еще ждал, но без особого нетерпения, У мексиканцев нетерпение – редкость. Нагнувшись, похлопал по чемодану свиной кожи и улыбнулся Терри. Затем он отступил, и Терри вошел в здание. Скоро он появился из другой двери, там, где таможня.

Так же медленно он шел по щебенке к трапу. Здесь остановился и посмотрел в мою сторону. Он не помахал. Я тоже. Потом он поднялся в самолет, и трап втянули внутрь.

Я влез в свой ?олдсмобилъ?, завел его, дал задний ход, развернулся и стал выезжать, со стоянки. Высокая женщина и коротышка остались на поле.

Женщина достала платок, чтобы помахать. Самолет покатился в дальний конец поля, подымая тучу пыли. Там он развернулся, и моторы взревели на полную катушку. Он двинулся вперед, постепенно набирая скорость.

Пыль за ним так и клубилась. Потом самолет взлетел. Я смотрел, как он медленно подымается в пыльный воздух и исчезает в чистом синем небе, в юго-восточном направлении.

Потом я уехал. На границе никто на меня и не взглянул, словно мое лицо заслуживало не больше внимания, чем стрелки на циферблате.

Глава 6

Дорога от Тихуаны длинная и одна из самых скучных в штате. Тихуана ? никчемное местечко, здесь не интересуются ничем, кроме доллара. Парнишка с огромными грустными глазами, который бочком подбирается к вашей машине и клянчит: ?Пожалуйста, мистер, десять центов?, тут же, без запинки, будет предлагать вам на продажу свою сестренку. Пограничные городишки все на одно лицо, так же, как портовые. Сан Диего? Один из самых красивых заливов в мире, а в нем всего-навсего военный флот и несколько рыбачьих лодчонок.

Ночью это – сказка. Прибой шелестит нежно, словно старушка, поющая церковный гимн. Но Марлоу некогда – надо домой, считать серебряные ложечки.

Шоссе на север монотонное, как матросская песня. Въезжаешь в городок, вниз по холму, вдоль берега, потом в другой городок, вниз по холму, вдоль берега.

Было уже два часа, когда я вернулся, и они ждали меня в темной машине, без опознавательных знаков, без красной мигалки, правда, с двойной антенной, но такие бывают и не на полицейских машинах. Я успел подняться до середины лестницы, когда они вылезли и окликнули меня – обычная парочка в обычных костюмах, с обычной тяжелой неспешностью в движениях, словно весь мир вокруг притих и ждет их указаний.

– Это вы – Марлоу? У нас к вам разговор.

Он блеснул мне в глаза значком. Рассмотреть я ничего не успел – это мог быть и значок инспектора по защите растений. Волосы у него были пепельные, вид настырный. Его партнер был высокий, недурен собой, чистенький и какой-то особо противный – бандит с образованием. У них были внимательные и цепкие глаза, терпеливые и выжидающие глаза, холодные и надменные глаза, полицейские глаза. Им такие выдают на параде при выпуске из полицейского училища.

– Сержант Грин, центральный отдел расследования убийств. Это полицейский сыщик Дейтон.

Я поднялся к дому и отпер дверь. С полицией большого города рукопожатий не полагается. Сойдет и так.

Они уселись в гостиной. Я открыл окна, зашелестел ветерок. Беседу вел Грин.

– Есть такой Терри Леннокс. Знаете его?

– Иногда выпиваем вместе. Он живет в Энсино, женат на богатой. Дома у него я ни разу не был.

– Иногда выпиваете, – промолвил Грин. – Как часто, к примеру?

– ?Иногда? звучит неопределенно. Так оно и есть. Когда раз в неделю, а когда и раз в два месяца.

– С женой его знакомы?

– Видел раз мельком, еще до их женитьбы.

– В последний раз когда и где его видели?

Я достал из ящика трубку и набил ее. Грин подался вперед, поближе ко мне. Высокий откинулся на спинку, держа наготове шариковую ручку над блокнотом с красным обрезом.

– Тут мне вроде положено сказать ?А в чем дело??, а вам ответить ?Вопросы задаем мы?.

– Вот и отвечайте.

Я раскурил трубку. Табак был сыроват. На раскуривание ушло кое-какое время и три спички.

– У меня время есть, – сказал Грин, – но ожидать вас пришлось долго. Так что поживее, мистер. Мы знаем, кто вы такой. А вы знаете, что мы не прохлаждаться приехали.

– Просто вспоминаю, – откликнулся я. – Мы часто заходили к Виктору, реже – в ?Зеленую лампу?, а еще к ?Быку и Медведю?, это местечко в конце Стрипа, подделка под английскую таверну...

– Хватит вилять.

– Кого убили?

Слово взял сыщик Дейтон. Голос у него жесткий, так в нем и слышалось ??Давай без дураков?.

– Ваше дело отвечать, Марлоу. Мы проводим допрос, как положено.

Остальное вас не касается.

Я устал и, наверное, от этого был раздражен. А может, и чувствовал за собой вину. Но этого парня я и так бы возненавидел с первого взгляда. Просто увидал бы его в кафетерии издали – и то сразу бы потянуло двинуть ему по зубам.

– Пошел бы ты, – посоветовал я ему. – Заливай это малолетним нарушителям.

Да и те обхохочутся.

Грин хмыкнул. В лице у Дейтона вроде ничего не изменилось, но он вдруг сделался на десять лет старше и на двадцать лет омерзительнее. Он выдохнул через нос с легким присвистом.

– Дейтон у нас на юриста учится, – сообщил Грин. – С ним дурака не поваляешь.

Я медленно встал и подошел к книжному шкафу. Достал переплетный экземпляр уголовного кодекса Калифорнии. Протянул его Дейтону.

– Покажите, пожалуйста, где здесь написано, что я обязан отвечать на ваши вопросы?

Он не шевельнулся. Оба мы знали, что он собирается мне врезать. Но он выжидал удобного момента. Значит, не рассчитывал на поддержку Грина, на то, что Грин его покроет.

Он сказал:

– Все граждане обязаны помогать полиции. Всеми способами, вплоть до физических воздействий, а в особенности – отвечать на некомпрометирующие их вопросы, которые сочтет нужным задать полиция.

– В жизни, конечно, так и есть, – заметил я. – Достигается путем прямого или косвенного запугивания. А в законах об этом ничего не сказано. Никто не обязан нигде, никогда и ничего сообщать полиции.

– Да ладно вам, – нетерпеливо сказал Грин. – Вы же виляете, не видим мы, что ли? Садитесь. Убили жену Леннокса. У них в Энсино, в доме для гостей.

Леннокс смылся. Во всяком случае, найти его не могут. Вот мы и ищем человека, подозреваемого в убийстве. Довольно с вас?

Я бросил кодекс в кресло и снова сел на диван напротив Грина.

– А при чем тут я? Я же сказал – никогда в доме у них не был.

Грин похлопал себя по ляжкам – верх-вниз – и слегка усмехнулся. Дейтон сидел неподвижно, пожирая меня глазами.

– А при том, что уж сутки как ваш номер телефона записан на блокноте у него в комнате, – заявил Грин. – Это блокнот-календарь, и вчерашний листок оторван, но на сегодняшнем остались вмятины. Мы не знаем, когда он вам звонил. Мы не знаем, куда он делся, когда и почему. Вот и спрашиваем, чего уж проще.