Это не помогало. Я вернулся в гостиную и раскурил уже остывшую трубку. Я медленно затянулся, но табачный дым все равно отдавал паленой резиной. Отложив трубку, я задумчиво стоял посреди комнаты, оттягивая и отпуская нижнюю губу.
      Зазвонил телефон. Я поднял трубку и прорычал в нее что-то неразборчивое.
      - Марлоу?
      Это был жесткий тихий шепот. Жесткий тихий шепот, который я уже слышал.
      - Все в порядке, - сказал я. - Выкладывай, кто бы ты ни был. Кому я теперь перебежал дорогу?
      - Может быть, ты толковый парень, Марлоу? - произнес жесткий тихий шепот. - Может быть, ты желаешь себе добра?
      - А в каком количестве?
      - В количестве, скажем, пяти сотен.
      - Грандиозно, - сказал я. - И что я должен делать?
      - Держаться от греха подальше. Хочешь подробней обсудить эту тему?
      - Где, когда и с кем?
      - Клуб "Айдл Вэли". Морни. В любое время.
      - А ты кто?
      На другом конце провода приглушенно хихикнули:
      - Спросишь у ворот Эдди Пру.
      Раздался щелчок, и я положил трубку.
      Было около половины двенадцатого, когда я вывел из гаража машину и тронулся к проезду Кахуэнга.
      17
      Миль через двадцать по Кахуэнга к подножию холмов сворачавал широкий проспект с поросшей цветущим мхом разделительной полосой. Вдоль него тянулись пять жилых кварталов, и дальше на протяжении всей его длины по обе стороны не было видно ни домика. В самом конце проспекта в сторону холмов виражем уходила асфальтовая дорога. Она вела к "Айдл Вэли".
      У подножия первого холма вблизи дороги стоял низенький белый домик с черепичной крышей. К козырьку над ступеньками крепилась освещенная прожекторами вывеска: "Патруль Айдл Вэли". Створки перекрывающих дорогу ворот были раскрыты, и выставленный на середину дороги квадратный белый знак гласил "стоп" фосфоресцирующими буквами. Другой прожектор высвечивал пространство перед знаком.
      Я остановился. Человек в форме со звездой и с плетеной кожаной кобурой на поясе посмотрел на номер моей машины, а потом в список на столе. Он подошел.
      - Добрый вечер. У меня ваша машина не значится. Это частная дорога. Вы в гости?
      - В клуб.
      - Который?
      - "Айдл Вэли".
      - Восемьдесят семь-семьдесят семь. Его здесь так называют. Вы имеете в виду заведение мистера Морни?
      - Именно.
      - Вы, кажется, не являетесь членом клуба.
      - Нет.
      - За вас должны поручиться. Кто-нибудь из членов клуба или из живущих в долине. Частные владения, сами понимаете.
      - Филип Марлоу, - сказал я. - К Эдди Пру.
      - Пру?
      - Это секретарь мистера Морни. Или что-то вроде этого.
      - Минуточку, пожалуйста.
      Он подошел к двери домика и что-то сказал в нее дежурному у телефона. Сзади подъехал и просигналил автомобиль. Из открытой двери патрульного поста послышался стук пишущей машинки. Человек, который разговаривал со мной, махнул сигналящему автомобилю, чтобы тот проезжал. Он плавно объехал меня и унесся в темноту - зеленый длинный "седан" с тремя сногсшибательными дамами - все при сигаретах, выщипанных бровях и высокомерных минах. Автомобиль на полной скорости прошел вираж и исчез с глаз.
      Человек в форме снова подошел к машине и положил руку на дверцу.
      - О'кей, мистер Марлоу. Отметьтесь, пожалуйста, у дежурного офицера в клубе. Миля вперед, справа. Там освещенная автостоянка и номер на стене. Восемьдесят семь - семьдесят семь. И отметьтесь у дежурного.
      - Предположим, я не отмечусь.
      - Вы шутите? - в его голосе послышались металлические нотки.
      - Нет. Просто интересно.
      - Вас начнет искать пара патрульных машин.
      - А сколько вас всего в патруле?
      - Извините, - сказал он. - Миля вперед, справа, мистер Марлоу.
      Я посмотрел на его кобуру, на прицепленный к рубашке специальный значок.
      - И это называется демократией, - сказал я.
      Он оглянулся, сплюнул под ноги и положил руку на крышку машины.
      - Я знал одного паренька, который был членом клуба Джона Рида. Ты не из этой компании?
      - Товарищ, - сказал я.
      - Беда революций заключается в том, - сказал он, - что они попадают в плохие руки.
      - Точно, - согласился я.
      - С другой стороны, - продолжал он, - что может быть хуже кучки обитающих здесь Богатых шарлатанов?
      - Может быть, ты сам когда-нибудь будешь здесь жить.
      Он снова сплюнул.
      - Я не буду здесь жить, даже если мне за это будут отваливать пятьдесят тысяч в год и укладывать спать в шифоновой пижаме и в ожерелье из розового жемчуга.
      - Не хотел бы я подступиться к тебе с таким предложением.
      - Ты всегда можешь подступиться ко мне с таким предложением и посмотреть, чем это для тебя кончится.
      - Ну ладно, тогда я поехал отмечаться у дежурного в клубе, - сказал я.
      Сзади подъехал еще один автомобиль и просигналил. Я тронулся. Через сотню метров я прижался к обочине, заслышав гудок, - и черный лимузин пронесся мимо с тихим сухим шелестом, подобным шелесту мертвых осенних листьев.
      Ветра здесь не было, и льющийся в долину лунный свет был таким ярким и резким, что черные тени казались высеченными из камня.
      За поворотом моему взору открылась вся долина. Тысяча белых домов, рассыпанных по склонам холмов, десять тысяч сияющих окон - и всему этому великолепию вежливо улыбались звезды, не спускаясь, однако, низко - из-за патруля.
      Обращенная к дороге глухая стена клуба была белого цвета. На ней был номер - маленький, но очень яркий, из-за фиолетовых неоновых ламп. 8777 и больше ничего. В стороне на расчерченном белыми линиями черном асфальте стояли ряды машин, освещенные направленными вниз многочисленными фонарями. По залитой светом площадке двигались служители, одетые в новенькую форму.
      Дорога огибала здание. С другой его стороны находилась тускло освещенная галерея с нависающим над ней козырьком из стекла и хромированного металла. Я вышел из машины, прошел к маленькому столику за дверью, где сидел человек в форме, и бросил перед ним контрольный талон с номером моей машины.
      - Филип Марлоу, - сказал я. - Гость.
      - Благодарю вас, мистер Марлоу. - Он записал мое имя и номер машины, вернул мне талон и поднял телефонную трубку.
      Негр в белоснежной двубортной форменной куртке с золотыми эполетами и в фуражке с золотой окантовкой распахнул передо мной дверь.
      Вестибюль напоминал очень дорогой мюзикл. Много света и блеска, много нарядов, много декораций, много звуков и блистательная труппа, состоящая из одних звезд. В мягком рассеянном свете стены, казалось, уходят в бесконечную высоту - к россыпям лампочек-звезд. В коврах можно было утонуть по горло. В глубине вестибюля за высокой аркой виднелась пологая лестница с широкими низкими ступеньками, покрытыми ковровой дорожкой. При входе в банкетный зал стоял полнолицый старший официант с двухдюймовыми атласными лампасами и пачкой тисненных золотом меню под мышкой. Его лицо было того типа, на котором любезная улыбка может без малейшего движения мускулов сменяться выражением холодного бешенства.
      Вход в бар был налево. Там было сумрачно и тихо, и в слабом мерцании стеклянной посуды за стойкой бесшумно, как мотылек, порхал бармен.
      Из дамской комнаты, на ходу подкрашивая губы, вышла высокая красивая блондинка в платье, похожем на осыпанные золотой пылью морские волны, и, что-то напевая, направилась к арке.
      Сверху доносились звуки румбы, и девушка, улыбаясь, покачивала в такт музыке золотистой головой. У лестницы ее поджидал низенький краснолицый толстяк с масляными глазками. Он вцепился жирными пальцами в обнаженную руку блондинки и с вожделением уставился на нее снизу вверх.
      Девица в китайской пижаме персикового цвета взяла мою шляпу и взглядом осудила мой костюм. У нее были загадочные порочные глаза.
      По лестнице спустилась торгующая сигаретами девушка в белом плюмаже. Ее одежды было достаточно для того, чтобы спрятать в ней зубочистку; одна ее длинная красивая нога была серебряного цвета, другая - золотого. Вид у продавщицы сигарет был в высшей степени надменный.
      Я прошел в бар и уселся на высокий кожаный стульчик у стойки. Нежно звенели бокалы, мягко сияли лампы, тихие голоса шептали о любви, или о десяти процентах, или о чем-то еще, о чем принято шептать в подобном месте.
      Высокий мужчина в сером костюме, скроенном ангелами, вдруг встал из-за маленького столика у стены, подошел к стойке и принялся поносить бармена. Он поносил его громким чистым голосом в течение очень длинной минуты и назвал приблизительно девятью словами того рода, которые красивые мужчины в серых великолепного покроя костюмах обычно не произносят. Все умолкли и спокойно наблюдали за ним. Его голос врезался в приглушенные звуки румбы, как лопата в снег.
      Бармен стоял совершенно неподвижно и глядел на мужчину. У него были кудрявые волосы, чистая теплая кожа и широко расставленные внимательные глаза. Высокий мужчина наконец умолк и прошествовал к выходу. Все, кроме бармена, посмотрели ему вслед.
      Бармен медленно прошел к концу стойки, где сидел я, и встал, глядя мимо меня; на лице его не было ничего, кроме бледности.
      Наконец он повернулся ко мне и сказал:
      - Да, сэр.
      - Я хочу поговорить с Эдди Пру.
      - Так.
      - Он работает здесь.
      - Работает кем? - Его голос был абсолютно спокоен - и сух, как сухой песок.
      - Я так понял, что ходит по пятам за боссом. Если вы понимаете, о чем я говорю.
      - О Эдди Пру. - Он медленно пожевал губами и механически поводил полотенцем по стойке - маленькими жесткими кругами.
      - Ваше имя?
      - Марлоу.
      - Марлоу. Что-нибудь выпьете, пока будете ждать?
      - Сухой мартини пойдет.
      - Мартини. Очень, очень сухой.
      - О'кей.
      - Вы его будете есть ложкой или ножом и вилкой?
      - Нарежьте соломкой, - сказал я. - Я просто погрызу.
      - Собирая тебя в школу, сынок, положить ли тебе в портфельчик оливку?
      - Можете влепить мне ею в нос, если вам от этого станет легче.
      - Благодарю вас, сэр, - сказал он. - Сухой мартини.
      Он пошел было прочь, но обернулся, наклонился ко мне над стойкой и сказал:
      - Я перепутал заказ. И джентльмен сообщил мне об этом.
      - Я слышал.
      - Он сообщил мне об этом, как сообщают о подобных вещах джентльмены. Крупные тузы любят указывать на ваши мелкие оплошности. И вы его слышали.
      - Да, - согласился я, прикидывая, сколько это может продолжаться.
      - Он заставил себя слышать, этот джентльмен. И я подошел сюда и практически оскорбил вас.
      - Я догадался.
      Он поднял вверх палец и задумчиво посмотрел на него.
      - Вот так просто, - сказал он. - Совершенно не знакомого мне человека.
      - Это все мои большие карие глаза, - сказал я. - У них очень кроткое выражение.
      - Спасибо, приятель, - и он спокойно отошел.
      Я увидел, как он говорит по телефону у другого конца стойки. Потом увидел, как он трясет шейкер. Когда он принес мне мартини, он снова был в полном порядке.
      18
      Я взял стакан, уселся за маленький столик у стены и закурил. Прошло пять минут. Я не заметил, как сменился темп льющейся сверху музыки. Теперь пела девушка. У нее было Богатое, глубокое - до самых пяток - контральто, очень приятное на слух. Она пела "Темные глазки", и оркестр как будто засыпал за ее спиной.
      Когда она кончила петь, раздался взрыв аплодисментов и свист.
      - Линда Конкист вернулась в оркестр, - сказал своей спутнице мужчина за соседним столиком. - Я слышал, она вышла замуж за какого-то Богача из Пасадены, но у них что-то не заладилось.
      - Чудный голос, - сказала женщина. - Для эстрадной певицы.
      Я начал было подниматься, но тут на столик упала тень - рядом стоял человек.
      Он был ростом с высокую-высокую виселицу, человек с корявым лицом и безжизненным правым глазом с мутным зрачком - похоже, совершенно слепым. Для того чтобы положить ладонь на спинку стоящего напротив меня стула, ему пришлось наклониться. Он стоял, ничего не говоря, и оценивающе разглядывал меня; а я сидел, дотягивая мартини, и слушал следующую песню, которую пело контральто. Видимо, здешние завсегдатаи любили старомодную сентиментальную музыку. Может быть, все они просто устали до смерти, стараясь опередить время в гонке на работе.
      - Я Пру, - жестким шепотом сказал человек.
      - Я догадался. Вы хотите поговорить со мной, а я хочу поговорить с вами и девушкой, которая сейчас поет.
      - Пойдем.
      В глубине бара была дверь. Пру отпер ее, придержал, пропуская меня, и мы стали подниматься по устланной ковром лестнице, ведущей налево. Длинный прямой коридор с несколькими закрытыми дверями. Пру постучал в дверь в самом конце коридора, открыл ее и посторонился, пропуская меня.
      За ней находилось что-то вроде небольшого уютного офиса. В углу у французских окон был встроен обитый тканью диванчик. Мужчина в белом смокинге стоял спиной к комнате, глядя в окно. В комнате находился большой черный сейф с хромированной отделкой, несколько шкафов для хранения документов, большой глобус на подставке, крохотный, встроенный в стену бар и обычный для оффиса громоздкий стол с обычным кожаным креслом с высокой спинкой.
      Все приборы на письменном столе были выполнены из меди и в одном стиле - медная лампа, подставка для ручек и стаканчик для карандашей, пельница из стекла и меди с медным слоником на краю, медный нож для разрезания бумаги, медный термос на медном подносе и медные уголки у бумагодержателя. Над медной вазой вились побеги душистго горошка - почти медного цвета.
      Кругом сплошная медь.
      Мужчина у окна обернулся, и стало видно, что ему около пятидесяти, что у него пепельно-серые волосы - и в большом количестве - и тяжелое красивое лицо, ничем, впрочем, не примечателное - разве что коротким сморщенным шрамом на левой щеке, производившим впечатление, скорей, глубокой ямочки. Ямочку я помнил. Если бы не она, этого человека я бы забыл. Я помнил, что очень давно, по меньшей мере лет десять назад, видел его в фильмах. Я не помнил, что это были за фильмы, или о чем они были, или что он в них делал, но помнил тяжелое красивое лицо с маленьким шрамом. Волосы у него тогда еще были темными.
      Он прошел к столу, опустился в кресло, взял нож для разрезания бумаги и потыкал острием в подушечку большого пальца. Затем бесстрастно посмотрел на меня.
      - Вы Марлоу?
      Я кивнул.
      - Садитесь.
      Я сел. Эдди Пру уселся на стул у стены и стал раскачиваться на его задних ножках.
      - Я не люблю ищеек, - сообщил Морни.
      Я пожал плечами.
      - Я не люблю их по многим причинам, - продолжал он. - Не люблю в любом случае и в любое время. Не люблю, когда они беспокоят моих друзей. Не люблю, когда они врываются к моей жене.
      Я промолчал.
      - Я не люблю, когда они допрашивают моего шофера или грубят моим гостям.
      Я промолчал.
      - Короче, - заключил он, - я их не люблю.
      - До меня начинает доходить ваша мысль, - сказал я.
      Он вспыхнул, и его глаза засверкали.
      - Но с другой стороны, - сказал он, - вы можете оказаться мне полезным. Я могу хорошо заплатить вам за некоторые услуги. Пожалуй, это интересная мысль. Я могу хорошо заплатить вам за то, чтобы вы не совали нос не в свои дела.
      - И что же я буду иметь?
      - Здоровье и время.
      - Кажется, эту пластинку я уже где-то слышал, - сказал я. - Только не могу вспомнить, где именно.
      Он отложил нож в сторону и вынул графин; плеснул из него в стакан, выпил, заткнул графин пробкой и убрал его обратно в стол.
      - В моем деле, - сказал Морни, - действительно крутые парни идут по десять центов за дюжину, а работающие под крутых - по пять центов за гросс. Занимайтесь своим делом, а я буду занимться своим, и у нас не будет никаких неприятностей. - Он закурил. Его рука немного дрожала.
      Я посмотрел на длинного телохранителя, который чуть покачивался на задних ножках стула, как бездельник в сельской лавке. Он просто сидел свесив длинные руки, и его серое лицо было полно пустоты.
      - Кто-то что-то говорил про деньги, - сказал я Морни. - К чему все это? Я-то знаю, чего вы добиваетесь: просто пытаетесь убедить себя, что можете меня запугать.
      - Поговорите со мной еще в таком тоне - и вы скоро будете красоваться в жилете со свинцовыми пуговицами.
      - Подумать только, - расстроился я, - бедный старина Марлоу - и в жилете со свинцовыми пуговицами.
      Эдди Пру издал горлом какой-то сухой звук, который мог означать смешок.
      - А что касается того, чтобы я занимался своими делами и не совался в ваши, - может статься, мои дела и ваши просто где-то пересеклись. И не по моей вине.
      - Каким же образом? - Морни быстро поднял на меня глаза и тут же опустил.
      - Ну, например, ваш телохранитель звонит мне по телефону и пытается нагнать на меня страху. Потом звонит еще раз и говорит что-то о пяти сотнях и о том, как мне было бы полезно подъехать сюда и побеседовать с вами. И например, вышеупомянутый телохранитель или кто-то, как две капли воды на него похожий - что весьма маловероятно, - ходит по пятам за одним моим коллегой, которого сегодня нашли убитым на Курт-стрит.
      Морни отвел в сторону руку с сигаретой и посмотрел прищуренными глазами на огонек. Кажде движение, каждый жест - прямо из каталога.
      - Кого нашли убитым?
      - Некоего Филлипса, молодого светловолсого парнишку. Он бы вам не понравился. Он был ищейкой. - Я описал ему Филлипса.
      - Никогда о таком не слыхал, - сказал Морни.
      - А также, к слову, о высокой блондинке, которую видели сегодня выходящей из дому сразу после убийства.
      - Какая высокая блондинка? - Его голос чуть изменился. В нем послышалась настойчивость.
      - Не знаю. Ее видели, и человек, который ее видел, сможет при случае опознать ее. Конечно, не обязательно, что она имела отношение к Филлипсу.
      - Этот Филлипс был сыщиком?
      Я кивнул.
      - Я сказал это уже дважды.
      - Почему его убили и как?
      - Оглушили и застрелили в квартире. Почему - не знаем. В противном случае мы бы знали, чьих рук это дело. Такова ситуация.
      - Кто это "мы"?
      - Полиция и я. Я нашел тело. И должен был остаться там до приезда полиции.
      - Что вы рассказали фараонам?
      - Немногое. Как я понял из вашей вступительной речи, вы знаете, что я ищу Линду Конкист. Миссис Лесли Мердок. И я ее нашел. Она поет здесь. Не знаю, почему это обстоятельство должно скрываться. Ваша жена или мистер Ваньер могли бы сказать мне об этом. Но они этого не сделали.
      - Все, что моя жена может рассказать ищейке, может поместиться у комара в глазу.
      - Несомненно, у нее есть свои причины, - сказал я. - В любом случае это не так уж важно. Действительно, то, что я нашел миссис Конкист, не очень важно. И все-таки я хотел бы немного побеседовать с ней. Если вы не против.
      - Предположим, против.
      - И все равно мне хотелось бы побеседовать с ней.
      Я достал из кармана сигарету и начал катать ее в пальцах, восхищаясь густыми и все еще темными бровями мистера Морни. Они были выгнуты дугой и весьма элегантной.
      Пру хихикнул. Морни посмотрел на него и нахмурился; потом все так же хмуро посмотрел на меня.
      - Я спросил вас, что вы рассказали полиции, - напомнил он.
      - Я им рассказал так мало, как мог. Этот Филлипс просил меня зайти к нему. Он намекнул, что ввязался в какое-то дело, которое ему не нравится, и ему нужна помощь. Когда я подъехал, парень был мертв. Это я и рассказал. Они полагают, что это не вся история. Вероятно, так оно и есть. Мне дано время до завтрашнего дня, чтобы восполнить пробелы в показаниях. Вот я и стараюсь их восполнить.
      - Здесь вы напрасно теряете время.
      - Мне показалось, я был сюда приглашен.
      - Можете убираться отсюда к черту, когда вам заблагорассудится, сказал Морни. - Или можете оказать мне за пять сотен некоторую услугу. В любом случае ни я, ни Эдди не должны фигурировать в ваших завтраших показаниях.
      - Какого рода услуга?
      - Сегодня утром вы были у меня дома. Вы должны догадаться.
      - Я не занимаюсь разводами.
      Его лицо стало белым.
      - Я люблю свою жену. Мы женаты только восемь месяцев. Я не хочу никакого развода. Она умница и, как правило, хорошо разбирается в обстановке. Но сейчас она развлекается с сомнительным субъектом.
      - В каком смысле сомнительным?
      - Не знаю. Именно это я и предлагаю вам выяснить.
      - Уточните, пожалуйста, - сказал я. - Вы нанимаете меня на работу или просто отвлекаете от работы, которой я сейчас занимаюсь?
      Пру снова хихикнул.
      Морни налил себе еще бренди и опрокинул стакан в рот. Лицо его снова порозовело. Он ничего не ответил.
      - Уточните, пожалуйста, вот еще что, - продолжил я. - Вы не возражаете против того, чтобы ваша жена развлекалась, но вы не хотите, чтобы она развлекалась с человеком по имени Ваньер?
      - Я полагаюсь на ее сердце, - ответил Морни. - Но не на ее здравый смысл. Скажем, так.
      - И вы хотите, чтобы я выяснил, что за ним числится?
      - Я хочу, чтобы вы выяснили, какими темными делами он занимается.
      - О! А он ими занимается?
      - Думаю - да. Но не знаю, какими именно.
      - Вы думаете "да" - или просто вам так хочется думать?
      Он спокойно смотрел на меня несколько мгновений, потом выдвинул средний ящик стола, порылся в нем и кинул мне свернутый лист бумаги. Я развернул его. Это был серый бланк для счетов, заполненный под копирку. "Западная компания по снабжению стоматологическими материалами". Счет на тридцать фунтов кристоболита и двадцать пять фунтов белого альбастона всего на семь долларов семьдесят пять центов плюс налог. Счет был выписан на имя Х.Р.Триджера, и на нем стоял штемпель "Уплачено". В уголке листочка значилось: "Л.Д.Ваньер".
      Я положил счет на стол.
      - Это выпало у него из кармана однажды вечером, когда он был здесь, пояснил Морни. - Дней десять тому назад. Эдди поставил на эту бумажку свою огромную лапу, и Ваньер ничего не заметил.
      Я посмотрел на Пру, потом на Морни, потом на свой большой палец.
      - Это должно что-то значить для меня?
      - Я полагал, вы толковый детектив и сами сможете все выяснить.
      Я снова посмотрел на счет, свернул его и сунул в карман.
      - Надо понимать, вы бы мне его не дали, если бы он ничего не значил.
      Морни подошел к стоящему у стены черному с хромированной отделкой сейфу и открыл его. Он вернулся к столу, держа в руке пять новеньких банкнот, развернутых веером. Потом он сложил их, подровнял края и небрежно бросил на стол передо мной.
      - Вот ваши пять сотен, - сказал Морни. - Уберите Ваньера от моей жены - и получите еще столько же. Меня не интересует, каким образом вы это сделаете, и я не хочу ничего об этом знать. Просто сделайте это - и все.
      Я потянулся к новеньким хрустящим банкнотам трясущейся жадной лапой. И отодвинул сотенные бумажки в сторону.
      - Вы можете заплатить мне, когда - и если - я заслужу, - сказал я. Сегодня я удовольствуюсь небольшим интервью с мисс Конкист.
      Морни не прикоснулся к деньгам. Он взял квадратную бутылку и налил себе еще. На сей раз он налил и во второй стакан и придвинул его через стол ко мне.
      - Кстати, об убийстве Филлипса, - сказал я. - Эдди малость посидел у парнишки на хвосте. Вы не можете объяснить мне почему?
      - Нет.
      - В подобных случаях вся беда заключается в том, что информация может выплыть откуда угодно. Когда убийство попадает в газеты, никогда не знаешь, чем это чревато. Если что - вы все свалите на меня.
      Он пристально посмотрел мне в глаз:
      - Вряд ли. Я был несколько груб с вами поначалу, но вы вели себя весьма достойно. Я рискну связаться с вами.
      - Спасибо, - сказал я. - Вы не откажетесь сообщить, зачем вы велели Эдди звонить мне и пугать меня?
      Морни опустил глаза и побарабанил пальцами по столу.
      - Линда - мой старый друг. Молодой Мердок был здесь сегодня и виделся с ней. Он сообщил ей, что вы работаете на старую леди Мердок. Линда передала это мне. Я не знал, что это за работа. Вы не занимаетесь разводами - значит, старуха наняла вас не для таких дел. - На последних словах он поднял глаза и пристально взглянул на меня.
      Я также пристально смотрел на него и ждал.
      - Наверное, я просто из тех, кто любит своих друзей, - сказал он. - И не хочет, чтобы их беспокоили всякие сыщики.
      - Мердок что-то должен вам, да?
      Морни нахмурился:
      - Подобные вопросы я не обсуждаю.
      Он осушил стакан, кивнул и поднялся.
      - Я пришлю к вам Линду. Возьмите ваши деньги.
      Он вышел. Эдди Пру распутал свое длинное тело, выпрямился, одарил меня туманной серой улыбкой, которая не означала ровным счетом ничего, и неторопливо вышел вслед за хозяином.
      Я закурил следующую сигарету и еще раз взглянул на счет компании по поставкам стоматологических материалов. Что-то слабо забрезжило в глубине моего сознания. Я подошел к окну. На другой стороне долины по склону холма по направлению к дому с освещенной изнутри башней из стеклоблоков поднимался автомобиль с зажженными фарами. Потом он завернул в гараж, фары потухли, и в долине стало как будто темней.
      Было очень тихо и прохладно. Оркестр играл где-то под ногами. Музыка звучала приглушенно, и мелодию нельзя было разобрать.
      В открытую дверь за моей спиной вошла Линда Конкист и остановилась, глядя на меня холодными ясными глазами.
      19
      Она была похожа на свою фотографию - и не похожа. Я увидел широкий холодный рот, широко расставленные прохладные глаза, темные волосы, разделенные посередине на прямой пробор. На ней был белый плащ с поднятым воротником; руки она держала в карманах плаща, во рту у нее была сигарета.
      Она казалась старше, чем на фотографии; взгляд жестче, и губы давно разучились улыбаться. То есть они, вероятно, улыбались заученно, когда она выходила на сцену, но в другое время были плотно сжаты.
      Она прошла к столу и некоторое время стояла неподвижно с опущенными глазами, словно пересчитывая медные безделушки на нем. Потом увидела стеклянный графин, плеснула из него в стакан и опрокинула его содержимое в рот быстрым коротким движением кисти.
      - Вы некто по имени Марлоу? - Она присела на краешек стола и скрестила ноги.
      Я ответил, что я - некто по имени Марлоу.
      - Вообще-то я уверена, что вы ни на грамм не будете мне симпатичны. Давайте выкладывайте, что там у вас, - и отваливайте.
      - Что мне нравится в этом заведении, - сказал я, - так это то, что здесь все абсолютно точно соответствует некоему стереотипу: полицейские у ворот, блеск и роскошь вестибюля, шикарные девицы, торгующие сигаретами; жирный сальный еврей с царственно скучающей танцовщицей; великолепно одетый, пьяный и безобразно грубый джентльмен, оскорбляющий бармена; молчаливый субъект с пистолетом; владелец ночного клуба с мягкими седыми волосами и манерами героя второсортных фильмов и теперь вы - высокая темноволосая певичка с небрежной усмешкой и уличным жаргоном.
      - Вот как? - Она поднесла сигарету к губам и медленно затянулась. - А как насчет остроумного сыщика с прошлогодними шутками и манящей улыбкой?
      - А какие у меня вообще основания разговаривать с вами?
      - И какие же?
      - Она хочет это вернуть назад. Срочно. Надо поторопиться, иначе будут неприятности.
      - Я думала... - начала она и осеклась. Я наблюдал, как она борется с внезапным выражением заинтересованности на лице, вертя в пальцах сигарету и низко наклоня к ней голову. - Что она хочет вернуть, мистер Марлоу?
      - Дублон Брэшера.
      Она подняла на меня глаза и покивала, что-то припоминая и показывая мне, что припоминает.
      - О, дублон Брэшера.
      - Дежу пари, вы о нем совершенно забыли.
      - Почему? Нет. Я видела его несколько раз, - сказала она. - Вы сказали, она хочет вернуть его назад. Вы имеете в виду, она думает, что это я его взяла?
      - Да. Именно так.
      - Грязная стаая врунья, - сказала Линда Конкист.
      - Подозрения еще не делают человека вруном. Она может просто ошибаться. Значит, она неправа?
      - Зачем мне ее дурацкая старая монета?
      - Ну как... она стоит больших денег. Вы же можете нуждаться в деньгах. Насколько я понял, ваша свекровь не особенно щедра.
      Линда резко хохотнула.
      - Да, миссис Элизабет Брайт Мердок нельзя назвать очень щедрой.
      - Может, вы говорите так просто со зла, - предположил я.
      - А может, вам просто дать пощечину? - Она с отсутствующим видом затушила сигарету в медной пепельнице, проткнула окурок ножом для разрезания бумаги и потом стряхнула его с острия в мусорную корзину.
      - Переходя к вероятно более серьезным вопросам, позвольте поинтересоваться: вы дадите ему развод?
      - За двадцать пять сотен всегда буду рада, - ответила она, не глядя на меня.
      - Вы не любите мужа?
      - Вы разбиваете мне сердце, Марлоу.
      - Он вас любит, - сказал я. - И, в конце концов, вы сами вышли за него.
      Она лениво взглянула на меня.
      - Мистер, не думайте, что я не заплатила за зту ошибку. - Она закурила следующую сигарету. - Но девушка должна как-то жить. А это не всегда так просто, как кажется. И девушка может ошибиться, выйти эамуж не за того человека и не в ту семью, ища того, чего там нет. Безопасности, что ли.
      - Но не видя при этом необходимости любить, - добавил я.
      - Я не хочу быть слишком циничной, Марлоу. Но вы бы удивились, если бы узнали, как много девушек выходит замуж только для того, чтобы обрести дом, - особенно девушек, у которых устали руки отбиваться от жизнерадостных посетителей подобных заведений.
      - У вас был дом, и вы покинули его?
      - Мне это дороговато встало. Старая накачанная винищем врунья сделала сделку невыгодной. Как она вам понравилась в качестве клиента?
      - У меня бывали и хуже.
      Она сняла крошку табака с губы.
      - Вы заметили, что она делает с этой девушкой?