Я посмотрел на картинку. Она явно не представляла никакого интереса. На ней был изображен какой-то тип в камзоле и рейтузах, в кружевных манжетах и пышном берете с пером; он высовывался из окна и, очевидно, звал кого-то находящегося на улице. Улица на картинке не поместилась. Это была цветная репродукция чего-то не особо выдающегося.
      Я осмотрелся. На стенах висели и другие картины: пара довольно милых акварелек, несколько гравюр (как-то старомодно для нашего времени - или нет?). Всего с полдюжины. Что ж, возможно, парень любил картины - и что из этого? Человек высовывается из высокого окна. Очень давно.
      Я посмотрел на Ваньера. Он ничем не мог мне помочь. Человек высовывается из высокого окна - и очень давно.
      Слабая догадка чуть шевельнулась в сознании - я почти не заметил ее, почти просмотрел. Движение мысли было легче касания перышка, легче касания снежинки. Высокое окно. Из него высовывается человек. Очень давно.
      И тут до меня дошло. Из высокого окна - давно - восемь лет назад высовывается человек - слишком далеко высовывается - человек падает - и разбивается насмерть. Человек по имени Горас Брайт.
      - Мистер Ваньер, - сказал я с ноткой восхищения в голосе, - экий вы хитрец.
      Я перевернул картинку. На обратной ее стороне были записаны даты и суммы. Первая дата была поставлена почти восемь лет назад. Суммы в основном были по пятьсот долларов, несколько - по семьсот пятьдесят и две - по тысяче. Всего одиннадцать тысяч долларов. Последний взнос мистер Ваньер не получил. Ко времени его прибытия он был еже мертв. Не так уж много за восемь лет. Клиент мистера Ваньера очень сильно торговался.
      Исписанная картинка крепилась к рамке стальными граммофонными иголками. Две из них вывалились. Я отковырял картонку, чуть порвав ее при этом. Между ней и репродукцией был вложен конверт. Надписанный и запечатанный. Я вскрыл его. Там были две фотографии и негатив. Фотографии были одинаковые. На них был изображен высунувшийся из окна человек с раскрытым в крике ртом. Руками он упирался в стенки оконного проема. За его плечом виднелось женское лицо.
      Это был худощавый темноволосый мужчина. Его лицо на фотографии получилось несколько расплывчатым, как и лицо стоящей за ним женщины. Он далеко высовывался из окна и кричал - или звал кого-то.
      Я стоял и рассматривал снимок. И, насколько я мог судить, он не значил ровным счетом ничего. Но я знал: он должен что-то значить. Я просто не понимал, что именно. И я продолжал его рассматривать. И спустя некоторое время понял: здесь что-то не то. Это была мелочь, но принципиально важная. Положение рук мужчины относительно оконного проема. Руки его ни во что не упирались и ничего не касались. Они висели в воздухе.
      Человек вовсе не высовывался из окна. Он падал.
      Я положил все обратно в конверт, сложил картонку и сунул все это в карман. А рамку, стекло и репродукцию спрятал в шкафу под полотенцами.
      Все это отняло у меня слишком много времени. У дома остановилась машина. По дорожке, ведущей к двери, послышались шаги.
      Я спрятался за занавесками в сводчатом проеме.
      30
      Дверь открылась и тихо закрылась.
      В комнате висела тишина - как дыхание человека в морозном воздухе. Потом раздался хриплый визг, переходящий в тоскливый вой.
      Потом дрожащий от ярости мужской голос произнес:
      - Неплохо, но и недостаточно хорошо. Попробуй еще раз.
      - Господи, это Луи, - раздался женский голос, - он мертв!
      - Я могу и ошибаться, - сказал мужчина, - но, мне кажется, играешь ты препаршиво.
      - Господи! Алекс, он мертв! Сделай что-нибудь, ради Бога... Сделай же что-нибудь!
      - Да, надо бы, - ответил хриплый напряженный голос Алекса Морни. Надо бы превратить тебя в нечто подобное. С кровью и всем таким прочим. Надо бы, чтобы ты валялась здесь, такая же мертвая, такая же холодная и так же медленно разлагалась. Впрочем, тут и делать ничего не надо. Ты давно уже такая. Совершенно разложившаяся. Ты всего восемь месяцев замужем, а уже изменяешь мне с этим паршивым торгашом. Боже мой! О чем я только думал, когда связался с такой потаскухой, как ты?!
      Последние слова он почти прокричал.
      Женщина испустила еще один стон.
      - Прекрати притворяться, - горько сказал Морни. - Думаешь, зачем я привез тебя сюда? Ты никого не обманешь. За тобой следили уже несколько недель. Ты была здесь прошлой ночью. А я был здесь уже днем. И увидел то, что сейчас можно видеть. Твоя помада на сигаретах, стакан, из которого ты пила. Я очень хорошо представляю, как ты сидишь на ручке этого кресла, роясь в его сальных волосах, и, в то время как он еще мурлычет от удовольствия, пускаешь ему пулю в висок. Почему?
      - О, Алекс, дорогой... Не говори такие ужасные вещи...
      - Ранняя Лилиан Гиш, - сказал Морни. - Очень ранняя. Пропустим сцену страданий, детка. Я прекрасно знаю, как все это делается. Ты думаешь, за каким чертом я здесь? Я для тебя больше и пальцем не пошевелю. Никогда больше, милочка, никогда, мой драгоценный ангелочек, белокурый убийца. Но я боюсь за себя, за свою репутацию, за свое дело. Протерла ли ты ручку пистолета, например?
      Тишина. Потом звук удара. Женщина застонала. Ей было больно, страшно больно. Мучительный стон шел словно из глубины ее души. У нее это получилось довольно хорошо.
      - Послушай, ангел мой, - прорычал Морни. - Хватит с меня дешевого лицедейства. Я прекрасный знаток всех этих бездарных приемов. Хватит. Я заставлю тебя рассказать, как было дело, - пусть мне придется таскать тебя за волосы по всему дому. Итак... ты протерла пистолет?
      Внезапно она рассмеялась. Смехом неестественным, но чистым и с чудными серебряными колокольчиками в нем. Потом - также внезапно прекратила смеяться. И сказала:
      - Да.
      - И стакан, из которого пила?
      - Да. - Теперь очень спокойно и очень холодно.
      - И поставила на пистолет его отпечатки?
      - Да.
      Он задумался.
      - Может быть, их не удастся обмануть. Почти невозможно поставить отпечатки мертвого человека на оружии так, чтобы они выглядели убедительно. Тем не менее. Что ты еще протерла?
      - Н-ничего. О, Алекс, пожалуйста, не будь таким жестоким!
      - Прекрати. Прекрати! Покажи, как ты это сделала, где ты стояла, как держала пистолет?
      Она не пошевелилась.
      - Об отпечатках не беспокойся, - сказал Морни. - Я снова поставлю. Более хорошие. Значительно более хорошие.
      Она медленно двинулась вперед, и через щель в занавесках я увидел ее. Она была в бледно-зеленых габардиновых брюках, коричневом жакете с вышивкой и алом тюрбане с золотой змейкой на нем. Лицо ее было залито слезами.
      - Поднимай же! - рявкнул Морни. - Покажи, как ты это сделала.
      Она наклонилась за кресло и выпрямилась, держа пистолет в сторону входной двери.
      Морни не пошевелился и не издал ни звука. Рука блондинки затряслась, и пистолет заплясал в воздухе вверх-вниз; губы ее задрожали, и она бессильно уронила руку вниз.
      - Я не могу, - задыхаясь проговорила она. - Я должна застрелить тебя, но не могу.
      Она разжала пальцы, и пистолет с глухим стуком упал на пол.
      - Ты не смогла сделать этого, - хрипло сказал он. - Ты не смогла. Посмотри-ка сюда.
      Он вынул из кармана носовой платок и взял им с пола пистолет. Он нажал на что-то, и тот раскрылся. Морни сунул правую руку в карман и покатал в кончиках пальцев патрон, потом сунул его в барабан, потом повторил эту процедуру еще четыре раза - и защелкнул револьвер. Он положил его на пол и выпрямился.
      - Ты не смогла застрелить меня, - с издевкой сказал он, - потому что обойма была пуста. Теперь револьвер заряжен. Из него был сделан один выстрел. И на нем твои отпечатки.
      Блондинка стояла очень тихо и смотрела на него измученными глазами.
      - Я забыл сказать тебе, - нежно пропел он, - что я протер револьвер. Я подумал, гораздо лучше будет знать наверняка, что твои отпечатки остались на нем. Я был уверен, что они там остались, - но я хотел быть абсолютно уверенным. Ясно?
      - Ты собираешься заложить меня? - спокойно спросила девушка.
      - Да, ангел мой. Я собираюсь заложить тебя.
      - Понятно, - она смотрела на него холодно. На ее кричаще-ярком лице хористочки неожиданно отразилось чувство собственного достоинства.
      - Я собираюсь заложить тебя, ангел мой, - с расстановкой повторил он, явно наслаждаясь каждым произнесенным словом. - Кто-то меня пожалеет, и кто-то посмеется надо мной. Но моему делу это никак не повредит. У моего дела есть одна чудесная особенность. Немного скандальной известности ему пойдет только на пользу.
      - Значит, я для тебя теперь имею ценность только как реклама?
      - Именно, - сказал он. - Именно так.
      - А как насчет моего мотива? - спросила она с таким глубоким серьезным презрением, что он этого даже не понял.
      - Не знаю, - сказал он. - Меня это не волнует. У вас были какие-то делишки. Эдди следил за тобой до улицы на Банкер-хилл, где ты встретилась с каким-то белесым типом в коричневом костюме. Ты передала ему что-то. Эдди бросил тебя и проследил паренька до его дома поблизости. Он пытался еще повисеть на нем, но ему показалось, что тот заметил хвост, - Эдди отстал. Но одно тем не менее я знаю точно. В том доме вчера был убит паренек по имени Филлипс. Ты знаешь что-нибудь об этом, золотко?
      - Я ничего не знаю об этом, - сказала блондинка. - Я не знаю никого по имени Филлипс и, как это ни странно, не бегаю и не палю из пистолета в кого попало просто для нехитрой девичьей радости.
      - Но ты застрелила Ваньера, дорогуша, - ласково напомнил Морни.
      - О да, - протянула она. - Конечно. Мы как раз остановились на моем мотиве. Ты уже придумал что-нибудь?
      - Это неважно, когда речь идет о любовниках, - отрезал он. - Сцена ревности, ссора. Можно назвать это как угодно.
      - Может быть, - сказала она, - когда он был сильно пьян, он начинал немножко походить на тебя. Может быть, это и был мотив.
      Он сказал:
      - Ах... - и задохнулся.
      - Красивей, - продолжила она, - моложе, без живота, но с той же самодовольной мерзкой ухмылочкой.
      - Ах... - сказал Морни - и он страдал.
      - Это пойдет? - мягко поинтересовалась она.
      Он шагнул к ней и выбросил вперед кулак. Удар пришелся ей в лицо сбоку; она покачнулась, села на пол, вытянув длинную ногу, схватилась рукой за щеку и подняла на него очень синие глаза.
      - Может быть, тебе не стоило этого делать, - сказала она. - Может быть, я не пройду с этим теперь?
      - Пройдешь, не волнуйся. У тебя нет выбора. Отделаешься довольно легко. Господи, я уверен в этом. С твоей-то внешностью! Но ты пройдешь, ангел мой. На пистолете твои отпечатки.
      Она медленно поднялась на ноги, все еще держась рукой за щеку.
      Потом она улыбнулась:
      - Я знала, что он мертв. В двери торчит мой ключ. Я почти хочу поехать в город и сказать, что это я застрелила его. Только не прикасайся ко мне больше своей скользкой белой лапой - если хочешь, чтобы я призналась в убийстве. Да, я почти хочу в полицию. Среди полицейских я буду чувствовать себя в большей безопасности, чем с тобой.
      Морни повернулся, и я увидел его искаженное белое лицо с дергающимся шрамом-ямочкой. Он прошел к выходу; дверь снова открылась. Несколько мгновений блондинка стояла неподвижно и затем исчезла вслед за мужем из поля моего зрения.
      Дверь закрылась. Шаги по дорожке. Хлопанье дверец машины. Заработал мотор, и машина уехала.
      31
      Спустя довольно продолжительное время я вышел из своего укрытия и еще раз внимательно огляделся. Я прошел к креслу, поднял револьвер, тщательно протер его и положил на место. Затем вытащил из пепельницы три испачканных губной помадой окурка, отнес их в туалет и спустил в унитаз. Потом огляделся в поисках второго стакана - но его не было в комнате. Стакан с недопитым выдохшимся коктейлем я отнес на кухню, ополоснул и вытер кухонным полотенцем.
      Оставалась самая неприятная часть. Я встал на колени и взял свисающую с кресла окостеневшую руку. Отпечатки получатся не особо хорошими, но все же это будут отпечатки, - принадлежать они будут не Лу Морни. У револьвера была рифленая каучуковая ручка с отбитым уголком. На ней ничего не останется. Отпечаток указательного пальца на стволе справа, два - на курке и отпечаток большого пальца за казенной частью. Сойдет.
      Я еще раз огляделся. Пригасил до минимума свет - слишком ярко сияло в нем мертвое желтое лицо. Открыл переднюю дверь, вытащил из замка ключ, протер его и всунул обратно в замочную скважину. Закрыл дверь, протер ручку и пошел вниз по улице к машине.
      Я вернулся в Голливуд, поставил машину на свободное место у тротуара и направился к входу в Бристоль-Апартменте.
      В темноте из одной из стоящих у тротуара машин послышался жесткий шепот. Кто-то произнес мое имя. Под крышей маленького "паккарда" над рулем маячило длинное пустое лицо Эдди Пру. Он был в машине один. Я облокотился на дверцу и заглялул внутрь.
      - Как дела, ищейка?
      Я бросил спичку и выпустил дым ему в лицо.
      - Кто уронил тот счет стоматологической компании, который вы дали мне вчера ночью? Ваньер или еще кто-то?
      - Ваньер.
      - И что я должен делать с ним? Узнать биографию человека по имени Тиджер?
      - Терпеть не могу дураков.
      - Зачем ему носить счет в кармане - чтобы легче ронять? А если он и уронил его, почему ты просто не вернул ему бумажку? Другими словами, объясни мне, дураку, почему при виде счета за стоматологический материал кто-то возбуждается настолько, что начинает бегать и нанимать частных детективов?
      - У Морни есть голова на плечах, - холодно сказал Эдди Пру.
      - О таких, как он, бытует выражение: "Невежествен, как актер".
      - Хватит. Ты что, не знаешь, как используют эту зуботехническую дребедень?
      - Знаю. Я выяснил. Альбастон используется для изготовления восковых форм. Он очень твердый, мелкозернистый, и к нему ничего не прилипает. Другой материал - кристоболит - используется для изготовления форм с помощью восковых заготовок; выдерживает очень высокую температуру... Скажешь, ты не понимаешь, о чем я говорю?
      - Ты, наверное, знаешь, как делаются золотые пломбы, - сказал Эдди Пру. - Наверное, знаешь, а?
      - Я потратил сегодня два часа на изучение этого вопроса. Теперь я тонкий знаток - и что дальше?
      Он помолчал немного и сказал:
      - Ты газеты читаешь когда-нибудь?
      - Изредка.
      - Ты случайно не читал, что в Белфонт-Билдинг на Девятой укокошили одного старика по имени Морнингстар - двумя этажами выше офиса Х.Р.Тиджера? Не читал, а?
      Я не ответил. Он еще некоторое время смотрел на меня, потом протянул руку к приборной доске и выключил зажигание.
      - Никто не повел бы себя так глупо, как ты, - мягко сказал он. Никто. Спокойной ночи.
      Машина отъехала от тротуара и двинулась вниз по склону в сторону Франклина. Я ухмылялся ей вслед, пока она не скрылась с глаз.
      Я поднялся наверх, отпер дверь квартиры, приоткрыл ее на несколько дюймов и потом осторожно постучал. В комнате послышались шаги, и цветущего вида девушка в белой форме и белой шапочке с черной полоской распахнула дверь.
      - Я Марлоу. Я здесь живу.
      - Проходите, пожалуйста, мистер Марлоу. Доктор Мосс меня предупредил.
      Я тихо прикрыл дверь.
      - Как она?
      - Спит. Она уже дремала, когда я пришла. Меня зовут мисс Лимингтон. Ничего особенного я о ней сказать не могу, кроме того, что температура в норме, а пульс учащенный, но успокаивается. Душевное потрясение, я полагаю.
      - Она нашла убитого человека, - сказал я. - Страшно испугалась. Она не проснется, если я войду в спальню и возьму кое-какие вещи?
      - О, пожалуйста. Если вы не будете шуметь, она не проснется. В любом случае это не страшно.
      Я прошел в гостиную и положил деньги на секретер.
      - На кухне найдете кофе, ветчину, яйца, хлеб, апельсины и виски, сказал я. - Если понадобится еще что-нибудь - позвоните вниз.
      - Я уже взглянула на ваши припасы, - улыбнулась сиделка. - Для завтрака вполне достаточно. Она останется тут?
      - Это вопрос к доктору Моссу. Думаю, она отправится домой, как только будет в состоянии. Ее дом далеко отсюда, в Вичите.
      - Я всего лишь сиделка, - сказала она. - Но думаю, что ее вполне исцелит хороший глубокий сон.
      - Хороший глубокий сон и смена общества, - сказал я, вовсе не имея в виду мисс Лимингтон.
      Я прошел по коридору и заглянул в спальню. Они нарядили ее в мою пижаму. Она лежала на спине, выпростав руки из-под одеяла. Рукав пижамы завернулся дюймов на шесть, и торчавшая из рукава рука была плотно сжата в кулачок. Лицо ее было бледным и изможденным, но казалось вполне спокойным. Я вытащил из стенного шкафа саквояж и покидал туда барахло. Когда я тронулся к двери, я еще раз взглянул на Мерле. Глаза ее были открыты и устремлены в потолок. Потом она медленно перевела взгляд пониже, чтобы видеть меня боковым зрением, и слабая улыбка тронула уголки ее губ.
      - Привет, - это был слабый дрожащий голосок; голосок, который знал, что его хозяйка лежит в постели, при сиделке и прочем.
      - Привет.
      Я подошел и встал рядом с постелью, со своей самой ослепительной улыбкой на своем мужественном лице.
      - Со мной все в порядке, - прошептала она. - Все чудесно, правда?
      - Конечно.
      - Это ваша постель?
      - Все в порядке. Я вас не укушу.
      - Я не боюсь, - сказала она. Ее рука поползла по одеялу ладошкой вверх, ожидая, чтобы ее взяли. Я взял ее. - Я не боюсь вас. Ни одна женщина не может испугаться вас, правда?
      - Из ваших уст, - сказал я, - полагаю, это значит комплимент.
      Ее глаза улыбнулись - и снова посерьезнели.
      - Я обманула вас, - тихо сказала она. - Я... я ни в кого не стреляла.
      - Знаю. Я там был. Забудьте это. Не думайте.
      - Все всегда советуют забыть неприятные вещи. Но их невозможно забыть. Я хочу сказать, как-то глупо давать такие советы.
      - О'кей, - я притворился уязвленным. - Я глуп. Как насчет того, чтобы еще соснуть?
      Она медленно повернула голову и посмотрела мне в глаза. Я присел на краешек постели, держа ее руку.
      - Полиция придет сюда? - спросила она.
      - Нет. И попытайтесь пережить это разочарование.
      Она нахмурилась:
      - Вы, наверное, считаете меня страшной дурой.
      - Ну... наверно.
      В уголках ее глаз выступили две слезинки и мягко скатились по щекам.
      - Миссис Мердок знает, где я?
      - Еще нет. Я собираюсь сообщить ей.
      - Вы ей расскажете... все?
      - Да. Почему нет?
      Она отвернула голову от меня и тихо сказала:
      - Она поймет. Она знает об одной ужасной вещи, которую я сделала восемь лет назад. Об ужасной, кошмарной вещи.
      - Конечно, - сказал я. - Поэтому она и платила Ваньеру все эти годы.
      - О Боже, - она выпростала из-под одеяла руку, а другую вырвала из моей руки - и судорожно сцепила их. - Я не хотела бы, чтобы вы это знали. Не хотела бы. Никто не знает, кроме миссис Мердок. И родители не знают.
      В дверях появилась сиделка и сурово взглянула на меня:
      - Не думаю, что ей полезно разговаривать в таком тоне, мистер Марлоу. Наверное, вам лучше уйти.
      - Послушайте, миссис Лимингтон, я знаю эту девушку целых два дня, а вы лишь два часа. Уверяю вас, это ей пойдет на пользу.
      - Это может привести к другому... э-э... приступу, - сказала она, строго глядя мимо меня.
      - Хорошо, если ей суждено перенести еще один приступ, не лучше ли, чтобы это произошло сейчас, пока вы рядом? Пойдите на кухню и выпейте что-нибудь.
      - Я никогда не пью на службе, - холодно сказала она. - И, кроме того, кто-нибудь может унюхать запах.
      - Сейчас вы работаете на меня. Все мои наемные рабочие обязываются выпивать время от времени. И, кроме того, если вы хорошо пообедаете и проглотите пару чашек кофе, никто ничего не унюхает.
      Она быстро улыбнулась и вышла из комнаты. Мерле слушала все это с таким видом, словно это было легкомысленное отступление от чрезвычайно серьезной темы. С довольно раздраженным видом.
      - Я хочу все рассказать вам... - задыхаясь, проговорила она. - Я...
      Я потянулся к ней и накрыл своей лапой две ее сцепленные ладошки.
      - Не надо. Я знаю. Марлоу вообще знает все - кроме того, как научиться прилично зарабатывать. Теперь поспите, а завтра я отвезу вас в Вичиту - навестить родителей. За счет миссис Мердок.
      - О, это так мило с ее стороны! - вскричала она, широко раскрывая засиявшие глаза. - Она всегда была так добра по отношению ко мне!
      Я встал.
      - Она прекрасная женщина, - широко улыбаясь, сказал я. - Прекрасная. Я как раз сейчас собираюсь заглянуть к ней - и мы в высшей степени мило побеседуем за чашкой чая. И если вы сейчас же не заснете, я никогда больше не разрешу вам признаваться мне в совершенных убийствах.
      - Вы ужасны, - сказала она. - Вы мне не нравитесь. - Она отвернулась от меня, спрятала руки под одеяло и закрыла глаза.
      Я подошел к двери. На выходе я обернулся и посмотрел назад. Она смотрела на меня, приоткрыв один глаз. Я насмешливо оскалился, и глаз поспешно закрылся.
      Я вернулся в гостиную, одарил мисс Лимингтон всем, что осталось от моих сияющих улыбок, и вышел.
      Я поехал на Санта-Моника-бульвар. Ломбард был еще закрыт. Старый еврей в высокой черной ермолке, казалось, очень удивился тому, что я так быстро вернулся за закладом. Я объяснил ему, что у нас в Голливуде так принято.
      Он достал из сейфа конверт, вскрыл его, извлек оттуда квитанцию и дублон и положил его мне на ладонь.
      - Такая это ценность, такая, что отдавать не хочется, - пожаловался он. - Работа, понимаете ли, работа - превосходная.
      - И золота в ней, верно, на все двадцать долларов, - сказал я.
      Он пожал плечами и улыбнулся. А я сунул монету в карман и пожелал ему спокойной ночи.
      32
      Лунный свет стелился по лужайке, как белая простыня, - и лишь под кедром, как кусок черного бархата, лежала густая тень. В двух нижних окнах и одном наверху горел свет. Я поднялся по кособоким каменным ступенькам и позвонил.
      Я не взглянул на маленького нарисованного негритенка на стене. И не потрепал его по голове. Шутка несколько устарела.
      Дверь открыла седая румяная женщина, мне еще не знакомая. Я сказал:
      - Я - Филипп Марлоу. Я хотел бы видеть миссис Мердок. Миссис Элизабет Брайт Мердок.
      Женщина подозрительно оглядела меня.
      - Думаю, она уже в постели. Вряд ли она сможет вас принять сейчас.
      - Еще только девять.
      - Миссис Мердок рано ложиться спать. - Она начала закрывать дверь.
      Это была милая старушка, и я не хотел наваливаться на дверь грубым плечом - я просто легонько оперся на нее.
      - Это важно. Вы можете передать ей?
      - Подождите минутку. - Я отступил назад и дал ей закрыть дверь.
      Из листвы темного дерева послышалось пение пересмешников. Машина проехала по улице слишком быстро и взвизгнула тормозами на повороте. Прозвенели отдаленные колокольчики девичьего смеха, словно они высыпались из машины на крутом повороте.
      Спустя некоторое время дверь открылась, и женщина сказала:
      - Можете пройти.
      Я проследовал за ней через большую переднюю комнату. Тусклый свет единственной лампы едва достигал ее противоположной стены. Слишком тихо было в этой комнате, и ее надо было срочно проветрить. Мы прошли до конца коридора, поднялись по лестнице с резными перилами и прошли еще по одному коридору.
      Горничная указала мне на раскрытую дверь и, когда я вошел внутрь, затворила ее за моей спиной. Я оказался в просторной, изобилующей мебельным ситцем гостиной с серебряно-голубыми обоями, синим ковром и выходящими на балкон высокими французскими окнами. Над балконом был навес.
      Миссис Мердок сидела у карточного столика в мягком кресле с подголовником. На ней был стеганый халат, и ее волосы были несколько растрепаны. Она играла в одиночку. Колоду она держала в левой руке и, прежде чем поднять на меня глаза, положила одну карту на стол и передвинула другую. Потом она произнесла:
      - Итак?
      Я подошел к столику и взглянул на карты. Она играла в "конфилд".
      - Мерле сейчас у меня дома, - сказал я. - Она малость чики-бряки.
      - И что же такое чики-бряки, мистер Марлоу? - сухо поинтересовалась миссис Мердок, не взглянув на меня.
      Она передвинула карту, потом - более быстро - еще две.
      - Приступ меланхолии, - пояснил я. - Когда-нибудь ловили себя на жульничестве?
      - Когда жульничаешь, играть не интересно, - мрачно сказала она. - И очень малоинтересно, когда не жульничаешь. Что там с Мерле? Она никогда не задерживалась допозна. Я уже начала беспокоиться за нее.
      Я подтащил к столику кресло и уселся напротив нее.
      - Вам нет необходимости беспокоиться, - сказал я. - Я вызвал доктора и сиделку. Она спит. Она была у Ваньера.
      Миссис Мердок отложила колоду карт, сцепила на краю стола жирные руки и тяжело посмотрела на меня.
      - Мистер Марлоу, - сказала она, - мы с вами должны окончательно договориться. Я сделала ошибку, пригласив вас. Я просто не хотела, чтобы меня - как бы вы выразились - держала за дурочку такая маленькая злая тварь, как Линда. Но было бы лучше, если бы я вообще не подымала шуму. Мне гораздо легче было бы пережить пропажу монеты, чем ваше присутствие. Даже если б мне ее никогда не вернули.
      - Но вам ее вернули.
      Она кивнула, пристально глядя на меня:
      - Да, мне ее вернул. И вы знаете как.
      - Я этому не верю.
      - Я тоже, - спокойно сказала она. - Мой дурак сын просто взял на себя вину Линды. Я нахожу этот поступок детским.
      Она взяла колоду и потянулась, чтобы положить красную десятку на красного валета. Потом она потянулась к приземистому столику, на котором стояло вино. Она отпила немного, опустила стакан и посмотрела на меня тяжелым взглядом:
      - У меня такое чувство, мистер Марлоу, что вы собираетесь вести себя нагло.
      Я потряс головой:
      - Не нагло. Просто искренне. Я не так уж плохо поработал на вас, миссис Мердок. Вы получили дублон обратно. Полицию на вас я не вывел пока что. Я ничего не сделал для развода, но я нашел Линду - ваш сын все время знал, где она; и я не думаю, что у вас с ней проблемы. Она признает, что совершила ошибку, выйдя замуж за Лесли. Тем не менее, если вы полагаете...
      Она хмыкнула и сыграла следующей картой. В верхнем ряду у нее был бубновый туз.
      - Черт, трефовый туз побит. Не успею убрать его.
      - А вы этак незаметно оттолкните его в сторонку, - посоветовал я, когда не смотрите на карты.
      - Не лучше ли вам вернуться к рассказу о Мерле, - спокойно сказала она. - И не очень-то злорадствуйте, если вам удалось выведать у нее несколько фамильных секретов.
      - Я никогда не злорадствую. Вы послали Мерле к Ваньеру сегодня вечером с пятьюстами долларами.
      - И что, если так? - она налила себе еще вина и отпила, не спуская с меня глаз.
      - Когда он попросил денег?
      - Вчера. Я не могла взять их из банка до сегодняшнего утра. А в чем, собственно, дело?
      - Ваньер шантажировал вас почти восемь лет, не так ли? В связи с одним происшествием, имевшим место двадцать шестого апреля тысяча девятьсот тридцать третьего года.
      В ее глазах как будто мелькнул страх, но еле уловимо и очень глубоко - так, словно он давно жил там и только сейчас выглянул на мгновение.
      - Кое-что рассказала мне Мерле, - сказал я. - Ваш сын рассказал мне, как умер его отец. Я просмотрел сегодня старые газеты. Случайная смерть. На улице под окнами его офиса произошла авария, и все повысовывались из окон. Ваш муж тоже высунулся из окна, просто чересчур далеко. Поговаривали о самоубийстве, потому что после его смерти семья получила пятьдесят тысяч по страховке. Но следователь был очень мил и оставил это обстоятельство незамеченным.
      - И что же? - У нее был холодный резкий голос - никаких тебе хрипов и одышки. Холодный, резкий и абсолютно спокойный голос.
      - Мерле была секретаршей Гораса Брайта. Молоденькая девушка со странностями, чересчур застенчивая, простоватая, совсем ребенок по интеллекту, любит драматизировать события, очень старомодна в своих представлениях о мужчинах и тому подобном. Думаю, он разгорячился однажды, попытался овладеть ею - и напугал ее до полусмерти.
      - И?
      - Она зациклилась на этом и стала немножко кровожадна в глубине души. Ей выпал случай - и она отыгралась. Когда ваш муж высунулся из окна. Ну как?
      - Говорите ясней, мистер Марлоу. Не переношу тумана.
      - Бог мой, да куда ж ясней-то? Она вытолкнула своего хозяина из окна. Убила его, короче. И вышла сухой из воды. С вашей помощью.
      Она опустила глаза на зажатую в левой руке колоду карт и легко кивнула. Ее подбородок опустился на дюйм - и поднялся.
      - У Ваньера были какие-то доказательства? - спросил я. - Или он просто явился случайным свидетелем происшествия и вцепился в вас, а вы платили ему время от времени, чтобы избежать скандала и потому, что вы действительно любите Мерле?
      Прежде чем ответить, она повертела в руке очередную карту. Невозмутима и непоколебима как скала.
      - Он говорил о какой-то фотографии, - сказала она. - Но я никогда не верила этому. Он не мог ничего сфотографировать. А если и мог - то показал бы мне ее рано или поздно.
      - Да, это маловероятно, - согласился я. - Даже если б у него была камера в руках - из-за этой аварии на улице снимок получился бы очень размытым. Но почему он не решился показать вам этот снимок, я прекрасно понимаю. Вы довольно опасная женщина, в некотором роде. Он мог бояться, что вы расправитесь с ним. Сколько вы уплатили ему?
      - Это не... - начала было она, но осеклась и пожала мощными плечами. Властная женщина, сильная, безжалостная - способная перенести и не такое. Так она про себя подумала. - Одиннадцать тысяч сто долларов, не считая тех пятисот, что я послала ему сегодня.
      - Все это чертовски мило с вашей стороны, миссис Мердок. Учитывая все обстоятельства дела.
      Она сделала рукой неопределенный жест и еще раз пожала плечами: