Глава 17
      Часом позже я припарковался перед скобяной лавкой. Это была не единственная скобяная лавка в Эсмеральде, но только она выходила фасадом в переулок с громким названием аллея Полтона. Я пошел на восток, считая магазины. Их было семь, все блестели витринами в металлических рамках. На углу был магазин одежды, с манекенами в витрине, косынками, перчатками и украшениями. Цены указаны не были. Я свернул за угол и пошел на юг. Вдоль тротуара росли массивные эвкалипты с толстыми стволами, совсем не похожие на высокие и стройные деревья вокруг Лос-Анджелеса. В конце аллеи Полтона был гараж. Я шел вдоль его стены, глядя на сломанные ящики, картонки, мусорные бачки, пустые стоянки для машин. Я считал дома. Это было легко. Вопросов задавать не приходилось. Свет горел в маленьком окошке лачуги, которая когда-то, давным-давно, была простым и добротным домом одного из первых обитателей Эсмеральды. Деревянное крыльцо со сломанными перилами. Когда-то его покрасили, но это было давно, еще до появления магазинов. Когда-то, может, тут был и садик. Парадная дверь была грязно-горчичного цвета. Окно было плотно закрыто. Его, по-моему, никогда не мыли. За ним висели обломки старых жалюзи. В крыльце было когда-то две ступени, но лишь на одну можно было ступить. За хижиной, вплотную к скобяной лавке, был, по всей видимости, сортир. Я видел, что сквозь шаткую стенку этого сооружения входил водопровод. Домовладелец благоустраивает свои владения. Трущоба на одного.
      Я переступил через сломанную ступеньку и постучал в дверь. Звонка не было. Никто не ответил. Я взялся за ручку. Дверь не была заперта. Я толкнул ее и вошел. У меня было предчувствие, что я найду там что-то очень неприятное.
      Лампочка светила в обгоревшем и искривившемся колпаке с порванным абажуром. Диван был покрыт старым одеялом. Старое кресло из тростника, качалка, стол, покрытый засаленной клеенкой. На столе рядом с чашкой кофе лежала местная газета на испанском языке "Эль Диарио", блюдечко с окурками, грязная тарелка, маленький транзистор, передававший музыку. Я выключил его. Тишина упала, как перина. Затем из-за полуоткрытых дверей раздалось тиканье будильника, затем звон цепочки, шелест крыльев и надтреснутый голос сказал быстро: "Quieu es? Quieu es? Quieu es?" (Кто там? Кто там? Кто там? (исп.)) За ним последовало сердитое бормотание. Затем вновь тишина.
      Из большой клетки в углу на меня глядел круглый, сердитый глаз попугая. Он крутился на насесте.
      - Амиго,- сказал я.
      Попугай разразился безумным хохотом.
      - А ну не кипятись, братишка,- сказал я.
      Попугай перебрался на другой конец насеста, клюнул из белой чашки и пренебрежительно стряхнул овсинки с клюва. В другой чашке была вода.
      - У тебя, видно, нет жилищной проблемы,- сказал я. Попугай уставился на меня и фыркнул. Он наклонил голову и уставился на меня другим глазом.
      - Necio! - заорал он.- Fuera! (Дурак! Вон! (исп.))
      Где-то капала вода из протекающего крана. Часы тикали. Попутай передразнивал их. Я сказал:
      - Попка-дурак.
      - Hijo de la chingada (Сукин сын (исп.)),- ответил попугай.
      Я фыркнул на него и толкнул полуоткрытую дверь в местный вариант кухни. Линолеум на полу перед умывальником был протерт до досок. Ржавая газовая плита с тремя горелками, открытая полка с несколькими тарелками и будильником. Титан старинного типа для горячей воды в углу, из тех, что взрываются, потому что у них нет предохранительного клапана. Узкая задняя дверь была заперта, и ключ торчал из скважины. Единственное окно было закрыто. Лампочка свисала с потолка. Потолок над ней потрескался и был весь в подтеках. За моей спиной попугай бесцельно крутился на своем насесте и время от времени тоскливо урчал со скуки.
      На оцинкованной доске умывальника лежала короткая черная резиновая трубка, а рядом с ней стеклянный шприц с дошедшим до упора поршнем. В раковине лежали три длинных, тонких и пустых пробирки с маленькими пробочками рядом. Видал я такие пробирки.
      Я открыл заднюю дверь, ступил во двор и подошел к сортиру. У него была скошенная крыша, два с половиной метра спереди и меньше двух метров сзади. Дверь открывалась на себя, в другую сторону, и места для нее не было. Сортир был закрыт, но задвижка вскоре поддалась.
      Вытянутые пальцы ног ночного вахтера почти касались пола. Его голова была во мраке, в нескольких сантиметрах от стропил крыши. Он висел на черной проволоке - видимо, куске электрического провода. Пальцы его ног были вытянуты, как будто он пытался встать. Я коснулся его, убедился, что он уже остыл и не имеет смысла резать провод.
      Он сделал все наверняка. Стал у умывальника в кухне, перекрутил резиновой трубочкой руку, сжал кулак, чтобы выявить вену, затем вколол себе полный шприц сульфата морфия прямо в вену. Так как все три пробирки были пусты, можно было предположить, что хотя бы одна ;:з них была полной. Он не ограничился бы неполной дозой. Затем отложил шприц, отпустил завязанную трубку. Времени у него было мало - с морфием, вколотым прямо в вену. Затем он вошел в сортир, встал на сиденье и завязал провод вокруг шеи. К этому времени он уже был как; в тумане. Он стоял и ждал, пока не обмякнут колени, а вес тела позаботился обо всем прочем. Он ничего не знал. Он уже спал.
      Я закрыл дверь сортира и не вернулся в дом. Когда я шел по двору к выходу на эту красивую улицу с первоклассными домами, попугай услышал мои шаги и закричал:
      - Кто это?
      - Никто, друг. Просто шаги в ночи. Я шагал тихо и бесшумно, уходя прочь.
      Глава 18
      Я шагал тихо и бесшумно, куда глаза глядят, но я знал, куда меня приведут ноги. Они всегда приводили меня в "Каса дель Пониенте". Я снова сел в машину на Гранд-стрит, бесцельно покружил, по улицам, а затем поставил машину, как обычно, около входа в бар. Когда я вышел, то заметил машину рядом. Это был автомобиль Гобла. Он был прилипчив, как мухомор.
      В другое время я бы постарался выяснить, что у него на уме, но сейчас у меня была проблема похуже. Мне надо было пойти в полицию и сообщить о самоубийстве. У меня не было ни малейшего представления, что сказать. Почему я пришел к нему домой? Если он говорил правду, он видел, что Митчелл съехал рано утром. Ну и что? Я искал Митчелла. Я хотел потолковать с ним по душам. О чем? С этого момента у меня не было ответов, которые не вели бы к Бетти Мэйфилд. Кто она была, откуда приехала, почему изменила имя, что случилось в Вашингтоне, Вирджинии или где-то там еще, почему ей пришлось пуститься в бега? У меня были ее 5000 долларов в кармане, но формально она даже не была моим клиентом. Я влип, и основательно.
      Я шел по краю обрыва и прислушивался к шуму прибоя. Я ничего не видел, кроме клочьев белой пены на гребне волны, разбивавшейся на волнорезе. На берегах бухты волны не разбивались, они наплывали плавно, как полотеры. Чувствовалось, что вот-вот выйдет ясная луна, но она еще не появилась.
      Кто-то стоял вдалеке, занимаясь тем же, что и я. Женщина. Я ждал, пока она повернется. Нет двух человек, которые двигаются одинаково, так же как не бывает одинаковых отпечатков пальцев.
      Я закурил сигарету и позволил зажигалке осветить мое лицо. Она подошла ко мне.
      - Не пора ли перестать таскаться за мной?
      - Ты мой клиент. Я стараюсь защитить тебя. Может, к моему семидесятому дню рождения мне объяснят, для чего я стараюсь.
      - Никто тебя не просит меня защищать. Я тебе не клиент. Иди-ка ты домой - если у тебя есть дом - и перестань приставать к людям.
      - Ты мой клиент - на все пять тысяч долларов. Мне нужно их отработать хоть бы усы растить тем временем.
      - Ты совершенно невыносим. Я дала тебе деньги, чтобы ты отстал. Ты самый невыносимый человек, которого я когда-либо встречала, а я встречала редкостные образцы.
      - Что же будет с нашим роскошным особняком в Рио, где бы я нежился в шелковых пижамах и гладил твои роскошные волосы, а тем временем дворецкий расставлял бы столовое серебро?
      - Ох, заткнись.
      - Что, это не было твердым деловым предложением? Просто минутная прихоть? Или просто уловка, чтобы заставить меня потратить часы драгоценного сна в поисках трупов, которых не было?
      - Тебе никто никогда не давал по носу?
      - Частенько, но иногда я увертывался.
      Я схватил ее. Она пыталась вырваться, но безуспешно. Я поцеловал ее в макушку. Внезапно она прижалась ко мне и подставила свое лицо под мои поцелуи.
      - Ладно. Целуй меня, если это тебя утешит. Ты, наверно, предпочел бы, чтоб кровать была рядом.
      - Я всего лишь человек.
      - Не обольщайся. Ты грязный, низкий шпик. Поцелуй меня.
      Я поцеловал ее. Я приник губами к ее уху и сказал:
      - Он повесился сегодня. Она резко отпрянула прочь.
      - Кто?
      - Ночной вахтер из гаража в отеле. Ты его, может, и не видала. Он употреблял мескалин. И марихуану. А сегодня вечером он накачался морфием и повесился в сортире за своим бараком в аллее Полтона. Это закоулок такой на Гранд-стрит.
      Она вся дрожала. Она повисла на мне, чтобы не рухнуть. Она пыталась что-то сказать, но раздавался только сдавленный хрип.
      - Это он сказал, что Митчелл съехал из гостиницы рано утром на его глазах с девятью чемоданами. Я не очень-то поверил ему. Он сказал мне, где он живет, и я заглянул к нему потолковать. А сейчас мне надо идти в полицию и сообщить о его смерти. Но что я могу сказать, не объяснив про Митчелла, а затем и про тебя?
      - Умоляю, не впутывай ты меня в это дело,- прошептала она.- Я тебе дам еще денег. Дам сколько захочешь.
      - Не надо, ради бога. Ты уже дала мне больше, чем я могу истратить. Мне не деньги нужны. Мне нужно понять, какого черта я ввязался в это дело и что происходит. Слыхала о профессиональной этике? Ко мне прилипли ее ошметки. Ты мой клиент?
      - Да. Я сдаюсь. Все, наверное, капитулируют перед тобой, раньше или позже?
      - Ничуть. Меня часто отшивают.
      Я достал чековую книжку из кармана, посветил карманным фонариком и оторвал пять чеков. Я закрыл чековую книжку и вернул ей.
      Я оставил себе пятьсот долларов.
      - Сейчас по закону ты мой клиент. Теперь скажи мне, в чем дело.
      - Нет. Ты не обязан заявлять о нем.
      - Обязан. Я пойду в полицию прямо сейчас. Это - мой долг, И любую мою историю они смогут разоблачить за три минуты. На, возьми свои чертовы чеки, и если ты сунешь их мне снова, задеру юбку и нашлепаю по попе.
      Она схватила чековую книжку и рванула в темноту, к отелю. Я остался стоять как дурак. Не знаю, долго ли я стоял. Наконец я сунул пять чеков в карман, устало побрел к машине и отправился туда, куда я был обязан пойти.
      Гласа 19
      Некто Фред Поуп, хозяин маленького мотеля, однажды излагал мне свои взгляды на Эсмеральду. Это был довольно болтливый старичок, но слушать всегда стоит. Самые невероятные люди могут сказать что-то, что понадобится человеку моего ремесла.
      - Я прожил здесь тридцать лет,- рассказывал он.- Когда я приехал сюда, у меня была астма. Я помню, этот городок был таким тихим, что псы спали посреди проспекта, и приходилось останавливать машину - у кого была машина и подымать их пинками, чтоб проехать. Мерзавцы только скалились. Воскресенья были такие, будто тебя уже похоронили. Все закрыто, надежно, как в сейфе. Даже пачки сигарет нельзя было купить. Тишь такая, что слышно, как мышь усы причесывает. Я и моя старуха - она померла пятнадцать лет назад - играли в домино, мы жили на улице над обрывом, и прислушивались, вдруг что-нибудь интересное произойдет, например кто-нибудь выйдет на прогулку и постучит тросточкой.
      Не знаю, хотели ли этого все Хельвиги или старый Хельвиг устроил так по злобе. В те годы он не жил здесь, он был тогда большой шишкой в торговле сельхозтехникой.
      - Скорее,- сказал я,- он был дошлым бизнесменом и понял, что местечко вроде Эсмеральды станет со временем выгодным помещением капитала.
      - Может быть,- сказал Фред Поуп,- в любом случае он почти что создал этот город, а со временем и переехал жить сюда. Он поселился в горах, в огромном особняке с черепичной крышей. У него были сады с террасами, большие зеленые газоны и цветущие кустарники, и ворота из литого чугуна, привезенные из Италии, как я слыхал, и мощеные дорожки, и не один сад, а с полдюжины. Было у него достаточно земли вокруг, чтобы соседи не совали нос в суп. Он выпивал пару бутылок в день и вообще был крутой орешек. Была у него дочь, мисс Патриция Хельвиг. Она была принцессой Эсмеральды - и ею осталась.
      К этому времени Эсмеральда стала расширяться. Сначала здесь была тьма старух с их мужьями. Похоронные конторы гребли деньги лопатой; старики то и дело помирали, а любящие вдовы обеспечивали им посмертную прописку. Чертовы бабы зажились на свете. Моя не зажилась.
      Он замолчал, отвернулся на секунду, а потом продолжал:
      - Затем отсюда в Сан-Диего стал ходить трамвай, но город оставался тихим - слишком тихим. Здесь никто и не родился. Деторождение считалось разнузданным половым актом. Затем война все изменила. Сейчас у нас появились потные парни, хулиганистые подростки в джинсах и грязных рубахах, художники, великосветские выпивохи и маленькие изысканные магазинчики с сувенирчиками, где тебе продадут копеечный бокал за восемь пятьдесят. Появились рестораны и винные лавки, но у нас все еще нет рекламных щитов или бильярдных. В прошлом году кому-то пришла в голову идея поставить в парке телескоп-автомат, с монетками. Надо было послушать, какой вой поднялся в муниципалитете. Они зарезали этот проект на корню, но Эсмеральда уже не похожа на дом престарелых. У нас завелись магазины, такие же элегантные, как в Беверли-Хиллс, и мисс Патриция всю жизнь трудилась, как бобер, на благо города. Хельвиг умер пять лет назад. Врачи сказали ему - пить поменьше, а то он и года не протянет. Он отматерил их и сказал, что если он не может пить утром, днем и вечером, когда ему заблагорассудится, то он и вовсе пить не будет. Он завязал и умер через год.
      Врачи нашли для этого название - они всегда найдут,- а мисс Хельвиг нашла, надо думать, подходящее название для этих врачей. Как бы то ни было, она уволила персонал целой больницы, и все они уехали из Эсмеральды. Но ничего не изменилось - у нас осталось восемьдесят врачей, город полон Хельвигов, некоторые с другими фамилиями, но все родня друг другу. Одни богаты, а другие работают. Я думаю, мисс Хельвиг работает больше всех. Ей сейчас восемьдесят шесть лет, но она вынослива как мул, не пьет, не курит, не жует табак, не ругается и не пользуется косметикой. Она подарила городу больницу, частную школу, библиотеку, драматический театр, теннисный корт и бог знает что еще. Возят ее в старом "роллс-ройсе", от которого шуму, как от швейцарских часов. А здешний мэр недалеко ушел от Хельвигов, да вниз под горку. Я думаю, что это она построила мэрию и продала городу за доллар. Нет слов, выдающаяся женщина. Конечно, теперь у нас завелись и евреи, но я тебе скажу одно. Считается, что еврей тебя обсчитает да еще и нос сопрет, если не будешь держать ухо востро. Это все басни. Евреи, конечно, любят бизнес, даже слишком. Но если смотреть поглубже, с евреем-торговцем приятно иметь дело. Он человек. Если хочешь, чтобы тебя хладнокровно ободрали как липку, у нас и так найдутся ребята, которые обдерут тебя как липку да еще прибавят десять процентов за обслуживание. Они вырвут у тебя из зубов последний доллар и будут смотреть так, будто ты его у них спер.
      Глава 20
      Участок находился в длинном модерновом здании на углу улиц Хельвиг и Оркатт. Я поставил машину и вошел, все еще прикидывая, как рассказать свою историю, и все же понимая, что рассказать ее придется. Приемная была маленькая и чистая, дежурный офицер был в рубашке с отглаженными складками, и вся его форма выглядела, как будто десять минут назад вернулась из прачечной. Несколько динамиков на стене передавали сообщения шерифов со всей страны. Табличка на конторке сообщала фамилию дежурного офицера - Гринделл. Он глянул на часы, как все они смотрят - выжидающе.
      - Чем можем помочь вам, сэр? - У него был приятный спокойный голос и тот дисциплинированный вид, который отличает лучших полицейских.
      - Я хочу сообщить о смерти. В хижине за скобяной лавкой на Гранд-стрит, в переулке, который называется аллеей Полтона, в сортире повесился человек. Он умер. Спасти невозможно.
      - Ваше имя, сэр? - Он уже нажимал на кнопки.
      - Филипп Марлоу. Я частный детектив из Лос-Анджелеса.
      - Какой номер дома, вы заметили?
      - Там не было номера, насколько я мог заметить. Прямо за скобяной лавкой.
      - Срочный вызов "скорой помощи",- сказал он в микрофон.- Возможное самоубийство в маленьком доме позади скобяной лавки на Гранд-стрит. Труп в сортире во дворе.
      Он глянул на меня:
      - Вы знаете, как его зовут? Я покачал головой.
      - Он был ночным вахтером в гараже отеля "Каса дель Пониенте".
      Он перелистал журнал.
      - Мы его знаем. Привлекался за марихуану. Не пойму, как он удержался на службе, а может, он завязал, да и охотников на такую работу здесь не густо.
      Высокий сержант с бесстрастным лицом вошел в контору, быстро глянул на меня и вышел.
      Снаружи раздался звук стартера.
      Дежурный офицер повернул рычажок на маленьком коммутаторе.
      - Капитан, это Гринделл. Некто Филипп Марлоу сообщил о покойнике в аллее Полтона. Выслана машина "скорой помощи". Сержант Грин уже в пути. В том же районе у нас две патрульные машины.
      Он послушал с минуту, потом посмотрел на меня:
      - Капитан Алессандро хочет поговорить с вами, мистер Марлоу. Прямо по коридору, последняя дверь направо.
      Он вернулся к микрофону прежде, чем я вышел в коридор.
      На последней двери справа было два имени: капитана Алессандро - на табличке, привинченной к двери, и сержанта Грина - на съемной карточке. Дверь была полуоткрыта, я постучал и вошел.
      Человек за столом изучал карточку с помощью лупы, магнитофон рядом рассказывал несчастным, сбитым голосом какую-то утомительную историю. Капитан ростом был под метр восемьдесят семь, у него были густые темные волосы и чистая оливковая кожа. Форменная фуражка лежала перед ним на столе. Он посмотрел вверх, остановил магнитофон, положил лупу и карточку.
      - Усаживайтесь, мистер Марлоу.
      Я сел. Он посмотрел на меня, не говоря ни слова. У него были нежные карие глаза, но рот не отличался нежностью.
      - Насколько я понимаю, вы знакомы с майором Явоненом из "Касы".
      - Я встречался с ним. Мы не стали закадычными приятелями.
      Он едва улыбнулся.
      - Этого было б трудно ожидать. Ему не могло прийтись по вкусу, что частные детективы шныряют по отелю. Он служил в военной разведке. Мы все еще зовем его "майор". Это самый вежливый город в моей жизни. Мы здесь офигенно учтивы и снисходительны, но все же мы - полицейские. Что насчет этого Сеферино Чанга?
      - Так его звали? Я не знал.
      - Да, мы его знали. Позвольте спросить вас, что вы делаете в Эсмеральде?
      - Я был нанят лос-анджелесским адвокатом по имени Клайд Амни. Он послал меня встретить одного человека по прибытии поезда и проследить, где он остановится. Причин слежки мне не объяснили, но мистер Амни сказал, что он представляет вашингтонскую юридическую фирму и что он сам не знает причины слежки. Я взялся за эту работу потому, что нет ничего противозаконного в слежке за человеком, если ему при этом не мешают. Объект слежки остановился в Эсмеральде. Я вернулся в Лос-Анджелес и попытался докопаться, в чем дело. Я не смог, поэтому я взял то, что мне показалось разумным гонораром,- 250 долларов и на оплату расходов. Мистер Амни был не очень-то мною доволен. Капитан кивнул.
      - Но это не объясняет, почему вы в Эсмеральде и что у вас общего с Сеферино Чангом. А так как вы не работаете на мистера Амни, если вы не работаете на другого адвоката, то у вас нет и соответстующих полномочий.
      - Не торопите меня, капитан, если можете. Я узнал, что объекта слежки шантажировал или пытался шантажировать человек по имени Ларри Митчелл. Он живет или жил в отеле "Каса". Я пытался установить с ним контакт, но единственная информация, которую я получил, была от Явонена и от этого вот Сеферино Чанга. Явонен сказал, что он съехал, заплатил по счету и заплатил за неделю вперед, чтобы сохранить за собой свой номер. Чанг сказал мне, что он съехал в семь утра с девятью чемоданами. В манере держаться у Чанга было что-то необычное, и я хотел еще раз поговорить с ним.
      - Как вы узнали, где он живет?
      - Он сказал мне. Он был желчный человек. Он сказал, что живет у богачей, его сердило, что он живет как нищий.
      - Это меня не устраивает, Марлоу.
      - Ладно, и меня бы не устроило. Он был на игле, я выдал себя за торговца наркотиками. Время от времени в нашем ремесле приходится делать и такое.
      - Вот это уже лучше. Но одного не хватает: имени вашего клиента - если у вас есть клиент.
      - Может ли это остаться между нами?
      - Мы никогда не раскрываем имен жертв шантажа, если дело не доходит до суда. Но если это лицо совершило преступление, или было обвинено в преступлении, или пересекло границу штата, чтобы избежать судебного преследования, тогда это было бы моим долгом, долгом офицера полиции, сообщить о ее теперешнем местоположении и об имени.
      - "Она". Значит, вы уже знали. Зачем спрашивать? Я не знаю, почему она пустилась в бега. Мне она этого не сказала. Я знаю лишь, что она в беде, что она запугана и что Митчелл знал достаточно, чтобы сказать ей "куш".
      Плавным движением он выудил сигарету из ящика. Он сунул ее в рот, но не прикурил.
      Он ударил меня еще одним непреклонным взором.
      - Хорошо, Марлоу. Покамест на этом мы успокоимся. Но если откопаешь что-нибудь - принесешь вот сюда.
      Я встал. Он встал тоже и протянул мне руку.
      - Мы не так уж круты. Мы просто делаем свое дело. Не ссорьтесь с Явоненом. Хозяин отеля человек влиятельный, он здесь заказывает музыку.
      - Спасибо, капитан. Я постараюсь быть пай-мальчиком - даже по отношению к Явонену.
      Я пошел на выход. У конторки сидел тот же офицер. Он кивнул мне, и я вышел в вечернюю мглу и сел в машину. Я сидел, положив руки на руль. Я не слишком привык к легавым, которые обращались со мной, как будто я имел право на жизнь. Так я и сидел, когда дежурный офицер высунул голову из-за двери и сказал, что капитан Алес-сандро снова зовет меня.
      Когда я вернулся в кабинет капитана Алессандро, он висел на телефоне. Кивком он указал мне на кресло для клиентов, а сам продолжал слушать и делать быстрые пометы на листке скорописью, как репортеры. Затем он сказал: "Спасибо. До свидания".
      Он откинулся, постучал пальцами по столу и нахмурился.
      - Это было сообщение шерифа из Эскондидо. Найдена машина Митчелла видимо, брошенная. Я думал, что вам будет интересно узнать.
      - Спасибо, капитан. Где это произошло?
      - Примерно в двадцати милях отсюда, на проселочной дороге, которая ведет к шоссе ? 395, но это не та дорога, по которой человек обычно поедет на ? 395. Местечко, которое называется каньон Лос-Пенаскитос. Ничего там нет, кроме выжженной травы и сорняков и сухой балки. Я знаю это место. Сегодня утром ранчер по имени Гейтс проезжал там на маленьком грузовичке, искал камень для строительства. Он проехал мимо двухцветного "бьюика", стоящего на обочине. Он не обратил особого внимания, но заметил, что "бьюик" не был разбит, а просто припаркован. Затем около четырех, попозже, он второй раз поехал за камнем. "Бьюик" стоял на том же месте. На этот раз он остановился и осмотрел его. Ключей не было, но машина была не заперта. Никаких признаков ущерба. Все же Гейтс записал номер машины и данные владельца. Когда он вернулся домой на ранчо, позвонил шерифу в Эскондидо.
      Конечно, тамошние полицейские знали каньон Лос-Пенаскитос. Один из них поехал туда и осмотрел машину. Пуста, как бутылка после пьянки. Шериф умудрился открыть багажник - ничего, кроме запаски и гаечных ключей. Он вернулся в Эскондидо и позвонил мне. Я только что говорил с ним.
      Я закурил и предложил сигарету капитану Алессандро. Он покачал головой.
      - Появились идеи, Марлоу?
      - Не больше, чем у вас.
      - Все равно, послушаем.
      - Если Митчелл собирался исчезнуть с помощью друга - друга, о котором никто здесь не слыхал,- он мог бы оставить машину на хранение в каком-нибудь гараже. Это не привлекло бы внимания. У хозяев гаража оставленная на хранение машина не вызвала бы любопытства. А чемоданы Митчелла были бы уже в машине у друга.
      - Ну?
      - Значит, не было никакого друга. Значит, Митчелл испарился прямо с девятью чемоданами на пустынной дороге.
      - Ну, валяй дальше,- его голос стал жестким, в нем появилась угроза. Я встал.
      - Не надо меня запугивать, капитан Алессандро, Я ничего дурного не сделал. Пока вы относились ко мне по-человечески. Не подумайте, что я связан с исчезновением Митчелла. Я не знал - и не знаю,- как он шантажировал моего клиента. Я только знаю, что это одинокая, запуганная, несчастная женщина. Если я узнаю, если мне удастся докопаться, в чем дело, я скажу вам - или не скажу. Если не скажу, вы всегда можете устроить мне неприятности. Мне не впервой. Я не закладываю клиентов - даже добрым полицейским.
      - Будем надеяться, что до этого дело не дойдет, Марлоу. Будем надеяться.
      - И я хочу надеяться, капитан. Спасибо вам, что вы ко мне отнеслись по-человечески.
      Я прошел по коридору, кивнул дежурному офицеру у конторки и снова сел в машину. Я чувствовал себя постаревшим лет на двадцать.
      Я знал - как, наверняка, и капитан Алессандро,- что Митчелла нет в живых, что не он пригнал машину в каньон Лос-Пенаскитос, но кто-то другой с мертвым телом Митчелла на заднем сиденье.
      Другого объяснения нельзя было найти. Бывают факты ощутимые документы, магнитофонная запись, их можно подшить к делу. А бывают факты, которые нельзя потрогать, но они неопровержимы, потому что невозможно объяснить происшедшее.
      Глава 21
      Это похоже на внезапный беззвучный вопль в ночи. Почти всегда в ночи, потому что ночью опасность ближе. Но и днем меня иногда осеняло это предчувствие, основанное на интуиции или на долгом опыте и нервном напряжении. А в данном случае - на внезапной уверенности, что близится, как говорят матадоры, "момент истины". Других оснований не было - разумных оснований. Но я остановил машину у ворот "Ранчо Дескансадо", выключил фары и дернул ручной тормоз до упора.
      Я подошел к конторе. Над ночным звонком горела маленькая лампочка, но контора была закрыта. Было только пол-одиннадцатого. Я обогнул контору и побрел лесом. Я увидел две машины. Одна - из проката. Наклонившись, я разглядел ее номер. Рядом стоял маленький автомобиль Гобла. Не так давно я видел его у отеля "Каса дель Пониенте". Сейчас он был здесь.
      Я пошел дальше, прямо по газону, и оказался под окнами своего номера. Там было тихо, темно. Медленно, очень медленно, я поднялся на крыльцо и приник ухом к двери. Поначалу я ничего не слышал. Затем я услышал приглушенные рыдания. Рыдал мужчина. Затем - чей-то тихий хриплый смешок. Затем - глухой удар и опять тишина.
      Я спустился и вернулся лесом к своей машине. Я отпер багажник и вытащил монтировку. Я пошел обратно осторожно, осторожнее, чем раньше. Я снова прислушался. Тишина. Ночное безмолвие. Я вынул фонарик, посветил в окно, затем отошел от дверей. В течение нескольких минут ничего не происходило. Затем дверь чуть приотворилась.
      Я саданул ее плечом что было сил - она распахнулась настежь. Человек отшатнулся, но рассмеялся. В тусклом свете блеснул его револьвер. Я размозжил ему пальцы монтировкой. Он заорал. Я сломал ему второе запястье. Я услышал, как револьвер со стуком упал на пол.
      Я протянул руку за спину и повернул выключатель. Пинком я затворил дверь.
      Он был бледный, рыжеволосый, с мертвыми глазами убийцы. Его лицо перекосилось от боли, но он и не думал капитулировать.
      - Ты долго не проживешь, малый,- сказал он.
      - А ты вообще не проживешь. А ну с дороги. Он ухитрился рассмеяться.
      - Ноги у тебя еще остались,- сказал я.- Становись на колени и ложись. Лицом вниз, если оно тебе нужно.
      Он попытался плюнуть в меня, но не смог. Он рухнул на колени, раскинув руки в стороны, застонал и отключился. Они все чертовски тверды, пока у них в руках крапленая колода. Другими картами они играть не умеют.
      Гобл лежал на кровати. Его лицо было разбито в кровь, нос сломан. Он был без сознания и еле дышал. Рыжий все еще был в отключке, револьвер лежал возле него на полу. Я сорвал с него ремень и связал ему колени. Затем повернул его на спину и очистил карманы. В его кошельке было 670 долларов, права на имя Ричарда Харвеста, адрес - маленький отель в Сан-Диего. В бумажнике лежали чеки двадцати разных банков, набор кредитных карточек. Разрешения на ношение оружия там не было.
      Я оставил его лежать на полу и пошел в контору. Я нажал на кнопку ночного вызова и долго не отпускал ее. Наконец из темноты возникла фигура. Это был Джек в пижаме. У меня все еще в руках была монтировка.
      Он смотрел на меня в изумлении.
      - В чем дело, мистер Марлоу?
      - Ничего особенного. Бандит пытался меня убить. В моем номере на моей кровати лежит человек, избитый до полусмерти. Ничего особенного. Все нормально по местным масштабам, надо полагать.
      - Я вызову полицию.
      - Очень любезно с вашей стороны, Джек. Как видите, я еще жив. Знаете, что делать с этим отелем? Превратите его в пансион для кошек и собак.
      Он отпер дверь и вошел в контору. Я убедился в том, что он вызывает полицию, и вернулся в свой номер. Рыжий, был упрям. Он изловчился сесть спиной к стене. Глаза по-прежнему смотрели мертво, а рот кривился в усмешке.
      Я подошел к кровати. Глаза Гобла были открыты.
      - Я не вытянул,- прошептал он,- переоценил я свою хватку. Зарвался, попробовал играть не в своей лиге.
      - Сейчас приедет полиция. Что произошло?
      - Я попал в ловушку. Жаловаться не приходится. Этот парень - настоящий убийца. Мне повезло. Я остался жив. Заставил меня приехать сюда. Вырубил меня, связал, затем исчез на какое-то время.
      - Кто-то подвез его, Гобл. Прокатная машина стоит рядом с твоей. Если он оставил ее у "Касы", как он вернулся за ней?