У нее были блестящие, черные, завитые кольцами волосы и темное азиатское лицо. Из ушей свисали жемчужины, пальцы были унизаны большими дешевыми кольцами; там был и лунный камень, и огромный квадратный изумруд, выглядевший таким же фальшивым, как старинный рабский ошейник в магазине "Все за десять центов". Руки у нее были маленькие, темные, морщинистые малоподходящие для колец.
      - Ах, мистаар Даалмас, это так любезно с вашей стороны, что вы пришли. Сукесян будет так раад.
      - Спасибо, - сказал я, вынимая из бумажника новый стодолларовый билет и кладя его на стол перед ее темными, разноцветно сверкающими руками. Она не взглянула на него и не прикоснулась к нему. - Спасибо, что вы об этом подумали, но эту партию играю я.
      Она неторопливо поднялась, все с тон же застывшей улыбкой на лице, и вышла из-за стола в облегающем платье, которое сидело на ней, как кожа на русалке, демонстрируя превосходную фигуру, если только вам нравятся фигуры, у которых ниже талии все на пять размеров больше, чем выше нее.
      - Я прааважу вас, - сказала она.
      Пройдя впереди меня к обшитому деревянными панелями узкому простенку единственному в комнате, где были только сплошные окна да маленькая шахта лифта, она отворила узенькую дверцу. Улыбка ее теперь казалась старше Древнего Египта. За дверцей мерцал не похожий на дневной мягкий рассеянный свет. Я снова прижал к боку кобуру и вошел.
      Дверь за мной все так же беззвучно закрылась. Я очутился в обитом черным бархатом восьмиугольном зале без окон. Далеко-далеко вверху смыкался шатром черный бархатный потолок. Посреди восьмиугольного черного ковра стоял белый восьмиугольный стол и возле него - два табурета, уменьшенные его копии. Еще один такой же табурет стоял у одной из бархатных стен. Посреди белого стола возвышался большой матово-белый шар на черной подставке. Из него исходил рассеянный свет. Больше в комнате решительно ничего не было.
      Я простоял так секунд, наверное, пятнадцать с неприятным ощущением, что за мной наблюдают. Потом бархатная драпировка одной из стен распахнулась, и в комнату вошел человек. Не глядя на меня, он направился прямо к столу и уселся за него. И только тогда поднял на меня глаза и проговорил:
      - Садитесь, пожалуйста, напротив меня. Если вам не трудно, постарайтесь не курить, не расхаживать по комнате, не двигать руками. Чем могу служить?
      5
      Экстрасенс Сукесян
      Это был очень высокий, прямой, как стальной клинок, мужчина, с самыми черными глазами и с самыми светлыми, самыми красивыми золотисто-белокурыми волосами, какие я когда-либо видел в своей жизни. Ему могло быть и тридцать лет, и шестьдесят. На армянина он был похож не больше, чем я. Золотистые волосы были зачесаны прямо назад над профилем, который не хуже, чем у Джона Барримора в двадцать восемь лет. Этакий солнечный бог, супер-звезда и дамский кумир, а я-то ожидал увидеть что-то темное, вороватое, скользкое, потирающее потные ручки.
      На нем был черный двубортный деловой костюм, скроенный на порядок лучше любого делового костюма в мире, белая рубашка, черный галстук. Он сверкал безупречной чистотой, как подарочная книга.
      С трудом проглотив слюну, я сказал:
      - Мне не нужно ни лекций, ни гаданий. Я и так все знаю про эти дела.
      - Да? - вежливо спросил он. - И что же вы знаете?
      - Оставим это, - сказал я. - С секретаршей все понятно - отличная контрастная подготовка к шоку, который люди получают, увидев вас. Индеец немножко сбивает меня с толку, но в конце концов это меня никаким боком не касается. Я не служу в отделе по борьбе с мошенничеством. Я к вам пришел по поводу убийства.
      - Этот индеец, между прочим, естественный медиум, - мягко проговорил Сукесян. - Они встречаются в природе намного реже, чем алмазы, и, как алмазы, часто попадаются в самых Грязных местах. Впрочем, это вас, наверное, тоже не интересует. А что до убийства, то, может быть, вы будете настолько любезны и введете меня в курс дела. Я никогда не читаю газет.
      - Ну да, - сказал я. - Даже для того, чтобы узнать, кто подписывает чеки на астрономические суммы в передней у вашей секретарши? О'кей, дело, в общем-то, заключается в следующем.
      И я выложил ему всю эту проклятую историю, включая его визитные карточки, не забыв поведать и о том, где они были обнаружены.
      Он даже не пошевелился. Я не имею в виду, что он не заорал, не замахал руками, не затопал ногами, не начал кусать ногти. Нет, у него в самом буквальном смысле не дрогнул ни один мускул, он даже не моргал и не сводил глаз с одной точки. Он просто сидел неподвижно, глядя прямо мне в лицо, как каменный лев у входа в Публичную библиотеку.
      Когда я кончил говорить, он приступил прямо к сути дела:
      - Вы утаили эти карточки от полиции? Почему?
      - Скажите мне вы. Я просто сделал то, что я сделал.
      - Вероятно, ста долларов, которые я вам послал, было недостаточно.
      - Это тоже неплохая идея, - сказал я. - Но я пришел сюда не для того, чтобы обсуждать ее.
      Наконец он пошевелился - скрестил руки. Глаза его были непроницаемыми и плоскими, как подносы в кафетерии, или, если угодно, глубокими, как дыра сквозь земной шар до самого Китая - выбирайте любое. Во всяком случае, они ровным счетом ничего не говорили.
      - Поверите ли вы мне, если я скажу, что был знаком с этим человек лишь шапочно - чисто профессионально?
      - Поверю, если мне за вас поручатся.
      - - Я вижу, вы мне не слишком доверяете. В отличие, вероятно, от мистера Пола. Скажите, а на этих карточках кроме моего имени еще что-нибудь было?
      - Ага, - сказал я. - Было, и вам это вряд ли сильно понравится.
      Это был детсадовский приемчик - из тех, какими пользуются полицейские в детских радиоспектаклях.
      Он спокойно пропустил его мимо ушей, даже не моргнув глазом.
      - Моя профессия требует, знаете ли, известной щепетильности, - сказал он. - Хоть она и считается раем для мошенников. Позвольте мне взглянуть на одну из этих карточек.
      - Я брал вас на пушку, - признался я. - Там нет ничего, кроме вашего имени.
      Достав бумажник, я вытащил одну карточку и положил перед ним на стол, а бумажник снова сунул в карман. Он перевернул карточку длинным ногтем.
      - Знаете, что я думаю? - сказал я доверительно-сердечным тоном. - Я думаю, что Линдли Пол считал, что вы сможете узнать, кто его замочил, даже если полиция ничего не найдет. А это значит, что он кого-то боялся.
      Сукесян расправил руки и снова скрестил их - по-другому. При его сдержанности это было, наверное, равносильно тому, чтобы вскарабкаться на фонарный столб и зубами откусить лампочку.
      - Ничего подобного вы не думаете, - спокойно сказал он. - Сколько? Только быстро - сколько? - за три карточки и письменное заявление о том, что вы обыскали тело прежде, чем известили полицию?
      - Неплохо, - сказал я. - Совсем неплохо для парня, у которого брат торгует вразнос старыми коврами.
      Он улыбнулся чрезвычайно любезной улыбкой. Правда - улыбка была почти дружелюбная.
      - Среди торговцев коврами бывают и честные люди, - сказал он. - Но Аризмян Сукесян мне не брат. Наша фамилия в Армении очень распространенная.
      Я кивнул.
      - Вы, конечно, и меня считаете одним из мошенников, - добавил он.
      - А вы докажите мне, что это не так.
      - Быть может, вам действительно нужны не деньги, - задумчиво произнес он.
      - Быть может, нет.
      Я не заметил, чтобы он пошевелил ногой, но он должен был нажать на какую-то кнопку на полу. Потому что черные бархатные драпировки раздвинулись, пропуская в комнату моего приятеля индейца. Только теперь он не казался ни грязным, ни смешным.
      Он был одет в широкие белые штаны и вышитую черным шелком белую тунику. Талия его была обвязана черным кушаком, а лоб - узкой черной лентой. Черные глаза смотрели сонно. Волоча ноги, он поплелся к табурету у стены и сел, скрестив руки и уронив голову на грудь. Могучее тело его выглядело более грузным, чем когда-либо, словно он надел новый наряд поверх своего обычного костюма.
      Сукесян вытянул руки вперед, держа их над стоявшим на столе между нами молочно-белым шаром. Свет, преломляясь, медленно заплясал на высоком черном потолке, образуя самые странные узоры и причудливые фигуры, смутно различимые оттого, что потолок был так черен. Индеец, по-прежнему упираясь в грудь подбородком, не поднимал головы, но глаза его медленно и все шире раскрывались, пока неподвижным взором не уставились на волнообразно подрагивающие руки.
      Быстрыми, точными, грациозными движениями руки эти исполняли какой-то замысловатый танец, который мог означать и очень многое, и ничего; это было похоже на греческий сиртаки в исполнении членов Юношеской Лиги или на кольца рождественской ленты, сплетающиеся и расплетающиеся на полу - как вам больше нравится.
      Могучая челюсть индейца все так же покоилась на его могучей груди, а глаза медленно-медленно, как у жабы, начали закрываться.
      - Я мог бы загипнотизировать его и без всего этого представления, мягко проговорил Сукесян. - Это просто часть шоу.
      - Ага. - Я не сводил глаз с его крепкой, худой шеи.
      - Ну вот, теперь нужно что-нибудь, до чего дотрагивался Линдли Пол, сказал он. - Эта карточка подойдет.
      Он бесшумно поднялся, подошел к индейцу и, плотно прижав ко лбу, засунул карточку за его головную повязку. Потом вернулся и сел на место.
      Он начал тихо, напевно бормотать что-то на незнакомом мне гортанном языке. Я по-прежнему не сводил глаз с его горла.
      Индеец вдруг заговорил. Он произносил слова очень медленно, с видимым усилием выдавливая их из-за неподвижных губ, словно это были не слова, а тяжелые камни, которые ему нужно было под палящим солнцем втащить на гору.
      - Линдли Пол плохой человек. Делать любовь со скво белого вождя. Вождь очень сердиться. Вождь велеть украсть ожерелье. Линдли Пол надо вернуть его назад, Плохой человек убивать. Грррр-р.
      Сукесян хлопнул в ладоши, и голова индейца дернулась. Маленькие черные глазки без век тотчас открылись. Сукесян взглянул на меня без всякого выражения на своем красивом лице.
      - Потрясающе! - воскликнул я. - И главное, ни капли дешевого циркового эффекта. - Я махнул большим пальцем в сторону индейца. - Этот парнишка малость тяжеловат, чтобы сидеть у вас на коленях, а? Ей-богу, я не видал хорошего чревовещателя лет сто, с тех пор как хористки перестали носить подвязки.
      По лицу Сукесяна пробежала едва заметная улыбка.
      - Я следил за вашими горловыми мускулами, - сказал я. - Но это не важно. Главное, я понял вашу мысль. Пол отирался возле чьей-то жены. Этот кто-то оказался достаточно ревнивым, чтобы убрать его с дороги Что же, как теория это совсем неплохо. Потому что она вряд ли надевала это жадеитовое ожерелье каждый день, и кто-то должен был заранее знать, что оно будет на ней тем вечером, когда ее остановили налетчики. Муж как раз должен был быть в курсе.
      - Вполне возможно, - сказал Сукесян. - Но раз они не убили вас, то, по-видимому, в их планы не входило убивать и Линдли Пола. Они просто хотели избить его до потери сознания.
      - Ага, - сказал я. - Но тут у меня возникла еще одна идея. Мне надо было сообразить это раньше. Если Линдли Пол действительно боялся кого-то и хотел оставить сообщение, то он мог и вправду написать что-то на этих карточках - невидимыми чернилами.
      Это, наконец, проняло его. Улыбка не сошла с его лица, но в уголках рта собралось заметно больше, чем раньше, морщинок. Впрочем, для наблюдений у меня было слишком мало времени.
      Свет внутри мелочно-белого шара внезапно погас. В тот же миг комната погрузилась в такую кромешную тьму, что хоть глаз выколи. Я не видел собственной руки. Пнув назад свою табуретку, я выхватил пистолет и начал потихоньку пятиться к стене.
      Ни звука. Потом - неуловимое движение воздуха, и в нос мне ударил сильный земляной запах. Господи, как это было жутко. С предельной точностью рассчитав время и расстояние, что было почти невероятно в этом непроницаемом мраке, индеец нанес мне удар сзади и тут же железной хваткой схватил за локти и начал поднимать меня в воздух. Я мог выдернуть руку и выпалить наугад вперед - веером. Но я не стал и пытаться. Какой в этом был смысл?
      Индеец поднял меня в воздух, двумя руками прижимая мои локти к моим бокам; ощущение было такое, словно меня поднял подъемный кран. Потом он резко швырнул меня на землю и, схватив за запястья, начал выкручивать их у меня за спиной. Колено, твердое и тяжелое, как гранитный пьедестал, чуть не раскрошило мне копчик. Я пытался закричать, но крик застрял у меня в глотке и никак не мог вырваться наружу.
      Резким рывком индеец швырнул меня в сторону, сжав мои ноги своими, и связал меня узлом. Я, придавленный его весом, больно стукнулся об пол.
      Пистолет все еще был при мне. Индеец про него не знал. Во всяком случае, вел он себя так, словно не знал. Пистолет был зажат между нами, и я начал высвобождать руку, чтобы дотянуться до него.
      Тут снова вспыхнул свет.
      Сукесян стоял, облокотившись о белый стол. Теперь он казался гораздо старше, и в лице его появилось что-то новое, что-то такое, что мне очень не понравилось. Он был похож на человека, которому предстоит сделать что-то крайне ему неприятное, но который решился сделать это, несмотря ни на что.
      - Так, - проговорил он мягко. - Значит, невидимые чернила.
      Черные портьеры распахнулись, и худая смуглая секретарша ворвалась в комнату, держа в руках распространявшую противный резкий запах белую тряпку. Подбежав, она склонилась ко мне, опалив меня на секунду огнем пронзительных черных глаз, и шлепнула мне тряпку прямо на лицо, быстро обмотав ее концы вокруг затылка.
      Сзади, изо всех сил оттягивая мои руки, тихонько посапывал индеец.
      Пришлось мне вдыхать хлороформ. Слишком уж большая тяжесть давила на меня сзади, сжимая горло. Густой, сладковатый запах все глубже въедался в меня. Потом я провалился куда-то из этой комнаты. Еще до того, как я провалился, кто-то дважды выстрелил из пистолета. Я слушал хорошо знакомые звуки без всякого интереса, как не имеющие ко мне никакого отношения.
      Очнулся я, снова лежа под открытым небом, в точности, как вчера ночью. Только в этот раз был еще день, и солнце собиралось прожечь во мне дырку правая штанина, кажется, уже дымилась. Я видел жаркое синее небо, очертания горной гряды, корявый низкорослый дуб, цветущую юкку, покрывающую склон холма, опять горячее синее небо.
      Я сел, и тут же левая нога моя дала о себе знать тысячью булавочных уколов. Я принялся растирать ее, потом - живот. В носу, казалось, навечно застрял мерзкий запах хлороформа. Я чувствовал себя старой ржавой канистрой из-под бензина, выкопанной на помойке.
      Попытался встать, но не удержался на ногах. На сей раз рвота была гораздо сильнее, чем прошлой ночью. Сильнее озноб, сильнее спазмы и во сто раз сильнее боль в желудке. Потом я снова встал.
      Океанский бриз, взлетев вверх по склону, вдохнул в меня немножко жизни - еще хрупкой и неверной. Я потоптался вокруг, как лунатик, тупо глядя на отпечатки колес на красной глине, потом - на большой крест из гальванизированного железа, когда-то покрашенный белой краской, но теперь совершенно облезлый. Сверху донизу он был обит пустыми патронами для лампочек и стоял на потрескавшемся каменном постаменте, в котором была распахнута маленькая дверца, а за ней - позеленевший медный выключатель.
      Позади каменного постамента я увидел пару ног.
      Они ненавязчиво выглядывали из-под куста. Обуты они были в пару ботинок на твердой подошве, точно такие, какие носили школьники примерно за год - за два перед войной. Сколько лет я уже не видел таких ботинок, если не считать одного раза?
      Я обошел постамент, раздвинул кусты и взглянул сверху на индейца.
      Его широкие грубые руки лежали по бокам - такие большие, бессильные и ненужные. В сальных черных волосах застряли кусочки глины, сухие листья и колючки. На коричневых щеках играли солнечные блики. Пятно спекшейся крови на животе уже облюбовали мухи. Глаза у него, как и у всех других - мне пришлось видеть их слишком много - глядели открыто, ясно, но игры за ними уже не было.
      Он был опять в своем комическом костюме, рядом валялась засаленная шляпа, и подкладка ее все так же торчала наружу. Но он больше не казался ни смешным, ни грубым, ни противным. Он был всего лишь бедным простофилей, который так до самого конца и не узнал, вокруг чего заварилась вся эта каша.
      Разумеется, это я его убил. Выстрелы, которые я слышал проваливаясь, были мои собственные, из моего пистолета.
      Но, ощупав свою одежду и вывернув все карманы, пистолета я не нашел. Двух оставшихся карточек Сукесяна тоже не было. Все остальное оказалось на месте. По отпечаткам колес я дошел до проселочной дороги с глубоко врезавшимися колеями, и по ней спустился с холма. Далеко внизу проносились машины, солнечный свет мгновенно загорался и гас на их ветровых стеклах и фарах. Там же внизу виднелась заправочная станция и несколько домиков. А дальше - бескрайняя синева моря, молы, длинный изгиб береговой линии к мысу Фирмин. Сквозь знойную дымку я не мог разглядеть остров Каталина.
      Судя по всему, людям, с которыми я имел дело, нравилось работать именно в этих местах.
      Мне понадобилось примерно полчаса, чтобы добраться до заправочной станции. По телефону я заказал такси и сидел, дожидаясь, пока оно доберется сюда с Санта-Моники, а потом отправился к себе на квартиру в Бергленд - это три квартала за моей конторой. Там я переоделся, сунул в кобуру свой последний пистолет и сел к телефону.
      Сукесяна не было дома. Трубку никто не брал. Кэрол Прайд тоже не было. Впрочем, я и не ожидал ее застать - она, вероятно, пила сейчас чай в компании миссис Филип Кортни Прендергаст. Но Главное полицейское управление сняло трубку, и Ревис оказался еще на работе. Судя по всему, он не слишком обрадовался, услышав мой голос.
      - Есть что-нибудь новое об убийстве Линдли Пола? - спросил я лейтенанта.
      - Мне кажется, я вам говорил, чтобы вы выбросили это дело из головы. Если нет, то я говорю вам это сейчас, - в голосе его звучала угроза.
      - Да нет, вы действительно мне говорили. Но оно не идет у меня из головы. Я, знаете ли, люблю чистую работу. Я думаю, это сделал ее муж.
      Он с минуту помолчал и спросил:
      - Чей муж, мистер Всезнайка?
      - Ну, естественно, муж этой вертихвостки, которая потеряла жадеитовые бусы.
      - И вам, конечно, срочно понадобилось разнюхивать своим длинным носом, как ее зовут?
      - Да нет, - сказал я, - оно как-то само приплыло мне в руки. Мне оставалось только принять его к сведению.
      Он снова замолчал. На сей раз пауза длилась так долго, что я смог прослушать пару объявлений насчет украденных машин, которые читали по висевшему у него на стене в Управлении громкоговорителю.
      Потом он заговорил, ровно и отчетливо выговаривая каждую букву:
      - Слушай, сыщик, я хочу продать тебе отличную идею. Может, ты ее и купишь. Она даст тебе, по крайней мере, море душевного покоя. Так вот, в один прекрасный день Полицейское управление выдало тебе лицензию, а шериф выдал значок. Любой капитан при исполнении может отобрать у тебя и то и другое в течение суток по первой же жалобе, какая на тебя поступит. Может, даже и лейтенант - вроде меня. А теперь посмотрим, что дала тебе эта лицензия и этот значок. Не надо отвечать, я сам тебе скажу. Они дали тебе общественное положение таракана. Ты стал наемным Сователем-Носа-в-Чужие-Дела. Все, что от тебя требовалось - это истратить свою последнюю сотню долларов, подыскав комнату подешевле и подержанную конторскую мебель, а потом сидеть, поджав хвост, и ждать, пока кто-нибудь приведет тебе в контору льва - чтобы ты мог сунуть ему в пасть голову и посмотреть, кусается он или нет. Если он, к примеру, откусит тебе ухо, то тебя же и привлекут к суду за членовредительство. Ну как, начинаешь врубаться понемножку?
      - Все правильно, - сказал я. - Я руководствовался примерно такой же идеей - много лет назад. Значит, вы не собираетесь закрывать дело?
      - Если бы я мог тебе доверять, я бы сказал, что мы собираемся не закрыть дело, а накрыть одну очень неглупую шайку специалистов по драгоценностям. Но я не могу тебе доверять. Ты откуда говоришь - из бильярдной?
      - Я в постели, - сказал я. - Ударился головой об телефон.
      - Вот и отлично. Ты прямо сейчас набери себе бутылку горячей воды, приложи к голове и ложись, пожалуйста, баиньки, как послушный мальчик, ладно?
      - Не-а. Я лучше пойду гулять и подстрелю индейца, так, для разминки.
      - Ладно, но только одного индейца, не больше, малыш.
      - Ага, только не забудьте эту свою шуточку, - заорал я в трубку и швырнул ее прямо ему в физиономию.
      6
      Веселая леди
      По дороге вниз, к бульвару, в одной забегаловке, где меня хорошо знали, я выпил чашечку черного кофе с бренди. После этого желудок мой стал как новенький, но голова все равно была, как подобранная старьевщиком на помойке канистра, а усы по-прежнему воняли хлороформом.
      Поднявшись к себе в контору, я отворил дверь передней комнаты. На сей раз их было двое - Кэрол Прайд и еще одна блондинка. Блондинка с черными глазами. Такая блондинка, что даже епископ мог бы проковырять пальцем дырку в дверном стекле, чтобы только поглазеть на нее.
      Кэрол Прайд, сердито хмурясь, поднялась мне навстречу и представила:
      - Это миссис Филип Кортни Прендергаст. Она уже довольно долго вас дожидается. А она не привыкла, чтобы ее заставляли ждать. Она хочет дать вам работу.
      Блондинка нежно улыбнулась мне и протянула руку в перчатке. Ей было лет тридцать пять, и у нее было то самое мечтательное выражение широко распахнутых глаз - клянусь, я сроду не видал, чтобы черные глаза могли передать это выражение! Все, что может быть вам нужно в этой жизни - кто бы вы ни были, - все это в ней было. Я не обратил особого внимания, во что она была одета. Что-то такое черно-белое. Во всяком случае, это было то, во что одел эту фантастическую красавицу ее портной, а он должен был разбираться по высшему классу, иначе она не пошла бы к нему.
      Я отпер дверь в свой интимный кабинет раздумий и пригласил их войти. С краю на моем столе красовалась неубранная полупустая квартовая бутыль виски.
      - Прошу извинить меня, что заставил вас ждать, миссис Прендергаст, сказал я. - Мне пришлось отлучиться по делу.
      - Честно говоря, не вижу, зачем вам было отлучаться, - ледяным тоном вмешалась Кэрол Прайд. - Похоже, все, что вам нужно для работы, есть здесь, прямо на столе.
      Я придвинул им стулья, уселся в свое вертящееся кресло, протянул руку к бутылке, и тут под моим левым локтем задребезжал телефон.
      Незнакомый голос неторопливо заговорил с большими паузами.
      - Далмас? О'кей. Пушка у нас. Тебе, небось, захочется получить ее назад, а?
      - Обе. Я человек бедный.
      - У нас только одна, - проговорил вкрадчивый голос. Одна - но та самая, которую легавые не прочь будут заполучить. Ну ладно, я перезвоню тебе попозже. Обдумай все как следует.
      - Спасибо. - Я повесил трубку и, сняв со стола бутыль, поставил ее на пол и улыбнулся миссис Прендергаст.
      - Разговор придется вести мне, - сказала Кэрол Прайд. - Миссис Прендергаст слегка простужена. Ей нужно беречь горло.
      Она искоса бросила на блондинку один из тех взглядов, которых мужчины, по мнению женщин, не в состоянии понять, один из тех, что сверлят все, как бормашина у дантиста.
      - Ну... да, - слегка наклоняясь, чтобы заглянуть за край стола, где я поставил на ковер бутылку виски, проговорила миссис Прендергаст.
      - Миссис Прендергаст была со мной совершенно откровенна, - продолжала Кэрол Прайд. - Не знаю, чем я заслужила такое доверие. Разве что тем, что указала ей, каким образом можно было бы избежать неприятной огласки.
      Я взглянул на нее, нахмурившись.
      - Насколько я знаю, никакой огласки и не будет. Я не давно говорил с Ревисом. Он окружил все это дело такой секретностью, что взрыв динамитной шашки произведет не больше шума, чем беглый взгляд оценщика в ломбарде на долларовые часы.
      - Ужасно смешно, - сказала Кэрол Прайд, - во всяком случае, для любителей подобного юмора. Но, как ни странно, миссис Прендергаст хочет получить назад свое ожерелье. И, по возможности, так, чтобы мистер Прендергаст не узнал, что оно было украдено. По-видимому, он до сих пор ничего не знает.
      - Ну что ж, это меняет дело, - сказал я. (Черта с два он не, знает!).
      Миссис Прендергаст одарила меня улыбкой, которую я почувствовал даже в заднем кармане брюк.
      - А я так люблю простое ржаное виски, - проворковала она. - Может, мы... того, по маленькой?
      Я достал стеклянные стопочки и снова водрузил бутылку на стол. Кэрол Прайд откинулась на спинку стула, с презрительным видом закурила сигарету и глядела в потолок. Но смотреть на нее было вполне приятно. На нее можно было смотреть довольно долго, не чувствуя головокружения. Не то, что на миссис Прендергаст - на эту достаточно было разок взглянуть, чтобы забыть, как тебя зовут.
      Я налил обеим леди по стопочке. Кэрол Прайд до своей даже не дотронулась.
      - На всякий случай, может, вы не в курсе, - проговорила она холодно, имейте в виду, что Беверли-Хиллз, где живет миссис Прендергаст, - район не совсем обычный. У них радиофицированные машины с обратной связью, и вся территория охраняется спецнарядами, потому что за полицейскую охрану они платят кучу денег. Территория небольшая, так что каждый дюйм под присмотром. А в домах побогаче установлена прямая связь с Главным управлением подземные коммуникации, которые нельзя перерезать.
      Миссис Прендергаст тем временем одним глотком управилась со своим виски и нежно поглядывала на бутылку. Я надоил ей еще стаканчик.
      - Это все ерунда, - промурлыкала она, сияя от удовольствия. - У нас есть еще очень чувствительные фотоэлементы, вделанные в дверцы сейфов и шкафов. Нажимаешь кнопку - и весь дом под сигнализацией, так что даже слуги не могут подойти близко к каким-то комнатам без того, чтобы через тридцать секунд в дверь уже не стучалась полиция. Великолепно, правда?
      - Да, великолепно, - согласилась Кэрол Прайд. - Но все это - только на Беверли-Хиллз. Стоит вам выйти за пределы района - а вы ведь не можете провести всю жизнь на Беверли-Хиллз, если только вы не муравей, - и ваши драгоценности уже не в такой безопасности. Вот почему у миссис Прендергаст была копия жадеитового ожерелья - из стеатита.
      Я выпрямился в своем кресле. Если меня не подвела память, Линдли Пол говорил что-то такое насчет этого ожерелья - что его, мол, невозможно подделать, даже если найти подходящий материал, что на это, мол, не хватит человеческой жизни.
      Миссис Прендергаст допивала свой второй стаканчик, но его хватило ненадолго. Ее улыбка становилась все теплее и теплее.
      - Так что, выезжая в театр или в гости за пределы Беверли-Хиллз, миссис Прендергаст должна была надевать копию своего ожерелья. В том случае, разумеется, когда ей хотелось надеть именно жадеит. На этот счет мистер Прендергаст всегда был очень требователен.
      - А характер у него препаршивый, - вставила миссис Прендергаст.
      Я приподнял ее руку и налил в стаканчик еще одну порцию виски. Кэрол Прайд, внимательно следившая за всем происходящим, в этот момент почти что заорала на меня:
      - Но в тот вечер, когда на нее напали, она по ошибке надела не копию, а настоящий жадеит.
      Я искоса взглянул на нее.
      - Я знаю, о чем вы думаете, - отрезала она. - Кто мог знать о ее ошибке? О ней случайно, вскоре после того, как они вышли из дому, узнал мистер Пол. В тот вечер ее спутником был он.
      - Он... ммм... он слегка потрогал мое ожерелье, - вздохнула миссис Прендергаст. - А он, знаете ли, мог определить подлинный жадеит на ощупь. Во всяком случае, я слыхала, что некоторые люди могут. А он так здорово разбирался в камнях.
      Я снова откинулся на спинку своего скрипучего кресла.
      - Черт подери, - пробормотал я с досадой. - Я должен был заподозрить этого молодчика с самого начала. Ведь у шайки должен был быть наводчик непременно из хорошего общества. Иначе откуда они могли бы узнавать, когда деликатесы вынимаются из морозильника? Должно быть, он затеял с ними двойную игру, и они воспользовались случаем, чтобы убрать его.
      - Не слишком ли расточительно с их стороны, вам не кажется? Такого талантливого наводчика? - спросила Кэрол Прайд ласково, одним пальцем отодвигая от себя стаканчик с виски.
      - Мне действительно не хочется, миссис Прендергаст, - прибавила она. Может быть, вам...
      - Будьте здоровы, живите богато, - пропела миссис Прендергаст, резким движением опрокидывая стакан в глотку.
      - Где и как произошел налет? - вмешался я.
      - Ну это, понимаете, выглядит тоже немного странно, - поспешно отозвалась Кэрол Прайд, опередив миссис Прендергаст на полслова. - На обратном пути с вечеринки, которая была на Брентвудских Высотах, мистер Пол предложил заехать в Трокадеро. Они ехали в его машине. А как раз в это время, если вы помните, был перекрыт Закатный Бульвар - весь отрезок вдоль Каунти-стрит, - его должны были расширять. Ну так вот, после того, как они убили еще немного времени в Трокадеро...
      - И пропустили по паре глоточков... - хихикая вмешалась миссис Прендергаст, пытаясь дотянуться до бутылки и так и оставив фразу незавершенной. Наконец, она добилась своей цели и наполнила один из стаканов. Вернее сказать, ей удалось добиться того, что некоторое количество виски попало и в стакан.
      - ...Мистер Пол повез ее домой по бульвару Санта-Моника, - закончила свою мысль Кэрол.
      - Но это самый простой путь, - сказал я. - И даже, пожалуй, единственный, если вы не хотите петлять по улицам и насквозь пропитаться пылью.
      - Да, но на этом пути им пришлось проезжать мимо одной третьеразрядной гостиницы под названием "Тремейн", напротив которой, через дорогу, располагается пивная. Миссис Прендергаст заметила, что одна из машин, стоявших у входа в пивную, тронулась и поехала следом за ними. И она абсолютно уверена, что именно эта самая машина немного позже врезалась в них на повороте - и что налетчики совершенно точно знали, что им нужно. Все это миссис Прендергаст помнит отлично.