Но Стрее был уже под нами — охристый шар, в основном, голые скалы и пустыни. До нас донеслись сигналы, четкие и ясные, с маячка в порту Граймс. Послышался шипящий голос Стрессора, агента флота Приграничья:

— «Звездная Девушка», ваш запрос получен. Можете приземляться.

Мы опускались сквозь ясную, горячую атмосферу, направляясь к песчаному пространству, представлявшему собой космопорт. Мы опускались, корабль был послушен управлению. Леона сидела рядом, воздерживаясь на этот раз от замечаний из-за спины, и Халворсен сиял нам улыбкой, как добрая, мудрая, старая обезьянка. Мы опускались медленно, балансируя на колонне огня, мягко приближаясь к кругу сплавленного песка, указывающего, где выхлопы от кораблей «Далекий поиск», «Госпожа Одиночество», «Птица Приграничья», «Пес Приграничья», «Пламя Приграничья» и «Веселый Бродяга» касались поверхности.

Мы приземлились осторожно, мягко. Я отключил привод, нажал кнопку «Отключение машин», которая передала сигнал в машинное отделение.

— Мы на месте, — безо всякой необходимости заметил я.

Я взглянул в иллюминатор. Увидел Стрессора, который спешил из офиса начальника порта и выглядевшего с этого расстояния, как один из динозавров, которые были когда-то преобладающей формой жизни, по меньшей мере, в тысяче миров и которые и сейчас могли быть преобладающей формой жизни, если бы научились адаптироваться, как это сделали предки Стрессора.

— Что — я имею в виду, кто — это? — спросил Халворсен.

— Это Стрессор, — сказал я. — Вы слышали его голос по радио, когда мы запрашивали разрешение на посадку. Он местный агент флота Приграничья.

— Вы знаете этот народ, капитан Меррил, — сказал Халворсен. — Я оставляю вам официальную часть.

— Как пожелаете, мистер Халворсен, — ответил я. Затем обратился к Леоне: — Ты бы лучше поставила чайник. Стреенцы обожают дружескую беседу за чашкой чая.

Я отправился ко входному шлюзу. Стрессор удивился, увидев меня. Он схватил мою руку обоими своими лапами, так что грубая чешуя оцарапала мне кожу.

— Мистер Меррил — или я должен сказать, капитан Меррил? Какая радость! Мне сообщали, что вы оставили службу.

— Оставил, — сказал я. — Но вернулся. Добро пожаловать на борт, Стрессор. Вы присоединитесь к нам за чаем?

— Вы очень любезны.

С некоторым трудом он протиснулся в наш маленький шлюз и прошел за мной в салон. Я представил его Халворсену, затем Леоне, которая принесла чайные принадлежности. Я сообщил ему, что «Звездная Девушка» — не торговое судно, но ему было трудно воспринять концепцию частной яхты.

— Но, — сказал он, — вы сюда прилетели, чтобы получить что-то.

— Именно так, — подтвердил Халворсен. — Знания.

— Знания? — это абориген Стрее мог понять. — Тогда вы прибыли в тот мир, в который нужно, мистер Халворсен. Знания — это единственное, чем мы богаты.

— Значит, вы можете мне помочь? — спросил Халворсен.

— Каких знаний вы хотите? — спросил абориген.

— Должен быть какой-нибудь… какой-нибудь ключ к тайне Вселенной, — сказал Халворсен. — Есть он у вас? Стрессор деликатно тянул чай; чашка казалась крошечной и хрупкой в его когтях, на фоне разинутого рта с игольчатыми зубами. Он сказал:

— Ключ есть; он был нам известен в течение многих поколений. Мы обсуждали его сотни тысяч лет. Некоторые из наших философов утверждают, что они знают, что это такое. Они говорят: то, что они узнали о человеческих обычаях со времени нашего первого контакта с вашей расой, и дало им ответ. Есть и такие, которые не могут принять этот ответ, и я в их числе. Как капитан Меррил вам подтвердит, мы не такой уж гордый народ, но и унижение имеет свои пределы…

У Халворсена сияли глаза.

— Каков же ключ? — требовательно спросил он.

— Сэр, — неловко ответил Стрессор, — Я вам не скажу. Я, как и вы, разумное существо, и чувствую, что Вселенная была создана таким образом, чтобы разумные существа могли оценить ее, прийти к полному ее пониманию. Могу только предложить вам встретиться с Оссаном. Он слишком стар, чтобы у него еще оставалась какая-то гордость…

— Вы могли бы его сюда привести? — спросил Халворсен.

— Он слишком стар, чтобы путешествовать, — ответил Стрессор.

Как и говорил нам Стрессор, стреенцы не выставляют свою гордость напоказ. Они не считают зазорным поработать вьючными животными. Поэтому рано утром следующего дня Халворсен, Леона и я, усевшись в седла, надетые на спины троих стреенцев, отправились в изрезанную, холмистую местность, в которой жил Оссан. Стрессор двигался с нами, нагруженный подарками для древнего философа, а также припасами еды для нас, возглавляя то, что с трудом можно было назвать кавалькадой. Наши средства передвижения не были такими уж неудобными — но весьма неловко поддерживать на ходу беседу с животным, на котором вы едете…

День был уже на исходе, когда мы добрались до пещеры, в которой жил Оссан, темной дыры в простой скале из красного песчаника. Он сам выбрался на солнечный свет, моргая затянутыми пленкой глазами. Чешуя на его теле уже облезала, чуть ли не осыпалась, а сухой, затхлый запах был непереносимым. Он сказал что-то; его речь состояла из сплошных щелчков и шипения. Стрессор таким же образом ответил.

Мой скакун повернул свою огромную голову рептилии на длинной шее и сказал:

— Вы можете сойти, капитан Меррил. Оссан сказал, что будет с вами говорить.

Мы сошли, радуясь возможности размять ноги. Воспользовавшись легким ветерком, мы встали с наветренной от Оссана стороны и смотрели, как Стрессор демонстрирует привезенные подарки — чай, сахар, книги. Халворсен, казалось, был разочарован, когда старая ящерица не выказала особого интереса к последнему пункту. Шипящая и щелкающая беседа продолжалась.

Наконец, Стрессор начал переводить.

— Оссан говорит, — сказал он нам, — что сначала вы должны рассказать о себе — кто вы и что вы, и что повидали. Он говорит, что вы, земляне, привнесли в этот мир идею торговли, и он будет продавать знание за знание, идеи за идеи.

Так что мы разложили свои спальные мешки, они были в багаже у Стрессора, на жесткой скале и уселись на них.

Халворсен заговорил первым, с долгими паузами для перевода. Он рассказывал о своей скромной молодости сантехника, о том, как изобрел первый действительно работающий туалет для невесомости, который принес ему славу — а это и есть слава, когда ваше имя разлетается по Галактике на каждом корабле — и богатство. Он говорил о сложностях работы с финансами, о проблемах производства. Он говорил об Обществе его имени, о том, что ему предстоит сделать реальный вклад в знания человечества.

Моя очередь была следующей. Я говорил о мирах, которые видел, о людях, с которыми встречался, о жизни в космических кораблях. Если бы здесь не было Леоны, я, может быть, рассказал бы о женщинах, которых знал.

Когда Леона рассказывала свою историю, уже стемнело, и в черном небе сияли редкие, тусклые звезды. Было темно и холодно, и Стрессор достал из своего багажа эффективный маленький обогреватель, расположив его так, чтобы мы все получали хоть немного тепла. Он также приготовил чай, и мы с благодарностью потягивали горячую жидкость. Допив чашку, старый философ прошипел агенту несколько слов, повернулся и исчез в пещере.

— Он, — сказал нам Стрессор, — будет говорить утром.

После не очень удовлетворительного ужина мы забрались в спальные мешки и попытались заснуть; как Леоне, так и мне не нравилось присутствие нашего работодателя и огромных ящериц.

Пришло утро; солнечный свет упал на наши лица, будто ударил.

Довольно долго я находился в замешательстве; мне казалось, что я просыпаюсь после пьяного дебоша и сплю в какой-нибудь канаве в порту Форлон. Открыв глаза, я увидел рыжие скалы, ясное небо. Увидел, как Леона выбирается из кокона своего мешка, все еще аккуратная и прибранная, несмотря на примитивные условия, в которых мы спали. Я увидел, как Халворсен потягивается и зевает и выглядит, на данный момент, не как мудрая старая обезьяна, а как исключительно тупая. Увидел Стрессора и трех других стреенцев, которые нас везли, вылезающих из углубления в камнях, где они спали, свернувшись, как настоящие ящерицы.

Леона прошла к нашему мешку с припасами, достала очищающую бумагу, расческу и зеркало, и прошла за угол скалы. Пока ее не было, я занимался нашей переносной печкой, чаем и саморазогревающимися консервами. Стреенцы смотрели с интересом, но без зависти. Наша пища для них неприемлема, и, поскольку они являлись рептилиями, то могли неделями обходиться без пищи. Но все равно, поскольку они пристрастились к чаю, их широкие ноздри затрепетали, когда листья залили водой.

Халворсен выбрался из своего мешка и прошелся в противоположном от Леоны направлении. Стрессор заметил:

— Это одна из тех вещей, которые у нас общие с вами, землянами — стремление иногда уединиться.

Я не был в философском настроении и кратко пробурчал согласие. Я давно был знаком со Стрессором и знал, что при минимальном поощрении он может прочитать длинную и скучную лекцию о средствах оздоровления в различных частях Галактики, всю информацию, полученную из лент и книг, привезенных в этот мир кораблями флота Приграничья.

В пещере послышался царапающий звук. Вылез старый Оссан, похожий скорее на динозавра, который должен был вымереть миллион лет назад, чем на мыслителя своего мира.

Он сказал:

— Я чувствую запах чая.

— Но он же не говорит по-английски! — воскликнул я.

— Говорит, — сказал Стрессор, — когда захочет. Это один из таких случаев.

— Дайте мне чаю, — потребовал древний стреенец.

Я налил ему чашку. Он взял ее когтями и выпил одним глотком, хотя чай был чуть ли не кипящим. Он протянул ее мне, чтобы я наполнил ее снова. Он выхлебывал уже третью чашку, когда вернулись Халворсен и Леона.

— Я готов говорить, — сказал он. — Слушайте внимательно. Вы не найдете того, что ищете, в Приграничье. Ваш Ключ не здесь. На север вы должны лететь, и снова на север, к северу от Центра. Там, я думаю, вы найдете Ключ. Я прошу следующее — вы дадите мне знать, что это такое, что вы найдете. Перед тем, как умереть, я узнаю, верна ли моя теория.

— В чем состоит ваша теория? — спросил Халворсен.

Оссан молчал.

— Мы скромные существа, — сказал Стрессор, — но у нас есть своя гордость. Мы надеемся, что теория Оссана неверна. Мы надеемся, что вы сможете доказать, что она неверна.

И это все, что удалось вытянуть из них. Здесь имело место какое-то табу — но что это было, мы не могли определить. Подкупать было бесполезно, и мы были не в таком положении, чтобы угрожать, даже если бы мы оказались настолько тупыми, чтобы игнорировать закон Федерации. Поэтому мы распрощались — без всякого сожаления со стороны Леоны и меня — и позволили нашим скакунам отвезти нас обратно к кораблю.

Я горько проклинал злого демона Халворсена — демона, который гнал его в поисках знания так далеко и так быстро. Мы проскакивали солнце за солнцем, мир за миром, планеты, которые мы раньше никогда не видели и, может быть, никогда не увидим снова. Корабль вонял горячим маслом и металлом и объединенным запахом наших тел , хотя кондиционирование на корабле работало эффективно. Ни в одном космопорту мы не останавливались дольше, чем нужно, чтобы восполнить наши запасы. Если бы Халворсен не был заядлым курильщиком, сомневаюсь, что мы останавливались бы вообще — потому что «Звездная Девушка» была кораблем на полном самообеспечении.

Для Леоны и меня эта поездка должна была бы стать медовым месяцем, но это было не так. Нас слишком тащило вперед, как и корабль, и как всех в нем. Характеры у нас начинали портиться, мы уже рявкали друг на друга. Я забросил стандарт аккуратности, на котором всегда настаивала Леона, и это ухудшило дело до такой степени, что промашки я делал уже намеренно, а не случайно.

И так мы неслись через Галактику, по «северной» поверхности огромной линзы. Наконец, мы приземлились на Полярии, мире, таком же бледном и голом, как любой из миров Приграничья, мире, в котором едва заселенное северное полушарие всегда смотрело в бесконечную ночь. Но не пустота неба сделала это полушарие непопулярным — потому что ночное небо было далеко не пустым. Оно жило меняющимися, переплетающимися формами, потоками и разводами холодного пламени. Это было красиво — и пугало. Этим можно было восхищаться, восторгаться — но не жить рядом. Это можно было объяснить научно, но, несмотря на научные объяснения, оно все равно вызывало ощущение суеверного ужаса.

Мы сели на севере, хотя там не было космопорта. Я посадил «Звездную Девушку» на огромном, ровном поле льда, укрепив ее против постоянно дующих холодных ветров. Мы помогли Халворсену и Кресси установить приборы вне корабля — приборы, которые для меня были полной загадкой. Макилрайт делал какие-то необъяснимые вещи со своим приводом Манншенна. Мы оставили специалистов с их тайнами и пошли поговорить со старым доктором.

Он сказал:

— Я старик, Меррил, и мне показалось, что уже потерял способность бояться — но я боюсь. В каком-то смысле я ученый, Меррил, и всегда считал, что у человеческого познания не должно быть предела — но теперь я не так в этом уверен.

— Но что же они делают, доктор Райнер? — спросила девушка. — Чем они занимаются?

— Мистер Халворсен полагает, — ответил доктор, — что здесь находится один из источников, из которого во Вселенную текут постоянно сотворяемые атомы водорода. Он поставил датчики, чтобы измерить этот поток.

— Я об этом догадывался, — заявил я. — Но что Макилрайт делает с приводом? Я понимаю, что я всего-навсего капитан, но полагаю, что имею право получить какое-то объяснение от главного инженера.

— Я могу только догадываться, — сказал старик. — Я слышал, как они говорили об этом некоторое время назад, до того как вы к нам присоединились. Халворсен предположил, что приток первичной материи должен идти из какого-то другого измерения, и Макилрайт считает, что можно настроить привод таким образом, что «Звездная Девушка» сможет выявить поток и проследить по нему до его истинного источника.

— Путешествия между измерениями невозможны, — сказал я. — Как и путешествия во времени, это нечто такое, с чем играют только писатели-фантасты.

Доктор оскалил зубы в отвратительной ухмылке:

— Именно так и говорили ракетчики двадцатого века о приводе «Быстрее света». Что касается меня, то я достаточно знаю Макилрайта, чтобы бояться.

— Я тоже боюсь, — заметила Леона, придвигаясь ко мне.

— А я нет, — заявил я, не слишком погрешив против правды. — Мне нанесли оскорбление, официально говоря — я хозяин и повелитель этой кареты, независимо от того, что мистер Халворсен ее владелец. Я против того, чтобы меня держали в неведении.

— И что же, — спросил новый голос, — вы с этим можете сделать, капитан Меррил?

Я резко повернулся и увидел в дверях фигуру работодателя. Он все еще был в синтемехах, предохраняющих от холода во время работ снаружи, хотя он и снял перчатки и откинул капюшон. Его лицо раскраснелось, он казался чуть ли не молодым, гораздо моложе, чем могли бы его сделать лекарства доктора Райнера.

— Мистер Халворсен, — сказал я, — я требую объяснения. Я — капитан корабля, и обнаруживаю, что мистер Макилрайт что-то делает с его наиболее важным движительным устройством, и его действия, насколько я понимаю, нельзя считать рутинным осмотром. С моей точки зрения, он подрывает безопасность судна.

— Вы инженер, капитан Меррил?

— Нет — но тот факт, что у меня есть сертификат капитана, говорит о том, что я обладаю кое-какими инженерными знаниями.

— Кое-какие… вы подписали контракт. Контракт обязывает вас перевести корабль из пункта А в пункт В, согласно требованию владельца. Если вы отказываетесь выполнять мои инструкции, я, если пожелаю, могу вызвать вас в суд за нарушение контракта.

— Я могу уволиться, — сказал я.

— Уведомив меня за месяц, — сообщил он мне. — Но пока этот месяц, согласно хронометру земного времени, не пройдет, вы обязаны выполнять мои инструкции. Если вы устроите одиночную забастовку, то с кораблем может справиться и мисс Уэйн.

— В этом деле я заодно с Чарльзом, — заявила Леона.

Халворсен улыбнулся. Он сказал:

— Я понимаю, что путешествие от Стрее досюда порядком утомило всех нас. Чувствую также, что настолько близко приблизился к своей цели, что не позволю чему бы то ни было встать у меня на пути, — улыбка исчезла с его лица. — Чему бы то ни было. Но прошу вас, капитан Меррил, я прошу вас, не приказываю, взлетайте, как только Макилрайт закончит свои модификации.

— Куда лететь? — требовательно спросил я. — Куда? И, если уж на то пошло, что это за модификации? Я не ученый, не инженер, но я все же знаю, что с приводом Манншенна шутки плохи.

— Куда? — отозвался Халворсен. — Если бы я знал, Меррил, я скормил бы эти данные Гейгенхайму, и корабль сам бы долетел туда. Но я не знаю — и именно поэтому мне нужен человек у руля управления. Конечно, если вы боитесь…

— Черт бы вас побрал! — выругался я. — Я боюсь, и был бы дураком, если бы не боялся. Я слышал все истории о том, что происходит, когда привод выходит из строя, и некоторым из них я верю. Но я не позволю заявлять, что я слишком испугался, чтобы…

— Чтобы следовать туда, куда ведет простой знаменитый сантехник? — спросил Халворсен.

— Я пытался выразить эту мысль более дипломатично, — согласился я. — Но что же все-таки Макилрайт там делает? Скажите мне.

— Единственная инженерия, в которой я разбираюсь, это санитарная инженерия, — ответил Халворсен. — Но, думаю, смогу вам объяснить в общих чертах. Принцип привода Манншенна заключается в прецессии, прецессии гироскопов. Его гироскопы прецессируют под прямыми углами к трем измерениям пространства, во времени. Но время — это только одно из бесконечного числа измерений. Что, если мы сможем достичь прецессии через пятое, или шестое, или седьмое измерение? Что, если мы сможем достичь прецессии в то измерение, из которого истекает поток атомов водорода?

— И вы думаете, что Макилрайт сможет это сделать? — спросил я.

— Я уверен, что Макилрайт сможет это сделать, — заявил он.

— Но следует ли Макилрайту это делать? — спросил старый Райнер.

— Становитесь религиозным на старости лет, док? — фыркнул Халворсен.

— Нет, но…

— Даже вы не сможете надолго продлить мне жизнь, — заметил Халворсен. — А когда я найду ключ, я буду рад уйти.

Инженер, в сопровождении Кресси, протолкался в маленькое помещение. Он сейчас был больше похож на неандертальца, который только что грохнул врага камнем, а не на ученого, который только что решил сложную проблему — его триумф был очевиден.

— Взлетайте, когда хотите! — крикнул он. — Дело сделано! Взлетайте, когда хотите!

Я взглянул на Леону. Ее лицо было бледным, и мне показалось, что ее губы произнесли: «Нет!» Но если она и сказала что-то, ее слова были заглушены триумфальными воплями Халворсена, Макилрайта и Кресси.

Я поднял корабль; сверкание его выхлопа отражалось от ледяного поля внизу, но все равно это отражение было не таким ярким, как сияние северного неба. Я поднял его, провел мимо потоков и завихрений холодного огня, бледного огня и розового огня, и огня такого оттенка пурпура, который не носил ни один император. Я вывел его в пустоту, в черноту — и датчики поверхностной температуры сказали мне, что Космос в этом регионе был далеко не вакуумом.

Леона молча сидела сбоку от меня. Немного дальше сидел Халворсен, радостно хихикая над показаниями своего фантастически чувствительного индикатора близости масс. Я взглянул на него с отвращением; он снова напомнил мне неприятную маленькую серую обезьяну, занятую какой-то пустой возней. «И Макилрайт, — подумал я, — из той же породы, горилла, горилла с мозгами, и с теми же обезьяньими чертами характера»… Я повернулся, чтобы взглянуть на Леону, и вспомнил старую пословицу: Любопытство сгубило кошку. «Если любопытство Халворсена сгубит мою кошку, — подумал я, — то я отвинчу его чертову башку».

— Вы сели на поток, Меррил! — завопил Халворсен. — Вы действуете прекрасно!

— И что мне делать дальше? — спросил я.

— Отключите реактивный привод, как только будете готовы. Включайте Манншенна.

«Ничего не может случиться, — думал я. — Ничего такого не произойдет. Не верю, что что-то может случиться».

Я отключил привод, почувствовал, как напрягся ремень безопасности, когда псевдо-гравитация, создаваемая ускорением, внезапно пропала.

— Привод Манншенна готов? — спросил я.

— Привод Манншенна готов! — послышался ответ Макилрайта по интеркому.

— Привод Манншенна включить! — приказал я, перекидывая тумблер. Я услышал знакомый вой разгоняющихся гироскопов, почувствовал головокружение и потерю ориентации во времени, а также в пространстве, по мере того как росло темпоральное поле. Я посмотрел на экран кормового обзора, ожидая, что звездное поле позади, представлявшее собой Галактику, подвергнется знакомой трансформации и превратится в кошмар тополога необычайных расцветок.

Вместо этого оно… исчезло.

Впереди было белое сияние, оно окружило нас…

Впереди…

О себе могу сказать, что у меня хватило присутствия духа воздержаться от использования ракет. Привод Манншенна все еще был включен, и любое изменение массы корабля могло иметь катастрофические последствия, пока работали эти сумасшедшие гироскопы. Я воздержался от использования ракет, положившись на стабилизаторы. Само собой, они не должны были бы действовать — корабль находился в безвоздушном пространстве (или это было не так? ), — но они действовали. Мы отвернули от светящейся стены, столкновение с которой казалось неизбежным, понеслись дальше и… вверх? Но каждому школьнику известно, что в Космосе нет ни верха, ни низа.

— Я поворачиваю корабль, — сказал я. — Поворачиваю. Мы выходим отсюда так же, как и вошли — но вам лучше сказать Макилрайту, чтобы он переключил привод на обратный ход.

— Почему? — спросил Халворсен, но он не стал оспаривать мое решение повернуть.

— Потому что я не желаю быть выброшенным обратно в Галактику в виде свободных, отдельных атомов водорода, вот почему.

— Откуда вы знаете?

— Это предположение, но, думаю, оно недалеко от истины…

Я старался удерживать корабль по центру огромного, закручивающегося, светящегося белого тоннеля, но даже и в этой ситуации думал о том, что же произошло. Может быть, из-за сдвига по измерениям произошло огромное увеличение размеров? Должно быть, так, но объяснение этого факта я с радостью оставлю физикам, если они в состоянии будут поверить нашим рассказам и если когда-нибудь их услышат.

Я слышал, как Халворсен возбужденно бубнит в интерком, слышал ответы инженера. Я осознал, что гул гироскопов стих и возобновился на немного другой ноте. Впереди был свет, — но это было уже не стерильное белое свечение, это было огромное поле Галактики, искаженное до неузнаваемости, светящееся мириадами цветов — но все же это была Галактика.

Несмотря на всю красоту, я теперь знал, что это такое, и Леона, моя когда-то фанатически помешанная на чистоте Леона тоже знала, что это такое. Ее губы изогнулись в знакомой гримасе отвращения, и затем, совершенно внезапно, она начала всхлипывать. Прерывающимся голосом она заявила Халворсену:

— Вы испортили все, для всех. Как приличный человек может жить в этой Вселенной после того, что вы обнаружили? Как мы сможем вынести эту… грязь? — ее всхлипывания становились истеричными.

Я пораженно уставился на нее. Уже было заметно огрубление тонких черт ее лица, легкое искажение прекрасных контуров тела, предвещающее внутреннюю опустошенность, которую она до сих пор так крепко держала в узде. «Это все неважно, — хотелось мне сказать. — Это все ничего не значит, Леона, ты — это по-прежнему ты, а я по-прежнему я, и мы есть друг у друга». Но я знал, что это неправда. Я действительно остался самим собой и без усилий мог вернуться к своим плохим привычкам; Леона же никогда не будет прежней, и мы оба это знали.

— Что она имеет в виду, Меррил? — спросил Халворсен.

Моя рука задержалась над переключателем, который, как я надеялся — надеялся ли? — вернет нас в нормальное пространство и время, к прекрасным мирам, населенным людьми, к мирам, которые мы когда-то считали прекрасными, когда-то, давным-давно. «Но я не придурок», — подумал я. Я произвел переключение и механически занялся вычислением нашей траектории до Полярии.

— Что она имеет в виду? — снова спросил Халворсен.

— Вы знаете, — кратко ответил я. — Вы знаете. Я уже говорил вам когда-то. Я говорил, когда впервые вас встретил, в порте Форлон. Помните? Когда вы заявили, что хотите знать все, я вам сказал, что уже сообщил вам все, что только возможно знать…

— Халворсен, не слишком-то мудрая обезьянка, — усмехнулся я. — Халворсен, Внешний король! Вы нашли свой ключ, Халворсен, не правда ли?

Внешний ключ!

Примечания