– Да, гораздо легче проверять всех, кто выходит из средины, – заметила Итаналон. – Срединные земли в руках людей, которые, скорее, поддерживают ваших врагов. Вы должны уходить – и быстро. Колдовство разрушило бы ауру Принцессы Бурь, но кое-какие хитрости я, пожалуй, попробовала бы.

Когда поспевал виноград, в маленьких частных виноградниках Кованти требовалось изрядное количество рабочих. В колониях, где производилась большая часть ковантийских вин, сборщиков хватало, но в средину могли войти только акхарцы, а среди них было немного таких, кто опустился бы до столь черной работы.

По традиции главы семейных кланов приглашали женщин своего клана помочь в уборке урожая. В одном из поместий клана Абрейзисов, вблизи границы, как раз заканчивался такой сбор женщин. Собирать и давить виноград приезжали сотни женщин из разных колониальных миров, многие вообще не знали друг друга, хотя все и состояли в дальнем родстве. Туда и направила Итаналон Сэм после небольших изменений ее облика.

В Кованти женщины только подравнивали, но никогда не обрезали волосы. И вот незамысловатое заклинание заставило волосы Сэм моментально отрасти ниже пояса. Кроме того, они стали совсем черные, в них появилось несколько почти белых прядей, что было характерной особенностью клана Абрейзисов. В уши Сэм чародейка вдела очень длинные серебряные серьги. Они были тяжелые и безумно раздражали девушку. Но это был еще один ковантийский обычай, и она смирилась. К тому же длинные волосы и длинные серьги очень шли к ее полному лицу и фигуре.

Кованти срединный тщательно охранялся. На границах постоянно дежурил гвардейский патруль, а на пограничных постах милиция проверяла всех выходящих.

Большую часть своей жизни в Акахларе Сэм провела в Тубикосе, где девушки не показывались на улице с открытыми лицами и где царили всевозможные предрассудки. Она была твердо уверена, что типичные акхарцы именно таковы. Но жители Кованти представляли собой почти полную противоположность тому, что Сэм казалось характерным для всего акхарского общества. В большом городе одевались удобнее и гораздо разнообразнее, чем в Тубикосе. Девушки не носили дурацкие белые балахоны с капюшонами, которые скрывали лица. Женщины высших классов жили более замкнуто, но представительницы среднего класса вели себя непринужденно, а одевались в разноцветные сари, носили легкие блузы без рукавов и короткие юбки, даже на мужчинах были свободные разноцветные рубахи и широкие брюки.

Крестьяне держались еще свободнее. Климат был теплый и влажный, по крайней мере в средине, и можно было видеть на дорогах крестьянок с огромными кувшинами или ящиками на головах в разноцветных светлых саронгах или коротких юбках, с обнаженной грудью. Мужчины тоже часто ходили голые до пояса, а их обычную одежду составляли белая или бежевая рубашка, такого же цвета штаны, сандалии и широкополая кожаная шляпа.

– Во многих местах трудно определить, кто к какому классу принадлежит, – пояснил Крим, заметив удивление Сэм, – но в тропических и субтропических областях особы королевской крови соблюдают этикет даже в такую жару, поэтому днем их почти не видно. Средние классы выставляют напоказ свое богатство – или скрывают его отсутствие, – одеваясь модно. Ну а крестьяне – сама видишь. На самом-то деле все не так просто, можно и в тюрьму угодить, если одеться несоответствующе.

– Я-то буду с крестьянками, – ответила Сэм. – Пусть все болтается, наплевать. Крим кивнул:

– Сейчас все женщины, которые приезжают из колоний на уборку урожая, официально числятся здесь крестьянками, какое бы положение они ни занимали у себя дома. И здесь не так свободно, как кажется. Есть ненавязчивая охрана, женщины никуда не ходят поодиночке. Политических и гражданских прав женщины здесь имеют вряд ли больше, чем в любом другом месте, где господствуют акхарцы. Единственное исключение – женщины с магической силой и женщины с политическими связями: у них есть какое-то положение, и они пользуются уважением. Конечно, владельцы плантаций и управляющие в колониях не отпускают своих жен, сестер и дочерей на такие сборища. Сюда посылают крестьянок, обычно тех, что помладше, и женщин из категории надсмотрщиц или вроде того. Для многих крестьянок это вопрос самолюбия: хотя здесь, в средине, и среди акхарцев в колониях они – самый низший класс, зато у них есть родной клан. Достаточно, чтобы чувствовать себя не на самом дне общества. Большинство этих женщин совершенно невежественны и, пожалуй, очень нетерпимы. Но помни: твое дело – смешаться с ними и не привлекать внимания. Сэм кивнула:

– Я постараюсь. Но все-таки, сколько мне торчать там? Я же ничего не знаю ни о вине, ни о винограде.

Крим ухмыльнулся:

– Тебе и не надо много знать. Здесь женщины приходят и уходят все время, так что, надеюсь, твое появление никого не удивит. Для большинства женщин это просто предлог выбраться из дому, многие не столько работают, сколько шатаются по деревням, покупая что-нибудь или просто глазея по сторонам. Я погляжу, что делается на восточных границах, а потом вернусь как навигатор, который направляется в колонии и заинтересован в том, чтобы подобрать компанию из тех, кто хочет отправиться домой. Если я появлюсь под другим именем или слегка изменю внешность, не пугайся: у меня около четырнадцати разных карточек гильдии.

– Если мы наберем группу девушек, чтобы ехать вместе и не бросим их, они узнают о Кире, а если бросим, они могут выдать нас.

– Не беспокойся о Кире, – успокоил ее Крим. – Жители колоний не такие ограниченные, как жители средин. У меня уже был маленький опыт. Просто обзаведись подругами. Не женами, понятно?

Сэм кивнула:

– Сделаю, что смогу.

Присоединиться к сборщицам винограда оказалось нетрудно. Охранники совершенно не интересовались, все ли женщины в группе были в ней с самого начала или нет.

Родовая усадьба была где-то далеко за деревьями. Женщин устроили под навесами, крытыми соломой. Спали они на соломенных циновках. Еду готовили на специальных площадках, где были сложены печи из нетесаного камня и выкопаны ямы для разведения огня. Еда была очень хорошая – в конце концов они были из одного клана, – а пили все, разумеется, местное вино.

Крим был прав. Никто здесь особенно не надрывался на работе, казалось, многие получали удовольствие от такой жизни. Больше всего здесь было молоденьких девушек – лет четырнадцати – девятнадцати; но и самым старшим вряд ли было больше тридцати. Они приехали из всех колониальных миров, управляемых Кованти.

Замужних женщин, видимо, редко посылали на такую работу – Сэм не встретила ни одной, – но незамужних беременных девушек было немало. Многие из них сами казались детьми не старше четырнадцати-пятнадцати лет. Крестьянам не по карману были магические чары или алхимические снадобья, а аборты были в буквальном смысле слова смертным грехом: виновного подвергали публичному расчленению. Многие юные крестьянские девушки из колоний убегали в города средины, где для них не было другого пути, кроме как продавать себя хозяевам увеселительных заведений.

Сюда беременных девочек посылали, главным образом, чтобы убрать на время с глаз долой, пока семья там, дома, не сообразит, что делать дальше. По закону они не имели права рожать детей в средине: тогда ребенок стал бы гражданином средины, а не колоний, и правительство несло бы ответственность за его содержание и воспитание. Но некоторые надеялись как раз пробраться в город, чтобы родить там. А затем детей бы у них забрали и отдали церкви, а их самих продали бы сутенерам или боссам увеселительных районов. Еще они могли до конца жизни оставаться дворниками, уборщицами i \и чем-нибудь подобным при церквях. Впрочем, девушки, которые бежали из колоний в город, или вообще не знали, что их ждет, или не верили в это. Как встречали тех, кто все-таки возвращался домой, Сэм не знала и решила разузнать при случае, хотя была уверена, что ни о чем хорошем речи быть не может.

Но казалось, что, пока девушки могли оставаться здесь, они мало думали о том, что ожидает их в будущем.

Сэм прихватила свои вещи – пару легких коричневых трусиков, тарелку, чашку, расческу, щетку – и отправилась устраиваться на отведенном ей месте. Ничего, по крайней мене на ветерке.

– Эй! Добро пожаловать в Больные Ямы, – услышала она приятный девичий голосок. Девушка говорила с очень провинциальным, но понятным акцентом. Она была хорошенькая, лет шестнадцати-семнадцати и, наверное, пяти футов и пяти или шести дюймов роста. Волосы у нее была завязаны в хвост и переброшены через левое плечо. Она была совсем худенькая, и от этого огромный живот казался еще больше. На девушке были только желтые трусики, похожие на бикини. Самой Сэм очень хотелось получить саронг, но не тут-то было: ей выдали трусики – классовые различия в одежде существовали даже на этом, низшем уровне.

– Меня зовут Квису, – добавила девушка.

Сэм с трудом оторвала взгляд от ее раздувшегося живота. Девушка была похожа на обычного подростка, который ухитрился проглотить целый арбуз, и он так и остался лежать в животе.

"Такая и я буду через месяц-другой?" – подумала Сэм. Вслух она сказала:

– Я сама из Махтри. Э… на каком ты месяце?

– Да меньше чем через месяц разрожусь. Попрут они меня отсюда на этой неделе.

– И что тогда? Квису пожала плечами:

– Кабы я знала! Я было думала пробраться в город, да я ж ничего и никого не знаю. Я раньше и народу-то столько зараз не видала. Я и не знаю, где этот самый город.

– Лучше тебе и не знать. Я бывала в городах. Тебе там сначала дадут родить, потом напичкают какой-нибудь дрянью так, что обо всем забудешь, и станешь ты просто уличной шлюхой.

– А, мы все слыхали о всяком таком дерьме. Может, все так, а может, и нет, а только для многих все лучше того, что ждет их дома.

– Неужели возвращаться так ужасно?

– Ох! – Квису попыталась сесть поудобнее. – Паршивое время. Ни сядь, ни встань, да еще до ветру бегай каждые десять минут. Э… не знаю, как уж там у вас в… откуда, ты сказала, ты приехала?

– Махтри.

– Да, Махтри. Но возьми Долимаку, откуда родом я. Туземцы похожи на больших ящериц, даже шипят, когда разговаривают. Акхарцев мало, а те, что есть, злые презлые. Если я вернусь, они дадут мне родить, а потом вздернут и исполосуют плетьми, да еще разукрасят всю морду так, что на меня ни один парень больше не позарится. Их послушать, так парни вроде и ни при чем! Черт, Кобан небось получил взбучку, только и всего. Его папаша – главный надзиратель. Большая шишка! А этот Кобан такой парень, такой парень – обалдеть! Глазищи огромные, черные. Я уверена, с ним бы любая не прочь, да только я одна была такая дура, что поверила, будто он на мне женится.

Сэм пришла в ужас.

– Они, правда, тебя изуродовали бы? Квису кивнула.

– Но малыш был бы членом семьи, у него было бы будущее. И я бы его видела, нянчила, смотрела, как он растет, понимаешь? Даже если бы мне не разрешили говорить с ним, я была бы его мамой. А там, откуда ты, по-другому?

– Ну, мне-то точно не обрадуются. Я ездила в город навестить родственников, а когда возвращалась, на караван, в котором я ехала, напали бандиты. Меня изнасиловали.

– Да ну? Подумать только! Тут есть одна, Пати, – славная малышка – ее тоже изнасиловали, один тип из компании надсмотрщиков. Он заявил, что она сама к нему приставала, а теперь обвиняет, потому что забеременела. Ну, ясно, кому из них поверили. Она из Гашома. Там тебе выбривают голову, втирают в нее какую-то гадость, чтобы волосы уже никогда не выросли, выжигают клеймо на лбу, а потом ты становишься собственностью компании, а заодно и того парня. Но ребенка отдают отцу, значит, хоть малыш будет расти с господами. А подруга Пати, Мида, она тоже из Гашома, только из маленького городка, забеременела так же, как я. Так вот ее ребенка отправят в какой-нибудь сиротский приют, а сама она станет городской шлюхой. Так что, видишь, не лучше, чем в больших городах, только без всякого зелья.

– Вы, наверное, только и думаете: возвращаться или нет.

– Стараешься не думать, – тихо ответила Квису, – только иногда от этих мыслей никак не избавиться. Мы тут вроде дурного примера. Не то чтобы с нами плохо обращались. Мы здесь и не работаем, если не хотим, а у кого дело идет к концу, не очень-то хотят. То начинаешь проклинать ребенка, то – себя, а то просто лежишь и ревешь, ревешь… Но чаще всего просто стараешься ни о чем не думать. За нами всегда следят. Видишь вон тех девушек, которые притворяются, будто им до нас и дела нет? Это чтобы не дать никому из нас убить себя. Правда, если захочешь смыться отсюда, никто за тобой не побежит.

– И многие пытаются покончить с собой?

– Бывает. Одна пробовала, пока я здесь. Многих ждут дома такие страсти, куда хуже того, о чем я тебе говорила. В Фауквине, вот, вырезают язык, выкалывают глаза, разбивают барабанные перепонки.

Проклятие! Вот таких детей Бодэ и превращала в куртизанок высшего класса, а других просто продавали в рабство каким-нибудь мерзавцам.

Будь у нее власть, она бы создала в каком-нибудь из этих колониальных миров такую страну, куда все эти девушки могли бы прийти, родить детей и жить по-человечески. Что-то вроде приюта герцога Пасе-до, только без самого герцога и всей его придворной иерархии. Но пока акхарцы у власти, такому месту не бывать ни за что и никогда. И она еще должна спасать этих проклятых акхарцев! Черт возьми, сколько таких девушек на свете? Настоящая Принцесса Бурь была рядом с Клиттихорном долгое время, не могла же она быть совсем глупой.

Может быть, Принцесса Бурь знала, что делает, но даже не могла представить себе, чтобы господство богоподобного Клиттихорна было хуже того, что есть сейчас?

Старая проблема вновь вставала перед Сэм, и никакие магические зеркала не могли помочь решить ее. Та проблема, от которой, сознательно или нет, она убегала с тех самых пор, как впервые с ней столкнулась. Клиттихорн был убийцей, помешанным на силе маньяком, но что, черт возьми, представлял собой Булеан? По словам Итаналон, Булеан ненавидел акхарскую систему и не скрывал этого. И поэтому его не любили и не доверяли ему. Но на самом деле он старался сохранить эту систему. Итаналон с ее магической силой вряд ли смогла бы понять весь ужас выбора, перед которым стояли эти девушки. Наверное, в глубине души чародейка была скорее сторонницей системы. Иначе как объяснить, что она предпочитала ни во что не вмешиваться?

Проклятие! Вот бы встретиться с Булеаном, поговорить с ним, присмотреться к нему. Откуда, черт возьми, набраться уверенности и силы воли, чтобы одолеть Принцессу Бурь, если сомневаешься, что это действительно надо сделать?

Внезапно Сэм почувствовала острую боль в животе. Наверное, удивление и беспокойство отразились на ее лице.

Квису хихикнула:

– Здорово он тебя пнул.

Сэм вдруг заметила, что солнце почему-то перестало припекать, а по небу быстро несутся тучи. Она заставила себя расслабиться. Этак немудрено привлечь к себе внимание, а это как раз и нельзя.

– Хочешь познакомиться с другими? – спросила у нее Квису.

– Да, конечно, – ответила Сэм, чувствуя, что ей просто необходимо подвигаться или что-нибудь поделать.

– Вон там, за деревьями, река. Там сделаны купальни. В тени немного прохладнее, чем здесь, вот мы и устраиваем там посиделки. Все равно больше делать нечего. Только вот я стала быстро уставать.

Сэм медленно поднялась, потом помогла Квису встать на ноги. Река была недалеко, но Квису и в самом деле было трудно идти, так что Сэм не торопила ее.

Под деревьями сидело около дюжины беременных девушек, и от мгновенно возникшего ощущения товарищества Сэм намного полегчало. Пати просто потрясла ее: она была такая крошечная, ростом не больше четырех футов десяти дюймов, а по весу едва ли дотягивала до восьмидесяти фунтов, даже сейчас. На вид ей было не больше тринадцати, но на самом деле – уже семнадцать. Квису – шестнадцать, а Миде, круглолицей девушке с очень большой грудью – пятнадцать. Сэм подумала, что Пати слишком слаба, чтобы выдержать роды.

Девушки продолжали болтать. Сэм старалась не вмешиваться, хотя кое-что ее коробило, например, когда Мида называла коренное население Гашома слизняками. Что делать? Этих девушек система сбросила к самому подножию акхарской лестницы. Единственное их утешение было в том, что они все равно выше туземцев.

Когда-то Сэм удивлялась, почему во время гражданской войны тысячи южан, у которых никогда не было ни плантаций, ни рабов, были готовы сражаться и умирать, защищая рабство. Возможно, теперь она поняла. Нищий фермер в Аппалачах, по уши в долгах, обреченный вечно батрачить на богачей, чтобы прокормить своих детей, чувствовал, что, пока существуют рабы, существует кто-то, кто стоит еще ниже, чем он. Так и эти девушки предпочли бы сражаться и гибнуть, только бы не дать туземцам подняться над собой.

Невежество девушек тоже потрясало. Они верили в систему, которая уродовала их жизнь, они были убеждены, что солнце движется вокруг Земли, а звезды – это дыры, через которые льет свой свет Королевство Богов. Электричество казалось им магией, они даже не представляли, что такое большие города. Ни одна из них не понимала, что такое снег или что значит мерзнуть.

Настоящей магии они не видели, но верили в духов, которые жили в деревьях, в ветре, в воде, даже в камнях, и они молились им и просили их о милости.

Они так же не могли представить себя чем-то, кроме крестьян, как представить, что вдруг превратятся в собаку или льва. Даже истории о том, что происходит с такими девушками, как они, в городах, не очень пугали их, но поэтому же очень мало кто из них в самом деле убегал. У них были похожие воззрения, которые поддерживали их и сохраняли от безумия, но они же приводили большинство этих девушек к увечью и позору просто потому, что так было принято.

И все-таки по-своему они рассуждали о будущем.

– Мужчины, – сказала Мида таким тоном, словно говорили о паразитах, – им бы только помыкать всеми вокруг. Мы их рожаем, растим, а получаются надутые болваны, которые все стараются перещеголять друг друга, а если не получается, они на нас все и вымещают. Это нечестно. Где-то главными должны быть женщины.

– Ну, я не знаю, – откликнулась Квису. – Я все равно люблю мужчин. Среди них есть и хорошие: мой папа, вот, и мои братья тоже ничего. Глупо только, что мужчины не доверяют нам в делах. Едят же они нашу стряпню! По правде говоря, я даже не виню парня, который меня обрюхатил. Я по нему сходила с ума, кто бы мне что ни говорил – никого бы не послушала. А это… – она похлопала себя по животу… – мне и в голову не приходило, и ему, поди, тоже.

– Да, многие сильно влюбляются, только большинство терпит с этим до свадьбы, – заметила Пати. – Я тоже терпела, но этот проклятый ублюдок был в полтора раза выше меня и втрое тяжелее. Его подружка бросила, так он и выместил свою обиду на первой девчонке, какая ему на глаза попалась. И ведь все поверили, что это я его раздразнила! Знали, что он подлец, и все равно поверили… Не вернусь я туда!

– Как? – воскликнули остальные все разом.

– Он этого ребенка не получит, а там будь что будет. Черт, что, если будет девочка? Эта мразь с моей малышкой! Да лучше нам с ней умереть!

– Куда ты пойдешь? – спросила Сэм у крошечной женщины. – В город?

– Ну нет. Мне не нравится то, что о нем говорят. Перейду нуль и пойду в ту колонию, куда смогу пробраться.

– Пати, – мягко сказала Квису, – если ты будешь рожать без всякой помощи, ты можешь умереть. Пати пожала плечами:

– Ну и пусть! По крайней мере это сведет их всех с ума, потому что они точно-то знать не будут. А может, мне повезет, и я доберусь до колонийцев, которые помогут мне.

– Ну да, – с отвращением отозвалась Мида. – Они, пожалуй, съедят твоего малыша, а тебя привяжут, как собачонку, и будут насиловать все по очереди. Нет, это не для меня.

Наконец все побрели обратно в лагерь, поели, но Сэм была больше не в силах слушать этот неизменный разговор несчастных отверженных. Ей хотелось плакать, но здесь даже подходящего места для этого не было.

Она лежала на своей циновке, пыталась заснуть, пыталась выбросить из головы все мысли…

На ней было длинное изящное атласное платье с золотым поясом и с драгоценностями, она спускалась по каменной лестнице в огромную комнату. Это было очень странное место, похожее на огромный перевернутый купол. Каменные ступени вели вниз, к круглой и плоской арене, как в каком-нибудь огромном античном театре.

На арене виднелось несколько рисунков. Это были одинаковые симметрично расположенные пентаграммы, каждая имела свой цвет. В центре комнаты стоял на полу странный фиолетовый пульсирующий шар, почти прозрачный. Шар вращался медленно, но неуклонно, с запада на восток. На нем с равными промежутками располагались ярко-оранжевые пятнышки.

Оглядевшись, Сэм заметила Клиттихорна в малиновой мантии с неизменными рогами. Он сидел на каменных ступенях и возился с каким-то странным предметом.

Внезапно Сэм с изумлением узнала этот предмет. Компьютер! У этого ублюдка был портативный компьютер! Как, черт возьми, он раздобыл его, откуда узнал, как им пользоваться?

На остальных присутствующих были зеленая, коричневая и синяя мантии, двое мужчин и женщина. Что-то с ними было неладно. У одного были громадные заостренные уши и гигантский глаз, как у циклопа, у женщины из-под мантии высовывался толстый хвост, а еще у одного, кажется, были крылья, как у летучей мыши.

Трое этих, Клиттихорн и она. Пять. Пять пентаграмм на полу, цвета соответствуют цветам мантий, кроме золотого, очевидно, ее.

Принцесса Бурь повернулась к Клиттихорну:

– Ну, чародей, твой магический ящик дал тебе то, что ты искал?

Рогатый еще раз пробежал пальцами по клавиатуре, проследил за непонятными числами на маленьком экране, затем удовлетворенно кивнул, слегка улыбнулся и поднял глаза на нее.

– Да, да, моя принцесса. И все-таки хорошо бы это опробовать, прежде чем идти сразу против Булеана. Точность и контроль на критическом уровне.

Принцесса Бурь кивнула.

– Хорошо. Как скажешь. Только мне не по себе в этом месте. Хотелось бы поскорее сделать то, для чего оно было построено.

– Терпение, терпение, – откликнулся Клиттихорн. – Что привело тебя сюда сейчас?

– Я почувствовала опять ослабление контроля сегодня в полдень, хотя я ничего не делала. Это мешает мне.

– Эх, знать бы, где она… Вот бы и была хорошая проверка. Иди отдыхай, тренируй свой контроль. Довольно скоро он нам понадобится.

Принцесса Бурь повернулась и пошла наверх, слегка приподнимая подол платья, чтобы не зацепиться.

Этот переход Сэм в Принцессу Бурь продолжался необычно долго, и впервые все ощущалось так четко. Как будто она и Принцесса Бурь и вправду были одним человеком.

"Подожди!" – мысленно крикнула Сэм Принцессе Бурь.

Принцесса внезапно остановилась, огляделась. Было ясно, что она услышала!

"Это твоя сестра, которую вы стремитесь уничтожить", – передала ей Сэм.

"Убирайся из моего мозга, дрянь!"

Мысль была так резка, так яростна, преисполнена такого бешенства, что на мгновение Сэм была ошеломлена, но она должна была узнать.

"Я не враг тебе! Мне отвратительна эта система! Я не хочу защищать ее! Но ты и Рогач только и пытаетесь, что убить меня. Я знаю, ты понимаешь, что он мразь! Расскажи мне о ваших планах! Докажи мне, что правда на вашей стороне!"

Принцесса Бурь пришла в смятение.

– Клиттихорн! Эта дрянь здесь! В моем разуме! Прогони ее! Прогони ее! – Ее необычно низкий голос, такой же, как у Сэм, отразился эхом от противоположной стены комнаты; все застыли.

Клиттихорн поднял голову, затем встал и уставился прямо на принцессу. Казалось, он смотрел не на женщину, а сквозь нее. Тонкий белый луч метнулся от него к Принцессе Бурь и рикошетом к пульсирующему фиолетовому шару.

Один из оранжевых огоньков на нем сменился белым.

– Она… она в Кованти! – закричал один из колдунов. – В чертовой средине! Низкие холмы… вблизи границы…

– Поймали! – ликовал Клиттихорн. – Принцесса, немедленно спускайся сюда! Все по местам! Полную мощность! Мы поймали ее!

Внезапно контакт был прерван – полностью. Сэм лежала в темноте. Сна как не бывало. Было тихо. Черт! Так отвратительно тихо, что казалось, ножом можно было резать эту тишину!

"Что же я наделала?"

Она встала и, осторожно перешагивая через спящих девушек, выбралась из-под навеса. Огонь еще горел в костровой яме, медленно угасая; она подошла к нему. Пять мест, пять пентаграмм, но только одна Принцесса Бурь. Тот крутящийся фиолетовый шар – Акахлар? Светящиеся огни – средины? Думай! Думай! Белый огонек вспыхнул близко к экватору, где жаркие страны, и это, несомненно, была одна из средин. Кованти, стало быть.

Пять мест, но только одна Принцесса Бурь. Почему-то это было важно. Что, черт возьми, делал глобус? Те пятеро встают там и концентрируются на каком-то месте, которое и есть цель. Должно быть, так. Но что они собирались делать? Четверо из них… колдуны. Те трое, вероятно, изуродованы собственной силой, которая в какой-то момент вышла из-под их власти.

Что они могут сделать? Наслать Всадников Бурь, или великие магические заклинания, или что? Бежать некогда и некуда.

Минутку… минутку… Всадники Бурь, великие заклятия – принцесса для этого не нужна. Принцесса Бурь могла делать одну-единственную вещь, которую не мог никто из них. Они не могли не учитывать этого.

"Ветер Перемен"!

Это объясняло все. Она почувствовала такой ужас, какого не знала прежде. Могли те четыре колдуна действительно призвать Ветер Перемен? Проткнуть дыру где-нибудь?

Призвать, да, но не управлять им. Акхарские колдуны боялись Ветра Перемен так же, как все, они могли стать такими же беспомощными жертвами Ветра, как обычный человек. Но сейчас они были далеко, в той куполообразной комнате, надежно укрытые от Ветра Перемен, если бы даже они решились призвать его.

Могла ли Принцесса Бурь управлять Ветром Перемен?

Казалось, температура падала, воздух становился разреженнее. Где-то во мраке уже раздавались страшные громовые удары, от которых дрожала земля. Сэм встала, вглядываясь в темноту. Многие женщины проснулись и бродили сонные и растерянные.

Так… От Ветра Перемен спасает только манданское золото. Но не было манданских покрывал ни здесь, ни где-либо в срединах. Их имели навигаторы, которые вели караваны, были они и в колониях, и в фургоне Крима, но не здесь.

Сэм видела Ветер Перемен лишь однажды, когда ей было послано видение этой катастрофы. Она помнила, что там, в ее сне, существовали подземные убежища, обитые изнутри манданом. Но даже если здесь в усадьбе тоже было такое убежище, все бы там не поместились, да и бежать до усадьбы было уже поздно.

"Думай… Думай… Черт, у тебя же мелькала какая-то мысль. Думай, Сэм!"

А может, Ветер Перемен на самом деле просто еще одна, особенно мощная буря? Да, должно быть, именно так!

Вот! Молния разорвала небо на востоке, между ними и границей. Ужасающий грохот, вопящие женщины вокруг.

Далекое завывание сирены, как сигнал пожара, и панический крик:

– Ветер Перемен! Ветер Перемен! Скорее в усадьбу!

Сэм шла навстречу буре. Достаточно ли у нее сил? Готова ли она к этому?

Внезапно она поняла, что машинально подобрала длинную палку. Хотела было бросить ее, но вдруг поняла: необходимо на чем-то сконцентрироваться.

Сэм вдавила палку в землю и что есть силы начала чертить окружность, не видя толком в темноте, что у нее получается. Теперь провести черту здесь, потом здесь, потом еще, и еще, и еще. У нее получилось подобие пентаграммы, которую она видела у Клиттихорна, и теперь она была внутри нее.

Сэм услышала шорох позади себя и обернулась.

– Кто здесь? – спросила она. В эту минуту начал подниматься ветер, сдувая все вокруг. Но это был еще не сам Ветер Перемен, тот только приближался.

– Пойдем! Спрячемся где-нибудь! – услышала Сэм голос Квису. – Нам все равно не добраться до усадьбы!

– Подождите! – крикнула им Сэм. – Не ходите никуда! Соберите всех, кто еще там есть, на открытом месте, но позади меня! Поняли? На открытом месте, позади меня! Сядьте на землю! Ветер свирепеет!

– Ты сошла с ума! – закричала Пати. – Никому не одолеть Ветер Перемен!

– Может, я и сделаю это, – отозвалась Сэм. – Узнаем через пару минут! Ну же – делайте, что я сказала!

Страшный порыв ветра и ливень ударили ее. Она слышала, как кто-то пронзительно кричал, сбитый с ног, слышала, как буря швыряет и гонит вещи, слишком тяжелые для обычного ветра, слышала, как трещат и рушатся крытые соломой навесы. А потом настал момент, когда Сэм уже не могла обращать внимания ни на что, кроме надвигающейся бури.

Странно, она была сейчас совершенно спокойна, словно что-то внутри нее наконец освободилось от неотвязных вопросов. Сэм протянула руки в этот грохочущий кошмар, что, казалось, идет стеной прямо на нее. Она не пряталась, она почти приветствовала его. Сэм ощутила силу, энергию, хлынувшую в нее, и внезапно замерла, в блеске молний на ее лице читалось чистейшее изумление. Все ее тело внезапно испытало столь дивное, невиданное, похожее на оргазм ощущение, какого она никогда не знала. Сила, текущая в нее, была чудовищна, невероятна. Одна мысль стучала в мозгу: "Ну, давай, принцесса, тупица! Посмотрим, одолеешь ли ты эту толстую беременную крестьянку, которая ненавидит и проклинает тебя!"