Странный заказ

К вечеру погода испортилась. Похолодало, тучами заволокло все небо, ветер погнал мусор вдоль дороги. Зис пробирался по пробкам в сторону привокзального бистро. Он чувствовал, что заболевает. Сначала он решил, что просто не выспался, позже машинально принял таблетку от головной боли, а теперь, весь в испарине, борясь с накатывающими волнами дурноты, держался за руль и ощущал, как болезнь стремительно захватывает все тело.

Он взглянул в сумеречное небо сквозь забрызганное стекло. Над площадью в потоках дождя темнел и размокал огромный, похожий на бутон из пепла, серый пион с Майиной фотографии. Зис кивнул ему, как старому знакомому, и, приткнув машину к обочине, побежал под дождем к проржавевшему козырьку над входом в обветшавшее здание темного кирпича.

Внутри в полуподвальном помещении было многолюдно, душно, влажно и сильно накурено. Встряхнувшись, как промокший пес, Зис осмотрелся. Судя по всему, в этой рюмочной паслись грузчики, носильщики, водилы, таксисты и шваль всех мастей, вечно кружившая вокруг вокзалов. Здесь многие друг друга знали, и никому ни до кого не было дела. Зис пробрался к грязной стойке и чуть ли не знаками попросил себе чашку кофе.

– Здравствуйте, Зиновий, – внезапно раздалось у него за плечом.

Зис обернулся. От резкого движения все слегка поплыло перед глазами. Перед ним стоял высокий мужчина. Шляпа, влажная от дождя, отбрасывала тень на лицо, мешая как следует рассмотреть его черты. Зис машинально кивнул и сразу, всем сердцем пожалел о том, что пришел сюда. Ему вдруг стало так тоскливо, что он подумал, не найти ли какой-нибудь самый бессовестный предлог, чтобы смыться прямо сейчас. Но, понимая, что никаких видимых причин к такому бегству не было, Зис взял себя в руки, подхватил липкую чашку с кофе и двинулся вслед за мужчиной.

– Как вам место? – спросил незнакомец, когда они встали у стены, и чашка Зиса прилипла к грязному столу.

– Не знаю, – Зис осмотрелся. – Место как место. Грязно, людно…

Мужчина некоторое время молча разглядывал рюмочную, потом заговорил.

– Вы правы, простите, это дыра, конечно. Но мне это заведение показалось самым уместным. Кроме того, оно одно из немногих, которое ничуть не изменилось за много лет.

Зис отхлебнул из чашки и скривился. Он ничего не имел против привокзальной забегаловки, но кофе здесь был жуткий. Зис только что не выплюнул его обратно в чашку, но опять сдержался.

– Я не буду отнимать у вас время. Дело, о котором я хочу с вами говорить, с одной стороны, очень простое и выгодное, с другой – деликатное…

Зис слушал и все никак не мог понять, что так настораживало его в голосе незнакомца. Было что-то неуловимое в выговоре слов, в манере, в звучании речи. Словно в заплеванной привокзальной рюмочной поставили патефонную пластинку с записью давних времен…

Не только его голос, но и сам мужчина не вполне вписывался в современный пейзаж. Запах его одеколона, плащ, часы на запястье, хорошо выбритая кожа стальных щек – все было именно таким, каким и должно было бы быть. Но все равно что-то было не так. Мужчина на первый взгляд ничем не выделялся из толпы, но, присмотревшись, в нем невозможно было отыскать никаких обобщающих признаков вида… Кроме того, сколько Зис не старался, тень от полей шляпы не давала ему как следует разглядеть лицо собеседника. Это начинало раздражать.

Тем временем его визави, потратившись на некоторую вводную часть, перешел к делу и очень быстро и доходчиво рассказал, что ему было надо. Выслушав его, Зис почувствовал, как внутри него словно остановился часовой механизм. Он все смотрел в это темное пятно вместо лица и пытался понять, почему на него, вроде непугливого человека, словно туман из углов, наплывает этот безотчетный, неуправляемый страх. На мгновение ему показалось, что заплеванная рюмочная качнулась. Невидимая волна прошла по воздуху, дрогнули стены и пол, как от сильного толчка. Зис машинально схватился руками за край стола, но нет, ничто не изменилось – здесь все было по-прежнему, и незнакомец все так же спокойно стоял напротив. Зис потер глаза. Лоб. Затылок. Тьма и туман были где-то совсем рядом с ним. Совсем рядом.

Просьба, с которой к нему пришел этот человек, была поистине дьявольской. Такая невинная в изложении, она была извращенна по сути, как смертный грех. И, несмотря на то, что оформлено все было безупречно – были и причины, и мотивы, и объяснения, – ужас, сопровождавший этот заказ, был таким же навязчивым, как дурной запах.

Незнакомец полез в карман за сигаретами. Щелкнул зажигалкой. Пламя подожгло сигарету, но не осветило его лица.

– Вас что-то смущает?– поинтересовался он, выдохнув сизый дым. – Если вы переживаете об оплате, можете не сомневаться, она будет более чем щедрой. Это, как говорится, для начала. Аванс.

Он вынул из внутреннего кармана пачку. Зис посмотрел на нее. Деньги на вид были совершенно нормальные. Новенькие хрустящие купюры.

– Уберите, – только и сказал он.

– Почему?

– Уберите. Вы что, не понимаете, где мы? Незнакомец осмотрелся. Увесистая пачка только на первый взгляд не вызвала видимого ажиотажа, но несколько тупых затылков, поросших жидкой растительностью, как будто невзначай, придвинулись к их столу.

– А, вы об этом… – он усмехнулся. – Ну тогда убирайте вы. Это теперь ваши деньги.

Зис покачал головой.

– Вы отказываетесь?

Зис смотрел на заплеванный стол. Он думал. Очень быстро и напряженно соображал. Он посмотрел на человека, равнодушно следившего за тем, как дым от его сигареты смешивается с дымом, висящим в воздухе. Зис обвел взглядом гудящий кабак, переполненный рылами всех мастей.

– Я согласен. И не надо денег.

– Так вы сделаете это из любви… – незнакомец помедлил, смакуя это слово, – к искусству?

– Дело не в этом, – Зис окончательно овладел собой. – Вы мне заплатите, когда все будет готово. Поэтому, пожалуйста, сейчас уберите это.

Незнакомец помедлил, пожал плечами и спрятал пачку обратно в карман. Затылки сдвинулись к выходу. Собеседник Зиса тем временем встал и тоже засобирался. И тут Зис запаниковал. Ему на мгновение показалось, что он понял, с кем он имеет дело. Его передернуло. Нет, не может быть…

Зис смотрел перед собой и видел только то, что видел, – высокого мужчину в шляпе с короткими полями. Да, лица было не разобрать, только твердый подбородок и резко очерченная линия губ. Ничего необычного… Но откуда тогда это странное нежелание сопротивляться? Не страх, нет, скорее, апатия, бессилие, обреченность и вневременное понимание того, что своими силами здесь ничего нельзя изменить, даже чашку с кофе не оторвать от поверхности стола…

У Зиса так сильно заболел висок, словно в него воткнули длинную и тонкую иглу. Он явно заболевал не на шутку. Зис всей рукой взялся за чашку и, действительно, не без усилия приподнял ее над столом. Пить из нее было нельзя. Поганый кофе совсем остыл и теперь почему-то вонял рыбой. Зис опустил чашку обратно на стол, подумал.

– А если я откажусь? – внезапно спросил он мужчину. Тот, засунув руки в карманы, спокойно стоял у стола.

– Знаете, – неожиданно сказал незнакомец. – Некоторые люди считают кофе напитком дьявола. Им кажется, что в этой коричневой жидкости, которая не дает заснуть, есть какой-то секрет. Ваше тело, природа, Бог велят вам спать, а вы пьете кофе и вместе с дьяволом коротаете его время.

Зис отставил чашку.

– Этим кофе даже сатана отравится, – сказал он. Человек усмехнулся.

– Вы не откажетесь, – безо всякой интонации, тихо произнес он. – Вы же не захотите, чтобы я нашел кого-нибудь другого.

В тот момент, кода Зис уже был готов ответить, его сильно толкнули. «Этого еще не хватало…» – он напрягся. Но это был всего лишь какой-то перебравший тип в кожаной кепке, который потерял равновесие и едва не упал на него. Зис отодвинул его в сторону, но, когда он обернулся к незнакомцу, оказалось, что тот исчез.

На столе стояла грязная чашка, валялись мятые салфетки, блестели мокрые полукружья из-под стаканов. Вокруг гудел переполненный полутемный зал. Мужчины здесь не было.

Зис протолкался к выходу из рюмочной и выскочил на улицу. Дождь закончился и превратился в тонкий влажный туман. Незнакомец словно растворился в этой молочной взвеси. Зис поежился – мертвенный холод, которым веяло от странного заказчика, проник в него самого и теперь мелким ознобом сотрясал конечности. Зис покачал головой и направился к своему автомобилю.

Две фигуры, вывалившиеся из рюмочной, отделились от стены и медленно пошли следом. Они пускали дым из сигарет, словно желая усугубить пары тумана и укрыться за ними. Постепенно расстояние между ними и Зисом начало сокращаться. Но Зис знал, с кем имеет дело. Несмотря на подступавшую дурноту, он заметил их, едва они показались на пороге забегаловки. Зис брел, ловя отражение преследователей в витринах и окнах автомобилей. Он позволил им приблизиться, но в последнее мгновение ускорил шаг, оторвался и, пока воровские морды приноравливались к его маневрам, прыгнул в свою машину, завел двигатель и был таков. Те сплюнули на мокрый асфальт. Плевки смешались с дождем. Тати пошли своей дорогой…

Зис как во сне добрался до дома, позвонил Майе, сказал, что заболел, и провалился в глубину постели и беспамятства.

Барельефы и сны

Майя одна засветло поехала снимать остановки. Она надеялась, что в такой ранний час сможет спокойно поработать. Но горожанка промахнулась. В пять утра на проселочной дороге уже стояла плотная молчаливая толпа. Кто и куда отсюда ехал, можно было только догадываться. На серых, невыспавшихся лицах застыло выражение покорного безразличия. О съемке не могло быть и речи, но и непонятно было, что тут снимать, – каменная коробка остановки была живописно тронута мхом, но в целом не привлекала внимания и не вызывала никакого интереса. Майя вышла из машины, втерлась в группу уныло пахнущих товарищей, обошла козырек и, естественно, налетела на «мальчика, пускающего струю». «Мальчику» было за семьдесят, но он все равно был рад Майе. Она аккуратно миновала его и опять вернулась на дорогу, проклиная свою редакцию, польку редакторшу и ее слабоумных помощниц, которые уже и сами не знали, что придумать.

Пока Майя изощрялась в проклятиях, подкатил автобус, и толпа как-то сама собой схлынула. Майя проводила глазами набитый «Пазик» и собралась уже было сесть в свою машину, как вдруг у нее перехватило дыхание. За спинами людей скрывалось настоящее чудо. Внутренняя стена задрипанной автобусной остановки была украшена дивным барельефом. Майя шагнула вперед и руками, словно слепая, ощупала изображение. Затянутое все тем же мхом, сильно подпорченное ветрами, дождями, морозами и вандалами, оно было прекрасно.

Множество изящных фигур было расположено на первый взгляд в беспорядке, но, если присмотреться, они все были вплетены в плотную растительную массу, которая ветвясь и изгибаясь, заполняла каменную поверхность. Изображение было необычайно плотным и стекалось от краев к центру, к большому дереву, напоминавшему трещину, имевшую ствол и крону, состоящую из мириад расходящихся во все стороны ветвей-трещин. Сходство с фотографией, переезжавшей вместе с Майей из квартиры в квартиру, было очевидным.

Когда на остановку вновь стали выходить из полей сонные тихие люди, она ушла. Села в свою машину и уехала.

Майя нашла шесть таких остановок. Цепочкой, одна за другой, они приближались к Савельево. Последняя стояла напротив указателя на деревню. Майя только вздохнула. Даже эти остановки вели ее сюда…

Сюжеты на каменных стенах мало отличались друг от друга. Композиции фигур были разными, но везде от центра, от большого дерева – разлома в разные стороны расползалась живописная паутина цветов и растений, в которой были запутаны изображения людей. Все барельефы более или менее пострадали, один в особенности. На руинах полуразрушенной остановки меланхолично вздыхали местные алкоголики и вытрясали блох из ушей лохматые барбосы.

Майя снимала и снимала, сначала в лучах встающего солнца, потом в багровом свете заката, позже в молочных сумерках. А на следующий день были еще и утренний туман, и послеобеденный моросящий дождь… Так что к вечеру, когда сели все батареи и закончились запасы пленки, Майя была совершенно удовлетворена. Она заехала в пустую студию, свалила катушки в лоток, заснула тут же на диване и проспала почти сутки. Она так устала, что ей ничего не снилось, а если и снилось, то, проснувшись, она ничего не помнила.

Телефон Зиса все еще был выключен, когда, немного придя в себя, Майя умылась, кое-как пригладила вихры, напилась кофе и отправилась снимать дальше. Теперь ее ждала какая-то галерея с хозяйкой, ничего не понимающей ни в живописи, ни в жизни, но с удовольствием разбазаривавшей чьи-то, очевидно, мужнины, деньги. Хотя на время съемки Майе обещали пустое помещение, галерея оказалась переполнена высокомерными гостями и не менее высокомерными консультантами. Вдоль всех стен стояли предметы, вопреки здравому смыслу и вкусу возведенные в ранг произведений искусства.

Может, Майя и выспалась на продавленном диване в фотостудии, но она в самом дурном настроении и безо всякого энтузиазма таскала камеру по углам этого заведения. Она огрызалась на каждом шагу и про себя костерила Зиса. Майя злилась на него за то, что он не подкрутил винты на штативе, как обещал, за то, что заболел, за то, что он такой сильный и терпеливый и носит все это железо безо всяких капризов, за то, что он умеет ладить даже с этими тупыми девицами, которые надевают такие юбки, что непонятно, что вообще они тут хотят продать подороже. И ни разу вредной Майе не пришло в голову, что она просто скучает по Зису. Что штатив не такой тяжелый, а девицы просто боятся за добро, свезенное в эти палаты. Но нет, Майя все выскакивала на улицу и мусолила очередную злобную сигаретку.

К обеду она переругалась со всеми в галерее, свалила технику в багажник, и, поскольку вечером ей предстояла еще одна съемка, решила унять злость и голод и отправилась обедать.

Майя заявилась в дорогущий ресторан как была, в своих разбитых кедиках и майке, прожженной реактивами и сигаретами. Вокруг разодетые и надменные посетители пилили серебряными ножами деликатесы на дорогом фарфоре. Майя понимала, что выглядит, как малярша, но ей было наплевать. Ей не было дела до того, что о ней подумают эти сытые люди, на которых ей по большей части приходилось работать. Достаток, успех, внешняя сторона – все это совершенно не интересовало ее.

Победно пронеся свои обноски через весь зал, Майя уселась за столик у окна и взялась за меню. Заказала она от души. Вскоре, позволив официантам обложить себя всевозможными яствами, она наелась, надулась и затихла. Майя сидела, еле сдерживая икоту, и лениво размышляла, из натуральных ли камней ожерелье на той тощей кошке, что уже полчаса безуспешно пытается доконать помидор, измельченный до состояния розовой промокашки. Кошка всем своим поведением доказывала, что украшение настоящее. Но это и смущало.

Майя бессовестным образом сплюнула рыбью кость на тарелку. Как же все-таки иногда было приятно вызывать возмущение в этих пустых глазах… Майя икнула. Она не была уверена, хватит ли ей наличных, чтобы рассчитаться за этот пир. Официанты, видимо, тоже прикидывали, чем дело кончится, подливая воду в стакан ободранной девушке-подростку в майке цвета хаки. Майя не спешила и тянула удовольствие. Она так наелась, что даже лишний раз не набрала Зиса…

Когда она добралась до особняка, скрытого за забором в центре города, сверила с подслеповатым сторожем все бумажки и разрешения на съемку и нашла работающие розетки, сопротивляться сну уже не было сил.

Осматриваясь, Майя брела по первому этажу в сторону кушетки, которую она заприметила раньше. Агония этого дома была незаметна случайному взгляду, но она видела, сколько нерастраченной мощи было в облупившихся колоннах, которые всем своим видом показывали, что еще могут, еще очень долго могут сопротивляться высокому и почерневшему от скорби и грязи потолку. Слышала, как стонала под ногой доска старинного паркета… Дом знал о своем приговоре, но отказывался умирать. Майя шла по изуродованным мелочной перепланировкой залам и испытывала острое сожаление. Бессловесные старые постройки были для нее беззащитнее увечных людей, ей казалось, что они, как обездвиженные существа, томятся накануне смертного часа и никак не могут объяснить, что хотят жить, что их ребра целы и позвоночник не надломлен…

Она любила дома. Но в отличие от большинства беспечных обитателей Майя видела, как порой обычные жилища превращались в ловушки. Их хозяева были обречены бродить по кругу между кухнями, уборными и диванами в гостиных, украшая и захламляя свои углы, занимая себя ничтожными заботами вроде приобретения нового зеркала в прихожую и шторки в ванну, лишь бы отвлечься от мыслей о неотвратимом. А дома выжидали, набирали силы, незаметно копили вещи, голоса, чувства и воспоминания, и однажды их обитатели просыпались не хозяевами, а пленниками.

Стены, напитавшись человеческой памятью, уже навязывали свои правила игры, и отчего-то вдруг начинал преследовать томительный ночной кошмар, и ныл висок по утрам, и комод все никак не вставал на определенное ему место. И было два пути – вступить в борьбу с невидимым противником, выбрасывать вещи и перекрашивать стены, обновляя воспоминания, или бежать. Майя была из тех, кто предпочитал бег. Съемные квартиры были чередой остановок в ее непрочерченном маршруте на пути в неизвестное.

Странно все сложилось в ее жизни – даже работа водила Майю по чужим домам. Переступая очередной порог со своим фотоаппаратом, она чувствовала себя преступницей, но ее алиби было безупречно. Лабиринты тайных ходов ее сознания, словно нарочно, были так запутаны, что Майе не открывалась простая и очевидная мысль: все эти годы во всех домах, в которые она так или иначе попадала, она искала. Но вот что? Даже задавшись этим вопросом, она не смогла бы сама найти на него ответ…

Майя вышла в большой холл. Стоявшая у стены кушетка манила ее, но вместо того, чтобы растянуться на жесткой поверхности, она шагнула в сторону лестницы. Обломанная, выщербленная, она напоминала челюсть, переполненную расшатанными испорченными зубами, и вела во тьму. Вообще-то, туда было нельзя – сторож предупредил, что полы перекрытий второго этажа прогнили, да и сама лестница была так себе. Но Майя все-таки пошла наверх, шаг за шагом извлекая печальную мелодию из этого громоздкого и испорченного инструмента.

Когда лестница закончилась, Майя остановилась в недоумении – перед ней ничего не было. Пролет завершался воздушным пузырем провала. Впереди смутно угадывались стены и боковые коридоры, но добраться до них не было никакой возможности. Почти весь пол площадки провалился, и некуда было ступить. Майя осмотрелась. Заметила несколько досок, в числе прочего мусора прислоненных к стене. Она прикинула длину, ширину, свой вес и риск затеи. Доска спружинила, перелетев через пропасть, и соединила ее края. Майя выдохнула и ступила на тонкий дрожащий трамплин.

Шаг, другой, третий, истеричный визг подсохших деревянных волокон, пауза, еще шаг, падение сердца от легкой потери равновесия, еще пара быстрых мелких шагов… Майя сошла с доски на остатки кафельного пола второго этажа. Она перевела дух и, пока раздумывала, куда ей пойти, налево или направо, прямо перед собой на стене в пыли и паутине различила контуры небольшой двери. Майя потрогала старинную, изъеденную ржавчиной металлическую ручку. «Интересно, – подумала она, – куда ведет эта дверь?». Ей казалось, что та насмерть вросла в старую и уже сместившуюся по всем линиям стену, но она ошибалась. Дверь легко подалась. Майя открыла ее…

…и вышла в сад. Здесь осень уже подпалила листву красным и желтым цветом. Холодный туман висел в воздухе. Майя осмотрелась, прислушалась. Странный тихий шум доносился со всех сторон – едва различимые шепоты, шорохи и вздохи… Возможно, ветер извлекал эти звуки, таская опавшую и высохшую листву по земле. Майя сделала несколько шагов по аллее, как вдруг услышала:

– Майя, постой. Майя, куда ты?

Голос был тихим и отчетливым. К нему эхом примешивались другие голоса.

– Кто здесь? – прошептала Майя.

– Майя, не бойся, это мы.

– Кто здесь? Кто?!

Ей что-то почудилось за спиной и она резко обернулась. Никого. Только темный строй стволов засыпающих деревьев. И опять, словно кто-то тронул ее сзади за плечо. Майя вновь дернулась назад. И вдруг застыла. Ужас сковал ее тело. Зрачки расползлись по радужке и превратились в огромные черные мишени. Она сейчас видела то, чего не должна была видеть ни в мире людей, ни в мире снов…

На кушетке, разрываясь, звонил телефон. Майя со стоном приподнялась. Все тело болело, телефон не унимался. Она поймала прыгающую от вибрации трубку.

– Алло, – хрипло произнесла она. – Кто это?

В трубке откуда-то очень издалека возник голос Зинаиды. Он был похож на далекий шум, который становился голосом, только достигнув Майиного уха. Хотя, может, так казалось со сна.

– Вы мне звонили? – спросила Зинаида. Майя секунду подумала.

– Нет. Подождите… – поспешила она добавить, чувствуя, что сейчас разговор прервется. – У вас голос какой-то странный. Что-то случилось?

На самом деле голос Зинаиды вовсе не казался Майе странным. Ей просто не хотелось так быстро заканчивать этот случайный разговор и отпускать ее.

– Алло? – Майю тревожила тишина в трубке.

– Варя умерла, – раздалось на том конце провода.

Она могла поклясться – сейчас это не был голос Зинаиды.

…Майя проснулась и со стоном приподнялась на скамейке. За окнами особняка уже насупила ночь. Потрескавшиеся стены и потолки сомкнулись над Майей и приблизились к ней в темноте. Она потерла лоб, села, свесила ноги со скамейки.

– Прекрасно, – простонала она, – теперь я хочу в туалет!

Вернувшись с кладбища, Карина закрылась в своей квартире, отключила телефон, задернула шторы и пустила везде воду. Нет, она совсем не хотела утонуть или затопить весь дом. Звук льющейся воды отказывал магическое влияние на нее. Не то чтобы он ее успокаивал, скорее гипнотизировал и погружал в состояние бесчувствия. Все эти дни, бродя по квартире с бутылкой водки, Карина слушала, как из кранов изливаются реки и водопады, и пыталась хоть ненадолго ощутить внутри пустоту. Тщетно. Там все болело, словно от свежих ран.

Ей было всем сердцем, всей душой жаль Антона. Хотя нет, ей было жаль себя. Или все-таки его? Или она опять столкнулась с тем, что не в ее власти было изменить случившееся и оставалось только смириться? А смириться было невозможно.

Карина не была религиозна, она попробовала молиться на карандашный рисунок Пикассо, который весел у нее в квартире, но ничего не вышло. Через пару минут она начала выть и кидать стакан в стену, проклиная и бога, и дьявола, и Пикассо, и себя. Она была скептиком и не верила ни в одну из теорий жизни после смерти. Однажды знакомый врач, который лечил ее отца, сказал: «О чем мы говорим, Карина Матвеевна. Отключите мозг, и что вы получите? Тьму. И никакого бессмертия души». Через месяц после второго инфаркта отец умер, и Карина поняла, что происходит после смерти. Ничего. Лицо отца скрылось под крышкой гроба, гроб приняла равнодушная яма в бесчувственной земле на кладбище.