Глава седьмая

КЕМ ОН ПРОСНЕТСЯ ЗАВТРА?..

Аэродром в Гатове отделяли от Бабельсберга не более пятнадцати километров. До предоставленной ему резиденции машина домчала Трумэна в считанные минуты. Бросив беглый взгляд на облицованный желтой штукатуркой трехэтажный особняк, где ему предстояло жить в течение ближайших двух недель, Трумэн тотчас назвал его «малым Белым домом».

Осмотрев «малый Белый дом», Трумэн взял себе верхний этаж. Нижние он предоставил государственному секретарю Джеймсу Бирнсу и своей многочисленной охране.

Адмиралу Леги, пресс-секретарю президента Чарльзу Россу, дипломату и переводчику Болену предстояло поселиться в небольшом домике, примыкавшем к особняку.

«Малый Белый дом» в Бабельсберге, на Кайзерштрассе, 2, видимыми и незримыми нитями – телеграфными и телефонными проводами, подводным кабелем, радиоволнами – был связан с Франкфуртом-на-Майне, где располагалась ставка Эйзенхауэра, Вашингтоном, Дальним Востоком. При желании Трумэн мог позвонить даже в свой родной Индепенденс.

Бирнс и другие высокопоставленные американцы, сопровождавшие Трумэна, еще не прибыли, – самолеты типа «С-54», на которых они летели, поднялись в воздух несколько позже «Священной коровы». После осмотра «малого Белого дома», президент вызвал к себе Гарримана и генерала Паркса, ответственного за размещение американской делегации.

Трумэна больше всего интересовали два вопроса: прибыл ли Сталин и есть ли какие-нибудь известия из Вашингтона?

Ответы на оба вопроса были отрицательными. Как удалось выяснить в советском протокольном отделе, Сталина ожидают завтра. Узнать точный час и место прибытия, как всегда у русских, было невозможно. Из Вашингтона же, кроме обычной, так сказать рутинной, информации, ничто не поступало.

Собственно, другого ответа на второй вопрос Трумэн и не ждал. В течение девяти дней своего морского путешествия он был постоянно связан по радио с Вашингтоном. Сообщения от генерала Гровса он приказал доставлять ему в адмиральскую каюту в любое время, даже если бы они пришли глубокой ночью.

Перед тем как покинуть Вашингтон, Трумэн в последний раз выслушал доклад комитета, назначенного им для руководства завершающим этапом Манхэттенского проекта.

Гровс заявил, что все идет нормально. Испытание предполагалось провести пятнадцатого, самое позднее шестнадцатого июля. Следовательно, президент будет осведомлен о его результатах либо накануне Конференции в Потсдаме, либо в первый же ее день.

Тогда это заявление успокоило Трумэна. Понравилось ему и то, что предстоящему испытанию дали кодовое название «Тринити», то есть «Троица». Тем самым как бы испрашивалось благословение божье на «взрывчатку», с помощью которой, по выражению Бирнса, можно «взорвать весь мир», Местом для испытания был избран малонаселенный район Аламогордо, в нескольких десятках километрах от Лос-Аламоса, в штате Нью-Мексико. В самом Лос-Аламосе долгое время велись подготовительные работы. Несмотря на всю их засекреченность, они все же могли привлечь внимание. Трумэн согласился, что Лос-Аламос как место испытания не подходил, – взрыв неизбежно вызвал бы догадки о характере производимых работ.

Избранный местом для испытания район Аламогордо включал в себя территорию военной авиационной базы, но располагался вдалеке от самого аэродрома. Таким образом, можно было соблюсти максимальную секретность.

Гровса смущало, что в этом районе обитали его редкие аборигены-индейцы, которых он считал исконными врагами Америки. Генерал позаботился, чтобы их оттуда заблаговременно убрали.

Теперь все зависело от того, как пройдет испытание.

Трумэн даже думать не хотел о возможной неудаче.

Ему уже виделся трон современного Зевса-громовержца.

Чтобы подняться на этот трон, оставалось сделать несколько шагов, нет, теперь уже всего один шаг. Мысль о том, что видение может оказаться миражем, была невыносима. Из радиограмм Гровса, поступавших на «Августу», Трумэн знал, что в эти самые дни и часы в Аламогордо доставляются составные части взрывного механизма. Любуясь океаном, он представлял себе места, где ему никогда не приходилось бывать: горные ущелья, голые скалы, безлюдную пустыню… Там сейчас шли работы, от которых, по глубокому убеждению американского президента, зависело будущее всего мира.

Из радиорубки «Августы» Трумэну приносили уже в расшифрованном виде сводки с дальневосточного военного театра, доклады Эйзенхауэра из Франкфурта, донесения многочисленных разведчиков. Но президент прежде всего читал сообщения генерала Гровса. В Антверпене Трумэна поджидало разочарование: пришла шифрограмма, в которой Гровс сообщал, что над Аламогордо пронеслись сильные грозы. Разбушевавшаяся стихия могла нарушить все планы и сломать все графики…

Впрочем, Трумэн так и не знал точно, какой же в конце концов день и час были избраны для решающего испытания. На выбор окончательной даты влияло множество самых различных факторов. Учитывая это, ученые страховались и ничего строго определенного не сообщали даже Гровсу.

Трумэн невольно вспомнил адмирала Леги с его уверенностью в том, что затея с бомбой обречена на провал.

Из Дании Трумэн направился в Германию. Во Франкфурте он собирался ненадолго остановиться, чтобы переговорить о текущих делах с генералом Эйзенхауэром.

Еще по дороге из Антверпена в Брюссель Трумэну были оказаны непривычные для него почести. Моторизованные части дивизии, в которой Трумэн, тогда еще в чине капитана, служил во время первой мировой войны, выстроились вдоль шоссе. Президентский кортеж приветствовали толпы бельгийцев, освобожденных от немецкой оккупации. Гремели оркестры, развевались знамена. Трумэн то и дело выходил из машины, чтобы принять рапорт очередного почетного караула, пожать сотни протянутых к нему рук. Необходимость улыбаться и позировать фотографам превратилась в пытку.

Впрочем, если говорить откровенно, это была сладкая пытка. После своего поспешного вступления в Белый дом Трумэн еще ни разу не испытывал такой полноты власти.

Никогда еще эта власть не представлялась ему столь ощутимой и реальной.

Трумэну и в голову не приходило, что тень покойного Рузвельта и теперь еще продолжает стоять за ним. Все знаки внимания он воспринимал как адресованные ему, и только ему.

Это опьянение властью достигло предела во Франкфурте. Здесь президенту США были оказаны высшие воинские почести. На время Трумэн забыл даже о Гровсе. Но тот напомнил о себе новой телеграммой. Увы, из нее можно было понять только одно: при благоприятной погоде и, если не возникнут непредвиденные обстоятельства, испытание состоится в самое ближайшее время.

…Оказавшись в тихом, как бы отрезанном от остального мира Бабельсберге и узнав, что в Аламогордо все еще ничего решающего не произошло, Трумэн почувствовал усталость. Только мысль о бомбе удерживала его на ногах.

Однако, как послушный сын, он приказал соединить себя с Индепенденсом и поговорил с матерью.

Из всех развлечений Трумэн больше всего любил музыку и карты, а из всех карточных игр – покер. Обладая хорошей комбинацией, он взвинчивал ставки. Если его партнеры не выходили из игры, а на каждое повышение отвечали тем же, значит, они либо располагали исключительно хорошей комбинацией, либо попросту «блефовали» в надежде на то, что нервы их соперника не выдержат и он отдаст банк…

Для игры со Сталиным Трумэну не хватало решающей карты. Ему нужен был «джокер», который по желанию игрока может заменить собой любую недостающую карту и тем самым придать комбинации особую силу.

Но «джокера» у Трумэна пока не было. К тому же он еще не знал, что над Аламогордо опять разразилась буря и что испытание вновь отсрочено.

Засыпая поздней ночью, Трумэн не знал, кем проснется завтра – самым могущественным из всех, кто когда-либо занимал пост президента Соединенных Штатов Америки, или по-прежнему бледной тенью покойного Рузвельта, человеком, волею слепого случая оказавшимся в Овальном кабинете Белого дома и обреченным на то, чтобы через три года бесславно его покинуть…

Пытаясь забыть скептические предсказания Леги Трумэн снова и снова возвращался к мечте о «джокере», который помог бы ему составить самую выгодную комбинацию, решить все самые сложные вопросы, научить Черчилля безропотной покорности, а Сталина заставить понять, кто теперь является истинным хозяином положения…

Если бы у него был «джокер», если бы испытание бомбы удалось, он стал бы не просто Трумэном, калифом на час, но обладателем силы, которой никогда не располагали президенты, короли, премьеры и диктаторы всего мира.

Пробыв уже три месяца на высшем государственном посту Соединенных Штатов Америки, Трумэн отдавал себе отчет в том, сколь сложны вопросы, которые предстояло решить в Потсдаме. Политика по отношению к Германии.

Польша. Репарации. Проблема Балкан, Италии, Греции, Турции… Каждый из этих вопросов распадался на десятки других, связанных с государственными границами, с судьбами миллионов людей, с миллиардами долларов…

Но поистине вопросом всех вопросов оставалась для Трумэна атомная бомба. От нее зависело главное: могут ли Соединенные Штаты разгромить Японию без помощи Советского Союза? Военные утверждали, что Штатам потребуется не менее года подготовки и около миллиона солдат, чтобы осуществить вторжение на японские острова. Но если в руках у президента США окажется «джокер»…

В зависимости от этого можно будет решить и как вести себя со Сталиным и до какой степени поддерживать Черчилля.

…Засыпая, Трумэн слышал доносившиеся снизу приглушенные голоса, шум осторожно передвигаемой мебели.

Это устраивались прилетевшие позже члены его «команды».

Наконец шум утих. Но Трумэн все-таки положил на ухо маленькую подушку и повернулся лицом к стене.

…На другой день – шестнадцатого июля – Трумэн встал рано. Выйдя в пижаме на застекленную террасу, он огляделся.

Картина открывалась поистине идиллическая. Перед ним была неподвижная зеркальная гладь большого озера.

Ведущий к озеру склон покрывала сочная зеленая трава.

Идиллия была бы полной, если бы не залетевшие в комнату комары, которых все время приходилось отгонять.

Вернувшись в спальню, Трумэн сказал начальнику своей охраны Фреду Кенфилу, что просит Бирнса и Леги зайти к нему, как только они будут готовы.

Принял душ – он всегда считал, что ванна расслабляет, а душ бодрит, – набросил махровый халат, через минуту снял его и стал растираться суровым, жестким полотенцем.

«Прибыл ли наконец Сталин?» – думал Трумэн. Вчера вечером его еще не было. Семнадцатого, то есть завтра, должна открыться Конференция. Предположить, что Сталин прямо с самолета проследует в зал заседания, было трудно. В конце концов, он был уже далеко не молод.

Следовательно, Сталин должен прибыть сегодня. Но если это так, то каким будет протокол его встречи?

Вчера Трумэн ни от кого не мог получить ответа на этот вопрос. Но, может быть, ему ответят хотя бы сегодня?

Он стал медленно одеваться. Стоя перед зеркалом, долго размышлял, чему отдать предпочтение – своей любимой «бабочке» или обычному галстуку…

Решил, что лучше галстук – серый в белый горошек.

Оставалось выбрать костюм. Трумэн остановился на темном двубортном пиджаке. О туфлях нечего было раздумывать – свои мягкие двухцветные он не променял бы ни на какие другие.

В семь утра, когда Трумэн был уже готов, в комнату вошли Бирнс и Леги.

Трумэн приветствовал их улыбкой и энергичным взмахом руки. Предложив позавтракать втроем, он спросил:

– Что со Сталиным? Выяснили наконец, когда он прибывает?

– Нет, – покачал головой Бирнс. – Русские говорят: «Товарищ Сталин прибудет вовремя». Добиться от них большего невозможно. – Слово «товарищ» Бирнс произнес по-русски, с ироническим ударением.

– Так, – кивнул Трумэн, – а… оттуда?

Он многозначительно посмотрел на Бирнса.

– Пока ничего, – ответил Бирнс. – Возможно, завтра мы будем знать что-либо определенное.

Трумэн посмотрел на Леги. Адмирал скептически усмехнулся.

– Что же мы будем делать после завтрака? – нетерпеливо спросил Трумэн.

Бирнс и Леги пожали плечами.

– Вы были в этом замке, дворце, или как он там называется? – спросил Трумэн. – Я говорю о месте, где будет проходить Конференция.

– Нет, – ответил Бирнс, – по протоколу…

– Наплевать на протокол! – прервал его Трумэн. – Русские тоже плюют на протокол. Иначе Сталин был бы уже здесь. Почему я и Черчилль дожны его ждать? Словом, поедем и осмотрим это место!

Когда Трумэн, Бирнс и Леги в машине, сопровождаемой двумя «джипами» с охраной, начали поездку по Бабельсбергу, городок, казалось, еще спал.

Трумэн приказал Кенфилу, чтобы на этот раз не было ни сумасшедшей гонки, ни воя сирен. Он слышал о привычке Черчилля поздно просыпаться, первые утренние часы работать и даже принимать посетителей лежа в постели. Кроме того, он полагал, что если Сталин и не приехал, то его высокопоставленные сотрудники могли уже быть в Бабельсберге и, возможно, тоже еще спали.

Они не спеша ехали вдоль кокетливых вилл, обвитых густым плющом. У некоторых из них стояли часовые. Бабельсберг был разделен на три сектора. Перед машиной Трумэна покорно поднимались все шлагбаумы. Очевидно, Кенфил успел предупредить советскую и английскую протокольные части о намерении президента совершить экскурсию. Лишь по форме часовых и по флагам Трумэн мог определить, в каком секторе он сейчас находится.

На один из домов – это был скромный, белый трехэтажный особняк, огороженный невысокой металлической решеткой, – Леги обратил внимание Трумэна:

– По нашим сведениям, здесь будет жить Сталин.

– Поезжайте медленнее! – тотчас же приказал Трумэн шоферу. Нажав кнопку – оконное стекло плавно опустилось, – президент внимательно оглядел дом. Если он чем-нибудь и выделялся среди остальных, то своей подчеркнутой обыденностью. Сквозь решетку были видны дверь и несколько ведущих к ней ступенек. На площадке у подъезда стоял советский автоматчик. Но, судя по наглухо закрытым окнам, дом был еще необитаем.

– Наша вилла выглядит лучше, – удовлетворенно заметил Трумэн.

– Но ведь Сталин здесь хозяин и должен заботиться о гостях, – с едва заметной усмешкой проговорил Леги.

– В каком смысле «хозяин»? – недовольно переспросил Трумэн. – Все мы здесь равны.

– Это не военная терминология, мистер президент, – снова усмехнулся Леги. – Мы, военные, определяем силу вражеских войск не по должностям и званиям генералов, а по количеству солдат и мощи оружия.

– Вы считаете…

– О нет, сэр! Просто территория, на которой мы находимся, занята войсками Сталина. Это русская зона оккупации. Именно Сталин пригласил нас сюда. Деление на секторы – пустая условность, действительная лишь на время Конференции. Со стороны дяди Джо было бы дурным тоном забрать себе лучшее помещение, а нам отдать худшее.

– Полагаю, что все эти соображения чужды Сталину, – резко сказал Бирнс.

– Просто агентам его охраны этот дом, наверное, показался более безопасным…

Машины подъехали к воротам, ведущим во внутренний дворик замка Цецилиенхоф. Трумэна, Бирнса и Леги сразу же окружили американские военные.

Узнав, что президент намерен осмотреть замок, Кенфил договорился с советскими властями, что на время осмотра сюда будет допущено американское воинское подразделение. Однако основную охранную службу здесь несли советские пограничники. С автоматами в руках они неотступно следовали за президентом, не сводя с него настороженных взглядов.

Трумэн и его спутники подошли к дворцу Цецилиенхоф. Он был внешне невелик, но выглядел импозантно. Через несколько часов Черчилль будет презрительно фыркать, разглядывая это эклектическое архитектурное сооружение, фасад которого напоминал английский замок елизаветинской поры, а крыша с бесчисленными дымоходами была как бы перенесена с некоей исландской постройки…

Но Трумэн не слишком разбирался в архитектурных стилях. Сердце миссурийского демократа затрепетало, лишь когда он узнал, что этот дом связан с именем супруги наследника германского престола.

Сопровождаемый своими спутниками, охраной и советскими солдатами, Трумэн обошел дворец и заглянул в его внутренний двор. Он увидел три портала в стене, наполовину покрытой плющом и увенчанной треугольной черепичной крышей. У центрального входа бросалась в глаза огромная клумба – красные цветы, высаженные в форме пятиконечной звезды.

– Подобная демонстрация вряд ли уместна, – язвительно произнес Трумэн. Искоса поглядев на Леги, он добавил: – Вы, кажется, говорили что-то о вежливости русских…

Леги промолчал.

Зал заседаний произвел на Трумэна более выгодное впечатление. На красном ковре, покрывавшем весь пол этой просторной комнаты, стоял огромный круглый стол, покрытый красной же скатертью. Вокруг стола были расставлены стулья с высокими спинками.