- Если... - нерешительно сказал Никишев после короткой паузы, - если не произойдет другое...
      - Что? - быстро спросил Жданов.
      - Ну... если не произойдет перелома и войска Северо-Западного не остановят противника, - произнес, не глядя на Жданова, Никишев.
      - Так... - проговорил Жданов. Потом спросил: - Скажите, товарищ Попов, и вы, товарищ Никишев, словом, все вы, товарищи, скажите, со всей откровенностью, как коммунисты и военные люди: как вы считаете, у нас есть основания надеяться на такой перелом в ближайшее время?
      Наступило молчание.
      - Хорошо, - как бы подводя итог этому молчанию, сказал Жданов. - Пусть, как на военных советах старого времени, слово возьмет младший по званию. Ваше мнение, товарищ Королев?
      Королев встал.
      - Товарищ член Военного совета, - произнес он громко и решительно, оперативные данные, которыми мы располагаем, не дают оснований надеяться в ближайшее время на такой перелом.
      Он одернул гимнастерку и сел.
      - Так... - снова повторил Жданов. - Как остальные?
      - Это наше общее мнение, Андрей Александрович, - негромко сказал Попов.
      Жданов встал, подошел к висящей на стене карте Ленинградской области и долго на нее смотрел. Потом вернулся к столу и, не садясь, спросил, обращаясь к Пядышеву:
      - Значит, вы полагаете, что со строительством укреплений одним войскам не справиться, даже если мы пойдем на срочную переброску двух дивизий с севера?
      - Воинские части смогут решить эту задачу, - ответил Пядышев, - только в том случае, если Ставка даст нам дополнительно военно-инженерные войска из резерва. - Он сделал короткую паузу и добавил: - Однако, насколько могу судить, на это надежды нет.
      - Да, на это надежды нет... - задумчиво повторил Жданов. - Что ж, придется привлечь население, - решительно и твердо сказал он.
      Неожиданно резким движением он повернулся и направился к письменному столу, возле которого был маленький низкий столик со стоящими на нем в два ряда телефонами. Сняв трубку одного из них, он медленно набрал четыре цифры на диске.
      - Товарищ Поскребышев? - спросил он через мгновение. - Жданов. Хотел бы поговорить с товарищем Сталиным.
      И хотя уже в тот момент, когда Жданов положил руку на трубку телефона, в кабинете воцарилась тишина, теперь, после первых его слов, она стала еще ощутимей, весомей.
      Все, кроме Васнецова и Попова, чуть приподнялись, как бы спрашивая, следует ли им уйти, но Жданов сделал им знак рукой, предлагая остаться. В течение какого-то времени, показавшегося всем очень долгим, Жданов молча прижимал трубку к уху. Потом слегка склонился над столиком и сказал:
      - Товарищ Сталин, Военный совет полагает необходимым срочно начать строительство оборонительного рубежа в районе Луги.
      Жданов произнес все это не поздоровавшись, без всяких вступительных слов, точно продолжая начатый разговор.
      Несколько секунд он молчал, слушая ответные слова Сталина и прикрывая левой рукой микрофон трубки. Потом сказал:
      - Нет. Речь идет о строительстве рубежей в полутораста километрах к югу от Ленинграда... Вы имеете перед собой карту?.. По реке Луге, почти на всем ее протяжении, а затем...
      Он сделал едва заметное движение головой в сторону длинного стола, и Пядышев поспешно перенес карту на письменный стол, возле которого стоял теперь Жданов.
      - ...а затем, - повторил он, склоняясь над картой, - по линии Мшага Шимск, до озера Ильмень.
      Жданов снова умолк. Каждому из присутствующих больше всего хотелось сейчас услышать, что говорит в ответ Сталин, но из трубки, которую плотно прижимал к уху Жданов, до них не доносилось ни единого звука.
      Наконец Жданов сказал:
      - Проблема, товарищ Сталин, заключается в том, что для строительства рубежей такой протяженности у нас не хватит свободных воинских частей... Нет, нет, я понимаю, на это мы не рассчитываем. Есть предложение привлечь к строительству широкие слои населения и...
      Жданов неожиданно умолк.
      И тогда все увидели, как его бледное, одутловатое лицо стало розоветь. Он медленно выпрямился.
      И опять прошло несколько бесконечно долгих мгновений, прежде чем Жданов снова заговорил:
      - Мы все понимаем, товарищ Сталин. И тем не менее обстановка требует пойти на это. Немцы находятся примерно на полпути между госграницей и Псковом. По данным, полученным из Генштаба, и сведениям нашей разведки...
      По-видимому, Сталин опять прервал Жданова, потому что он умолк, не закончив фразы. Его короткие пальцы, сжимающие трубку, побелели.
      - Я убежден, - снова заговорил Жданов настойчиво, - что партийная организация нас поймет. И население тоже. Нам легче будет объяснить все это сейчас, чем тогда, когда люди спросят, почему не было принято необходимых мер. Мы уверены, что...
      Он снова замолчал. Стало слышно его тяжелое, астматическое дыхание.
      Неожиданно Жданов произнес громко и даже резко:
      - Мы все же полагаем и просим вас...
      И опять Жданову не удалось закончить фразу.
      Он стоял молча, потом отнял трубку от уха, медленно положил ее на рычаг.
      Все напряженно смотрели на него.
      Жданов понимал: они ждут. Но не было, пожалуй, ни одного человека, которому Жданов счел бы возможным в точности повторить все то, что говорил ему сейчас Сталин.
      Жданов был в дружеских, даже в близких отношениях со Сталиным, его решения и мнения считал единственно правильными, а отрицательных его сторон или не замечал, или никогда не считал их таковыми. Жданов всегда брал пример со Сталина. Во всем.
      Сталин с дружеским доверием относился к Жданову. Но на этот раз разговаривал с ним неожиданно резко.
      Однако не в этом заключалась причина того, что Жданов решил никого не посвящать в детали их разговора, - вопросы самолюбия не играли для него никакой роли, когда дело касалось Сталина.
      И не поэтому молчал сейчас Жданов, что Сталин не сразу дал согласие на привлечение гражданского населения к строительству оборонительных рубежей, - в конце концов, его возражения совпадали с теми, которые мысленно выдвигал сам Жданов, когда тщательно взвешивал все "за" и "против".
      Главное состояло в том, что он впервые почувствовал в голосе Сталина, в его необычно резком тоне особую встревоженность, которой не ощущал во время недавней личной встречи. "Плохо с Минском! - бросил, повысив голос, Сталин. - Положение очень серьезное... а ты еще хочешь устроить панику в Ленинграде".
      И в этих словах "Плохо с Минском!" и "Положение очень серьезное..." Жданову послышалось тревожное обобщение: за то короткое время, которое прошло с момента, когда они виделись, положение резко ухудшилось.
      Обо всем этом думал сейчас Жданов, стоя у столика с телефонами.
      Наконец он повернулся и глухо сказал:
      - Товарищ Сталин дал согласие... Вопрос о привлечении населения поставим сегодня же на совещании секретарей райкомов. Товарищ Сталин предупредил, что, прежде чем начинать такое строительство, надо провести серьезную разъяснительную работу. Я уверен, что ленинградцы нас поймут и поддержат. Кроме того, я хочу вам сообщить, что товарищ Сталин обещал перебросить в район Острова дивизию из резерва. Положение на Северо-Западном фронте ему известно. Далее. Сейчас в ЦК готовится важная директива. Очевидно, мы получим ее через день-два. Речь идет о том, чтобы все, что возможно, эвакуировать из прифронтовых районов в глубь страны. А то, что нельзя вывезти, уничтожать. Ничего не оставлять врагу. Ничего, что могло бы его поддержать, усилить. Ни действующих заводов, ни хлеба на полях, ни скота. Взрывать, сжигать все, что не можем эвакуировать. Скот угонять. Другого выхода нет, пока нам не удастся остановить врага и погнать его вспять... Но мы погоним его! - неожиданно звонко воскликнул Жданов. - Погоним! Не сегодня, не завтра... но погоним!
      Он решительно подошел к письменному столу, сел в кресло, подвинул к себе лист чистой бумаги и сказал уже своим обычным тенорком:
      - Вопросами строительства оборонительных сооружений по партийной линии будет заниматься Васнецов. Далее. Сегодня вечером мы соберемся и решим, кто будет отвечать за закладку баз для партизанских отрядов и диверсионных групп в тылу врага. - Он посмотрел на круглые настенные часы. - Все. Через двадцать минут начнем совещание секретарей...
      Когда все ушли, Жданов нажал кнопку звонка. Вошел его помощник Кузнецов. Он увидел, что Жданов сосредоточенно и быстро пишет что-то на листе бумаги.
      Кузнецов с блокнотом в руках подошел к письменному столу.
      - Вот что, Александр Николаевич, - откладывая карандаш в сторону, сказал Жданов, - позаботьтесь, пожалуйста, чтобы была обеспечена полная сохранность ленинской комнаты в Смольном... Ну, на случай воздушных налетов. Надо все, к чему имел непосредственное отношение Владимир Ильич, заранее перенести в бомбоубежище.
      Он умолк. Кузнецов сделал пометку в блокноте, несколько мгновений ждал, не будет ли какого-либо продолжения, потом спросил:
      - Это все, Андрей Александрович?
      - Нет, это не все, - не сразу ответил Жданов. - Подготовьте совместно с товарищем Васнецовым проект решения Военного совета...
      Он взял карандаш, постучал им по стеклу, покрывающему письменный стол.
      - ...Проект решения о приостановлении строительства Ленинградского метрополитена и Верхне-Свирской ГЭС. Механизмы передать в распоряжение штаба фронта для использования на строительстве оборонительных рубежей.
      Кузнецов торопливо начал делать пометки, но не сводил взгляда со Жданова. Он видел, что на лбу его появились капельки пота, а лицо стало еще более землистым, чем обычно. Жданов тяжело дышал.
      - Разве вам что-нибудь неясно? - спросил он, видя, что помощник не уходит, и голос его прозвучал неожиданно тихо.
      И в этих словах Кузнецов, много лет проработавший со Ждановым, уловил нечто такое, чего не расслышал бы никто другой: просьбу не задавать никаких вопросов. Но Кузнецов не выполнил этой молчаливой просьбы. Он считал, что имеет на это право не только как многолетний помощник Жданова, но как ленинградец, как коммунист. Поэтому он спросил так же тихо, с трудом произнося слова:
      - Значит, положение столь серьезно?
      Жданов в упор посмотрел на него. Темные глаза его сузились, брови сдвинулись.
      - Это война, Александр Николаевич, - глухо сказал Жданов, - война не на жизнь, а на смерть. Впрочем, смерть нам нэ нужна. А за жизнь будем драться. Поторопитесь с проектом решения.
      Вечером того же дня работники оперативного и инженерного отделов штаба фронта получили указание готовить расчеты строительства оборонительных рубежей на реке Луге.
      Среди них был и майор Звягинцев. Как и все остальные работники штаба, он не знал, сколь трудные размышления предшествовали принятию этого, поначалу ошеломившего его задания.
      И только, поздно ночью, выйдя из кабинета Жданова, куда был столь неожиданно вызван, Звягинцев понял размеры угрозы, нависающей над городом.
      3
      Над расчетами строительства Лужской оборонительной полосы работала большая группа штабных командиров и военных инженеров.
      Это была трудоемкая работа. Она требовала учета рельефа местности, определения необходимого количества рабочих рук, строительных материалов, автотранспорта, различных механизмов. И закончить ее надо было в считанные дни.
      На Звягинцева была возложена задача произвести все необходимые расчеты по строительству оборонительных сооружений на центральном участке той самой, пока существующей лишь на картах, схемах и в цифрах линии, которой предстояло протянуться на многие десятки километров от Нарвы и Кингисеппа на юго-восток до озера Ильмень и Новгорода.
      Однако когда Звягинцев сдал свои расчеты, карты и схемы начальнику инженерных войск Бычевскому, то неожиданно получил новое задание.
      Оно вытекало из решения командования не только построить оборонительные сооружения на Лужской позиции, но и создать перед ней на ряде участков минное предполье.
      Оборудовать такое предполье перед центральным участком и было поручено теперь Звягинцеву. Минные поля должны были послужить преградой на пути противника непосредственно к Лужской оборонительной линии.
      Звягинцев хотел как можно скорее выехать туда, к реке Луге. Но отправиться к месту назначения немедленно он не мог, потому что необходимого количества мин и взрывчатки ни на складах управления инженерных войск, ни во Взрывпроме собрать не удалось.
      Генерал Пядышев сказал в ответ на жалобы Звягинцева:
      - Вы прекрасно знаете, майор, что предполье будет строиться не только на вашем участке. Для вас мы выделили все, что было возможно.
      - Но, товарищ генерал, - упрямо возразил Звягинцев, - вы сами говорили, что обратились в Главное управление. Мой участок - центральный. Дайте мне хотя бы часть того, что пришлет Москва.
      Пядышев резким движением открыл ящик письменного стола, не глядя, выхватил оттуда какую-то бумажку и протянул ее Звягинцеву со словами:
      - На, читай, тайны не делаю!
      Звягинцев взял бумажку, оказавшуюся телеграфным бланком, и прочел:
      ПОКРЫТИЕ ВАШИХ ПОТРЕБНОСТЕЙ ИЗ ЦЕНТРА ИЛИ ПО ПЛАНУ ЦЕНТРА
      СЕЙЧАС НЕВОЗМОЖНО ТЧК ЕСТЬ БОЛЕЕ ВАЖНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ ЧЕМ ВАШЕ
      ТЧК ОРГАНИЗУЙТЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ МЕСТНЫХ РЕСУРСОВ ТЧК
      Далее следовала подпись.
      Звягинцев растерянно пожал плечами и медленно положил бланк на стол.
      - Свяжитесь с горкомом, - сказал Пядышев, кладя телеграмму обратно в стол. - Товарищи Жданов и Васнецов обещали помочь.
      - Разрешите один вопрос, товарищ генерал.
      - Да.
      - В батальоне, который назначен в предполье, есть специальный взвод с новой техникой - управления взрывом по радио.
      - Знаю об этом. Что вы хотите?
      - Право боевого применения этой техники предоставляется только по специальному решению командования фронтом. Я прошу такого разрешения мне на чрезвычайный случай.
      Пядышев заколебался, потом махнул рукой:
      - Хорошо. Доложишь об этом Бычевскому. А я скажу командующему фронтом. Но имей в виду - только на чрезвычайный случай! Приборы береги больше своей головы.
      Звягинцев помчался в Смольный, к Васнецову.
      Измученный круглосуточной работой, с красными, воспаленными глазами, Васнецов предупредил Звягинцева, что сможет уделить ему лишь несколько минут. Он тотчас же распорядился вызвать заведующего промышленным отделом горкома.
      Пока того искали, Звягинцев воспользовался моментом и спросил Васнецова, каково положение на соседнем фронте.
      - Плохо, - резко ответил Васнецов. - На правом берегу Западной Двины враг захватил обширный плацдарм. И выбить его оттуда не удается. Я не хочу сгущать краски. Но вы должны знать, сколь важны для нас Лужские рубежи.
      Он склонился над столом, приближаясь к сидящему напротив Звягинцеву, и, чуть понизив голос, продолжал:
      - Двадцать седьмая армия Северо-Западного фронта отходит на Опочку, открывая противнику дорогу на Остров.
      - Как, без боя?! - воскликнул Звягинцев.
      - С боями. С тяжелыми, кровопролитными боями. Мы не можем ни в чем упрекнуть ни бойцов, ни командиров. Тысячи наших людей уже предпочли смерть поражению. Но остановить врага пока что не удается... У них больше военного опыта. Больше танков. Больше самолетов. Больше автоматов. И скрывать это от вас я не хочу. Мы проходим сейчас кровавый университет войны. Сегодня у нас уже больше оружия, чем вчера. Завтра будет больше, чем сегодня. Наши заводы работают день и ночь. Люди сутками не уходят из цехов. Через несколько дней на Лужскую линию выйдут десятки тысяч ленинградцев. И если случится так, что враг дойдет до Луги, он должен найти там свою могилу.
      Заведующий промышленным отделом горкома, которого вызвал к себе Васнецов, с такими же красными от бессонницы глазами, как у самого Васнецова, но подчеркнуто спокойный и медлительный в разговоре, выйдя вместе со Звягинцевым в приемную, неторопливо внес в свою потрепанную записную книжку названные майором цифры и наименования. Потом сказал, как бы размышляя вслух:
      - Взрывчатку, пожалуй, еще раз поскребем на законсервированных строительствах. А заказ на мины попробуем распределить по городским предприятиям.
      - "Распределить"?.. - с отчаянием воскликнул Звягинцев. - Но время, время!..
      - Хочешь сказать - дороже денег? - с усталой улыбкой произнес заведующий отделом. - Что ж, эту истину, надо полагать, сейчас усвоили не только военные...
      ...Не прошло и суток, как взрывчатка и корпуса для мин в количестве, достаточном для начала работ на Лужской позиции, были отправлены на склады.
      Правда, это были не обычные, "уставные" мины: из-за отсутствия готовых специальных штампов не удалось сделать металлические корпуса, и Звягинцев на свой страх и риск предложил делать деревянные.
      Но так или иначе, менее чем через двадцать четыре часа рабочие предприятий, никогда раньше не производивших вооружение, изготовили корпуса, вполне годные для использования, и теперь уже ничто не задерживало Звягинцева в Ленинграде: в ближайшее время он мог выехать.
      Но неожиданно это "ближайшее время" сжалось, спрессовалось в часы и минуты. Ибо именно в эти часы далеко отсюда, в восточнопрусском Растенбургском, лесу, в окутанном проволочными заграждениями, прикрытом густыми кронами столетних деревьев "Логове волка" опьяненный первыми военными успехами невысокий, непропорционально сложенный черноволосый человек, столь далекий по всему своему облику от милого его сердцу образа "белокурой бестии", принял решение форсировать наступление на Ленинград. Разумеется, ни командование Северного фронта, ни тем более Звягинцев не знали и не могли ничего знать об этом решении, которое должно было, по замыслу Гитлера, приблизить победоносное окончание войны.
      Но вот из телеграфных аппаратов "Бодо" и "СТ", расположенных в штабе Северного фронта, точно змеи, стали выползать узкие бумажные ленты с сообщениями, что активизировались финны. Одновременно Москва предупредила о возрастающей опасности с юго-запада и теперь уже сама потребовала форсировать строительство оборонительных линий.
      Военный совет Северного фронта во исполнение приказа Ставки принял решение всемерно ускорить строительство оборонительных рубежей на реке Луге. И поэтому Звягинцеву пришлось выехать к месту своего назначения немедленно.
      ...Перед тем как покинуть штаб и отправиться в район Кировского завода, где в казармах располагался выделенный в его распоряжение батальон инженерных войск, Звягинцев решил позвонить домой к Вере, спросить, не вернулась ли она.
      К телефону подошла ее мать. Узнав, кто говорит, она обрадовалась, но уже в следующее мгновение расплакалась и долго не могла успокоиться. Она рассказала, что дочери все еще нет, что муж - Иван Максимович - на заводе и домой почти не заходит, и она просто не знает, что делать... "Боязно мне одной, Алеша, милый, - сквозь слезы говорила она, - третью ночь к соседке спать ухожу..."
      Звягинцев, как мог, утешил старую женщину, посоветовал дать дочери телеграмму с требованием возвращаться немедленно и, услышав, как она снова расплакалась, стал нарочито спокойно и даже беспечно убеждать, что нет никаких оснований для волнений, поскольку те места, где находится Вера, от фронта очень далеки. Эти слова давались Звягинцеву нелегко, но мать Веры, видимо, ничего не заметила.
      Повесив трубку, Звягинцев почувствовал, что не может справиться с охватившей его тревогой. Он мысленно успокаивал себя, убеждал, что Вера вернется самое позднее через два-три дня, а за это время конечно же ничего катастрофического не может случиться...
      Но интуитивно Звягинцев ощущал, что при нынешнем положении дел может произойти и нечто непредвиденное, и тогда это "нечто" станет непосредственной угрозой жизни Веры. И снова все его мысли, тревоги, сомнения сконцентрировались в одном непреодолимом желании: ехать, ехать, и как можно скорее.
      Все указания и документы были получены, со всеми, кроме полковника Королева, которого Звягинцев не застал на месте, он попрощался.
      Звягинцев позвонил в гараж, назвал номер машины, которую выделили в его распоряжение, подхватил маленький, обитый дерматином чемодан и вещмешок, взял планшет, снял с вешалки шинель и вышел из своего кабинета, сознавая, что вступает в новый, ответственный и тревожный период жизни.
      Шофером выкрашенной в грязно-зеленый цвет "эмки" оказался тот самый молодой, с белесыми глазами и в лихо сдвинутой почти до левой брови пилотке сержант, который так недавно вез Звягинцева по ночному Ленинграду в Смольный, к Жданову, всю дорогу допытываясь, правда ли, что наши высадили крупный десант под Берлином.
      Увидев выходящего из ворот Звягинцева, он выскочил из машины и с тем особым шиком, который отличает молодых, но ретивых красноармейцев, откозырял:
      - Товарищ майор, сержант Разговоров прибыл в ваше распоряжение.
      Хотя Звягинцев и был внутренне доволен, что судьба свела его со знакомым, он никак не проявил этого внешне, хорошо зная, как можно разбаловать подчиненного, и особенно шофера, если с самого начала признать его право на особое положение. Он сказал сухо и строго:
      - Продовольствием запаслись?
      - Так точно, на пять суток! - весело ответил водитель.
      - Шинель, оружие? - продолжал спрашивать Звягинцев, заглядывая в кабину и видя, что на сиденье ничего нет.
      - А как же, товарищ майор! - с притворной обидой воскликнул Разговоров, но тут же снова широко улыбнулся. - Не к теще на блины едем! Карабин, скатка, противогаз, сухой паек - все там, за спинкой сиденья, где инструмент.
      Он, видимо, испытывал явное удовольствие от того, что все предусмотрел и теперь может ясно и четко ответить на любой вопрос майора.
      - Место карабина не за спинкой, а в кабине, под рукой, - сказал Звягинцев все еще строго, но с трудом сдерживаясь, чтобы не улыбнуться.
      - Учту, товарищ майор!
      - Тракторную улицу знаешь? - спросил Звягинцев.
      - Это в районе Кировского? - спросил Разговоров.
      - Да. Вот давай туда, на Тракторную, в казарму.
      - Есть на Тракторную! - весело откликнулся Разговоров и резким движением включил зажигание.
      В казарму Звягинцев прибыл уже под вечер и был встречен командиром отдельного инженерного батальона капитаном Суровцевым.
      О том, что батальон поступает в распоряжение майора Звягинцева, капитан знал и теперь был уверен, что майор прибыл для предварительного разговора. Он отдал рапорт и доложил, что его заместитель по политчасти сейчас проводит в клубе политзанятия по разъяснению решения обкома о формировании частей народного ополчения.
      Затем Суровцев провел Звягинцева в штаб и, приглашая майора занять стул командира за столом, сам устроился сбоку, на табуретке.
      - Итак, - усаживаясь и кладя на стол свой планшет, сказал Звягинцев, выступаем сегодня в ночь.
      - Как? Сразу же и выступаем? - недоуменно переспросил Суровцев.
      Звягинцев строго поглядел на сидящего рядом с ним человека. Капитан Суровцев был молод, высок и худ, с веснушками на щеках, с большими, чуть оттопыренными ушами.
      Заметив на себе недовольный взгляд Звягинцева, Суровцев покраснел и закашлялся. Он впервые видел этого светловолосого, крепко сбитого и, казалось, вросшего в военную форму майора. "Интересно, сколько ему лет? Вряд ли больше тридцати". Он украдкой, исподлобья, оценивающе поглядел на Звягинцева. Загорелое, обветренное лицо, резко очерченные скулы, густые темные брови почти сходятся на переносице.
      "Знаю я этих штабных майоров, - подумал Суровцев, - сваливаются как снег на голову. "Доложите", "действуйте", "об исполнении донести", "можете быть свободны"..."
      - Разрешите ознакомиться с заданием, - подчеркнуто официально сказал Суровцев.
      - Разумеется, - сухо ответил Звягинцев. Он был недоволен собой, потому что, бегая по предприятиям и стройкам, не успел предварительно побывать в батальоне, познакомиться с командирами и составить о них мнение, недоволен этим очень уж молодо выглядевшим капитаном, который наверняка недавно получил и "капитана" и батальон. - Разумеется, - повторил Звягинцев, - но прежде всего прошу сообщить, сколько потребуется времени, чтобы подготовить батальон к выступлению.
      И он, отдернув рукав гимнастерки, посмотрел на часы. Суровцев быстро просунул руку под полу гимнастерки, вытащил из брючного кармана металлические карманные часы, взглянул на них и сказал:
      - Два часа, товарищ майор. В двадцать два тридцать можем быть готовы. Он спрятал часы обратно в брючный карман и тут же добавил, как бы извиняясь: - Понимаете, у командиров - семьи...
      - Хорошо, значит, в двадцать три ноль-ноль, - прервал его Звягинцев, сознавая, что два часа - это срок минимальный, и накидывая еще тридцать минут. - Надо забрать со склада взрывчатку и мины. Об инструменте, продовольствии ну и так далее я не говорю, это вам, конечно, ясно.
      Он произнес последние слова скороговоркой, давая понять Суровцеву, что эти отпущенные ему два с половиной часа должны быть употреблены отнюдь не только на то, чтобы собрать отлучившихся к семьям командиров.
      Но Суровцев лишь поспешно кивал головой и, когда Звягинцев кончил, сказал:
      - Ясно, товарищ майор.
      "Все ему ясно!" - подумал Звягинцев, испытывая смутное недовольство от видимой готовности Суровцева со всем соглашаться и далеко не будучи уверен в его способности выполнить все, что обещает. "Знаю я этих молодых комбатов, - "ясно, товарищ майор", "так точно", "будет исполнено", главное, быстро ответить, а там - разберемся..."
      Звягинцев посмотрел на Суровцева. Тот сидел выпрямившись, на лице его была написана готовность не пропустить ни одного слова из того, что скажет Звягинцев.
      И вдруг без всякой связи с предыдущим Звягинцев подумал:
      "А какого черта я им недоволен? Какие у меня для этого основания? Откуда этому комбату знать, почему решение выступать было принято так поспешно и почему я, думая, что имею еще два-три дня в запасе, не приехал в батальон раньше? И, в конце концов, какой он есть, этот капитан, таков и есть. Мне с ним работать".
      Он спросил:
      - У тебя, комбат, карта с собой?
      - Так точно, товарищ майор, - поспешно ответил Суровцев и стал расстегивать планшет.
      Вытащив сложенную вчетверо карту, он начал было разглаживать ее на столе. Но Звягинцев, едва взглянув на карту, сказал:
      - Отставить. Нам нужен сейчас не Карельский перешеек, а район Луги Пскова.
      - Лу-уги? - недоуменно повторил Суровцев.
      Звягинцев промолчал. Но он знал, что теперь до самого конца их разговора этот комбат будет повторять про себя слово "Луга" и думать только о нем.
      Он станет отвечать на вопросы, произносить уставные формулы и, в свою очередь, спрашивать о минах, взрывчатке, инструменте... Но простое, двусложное слово "Луга" будет при этом, точно дятел, стучать в висках Суровцева. "Луга... Луга... Луга... - станет повторять он про себя. - Но почему Луга? Какая опасность может грозить этому городу, расположенному менее чем в полутора сотнях километров к югу от Ленинграда?.."
      - Ладно, капитан, - более резко, чем ему хотелось бы, сказал Звягинцев, - удивляться будешь потом. А пока - гляди.
      И он, вынув из планшета свою карту, развернул ее и положил на стол поверх той, первой.
      Суровцев оторопело смотрел на него. Он то раскрывал рот, как бы желая что-то сказать, то закрывал его, точно вытащенная из воды рыба.
      Звягинцев сделал вид, что не замечает состояния капитана. Он слишком хорошо помнил, как его самого потряс, ошеломил приказ Королева приступить к расчетам оборонительных линий, и теперь считал своим долгом помочь Суровцеву преодолеть этот трудный рубеж.
      - Так вот, - продолжал Звягинцев, - батальон будет работать на этом участке... здесь, между Псковом и Лугой. Район Струги Красные - река Плюсса. Понятно?
      Он показал уже нанесенные на карту отметки и знаки.
      - Так точно, понятно, - ответил, не поднимая склоненной над картой головы, Суровцев. - Глубина участка? - деловито осведомился он.
      - Наш район, или, скажем, зона, - тридцать километров по фронту и пятнадцать в глубину. Задача - создать, на всякий случай, минные заграждения, подготовить разрушения дорог и мостов...
      - Но... но для какой цели? - изумленно спросил Суровцев. - Насколько я понимаю, речь идет о строительстве предполья...
      - Раз понимаешь, значит, и хорошо, - сухо произнес Звягинцев.
      Суровцев, видимо, истолковал слова Звягинцева как выговор за неуместное любопытство. Теперь он держал в руке блокнот и записывал что-то, не поднимая головы, чтобы не встретиться взглядом со Звягинцевым.
      - Сколько берем взрывчатки, товарищ майор? - спросил, переставая писать, но не поднимая головы от блокнота, Суровцев.
      - Пять тонн.
      - Пять тонн? - переспросил Суровцев и посмотрел на Звягинцева. - Так много?
      - Мало, - хмуро ответил Звягинцев, понимая, что вопрос комбата закономерен: ведь он не мог себе представить весь объем работ. - Придется еще завозить, это ясно.
      Две тонны из пяти полученных были нужны для другой цели, и сказать о ней сейчас Суровцеву Звягинцев считал себя не вправе. Потому что эти две тонны взрывчатки он должен был заложить в тайниках в лесу, возле города Луги, на случай, если там придется действовать партизанам. И об этом-то до норы до времени Звягинцев не мог сказать никому.
      - Какое имеете оружие? - спросил Звягинцев.
      - Карабины, ручные пулеметы, - ответил комбат.
      - Сколько пулеметов?
      - Три, товарищ майор.
      - Мало... Пулеметы, разумеется, взять. Затем продовольствие... скажем, на пять суток - пока не подвезут или не привяжут к чьему-нибудь тылу. Ну, походные кухни... Словом, все, что полагается. Еще один вопрос. Спецвзвод с рацией ТОС у вас подготовлен, как ему положено?
      - Так точно, товарищ майор, но...
      - Знаю это "но". Имею разрешение.
      - Слушаю, товарищ майор. Спецвзвод в боевой готовности.
      - Отлично, - кивнул Звягинцев. - Пункт сбора в районе Средней Рогатки, вот здесь, - он показал на карте, - движение туда займет минут сорок пять, верно? Значит, всего у вас три часа пятнадцать минут. Достаточно?
      - Так точно, товарищ майор, - ответил Суровцев.
      - Карту я вам оставлю. Перенесете отметки на свою. Потом заберу. А теперь давайте сверим часы. На моих двадцать один ноль-ноль. На ваших?