— Мальчик мой, я тебя предупреждаю.
      Горен заморгал:
      — Где я?
      Он находился в царстве тумана, которым было накрыто все: и земля, и небо. Казалось, кроме тумана, не существует ничего. Туман был прозрачным и излучал рассеянный свет. Но Горен был уверен, что ложился спать в темноте, а на ясном небе тогда сияли звезды. Для такого времени туман — явление странное.
      — Твое тело отдыхает, Горен, отдыхает в том самом месте, где ты его оставил. Но дух, следуя моему желанию, отправился в путешествие. Туда, где мы спокойно побеседуем. Как предок с потомком.
      Глубокий голос слегка отдавал хрипотцой и звучал весело. Но Горен его узнал: это был тот самый внутренний шепот.
      Он осмотрелся, а потом взглянул и на самого себя. Хотя тело его якобы спало у костра, он узнал свою фигуру. И даже одежда не изменилась.
      — Это просто воспоминание, — со смехом пояснил голос. — Ты представляешь себе свое привычное обличье. Можешь даже походить по туману. Попробуй.
      Горен сделал пару шагов. И действительно, все как всегда. Почва была твердой и одновременно податливой.
      Он увидел, как сквозь туман к нему приближается человек. Высокий, выше Горена, худой, с белыми волосами и длинной белой бородой. В синих парчовых одеждах. Пальцы у него были длинными и худыми, но при этом не казались хрупкими. На лице выделялся огромный крючковатый нос, губы тонкие, уголки рта слегка опущены вниз. Глаза… глаза по цвету напоминали темный дым. Их взгляд пронзал Горена насквозь, на дне их плескался какой-то порочный огонь. Горен невольно отступил на шаг назад. Он боялся этого человека, хотя тот был мертв уже несколько столетий и сейчас существовала только его душа.
      — Приветствую тебя, сын мой, — начал Малакей.
      — Не смей так меня называть, — прошипел Горен. — Думаешь, вот это все, — он показал рукой на туман, — произвело на меня впечатление? Как ты это соорудил?
      Старик слегка улыбнулся:
      — Моя душа становится сильнее, Горен. Так предопределено. А это просто небольшая иллюзия. Ерунда.
      Горен попытался ощупать свое спящее тело. Но не смог дотянуться.
      — Говори, — велел он своему предку. — Мне пора обратно. Без своего тела я чувствую себя неполноценным, мне его не хватает.
      — Это пройдет, — махнул рукой Малакей.
      — Но только после того, как я умру. А ведь ты этого не хочешь.
      — Ладно. — Малакей медленно обошел вокруг Горена, как будто изучал выставленную на продажу скотину. — Ты зря собираешься выступить против собственного отца. Потому что мне, чтобы освободиться окончательно и бесповоротно, нужен он, вернее, его магические силы.
      — Тебе не удастся мне помешать, — холодно заметил Горен.
      — Ты отдаешь себе отчет, что вы в кровном родстве?
      — Ну и что? Я ведь шейкан. На кой ляд сдались мне честь и верность? Мой отец тоже на них плюет.
      Малакей, стоя перед Гореном, сверлил его дымчато-серыми глазами.
      — Глупец! Неслучайно моя душа стала сильнее именно сейчас! Я тот, кто может подарить Фиаре мир!
      Горен покачал головой:
      — Нет! Ты готов подарить ей только смерть и опустошение.
      — Ни в коем случае. Я всегда стремился к добру, и я тебе это докажу! Выслушай же конец моей истории.

* * *

      Через год после освобождения Ура я сообщил Божественному императору, что какое-то время поживу на Эремите, чтобы предаться важным магическим изысканиям. Конечно, он тут же согласился. Предоставил в мое распоряжение один из своих охотничьих замков на севере от перевала Теней, уединенно стоящий на краю леса у озера. Замечу между прочим, что охотились тут крайне редко; замок служил для развлечений иного рода.
      Я отправился туда. Своего только что родившегося сына оставил на попечение матери. Она была женщиной послушной.
      Целых три года я работал над загадкой Materia Prima.
      Ага, тебе хочется знать, что такое Materia Prima?Неужели тебе это интересно?
      Ну что ж, я тебе скажу, сынок: это Семя жизни.
       Сила творения.
      Не бледней, не надо. Это великая загадка, конечно, но у меня были причины строить столь смелые планы.
      Потому что с ее помощью я хотел усовершенствовать творение. Объединить Свет и Тьму, чтобы воцарился вечный мир.
      В любом случае, когда я почувствовал в своих руках Materia Prima,сущность моя претерпела заметные изменения. И я начал учиться вдыхать жизнь в пустые телесные оболочки.
      Признаюсь, удалось не сразу. Мои первые творения были более чем несовершенны, отвратительны и уродливы. Хотя я подошел к делу очень серьезно и опирался на имеющийся опыт, но все-таки пока отличался от богов. Я еще не набил руку. Но с каждым разом у меня получалось все лучше и лучше. Похвастаюсь, определенный успех пришел буквально сразу: все мои создания были жизнеспособны, и я оставил их в качестве примера для дальнейшего совершенствования.
      Деятельность моя не осталась незамеченной. Но к этому я был готов. Однажды, когда я работал над новым экземпляром, моя комната озарилась неестественным светом, в котором неотчетливо проступала фигура одного из Стражей. До сих пор не знаю, кто из них нанес мне визит. Он не представился и не пожелал мирно со мной побеседовать, он пришел с угрозой.
      — Янус Малакей, — сильным голосом произнес приспешник Света, — мы твоих экспериментов терпеть не будем. Ты человек, и тебе не пристало вмешиваться в процесс творения. Это задача исключительно Стражей, то есть наша, и мы тебя накажем, если ты не успокоишься.
      А потом свет погас.
      Само собой разумеется, это не произвело на меня ровно никакого впечатления. Просто мне следовало изменить стратегию и работать быстрее.
      Мне было сделано второе предупреждение.
      И снова я не обратил на него внимания, зато удвоил усилия. День расплаты с богами приближался.
      Но они меня опередили. Наложили на мою душу заклятие вечного страдания, как только я перейду Реку Душ. Душа моя была приговорена не знать покоя и познать ужас вечных мучений.
      И тут я понял, что все-таки смертен. Тело мое, давно уже не юное, страдало. Я его не щадил, поскольку полностью погрузился в процесс творения, а теперь, придавленное заклятием богов, оно быстро распадалось.
      Я был приговорен к смерти, чтобы на мою душу опустилась кара богов.
      Я призвал на помощь Ура. Благодаря нашему кровному братству он мог почувствовать и услышать меня повсюду. Я велел ему привезти из Анкбранда моего сына.
      Пока жизнь во мне угасала, я ждал избавления. Я знал, что телу моему пришел конец. Но душу свою с помощью Ура я еще мог спасти. Он не имел права мне отказать, потому что был связан клятвой: жизнь за жизнь.
      На третий день я увидел, что он летит за мной — огромная золотисто-красная тень на фоне солнца. Он подхватил меня и понес в дикие земли, где находилось его жилище. На этой скале позже построили крепость Шейкур. Со временем он сделал там мощные укрепления, которые помогли мне укрыться от гнева Стражей.
      Все это я воспринимал, словно смутные тени на фоне заката. Жизнь моя утекала как песок сквозь пальцы, удержать свою душу теперь уже я мог совсем ненадолго.
      Итак, в Железных скалах, как они теперь называются, вдали от мирской суеты, дракон приземлился, осторожно спустил меня вниз и дал в руки моего сына.
      Я почувствовал, что в жилах моих течет кровь Ура, именно она до сих пор мешала мне умереть. Но я догадывался, что дело близится к концу. Тело мое разваливалось на куски.
      — Ты должен… взять мою душу… и перенести ее в моего сына… — прохрипел я. — Сделай… это… поскорее… пока… я… не умер.
      Дракон подчинился, хотя и напомнил, что делает это только из-за того, что связан клятвой. Он наверняка надеялся, что я умру раньше. Но мы все еще были объединены кровью, которая продолжала меня подпитывать. У дракона не оставалось выбора: он не мог не выполнить моего приказания, хотя и пылал гневом, правда, беспомощным, потому что скрыться от меня не имел права.
      Так мне удалось победить даже богов.
      А потом я собрал остатки сил, в последний раз вздохнул и ощутил, как мне помогает Ур, удерживая на этой стороне благодаря нашему кровному союзу. Я взял на руки сына и в самый момент умирания невероятным усилием воли передал ему свою душу.
      Она получила возможность не пересекать границу смерти. Проклятие потеряло смысл.
      Таким образом, зародился народ шейканов.

* * *

      — Теперь, мальчик мой, ты видишь, насколько важно, чтобы ты объединился со своим отцом, вместо того чтобы злокозничать против него? — В его голосе появилась настойчивость. — Я знаю, что он сделал с твоей матерью, но это ничтожная мелочь по сравнению с тем, о чем идет речь сейчас. Ведь я смогу продолжить свое дело и закончуего. Несмотря на Вечный Огонь, маги Альянса мне в подметки не годятся, потому что я все еще ношу в себе Materia Prima.Я могу положить конец этим ужасным войнам и оживить пропитанные кровью земли, пока не настал день Конвокации. При его непосредственном приближении я смогу сотворить долговременную защиту, и Эо превратится в вечно цветущую мирную планету, благоденствующую под моим недремлющим оком.
      Горен отшатнулся. Он непрерывно думал о своем теле, представил его и сконцентрировал свою волю на том, чтобы в него вернуться.

      Горен проснулся резко, без перехода, и несколько минут лежал не двигаясь. Сердце билось, как бешеное, грудь и лицо покрылись потом. Наконец он решился открыть глаза.
      Царила глубокая ночь. Око Серебряного Ткача сегодня не открывалось, так что далекие звезды предстали во всей красе. Воздух был теплым и нежным. Догорающий костер тихонько потрескивал. Вокруг костра спали товарищи Горена.
      Не в первый раз он позавидовал их возвратившейся беззаботности. Глупо было предполагать, что, сбежав из Долины Слез, он станет свободным. Ничего подобного! Он оставался пленником души Малакея и злого духа своего отца. Он никогда не сможет приспособиться к новой жизни.
      Больше всего Горена пугала убежденность Малакея, что он действует во имя добра. Свои рассказы он умел строить, по своему желанию переставляя все с ног на голову. Старик совсем рехнулся, причем наверняка не в момент обнаружения Materia Prima,а гораздо раньше. Он на самом деле считал себя богом или даже выше! Его болтовня о совершенстве и мире не могла обмануть Горена: величайший алхимик всех времен был одержим не только жаждой власти, но и манией величия. Так же как и все маги Альянса. В день Конвокации он собирается прибрать к рукам высвободившиеся силы и заполучить власть, чтобы закончить свое творение, не боясь мести богов.
      Малакей — это не меньшее из зол, а самое страшное из них. Ведь наверняка больше никому не удавалось на долгое время овладеть магическими и божественными силами. Маги Альянса свихнулись после обнаружения Вечного Огня, а разум Малакея из-за болотной лихорадки всегда был не в порядке. Похитив Materia Prima,он окончательно повредился рассудком и теперь сам себя рассматривал как Великого Спасителя Мира.
      Горен ни в коем случае не должен допустить, чтобы душа Малакея обрела силу, иначе в день Конвокации древний маг сумеет захватить власть. А поскольку Руорим получит от этого огромную выгоду, Горен предельно четко сформулировал свою цель: удержать его, причем не столько из мести, сколько ради спасения Фиары, а может, и всего мира.
      Малакей уже попытался объяснить Горену, что другого выхода у него нет. Но сам он в это не верил, да и мама решительно выступала против. Она постоянно повторяла, что выбор есть всегда.
      Горен не мог больше лежать. Он был слишком взволнован из-за всего, что произошло, ему требовалось выплеснуть энергию, прочистить мозги, иначе он не выдержит.
      Он тихонько встал и отошел подальше от костра. А потом побежал, внутренне крича от отчаяния, как будто таким образом хотел избавиться от своего мерзкого наследия. Он бежал, как бегал еще ребенком, когда его захлестывали чувства, когда по-другому не получалось.
      Горен не обращал внимания на то, что творится вокруг, он вообще не думал, что здесь может быть кто-нибудь еще.
      Неожиданно он столкнулся с фигурой, вставшей на его пути. Нет, вернее, он споткнулся об нее, потерял равновесие, упал на спину и от ужаса некоторое время так и лежал.
      Потом понял, что представляет собой прекрасную мишень для врага, хотя враг не стал бы долго раздумывать и давно бы напал.
      Горен поднялся и увидел Молчаливого, который, скрючившись, сидел на траве.
      — От тебя никуда не скрыться! — закричал Горен. Его разозлило, что кто-то наблюдал за ним, пока он безумно носился по окрестностям, подвергая себя и друзей опасности привлечь врагов.
      Молчаливый по привычке ничего не ответил. Даже не пошевелился.
      — А что ты вообще тут делаешь? — недовольно спросил Горен. — Ты никогда не спишь? Что ты все вынюхиваешь? Тайно за нами подглядываешь?
      Молчание. Ни слова, ни жеста. Плащ полностью скрывал съежившуюся фигурку. Ситуация казалась дурацкой.
      — Проклятье, отвечай же! — закричал он, но тут же понизил голос и прошипел: — Что ты скрываешь? Почему шляешься по ночам и никогда не показываешь своего лица?
      В диком приступе ярости он протянул руку, чтобы сорвать с его головы капюшон.
      И тут же снова оказался на траве. Коленом Молчаливый давил на его горло. Это произошло так быстро, что Горен не успел издать ни звука. Единственное, что отразилось в его сознании, — бледная рука, которая со скоростью стрелы вылетела из-под плаща, схватила Горена за руку, использовав его собственную скорость, перекинула через плечо и резко швырнула на спину. Даже не вставая! Через секунду Молчаливый повернулся и сел перед молодым шейканом на корточки.
      Почему именно Горену всегда так не везет! Он великолепно обученный воин, которому давала уроки лучшая воительница мира, что признал даже Руорим Кровопийца. Горен всегда был прилежным и способным учеником. С ним, тогда еще совсем мальчишкой, не могли справиться лучшие гвардейцы Лирайна.
      И вот теперь опасный противник Горен (каким он давно себя считал) беспомощно валялся в траве и, как дурак, пялился на тень под капюшоном. Теперь он знал, что Молчаливый не только ниже его чуть ли не на целую голову, но и гораздо легче. Он явно не гном. Кто-то типа Менора Худощавого, но в уменьшенном варианте.
      Горен был настолько смущен и потрясен, что продолжал лежать, не открывая рта.
      Зато заговорил Молчаливый:
      — У каждого свои тайны, Горен Говорящий с ветром, — прошептал он хриплым голосом. — У тебя нет никакого права лезть не в свои дела.
      К счастью для Горена, было еще темно. Он знал, что покраснел до ушей, чего с ним не бывало с самого раннего детства. Колено давило на кадык, и он хрипел и хватал ртом воздух, надеясь, что Молчаливый, наконец, его отпустит.
      — Хорошо, — довольно сказал Молчаливый, — ты прекрасно усваиваешь уроки. Молчи о том, что произошло, я тоже никому ничего не скажу. Но имей в виду, наступит день, когда тебе придется открыть свою душу, причем обе ее части.
      Он знал. Все. Или же просто украшал таким образом свою речь, чтобы выглядеть поинтереснее? Делая вид, что в курсе событий, хотя на самом деле имеет только кое-какие предположения?
      Горен взорвался.
      — Это время придет и для тебя тоже, — пригрозил он сдавленным голосом.
      — Точно. Но не сегодня и не сейчас. Уходи, оставь меня одного.
      Молчаливый встал, повернулся и, сделав несколько плавных движений, растворился в ночи, как будто превратившись в невидимку.
      Пораженный до глубины души, Горен вернулся на свое место. Для одной ночи событий оказалось предостаточно. Его охватила тоска по матери, он чувствовал кипевшие в груди слезы. Но ему удалось их подавить и стереть из воспоминаний образ Дераты.
      «Руорим, — думал он. — Это ты во всем виноват. Ты хочешь меня использовать, чтобы пробудить душу Малакея. Ты, как и наш предок, одержим жаждой власти, надеешься на богатую добычу, когда Малакей станет властителем Фиары, а может, и всей Эо. Ты наверняка надеешься на бессмертие, которое уже отхватили себе маги Альянса. Да, ты хочешь примкнуть к ним, а может, у тебя и более широкие планы.
      Но я приду. Еще раз клянусь кровью своей матери: я тебе помешаю, тебе и нашему предку, который как проклятие притаился в моей душе. Так легко я не сдамся, я слишком мало жил.
      Мы встретимся еще до осени».
      Если прошедшей ночью кто-нибудь из его спутников что-то заметил, то виду не подал. После скудного завтрака, состоящего из травяного настоя, нескольких сладких кореньев и личинок жуков, шестеро друзей отправились дальше. Им предстоял длинный тяжелый путь до Норимара, и они не хотели зря терять время.
      Горен с грустью вспоминал Златострелого, своего жеребца, быстрого как ветер. Для него такая дорога не представила бы никакого труда, скорее она превратилась бы в длительную прогулку с целью испытать свою выносливость.
      В последовавшие затем дни Горен еще больше тосковал по своему быстроногому скакуну, потому что зарядил дождь. Они промокли до нитки и замерзли. Особенно тяжело пришлось Менору Худощавому: он постоянно дрожал и чихал не переставая.
      Горен не сомневался, что каждый из его спутников давно уже пожалел, что предложил ему дружбу и верность. Он и сам мечтал о крыше над головой, о сухой одежде, горячей еде и об огне, весело танцующем в камине.
      Продвигаться вперед становилось все труднее, земля совсем размякла. Сапоги покрылись грязью и начали разваливаться, их пришлось подвязать веревочками.
      Молчаливый все время сражался со своим насквозь промокшим и безумно потяжелевшим плащом, края которого были покрыты слоем грязи. Он вырезал себе палку и, опираясь на нее, брел через лужи, ямы и пригорки.
      Даже Менор Худощавый перестал веселиться, больше не шутил и не распевал язвительные песенки собственного сочинения.
      — Чем это я не угодил владыке бездомных? — бормотал он.
      — Клянусь наковальней Нитхальфа, — орал Бульдр, — такую погоду я наблюдал разве что на море!
      — Элен Одинокая сопровождает нас и плачет тысячами слез, — вторила ему Лунный Глаз.
      — Пусть бы Тиара успокоила ее своим танцем, — проворчал Хаг Сокол.
      Горен, как и Молчаливый, вел себя тихо. Он чувствовал, что Малакей стремится выбраться наружу и заполучить тело Горена. С каждым днем душа предка становилась сильнее, и Горен боялся, что однажды просто не выдержит. Теперь ему приходилось постоянно быть начеку, даже во сне. Постепенно накапливалась усталость, приходилось держать себя в руках, чтобы остальные не заметили, что он слабеет.
      Но дождь никак не хотел прекращаться. Доведенные до отчаяния, они старались отыскать для ночлега дерево или хотя бы куст, чтобы укрыться. Об огне нечего было и думать. Хаг и Бульдр старались отыскать каких-нибудь животных, но нигде не было даже птицы. Хотя все равно приготовить мясо они бы не смогли. А есть его сырым никому не приходило в голову: до такой степени они пока еще не оголодали. Так что волей-неволей они довольствовались сладкими кореньями, иногда грибами, первыми в этом году ягодами, а иногда удавалось найти даже трюфель. Зато пили они всегда вдоволь.
      Вдобавок ко всему как-то утром начался еще и ветер. Горен тут же поднялся на холм и начал прислушиваться. Ему пришлось напрячь все силы, чтобы поговорить со своим верным советником. Журчание воды заглушало слабый голос ветра, который мчался к нему со всех сторон, теребя его одежду и мокрые волосы и колотя по лицу.
      Остальные поглядывали на него с любопытством: возможно, их ожидает особый торжественный ритуал, — но Горен просто стоял с закрытыми глазами. Иногда губы его шевелились, но слова до них не долетали.
      Наконец он вернулся к товарищам.
      — Кому-то нужна наша помощь, — серьезно сказал он. — Если поторопимся, дойдем за два часа.
      Никто не задал ни единого вопроса. Друзья обрадовались, что наконец-то появилась задача, из-за которой они прервут свое доводящее в столь ужасную погоду до отчаяния монотонное продвижение вперед.
      Бульдр ощупал рукоятку своего топора и действительно прибавил скорости. Горен втайне восхищался гномом, который держался на удивление хорошо, хотя ножки у него были очень коротенькие. К тому же он был значительно старше. Но гномы вообще крайне неприхотливы и выносливы, доказательством чего опять-таки служил Бульдр.
      Хаг, похоже, тоже развеселился. Он ведь оставался солдатом.
      — А что ты еще узнал? — поинтересовался Менор Худощавый, стараясь не отстать от Бульдра.
      — Напали на торговый караван. Кто, я не разглядел. Их не очень много, десять или пятнадцать. Это не люди. Какие-то дикие темные существа, но двуногие и прямоходящие.
      — А караван большой?
      — По-моему, шесть телег, скот и лошади. Сколько купцов, сказать не могу. Похоже, они без охраны.
      — Значит, не контрабандисты, — заметил Бульдр. — У тех всегда имеется в запасе отряд хорошо обученных солдат.
      — В нормальных караванах тоже, — возразил Хаг. — Может, это одна семья, живут, наверное, продажей своих товаров.
      Ближе к вечеру Горен остановился и жестом велел спутникам спрятаться у холма. Необходимость передвигаться на четвереньках нисколько их не смутила, они и так уже несколько дней были грязными и мокрыми до нитки.