Леонид ЦЕЛЬ
      ВОЗЛЮБИТЬ ДУХА
      ...К исходу третьих суток после взрыва в машинном отделении, люди проваливались в мутное забытье. Лишь два механика, Патрик Кофроф и Ян Кошель, превозмогая тошнотворные приступы сна, продолжали копаться во чреве грузового ракетоплана, угнанного горсткой отчаявшихся беженцев с военно-коммерческой базы планеты Иннес.
      - Когда ты думаешь сделать последнюю попытку?
      Дик Чепанис, инженер, чудом унесший ноги из колоний Милкроуда, на которые обрушились орды труфлагонов, задал этот простенький вопрос Ругу Пренту, парню с туманным прошлым и не менее туманным будущим. Руг Прент и сколотил ватагу из отчаявшихся бедолаг, вылетевших на обочину жизни, словно брызги из-под колес лимузина. Он же разработал план похищения ракетоплана и наметил маршрут, удовлетворивший и тех, кто жаждал серьезной наживы, и тех, кто просто не желал подохнуть с голоду на задворках равнодушного мира. Никто не выбирал Руга капитаном, однако никто и не возражал, чтобы Руг командовал разношерстной компанией. В суровых предместьях Ойкумены, вдали от прикордонных фортов землян, человеческая жизнь мало чего стоит, и нужно семижды отмерить, прежде чем топнуть ногой, пытаясь нащупать свою тропинку.
      План Руга оказался хорош, во всяком случае, ничего иного предложено не было, и ватага согласилась на время стать экипажем и до поры пыхтеть в отсеках, пока не подвернется приличная планетка с крохотной колонией, рудником или второстепенным фортом, где полдюжины сонных фельдфебелей плодят метисов от туземок и до одури режутся в карты. Дальше по обстоятельствам. Все равно, как начинать, если в карманах пусто - пахарем или убийцей, с кайлом или с кистенем - лишь бы зацепиться, лишь бы пустить корень...
      Руг Прент долго покусывал нижнюю губу, прежде чем ответить, ему случалось стрелять в разных людей, но командовать инженерами не приходилось.
      - Ты, Дик, толковый парень, и без труда сообразишь, что неудачная попытка обернется для нас петлей. Разрушатся стержни, и ракетоплан - черт бы побрал эту развалюху!.. - не сможет мягко плюхнуться на любую подвернувшуюся планетку. Подавать сигнал бедствия? - Оба ухмыльнулись, и довольно безрадостно.
      - За угон корабля всех ждут бессрочные рудники - хороша перспективка! Остается третье: прервать полет и гарантированно припарковаться на ближайшей планете, лишь бы она годилась для такого сброда, как мы. Попытаться выжить. Возможно, в полном одиночестве. Десять лет до амнистии. Но этот сектор глуховат, Дик, ты и сам знаешь.
      - Не мозоль язык, парень, что ты решил?
      - Не уверен, что решать должен один человек, пусть даже такой шустрый, как я. Люди передохнут - и пустим по кругу шляпу. Ты сам как?
      Чепанис пожал плечами и скорчил гримасу отвращения. Его плевок достиг вентиляционной решетки.
      - Я не настолько свихнулся, чтобы надеяться на первую попавшуюся планетку в диких секторах. Уж лучше сдохнуть в комфортабельной каюте, накачавшись напоследок отличным бренди, нежели сгнить в струпяных болотах или замерзнуть в снегах.
      - Ты славный ухарь, Дик, но у тебя всего один голос, уж так мы столковались на Иннесе.
      Чепанис фыркнул, но возражать не стал.
      Прошло еще несколько часов, прежде чем Патрик и Ян произнесли словечко, которое можно было бы перевести как "нет". Дальнейшие потуги бессмысленны, форсаж невозможен, двигатель выдержит один-единственный запуск при вероятности "фифти-фифти", так что... Терпимо выглядит режим "посадка", и то при условии, если гравитационная постоянная будет не более 1,2 - 1,3.
      Их собралось в кают-компании тринадцать человек - все, включая женщин и детей, семилетнюю Ольгу и тринадцатилетнего Олафа. Женщины, предчувствуя беду, интуитивно жались в кучку: рыжеволосая Матфея, красотка, одинаково уверенно чувствовавшая себя с мужиками и в постели, и в случайной перестрелке на плохо освещенной улочке; разорившаяся колонистка донья Эстебана, чью семью частью вырезали, частью рассеяли - и мать Ольги Ванда Джефлин, после гибели мужа, командира патрульного шлюпа, ее несправедливо обвинили в пристрастии к казенному добру и вышвырнули из служебного коттеджа, вручив жизнь и судьбу провидению, о чьей милости все наслышаны.
      И, наконец, четверка старателей-авантьеров, погрязших на Иннесе в поножовщине и долгах - Юджин Портер, Макс Царфис, Деннис Ульвич и Роман Чанг. Даже самый простодушный полисмен при виде любого из этих парней опускал ладонь на рукоять пистолета. Подобных ребят следует угадывать за версту, если вам, конечно, не надоело носить при себе кошелек и зубы. Каждый из них хотя бы раз в жизни натыкался на богатую жилу, и память о лихо прокученных денежках проступала на изможденных лицах, в срубленных ушах и пальцах, выбитых глазах - каждому досталось примерно поровну.
      - Я сказал все, как есть, - невозмутимо резюмировал Руг Прент, жуя потухшую сигару из капитанских припасов и притапливая в своих серых зрачках свинцово-тревожные взгляды компаньонов. - Под боком бортовой компьютер обнаружил вполне приличное гнездышко, третья планета в системе двух солнц - но это терра инкогнита, ребята, и что нас там ждет - одному богу известно или черту - это кому что по душе.
      - Ну и зачем нам кот в мешке? - рявкнул Портер и свирепо облизнул синие губы. - Я за то, чтобы рискнуть. Газанем напоследок - и авось докатим до Янтарных Долин, Дик! Ты же грозился привести посудину туда? Вы прикиньте: две сотни планет, битком набитых золотом и самоцветами, и по которым бродит едва ли с миллион таких же дурошлепов, как мы - ну пусть десять миллионов, а? - Бросьте сквалыжничать! Жизнь, ребята, не грошик, ее в чулке не спрячешь. Ее не сохранишь, когда судьба метнула кости.
      - Тебе сдохнуть недолга! - огрызнулась донья Эстебана. - Когда нет в душе Бога, о чем пожалеешь? Ты не человек, а одно название, Юдж, и потому прихлопни свою червивую пасть, и пусть каждый последует твоему примеру, потому что у каждого свое на уме. Готовь тринадцать бумажек, капитан, пусть те, кто желает погулять под двумя солнышками поставят крест - а не наберется крестов, покатимся в тартарары, запустив эту дьявольскую машинку.
      - Еще чего?! - махнул кулаком Чанг. - С какой стати все должны голосовать? Пацанва пусть сходит пописать. Одиннадцать! Одиннадцать бумажек, Руг.
      - А по справедливости - так всего восемь, - пробурчал сонный, злой и чумазый Ян Кошель, и его немедленно поддержал Деннис Ульвич.
      - С каких это пор женщины равняются с нами в правах? Тогда голос профессионального астра идет за два!
      - Верно!
      - А ху-ху не хо-хо? - взвизгнула Матфея, пунцовея от возмущения. - Мы сообща завладели кораблем, почему же нас кладут вместо коврика у шлюза? Олаф еще пацан, однако кто, как не он, стащил магнитные шифры у хозяина ракетоплана в таверне?
      - Пока я накачивала его виски, - решительно подхватила Ванда, - а Ольга ластилась на коленях.
      - А Матфея стонала под охранником, пока мы крались к грузовому трюму, - насмешливо добавил Патрик. - Да, контракт мы не подписывали, сообща ударили по рукам - и баста. Не хрен теперь пускать пузыри, тринадцать хорошее число, а главное, плохо делится пополам. Рви листок, Руг, устроим этот, как его - плебисцит! Где лучше сдохнуть добрым людям - в разваливающейся скорлупке или на дикой планете?
      Портер шепнул на ухо Царфису:
      - Четыре бабешки на девятерых? Одна из которых зелена, как майский стручок, а другая малость дрябловата. Очень скоро запахнет паленым, Макс, даже если шатенка окажется и ничего.
      - Зато две остальных ублажат и дюжину, так что обойдется, думаю, просипел в ответ покладистый Макс. - Железный принцип старателей: порох и женщин делим поровну.
      Пошумев для порядка еще с четверть часа, пустили по кругу шляпу, затем вытряхнули содержимое на облупленный, пропахший рыбными консервами стол и развернули клочки бумаги. Их было ровно тринадцать. На семи стоял крест, и в честь его прозвучали такие славные проклятия, что блудница Матфея сочувственно прослезилась.
      Ракетоплан медленно, словно хромой жеребец, приближался к звездной системе. Патрик Кофроф стоял у иллюминатора и мрачно глядел в черную бездну, испещренную пупырышками нервно подмигивающих огоньков.
      - Тебе не по душе эта затея, Патрик? - Руг Прент опустил ему на плечо свою могучую руку. - Чего киснешь?
      - Дело не в затее, Руг, я сам уверенно намалевал крест, ибо перещупал этот проклятый двигатель собственными руками и не верю, что он выдержит запуск. Мне совсем не нравится космос. Погляди, он какой-то мертвый - или у меня чердак уже того, а Руг?
      Прент нахмурил брови и пробежал взглядом по приборам. Действительно, светодиоды на шкалах гравитометров и магнитных счетчиков светились вяло, едва реагируя на окружающий мир. Локатор метеоритной опасности растерянно описывал круги, не обнаруживая ни малейшего повода для беспокойства. Свет дальних и ближних светил растекался тусклым и мертвенным слоем вокруг корабля и походил на зеленовато-белесую пленку засохшей плесени. Лишь голубые вспышки пеленга оживляли зыбкую и нереальную благодать и периодически высвечивали два хмурых лица.
      - Да, зловещая картинка, - согласился Прент. - Мой прапрадед был заядлым яхтсменом. Он трижды огибал старушку Землю на одномачтовой посудинке. Мне достался по наследству его бортовой журнал, нечто вроде путевых заметок. Так вот, он с благоговейным ужасом описывает странные места в океане - вроде бы все чисто, небо безоблачно, море спокойно, ветерок попутный - и в то же время это все больше смахивает на декорации, чем на реальный мир. Ход яхты "на глазок" не совпадает с показаниями лага, косяки рыб не мозолят взгляд, а солнце в чистом небе похоже на холодный желток, растекшийся по сковороде. И еще зыбь! - Она сводит судорогами сердце и сушит глотку, как паяльная лампа. Прадед называл такие гиблые местечки "мертвым морем" - думается, в самую точку.
      - Мы не в океане, Руг, - напомнил Патрик.
      - Молодчина, ориентируешься. Но все это смахивает на мертвый космос, скажем так. Как на духу, Патрик, - мне чуток не по себе.
      - Мне тоже. Я-то думал, это байки.
      - И задний ход давать поздно. Есть скверная привычка: молиться перед ликом неизбежного и неотвратимого. Ты знаешь, что это?
      - Нет, - удивился Патрик, такого Прента он не знал.
      - Если захочешь поверить во что-то, почитай в библии о судном дне шибает. А теперь выкладывай, что у тебя на уме?
      - Нам лучше прикусить языки и готовиться к адовой посадке. Правая дюза развалится, едва лишь войдем в плотные слои.
      - Пресвятая Дева!..
      Ракетоплан начало болтать и полоскать, как тряпку в водовороте, на высоте ста двадцати километров. Натужный рев двигателей перерос в отчаянный хрип и лязганье. Температура подскочила до сорока градусов и продолжала подниматься по градусу в минуту. Через лопнувшие теплоизоляционные переборки хлестал горячий пар. Разом включились все противоаварийные системы, но спасать уже, в сущности, было нечего, не считая тринадцати живых душ, забившихся в скафандры. Скрежет нарастал, и корабль затрясло так, будто он угодил в лапы разъяренного зверя. Металл не выдержал и вызмеился трещинами, но в этот же миг сработали амортизационные ракеты и ракетоплан натужно плюхнулся на брюхо посреди зеленой лужайки, в самом центре речной долины, окруженной заснеженными пиками гор.
      Кто-то размазывал слезы, вырвавшись наружу и сорвав шлем, кто-то чертыхался, кто-то горячо благодарил Всевышнего, истерически прихохатывая - судьба даровала им передышку, а, может статься, сулила и что понаваристей. Люди жадно глотали наживку неиссякаемой и вечной надежды пополам со свежим воздухом, пахнущим незнакомыми цветами. Даже едкая гарь дымящегося пластика и раскаленного металла не тревожили обоняние истомленный, плотский запах жизни заглушал все - они выжили!
      Убедившись, что пожар не угрожает полуразвалившемуся кораблю, они выволокли необходимое снаряжение и принялись разбивать лагерь среди подковообразной скалистой гряды, которая в недалеком будущем могла бы стать фундаментом первого крупного форта планеты - ее они дружно окрестили Надеждой. Первые недели ушли на возведение подиума из гигантских валунов. В глубокие погреба они заложили провиант и боекомплекты, а сверху возвели купол из вспученного пластика. Затем каждый брал шланг и выводил из податливой пены перегородки со встроенной мебелью на свой вкус, стол, скамью, лежанку. Поначалу работали споро, в две смены, отвлекая двух-трех мужчин в дозор, однако вскоре выяснилось, что враждебных набегов ждать не приходится, и строительство временного дома завершили спокойно, без лихорадочного штурма.
      Обретя крышу над головой, неприступный подиум с бойницами и оснастив периметр импульсными излучателями, колонисты позволили себе перевести дух и малость оглядеться. Руг Прент произвел несколько вылазок в соседние долины на одном из двух уцелевших вертолетов, а Дик Чепанис вместе с Вандой Джефлин собрал кое-какой приборный комплекс и попытался составить геобиофизический паспорт их новой родины.
      - Тебя что-то удручает, Дик? - спросил его Прент, вернувшись из очередного рейда вместе с Юджом и Романом. - Не вижу причин для беспокойства. Планета хороша. На деревьях растут чуть ли не булки, почти все плоды съедобны и удобоваримы. Конечно, нам будет не хватать протеиновой пищи. Черт возьми! Впервые высаживаюсь на планету, где не водится ни зверь, ни птица, ни рыба, а? Даже в теплых лагунах сплошные водоросли и ни завалящего тебе моллюска! Растительный мир, как тебе это нравится, Дик?
      - Это меня и тревожит.
      - Брось! "Тревожит" - не сгущай!
      - Здесь полно эволюционных ниш, я жду подвоха, Руг. Жизнь не терпит пустоты, ибо изначально неукротима. Пустота - это капкан. Надобно быть начеку и держать нос по ветру.
      - Твоя мама зачала тебя на лисьих шкурах, Дик! - вмешался Юдж Портер, он ухмылялся, с ленцой вытирая руки о комбинезон. - Нам нечего опасаться на этой планете, уж я бы учуял, было б что. Эх, развести бы тут коров и свинок, да чуток овец и курей - считай, что рай.
      Чепанис никак не отреагировал на откровенно насмешливый тон.
      - Я хочу напомнить тебе, Руг Прент, что мы существуем одновременно в двух параллельных мирах. Один из них вполне обратим, детерминирован. Второй - совершенно непредсказуем. При достижении полного единообразия и идеального равновесия, как ни странно, резко возрастает вероятность эволюционного скачка - поляризуется поле пространственных сфер. И получается, что чем ближе природная среда к устойчивому состоянию, тем вероятнее крах первоначальной и, казалось бы, незыблемой системы. В точке бифуркации, то есть разветвления - у природы появляется выбор, и отклик среды на привносимое возмущение становится амбивалентным. Выбор пути непредсказуем, а к чему ведет нарушение симметрии...
      Прент пренебрежительно отмахнулся и буркнул:
      - Чтоб у тебя язык отсох, Дик! Какая галиматья булькает в твоем котелке? Это всего лишь теории, а никто и не собирается покушаться на твою хренову симметрию! Или ты думаешь, что микробы, которых мы занесли сюда, со временем вымахают в свирепых гризли? Я достаточно побродил по мирам, Дик, насмотрелся всяких чудес, но твоей бифуркацией нигде и не пахнет.
      Чепанис задумчиво почесал кончик носа. Когда ты умен, недурен собой, но тебе за сорок, и ты неудачник - отвыкаешь спорить. Действительно, как объяснить зуд в копчике перед внезапным нашествием гостей? Или втиснуть в формулы предутренние кошмары? Прент - толковый мужик и крепок задним умом, но мозг его смахивает на грузовой трюм: туда хорошо ложатся квадратные, правильные мысли с ясной маркировкой на крышке и боковинах - осклизлые же и аморфные шары неясных предчувствий он сбрасывает без колебания за борт, а грянет гром... что ж, засучим рукава.
      - Парадигма Больцмана неуступчива, Руг. Если мир внутренне не ориентирован, то разрушаются даже системы, близкие к равновесию разрушаются структурно, появился бы выбор. Растительный мир Надежды чересчур уж идеален, от такой сытости недолго и поперхнуться.
      - Чушь! Перестраховка. Что показывают твои приборы?
      - Аминокислотный перекос. Слишком сильное магнитное поле, со сложным ритмом пульсации. Оранжевый дьявол изрядно грешит жестким излучением, и потому в жаркие месяцы надо пореже высовываться...
      - Ага! Дремать в гротах, у водички? Зимой налегать на лыжные прогулки... Зима обещает быть суровой?
      - Не очень. Здесь густоватая атмосфера, а прецессии ядра протекают хоть и бурно, по всей видимости, но кратковременно. Климат, скорее всего, ровный, предсказуемый, с редкими вспышками агрессивности. Единственное, чего я опасаюсь всерьез - это гравитационные бури во время смены светил.
      - Ладно, как насчет бактерий?
      - Я о чем и толкую - пусто! Жди сюрпризов, капитан.
      Руг Прент покачал головой и вернулся к бетономешалке.
      Подошел Ян Кошель, отец Олафа, единодушно избранный кладовщиком колонии. Неплохой солдат, классный механик и заботливый отец - вот и вся характеристика, хватило. В нем естественно сочетались спокойный нрав и железное упрямство. Русоволосый, смуглый и немногословный, всегда при деле - а дело, в отличие от бездумной работы, дураков не терпит и на дух.
      - Руг! - Кошель снял с запястья часы с процессором и отдал командиру. - Вот, все учтено до крошки. Если выдавать каждому по банке мясных консервов в неделю, хватит на 77 недель, плюс я отложил на непредвиденный случай десять дюжин двухфунтовых жестянок с телятиной и индейкой. С витаминами проблем не предвидится. - Ян покосился на груды фантастических плодов, сваленных на брезент, миски с фруктовыми и овощными супами дымились на колченогих, наспех сколоченных, столах. - Сухое молоко и масло вчистую припасем для хворых...
      - Нет! - смахнул пот со лба Прент. - Раз в десять дней дай хоть понюхать. А, кроме того, ежемесячно будем устраивать именины, мы не должны опускаться, Ян, и потому не скупись на сладости.
      Кошель кивнул. Оставался самый неприятный вопрос, или самый скандальный, скажем так.
      - Что, - догадался Прент, - выпивка? Я прав?
      Кладовщик вздохнул: выпивка, будь она трижды неладна, разлюбезная! Ее так мало, что вечером у мужчин злобно горят глаза, когда единственная бутылка идет по кругу. Из женщин только веселая Мати протягивает кружку.
      - Пока оставим, как есть, - резюмировал Прент. - Одна пинта на всех через день. Ребята мастерят самогонный аппарат, думаю, выкрутимся. Здесь до черта приторной фигни на деревьях и кустарниках. И вот еще что, Ян, поаккуратней с лекарствами.
      - Тут дело швах, - согласился Кошель. - Через пару лет мы будем предоставлены Божьей милости - и это в лучшем случае.
      - Если мы протянем два года - это и будет лучший случай, хоть подыхай с радости, - мрачно попытался отшутится Прент.
      Выдав еще несколько ценных указаний, Руг натянул защитный комбинезон и отправился к громадине ракетоплана. Его уже начали оплетать лианы и прочие травы, на закопченном титане золотилась пыльца. Выпотрошенный корабль стремительно врастал в нежную, зеленую кожу планеты. Командир прошелся по коридорам, заглянул в шахты, еще раз придирчиво осмотрел трюмы и отсеки. Вроде ничего не упустили, голые панели, обрывки проводов, да мусор хрустит под ногами.
      - Эй, Руг Прент, ты здесь?
      Щурясь, он выбрался наружу и увидел у люка нервную фигурку Ванды в несуразно подобранном комбинезоне.
      - Что стряслось, миссис? Вы бы держались подальше от этой рухляди, она прилично фонит. - С женщинами ему приходилось нелегко. До сих пор он привык задавать этому путаному и загадочному полу всего один вопрос: "Сколько ты стоишь до утра?" Нынче круг общения расширился, и Руг всякий раз пыхтел, когда требовалось растолковать вертлявозадым компаньонкам, что надо делать, и к какому сроку управиться.
      Женщина покраснела, в зубах ее нервно бился стебелек.
      - Если это свидание, миссис, то некстати, у меня полно дел.
      Она вспыхнула пуще и пунцовые щеки мигом взмокли.
      - Прент! Меня трижды насиловали за последнюю неделю, вы просто обязаны вступиться! Я вся в синяках и не успеваю зашивать белье. Уже дочь сторонится меня, ей неловко...
      Руг тяжко вздохнул и принялся вытирать руки пучком травы, тщательно обследуя каждый палец. Потом долго обстукивал башмаком оплавленный бортик люка. Желваки на скулах вздымались, словно бицепсы. Ванда вдоволь навсхлипывалась и решилась наконец поднять голову, но чем огромней мужчина, тем он беспомощней в делах тонких и сочувственных.
      - Когда ты просила милостыню в доках Аль-Хауза, у тебя еще оставался выбор, Ванда. Сегодня его нет. Стоит одному из нас упрятать поглубже в койку женское мясо и заурчать над добычей, как мигом запахнет паленым.
      - Что же мне делать, если я так не могу?
      Лицо Прента посуровело, а кончики губ язвительно выгнулись.
      - Помнится, твой муж никогда не выслушивал таких слов. Он прежде давил на гашетку, а потом уж разбирался, кто угодил под его пушки непутевая шаланда мелкого контрабандиста или незадачливый купчина, сбившийся с курса. Наверное, не случайно так паскудно обошлись с его вдовой: у милосердия есть своя цена, как и у всего. С людишками надо ладить, Ванда, как и с людьми...
      Прошлым ее не поддеть - понял Прент - там все окаменело, срослось.
      - Не тащи с мертвых тапочки, Руг Прент, что мне делать сейчас?
      - Расслабься и наслаждайся.
      - Я наложу на себя руки.
      - Зря. Вспомни закон: через десять лет мы уже не будем числиться в розыске. Через десять лет амнистия полагается всем уголовникам и бродягам. Мы продержимся! Здесь нет хищников, похоже, нет и болезней. Вряд ли сюда ступала нога человека или гуманоида, иначе пульсировал бы радиобуй. Мы удальцы, крутые парни, и за десять лет откроем кучу жил, намоем груды золота, самоцветов, разведаем выходы минералов. Через десять лет, Ванда, ты станешь не просто богатой дамой, а... феерически богатой, если я не дал маху с этим словечком. Целая-целехонькая планета на тринадцать человек это много, это очень много!
      - Я умру!
      - Нет, ты не умрешь. Ты неглупая и справная баба - ты расслабишься. Будешь стряпать и обстирывать нас, подставлять передок в очередь, а через десять лет в твоем унитазе будут плавать золотые рыбки, и парочка отставных принцев будет надевать на твои ножки по утрам шелковые чулки. Твоя девчонка, наверняка, влюбится в юного Олафа, молодость есть молодость, им просто некуда деваться, и через десять лет блистательная пара вырулит в свадебное путешествие на роскошной трехпалубной яхте с фотонным двигателем.
      - Я!..
      - Расслабься, Ванда, расслабься, ребята знают меру.
      - Я буду рожать! - в бешенстве затопала ногами Ванда.
      Прент растерянно потер щетинистый подбородок, во взгляде его теплилось лукавство пополам с нежностью.
      - Тут надо подраскинуть мозгами, знаешь, пока не доходило... С одной стороны - лишний рот, но с другой: люди помирают, им потребна замена...
      - Но ребенку нужен отец! - почти умоляюще воскликнула Ванда, подступая медленно, почти крадучись.
      - Вот с чем-чем, а с отцами у ребятишек проблем не будет, ухмыльнулся Руг и опешил, когда маленькие кулачки обрушились на его мускулистую грудь. - Эй-эй-эй, полегче, ты, забияка - нарвешься в четвертый раз!..
      Договорить он не успел, к тому же крупные капли дождя загнали их в густые заросли растения, похожего на бамбук, но утыканного у сочлений мясистыми листьями лопуха.
      - Ты ошалела! - выдохнул Руг в склонившееся лицо, исполненное откровенной неги. Ванда в упоении извивалась на нем, от мокрых тел веяло жаром.
      - Дурачок ты, Прент! - простонала в ответ женщина. - Когда тебя насилуют, все остается невыплесканным...
      Возвращаясь домой и плутая в узловатой двухметровой траве, где иные цветочные бутоны тянули на капустную голову, они говорили о том, что с переходом к новому солнцу дни стали длиннее, но жара убывает, и, похоже, зима все же будет суровой. Надо не мешкая припасать те съедобные коренья и орехи, что удалось разведать, и не тянуть с монтажом ветряка с генератором. Утолив страсть, они вновь стали озабоченными и до чертиков хозяйственными.
      Холода не спешили сковывать землю и воды, однако лес неотвратимо желтел, в буйных кронах, вознесенных на стометровую высоту, появились проплешины, травы жухли, и фантасмагорические лужайки стали напоминать сеновалы. Увядание было столь медленным и изощренным, что навевало мысли о сладострастии бытия. Купол надежно обогревался цезиевым реактором, электроэнергии хватало, один раз в неделю колонисты ели мясную кашу, еще через день - рыбный суп из концентратов и через два дня - какао и пироги. Но уже вошла в рацион сушеная кора, вкусом напоминающая галеты, кисло-сладкие клубни красного картофеля, орехи черные, бирюзовые и сахаристо-белые; само собой - роскошный десерт из фруктов, которые колонисты по привычке называли кокосами, яблоками и апельсинами, смотря по сходству. В общем, зимовье протекало в сытости и благополучии, и лишь глухая тоска и зуд, вызванный бездельем, изредка порождали вспышки гнева и беспричинной агрессивности. К счастью, дальше зуботычин и размахиваний тесаками не заходило - буяны неизменно натыкались на увесистые кулаки Руга Прента, холодную решимость Дика Чепаниса и неторопливые ухватки Яна Кошеля. Правда, однажды Чанг и Ульвич успели затеять поножовщину, но обошлось пустяковыми царапинами. Руг, Дик и Ян подоспели вовремя - этой тройке были неведомы ни хандра, ни буза, ни дикое желание раствориться в дурманных сивушных парах.
      Ванда каждый вечер читала Ольге и Олафу одну из немногих книг, которые вынесли из ракетоплана. Наверное, прежний хозяин брал в каботажные рейсы сына или дочь, потому что все книги были детскими, сказки, волшебные истории, мифы. Когда Ванда занималась по хозяйству, ее подменяла донья Эстебана, однако ее молитвенник особым успехом не пользовался: мужчины предпочитали резаться в карты, Мати ворчала, что ни разочку ей не перепало в жизни от этого Бога ни пары монет или какого шмотья, а Олаф засыпал. Преданную слушательницу донья Эстебана находила лишь в Ольге. Девочка внимала библейским притчам с благоговением и, перекрестившись, говорила с кроткой улыбкой: - Как хорошо, что Бог есть во всем и везде, не страшно жить...
      А потом в одну прекрасную ночь прозвучали, подобно трубам архангельским раскаты грома и, вновь, на горизонте появились два солнца.
      Потоки талой воды захлестнули низины, вода не успевала схлынуть, а сквозь нее уже пробивались нетерпеливые зеленые стрелы цветов и злаков. Буквально на глазах набухали и лопались почки, выбрасывая роскошные побеги, и ароматы соцветий нежно смешивались с первыми токами горячего воздуха, заставляя трепетать ноздри.
      Истинная благодать - погреться на солнышке после долгих зимних вечеров, заполненных нудными прикидками о предстоящих старательских вылазках и беззлобной руганью, истинное наслаждение вновь полной грудью вдыхать весенний воздух. Колонисты расселись на мохнатых валунах подиума и тешили себя прибаутками и напитком из местных кофейных зерен, в который Руг велел капнуть чуточку бренди. Небо переливалось нежнейшими оттенками желтого и розового вперемешку с бирюзой и полупрозрачной синью, в горах грохотали грозы, и то здесь, то там вставали гигантские радуги, недолговечные и неестественно великолепные.
      - Табак на исходе, - буркнул Царфис, раскуривая трубочку. - Я высушил несколько листков осенью и, кажется, угадал с одним папоротником, он кое-где встречается на опушках.
      - Ты угадал не только с табаком, - заметила Мати, попыхивая самокруткой, - я обнюхала твой гербарий и, представь себе, наткнулась на запах лаврового листа, укропа и чеснока. А несколько стебельков - вылитый сельдерей.
      - Табачок, пряности - значит, не пропадем, йо-хо-хо!
      - Эх, не худо бы завести живность - и местечко хоть куда.
      - Да-а, в эти речушки запустить форель, а в леса куропаток, фазанов, да зайчат с пекари - у-у-м-м, пальчики оближешь!
      - Десять лет ни гу-гу, зато потом врубим на полную катушку радиобуй и застолбим планету по всем правилам. Если не будем сидеть сиднем, сложа ручки - сможем выплатить уставной капиталец и получим Надежду в полную собственность на 99 лет.
      - Нечего поучать, Юдж! Может на чьей заднице и водятся мозоли, а у нас они не сходят с ладоней. Вот, раскрутимся...
      - Размечтались! - фыркнула Ванда, прижимая к груди русую головку дочери. - Никто из вас не протянет эти десять лет, никто, слышите?
      Колонисты переглянулись, их трудно было упрекнуть в излишней религиозности, но суеверная труха так и сыпалась с ушей.
      - Что ты мелешь, женщина? - грубовато откликнулся задиристый Ульвич. - Только чокнутый не выживет в этом раю!
      - Ты угодил в самую точку, сударь, именно чокнутые. Неужели при вспышке молний вы не углядели, что на ваших лицах уже лежит печать рока? Да-да, господа, вы все сойдете с ума, потому что на этой планете, которую мы легкомысленно назвали Надеждой, водится болячка похлеще чумы или проказы, она-то и изведет нас вчистую, как бы мы ни пыжились и не напрягали скудные мозги.
      - Окстись, чертова баба!
      - Ха! Желаете присыпать страх собственной никчемностью? Сахарной пудрой наивности? - Валяйте! Но вы поступаете неосмотрительно. Дураком жить и помирать легче, если он того не осознает - что дурак, и круглый причем.
      - Может, растолкуешь, в чем твои кликушества?
      - Могу, раз ваши извилины заплывают. Неужели не доходит, что за болячка таится за этим великолепием? - Ванда обвела рукой багровые тучи над изумрудным лесом. - Я скажу: тишина. А ну-ка, припомните, как жадно льнем мы к речке, журчащей на порогах, как задыхаемся от наслаждения при раскатах грома, как пускаем пузыри, слыша свист ветра в кронах... припомнили? Можно прожить без мяса и водки, но прожить без пения птиц, лая собак, трели сверчка - дудки! Единственный шанс: наплодить детишек и укрыться в их гвалте, словно в скорлупе. Тишина сожрет и высушит наши мозги почище любой заразы, и нам опротивеют собственные голоса, помяните мое слово, ребята!
      Никто не решился возразить, подспудно чувствуя правоту Ванды и соглашаясь против собственной воли. Никто, даже вечно уверенная в себе и бесстыжая Мати, и жесткий, взрывчатый, как порох, Руг Прент, он тоже. А Юдж Портер почесал в затылке и повеселил публику:
      - Есть резон, ей-ей. Иногда, кажется, зажужжи над ухом комар - я и задницу выставлю, чтоб лакомился, соколик - вот как!