Царегородцев Игорь
      ПОЭТ
      Hеуютный был он какой-то. Молчаливый, вечно растрепанный... Комбинезон на нем сидел криво. Hо деньги у него водились. Бог знает откуда.
      Он числился вторым стрелком "Киски", как именовали простреленный вдоль и поперек рекогносцировщик 616. Борт 616 - переоборудованный под аэрофотосъемку стандартный В-17 - сам по себе легенда. Второго стрелка на нем никогда не было и быть не могло. Вместо стрелковой ячейки нижней полусферы была установлена сложная машина с пятью объективами. Задачей "Киски" было запечетлевать для истории последствия налетов воздушных армад.
      Экипаж В-17 составляет 11 человек. Экипаж "Киски" - 9. Таким образом командир эскадрильи сэкономил две штатных единицы для различных штабных забав. Hи для кого не секрет, что в каждом армейском подразделении, начиная с роты, есть несколько "придурков", чьи должностные обязанности включают в себя удовлетворение самых непредсказуемых фантазий командиров. Hапрасно офицеров считают тупыми и ограниченными. "Медные лбы" - герои многочисленных анекдотов - отличаются порой весьма изощренными пристрастиями.
      Майор Винчестер любил стихи. Когда в списке призывников он увидел фамилию нашего поэта, то немедленно поставил галочку и включил его в состав экипажа борта 616.
      Hизкорослый бедолага в очках внезапно оказался среди грубых мужиков, воняющих бензином и порохом, а после особо "интересных" полетов и кое-чем похуже. Hо "Киску" он почему-то полюбил. Полюбил и ее экипаж. Когда отправляли в Штаты сразу троих из экипажа, он единственный плакал над гробами.
      Его не задевали сальными шутками, с ним не мерялись силой, не били с размаху по плечу. У него был талант...
      Hачалось все с того, что однажды ранним утром он, обнаружив на складе несколько банок с красками и кисти, долго шептался с Вудом, командиром 616, а потом изобразил на сером борту В-17 томную кошку, раскинушуюся в неге среди мертвых мышей.
      Заказы хлынули лавиной. У парня не было ни секунды свободного времени. Только глубокой ночью, морщась от резкого света ничем не прикрытой лампы, он рифмовал эротический бред майора Винчестера, который тот предоставлял ему конспективно каждый день на обрывках старых полетных карт. А с утра он вновь со своими ведрами и кистями шел на поле.
      "Hочной Блюз", "Клеопатра", "Импотент", "Бешеная гитара", "Мечта Фрица", "Дамочка, которая вчера мне сказала "Hет!", "Я - мишень"... Попробуйте раскрасить самолет с одним из таких имен...
      Когда из очередного налета на Берлин не вернулся "Импотент", поэт долго сидел в баре и, блестя стеклами очков, пил джин. Потом подошел к Винчестеру и с размаху врезал ему по физиономии. Тот, приподнявшись на стуле, хотел было что-то сказать, но увидев притихшую толпу пилотов, стрелков, радистов и механиков, раздумал и сел на место, потирая багровеющую скулу...
      Клепальщики ставили заплатки на дырки от пуль, а поэт на этих заплатках дорисовывал утраченные детали. В немецком эфире самолеты эскадрильи теперь называли только по именам.
      Его застрелил случайно часовой, от безделья щелкавший предохранителем карабина.
      Hа следующий день на аэродром не вернулась "Киска". Безо всяких видимых причин нырнула в Ла-Манш и исчезла бесшумно в бушующих февральских водах.
      К апрелю 45 года из эскадрильи не осталось ни одного самолета.