Разумеется, это всего лишь небольшой фрагмент, но, надеюсь, он поможет представить себе все произведение целиком. Что же до исполнения, то могу заверить: благодаря проворству рук и пальцев скрипачек смычок вовсе не был виден, зато струны от трения раскалились докрасна.

Гости встряхивали в такт часами, и в сочетании с музыкой это производило столь ошеломляющее впечатление, что Кватерностер I едва не расплакался.

Затем певицы исполнили сказадакотку о несушке на слова министрона Художественных Дел Трубатрона.

Этот знаменитый сказадакоточник трудился над текстом песни два года, так что она достойна быть переведенной на наш язык:

За певцами на сцену вышел танцевальный ансамбль и лихо сплясал акробатический танец адакоточичу. Он состоял из быстрой чечетки на трех ногах с тройным притопом, затем шло двукратное приседание с одновременным выкидыванием средней ноги вперед.

Быстро вращались раковины, соединяя отдельные марши в одну нескончаемую мелодию, Кватерностер I с удивительным чувством ритма бил в корабельный колокол своего фрегата. Зал гудел и гремел, а адакотурадцы ударяли часами об пол в такт адакоточиче.

Непривычные к такому гвалту дочери пана Левкойника позатыкали себе уши, зато пан Клякса следил за танцорами с нескрываемым интересом и даже дирижировал одним пальцем, как заправский капельдинер.

Но вот, когда танцоры снова пошли вприсядку и стали выкидывать средние ноги вперед, у одного из них нога внезапно оторвалась, пролетела над головами сидевших в зале и со всего маху ударила Кватерностера I по носу. Оглушенный король сполз на палубу. Музыка сразу же прекратилась, и все в изумлении замерли. Один только пан Клякса не потерял самообладания и воскликнул:

– Адась! Ты понимаешь что это такое? Эта нога была привязана! Алойзи притворялся адакотурадцем! Смотри… Вон он! Удирает! Господа, за мной!

С трудом протискиваясь сквозь толпу остолбеневших гостей, мы бросились к выходу. Пан Клякса с развевающейся по ветру бородой лез вперед, как танк, за ним я, за мной – Вероник, а позади всех, подпрыгивая, словно мяч, несся пан Левкойник.

Выскочив из зала, мы скатились с лестницы и бросились в погоню.

Если бы Алойзи не удирал, узнать его в толпе нам бы не удалось. Но он боялся, может, не столько нас, сколько королевской стражи и грозящего наказания за оскорбление высочайшей персоны. Так что он мчался, не оглядываясь, будто за ним волки гнались. Проскочив Лактусовую Аллею, площадь Желтка и улицу Белка, он юркнул в один из боковых переулков. Тут он мгновение поколебался и нырнул в ближайший подъезд. Мы ринулись вслед за ним и, перепрыгивая через три ступеньки, помчались с этажа на этаж. И вот, в тот самый момент, когда беглец уже собирался выскочить из слухового окна на крышу, пан Клякса схватил его за ноги.

– Попался! – пропыхтел ученый. – Попался, Алойзи! Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого! Не вырывайся! Алойзи, дорогой, это же я, Амброжи.

Мы вытащили Алойзи с крыши. Вероник крепко держал его за руки, а я за голову. Пан Клякса достал из своих бездонных карманов отвертку и ловко открутил за ухом у Алойзи небольшой винтик.

– Я расстроил его двигательный механизм, – грустно признался он. – Теперь не убежит.

Алойзи застыл, как кукла, и только монотонно бормотал:

– Не убежит… Не убежит… Амброжи портач… Амброжи мухомор… Амброжи шляпа… Амброжи бракодел…

– Потише, Алойзи, – сказал я. – Тут посторонние… Что они могут подумать? Нехорошо…

– Как дам пинка в зад! – процедил Алойзи сквозь зубы. К счастью, ноги его не работали. Пан Клякса внимательно оглядел его и наконец кивнул нам:

– Господа, надо его отнести домой. Нас ждет нелегкая работа.

Вероник молча подхватил Алойзи под мышки и стал спускаться по лестнице.

Мы вышли на улицу. Стояла поздняя ночь. Окна уже погасли, и лишь изредка навстречу попадались запоздавшие прохожие. Одним из них оказался Зызик, удивленно оглядевший Алойзи.

– Интересно… все время ходил на трех ногах, а теперь их только две… Я его знаю… Он мне говорил, что его отец превратился в птицу… А сегодня уверял, что приехала его невеста…

– А дальше? – вскричал пан Левкойник.

– Дальше? Просил дать ему ключ от Королевского Сада.

– Ну и, дальше-то что? – настойчиво допытывался розовод.

– Подарил мне золотые часы, вот я и дал ему ключ… Он обещал утром вернуть.

– Резеда! Моя Резеда! – воскликнул пан Левкойник. – Он спрятал ее в Саду… Пан Адась, надо идти туда! Скорее!

Вероник положил Алойзи на газон и стал методично обшаривать его карманы. В одном из них он действительно нашел медный ключ и двойную платиновую пружину. В другом – большую круглую пуговицу.

– Понятно, – заявил пан Клякса. – У него выпала пружина правильного мышления… А может, сам ее нечаянно выковырял… Теперь мне все ясно. Адась, сходи, пожалуйста, с паном Левкойником в Королевский Сад за Резедой. Зызик вас проводит. А мы с паном Вероником пойдем домой.

Вероник поднял Алойзи, забросил его на плечо и многозначительно произнес:

– Эту пуговицу я видел уже дважды. Интересно!

Ни слова не говоря, пан Клякса отобрал у привратника пуговицу и сунул ее в жилетный кармашек.

– Возвращайтесь с Резедой! Пан Вероник, в путь! Борода начеку.

Сказав это, он зашагал вместе с привратником прочь, насвистывая на ходу Марш Оловянных Солдатиков, из чего я заключил, что ему в голову пришла чрезвычайно мудрая идея.

А мы трое, подгоняемые паном Левкойником, скорым шагом двинулись к Королевскому Саду, где, судя по всему, Алойзи спрятал Резеду.

Прокат самокатов в это время уже не работал, а Королевский Сад находился далеко за городом – так что шли мы очень долго и успели наговориться обо всем.

Зызик, который тоже побывал на приеме у Кватерностера I, сообщил, что хотя король и не пострадал, но страже отдан приказ найти злодея.

– Я видел эту ногу собственными глазами, – сказал он. – Она была набита опилками и куриными перьями. И хотя преступник использовал искусственную ногу, он будет отвечать за то, что дал королю пинок. У нас пинать королей не разрешается. Ему грозит суровая кара.

Некоторое время мы шли молча. Меня очень беспокоила судьба Алойзи, хотя Зызик и не заметил в нем сходства с личностью разыскиваемого террориста.

Пан Левкойник то и дело забегал вперед, но тут же возвращался, боясь нас потерять. Этим он мне напоминал одного знакомого пуделя, который на прогулке с хозяином вел себя точно также.

Полная луна освещала нам дорогу и заговорщицки подмигивала одним глазом, точь-в-точь как пан Клякса, когда хотел сказать что-нибудь гениальное. Мы шли по широкой эвкалиптовой аллее, по обе стороны которой тянулись небольшие фермы птицеводов-единоличников. То тут, то там запевали петухи. Известно, что некоторые из них страдают бессонницей и потому приступают к работе раньше положенного. Петушиное пение привело Зызика в такой восторг, что он стал хлопать руками по бедрам и кричать звонким голосом, как взаправдашний петух.

Пользуясь тем, что внимание Зызика занято петухами, пан Левкойник взял меня под руку и доверительно сказал:

– Я рассказывал вам о пребывании на Аптечном Мысе. Теперь я вынужден вернуться к этой теме. Итак, там мы познакомились с Алойзи Пузырем, занимавшим в стране Обеих Рецептурий пост Первого Адмирала Флота. В этой должности он пользовался всеобщим уважением и слыл отличным мореходом. Впрочем, профессор Клякса подробно описал это в своих трудах. Адмирал оказывал мне и моим дочерям исключительное внимание, даже предоставил в наше распоряжение старинный корвет с пятью матросами и разрешил участвовать в сборе лекарственных водорослей, а девочкам подарил по горсти прекрасного жемчуга.

Однажды он устроил на палубе флагмана «Микстурия» превосходный бал в нашу честь.

В первой паре удельный Провизор Микстурий II танцевал с моей Гортензией, а во второй – Первый Адмирал Флота с Резедой. Что это был за танец! Играл морской духовой оркестр, а Резеда порхала с легкостью нашего колибри. Матросы влезали на мачты, чтобы полюбоваться моими дочерьми. Один из них так загляделся, что свалился с марса прямо на барабан, подскочив на нем семнадцать раз подряд, что прозвучало, как торжественный туш.

Именно тогда, во время пилюльного танца, Адмирал сделал Резеде предложение. И представьте себе, та согласилась стать женой Алойзи Пузыря. Но когда я узнал, что он не совсем человек, то решил сорвать обручение. Я честно сказал ему, что моя жена Мультифлора хотела, чтобы наши дочери вышли замуж за садовников. И только тут Адмирал показал свое истинное лицо. Он пригрозил, что бросит меня на растерзание акулам, а когда Резеда заплакала, заявил:

– Ну ладно. Не брошу. Жаль акул. Но запомните: Резеда – моя невеста, и я не собираюсь от нее отказываться. Я знаю, что завтра вы покидаете нашу страну. Как мне ни жаль, но я не хочу навлечь неприятности на достойного Микстурия II. Однако что бы ни произошло, я отыщу Резеду даже на краю света. Не люблю, когда мне перечат.

Резеда – ребенок очень послушный, но в тот раз она против моей воли бросилась Адмиралу на шею, крича, как в свое время ее мать:

– Да! Да! Я хочу быть твоей женой! Я буду тебя ждать. Только не сердись, не задирай нос, проси у отца прощения! Если любишь меня, сделай по-моему!

Тогда Первый Адмирал Флота, высокопоставленный сановник Обеих Рецептурий, кавалер Большой Ленты Пирамидона со звездой припал на одно колено и покорно сказал – уж и не знаю, притворной или искренней была его покорность:

– Я люблю Резеду и в доказательство своих чувств прошу у вас прощения.

Сказав это, он подскочил, как ошпаренный, выбежал из зала, и с тех пор мы не видели его до сегодняшнего дня. И что же теперь, пан Адась? Этот испорченный автомат должен стать мужем Резеды? Конечно, и у людей есть изъяны и пороки, и люди бывают злыми и упрямыми, их чувствам не всегда можно доверять. Но что ни говори, они все-таки люди. А этот Алойзи? Здесь – винтик, там – пружинка. Нет, пан Адась! В зятья он никак не годится!

– Дорогой пан Анемон! – стал я его успокаивать. – Я знаю, что пан Клякса сделал ряд новых открытий, благодаря которым он сможет довести Алойзи до полного совершенства. Прежние механические дефекты вывели его из-под контроля пана Кляксы на целых два года, и Алойзи стал просто непредсказуемым. Я допускаю, что он мог подсунуть Резеде таблетку любвицилина, искусственно вызвав у нее чувство любви. Однако не сомневаюсь, что в конечном счете это дело примет совсем иной оборот.

Пан Левкойник слушал меня с недоверием; тем не менее он немного повеселел, и вместе со мной стал беспокоиться за судьбу разыскиваемого стражей Алойзи.

– Надо сохранять тайну… Пока что никто не должен знать об Алойзи всей правды… Постараюсь загнать Зызика в угол, чтобы он держал язык за зубами. – Тут он подозвал юношу и сказал ему, как ни в чем ни бывало: – Послушай парень… Не знаю, имел ли ты право давать ключи постороннему… Можешь нажить себе из-за этого большие неприятности.

Зызик растерялся и промямлил по-сказакотски:

– Этур я доррака свалял… Как-тур не пурдормал… Нор, теперь уртец мне задаст трепкор.

– Не горюй, парень, – успокоил его пан Левкойник. – Мы об этом никому не скажем. Но и ты обещай не проболтаться. Выше голову. Все, что здесь произошло, останется между нами. И уверяю тебя – посторонний, которому ты дал ключи, тоже не проронит ни слова. По рукам?

– Пур роркам! – обрадовался Зызик и, сжав ладонь пана Левкойника сразу тремя своими руками, громко запел от радости.

Мы прошли уже немалый отрезок пути. Занимавшаяся заря осветила край неба. Позади остались фабрика по переработке куриного пуха, станция техобслуживания самокатов, фабрика по изготовлению шпор для петухов, склад музыкальных раковин, а также мастерская по производству искусственных и настоящих огней. На выпуклой линии горизонта серебрилось море. Наконец мы увидели блестевшие в лучах утреннего солнца стеклянные постройки Королевского Сада. В воздухе разливались цветочные запахи, а плодородные холмы были покрыты густыми травами и кустами особенных зверотрав, например, мухоловок, кошачьих лапок и самострелов, острыми колючками выстреливавших в пролетавших поблизости насекомых.

Смотритель Королевского Сада, хорошо знавший Зызика, открыл нам ворота: Зызик не хотел пользоваться имевшимся ключом, а смотрителю сказал, что мы гости его отца; так что мы смогли спокойно заняться поисками Резеды. В занимавшем огромную площадь Королевском Саду росли самые разнообразные деревья, от самых обычных до редчайших, таких, как исполинские эвкалипты, секвойи и баобабы, араукарии и сандафулы, тюльпанные деревья и корбикунды.

Одной из смоковниц было уже более пяти тысяч лет; она так разрослась, что во время Праздника Королевского Петуха в ее тени могли укрыться сразу восемь тысяч человек. Куда ни погляди, повсюду были клумбы, цветники и усыпанные цветами кустарники. Здесь были собраны растения со всего мира. В застекленных холодильниках размешались северные цветы и фрукты, а в теплицах – нежнейшие тропические растения, чувствительные к малейшему дуновению ветерка.

Мы заглядывали во все оранжереи, в каждый холодильник, в каждую теплицу и парник. Зашли даже на фабрику переработки плодов гунго.

Пан Левкойник, словно мячик, перескакивал через клумбы и арыки. Однако все наши поиски были напрасными.

Вдруг мне на плечо сел Три-Три, отыскавший меня даже здесь. Он был так рад, что тут же принялся в упоении чистить свой клювик о мое ухо. Чирикая, он поведал, что облетел весь сад и увидел в нем очень много интересного, но уже забыл, что именно.

Тогда я решил оглядеться повнимательнее и тут же заметил небольшой стеклянный купол, укрытый среди кустов олеандра.

Я подозвал пана Левкойника, и мы вместе двинулись к куполу. Не успел я заглянуть внутрь, как розовод уже радостно закричал:

– Она! Доченька моя! Да посмотрите же сами!

Этим криком можно было бы разбудить мертвого, но Резеда даже не шелохнулась. Она мирно спала в холодильнике на подстилке из розовых лепестков. Дыхание девушки было ровным, а на лице ее блуждала блаженная улыбка.

Я уже собрался нажать на подымающий купол рычаг, но пан Левкойник удержал меня:

– Оставим ее… Пусть поспит. Она не любит вставать так рано.

Мы постояли перед стеклянным колпаком, любуясь спящей Резедой. На щеках ее играл такой чудесный румянец, что сердце мое затрепетало от восторга. Потом Зызик заявил, что ему пора домой, чтобы незаметно положить ключ на место, который он взял тайком, и вприпрыжку побежал к выходу. Я же предложил пану Левкойнику прогуляться по саду.

Мы решили вернуться за Резедой через час.

Три-Три вместе с тучей других птиц гонялся за мошкарой и даже попытался сунуть одну букашку мне в рот, чтобы продемонстрировать свою симпатию.

Только теперь пан Левкойник спокойно и со знанием дела, как истый цветовод, принялся за изучение Королевского Сада, безошибочно узнавая даже растения, известные ему лишь по сказкам. Он ласково похлопывал деревья по стволам и опрыскивал цветы питательной смесью, отчего те распускались прямо на глазах. В холодильниках мой спутник упивался ароматом роз и левкоев, наверняка напоминавшим ему любимую Мультифлору.

Солнце стало пригревать, и в Саду появились королевские садовники, оказавшиеся необычайно образованными людьми. Пан Левкойник весьма оживился. На первый взгляд его занимал обмен сведениями с коллегами, уточнение названий некоторых растений, но на самом деле его больше интересовали сами садоводы как будущие зятья. Он внимательно приглядывался к ним, со знанием дела осматривая их с головы до пят. В конце концов отобрал пятерых и пригласил их навестить его вечером во дворце Лимпотрона.

Садовники и в самом деле были красивы и хорошо сложены, и притом держались просто и с достоинством. Мультифлора явно была права, утверждая, что общение с миром растений облагораживает.

Пан Левкойник рассказывал садовникам о своих дочерях и, воспользовавшись случаем, прочитал им одно из стихотворений Пионии:

Он тут же пересказал смысл своими словами: корни дерева, когда на нем появятся плоды, следует поливать в семь часов, после захода солнца. Садовник, который поливает дерево, не жалея воды, зимой ест груши так, что за ушами трещит.

Среди садовников особенно симпатичными были два рослых брата-близнеца, Бульпо и Пульбо. По-адакотурадски их имена звучали, как Борльпур и Порльбур. Едва отзвучали последние слоги стихотворения Пионии, как Бульпо, встав на среднюю ногу, замахал крайними и закружился со скоростью центрифуги, так что стали видны лишь вращавшиеся прозрачные полосы и круги. Я даже подумал, Бульпо свихнулся, но дело обстояло далеко не столь скверно. Просто от восторга перед смыслом четверостишья у него закружилась голова, и пан Левкойник счел это за признание таланта своей дочери.

После разговора с садовниками мы посетили плантацию съедобных бабочек и питомник лактусовых деревьев, где выпили по стакану тонизирующего сока. Затем пан Левкойник захотел осмотреть подземное хранилище семян.

Вернувшись оттуда, он взглянул на часы и сказал:

– Пора будить Резеду. Уже седьмой час. Как раз успеем вернуться к завтраку. Пойдемте, пан Адам.

После бессонной ночи я чувствовал себя совершенно разбитым, но, невзирая на это, поспешил за паном Левкойником.

Шли мы быстро и через четверть часа увидели кусты олеандров и среди них – стеклянный купол.

Подойдя к холодильнику, пан Левкойник заглянул туда и со стоном схватился за голову.

Холодильник был пуст.