– Ты хорошо справился со взводом, – продолжал генерал. – Справишься и с дивизией.
В ушах у меня зазвенело – и не только от какофонии вокруг нас. Мне что же, предлагали сыграть в покер на судьбу всего человечества на кону? Да я и правил-то не знаю. И карт у меня нет.
– С дивизией, господин генерал? Но я же никогда… Я не смогу…
– Сможешь. Черт, от нее осталось-то не больше батальона. – Он потянулся к воротнику, повозился со звездами и вложил их мне в руку.
– Кофе, господин генерал? – Дрожащей рукой дежурный протягивал чашку. Мне.
Я замотал головой и показал на Кобба. Паренек взял генерала за руку и сжал его пальцы вокруг чашки.
– Что прикажете, сэр? – Это он опять ко мне.
Понять бы для начала, что делать.
Генерал приподнялся на носилках, схватил меня за волосы, притянул к себе и прошептал на ухо:
– Джейсон, ты командир. Командиру нельзя бездействовать. Делай что-нибудь, пусть даже глупость.
Я повернулся к дежурному, прикалывая звезды к воротнику.
– Собери мне штаб.
Я собирался срочно ознакомиться с положением.
– Сэр, вот уже почти полдня, как у нас нет ни одного живого штабного офицера.
Где-то закричал раненый.
Ну конечно. Почему иначе исполняющего обязанности лейтенанта поставили командовать дивизией вперед полковников, майоров и капитанов? Их нет в живых.
– Хорошо, какие примерно у нас силы?
– Восемьсот боеспособных человек.
– А в остальных бригадах?
– Включая остальные бригады. От всех экспедиционных войск осталось восемьсот человек, сэр!
– Не может быть!
– Может, сэр.
Мы нуждались в огневой поддержке как никогда раньше.
– Как связаться с «Надеждой»?
Он показал на складной столик с рацией в другом конце помещения.
– Почему никто не пытается наладить связь?
Дежурный повернул рацию и показал ряд пулевых отверстий вдоль ее задней крышки.
– Прострелили сегодня.
Ничего удивительного, что мы потеряли огневую поддержку. А я-то грешил на корабельные компьютеры.
– Вот уже несколько часов никто не говорил с «Надеждой». Кроме поваров, разумеется.
– А?
Он показал на капрала в поварской форме, болтавшего по другой рации.
– Они обсуждают меню на случай, если «Надежде» удастся скинуть нам чего-нибудь горяченького. Вы же знаете, как генерал Кобб заботится о том, чтобы накормить своих солдат.
На орбите висит огневая мощь, способная уничтожить планету, а единственную связь с кораблем используют, чтобы заказать еду?! Я подскочил к капралу и выхватил у него микрофон.
– С кем я говорю?
– Это еще кто влез? К вашему сведению, вы говорите со старшим стюардом Энтони Гарсиа, и у меня полно работы. Прочь из моей сети, болван!
– Слушай сюда, Гарсиа. С тобой говорит командир дивизии Уондер. Если хочешь остаться старшим кем угодно, свяжи меня с командором Мецгером! Сейчас же!
Тишина. Пока я ждал соединения, вошли Говард, Ари и группка выживших младших офицеров. Все, кроме Говарда, – мальчишки.
– Слышал о небольшом повышении, – сказал Ари и добавил: – Сэр.
Я кивнул и поднял руку для тишины: в наушнике раздался голос Мецгера.
– Джейсон? Ты что, командуешь?
Ему не нужно было пояснять, что он имеет в виду. Уж если меня сделали командиром, значит, дело совсем дрянь.
– Да, я командую. Как там с огневой поддержкой? А то нам тут без нее туго.
В наушнике взвыли помехи, и голос Мецгера пропал. Поварскую сеть сварганили лишь по капризу генерала Кобба – из лишних старых раций, действующих в пределах прямой видимости. Придется ждать нового витка «Надежды» до следующей связи.
– Как нам остановить их, Говард? – Я положил наушник. – Даже если «Надежда» отобьет атаку слизней, рано или поздно у нее кончатся бомбы.
Говард задумчиво цокнул языком.
– Его. Не их остановить, а его. Наверняка у слизней существует центр – мозг, если угодно. Он думает, выращивает новых солдат, строит снаряды.
– Откуда ты знаешь?
– Очередная догадка.
Лейтенант – настоящий лейтенант, не однодневка, как я, – махнул рукой. Тот самый нетерпеливый парень, который кричал на Ари перед пещерой.
– Наверняка они рассредоточили управление. Они же не идиоты.
– Я не говорю, что идиоты, – устало возразил Говард. – Просто они другие.
– Говард правильно догадался о лобовой атаке. – Я обежал собравшихся взглядом. – У кого-то есть лучше соображения?
Все заерзали, но никто не произнес ни слова.
– Вот и хорошо. – Я хлопнул себя по бедрам и поднялся. – Значит, надо найти этот мозг. И быстро.
– Если б у нас были вертолеты… Или время, чтобы послать разведчиков через кратер…
Опять лейтенант.
– Джиб! – воскликнул я Ари.
Ари кивнул. Лейтенант уже мотал головой.
– Сэр, согласно указаниям, мы должны держать КОМАРа при себе. Он слишком дорог, чтобы пускать его в разведку.
Кровь вскипела во мне. Этот лейтенантик, небось, не мог смириться с тем, что я его перескочил. На рукавах у меня все еще сидели нашивки специалиста четвертого класса, даже если звездочки на воротнике говорили иначе. И меньше всего я сейчас нуждался в поучениях от подчиненных. В конце концов, комдив я или нет?
– Лейтенант!..
Он сжался. Я прикусил язык. Санитар, которого я чуть не убил в пещере, верно ведь сказал. И Орд пытался научить меня этому в прошлой жизни. Лейтенант прошел через ад. Все мы прошли. Вместе. Теперь мы одна семья.
Ари снова кивнул.
– Вообще-то он прав, Джейсон. Насчет указаний.
Зачем беречь Джиба? Чтобы он донес до потомков, как геройски мы тут пали?
– Спасибо за ваше мнение, лейтенант. Только эти указания и загнали нас в эту кашу. Ари, что Джиб может искать?
Ари подвел нас к голографу, который показывал ту же картинку, что видел оператор глазами КОМАРа.
– Вот эти выемки по краю кратера – район сосредоточения их войск. Вот это, – Ари провел пальцем вдоль параллельных линий в пыли, – след.
Мы смотрели, как меняется картинка: Джиб спустился до нескольких футов над поверхностью Ганимеда и летел по следу, накручивая мили. Внезапно след в пыли исчез. Джиб завис, развернулся, потом вдруг картинка опустилась на землю. Я представил себе, как Джиб пробирается по Ганимеду на шести ногах.
– Тут след кончается. Дальше они ползли по камням.
– И что теперь?
Ари закрыл глаза и взмахнул рукой, будто зачерпывая воду.
– Пробуем… Джиб измеряет температуру камней. – Он распахнул глаза. – Есть! Переключаемся в пассивный инфракрасный режим. Там, где проползли слизни, температура на четверть градуса выше.
Несмотря на тусклое изображение, след слизней на камнях виднелся отчетливой бледной дымкой. Джиб медленно пополз дальше.
– Сэр? – подал голос лейтенант «Нельзя».
Я кивнул, и он продолжил:
– Если КОМАР не найдет ничего до вечера, холодный ветер сотрет все следы. Дальше искать будет бесполезно.
Я поднял брови на Ари.
– Лейтенант прав, Дже… сэр.
Если бы минуту назад я разорвал лейтенанта «Нельзя» в клочья, он не предупредил бы нас об этой опасности. А больше попыток не будет; с восмьюстами солдатами мы не переживем новой атаки. Отыскать мозг противника надо сейчас или никогда.
– Тогда как быть?
– Если Джиб переключится с пассивного инфракрасного режима на активный, то сможет различать след на лету. Правда, – Ари помрачнел, – искать в активном инфракрасном режиме – все равно, что светить фонариком. Любой, кто видит в инфракрасном спектре, его заметит.
Я вопросительно посмотрел на Говарда. Вскрытие слизняка и ночевки на Ганимеде научили нас, что слизни видят в инфракрасном диапазоне. Ари рискует не просто роботом, а плотью от плоти своей, кровью от крови. Так же, как я рисковал, оставив Пигалицу.
Я снова повернулся к Ари.
– Действуй.
Он помешкал какую-то секунду, потом закрыл глаза.
– Есть, сэр.
Картинка заскользила быстрее. Где-то через час след снова исчез, упершись в скалу.
– Я ничего не вижу, – сказал Ари. – Будь тут дверь, ее бы выдали прямые линии. Самое редкое явление в природе.
– Нет, у них двери круглые с изогнутыми створками. Как диафрагма у объектива.
Ари повел руками, и картинка вновь запрыгала: Джиб полез на скалу. Ари раскрыл ладони и пронзил воздух. Джиб повис и начал ощупывать скалу передними ногами.
Через дырку в крыше посыпались камешки. Ветер постепенно набирал силу. Скоро разыграется ночной шторм, которым закончатся поиски Джиба – и наши жизни.
Ари открыл глаза и шумно выпустил воздух.
– Пусто. Я не говорю, что там ничего нет. Просто не получается ничего найти.
Прежде чем Джиб успел спорхнуть со скалы, картинка на голографе завертелась.
– Вон! – Я вытянул руку. – Вон она!
В скале выросло отверстие. Джиб свешивался с одной из вращающихся створок потайной двери. С виду в ней было все десять футов толщины.
Голограмма внезапно пропала. Я бросил нервный взгляд на Ари.
– Джиб обрывает связь, только когда считает, что его обнаружили. Видимо, слизни засекли инфракрасный свет.
– Он что, им в дверь постучал?
– Сейчас он переключится в пассивный инфракрасный режим и попытается пролезть через дверь.
Лицо у Ари побелело сильнее мела, и я хорошо его понимал. Джиб практически неразрушим, однако толстенную дверь ему не просверлить, под скалой не прокопать. И сегодня слизни больше дверь не откроют. Если Джиб остался внутри, половина Ари обречена на пожизненное заточение. А если слизни поймают КОМАРа и разберут его на части, Ари как будто колесуют. Хотя Джиб, конечно, скорее взорвется, чем даст себя поймать. И для Ари это будет все равно, что наблюдать за собственным самоубийством.
Лейтенант «Нельзя» засучил рукав, чтобы свериться с наручным компьютером. Ползли секунды.
Внезапно меня осенило, и я зашептал Ари так, будто слизни могли нас услышать:
– Если Джиб внутри горы, ему ведь оттуда сигнал не послать.
Ари остановил меня движением руки и снова закрыл глаза.
Вспыхнула голограмма, сначала нечетко, потом ярко.
– С ним все в порядке. – Ари тоже шептал. – Он шлет сигнал на сверхнизкой частоте, то есть должен постоянно прикасаться к скале, чтобы через нее передавать. Он переключился на пассивный инфракрасный. Даже если слизни заподозрили, что он внутри, им никогда его не найти.
Сначала пещера извивалась, как тот туннель в снаряде на Луне. Потом она вдруг расширилась настолько, что запросто вместила бы в себя одно из Великих озер.
Ари поднял руки, и Джиб взмыл под потолок. Внизу, вдоль стен, из зеленой тестообразной массы отпочковывались слизни, словно батоны зеленого хлеба. Посреди пещеры готовые «продукты», уже в скафандрах, толпились вокруг исполинского шара, как мусульманские паломники вокруг «Черного камня».
– Попались, – выдохнул Говард.
Я сверился с наручным компьютером. «Надежда» должна была уже войти в зону связи. К нам сунул голову капрал.
– Слизни снаружи, сэр! Где-то мы их проглядели. Они сбросили с крыши антенну.
А у слизней мозг не дурак. Он хоть Джиба не изловил, а понял, что его засекли, и тут же разгадал наши планы. После чего связался с теми, кто еще остался внутри нашего периметра, и приказал им напасть на то единственное, без чего нам не прожить: на антенну, связывающую нас с «Надеждой».
Ари ошеломленно уставился на меня. Единственный шанс для Джиба выбраться из Слизнеграда – во время бомбежки с «Надежды». Все, что слабее ядерной бомбы, Джиб перенесет, а вот прокопаться сам не сумеет.
Не успел я раскрыть рот, как Ари с винтовкой наперевес уже мчался по траншеям. Я за ним. Пока я выскакивал наружу, Ари уложил трех слизней. Двое других засели в камнях; позади них виднелась антенна. Рано или поздно мы их прижучим, не вопрос, да Ари прекрасно понимал, поздно – все равно что никогда. Он ринулся в атаку, поливая слизней огнем из винтовки, и успел до них добраться прежде, чем последний уцелевший практически в упор разрядил в него свое оружие. Я подстрелил извивающегося мерзавца, вернее сказать, опустошил в него весь магазин, но что случилось, то случилось.
Я пыхтел, стоя над мертвым слизнем.
– Сэр? – бежавший за мной солдат тронул меня за локоть и, когда я обернулся, показал на Ари. К нему уже подошел санитар, подключал полевой монитор.
– Джейсон?
Я присел рядом к Ари и расстегнул его пропитанную кровью куртку. Пуля прошла между защитными пластинками и вгрызлась в тело моего друга, как хорек. Уж на что опасная рана у Пигалицы – по сравнению с этой она сущая царапина. Легкие, печень, сосуды – все эти премудрости человеческого тела пульсировали под курткой у Ари, словно в разделанной туше. Я ахнул и едва справился с тошнотой.
Его дыхание пробулькивало через розовую пену на губах.
– Джейсон, ты…
– Побереги силы. – Я положил ладонь ему на лоб.
– Нет времени.
Я глянул на санитара. Тот печально качнул головой и достал шприц-тюбик с морфином.
Ари оттолкнул руку санитара. От усилия на его глазах выступили слезы. А может, от чего-то другого.
– Умереть надо быстро. Джиб чувствует то же, что и я. – Он собрался с силами. – Джейсон, он остается один. Ему не понять. Он такой же сирота, как и ты.
Санитар перевел на меня изумленный взор. Не иначе как думал, что Ари бредит.
– Позаботься о нем, – попросил меня Ари.
– Конечно. Обязательно.
И с этими словами я усыновил железного сироту.
Ари расслабился, положив голову на жесткий камень. Сквозь слезы я наблюдал, как у него закрылись глаза.
Позади меня солдаты водружали антенну на прежнее место.
Когда я вернулся к рации, из нее уже трещал голос Мецгера:
– Джейсон?
– Уондер на связи, прием.
– Что там у вас происходит?
– Слишком много разного. Нам нужно все, что у тебя есть. Все, слышишь? По координатам, которые тебе сейчас передаст КОМАР.
– Джейсон…
Даже с орбиты через рацию я услышал что-то неладное в его голосе.
– Ну что там?
– У нас ничего нет. Компьютеры рухнули.
– Ну так наладь.
– Мы пытаемся. К следующей орбите…
– Забудь о следующей орбите! – Я вкратце рассказал ему, как обстоят дела.
– Эти координаты за пол-Ганимеда отсюда! – воскликнул он.
Я промолчал.
– Джейсон? Как она?
– Жива. Ранена, но жива.
– И ты действительно считаешь, что это слизнячье логово и есть наша главная мишень?
– Ари погиб за эту идею! – Времени на экивоки не оставалось. – Пигалица беременна.
Снова молчание.
– Ладно. Я обо всем позабочусь. Прощай, Джейсон.
После проведенной бок о бок жизни я совершенно точно знал, что он пытается мне сказать.
Я выронил микрофон, вышел в вечные сумерки и взглянул на небо. Там, на фоне красного диска Юпитера плыла серебристая крупинка – «Надежда». Вот от нее отделились и поползли в нашу сторону огоньки. Спасательные шлюпки. По приказу командира экипаж покидал корабль.
Лишь единственный пилот во всем мире мог в одиночку, без компьютеров, справиться с «Надеждой»; мог лежа на астрономической площадке и глядя на разворачивающийся под ним горизонт Ганимеда, рассчитывать и править курс так, чтобы за пол-орбиты опустить громыхающую громаду в милю длиной прямехонько на логово слизней.
Мецгер решил расстаться с жизнью там же, где обрел жену: под стеклянным, усеянным звездами куполом.
«Надежда» огненной полосой промчалась по небу. Когда она достигнет Слизнеграда, то превратится в огненный шар из расплавленного металла.
Вот она скрылась за горизонтом. Я затаил дыхание.
Сначала сверкнула вспышка, слепящая даже с другого конца планеты, и я рухнул ничком. Потом взрывная волна и сейсмические толчки сотрясли Ганимед.
Историки скажут, Мецгер погиб ради спасения человечества – и ошибутся. Мецгер пожертвовал собой, чтобы дать своей жене, нерожденному ребенку и всем нам, оставшимся на горе, возможность выжить.
Следующим утром ожил голограф. Джиб посылал сигналы, пока возвращался неровным курсом домой. Электронщики говорят, что взрыв, высвободивший его из пещеры со слизнями, поджарил микросхемы, однако я уверен: это он от горя.
Удар «Надежды» пробил оболочку Ганимеда; из недр планеты бесконечным огненным, шипящим фонтаном вырвались лава и жидкая вода. Вулканы окрасили небо над нами, семьюстами поселенцами в далеком, холодном, свободном от слизней мире, в красный цвет.
Мы установили связь с Землей. Нам сказали спасибо. Еще добавили, что благодарный мир наградил меня орденом Почета. Я распорядился, чтоб награду передали матери Вальтера Лоренсена.
Но это все произошло после. А в тот вечер, перед ночной бурей, мы с Говардом забрались на скалу над штаб-квартирой и осмотрели поле боя.
Говард уперся в бок перевязанной рукой.
– В конечном итоге не в технологии, выходит, дело. Солдаты, имевшие выбор, выжить или умереть за других, столкнулись с идеальными солдатами, которые шли на смерть не раздумывая. Мы должны были проиграть. А победили.
Равнина и гора под нами чернели от мертвых слизней. Там же лежали и девять тысяч сирот, преодолевших триста миллионов миль и обретших вечный приют на Ганимеде. Землю у подножия горы усыпали обломки корабля, который вела Пух, и мне чудилось, я могу разглядеть отсюда ее могилу.
– Победили? – Я покачал головой. – Лорд Веллингтон разбил Наполеона при Ватерлоо. Так он сказал: «Нет ничего печальней проигранной битвы, кроме битвы выигранной».
Я сел на холодные камни Ганимеда, уперся локтями в колени и зарыдал.
37
В корабле, заходящим на временную орбиту над базой ООН «Ганимед», я провожу рукой по вибрирующей раме иллюминатора. Так свыкся с вибрацией корабля, что замечаю ее, только когда есть время на раздумья. Как сейчас.
Как не похожи на «Надежду» крейсера класса «Мецгер»! Четыре других крейсера вращаются вместе с нами на расстоянии десяти миль друг от друга, поблескивая серебром в черном бархате космоса. Стофутовые портовые баржи снуют между ними, будто муравьи по деревьям. Одни только двигатели на антивеществе у крейсера размером с пол-«Надежды».
Сила тяготения на новых крейсерах больше; значит, можно принимать настоящий душ, а не годами вытираться мокрой губкой. Агрономы выращивают гидропонные фрукты и овощи – нам, солдатам, на стол, а не только самогон гнать. Но лучше всего то, что межпланетные двигатели на антивеществе доставляют нас сюда вдвое быстрее. После десятилетий поисков подстегнутое войной человечество перепрыгнуло с химических ракетных двигателей мимо ядерных и плазменных прямиком на антивещественные. Мецгер гордился бы кораблями, получившими его имя.
Даже с нашей орбиты на Ганимеде видны зеленые полосы. Потоки лавы и воды, высвобожденные «Надеждой» из недр планеты, продолжаются по сей день. Когда-то метеориты сотворили подобное с сестрой Ганимеда, Каллисто. Вулканы согрели Ганимед, выбросили в атмосферу кислород: его содержание в прошлом году составило половину земного и продолжает расти. А температура поднялась настолько, что агрономы-волшебники уже сажают растения. Пока, правда, только примитивные мхи да лишайники.
Да, что ни говори, а вместе со смертью и разрушением война принесла на Ганимед жизнь. Война вынудила человека отправиться за Луну – и дальше к звездам, куда мы иначе веками не смели бы сунуться. Как ни страшна была цена, это факт.
Я отступаю от иллюминатора обратно в свою каюту. Хорошо быть командиром: у меня, как у командующего дивизии, даже есть собственное дерево. Карликовое можжевеловое деревце в фут высотой. Зато живое, зеленое и все мое.
Рядом с деревом сидит шестиногий мячик. Я покривил душой: каюта не полностью моя, я делю ее с Джибом. Взрыв повредил ему микросхемы, и его, устаревшего робота серии «Джи», разминировали и списали на хлам. Я его выкупил. К роботу, конечно, неприменимо слово личность, но с ним я будто бы каждый день встречаю Ари.
Я сажусь за стол и читаю с экрана. За годы ожидания спасательных кораблей с Земли я много прочитал. Достаточно, чтобы заработать степень магистра военных наук и подтвердить свое новое звание. То была самая далекая переписка в истории человечества, сопровождавшаяся самой однообразной диетой. Мы, семьсот выживших, продержались на запасах, рассчитанных на десятитысячную дивизию – но как же набросились мы на персики, когда прибыла наконец помощь!
Несмотря на ученую степень, меня разжаловали в младшие лейтенанты. Как, почему – это уже другая история.
Битва за Ганимед обернулась чудесной победой, хотя нам, схоронившим братьев и сестер под холодными камнями спутника Юпитера, она никогда чудом не казалась. Здесь спит Пух Харт. Я всегда посещаю ее могилу на день рождения, всегда оставляю белые розы и всякий раз плачу.
Пух посмертно присвоили орден Почета и крест «За летные боевые заслуги». Всего триста семь солдат получили от своих стран высочайшие награды за доблесть; в их числе Натан Кобб и Ари Клейн. Когда-то я сказал Вальтеру, что медалями армия зализывает раны. Возможно. И все-таки это не умаляет отваги и жертв тех, кто их заслужил.
Первая битва за Ганимед не остановила кровопролития и не положила конец войне со слизнями. Она не была даже началом конца. Но, как когда-то сказал английский премьер-министр Черчилль, она стала концом начала.
Даже с новыми двигателями потребовались бы столетия, чтобы достичь миров, из которых прибыли слизни. Так что мы выкрали у слизней технологию по искажению пространства-времени, отыскали их родную планету, оснастили крейсер класса «Мецгер» и нанесли им визит. Впрочем, все это тоже отдельные истории.
Выяснилось, что слизни способны впадать в спячку. Стали откапывать тех, кого мы замуровали эпоксидным клеем в пещерах на Ганимеде, и некоторых удалось оживить. Правда, криптозоологам и военным психологам не слишком повезло на допросах, даже когда Говард Гиббл лично их проводил. Годами пытались мы выяснить, как же думают слизни, чтобы заключить мир и остановить кровопролитие. Потому что, если слизни не пойдут на мировую, то расплатиться им придется сполна.
В дверь ко мне стучится старшина.
– Сэр, здесь специалист четвертого класса, которую вы хотели видеть.
Еще одна привилегия чина – возможность собственноручно выбирать себе кадры. Я подергал за нужные ниточки и получил с земли нашего прежнего старшину, самого лучшего во всех вооруженных силах. Без него моя дивизия дерьма выеденного не стоила бы.
– Пригласите ее войти, старшина Орд.
– Сэр, докладывает специалист Трент!
Она так резко берет под козырек, что пальцы вздрагивают у виска. Ее брюки отутюжены настолько, что о стрелки можно порезаться. Я улыбаюсь. Моя дивизия, заявляю вам со всей объективностью, лучшая в армии.
– Садитесь, специалист.
Она садится. Самая красивая заряжающая M-60 из всех, кого я видел.
– Вызывали, господин генерал?
Но далеко не самая застенчивая.
– Ваш взводный докладывает, что вы главный зачинщик беспорядков во всей роте. Вы избили товарища по взводу.
– Парня, сэр. – Она гордо поднимает голову.
– Сослуживца.
Ее плечи бессильно опускаются.
– Хочет ли господин генерал сказать, что меня уволят с воинской службы? Потому что мне надо остаться, непременно надо. Я потеряла семью…
– Да, я читал ваше дело. Ваш взводный сержант отмечает также, что вы одна из способнейших солдат, которых ему приходилось тренировать. Вы окончили колледж. Вам нравится быть заряжающей?
Она плотно сжимает губы, раскрывает рот, хочет что-то сказать, закрывает его и наконец произносит:
– Лучше уж пулеметчицей. Говорят, я слишком маленькая, чтобы управляться с пулеметом, но никто не возражает, когда я таскаю патроны.
Я улыбаюсь.
– Когда-то я был заряжающим у пулеметчицы еще ниже вас, однако не знаю никого, кто бы лучше обращался с пулеметом.
Ее глаза удивленно расширяются.
– Я слышала, что вы быстро продвигались по службе. Но от специалиста до генерала?..
Я киваю.
– Правда, я не рекомендовал бы другим рассчитывать на подобную карьеру. Хотите сделку?
– Сэр?
– Я не стану заносить драку в ваше личное дело.
Она выпрямляется и настороженно смотрит на меня.
– Что я должна для этого сделать?
– Сядете завтра на «Пауэлла», вернетесь на Землю и поступите в офицерское училище по моей личной рекомендации.
– В офицерское училище? – Она разевает рот и забывает прибавить «сэр».
– Плюс к тому, – я вынимаю две коробки из ящика стола, – вы лично доставите эти посылки по указанным адресам и передадите мои наилучшие пожелания.
– Сэр? Мне нужно будет знать, что внутри.
– С генеральским обратным адресом ни один военный полицейский вас не остановит. Только секрета здесь нет. Это подарки. Отшлифованные камни с Ганимеда для пресс-папье. Одна посылка старшему судье по делам несовершеннолетних в Денвере. Запаситесь хотя бы часом, когда поедете к нему. Он тоже служил в пехоте.
Она кивает, берет коробку и кладет себе на колени.
– А вторая?
– Моему крестнику. Его мать – моя бывшая пулеметчица.
Пигалица теперь живет у подножья Скалистых гор, не так далеко от Кэмп-Хейла. После Ганимеда она предпочитает холод египетской жаре. На свою и Мецгерову пенсию Шария растит Джейсона Удея Мецгера, первого человека, зачатого и рожденного за пределами Земли. Я слышал, Джудей, он… особенный.
Глаза моей собеседницы блестят, когда она берет вторую коробку.
– Бог в помощь, специалист.
Она встает и отдает мне честь.
– Сэр!
Строевой устав сух, как лист гидропонного салата. Но перед выходом из кабины Трент шепчет:
– Спасибо вам, генерал.
Она выходит и не слышит, как я шепчу в ответ:
– Это тебе спасибо.
Я не говорю ей, что если дела обернутся так, как я надеюсь, ей не придется больше сюда возвращаться. По крайней мере, возвращаться рядовым пехотинцем. Бог даст, война закончится прежде, чем она или другие юнцы вступят в сражение.
Пока не закрылся люк, в кабину ко мне входит Орд с миниатюрным голографом в руке.
– Вот, решил показать вам, сэр.
На голограмме знакомая ротная линейка в форте Индиантаун. У столовой, под голубым небом, зеленеет одинокое деревце.
– Этой весной на деревьях повсюду распускаются листья, господин генерал. Впервые с начала войны.
Я отворачиваюсь к иллюминатору и смотрю в черный космос. Я стою молча, ноги на ширине плеч, руки сомкнуты за спиной. В строевом уставе это положение называется «вольно». Впервые за многие годы именно так я себя и чувствую.
Возможно, когда-нибудь я снова увижу деревья. Сейчас же мне достаточно знать, что на них распустились листья.
Об авторе
Роберт Бюттнер – бывший офицер военной разведки, стипендиат Национального научного общества США в области палеонтологии и автор работ по законодательству в сфере разработки природных ресурсов. Живет в Скалистых горах в штате Колорадо, где пишет продолжение «Сирот» и с грехом пополам катается на сноуборде. Его личная интернет-страница находится по адресу www.RobertBuettner.com
Примечания
1
Четвертая поправка к Конституции США провозглашает неприкосновенность частной жизни (прим. пер. )
2
Торговая марка кожезаменителей (прим. пер.)
3
Главнокомандующий армией Конфедерации во время Гражданской войны 1861 – 65 гг. в США (прим. пер.)
4
На настоящий день существует только 27 поправок к конституции США (прим. пер. )
5
Букв.: «широкий путь» (англ.) (прим. пер. )
6
Из знаменитого обращения генерала Джорджа Паттона к войскам: «Еще ни один сукин сын не выиграл войны, погибнув за Родину. В войне побеждают, добиваясь, чтобы сукины дети по ту сторону фронта гибли за родину» (прим. пер.) .
7
Традиция на еврейских свадьбах: жених разбивает ногой бокал.