– Значит, мешок подбросили позже? – спросил Иггинс.
– Очевидно, так, – кивнул Дальтон.
– А как он мог попасть в сад?
– Сам не понимаю. Единственный вход на виллу охраняется полицией.
– Может быть, мешок перебросили через стену? Поль замялся.
– Приходится думать, что так оно и было, – усмехнулся Иггинс. – Поэтому, пока вы развлекались, устраивая фейерверки в доме капитана, я провел кое-какое расследование. Правда, оно не дало желаемого результата.
– Малоприятно. Вся эта история с мешком еще более усложняет дело.
– Итак, кто-то перебросил труп через стену. Там рядом проходит дорога через луг, который огорожен невысоким плетнем… Очевидно, их было двое. Одному человеку вряд ли по силам перебросить тяжелый мешок через стену высотой в три метра.
– А вы уверены в том, – вмешался я, – что девочка была убита?
– Справедливое замечание! Вопрос важный, – сказал Иггинс. – Я тоже им занимался.
– И что вы выяснили?
– Почти ничего. Труп перевезли в морг. При вскрытии не обнаружено ни следов насилия, ни признаков болезни. Правда, патологоанатом отметил наличие кое-каких поверхностных повреждений, но он считает, что они посмертного происхождения и получены, видимо, от падения трупа с высоты. А так – все в порядке. Все органы здоровы, никакой патологии. Признаков отравления тоже нет.
Иггинс выпустил большое кольцо дыма из трубки и задумался.
– Но она мертва, – сказал я.
– Да.
– Убита?
– Возможно. Наверняка сказать не могу.
– Но послушайте, труп положили в мешок и перекинули через стену. Значит, от него хотели отделаться.
– Справедливо. Но я только констатирую.
– Кто эта девочка, известно?
– По этому следу я шел с нашими ребятами. Один из них – очень толковый мальчик… Потом расскажу… Нужно будет его повысить, Дальтон. Да… Словом, это было, пока вы шарили у Лиманду. Никаких результатов. Решительно никаких. Впрочем, полиция знает еще меньше.
– Никаких зацепок?
– Никаких. На одежде меток нет. Понятно, я сделал фотографии, но, увы!
– Полиция не получала запросов об исчезновении девочки?
– Нет, как она утверждает.
– Я просмотрел все вчерашние и позавчерашние газеты, – сказал я. – Ничего.
– Нужно следить за объявлениями о пропажах девочек. Быть может, настанет день, когда мы нападем на след.
– По-моему, ничего иного нам не остается, – вздохнул Дальтон.
– А по-вашему? – спросил меня Иггинс.
– По-моему, тоже.
– Значит, с девочкой покончено.
– Вернемся к делу де Лиманду и делу Пуаврье, – сказал Дальтон.
– Сперва Пуаврье, – поправил Иггинс.
Он поднялся, подошел к камину и заговорил, методичными движениями большого пальца набивая трубку:
– Если осмыслить все детали этого дела, мы убедимся, что все наши предположения ни к чему не приводят. Это уже результат. Значит, мы идем по неверному пути. Факты же таковы. Сенатор, его дочь и неизвестный убиты. У каждого в голове по пуле, и все пули разного калибра. У сенатора перерезано горло. Есть вывод? Нет. Обсуждать версии бесполезно, так как они не поддаются проверке. Итак, три головы и три пули. Впрочем, здесь имеется одно обстоятельство, которое вы заметили, Дальтон: в сенатора стреляли, когда горло его уже было перерезано. Все видели, что пуля попала ему в глаз, но эти тупоголовые полицейские ничего не поняли. Вот в чем наше преимущество. Это уже кое-что. Фактов у нас не больше, чем у них, но зато…
– Словом, мы знаем, что, по существу, ничего не знаем, – насмешливо перебил его Поль.
– А может быть, сенатор покончил с собой? – предположил я.
Нет, – ответил Иггинс. – В отчете о вскрытии говорится, что перерезаны обе сонные артерии. А перерезав одну из них, человек уже не может перерезать другую: смерть наступает мгновенно.
– Все говорит о том, – сказал Дальтон, – что убийц было двое. Иначе невозможно объяснить наличие пуль разного калибра.
– А вы не находите, – снова вмешался я, – что мы слишком мало внимания уделяем англосаксу?
– Я о нем не забыл и попытался выяснить личность неизвестного. Но этот англосакс такая же загадка, как и девочка. Меток на одежде нет, особых примет на теле нет. Впрочем, поврежден один палец на руке. Но для того, чтобы узнать имя, этого мало.
– Полиция предпринимала какие-нибудь шаги в этом направлении?
– Об этом человеке никому ничего не известно. На него нет дактилоскопической карточки.
– А в министерстве иностранных дел не наводили справок?
– Если там что-нибудь и знают, то молчат. Понятно, их сведения очень помогли бы в нашем расследовании.
– Но они ничего не скажут?
– Ясное дело, ничего.
– И что же вы намерены предпринять?
– Ждать.
– Ваше мнение о Жаке Данблезе? – не унимался я.
– Предположим, что он невиновен.
– Так почему же он молчит?! – воскликнул Дальтон.
– Раз он молчит, значит, не может говорить. А раз не может говорить, значит, либо у него есть для этого веские причины, либо он убийца.
– Дело идет о его жизни, – заметил я. – Значит, причина очень серьезная. Жак Данблез – человек с сильным характером, но он прекрасно знает, что ни один суд в мире не оправдает его, раз налицо неопровержимая улика – его браунинг, найденный возле убитого.
– Да, – согласился Иггинс. – Из его револьвера выпущены три пули, и эти пули извлечены из тела де Лиманду. Капитан убит из браунинга Жака Данблеза.
– А вы сомневались? – спросил Дальтон.
– Я сомневаюсь во всем, если у меня нет доказательств. Можно, например, предположить, что браунинг убийца подкинул намеренно, желая навлечь подозрения на Данблеза, и Жиру на это клюнул.
– Господин Иггинс, вы упомянули о версиях, – напомнил Дальтон.
– Сейчас это бесполезно. Займемся фактами. Во-первых, актриса Жаклин Дюбуа.
– Вы думаете?..
– Быть может.
– А еще?
– Часы.
– Верно! – обрадовался Поль. – Нужно узнать, что обозначает уравнение Х=Жиль=М.С.= 27002.
– Хорошо бы выяснить, чему равняется X, – вслух подумал Иггинс.
Дальтон поднялся и подошел к книжному шкафу. Он вытащил толстый том, что-то достал оттуда, поставил книгу на место и вернулся, держа в руках часы.
– Профессионалу нужно минут двадцать на то, чтобы открыть мой сейф, – сказал Поль, заметив мой недоуменный взгляд. – А чтобы произвести основательный обыск по всем правилам науки, требуется часа два. Поэтому я и придумал этот тайник.
– И все же я посоветовал бы вам спрятать часы получше, – проворчал Иггинс. – Ведь к вам может заявиться полиция. А ей не будет жалко потратить на обыск и два, и четыре часа. Что будет тогда, вы подумали?
– Неужели, по-вашему, эта надпись на часах имеет какой-нибудь смысл? – изумился Дальтон.
– Не исключено.
Я повертел в руках часы. Изящная вещица, во времена Второй империи такие часы могла носить любая богатая дама.
– Мы должны прочитать это уравнение, – сказал Иггинс.
– Да, но как?
– Может быть два варианта: Х=Жиль, и Х=М.С, и Х=27002 либо Х=Жиль, или Х=М.С, или Х=27002. В первом случае владелец часов заметил себе, что подозреваемый им – то же лицо, что известный ему Жиль, М. С. и 27002, или что подозреваемое им лицо связано с данными указаниями. Второй случай обозначает сомнение, психологическую проверку, даже следствие: а не есть ли X – Жиль, а может, он 27002?
– Да, из того, что владелец часов столько занимался неизвестным, из того, что он свои соображения нацарапал на часах в виде уравнения и сам в конце концов был убит каким-то неизвестным, следует почти с полной очевидностью, что убийца и есть X, – сказал Поль.
– Позволь, – вмешался я, – ведь ничто не доказывает, что часы принадлежали капитану.
– К счастью, на пакете стоит почтовый штемпель Рэнси. В Париже на установление отправителя потребовалась бы неделя. Я еще вчера все узнал. Одиннадцать дней назад к часовщику Понти пришел сам капитан и попросил починить часы. Они договорились, что Понти пришлет их по почте. Но что самое интересное – часовщик не обнаружил никакой поломки.
– Да, странно. А зачем де Лиманду старинные женские часы?
– Очевидно, он собирался подарить их невесте. Если часы не куплены у антиквара, а принадлежат семье де Лиманду, в роду капитана мы, возможно, найдем лицо с инициалами Д. Н.
– Поищем, – кивнул Дальтон.
– Знаем мы что-нибудь о Жиле? – спросил я. – Ничего, – ответил Поль.
– А о 27002?
– Тоже ничего.
– Это может быть номер кредитного билета, текущего счета, абонемента и так далее, – предположил Иггинс. – Я приказал проверить то, что можно, но агенты пока ничего не обнаружили. М. С. – скорее всего, инициалы, истинные или вымышленные, но как за них зацепиться?
– Тогда, может быть, Жиль?..
– Надо попробовать. Жиль – имя или прозвище. Мы можем не знать, кто такой Жиль, но у нас должно хватить ума на то, чтобы найти его. Но нужно наораться терпения. Вы когда-нибудь охотились? – спросил меня Иггинс. – Так вот, представьте себе, что сидите в засаде и ждете, когда появится дичь.
– Значит, вы предлагаете ждать?
– Да. Жиль должен появиться, должен рано или поздно выдать себя.
– А до тех пор? – обескураженно осведомился я. Дальтон улыбнулся.
– У нас есть еще одна ниточка…
– Да, – кивнул Иггинс, выколачивая трубку. – Жак Данблез в скверном положении. Может случиться, что он потеряет голову, прежде чем что-нибудь будет доказано. Но пока есть хоть капля надежды помочь ему, нужно обратиться к Жаклин Дюбуа.
– Но почему вы сразу не обратились к ней?
– Жаклин Дюбуа чуть с ума не сошла от страха, когда узнала об аресте Жака Данблеза, – сказал Дальтон. – Она очень боится, что ее имя будет скомпрометировано, и мечтает только об одном: чтобы ее оставили в покое. Обратись мы к ней сразу, эта женщина ничего бы нам не сказала.
– И вот еще что, – добавил Иггинс. – Три месяца назад Жаклин Дюбуа порвала с Жаком Данблезом. Тогда он отослал ей ее письма и фотографии. Почему они расстались, я не знаю.
– Потому что Данблез полюбил мадемуазель де Шан.
– Возможно. После разрыва она сошлась с неким Ривейро Бодальво, румыном, довольно подозрительной личностью.
– И?..
– И Жаклин Дюбуа вовсе не хочет, чтобы ее жизнь стала предметом пересудов. Если бы она нас плохо приняла, не беда. Но если бы она обманула нас – было бы куда хуже.
– Она бы ничего не сказала, – повторил Дальтон. – Теперь положение изменилось. Жака Данблеза считают безусловно виновным, а о ней газеты почти не упоминали. Теперь Жаклин Дюбуа, может быть, заговорит.
– А что она знает? – спросил я.
– Хотя бы то, каким образом их переписка с Жаком Данблезом попала к сенатору, – ответил Иггинс. – Следователю Жаклин Дюбуа сказала, что письма украдены ее слугой.
– Он это подтвердил?
– Его не нашли, он сбежал. Мы помолчали.
– А если Жаклин Дюбуа откажется встречаться с нами? – спросил я Иггинса.
– Нужно сделать так, чтобы не отказалась. Дальтон о чем-то думал.
– Она примет нас! – воскликнул он через минуту.
– Каким образом?
– Послезавтра мы будем обедать с ней.
– Прекрасно, – согласился Иггинс.
Обед в «Серебряной груше»
В назначенный день нам предстояло обедать с Жаклин Дюбуа. Я не сомневался в Дальтоне, но мне любопытно было проследить, как он добился ее согласия встретиться с нами. Я знал, что актриса ведет довольно замкнутый образ жизни. К тому же Ривейро Бодальво следил за ней, то ли ревнуя, то ли чего-то боясь.
Было пять часов вечера. Я дожидался Поля у него в кабинете, на всякий случай надев смокинг, а напротив меня в одном из кресел дремал Ренэ Данблез во фраке, надушенный, в золотых очках вместо обычных безобразных стальных, с жемчужной булавкой в галстуке.
На следующий день после посещения дома де Лиманду старик заболел. По словам слуги, у него был сильный приступ ревматизма, продержавший его в постели двое суток.
Несколько дней назад Данблез появился у Поля, по-прежнему ворчливый и недовольный. Он обвинил нас в бездеятельности, заявив, что мы не сыщики, а жулики, потому что, имея столько времени и столько денег, мы еще не добились освобождения Жака Данблеза. Иггинс не остался в долгу, напомнив, что его сына, по всей вероятности, приговорят к смерти, и что он, Иггинс, в настоящее время не видит никакой возможности спасти ему жизнь. Данблез сразу сник и с тех пор мрачно молчал.
В последний момент Дальтону пришла мысль пригласить его на встречу с Жаклин Дюбуа.
– Быть может, – сказал Поль, – старик знает о сыне что-нибудь такое, чего не знаем мы. Мы представим его богачом. Он, должно быть, будет великолепен во фраке. Я думаю, эту роль он сыграть сумеет. Во всяком случае, его присутствие не помешает. Я поговорю с ним.
Последовали длинные переговоры, и Данблез согласился. Иггинс придумал нам имена: Данблез становился миллионером Федором Дановым, а я – доном Антонио Маргезом.
– Я – Вильям Бэлл из Нового Орлеана, – заявил Дальтон. – Только нужно загримироваться. В газетах слишком часто печатали мою физиономию.
– Но приглашение-то принято? – поинтересовался я.
– Завтра в пять часов. Не сомневайся. И вот мы ждали, не сомневаясь.
Данблез дремал, а я читал последний номер «Времени», точнее, перечитывал. Понятно, перечитывал я столбец, посвященный интересующим нас преступлениям. Увы! Как и все на земле преходяще, так проходил интерес газеты к этому делу.
Прежде оно занимало полторы страницы, затем страницу, полстраницы, два столбца, один столбец, несколько строк. В каждом номере, как было объявлено, печаталось сообщение Иггинса и K°. Только настоящее сообщение содержало – как и несколько предыдущих – одну фразу: «Ничего нового, следствие продолжается».
Пока что дело Данблеза было назначено к слушанию на ближайшую сессию окружного суда департамента Сены. Дело по обвинению в четырех убийствах.
Пока я читал газеты, кто-то открыл дверь и вошел. Я вздрогнул, увидев незнакомца, но затем узнал Дальтона, несмотря на пышную черную бороду. Да, грим был превосходен. Жаклин Дюбуа ни за что не узнает в этом человеке Поля Дальтона.
– Поразительно, дорогой Бэлл! – соблаговолил изречь из своего кресла Данблез.
– В путь! – скомандовал Дальтон. – В восемь обедаем в кабачке «Серебряная груша» на улице Сантье. Нас пригласил мой старый приятель Роберт Дартинг. Я знаю его уже пятнадцать лет.
– Он в курсе дела?
– Я сообщил ему только самое необходимое. Он обещал хранить тайну, но выставил встречное условие.
– Какое?
– Мы должны использовать полученные сведения только для оправдания Жака Данблеза.
– Это нетрудно.
– Обещаете, господин Данблез?
– Обещаю.
– Рассчитываю на ваше слово. Ну, слушайте. Роберт Дартинг приглашает на обед своего старого друга Вильяма Бэлла. Они не виделись пять лет. Вильям Бэлл путешествует со своими друзьями: Федором Дановым и Антонио Маргезом.
– Но при чем здесь Жаклин Дюбуа?
– Роберт будет со своей любовницей Монной Бамбош. Жаклин Дюбуа – близкая подруга Монны и согласилась пойти с ней.
– Она не изменит своего решения в последний момент?
– Нет. К тому же Жаклин, кажется, хочет познакомиться с Федором Дановым. Роберт наговорил ей уйму небылиц о нем. А Жаклин, как и все женщины, очень любопытна.
– А Монна ничего не знает? – поинтересовался старик.
– Нет. Не то об этом уже знал бы весь Париж. Ну, все поняли? В таком случае до встречи. Я явлюсь один, а вы придете с небольшим опозданием.
– Постой! А этот самый Ривейро Бодальво знает о намечающейся встрече? – спросил я.
– Может быть, но помешать не сможет.
– Почему?
– Вчера вечером его арестовали. Я так и подскочил на месте.
– Как арестовали? Почему?
– Арестовали в клубе за шулерство. Вышел изрядный скандал. Жаклин Дюбуа просто в ярости.
– Когда, ты говоришь, его арестовали?
– Прошлой ночью.
– Послушай, а нет ли здесь какой-нибудь связи? Как только Жак Данблез порвал с Жаклин Дюбуа, тут же появился этот проходимец.
– Об этом мы еще поговорим, – прервал меня Дальтон. – Сейчас у меня нет времени. До встречи!
* * *
Мы расположились в уютном кабинете «Серебряной груши». Все были в сборе.
Жаклин Дюбуа сидела напротив меня. Она была очень хороша. Выразительное лицо в обрамлении пепельных волос, огромные серые глаза, свежий рот, длинная шея, красивые холеные руки. Глядя на нее, я понимал, что такая женщина может вскружить голову любому. Но имеет ли она какое-нибудь отношение к убийству на вилле сенатора, в письменном столе которого нашли письма ее любовника?
Миниатюрная Монна Бамбош тоже была прелестна. Сознаюсь, находясь в обществе двух очаровательных женщин, я почти забыл, зачем мы здесь.
Разговор за столом понемногу оживлялся. Дальтон занялся Жаклин Дюбуа. Она была грустна и чем-то озабочена.
– Я замечаю, мадемуазель, что ваш стакан полон, – Поль сделал обиженную мину. – Отсюда я делаю вывод, что ваша душа печальна, и подтверждение этого читаю у вас на лице. Может быть, вам не нравится это красное вино? Но вы не откажетесь от шампанского?
– Благодарю вас, – сказала Жаклин Дюбуа, отрицательно покачав головой.
– И даже не хотите чокнуться со стариком? – подключился Ренэ Данблез.
Они чокнулись. Жаклин, не пригубив, поставила стакан на стол.
– Э, нет, так не пойдет, – заметил Данблез. – У меня на родине за такую обиду, нанесенную даже самой прекрасной женщиной, убивают ее возлюбленного.
– А где ваша родина? – спросила Жаклин.
– Далеко отсюда.
Дальтон не спускал с нее глаз. Он понял маневр Данблеза и сказал:
– Не горячитесь, Данов.
– Господину Данову нечего беспокоиться, – нахмурилась Жаклин. – У меня нет возлюбленного.
– У вас нет возлюбленного? – разыграл удивление Данблез. Он опустил бокал с такой силой, что ножка сломалась.
– Нет возлюбленного?
– Оставьте, не приставайте к ней, – вмешалась Монна Бамбош. – Она…
– Замолчи, Монна! Да, у меня нет возлюбленного.
– Черт возьми! В таком случае я вас люблю.
– Любовь с первого взгляда и до гробовой доски? – шутливо воскликнула Жаклин.
Было заметно, что она еле сдерживает рыдания.
– До гробовой доски, – повторил Данблез, налил себе вина и осушил стакан залпом. – Убью всякого, кто осмелится взглянуть на вас!
– О! – изумилась Жаклин.
– Я всегда любил вас!
– Вы уверены?
– Конечно! Знаете, как-то в Мексике одна женщина сказала мне, что я ее не люблю. Чтобы убедить ее, что это неправда, я убил ее мужа.
– Вы убили его?
– Три пули в голову, – небрежно бросил Данблез. При этих словах Жаклин вскрикнула.
– Послушай, – обратилась Монна Бамбош к Робетру Дартингу, – твои друзья говорят то, чего не следует говорить.
– А в чем дело? – встревоженно спросил Дальтон.
– Ничего, ничего, – попыталась замять разговор Жаклин.
– Но вы бледны! Почему вы дрожите?
– Это просто нервы. Впрочем, я действительно чувствую себя неважно. Мне лучше уйти. Я только порчу вам настроение.
Мы хором запротестовали. Она выпила немного вина и, казалось, успокоилась.
– Никогда не прощу себе, что сделал вам больно, – тихо заметил Данблез.
– Ничего, пустяки, – улыбнулась Жаклин.
Я заметил, что Дальтон разочарован. Ясно было, что Жаклин Дюбуа не будет говорить на интересующую нас тему.
Поль подозвал официанта.
– Принесите мне газету.
– В чем дело? – шепнул я.
– Ничего, – громко ответил Дальтон. – Надеюсь, господа, вы разрешите мне узнать, выбран ли мой друг Ланфлер от департамента Нижней Луары.
– Правда ведь, – отозвался Дартинг, – сегодня выборы. Я не понимал, какое отношение имеют выборы Ланфлера, если таковой вообще существует в природе, к убийству сенатора и к найденной в его письменном столе переписке Жаклин Дюбуа и Жака Данблеза.
Дальтон ожидал, рассеянно очищая мандарин.
Официант вернулся с газетой. Это был вечерний выпуск, и через всю первую страницу шел заголовок, на который я не обратил внимания, так как совершенно не интересовался ни внешней, ни внутренней политикой.
Дальтон взял газету и стал искать на второй странице результаты выборов в департаменте Нижней Луары.
Внезапно на глаза мне попался заголовок, от которого дрожь пробежала по телу. Я опустил стакан на стол.
Поль уже складывал газету. Но тут он тоже заметил заголовок и вскрикнул:
– Однако! Жак Данблез, помните, убийца…
– Что? – прерывающимся голосом спросила Жаклин Дюбуа.
– Покончил с собой в тюрьме.
Жаклин Дюбуа вскрикнула и так побледнела, что, казалось, вот-вот упадет в обморок.
Я взглянул на Ренэ Данблеза. Он как будто ничего не слышал или просто хорошо владел собой. Во всяком случае, никаких чувств не отразилось на его лице.
– Что с вами? – бесстрастно обратился к Жаклин Дальтон.
– Дайте мне, пожалуйста…
Она потянулась к газете, где сообщались подробности происшествия.
– Что с вами? – повторил Дальтон. Он тоже был взволнован.
– Этого человека я любила… – прошептала актриса. Поль молча протянул ей газету. Мы ждали. Жаклин Дюбуа читала. Внезапно она вздрогнула.
– Что за подлость! Какая низость!
– Что с вами? – снова спросил Дальтон, но уже нежно, почти по-отцовски.
– Мерзавцы, они обманули его! А он… Прости, Жак! Она бросила газету и, закрыв лицо руками, зарыдала. Роберт Дартинг взял газету и прочитал заметку вслух:
– «Смерть Жака Данблеза
Заключенный в тюрьме убийца покончил с собой. Жак Данблез, арестованный по обвинению в убийстве, сегодня покончил с собой. Труп обнаружил обходивший камеры надзиратель. Предполагают, что Жак Данблез повесился на собственном галстуке, перекинутом через оконную перекладину.
Обвиняемый должен был предстать перед окружным судом департамента Сены в ближайшую сессию по двойному обвинению в убийстве. Трагическая смерть его, очевидно, навсегда лишит нас возможности узнать истину о совершенных преступлениях.
Последнее сообщение. Заключенный не повесился. Он отравился. Неизвестно, откуда он достал яд. Ведется следствие.
На столике найдено несколько писем к друзьям и записка, адресованная судебному следователю.
Вот что она гласит:
«Господин следователь!
Я решил уйти из жизни. Мной руководит не страх перед наказанием. Я не виновен в приписываемых мне преступлениях и потому упорно отвергал все ваши обвинения.
Но меня сломила не улика, известная вам, а нечто другое… Вчера вы сказали мне, что найденные в письменном столе у господина Пуаврье письма передал сенатору не слуга Жаклин Дюбуа, а они были проданы ему неким Ривейро Бодальво, возлюбленным этой женщины. Итак, она продала (ради чего?) свидетельства и воспоминания о нашей любви… Мне в таком случае остается одно – удалиться со сцены.
Жак Данблез».
Жаклин Дюбуа продолжала рыдать, несмотря на попытки Монны успокоить ее.
– Да, да, – бормотала она. – Раз я убила Жака, я должна защитить его имя. Неужели я настолько труслива, что не последую за ним? Я девка, просто девка! Так он называл меня… Это верно… Он покончил с собой из-за меня. Он невиновен, а тот…
Дальтон рассеянно ковырял вилкой рыбу на тарелке.
– Мадемуазель, – сказал Данблез, хладнокровию которого я поражался, – вы говорите, что ваш возлюбленный обвиненный в ужасном преступлении, невиновен. Доверьтесь и расскажите все нам. Я близко знаком с министром иностранных дел и обещаю вам его поддержку, раз вы собираетесь обелить память человека, которого любили.
– Не сейчас… – прошептала Жаклин. Но я видел, что она колеблется.
– Мадемуазель Жаклин, – вмешался Дальтон, – мой друг Антонио Маргез – один из владельцев газеты «Время», которая, как вы знаете, с самого начала заинтересовалась этим делом. Я сам – школьный товарищ Иггинса и тоже к вашим услугам.
– Говори, Жаклин, – Монна погладила ее руку.
– Ну, хорошо, – сдалась Жаклин. – Эти письма украл у меня Ривейро Бодальво.
– А! – вздохнул Роберт Дартинг.
– Мы с Жаком познакомились пять лет назад. Четыре счастливых года, полных любви, пролетели как один миг. Однажды – как это произошло, неважно – Жаку показалось, что я изменила ему. Он ушел. Я была горда и не пыталась помириться первой, надеясь, что рано или поздно он вернется. Но мне очень хотелось увидеть Жака. В конце концов я написала ему, прося вернуть мои письма. Однако он не пришел, а прислал их по почте. Потом я узнала, что Жак обручился, и чуть с ума не сошла… И тут появился Ривейро…
– Вы не пытались встретиться с Данблезом? – спросил Дальтон.
– Только однажды.
– и?
– Он сказал, что между нами все кончено.
– Он знал, что письма украдены?
– Нет.
– А вы?
– Да, но мне стало это известно только недавно.
– Вы знали, кем украдены письма?
– Да.
– И знали также, с какой целью это сделано?
– Да.
– Чтобы продать?
– Да.
– Вы знали, зачем их купили?
– Нет.
– Их продали сенатору?
– Нет.
– Кому?
– Капитану де Лиманду.
Эта новость совершенно ошеломила Дальтона. Данблез глухо заворчал. Неужели наконец-то появился проблеск света?
Жаклин Дюбуа заплакала.
– Нужно уходить, – предложил Дартинг. Он вполголоса обратился к Дальтону:
– Тебе больше не о чем спрашивать?
– Нет. Дальше мы управимся сами. Проводи дам. Ренэ Данблез, не забыв о том, что должен до конца сыграть роль миллионера, заплатил по счету.
На улице мы расстались. Данблез немедленно отправился к себе в гостиницу, женщин Роберт Дартинг галантно усадил в свой автомобиль.
Дальтон взял меня под руку и мы медленно пошли по авеню д'Опера. Была теплая звездная ночь. Париж, казалось, спал.
– Странно, – сказал я, – такое впечатление, что эта новость тебя совершенно не волнует.
– Какая новость?
– Самоубийство Жака Данблеза.
– А! – небрежно бросил Поль и пожал плечами.
– Хорошо, что нам в ресторане попался именно этот номер газеты. Официант мог принести любой другой, и тогда ничего бы не вышло. Зато теперь…
Дальтон молчал.
– Куда мы идем? – спросил я.
– Гуляем.
Я не выдержал.
– Да о чем ты думаешь, черт возьми?
– О том, что сказала Жаклин Дюбуа.
– Что именно?
– Это нам ничего не дает.
– Не понимаю…
– Капитан мертв. Ривейро Бодальво ничего не скажет. Доказательств нет. Жаклин официально обвинять его не будет. Для нас это след, но не больше.
– Значит?
– Значит, нужно надеяться, что Иггинс что-нибудь поймет в том уравнении.
– К чему это теперь?
– Это единственный шанс спасти жизнь Жака Данблеза.
– Жизнь Жака Данблеза? Ты с ума сошел?
– Нет.
– Но ведь он покончил с собой!
– Неужели старик Данблез не посвятил тебя…
– Посвятил? Во что?
– Разве ты не догадался, что Жак Данблез не мертв?
– Не мертв?
– Это был только трюк.
Поиски
После этого разговора прошло два дня, наполненных событиями слишком интимными для того, чтобы пересказывать их подробно. Наша ссора с Дальтоном, бурное объяснение, его доводы, которым я должен был поверить. Дуэль Поля с Робертом Дартингом, закончившаяся примирением. Отъезд Жаклин Дюбуа в Италию…
Иггинса я не видел, но знал, что он бросился по новому следу и пытается разузнать о том, что связывало авантюриста Бодальво с капитаном де Лиманду.
Во «Времени» накануне появилось сообщение о том, как были украдены письма у Жаклин Дюбуа. Привожу его полностью.
«Сообщает Иггинс
Как стало известно, письма Жака Данблеза к актрисе Жаклин Дюбуа и фотография последней, обнаруженные в письменном столе сенатора Пуаврье на вилле «Виши», были похищены у нее лицом, действовавшим по поручению капитана де Лиманду. По крайней мере, доказано, что капитан де Лиманду купил эти бумаги у упомянутого лица.
Предполагают, что капитан передал их сенатору».
Это сообщение вызвало всеобщее любопытство. Репортеры рьяно взялись за дело. Но они тщетно стучались в запертую дверь квартиры Жаклин Дюбуа; та уехала, не оставив адреса. Им не оставалось ничего другого, как довольствоваться собственными предположениями.
Вечером мы собрались у Дальтона.
– Итак, – начал Иггинс, – мы снова в тупике.
– Вы ни к чему не пришли? – спросил Поль.
– Ни к чему.
– Я так и думал!
– Со стороны де Лиманду искать нечего.
– А Ривейро Бодальво?
– Ну, этот парень – заурядный жулик. Сейчас наши агенты занялись его прошлым. Но, уверен, они не найдут ничего интересного.
– Можно предполагать посредника между ним и капитаном?
– Возможно, кто-нибудь из посетителей клуба, в котором бывал де Лиманду. В этом направлении тоже идут поиски…
– Да, одни предположения. Но если Ривейро – убийца, как к нему мог попасть браунинг Жака Данблеза?
– Он знал авиатора? – спросил я.
– Без сомнения, – кивнул Иггинс. – Но можно с уверенностью сказать, что Жак Данблез его не знает.
– Но почему Жиру не предпринимает никаких действий в отношении Ривейро? Кстати, он все еще сидит в тюрьме? – продолжал расспрашивать я.
– Да, – сказал Поль. – Что же касается следователя, то он просто зациклился на своей версии. Ему достаточно находки револьвера Данблеза.
Иггинс, раскурив трубку, глубоко затянулся.
– Почему, собственно, мы делаем тайну из того, что узнали от Жаклин Дюбуа?
– Об этом просил Роберт Дартинг.
– В таком случае, заметка в газете – все, на что мы имеем право.
