Подлинная родословная украинцев

Появляясь на политической арене, народ непременно выдумывает себе блестящую родословную. О ее достоверности никто не заботится. Главное – треск, фейерверки, увлекательность.

Древние шведы выводили себя напрямую от бога Одина. Поляки XIII века, когда их не бил только ленивый, приписали своим предкам победу над Александром Македонским. Евреи придумали сказку о своей богоизбранности. Что же касается украинцев, то они, по мнению большинства наших историков, существовали как бы всегда. Теорию эту называют «автохтонной» – в переводе с малопонятного древнегреческого «автохтон» – «самопорожденный», «коренной». То есть, по логике ее последователей, некий питекантроп, выведясь из обезьяны в Африке, пришел на берега Днепра, и тут потихоньку переродился в украинца, от которого произошли русские, белорусы и прочие народы вплоть до индусов.

Особенно рьяно эту схему поддерживали «интеллектуалы» начала 90-х, спорившие по поводу мировых проблем в Киеве на Майдане Незалежности. Она возвеличивала их в собственных глазах, несмотря на рваные штаны, недельную щетину и отсутствие зарплаты.

Мне же кажется, что с такой теорией можно вообще ничего не делать: все за тебя уже сделал талантливый предок-питекантроп. А ты лежи на диване, плюй на пол и презрительно наблюдай, как кто-то в телевизоре получает Нобелевскую премию или на стратегическом бомбардировщике летит на сафари в Ирак.

Если бросить взгляд на карту современной Украины, окажется, что она пестрит непонятными названиями. Внизу большой грушей болтается Крым, подаренный щедрым дядькой Хрущевым. С севера на юг текут реки с невразумительными для славянского уха названиями – Дунай, Днестр, Дон и Донец. На западе возвышается лесистая гряда Карпат с загадочной Говерлой, куда любил бегать за вдохновением президент Ющенко. На востоке за Кубанью – Кавказ, где как во времена Лермонтова, «злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал». И только на севере понятные слова – Припять, Стоход, Горынь – маленькие тихие речушки, пробирающиеся по унылому Полесью. Получается, на юге и западе Украины когда-то до нас жили неславянские народы?

Да, именно так и получается, господа! Хочешь не хочешь, а мы тоже не первые на этой земле. И у нас, как и у американцев, были свои индейцы. Только звали их иначе. Не могикане и гуроны, а сарматы, половцы и татары. И лишь «переварив» их, мы, как поется в нашем гимне, «запанували у своїй сторонці».

Письменность у славян появилась в IX веке. Ее придумали Кирилл и Мефодий, приспособив для местных нужд греческий алфавит. С тех пор славяне стали вести собственные летописи. Но предыдущее тысячелетие тоже подробно задокументировано римлянами и византийцами. Столкнувшись с варварским миром, они дотошно отмечали все, что попадало в сферу их интересов.

Из римских хроник рубежа новой эры мы знаем, что в Карпатах жило дакийское племя карпов. Их современные ближайшие родственники – нынешние албанцы. «Карпаты» – так на их языке назывались горы.

Сама же Украина называлась Сарматией, по имени самого многочисленного и воинственного из обитавших тут племен. Там, где через полторы тысячи лет поедет по Дикому полю Тарас Бульба с сыновьями, шастали отряды тяжело вооруженных сарматских всадников в крепких чешуйчатых панцирях. Судя по языку, сарматы были иранцами. Именно они подарили название украинским рекам – Дону, Донцу и Дунаю. «Дон» в переводе с иранского означал «вода».

На рубеже нашей эры сарматы свирепствовали на всем тысячеверстном просторе причерноморских степей – от Кавказа до границы Римской империи, проходившей по Дунаю. Римляне называли их «женоуправляемыми» из-за сильных пережитков матриархата и важной роли женщин, участвовавших в боях наравне с мужчинами.

На севере сарматы граничили со славянами. Странная их политическая система поразила наших предков, оставшись в волшебных сказках сюжетами о Змеихе и Бабе Яге, жившей не в лесной избушке на курьих ножках, как в большинстве подобных историй, а в подземелье на берегу, в жаркой приморской стране «Девичьего царства», где отрубленные «русские головушки торчат на тычинушках». Сарматский натиск, продолжавшийся несколько столетий, не давал славянам выбраться из лесных чащоб. Но вскоре они настолько приободрились, что заслужили славу первостатейных головорезов.

В I веке н.э. славян под именем венедов описал римский историк Тацит. В книге «О происхождении германцев» он уделил и им несколько строк. По его словам, венеды жили на восток от Вислы между германцами и сарматами. Полностью Тацита у нас цитировать не любят. Очень уж неприглядную картину славянской идиллии он рисует: «Неопрятность у всех, праздность и косность среди знати. Из-за смешанных браков их облик становится все безобразнее, и они приобретают черты сарматов. Венеды переняли многое из их нравов, ибо ради грабежа рыщут по лесам и горам… Они сооружают себе дома, носят щиты и передвигаются пешими, и притом с большой быстротой. Все это отмежевывает их от сарматов, проводящих всю жизнь в повозке и на коне». То, что венеды – именно славяне,– несомненно. Немцы до сих пор называют славян «вендами.

Подтверждается и постепенное смешение славян с сарматами. Навоевавшись, они стали охотно торговать и вступать в браки. В рамках так называемой черняховской культуры III—IV веков вокруг Днепра, сложившейся во времена готского владычества, прослеживается многолетнее сосуществование иранцев-степняков с земледельцами-славянами. Славяне своих покойников сжигали. Иранцы практиковали трупоположения. Причем иногда еще и расчленяли мертвеца на части, чтобы он не «ожил» и не нашел дорогу домой – археологи о таких скелетах пишут в отчетах: «ритуально расчлененные». Так вот, обнаружены тысячи могил, глядя на которые, ученые констатируют, муж похоронен по славянскому обычаю, а жена – по сарматскому. Или наоборот.

Сарматская примесь очень сказалась на крови нынешних украинцев – и во внешнем облике, и в упрямстве баб (пережитки матриархата!) и даже в таком позаимствованном у степняков слове, как «штаны». Обойтись без этого ценного предмета туалета при езде верхом, сами понимаете, проблематично – сотрешь ноги до крови о потные конские бока. Однако, как бы там ни было, в языковом отношении славяне победили, позаимствовав у южных соседей все, что плохо лежало. Их было много. Они были неодолимы.

К VI веку наши предки так размножились, что готский историк Йордан, ради научной точности, разделил их на две гигантские ветви: «В окружении рек лежит Дакия, укрепленная, словно венцами, крутыми Альпами. Слева от них на огромных просторах живет многочисленное племя венедов. Хотя теперь их названия меняются в зависимости от разных родов и мест проживания, преимущественно все они называются славянами и антами. Славяне живут от города Новиетуна и озера, называемого Мурсианским, вплоть до Данастра и на север до Вислы: болота и леса заменяют им города. Анты же, самые могучие из них, там, где Понтийское море делает дугу, простираясь от Данастра до самого Данапра».

Репутация у этих парней была отвратительная. Связываться с такими себе дороже. Когда патриотически настроенные историки берутся расхваливать мирный славянский нрав, сравнивая его с «голубиным», они врут. Византийцы VI века, наблюдавшие полет этих голубей воочию, пишут совсем другое. «На третьем году по смерти императора Юстина, – констатирует автор «Церковной истории» Иоанн Эфесский, – двинулся проклятый народ славян, который прошел через всю Элладу… Взял множество городов, крепостей; сжег, ограбил и покорил страну, сел в ней властно и без страха, как в своей собственной, и на протяжении четырех лет, пока император был занят персидской войной и отправил свои войска на Восток, вся страна была отдана на произвол славянам. Они опустошают, жгут и грабят… Они стали богатыми, имеют золото и серебро, табуны лошадей и много оружия. Они научились вести войну лучше римлян…»

Прокопий Кессарийский, секретарь византийского полководца Велизария, оставил колоритное описание славянской рати. В бой эти хлопцы вступали до пояса голыми, только со щитами и копьями. Отсутствие доспехов, на первый взгляд, давало фору врагам. Не тут-то было! Полуголые банды славян отлично маневрировали, практикуя коварные удары из засад. Византийцы солдат нанимали, оплачивали каждый их шаг и очень дорожили своими профессионалами. Славяне же шли на Балканы, как за зарплатой, задержанной за тысячелетия отлучения от цивилизации.

Вскоре они затопили всю Центральную и Южную Европу. На западе их границей стали предгорья Альп и речка Шпрее, где ныне Берлин, а на юге – теплое курортное Адриатическое побережье. «За грехи наши анты и славяне свирепствуют повсеместно», – меланхолически заметил тот же бедняга Йордан, намекая, что лекарств от этой болезни нет и в ближайшем будущем не предвидится.

Рисуя наших пращуров безобидными добрячками, водившими хороводы на лесных полянах и прыгавшими через костер в Купальскую ночь, отечественные историки крепко грешат против истины. «Не другие нашей землей, а мы чужой привыкли владеть», – изрек, по словам византийца Менандра Протектора, славянский вождь Даврит.

Все бы хорошо, не обожай славянские князьки драться еще и между собой. Захватив пол-европы, они не удосужились создать единую державу и, весело проживали награбленное, изводя друг друга в междоусобных стычках.

Расплата последовала незамедлительно. Постепенно западные племена славян попали под влияние империи Карла Великого, а восточные – стали платить дань Хазарии – хищническому торговому государству на Волге.

И тут появились викинги – те самые упрямые молодцы, что освоили путь «из варяг в греки». Государство у восточных славян было и без них. Но варяги первыми принесли идею империи – сверхдержавы, спаявшей всех этих древлян, полян и кривичей в могучую Русь от Карпат на Западе до верховьев Волги на Востоке. Они же дали и имя – русичи, русины, русские – так называли предков современных восточнославянских народов вплоть до XVII века.

По происхождению варяги были шведами. Свои дружины, промышлявшие на восточнославянских реках, они называли «роте» – «гребцы». Плыть тут под парусом действительно приходилось нечасто – особенно против течения. Местные жители, по привычке всех туземцев коверкать иностранные слова, преобразили «роте» в «Русь», и, признав власть варягов, стали называть себя этим именем – точно так же галлы приняли имя французов, слившись с подчинившим их германским племенем франков.

Для определения границ этноса существует простой принцип, в основе которого противопоставление «свои – чужие». Каждый француз знает, что он не немец, не англичанин и не испанец, хотя даже не задумывается над причинами этой разницы. А каждый украинец уверен, что он не поляк и не татарин.

До монгольского нашествия все восточные славяне были друг для друга «своими», несмотря на многочисленные княжеские междоусобицы. Всеми ими правили князья пришлой варяжской династии Рюриковичей. Все исповедовали православие с сильными пережитками язычества. Все пели одни и те же былины киевского цикла об Илье Муромце и Добрыне Никитиче.

Перечисляя князей, автор «Слова о полку Игореве» обращается и к суздальскому Всеволоду Великое Гнездо, и к полоцкому Всеславу, и к рязанским Глебовичам, и к галицкому Ярославу Осмомыслу. Всех их он призывает постоять за землю Русскую, под которой понимал и Киевщину, и далекую Суздальщину с едва проклюнувшейся маленькой Москвой.

И это было не просто идеологической декларацией! В 1223 году сын Всеволода Великое Гнездо Юрий в помощь черниговскому, киевскому и галицкому князьям, отправившимся против монголов, посылает отряд во главе со своим вассалом – ростовским князем, да и тот же Мстислав Удалый, начиная карьеру в далеком северном Новгороде, спокойно переместился княжить на юг – в Галич. И местное население при этом отнюдь не считало его «москалем».

Сейчас, когда нас, украинцев, выводят чуть ли не «от Адама», когда вслед за «Историей Украины-Руси», готовы написать историю «Украины-Сарматии», «Украины-Скифии» и, наверное, «Украины-Вандалии», забывают, что поверх древнего Киева, сожженного в 1240 году монголами Батыя, лежит толстый слой пепла. «Большая часть людей Руссии, – пишет Джованни дель Плано Карпини, посетивший эти места после разгрома, – перебита или уведена в плен». Потомков киевлян того времени почти нет – до середины XVI века зияет пропасть политической пустоты. Нет, Украина – не Русь! Она отличается от нее так же, как Франция от Галлии, а современная Италия от Римской империи. Или как буденновский жеребец от донского. Конечно, потомок по прямой линии – но сколько свежей крови прилито…

Опустошенный Киев подобрали литовцы. Историки спорят о дате. Упоминают какую-то битву на речке Ирпень то ли в 1320, то ли в 1321 году, после которой литовский князь Гедимин якобы и овладел этим куском Руси. Десятилетием раньше, позже – Бог ведает. Точно известно другое – потомство удачливого язычника Гедимина, приносившего человеческие жертвы в лесах, на наших землях необыкновенно размножилось, дав начало множеству княжеских родов – Чарторыйским, Збаражским, Корецким, Ружинским. Великий литовский князь назначал сюда удельными князьями своих родственников. Те тащили из литовских болот дружинников, женившихся на местных девках и принимавших православие. Внуки всех этих бродяг считали себя уже местными и, случалось, воевали против центрального правительства как заправские сепаратисты.

Когда Литва объединилась с Польшей, самые буйные стали бежать на рубеж Дикой Степи, где возникла Запорожская Сечь. Это было настоящее бродило. Сюда собирались горячие головы отовсюду, даже из Крымского ханства – известные по пушкинской «Полтаве» Кочубеи, например. В конце XVI века, не в силах вместить и прокормить новую казачью элиту, прожорливую и наглую, Запорожье взорвалось серией восстаний, продолжавшихся целое столетие и положивших начало новому государству – Украине.

Что любопытно: еще во времена Богдана Хмельницкого Украиной называлась крохотная полоска земли на границе с Диким Полем – Запорожье, Киевщина, Черкасское и Каневское староства. Львовщина, Подолия, даже Волынь в нее не входили. Рассказывая о причинах восстания 1648 года, автор казацкой «Летописи самовидца» пишет на языке, уже слегка отличающемся от древнерусского, но еще не очень похожем на украинский: «У виры русской посмишка велыкая была от униат и ксендзов, бо уже не тилко уния на Лытви, на Волыни, але и на Украини почала гору брати». Следовательно, Волынь для него – не Украина!

Но постепенно название степной полосы распространилось вплоть до Карпат, а местное население вместо русинов стало называть себя украинцами.

Оказавшись, благодаря Богдану Хмельницкому, в составе одного государства, украинцы и русские, которых часто называли московитами, почувствовали, что они чертовски похожи, но, с другой стороны, чем-то неуловимо отличаются, и тут же дали друг другу смешные прозвища хохлов и кацапов. Одни носили бороды. Другие – оселедцы. Одни рубашку выпускали поверх портков. Другие ее заправляли в шаровары. Одни привыкли горланить на радах, выбирая гетмана. Другие беспрекословно выполняли все приказы царя-батюшки. Со времен Киевской Руси прошло 500 лет – срок огромный. На юге к крови древних русичей примешалась горячая половецкая и флегматичная литовская. На севере население Киевской Руси растворило в себе финские племена, еще в XII веке заселявшие территорию даже нынешней Москвы. Но общая вера (православие) и общие враги (татары, турки и поляки) помогли им ужиться под скипетром Романовых и раздвинуть границы славянской сверхдержавы вплоть до Дуная и Черного моря.

Украинцам удалось сыграть выдающуюся роль в судьбе Российской империи. Собственно, и идею-то ее придумал киевский монах Феофан Прокопович, необыкновенно понравившийся своим остроумием и деловитостью Петру I.

А дальше «дружбу народов» скрепили дочь Петра Елизавета и простой казак с Черниговщины Алексей Разумовский, разыграв прямо в постели сюжет о принцессе из сказки. Прозвище Разумовского – «ночной император» – говорит само за себя. Его брату Кириллу, президенту российской Академии наук, будет рапортовать по долгу службы Ломоносов, в чьих трудах и появится впервые новое диковинное слово – украинцы».

Успехи в Петербурге долгое время отвлекали нас от проблем местного самоуправления. Полтавчанин фельдмаршал Паскевич берет во главе русской армии Варшаву и дружит с Николаем I. Гоголь едет за царский счет в Италию, где с размахом дерибанит десятки тысяч на макароны. Безбородко – канцлер империи – умирая, прощается с собравшейся публикой фразой, до уровня которой до сих пор не дотянулась современная политическая мысль: «Не знаю, как при вас, молодых, будет, а при нас ни одна пушка в Европе без нашего разрешения выстрелить не смела!»

Да, до Украины ли тут, когда в твоих руках целая империя! Даже Пушкин, раздосадованный успехами потомков запорожцев в «северной Пальмире», зло заметит, что его-то предок «в князья не прыгал из хохлов», забыв, что тот прыгнул в российское дворянство прямо с африканской пальмы.

Когда империи на всех украинцев стало не хватать, родилась идея независимости. Хотя, уверен, на самом деле мы очень не против нового варианта Киевской Руси. Вплоть до Владивостока. С нами во главе. С бесплатной передачей сибирской нефти акционерному обществу миргородских пенсионеров. И с Жириновским, марширующим к Индийскому океану в чине ефрейтора украинской армии. Ну самое большее – младшего сержанта. Ибо мы – необыкновенно щедры душевно. Нам ничего не жалко. Для себя.

Миф о трипольском горшке

С этим горшком у нас с некоторых пор носятся, как с писаной торбой. Однако парадокс заключается в том, что ни к украинцам, ни даже к славянам трипольская культура не имеет ни малейшего отношения.

Начнем с того, что до самого конца XIX века никакой «трипольской культуры» не существовало. Никто даже не догадывался, что в окрестностях очень живописного, но совершенно не известного широкой общественности села Триполье под Киевом археолог Викентий Хвойка обнаружит в 1896 году древнее поселение с горшками оригинального вида.

Хвойка был по происхождению чехом. Специального археологического образования он не имел. Зато успел окончить коммерческое училище и копал, как крот, по всей территории Украины. А все раскопанное тут же громогласно объявлял «славянским».

Тому была важная причина. Как большинство чехов того времени Хвойка очень не любил Австро-Венгрию, угнетавшую его маленькую родину, зато обожал Российскую империю, с которой связывал надежды на освобождение Чехии от австрийцев.

Таких чехов тогда имелось в избытке. Ярыми русофилами были современники Хвойки – Ярослав Гашек, еще не успевший написать своего «Швейка», и историк Любор Нидерле, в «Славянских древностях» отстаивавший тезис о «фактическом единстве» трех ветвей русского народа – великорусской, белорусской и украинской. Официальной идеологией России конца XIX столетия был панславизм. Нет ничего удивительного, что Хвойка действовал строго в русле этой политической теории, отыскивая в прошлом доказательства древнего величия славян. Поэтому «правильному» археологу и позволяли рыть везде, где его душа пожелает – даже в центре Киева на месте бывшего языческого капища.

Хуже было то, что отсутствие научной подготовки, умноженное на необыкновенную энергичность, постоянно ставило Хвойку в смешное положение. Как Колумб он вечно плыл в Индию, а попадал в Америку, совершенно не понимая, что такое в очередной раз «открыл».

Зато ушлый чех неплохо зарабатывал на своих находках. «Спонсором» Хвойки являлся Императорский Российский исторический музей в Москве. Именно он оплачивал трипольские изыскания археолога, наивно полагая, что траншеи, прорытые Хвойкой в украинских грунтах – суть оборонительные сооружения вокруг панславистской модели великого прошлого.

Чем так понравились находки Хвойки Императорскому музею – понятно. Дело было – в горшке. Да-да, в знаменитом расписном трипольском горшке, который просто невозможно было спутать ни с какой другой кухонной посудой.

Тут следует кое-что объяснить. На рубеже XIX—XX веков славянские народы испытывали сильнейший комплекс неполноценности. Хорватии, Чехии, Словакии, Словении, Польши не существовало как независимых государств. Остальные были представлены слабосильной балканской троицей из Болгарии, Сербии и Черногории и обширной, но несколько старомодной Российской империей, которую мировое сообщество то и дело шпыняло за сибирскую каторгу и полное отсутствие намека на демократию.

Скрипя зубами, славяне точили нож на могучую германскую цивилизацию, завалившую их импортными стальными косами и зингеровскими швейными машинками, и искали утешения в легендарных праисторических временах. Но и там их мог утешить только так называемый «горшок пражского типа». А это было весьма слабое утешение. Честно говоря, почти никакое.

Следует заметить, что в основу классификации археологических культур ученые почему-то положили кухонную утварь. До сих пор эти профессиональные гробокопатели упорно считают, что каждый исчезнувший народ шуршал во тьме веков присущей только ему разновидностью черепка. Лично мне этот метод кажется сомнительным. Ведь исходя из него развалившийся на наших глазах СССР можно обозвать «культурой чугунной сковородки», распространенной от Бреста до Камчатки, или, что еще вернее, «культурой граненого стакана». Нынешнее же постсоветское пространство будет определено как «культура одноразового стаканчика». Но тогда получится, что и сталинский энкаведист, охотящийся в карпатских горах за бандеровцем, и сам бандеровец попадут в одну археологическую культуру только на том основании, что оба они опохмелялись из одинаковой посуды!

Ко времени открытия Хвойкой трипольской культуры место жительства ранних славян определяли по ареалу так называемого «пражского» горшка, найденного, естественно, под Прагой. Но беда заключалась в том, что по словам того же Любора Нидерле, «этот славянский тип был в сущности не чем иным, как украшенной волнистым орнаментом римской посудой, широко распространенной в северных римских провинциях от нижнего Дуная до Рейна. Очевидно, славянам приходилось общаться с римлянами на пограничных территориях у Дуная, когда там в I—IV веках употреблялся этот тип керамики, который и был заимствован славянами». Получается, что древние славяне даже горшка своего не изобрели, а только по-обезьяньи «слямзили» его римский провинциальный вариант, который растиражировали в бесчисленном множестве копий от Одера до Днепра! Обидно, черт возьми, для гордого панславистского самосознания!

А тут появляется Хвойка и демонстрирует на Одиннадцатом археологическом съезде в Киеве замечательный расписной черепок прямо из окрестностей древнерусской столицы! Нет, кучу черепков! Можно сказать, даже целый ларек для сдачи тары! И громогласно заявляет, что вся эта обожженная глина принадлежит «славянской ветви арийского племени».

Все, естественно, в восторге! Настолько в восторге, что даже не замечают явной нестыковки. Ведь ничего особо оригинального Хвойка не открыл. Все, что он обозвал трипольской культурой, еще за двадцать лет до него называлось «культурой галицийской расписной керамики» и было обнаружено на территории «конкурирующей фирмы» – Австро-Венгерской империи. Совершенно аналогичные трипольские горшки валялись где попало почти на всем пространстве входившей в ее состав Западной Украины!

Но на то он и восторг, чтобы не обращать внимания на мелкие детали! Развеют его только немецкие пушки в 1914 году, доказавшие, что в начале XX века воевать придется все-таки не черепками, а тяжелыми артиллерийскими снарядами. Аккурат в этот год Хвойка и помер. Не от снарядов, а от естественных причин. То есть, от старости. А вот Российская империя, наивно внимавшая чешским наукообразным бредням выпускника коммерческого училища, прожила еще целых три года и рассыпалась от немецкого артобстрела на множество национально сознательных черепков, из которых только Сталин слепил нового колосса на глиняных ногах.

Советские археологи взглянули на «трипольский мир» шире. Подобно тому, как Сталин присоединил Западную Украину к СССР, так и они «культуру галицийской расписной керамики» прилепили к «братской» трипольской. Но на этом разрастание политико-археологического мифа не прекратилось. «Стулья расползаются, как тараканы!» – говорил Остап Бендер. В один прекрасный момент ученые заметили, что то же самое научились делать и трипольские горшки. Их находили везде – на Киевщине, на Черкащине, на Виннитчине, на Ивано-Франковщине и Хмельнитчине. Но если бы только тут – еще полбеды! Ярким трипольским черепьем оказалась переполнена вся Молдавия и, страшно даже подумать, не очень дружественная Румыния! А это уже грозило серьезными международными осложнениями…

В Румынии то, что Хвойка обозвал трипольской культурой, с истинно румынской тягой к прекрасному наименовали «культурой Кукутень». Но на этом коварные потомки римских каторжников и дакских угонщиков скота не остановились, а еще и начали пересчитывать все имеющиеся у них кукутенско-трипольские «месторождения» расписных горшков. Получилась страшная цифра – 1800! Причем, если в Украине коллекционеры при вопросе о том, откуда у них ценные трипольские черепочки, стыдливо отводят глаза, то румынская «перепись» потрясает своей официозной помпезностью. В ней указано не только где, что, когда и кто нашел, но даже то, кем очередной «шедевр» древнего керамического производства был описан с научной точки зрения и в каком музее или частном собрании теперь находится. Наши обладатели трипольских аналогов кукетенских мисок такой точности, естественно, не проявят, так как закупили свою «глину» в основном у «черных» археологов, рывших вопреки всем законам Украины. Теперь владельцам шумно разрекламированных в последнее время «коллекций» еще придется доказать, действительно ли их экспонаты произвели древние трипольцы, а не слепили с голоду киевские гончары в период «дикого» капитализма начала 90-х.

Однако раздосадованные румынскими достижениями в области трипольской арифметики наши археологические светила тоже начали считать. Вышло, что на территории Украины имеется примерно 2040 единиц памятников отечественного Триполья. Против 1800 румынских мы в явном большинстве – можно наступать. Беда только, что в Бухаресте исчисления произвели лет тридцать назад, а у нас – совсем недавно. Возможно, румыны еще кое-чего за это время раскопали, о чем наши ученые пока не успели прослышать – научная мысль через границы лезет медленно… А, кроме того, имеется еще 530 поселений молдавского Триполья! Их куда девать? Пока Молдавия вместе с Украиной находилась в составе СССР, молдавско-трипольские горшки можно было условно зачислить в «наши». Но теперь они, скорее, союзники румын. Молдаване и румыны говорят на одном языке, имеют общую историю. И если к их 530 приплюсовать задунайские 1800, выйдет 2330 молдавско-румынско-кукутенско-трипольских памятников. Украина против этого археологического союза в явном меньшинстве!

И, наконец, самое страшное – после долгих поисков истоки трипольской культуры обнаружили именно на территории Румынии. Более того: в Трансильвании – на родине печально знаменитого князя Дракулы! Отсюда она расползлась концентрическими кругами, перевалив сначала Дунай, потом Днестр и, наконец, подойдя к Днепру.

Собственно, поселение, раскопанное Хвойкой у Триполья – всего лишь ее крайний восточный форпост. Так сказать, ноги, которыми она отбивалась от наседавших из-за Днепра дикарей. А голова и грудь с романтически бьющимся сердцем – в Румынии! Брюхо – в Молдавии! Украине же, образно говоря, досталась только филейная часть с нижними конечностями. Кусочками этого «филе» и набивают свои коллекции непереборчивые олигархи с непреодолимой тягой к прекрасному в праистории.

А теперь давайте остынем и спокойно разберемся, из-за чего, собственно, весь сыр-бор. Любой поклонник трипольско-кукутенской культуры независимо от уровня умственного развития на полном серьезе начнет рассказывать вам, что это была величайшая цивилизация древности, что на территории Украины в те времена, когда не существовало еще египетских пирамид, строили гигантские «протогорода», которые сжигали раз в шестьдесят лет, что из Триполья вышло все мировое земледелие, что трипольцы создали «магические» орнаменты, божественно красивые горшки и статуэтки и что вообще они никогда не воевали, чуть ли не напрямую общаясь с Космосом… В общем, налицо миф о потерянном золотом веке. Почему после этого триполеманы не оставляют свои городские «хатынки» и не уходят воссоздавать заново «протогорода» – ума не приложу.

Но если отбросить романтику, получится куда более скромная картина. По уточненной методом радиоуглеродного анализа хронологии, трипольская культура существовала примерно с V тысячелетия до нашей эры на территории Румынии и с IV – на юго-западе нынешней Украины. А земледельческая революция произошла в VIII тысячелетии до Рождества Христова на Ближнем Востоке – еще в те времена, когда под Киевом шлялись стада первобытных охотников. Так что отнюдь не трипольцы научили Вселенную печь пирожки.

Так называемые «протогорода» могут тревожить только воображение дилетантов. Конечно, славно, что на поселении Майданецкое дома стояли десятью концентрическими кругами и было их аж две тысячи! А теперь переведем этот счет на нормальный язык. При самых оптимистичных раскладах в «протогороде» могло жить не более 15 тысяч человек. И был он просто большим, разросшимся, но все-таки селом. Даже мегаселом, если хотите, но никак не городом.

Для сомневающихся приведу пример одного такого всеукраински знаменитого села – Гуляйполе. На заре XX века, когда в нем начинал свою политическую деятельность батька Махно, там числилось по официальным данным (фактически было больше) 16151 житель, мельница, пять школ, почтовая станция, кинотеатр «Колизей» и даже двухэтажные дома, построенные не из глины и палочек, как у трипольцев, а из красивого красного (до сих пор стоят – сам видел!) кирпича. И тем не менее вся эта роскошь, несмотря ни на что, значилась селом – в Российской империи еще не додумались до возвышающего в собственных глазах термина-мутанта – «поселок городского типа». Так вот – трипольские «протогорода» выглядели на порядок скромнее Гуляйполя. По сути их можно сравнить с современными большими совхозами – теми самыми, где все удобства во дворе. И жили эти «протогорожане» в основном за счет того, что пасли быков, свиней и сеяли полбу.

Да и что это за капитальное строительство, если каждые шестьдесят лет такие «города» якобы «ритуально» сжигали? Можете представить качество постройки? Хотя лично я в магический смысл пожаров в трипольских «совхозах» не очень верю. Куда проще предположить, что очередной катаклизм случался просто в результате неосторожного обращения с огнем. Скученные постройки выгорали в этом случае как по команде, имитируя загадочный «ритуал», при котором никто из современных дешифраторов на самом-то деле не присутствовал!

Нет никаких доказательств и мирного характера трипольского проторая. В Молдавии раскопали два древнетрипольских домика на поселении Друцы. Один из них был, как мишень, засыпан тучей стрел. У угла второго валялось еще с десяток. Признаки силового решения конфликта – налицо. Причем все наконечники одного типа. Значит трипольцы с удовольствием баловались в развлечение под названием «гражданская война».

Резали, иначе говоря, друг друга! И все у них для этого было – и топоры-молоты, и бронзовые ножи, и, естественно, никого не удивлявшие даже в те времена обычные копья.

И так со всем, что хоть как-то касается Триполья. Не цивилизация – формула. Подставляй значения, какие хочешь. Биноклевидные сосуды? По одной версии, магические посудины для вызывания дождя. По другой, через них просеивали человеческий пепел на поле, чтобы урожайность была выше. По третьей – самой смешной – ничего не просеивали, а просто обтягивали донышко кожей и лупили, как в барабан. Кстати, проводили эксперименты – очень даже громко получается! Как у негра на тамтаме.

Недавно киевский научный мирок потряс очередной скандальчик. Один из местных археологов – кстати, тоже большой фантаст – заявил, что культура Триполья-Кукутени, возможно, была связана с прашумерской или прасемитской цивилизациями Ближнего Востока. Теперь он в испуге везде, где может, оправдывается, что ничего о «прасемитизации» Триполья не говорил, а большие носы трипольских статуэток якобы ни на что не намекают. И вообще лучше, дескать, «прасемитские» заимствования в нынешних европейских языках (гаиго – бык, кои – корова) назвать «афразийскими». Во избежание всяких антисемитских выходок.

Возможно, так оно действительно лучше. Но что касается этнической принадлежности трипольских костей, то чьими только их не объявляли! В «Древней истории Украины», изданной под руководством Петра Толочко двенадцать лет назад, – «прафракийскими». В докладе Хвойки 1899 года – «протославянскими». С той же степенью достоверности их можно считать «протоиндоевропейскими». И вообще какими угодно. Даже «истинно арийскими», так как на некоторых горшках попадаются изображения свастики. Проблема в том, что своих покойников представители этой культуры кремировали, а тех черепов «средиземноморского» антропологического типа, которые по каким-то причинам не сожгли, слишком мало, чтобы делать обобщающие выводы. Ведь даже на отрезке от Киева до Канева в IV тысячелетии до н. э. насчитали сразу пять различных групп трипольцев! Говорить, что они были единым народом от Трансильвании до Днепра, так же глупо, как утверждать, что мы – одна нация с американцами на том основании, что в «Макдональдсе» запиваем чизбургер колой из одинакового пластикового стаканчика. Слишком мало фактов.

Но почему же тогда наши коллекционеры из новых украинцев так вцепились в эти горшки? Ответ прост – по бедности. Украина – провинциальная страна с нищими олигархами. Денег, чтобы купить Рембрандта, у них, в отличие от японцев, все равно нет. Действительно стоящее – скифское золото, античные ювелирные изделия из причерноморских городов – давно собрано до них и покоится в Эрмитаже. Остается кухонная утварь из мифических «протогородов», так напоминающих родные села, вытолкнувшие чумазых нуворишей в Киев. Ее-то и приходится грести. А что еще остается?

Трипольская культура угасла в III тысячелетии до н. э. Первые же исторические свидетельства о славянах относятся только к началу I тысячелетия н. э. Исторический промежуток между ними – двадцать веков! Кроме того, прародина славян, как мы уже писали в первой главе, находится на территории Полесья. Византийские историки описывают их как типичных лесных жителей. Но трипольцы вообще никогда не расселялись на территории лесной зоны. Их культура полностью вписывается в лесостепную полосу, осваивать которую украинцы станут только в XVII столетии н. э., а полностью заселят лишь при Екатерине II. О каком тождестве между украинцами и трипольцами можно после этого говорить?

Скифы – упыри и наркоманы

Собирателей фольклора издавна интересовал один вопрос: отчего именно украинцы так боятся упырей и вурдалаков? Мирная добродушная нация просто не могла породить их в массовом количестве. Ну разве одного-двух. Тогда, может, память наших пращуров зафиксировала некую психическую травму, пережитую на заре истории? А почему бы и нет!

Уверен, именно столкновение со скифами породило у предков славян самый ужасный пласт народного творчества.

Сейчас скифы вызывают умиление. Археологи охотно раскапывают их курганы. Золотые побрякушки из могил древних степных царей составляют предмет гордости музейных собраний. А какими были их владельцы при жизни? Увы, вынужден разочаровать читателя – встреча с типичным «классическим» скифом V века до н. э. не сулила бы ему ничего хорошего.

«А военные обычаи их таковы, – писал в своей истории Геродот Галикарнасский. – Когда скиф убивает первого врага, то пьет немного его крови. Головы убитых в бою несет царю, ибо только тот, кто принесет голову, участвует в разделе добычи… С головы скиф сдирает кожу следующим образом. Обрезает голову по кругу возле ушей и вытряхивает ее, а потом вычищает мясо бычьим ребром и разминает кожу руками. Вычинив, употребляет эту кожу, как платок. Он привязывает ее к уздечке коня, на котором ездит, и гордится этим. Тот, кто имеет больше всех таких платков, считается самым храбрым. Многие еще и одежду делают из содранных кож, сшивая их, как бараньи».

Скифы вообще были потрясающими специалистами по работе с человеческой кожей. Других таких ни до ни после них в причерноморских степях не водилось. По уверениям Геродота, многие из этих скорняков умудрялись аккуратно содрать с правой руки противника кожу вместе с ногтями, не повредив ее. Для производства этого уникального технологического процесса требовались исключительно крепкие нервы – кожу снимали острым, как бритва, ножичком, а полученный «носочек» использовали в качестве сагайдака – то есть футляра для стрел.

Когда же и сагайдаков, и «платков», и кожаных курток набиралось столько, что девать было некуда, скиф тоже не унывал. Он переходил к высшей стадии своего древнего искусства – начинал шить чучела из незадачливых соперников. «Человеческая кожа крепка и блестяща, – восторженно продолжает грек Геродот, – она белейшая из всех кож. Многие скифы обдирают всю кожу с людей, натягивают на деревянную куклу и возят с собой на лошадях».

Древние всадники наших степей последовательно и целенаправленно воплощали в жизнь принцип: труп врага всегда хорошо пахнет. Из голов особенно досадивших противников они мастерили столовые сервизы. «Обрезают все, что выше бровей и вычищают, – констатирует Геродот. – Если это бедный человек, то обтягивает бычьей кожей и так пользуется, если же богатый, то обтягивает бычьей кожей, а в середине вызолачивает и употребляет как посудину для питья. Так делают и с черепами своих домашних, если с ними поссорятся и когда перед судом царя их победят. Когда приходишь к такому в гости, он выносит те головы и рассказывает, что это, мол, были его родственники, с которыми он разошелся во взглядах и которых поубивал. Это считается мужественным поступком».

Особенно скифы любили жертвы Аресу – богу войны, которого почитали в виде меча. В каждой скифской области находилось святилище этого демона. Мечу, воткнутому в землю, приносили в «дар» один процент добычи – сотого пленного. Кропили голову бедняге вином и закалывали над ритуальной чашей. Кровь сцеживали и выливали на меч. Правое плечо жертвы вместе с рукой отрубали и подбрасывали в воздух, а потом, весело гикнув, оставляли труп гнить на месте и расходились по домам.

Древних греков, засевших по берегам Черного моря в торговых городах-факториях, такой образ жизни повергал в изумление. Особенно удивляла их катавасия, которая начиналась в скифском обществе, когда заболевал царь.

Скифы любили клясться царским костром. Болезнь царя они объясняли тем, что кто-то дал такую клятву, но не сдержал ее. Набегала толпа гадателей – искать виноватого. Как они там его определяли, осталось навеки производственным секретом. Но определив, тут же отрубали голову, а добро делили между собой. Хуже было, если царь не выздоравливал. Тогда конкурирующая партия «магов» обвиняла своих неудачливых предшественников в брехне и непрофессионализме. Начиналось самое интересное. «Их убивают следующим образом, – пишет Геродот. – Наполняют телегу хворостом, запрягают в нее волов, связывают гадателям ноги и руки назад, затыкают рот, кладут на хворост, поджигают его, пугают и подгоняют волов. Много волов сгорает вместе с гадателями, а некоторые обсмаленные дают деру, если сгорит дышло. Точно так же сжигают гадателей и за прочие вины и называют их лживыми вещунами. Если же каких-нибудь вещунов убивает царь, то не щадит и их детей; но убивает всех мальчишек, а девочкам никакого зла не делает».

Высшим наслаждением для скифа было принять участие в пьянке у местного начальства. Раз в году каждый правитель округа готовил сосуд для смешивания вина. Лакать его допускали только скифов, убивших врага в бою. Те же, кому не повезло, сидели в сторонке и облизывались, жалобно скуля – без почести. Это считалось самым большим бесчестием. А тот, кто успевал за сезон настричь много скальпов, – получал дополнительную порцию. Он хлебал сразу из двух чаш на зависть неудачливым соплеменникам.

Делать вино самостоятельно скифы не умели, а потому покупали его у греков чуть ли не как стратегический товар. Стоило оно дорого. Пилось редко. На всех, естественно, не хватало. Поэтому в обычное время скиф наркоманил – обкуривался коноплей. Но изобрести косячок или хотя бы примитивную люльку у него не хватило ума. Коноплю использовали исключительно экстенсивно! Просто до неправдоподобия! И тем не менее… Просто не могу удержаться, чтобы не процитировать снова Геродота: «Скифы берут конопляное семя, залезают под покрывало и бросают семя на раскаленный камень. Оно курится и дает столько пара, что больше не даст и греческая баня, а скифы орут от радости». Еще бы! Представьте наркомана, который залез просто в «самокрутку»! Верх наслаждения!

Такой образ жизни эти степные обыватели считали воплощением совершенства. Подоил коня, отстриг голову врагу, накурился конопли, съездил к правителю на пьянку. И снова по кругу. Хорошо! Тех же, кто пытался перенять новомодные обычаи, скифские консерваторы строго карали. Единственного на всю страну философа Анахарсиса убили за то, что он стал поклоняться Кибеле – матери богов в греческом пантеоне. Царя Скила прикончили, когда он решил прогуляться в Ольвию, чтобы поучаствовать в чествовании бога вина Диониса.

Естественно, слухи о том, что в степях гуляет такая «банда», доходила и до предков славян, живших на севере нынешней Украины – в полесских болотах. Образ жизни кровопийц на конях, увешанных скальпами, поразил наших предков настолько, что навеки осел в славянских мозгах. Не то, чтобы эти лесные дядьки были слишком мирными. Они тоже могли прирезать соседа по недоумию или в пьяной драке. Но чтобы вот так, за здорово живешь, сдирать с пленных кожу, дегустировать человеческую кровь и окружать царские курганы стражей из мертвецов – этого бедняги вместить никак не могли.

Что-то было в скифах настолько демоническое, что путало даже этих язычников, поклонявшихся мелким лесным бесам. И хотя скифов изгнали во II веке до н. э. явившиеся из-за Дона «женоуправляемые» сарматы, изгнать их из славянского подсознания не смог никто. Так они и остались навеки воплощением высшего ужаса – степными упырями, вылезающими из своих могил пить человеческую кровь.

Иногда я думаю: а были ли они вообще людьми?

Германия в степях Украины

Давно замечено: как только наш историк хватается за события II—IV веков в Украине, так сразу начинает нести прекрасную чушь.

Причем явление это массовое – вроде эпидемии. Эдакое одновременное помрачение мозгов. Все, что до II века – ясней ясного. Сначала в наших степях жили киммерийцы. Потом их турнули скифы. Потом пришли сарматы и выгнали к чертовой бабушке скифов. А вот после сарматов и начинается наш «роковой» провал.

Достигнув его, правоверный славянский ум впадает в нечленораздельное блеяние по поводу «дискуссионной принадлежности» так называемой черняховской культуры. Которая, если почитать отечественные археологические труды, вообще неизвестно чья. Просто не культура, а сирота казанская! Но кому-то же она все-таки принадлежала?

Конечно, все концы в мутную академическую воду спрятать так и не удалось. Даже в школьном учебнике по античной истории есть загадочный эпизод. В конце IV века из-за Дуная на Римскую империю полезло германское племя готов – прямо из Северного Причерноморья. На челнах и плотах десятки тысяч этих варваров преодолели границу, проходившую как раз по этой реке, и затопили Дакию – нынешнюю Румынию. И даже в 378 году разбили под Адрианополем армию римского императора Валента, которого на радостях зажарили вместе с какой-то халупой, где он спрятался.

Но ведь за Дунаем, откуда пришли готы, в этом самом Северном Причерноморье – наша нынешняя южная Украина. Получается, германцы жили тут еще до украинцев? Да, господа, именно так во II—IV веках и было.

Готы, тщательно описанные в римских и византийских хрониках, изначально обитали на севере – в Скандинавии – Скандзе. Там до сих пор есть остров Готланд, что в переводе означает «готская земля». Свалиться в Украину с воздуха, наподобие гитлеровских десантников на Крит в 1941 году, они не могли. Не было еще ни самолетов, ни парашютов. Весь долгий путь с севера до южноукраинских степей эти суровые светловолосые хлопцы проделали на конях, телегах и просто пешком. Вместе с детьми и семьями.

Как пишет готский историк VI века Йордан, из «Скандзы, как из утробы, порождающей племена, вышли готы с королем своим по имени Бериг». Гнал их голод. Не ведавшие контрацептивов, эти раннесредневековые люди размножались в геометрической прогрессии. А мора или стихийного бедствия, регулирующего их поголовье, как на беду, у природы под рукой не нашлось. Вот они и стали сами стихийным бедствием для окружающих.

Нрава грубого и свирепого, склонные к физическому насилию, готы, несомненно, обладали мощным «державницьким» инстинктом. Промаршировав Восточную Европу с севера на юг, они расселись от Дона до Дуная, подчинив себе все, до чего только дотянулась их жадная истинно арийская рука.

Весной 258 года днестровская флотилия готов достигла Боспора и ограбила Халкедон и Никею. Через несколько лет их наскоку подверглась Фракия – территория нынешней Болгарии. Вершиной же бандитских успехов стал поход 267 года. Тогда, выйдя из устья Дона, готский флот достиг Греции – знаменитых Коринфа и Афин. Афиняне под предводительством историка Дексиппа предприняли отчаянную попытку защитить свои дома. Однако нападавшим все-таки удалось затариться до предела античным барахлом, представляющим сегодня немалую ценность для музейщиков и коллекционеров.

Наибольших размеров готское государство достигло во второй половине IV века, когда им правил Германарих. По словам Йордана, этого громилу «немало древних писателей сравнивали по достоинству с Александром Великим». Ему удалось подчинить даже те отдаленные места, где нынче находится Москва, а в раннем средневековье жили угро-финские племена морденс (мордва), меренс (меря) и васинабронки (белая весь).

Описывает Йордан и кампанию Германариха против венедов – ранних славян, которые «хотя и были достойны презрения из-за слабости их оружия, были, однако, могущественны благодаря своей многочисленности и пробовали сначала сопротивляться. Но ничего не стоит великое число негодных для войны, особенно в том случае, когда и бог попускает и множество вооруженных подступает… Все они подчинились власти Германариха. Умом своим и доблестью он подчинил себе также племя эстов, которые населяют отдаленнейшее побережье Германского океана. Он властвовал, таким образом, над всеми племенами Скифии и Германии, как над собственностью».

Однако готы не были только погромщиками. Первыми из германцев они восприняли христианство и письменность римского образца. В IV веке епископ Ульфила перевел для них Евангелие. Отрывки из него сохранились в так называемом Серебряном кодексе – необыкновенно красивой книге, написанной на красном пергаменте серебряными буквами. Хорошо известен археологам и готский женский костюм. Своих женщин они хоронили в полном наборе праздничных украшений – широком поясе с большой пряжкой и платье, схваченном на плечах двумя застежками, имевшими вид орлиных голов или пальчатых фибул. Серебряные чеканные пряжки этих поясов даже сейчас составили бы честь любому кутюрье.

Отголосок тех времен остался и в скандинавских сагах, упоминающих Данпарстад – столицу готов на Днепре. Герой сохранившейся в Старшей Эдде «Песни о Хледе» требует себе «лес знаменитый, что Мюрквид зовется, на готской земле могилы священные, камень чудесный в излучинах Данпа, кольчуг половину, у Хейдрека бывших, земель и людей, и блестящих колец». Мюрквид – в переводе Черный лес. Он существует до сих пор на правом берегу Днепра выше Запорожья. Даже сегодня он поражает своими размерами. На автомобиле его проезжаешь минимум за час. Камень в излучинах Данпа легко идентифицировать с днепровскими порогами. А что касается Данпарстада, то некоторые из дореволюционных историков предполагали, что он предшествовал нынешнему Киеву. Князь же Кий – якобы хорошо известный по «Гетике» Йордана готский рекс Книва.

Как бы то ни было, именно от готов проникли в славянские языки такие слова, как «князь» (от готского «kuni» – старейшина клана), «полк» («volk» – вооруженные люди, народ), «шлем» (готское «hilms») и даже «пенязи» – деньги («pannings»). Последнее слово хорошо известно как историкам, так и тем, кто помнит современное германское «пфениг» – одну сотую марки.

И все-таки, в конце IV века готы были вытеснены из Украины новым страшным врагом – гуннами, явившимися из задонских степей. «Германарих, престарелый и одряхлевший, страдал от раны, – пишет Йордан, – и, не перенеся гуннских набегов, скончался на сто десятом году жизни. Смерть его дала гуннам возможность осилить тех готов, которые сидели на восточной стороне и назывались остроготами». Визиготы же («западные») перешли Дунай и, спасаясь от гуннов, обрели новую родину на территории Римской империи. Остановились они только в Испании, где составили высший класс общества и королевскую династию.

Но до XV века просуществовало маленькое готское княжество в Крыму, разрушенное только турками. Именно там жили те «готские красные девы… на берегу синего моря», что радовались поражению русичей в «Слове о полку Игореве».

Путешествовавший по Крыму в XV столетии итальянец Иосафат Барбаро записал в дневнике: «за Каффой, по изгибу берега на великом море, находится Готия… Готы говорят по-немецки. Я знаю это потому, что со мной был мой слуга немец. Они с ним говорили и вполне понимали друг друга, подобно тому, как столковались бы фурландец и флорентиец».

И даже еще в конце XIX века профессора Киевского университета св. Владимира Юлиана Кулаковского будет поражать «нордический» вид некоторых горных татар – по-видимому, потомков готов.

Забылось имя Германариха. Прогремело имя гунна Аттилы. Но кем он был – диким кочевником-азиатом или гордым славянским князем Богданом Гатылом, как написал один остроумный киевский литератор? Аттила или Гатыло?

Аттила был веселый парень. Ел за троих. Пил за семерых. К тому же «мочил» римлян не только в клозетах (а римляне уже успели обзавестись клозетами), но где придется. У него была даже своя Верка Сердючка. Ничего удивительного, что некоторые из украинских историков тут же решили: «наш» человек!

«Богдан Гатыло возвращался с рати. Он ехал впереди на сером в черных яблоках жеребце, похожем на того, что был у него в детстве. Возвращался с победой, ведя за собой три сотни молодых ясичей и саков. Пленные шли с тонкими цепочками на шеях, убогие и прибытые долгим путем, совсем не похожие на тех, что ополчились три дня пред сим супротив его можей. Шли, семеня босыми ногами, покрытые пылью и изнуренные – можи отдельно, жоны и девы тоже, скованные по четыре в лаву. Подле ехали княжие комонники, подгоняя пленников бичами».

Такую веселую картину «парада победы» гуннского вождя Аттилы нарисовал в романе «Меч Арея» писатель Иван Билык. Выпущенная в 1972 году книга вызвала целый переполох. Известного по историческим хроникам предводителя кочевого племени V века автор изобразил… древнерусским князем, переименовав его в Богдана Гатыла.

С перепугу дурноватые киевские чиновники не придумали ничего лучшего, как узреть в этом национализм. Вместо того, чтобы ввести «Меч Арея» в школьную программу, замучив им детишек наподобие «Прапороносців» Гончара, его изъяли из библиотек. Впрочем, сам автор отделался по меркам 70-х «легким испугом». Его не выгнали из Союза писателей и даже дали возможность опубликовать через несколько лет новый роман «День рождения золотой рыбки» – уже без всяких сомнительных гуннов. Но для потомства он так и остался автором мифа про гуннского «ватажка». В 1990-м на волне перестройки «Дніпро» переиздало «Меч Арея», с тех пор раз за разом приходится слышать: «Аттила… это который Гатыло?»

Но, может, «Меч Арея» – не просто роман, а что-то вроде откровения свыше? Гунны – древние русичи – предки нынешних украинцев? А Аттила и действительно того – наш родич?

Увы, и рад бы приписать кусок мировой истории пращурам, но тяжесть фактов не дает воспарить легкомысленной фантазии. Когда наши предки еще не умели писать, высматривая по лесным чащобам дупла с аппетитным диким медом, деяния гуннов подробнейшим образом задокументировали римские историки. И принять этих грязных немытых кочевников за симпатичных молодцов в вышиванках можно только, страдая исторической близорукостью.

Видевший, в отличие от нас с вами, гуннов воочию римский хронист Аммиан Марцеллин, описывает их как типичных монголоидов. Приземистые, с огромными головами, они «похожи на деревянных идолов» – просто «звери на двух ногах». Они не знали ни изб, ни плуга, ели полусырое мясо и сражались только верхом, бросаясь в бой с арканом, мечом и диким ревом. Войско сопровождал весь народ – семьи на повозках тянулись вслед за отрядами конных воинов.

Аммиану вторит историк VI века гот Йордан: «Может быть, они побеждали не столько войной, сколько внушая величайший ужас своим страшным видом… Их образ пугал своей чернотой, походя не на лицо, а, если можно так сказать, на безобразный комок с дырами вместо глаз». Европа до гуннов не знала монголоидов. Поэтому, когда они появились в IV веке из-за Дона, их безбородая внешность казалась просто необъяснимой. Родилась целая «теория», объясняющая этот странный вид. По словам Йордана, «детям они рассекают щеки железом, чтобы раньше, чем воспринять питание молоком, попробовали они испытание раной. Поэтому они стареют безбородыми, а в юношестве лишены красоты, так как лицо, изборожденное железом, из-за рубцов теряет своевременное украшение волосами. Ростом они невелики, но быстры проворством своих движений и чрезвычайно склонны к верховой езде; они широки в плечах, ловки в стрельбе из лука и всегда горделиво выпрямлены благодаря крепости шеи».

Именно как типичного монголоида описывает Йордан и Аттилу: «По внешнему виду низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой и маленькими глазами, с редкой бородой, тронутой сединою, с приплюснутым носом, с отвратительным цветом кожи, он являл все признаки своего происхождения». Мог ли этот уродец быть славянским князем? Конечно же нет! Зато его отличало другое: «Был он мужем, рожденным на свет для потрясения народов, ужасом всех стран, который, неведомо по какому жребию, наводил на все трепет…»

Примерно в это время в Риме прославился своими проповедями епископ Августин Блаженный, автор книги «О граде божьем». Он отрекался от римской старины, от всего, что римляне считали дорогим и великим. Говорил, что подвиги цезарей – суета сует. Рим построен на крови. Один из братьев – основателей города – убил другого, как Каин Авеля. Все государства земные, все, что создано руками смертных, должно непременно пасть. Все это держится только на злобе и властолюбии, внушенных дьяволом. Есть только одни град истинно вечный – град Божий, церковь, и глава его – Иисус Христос.

Такая идеология не могла не подавить волю к сопротивлению. Когда Аттила, перейдя границу, обрушился на империю, римляне увидели в нем наказание за свои грехи и прозвали Бичом божьим.

Но были и те, что собирались сражаться. Предание гласит, что Аттила получил найденный в степи меч бога Марса (Арея) и был уверен в том, что сделается владыкой вселенной. Сначала он рванул на Балканы и разорил Восточную римскую империю, а затем повернул в Галлию, осадив Орлеан. Доведенное до крайности население, как рассказывает средневековый хронист Григорий Турский, обратилось к епископу города Аниану. Последний посоветовал молиться и смотреть в даль, не припрется ли кто спасать грешников. И действительно, на горизонте поднялось облако пыли – это шел на выручку римский полководец Аэций.

Деблокировав Орлеан, Аэций дал в 451 году знаменитейшее сражение на Каталаунских полях в Шампани, визиготы и франки сражались на стороне римлян. Остроготы поддержали гуннов, Аттила вынужден был отступить и ушел в Паннонию, где нынче Венгрия. На следующий год он повторил поход, вторгнувшись в Италию, но Рим так и не взял. Одни утверждают, что его остановила чума. Другие – что страх перед карой богов. Аларих – готский король, захвативший Рим в 410 году, умер сразу после своего подвига, и Аттила будто бы боялся повторить его судьбу

Как бы то ни было, но история уже подготовила гуннскому царю эффектнейшую развязку. Аттила умер прямо на своей очередной свадьбе, на вершине варварского восторга «ослабевший от великого наслаждения» с невестой Ильдит и «отяжеленный вином и сном». Бедняга так и не смог переварить все то, что слопал, и попросту захлебнулся кровью, хлынувшей из ноздрей. «Опьянение принесло постыдный конец прославленному в войнах королю», – нравоучительно замечает Йордан. Сыновья же Аттилы, «коих, по распущенности его похоти, насчитывались целые народы», устроили вооруженный дележ наследства и после хорошенькой междоусобицы разорили державу папаши-секс-гиганта до основания. «Так отступили гунны, перед которыми, казалось, отступала вселенная».

Нет никаких оснований считать этого обжору древнерусским князем, имя его еще можно кое-как переделать в Гатыло, но как мы «ославяним» его братца Бледу? И что делать с папой Аттилы, которого звали «типичным» украинским именем Мундзук? И с дядями Октаром и Роасом? И в конце концов с монгольским разрезом глаз и жиденькой, как факты о древнеукраинской родословной, бороденкой?

Степь говорила тогда на диком невообразимом суржике, состоящем из гуннских, германских, греческих и, наверное, славянских слов. Византийский посол Приск Панийский, посетивший ставку гуннского царя, оставил описание «Верки Сердючки» V века – шута, развлекавшего Аттилу и его гостей юморесками, сочиненными на этой макаронической смеси языков. «Бич божий» ржал как конь. Он все понимал. Но ни внешность, ни имя Аттилы Мундзуковича не дает подозрений хотя бы на каплю нашей крови в его жилах.

Припрятанная летопись

Со школьных дней мы заучили начало «Повести временных лет»: «Откуда есть пошла русская земля, кто в Киеве начал первым княжити и откуда Русская земля стала есть». Мне пришлось перечитать немало хроник – польских, чешских, англосаксонских, франкских. Смею заверить: наша «Повесть» – одна из увлекательнейших. Читаешь и просто дрожишь от удовольствия – на каждой странице колют, рубят, режут, бьют морды, хлещут ведрами мед, насилуют девок – сплошная «пропаганда» жестокости и насилия. Писал ее человек, явно склонный к литературным эффектам. Он умело вплетает в повествование исторические анекдоты, рассказывает байки о том, как святой Андрей проповедовал на Руси и, добравшись до Новгорода, дивился людям, парившимся в банях. Чешет «правду-матку» о колодце с киселем, которым якобы напугали доверчивых печенегов переяславские обыватели, – мол, сколько нас ни осаждайте, никогда не сдадимся! Видите: у нас земля сама харчи родит. Все это весьма занимательно, если бы не одно «но».

Святой Андрей жил в I веке н. э., когда… еще не существовало Новгорода. Христианские писания свидетельствуют, что он проповедовал в древнегреческих городах на берегу Черного моря, но молчат о каких-либо вояжах туриста-праведника по Днепру и Волхову. Да и не было ему нужды так далеко забираться – в самом Риме христианство пускало только первые ростки – работы хватало.

Что же касается доверчивых печенегов, то в них мне и вовсе верится с трудом – представить, что эти степные черти, промышлявшие грабежом и разбоем, проглотили «лапшу» о колодце, рождающем кисель, невозможно просто физически. Это ведь были все-таки печенеги, а не трехлетние мальцы из детского сада, силком загнанные воспитательницей в столовую.

Тогда получается, что «Повесть временных лет», как бы это помягче выразиться… Первый русский исторический роман? Если честно, что-то вроде этого. Эдакая первобытная «Война и мир». Там ведь тоже есть и Наполеон, и Кутузов, и битва под Аустерлицем – только они не настоящие, а «толстовские», с изрядной долей художественного вымысла.

Историки давно заметили хронологические нестыковки в «Повести». Например, сообщение о женитьбе князя Игоря – отца Святослава. Нестор-летописец датирует это событие 903 годом. Якобы именно тогда Игорю привезли жену из Пскова – знаменитую княгиню Ольгу. И после этого он целых 39 лет «делает» с нею Святослава! Поверить в это невозможно – в те времена люди жили активно, тринадцатилетняя девочка уже считалась вполне пригодной для брака, многоженство князей было в порядке вещей. А тут Ольга почти четыре десятилетия никак не разродится! И потом производит сына в том возрасте, когда ей следует быть уже бабушкой! Демонстрируй она такое наглое бесплодие в действительности, Игорь, уж поверьте, нашел бы, кем ее заменить. Парень, ходивший по налоги к древлянам два раза подряд, стесняться не умел. Что хотел, то и воротил.

Историки давно заметили эти несообразности и пришли к выводу, что автор «Повести временных лет» проставлял даты на глазок – задним числом, руководствуясь какими-то только ему понятными соображениями. Жил он в конце XI – начале XII веков, а события описывал происходившие двумя столетиями раньше.

Они же высказали предположение, что под рукой у Нестора был так называемый «Начальный свод» (название условное) – текст без дат, откуда летописец и черпал информацию, а также бумаги из княжеского архива и византийские хроники. Отталкиваясь от последних, имевших, кстати, точную датировку, Нестор и вычислил свою «хромающую» цифирь.

Скорее всего, так и было. Первоначально с летоисчислением на Руси дела обстояли, как в «Письме запорожцев турецкому султану»: «Місяця не знаем, бо календаря не маем, а год такий у нас, як i у вас…» Очень долго восточные славяне не знали исторического времени. Их как народ сельский интересовал не год, а смена сезонов – лета, осени, зимы, весны – чтобы знать, когда сеять, а когда на печке чесаться. Только появление государства заставило думать не циклически, а линейно – на перспективу.

Но что стало с этим гипотетическим «Начальным сводом»? Да ничего. Рукописи, как известно, не горят, если их вовремя скопировать! Замечательно существует наш «Начальный свод» в составе так называемой Новгородской первой летописи. Только о событиях на Руси IX—X веков рассказывает несколько иначе. Поэтому время от времени на него ссылаются, мягко критикуют «за преувеличение роли Новгорода», а чаще всего – стараются не замечать.

Хотя на самом деле Новгородская первая летопись куда больше напоминает историческое сочинение, чем полусказочная «Повесть временных лет». Она суше, сдержаннее. В ней отсутствуют фантастические легенды о кисельных берегах и слоняющихся где попало святых Андреях. И начинается она без излишней патетики: «Временник, который называется летописание князей и Земли Русской, и как избрал Бог страну нашу на последнее время…»

В «Повести временных лет» в 882 году Киев захватывает явившийся из Новгорода Олег, несущий на руках младенца Игоря – первого Рюриковича. В Новгородской же летописи это событие не имеет точной датировки и сюжет его выглядит несколько иначе. Игорь тут – не младенец, а взрослый активный князь, а Олег при нем – всего лишь воевода: «И вырос Игорь, и был храбр и мудр. И был у него воевода именем Олег – муж мудрый и храбрый. И начали воевать – и налезли Днепр-реку и Смоленск-град. И оттуда пошли вниз по Днепру и пришли к горам Киевским, и увидели Киев и спросили, кто в нем княжит, и сказали им: «Два брата – Аскольд и Дир» (…) И сказал Игорь Аскольду: «Вы не князья, и не княжеского рода, но я князь и мне следует княжить». И убили Аскольда и Дира».

Точная дата взятия Игорем Киева, повторяю, неизвестна. Игорь должен был вырасти, набрать войско, приобрести авторитет. Скорее всего это событие произошло где-то около 900 года.

По сути первой датой Новгородской летописи является 920 год. К этому времени Игорь настолько окреп, что совершает поход на Царьград – тот самый, который «Повесть временных лет» приписывает Олегу под 907 годом.

Нет в Новгородской летописи и точной даты женитьбы Игоря на Ольге. Об этом просто сказано: «Привел себе жену из Пскова – Ольгу, мудрую и смышленую, от нее родился сын Святослав. После этих же времен в лето 6428 (920 год от Рождества Христова. – О. Б.) послал Игорь на греков вой».

Если действительно женитьба на Ольге произошла около 920 года, то к 945-му – общепринятой дате смерти Игоря – она отнюдь не была старухой. Напомню: замуж выдавали девочек начиная с 13 лет – возраста физиологической зрелости. Таким образом, Ольге, когда погиб Игорь, было не больше сорока. Она вполне могла родить нескольких детей, выжил из которых один Святослав, оставшийся без отца в том возрасте, когда был еще «вельми детеск» и не мог пробросить копье дальше, чем «сквозь уши коневи».

Но кем был отец Святослава – Игорь? И откуда он взялся в Новгороде с таким явно неславянским именем? Что пишет об этом Новгородская первая летопись? В следующей главе вы узнаете ответ.

Вымышленная Киевская Русь

Киевская Русь – название искусственное. Его придумали историки, чтобы отличить от Руси Московской, возникшей пятью столетиями позже. На самом деле никакой Киевской Руси не существовало. Была просто Русь. Причем возникла она не в Киеве, а на славянском севере – в Ладоге и Новгороде. До революции это хорошо понимали. Не так давно в руки мне попала изданная в начале XX века популярная книжка Е. Нелидовой «Русь в ее столицах». Три части ее называются так же, как и первые стольные грады нашей изначальной империи – «Старая Ладога», «Новгород», «Киев».

И «Повесть временных лет», и «Первая Новгородская летопись» основоположником княжеской династии, последовательно захватившей эти опорные пункты власти, называют загадочного варяжского князя Рюрика, объявившегося откуда-то «из-за моря» с «дружиной многой и предивной». Кем был этот Рюрик? И что за варяги пришли с ним?

Варягами в Восточной Европе и Византии называли викингов. IX век – самый пик их творческой активности, приводившей в ужас ученых монастырских крыс. Дракары северных конунгов суют в это время свой нос повсюду, а их воины тащат все, что плохо лежит. Они осаждают Париж, грабят восточную Англию, шарпают Испанию и Италию. Прибрежные земли стонут от их неукротимых амбиций. Морские походы запорожцев в XVII веке – всего лишь бледная копия этих пиратских подвигов, запоздавшая на сотни лет и крайне убогая по размаху. Атлантические одиссеи через Бискайский залив казакам даже не снились, а викинги шлялись там, словно в тихих фиордах родной Скандинавщины.

Насколько плотно и основательно заселили в прошлом варяжские выходцы новгородские земли, говорит тот факт, что еще в XVIII веке их потомки сохраняли память о своем происхождении! В замечательном дореволюционном журнале «Русский архив» опубликована записка Екатерины II одному из ее секретарей. Императрица работала над составлением «Сравнительного словаря всех языков и наречий». Особенности говора крестьян, населявших окрестности новгородского городка Копорье, ее заинтересовали настолько, что в 1784 году она делает такую пометку: «Реестр слов отвезите к графу Кирилле Григорьевичу Разумовскому и попросите его именем моим, чтобы он послал в своих копорских деревень кого поисправнее и приказал у тех мужиков, кои себя варягами называют тех слов из их языка переписать…»

Неизвестно, произвели ли до конца этот филологический опыт. Но обратите внимание: русская императрица, по происхождению немка, пишет президенту своей Академии наук, по происхождению украинцу, чтобы он поподробнее изучал любопытнейших русских мужичков в своих новгородских имениях. Оказывается, украинские помещики владели крепостными в исконно русских губерниях! А нам рассказывали только об обманутой заезжим москалем Катерыне! Какой пассаж!

Рассказывая о призвании варягов, «Повесть временных лет» пишет: «И пошли они за море к варяжской руси. Это варяжское племя называлось русь, так как каждое варяжское племя имело свое название, как то: шведы, норвежцы и готы».

Слово «русь» перешло к славянам из финского языка. Финны, прежде всех узнавшие лежащий напротив Швеции берег Рослаген, с которым они издавна контактировали, по имени этой пограничной земли дали всей Швеции название Руотси, а народу – руотсалайнен. Таким образом, первые русы были на самом деле… шведами. Придя в землю новгородских славян, они передали им свою кличку, позаимствованную у финнов. Удивляться этому не стоит. Ученые всегда недооценивают человеческую лень, нелюбопытство и склонность к путанице. Обычай называть всю землю соседей по территории первого попавшегося пограничного племени известен с давних пор. Например, латыши до сегодняшнего дня называют русских «криве» – точно так же, как древнее славянское племя кривичей, которое с ними соседствовало.

Бог знает, когда кривичи слились с вятичами, радимичами и новгородскими словенами под общим именем «русские»! А латыши всех русских по традиции величают кривичами, как и их древние отсталые предки! И тут уж ничего не изменить – попробуй пересиль разбег исторической инерции!

Князь Рюрик объявился под Новгородом не от хорошей жизни. В «Повести временных лет» о нем мало что сказано. Ну, пришел и пришел. Якобы даже был призван. А что делал раньше, откуда родом – летописец, похоже, и сам не знал. Ясно только, что произошло все это где-то в середине IX века.

В это время за южный берег Балтики соперничали несколько скандинавских кланов. Славяне новгородские, жившие около Ильменского озера, кривичи, населявшие территорию вокруг Смоленска и Полоцка, а также различные финские племена платили дань предшественникам Рюрика – по всей видимости, шведам. Около 862 года, как рассказывает летопись, они восстали против своих варяжских властителей, отказались платить налоги и выгнали их из страны. Но понюхавшие демократии славяне и финны не могли управляться сами собой и впали в такую анархию, что варяжская власть показалась им благом по сравнению с думаньем собственной головой. Проситься назад к шведам было стыдно – да, может, те и сами больше не хотели управлять таким народом. И тогда послали «за море» – к Рюрику: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет: придите княжить и владеть ей». То, что неизвестно, куда посылали, не должно смущать исследователя. Рюрик постоянно находился в движении – как безработный специалист по административному управлению, проходящий конкурс на соискание должности.

Его подвиги на Западе хорошо известны по тамошним хроникам. Молодой Рюрик носил кличку Язва Христианства. Вскоре после 843 года германский император лишил его округа Рустринген во Фрисландии, и хлопец вынужден был податься в пираты. В 845 году его корабли грабили народ по Эльбе, а потом успели немножко обчистить северную Францию. Через пять лет Рюрику во главе 350 кораблей удалось избавить от производственных излишков прибрежные районы Англии. Наконец, чтобы от него отцепиться, германский император Лотарь вернул Рустринген с тем условием, чтобы он защищал побережье от других викингов. В 854 году этого разбойника даже наградили куском Ютландии. А тут и послы из Новгорода подоспели, истомившиеся в поисках «кандидата на диктаторы Всероссийские».

То, что Рюрик правил некоторое время округом Рустринген, то, что шведов называли «руотси», коверкая это имя как «русь», наделало большой путаницы. Но как бы то ни было, основателем первой княжеской династии на Руси стал викинг из клана Скьелдунгов – Рюрик, заложивший традиции отечественного великодержавия. Первой столицей его была Ладога. Засев в ней, он пытался построить маленькую копию Германской империи, раздавая земли своим вассалам. Известно также, что в 873 году ему удалось получить округ во Фрисландии и вернуться на Запад. Но еще до этого он сумел произвести на свет сына Игоря, в наследство которому достались новоприобретенные земли на Руси. Ему вместе с Олегом и придется захватить Киев, расширив владения на славянский юг. Но если бы кто-то назвал подконтрольные им территории Киевской Русью, они бы несказанно удивились. Впрочем, в еще большее изумление они пришли бы при виде Грушевского, упорно именовавшего этих викингов вымышленным им самим титулом «давньоукpaїнські князі».

Донос Ломоносова

Петербурский академик Герхард Мюллер 6 сентября 1749 года произнес перед своими коллегами речь «О происхождении народа и имени российского». Речь была на латыни. Мюллер был по национальности немцем, приглашенным из Германии поднимать славянскую науку. Слушатели же его являлись по преимуществу русскими. Латынь они тоже понимали. Но то, что изложило германское светило, им очень не понравилось. Аудитория неожиданно рассвирепела. Мюллеру так и не дали закончить. Астроном Никита Попов (все астрономы разбираются в истории!) возмущенно заорал на той же латыни: «Ты, известный автор, позор нашей науки!» Прочие собравшиеся его горячо поддержали, оперируя еще и непереводимыми на латынь «национальными выражениями». Разгорелся скандал. О случившемся доложили президенту Академии наук, брату любовника императрицы Кириллу Разумовскому. Хитрый малоросс назначил для расследования инцидента целую комиссию, главным членом которой оказался «на все руки мастер» Михайло Ломоносов. Вывод его был однозначен – сочинение «О происхождении народа и имени российского» – вредная и опасная пропаганда. Мюллеру запретили копать древнерусскую тему, крамольную речь сожгли и посоветовали заняться историей Сибири, что дисциплинированный немец и сделал, не желая терять приличный академический паек. Но что же такого ужасного посмел сказать герр Мюллер? Может быть, он непристойно обозвал собравшихся? О нет! Мюллер был вежливым человеком и весьма корректным ученым. Прочитав древнерусские летописи, он всего лишь пришел к выводу, что Киевскую Русь основали норманны – те самые викинги, которых Нестор-летописец называл «варягами». Откуда ему было знать, какую чувствительную струну загадочной славянской души он задел!

Читать замечания Ломоносова на диссертацию коллеги забавно до сих пор. Вначале он упоминает, что указом императрицы велено ему исследовать творение Мюллера на предмет того, нет ли в нем чего «предосудительного России» и можно ли его после исправлений «напечатать». Потом разносит в пух и прах бедного Мюллера, оперируя даже такими терминами, как «два батальона римлян», которых якобы разбили древние россияне, хотя никаких батальонов в римской армии в помине не было. И под конец решает судьбу научной карьеры собрата без малейшей жалости: «Ежели положить, что Рурик и его потомки, владевшие в России, были шведского рода, то не будут ли из того выводить какого опасного следствия». Поправить диссертацию, чтобы можно было ее публиковать, нельзя, решил Ломоносов и добавил: «Все ученые тому дивиться станут, что древность, которую приписывают российскому народу и имени все почти внешние писатели, опровергает такой человек, который живет в России и от ней великие благодеяние имеет». Мол, получаешь жалованье – так изволь плясать под хозяйскую дудку.

Знаменитое «как бы чего не вышло» сыграло свою роль. Вывод Ломоносова откинул историческую науку в России и Украине лет на двести назад, освятив в ней принципы политической цензуры. Не имея возможности «поспрошать» вымерших древних варягов физически, их стали преследовать на страницах исторических сочинений.

Между тем спокойное чтение «Повести временных лет» доказывает, что прав был все-таки Мюллер, а не Ломоносов. Первые киевские князья из династии Рюриковичей носят отнюдь не славянские имена – Олег и Игорь. Еще большее удивление охватывает, когда читаешь перечень имен подписавшихся с русской стороны под договором Олега с греками, – Карл, Ингельд, Фар-лоф, Вермид, Рулав, Гуди, Руальд, Карн, Фрелав, Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид. Как-то не похожи эти добры молодцы на славянских Добрынь!

Не проще ли предположить, что Киев захватила какая-то скандинавская банда? Тем более что «Повесть временных лет» именно так и описывает события.

Годом 862-м в ней датируется статья о призвании варягов кривичами и словенами – племенами, населявшими нынешние Псковщину и Новгородчину. Обессилев от междоусобиц («и встал род на род»), бедолаги решили завести какое-то подобие власти: «И сказали они: «Поищем князя, который бы владел нами и правил по соглашению, по праву». Пошли за море к варягам – к руси… Сказали руси чудь, словены, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядку в ней нет. Идите княжить и владеть нами».

Весь и чудь, упоминаемые в летописи, – финские племена, растворившиеся впоследствии среди славян. По поводу того, каким точно «сортом» варягов была летописная «русь», существует несколько версий. Чаще всего считают, что она получила свое имя от слова «руотси» – так финны в средние века называли шведов. Есть и другие мнения. Но как бы там ни было, главная версия строится на том, что Русь основали именно норманны. IX век – самый разгар их грабительских походов. Британия, Франция и Испания подвергаются их набегам. Нет ничего удивительного, что какая-то часть этих ребят осела и на землях восточных славян.

Я бы не сравнивал варягов с обычными пиратами. Пират – просто грабитель. Его идеал – пустить под воду зазевавшегося купца и пропить награбленное. А норманны обладали мощным государственным инстинктом. В Северной Франции они основали герцогство Нормандия, подчинив местных жителей. В Англии завладели областью вокруг города Йорка. В Италии – создали Сицилийское королевство.

Везде норманны стремились пробиться на самую верхушку общества. Храбрые, жестокие и умные, одинаково интересующиеся войной и торговлей, люди Севера считали себя предназначенными повелевать от природы. Рюрик, которого славяне призвали наводить порядок, принадлежал именно к этой породе. Через двадцать лет Олег (его «Повесть временных лет» называет родственником Рюрика) захватил Киев и посадил княжить тут Игоря Рюриковича. Первая новгородская летопись рассказывает об этих событиях несколько иначе. В ней главный герой взятия Киева – сам Игорь. Олег – только воевода. Но в общих чертах обе версии совпадают. В них куда больше сходства, чем различий. По крайней мере ни киевская, ни новгородская летописи не называют первых Рюриковичей хазарами, печенегами или лапландцами. Они сходятся именно на варяжских истоках этой княжеской династии.

Ломоносову все это очень не нравилось. Великий одописец, химик и по совместительству создатель мозаичных картин в «рецензии» на мюллеровские изыскания свое недовольство высказал прямо, хотя и несколько коряво по стилю: «Оно российским слушателям будет весьма досадно и огорчительно, когда услышат, что народов, одним именем с ним называемых, скандинавы бьют, грабят, огнем и мечом разоряют, победоносным оружием благополучно побеждают».

Может, и «огорчительно». Но почему мы должны ассоциировать себя с обиженными и оскорбленными? Скандинавская «русь» слилась с местными славянами, приняла их язык и имена, нашла тут свою новую родину! Мы – такие же потомки этой залетной руси, как и полян или северян.

Череп Святослава

Со Святославом вроде все ясно. Образ его настолько ярко выписан летописном, что слова негде воткнуть. Начал боевую карьеру в раннем детстве, пробросив копье между ушей коня, в карательной экспедиции на древлян. Ходил в походы налегке – спал, подложив под голову седло, ел испеченное на углях мясо. Начиная войну, всегда предупреждал: «Хочу на вас идти!» Разрушил Хазарию, отогнал от Руси печенегов, хотел перенести столицу из Киева на Дунай, говоря: «Тут середина моей земли!» В конце концов надорвался и потерял голову – в прямом и переносном смысле.

И тем не менее сплошные вопросы.

Начнем с того, что в X веке современники произносили его имя немного не так, как мы – Свентослав. Причем «ен» звучало в нос – в древнерусском языке в этой позиции стояла так называемая носовая гласная. Из славянских языков, бывших тогда намного ближе друг другу, чем сейчас, она сохранилась только в польском. В прочих – отмерла. Но византийский историк Лев Диакон, оставивший о борьбе с киевским князем обширные записки, зафиксировал именно эту форму имени – с некоторым греческим акцентом – Сфендослав.

Имя многое может рассказать о его хозяине. Святослав – первый из пришлой в Киев династии Рюриковичей, кто называл себя не на варяжский, а на славянский манер. Следовательно, викинги к его рождению уже прилично ославянились на местной почве. Обросли детьми, бабами и родственниками.

Но несмотря на это, в самом Святославе не было ни капли славянской крови. Отцом его был варяжский конунг Ингвар, матерью – варяжка Ольга. Лев Диакон описывает яркую северную внешность князя – голубые глаза, светлые волосы, вздернутый нос. Для южного Киева такой антропологический тип был тогда такой же редкостью, как и сейчас. Но по культуре Святослав – был явно «наш». И даже волосы носил на степной манер – в виде свисающего локона на бритом черепе.

Эта прическа здорово раззадорила «шароварно-галушечных патриотов». Раз есть «оселедец», значит, и запорожские казаки были уже во времена Святослава! Но оселедец – еще не доказательство существования в Киевской Руси казачества. На самом деле это древняя прическа кочевников, встречающаяся по всей Великой Степи от Монголии до Венгрии. Турки ее, между прочим, точно так же будут носить в XVI столетии, как и запорожские казаки. А на голове Святослава «оселедец» свидетельствует прежде всего о его связях со степняками. Долгое время киевский князь свирепствовал именно в союзе с печенегами – теми, кто в конце концов и сделал из его головы чашу.

Абсолютный миф – полный разгром Святославом Хазарии. Он нанес ей тяжелый, почти смертельный удар, но до конца так и не покорил. В летописи нет никакого упоминания о вымышленном уже в XX веке Львом Гумилевым взятии князем хазарской столицы Итиль. Зато реальная война отображена достаточно полно – согласно «Повести временных лет», Святослав «одоле козаром и град их Белу Вежу взя. И ясы победи, и касогы».

Белая Вежа – крепость на Дону. Киевскому князю она была нужна, чтобы захватить торговый путь по этой реке, чего он успешно и достиг. То, что донская артерия имела исключительно важное значение, свидетельствует ранг противника, которого одолела Русь. Против киевского войска вышли главные хазарские силы «с князем своим каганом». Кубанские же племена ясов и касогов, по-видимому, являлись хазарскими вассалами. Поэтому набег на них – такое же естественное предприятие, как и поход в землю вятичей – на Оку и к верховьям Волги. Святослав просто отбирал у хазар «кормовую базу», переподчиняя себе подконтрольные им племена. Но до Итиля руки князя просто не дотянулись – отвлек более заманчивый «византийский» проект.

Мифический разгром Хазарии некоторые историки часто ставят Святославу в упрек – дескать, этим он открыл путь на Русь печенегам и половцам. Но не нужно забывать, что Хазария реально не контролировала степи – венгры, например, прорвались на Запад через «хазарские» земли задолго до печенегов, и никакой каган им не помешал. В те времена вообще не существовало границ в современном значении этого слова. Можно было удерживать только опорные пункты на речных путях, где происходил сбор мыта. Да и не виноват Святослав в том, что через двести лет после него на Русь будут совершать набеги половцы! Эту проблему следовало решать его потомкам. А если они с нею плохо справлялись, то и ответственность вся на них – нечего все валить на и так славно помордобойствовавшего пращура.

Хазарию же победил не так Святослав, как сама хазарская знать, когда она приняла иудаизм и стала чужой собственным подданным. Религиозные войны и внутренний раскол ослабили эту страну так основательно, что просто грех было не приложить державную руку к «хазарскому наследству». Святослав и приложил, за что честь ему и хвала.

Дунайский поход – гениальное прозрение Святослава, как вспышка молнии, озарившее всю последующую судьбу Руси, России и нынешней Украины. Из него родится и «греческий проект» Екатерины Великой, и русско-турецкая война Александра II Освободителя, и славянофильская мечта о кресте над святой Софией. Последнее особенно парадоксально. Сам Святослав как убежденный язычник ни о каком кресте не мечтал, но похозяйничать в тех местах, где византийцы его водрузили, был не прочь – в конце концов геополитика всегда первичнее идеологии.

Блестящая Святославова идея – перекрыть путь всему европейскому товарообороту на Дунае («Тут все блага сходятся!») – слаба лишь тем, что не воплотилась. В противном случае мы получили бы совершенно фантастическую Русь, захватившую все главные восточноевропейские речные пути – по Днепру, Дону и Дунаю. Венгрия, Чехия и Византия были бы для этой сверхимперии всего лишь сателлитами. Святослав знал, что делал, – оголяя свой тыл против степи, мобилизуя все силы в одном месте против греков, он шел ва-банк. В случае удачиему все бы простилось. Но, видимо, в ином был промысел Божий.

В Киеве Святослав, в отличие от христианской партии мира, возглавлял языческую партию войны. Христиане считали, что с Византией следует дружить и торговать. Князь настаивал на том, что дружить можно и потом. Но сначала следует отобрать на Дунае наиболее выгодное место для дружбы. Вот тогда и продиктуем условия!

А перепуганные византийцы замысел русов воспринимали просто как наказание высших сил. «О том, что этот народ безрассуден, храбр, воинственен и могуч, что он совершает нападения на все соседние племена, утверждают многие, – писал в своей «Истории» Лев Диакон. И продолжал: «Говорит об этом и божественный Иезекииль такими словами: «Вот я навожу на тебя Гога и Магога, князя Рос».

Гордитесь, соотечественники! Наших предков описывали как Божью кару!

Особенно потряс византийцев обряд человеческих жертвоприношений, который практиковали воины Святослава. «Когда наступила ночь, – пишет Лев Диакон, – и засиял полный круг луны, скифы (так называет русов византийский историк. – О. Б.) вышли на равнину и начали подбирать своих мертвецов. Они нагромоздили их перед стеной, разложили много костров и сожгли, заколов при этом по обычаю предков множество пленных, мужчин и женщин. Совершив эту кровавую жертву, они задушили несколько грудных младенцев и петухов, топя их в водах Истра».

Таковы подлинные нравы святославовой дружины. Меня же больше всего потрясает ее языческое «бескорыстие». Ведь сами могли воспользоваться любовью пленниц! Но считали, что погибшие товарищи не должны остаться без подруг в загробном мире – и отправляли их в подарок мертвецам! Правду сказал Гоголь: «Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей».

Из шестидесяти тысяч русов, напавших на Византию, уцелело чуть больше трети – двадцать две тысячи. Греки называли точную цифру, исходя из того, что по условиям мира должны были снабдить каждого уходившего со Святославом воина двумя медимнами зерна (примерно 20 кг при пересчете на наши меры).

«Сфендослав, – заканчивает Лев Диакон, – оставил Дористол, вернул согласно договору пленных и отплыл с оставшимися соратниками, направив свой путь на родину. По пути им устроили засаду пацинаки – многочисленное кочевое племя, которое пожирает вшей, возит с собою жилища и большую часть жизни проводит в повозках. Они перебили почти всех, убили вместе с прочими Сфендослава, так что лишь немногие из огромного войска росов вернулись невредимыми в родные места».

«Пожиратели вшей» печенеги отличались одной особенностью – крайним бесстыдством.

Общеизвестно, что печенежский князь Куря сделал из черепа убитого Святослава чашу. Но только в одной почти «засекреченной» древнерусской рукописи, близкой к Тверскому летописцу, можно найти упоминание, что «есть чаша сия и доныне хранима в казнах князей печенежских, пьют же из нее князья со княгинею в чертоге, егда поимаются, говоря так: «Каков был сий человек, его же лоб есть, таков будет и родившийся от нас».

Бывает, что, читая старую хронику, хочется встать и идти мстить за предков. Мстить за Святослава, увы, уже некому – не осталось на свете ни одного печенега. Чаша из головы Святослава не принесла им ни счастья, ни силы.

Вошь печенежская

Если не считать эротических забав с черепом Святослава, печенеги, в отличие от монголов или половцев, оставили в нашей истории какой-то скучный след. Половцы прославились своими «красными девками» и войной с князем Игорем. Монголы навеки врезались в память широким разрушительным размахом, с которым ни до, ни после них никто не гулял на Святой Руси. Зато печенегам явно не повезло. По сути, кроме обычая делать столовые сервизы из человеческих голов, о них ничего не известно. Просто безликие степные тени какие-то! Между тем, они могли бы украсить собой страницы любого исторического романа, если бы нашим романистам чуть-чуть поубавить склонности покрывать картины прошлого густым слоем современного синтетического лака. В одной из старинных книг – изданных в 1870 году в Петербурге «Сказаниях мусульманских писателей о славянах и русских» – я нашел очаровательный отрывок из писаний арабского путешественника середины X века. Звали его длинно – Абу-Дулаф Мисар ибн-Муханхаль аль-Хазраджи аль-Янбуи. Родился он близ Мекки, увлекался поэзией и путешествиями, выполнял различные дипломатические поручения и однажды добрался до печенежских кочевий. Сексуальные привычки этих туземцев настолько поразили интеллигентного араба, что в «Книге о чудесах стран» он не смог удержаться от следующего пассажа: «Затем пришли мы к племени, известному под именем печенеги; это люди длиннобородые, усатые, производящие набеги друг на друга. Едят они только просо и сочетаются с женщинами на открытой дороге. Мы путешествовали среди них двенадцать дней и нам рассказали, что страна их прилегает к северу и к стране славян. Они никому не платят дани».

Поражаться раскомплексованности печенегов не стоит. Они жили в степи вместе со скотом, ежедневно наблюдали все проявления животной жизни и не выделяли себя из ее круговорота. Сменившие печенегов половцы будут такими же. Может быть, даже более дикими. По крайней мере Гильома де Рубрука – папского посла к монгольскому хану – больше всего поразит, как половцы «опорожняют желудки, не отойдя даже настолько, насколько можно бросить бобовое зерно».

Но особенно удивляла цивилизованных соседей печенегов их кухня. Степные гурманы с удовольствием пожирали вшей, вылавливая их прямо в собственной одежде. Вечно голодные печенеги даже подогнали под свою народную кухню философскую базу: если паразиты «едят» нас, отчего бы не отвечать им тем же?

Впрочем, от такого рациона не сильно разгуляешься. Постоянная нехватка пищи делала печенегов крайне уязвимыми. Сначала сын погибшего Святослава – Владимир – отразил этих дикарей под Переяславлем, а затем и внук – Ярослав Мудрый – разбил бородатых любителей совокупляться на природе прямо у стен своей столицы – там, где ныне возвышается Софийский собор.

Обычно считается, что кочевникам свойственна врожденная агрессивность по отношению к оседлым народам. Но на самом деле все сложнее. Набегу печенегов 1036 года на Киев предшествовало наступление Руси на степь. Как свидетельствует летопись, четырьмя годами ранее «Ярослав начал ставить города по Роси». Фактории русичей отбирали у степняков пастбища. Их лошадям и овцам не хватало травы. Что еще оставалось печенегам, как не попытать счастья в самоубийственном броске на ставку киевского князя?

Но окончательный удар пацинакам нанесла не Русь, а Византия. В конце XI века, немного окрепнув, кочевники решили попытать счастья в пределах империи. Перейдя Дунай, орда их хлынула на земли Второго Рима, сжигая городки и села. Подробный рассказ об этом остался в сочинении византийской принцессы Анны Комнин, описавшей подвиги своего отца Алексея. Император привлек для борьбы с печенегами их естественных врагов – половцев. Именно они и помогли одержать решающую победу.

Этнические проблемы в XI веке решались просто. Печенеги к тому времени так всем надоели, что византийцы, окружив их полчища, вырезали всех до последнего за одну ночь – больше 30 тысяч любителей чужого сразу.

Зато на карте Украины до сих пор осталось несколько населенных пунктов, хранящих отпечаток былой доблести врагов Святослава, – поселок Печенеги в Чугуевском районе на Харьковщине и (совсем на другом конце страны!) Печенежин в Коломыйском районе Ивано-Франковской области. Чувствуете, каков был размах степного бега!

И все же, почему киевские летописцы не увидели ни во внешности, ни в привычках кочевых секс-гигантов ничего удивительного? Да потому что сами мало чем отличались от своих противников. Примерно в то время, когда печенежские орды переживали пик своего могущества, в мае 922 года посол арабского халифа Ибн-Фад-лан достиг города Булгар на Волге. Там он увидел купцов-работорговцев из Руси и описал их удивительные повадки: «Они грязнейшие из творений Аллаха – они не очищаются ни от экскрементов, ни от мочи, не омываются от половой нечистоты и не моют своих рук после еды… У каждого из них скамья, на которой он сидит, и с ними сидят девушки-красавицы для купцов. И вот один из них совокупляется со своей девушкой, а товарищ его смотрит на него. А иногда собирается целая группа из них в таком положении один против другого, и входит купец, чтобы купить у кого-либо из них девушку, и наталкивается на него, сочетающегося с ней. Он же не оставляет ее, пока не удовлетворит своей потребности».

Что ж удивительного в том, что одни дикари не видели ничего дикого в других – почти точно таких же?

Ярослав Мудрый – покровитель киллеров

Если бы первых Рюриковичей, к коим принадлежал и Ярослав Мудрый, удалось перенести в наше время, они не сходили бы со страниц уголовной хроники. Это была исключительно одаренная в криминальном смысле семья с безмерными аппетитами.

На протяжении нескольких столетий она держала в ужасе всю Восточную Европу, монополизировав поставку самых острых новостей. Ждали от Рюриковичей постоянно чего-то сенсационного – какого-нибудь щекочущего нервы заголовка, вроде «Ольга жарит древлянских послов» или «Дружинники Ярополка загнали в ров его брата».

Не успел князь Олег объявиться в Киеве (якобы с торговой миссией), как тут же прирезал беднягу Аскольда. Наследник его, Игорь, до тех пор обчищал древлян, пока туповатые полещуки не догадались разорвать его на куски, остроумно растянув между согнутыми деревьями. Святослав вырос уже в бандита международного масштаба (наподобие римских императоров) и до того утратил чувство реальности, что даже собственные подданные, набравшись храбрости, вынуждены были ему однажды заметить: «Ты, княже, ищешь чужой земли, а свою забросил!» (Выдающийся полководец в это время до того увлекся мародерством в Болгарии, что не обратил внимания, как его собственную столицу обложила орда печенегов).

Вся экономика княжеского семейства представляла собой нехитрый набор из трех операций – сбор дани, сбыт ее в Константинополе и традиционный запой по возвращении на Родину. Умей эти защитники Земли Русской писать, то в графе «род занятий» они могли бы с чистой совестью вывести: «рэкет, торговля награбленным». Основатели государства не гнушались даже работорговлей. Тот же предприимчивый Святослав, перечисляя ассортимент древнерусского экспорта, наряду с воском и медом упомянул и рабов. Интересно, где он их брал? Разводил, как скот, рассматривая подвластное население вроде племенного стада? Или попросту охотился в пущах на лесных мужиков? Историки молчат.

В толпе этих великосветских разбойников неким семейным уродцем выглядит только Ярослав Мудрый. В массовом сознании он до сих пор присутствует в образе безобидного книжного червя, который, дескать, только то и делал, что закладывал церкви да круглые сутки просиживал над толстенными неподъемными фолиантами. Проносящаяся время от времени истерия поисков его исчезнувшей библиотеки, в которой вряд ли было больше нескольких десятков томов, только укрепляет расхожий стереотип.

На недавно открытом в Киеве памятнике возле Золотых Ворот Ярослав изображен в привычном для него образе мудрого властителя – с моделью храма св. Софии в руках. Однако прозвище Мудрый придумал ему только русский придворный историограф Николай Карамзин. Причем несколько поздновато – через целых пятьсот лет после смерти князя, чем окончательно превратил покойника в мифологического героя – воплощение разнообразных добродетелей.

Но, возможно, куда более ему подошел бы монумент на другой сюжет – Ярослав заказывает варягам убийство своего брата. Ибо, в отличие от Ивана Грозного, собственноручно порешившего сына в приступе безумия, киевский князь не был сумасшедшим. Подобные комбинации он старался воплощать с помощью подставных лиц – чтобы капли крови не брызнули на белое полотно его репутации.

По традиционной версии, изложенной в «Повести временных лет», история восхождения Ярослава на киевский престол выглядит несколько упрощенно. В 1015 г. умирает его отец Владимир – тот самый, что окрестил Русь. Киевским князем становится старший сын Святополк. Ярослав в это время княжит в Новгороде. Тут бы им только жить-поживать да дань собирать, да только Святополк вдруг повел себя не как глава рода, а просто как серийный маньяк-убийца. С упорством, достойным лучшего применения, он начинает истреблять меньших братьев, открыв счет с Бориса и Глеба – таких себе дурноватых пацанов-недотеп, покорно подставивших шеи под ножи заказных убийц.

Ярославу это очень не нравится – чего доброго, энергичный брательник доберется и до него в медвежьем новгородском углу. А потому он нанимает за морем варягов и смело вступает в борьбу с «маньяком» Святополком, поведение которого летописец объясняет без лишних психологических нюансов – мол, бес попутал.

На беса, конечно, можно все свалить, но после нескольких боев Ярослав побеждает. Святополк же, гонимый божьим гневом, «прибежал в пустынное место между Польшей и Чехией и там бедственно окончил жизнь свою. Праведный суд постиг его неправедного»…

Такая вот поучительная история про то, как нельзя обижать младших, если бы не несколько «но».

Даже из текста «Повести временных лет» следует, что Ярослав никогда не был послушным мальчиком. Свою политическую карьеру он начал с репутации отъявленного сепаратиста, еще при жизни отца отказавшегося платить дань Киеву. Не умри Владимир так быстро, Ярослава ждала бы хорошенькая «взбучка». А точнее, карательная экспедиция – испытанный медицинский метод, которым тогда лечили расшатанную психику злостных неплательщиков налогов. Владимир уже и мосты приказал мостить на Новгород, да только скоропостижно окочурился – очень некстати для идеи территориальной целостности страны.

К тому же Ярослав охотно воевал не только «за правду», но и за обычное семейное имущество. Именно в духе этих идеологических ценностей он после победы над Святополком принялся делить Русскую землю с еще одним братом – Мстиславом. И делил, пока окончательно не залил кровью в гражданской войне.

И, наконец, самое главное! В распоряжении исследователей оказалось еще одно свидетельство тех запутанных событий. Готовясь к войне, Ярослав Мудрый нанял в Скандинавии варягов. А эти храбрые воины имели хороший обычай оставлять рассказы о своих подвигах – так называемые саги. Одна из них, повествующая о похождениях на Руси конунга Эймунда, сохранилась в Норвежском государственном архиве. Несколько лет назад научное издание ее крошечным тиражом появилось и в Петербурге.

Историю, известную из «Повести временных лет», она излагает совсем в другой интерпретации.

Согласно саге, новгородский князь Ярицлейв, сын Вальдамара, ведет жестокую войну со своим братом… Бу-рицлавом. Все имена легко расшифровываются. Вальдамар – это Владимир Креститель, Ярицлейв – Ярослав Мудрый. А Бурицлав – Борис, первый из двух якобы убитых Святополком братьев!

Как рассказывает сага, в тот самый момент, когда борьба достигла апогея, варяжский конунг Эймунд предложил Ярославу избавиться от соперника. Говоря более поздним языком – «ликвидировать политического оппонента». Мотивировал он это достаточно убедительно: «Ведь никогда не будет конца раздорам, пока вы оба живы».

Хитрый Ярослав повел себя приблизительно так же, как товарищ Сталин, любивший, как известно, все непопулярные меры перекладывать на товарища Ежова. Он ответил: «Не стану я ни побуждать людей к бою с Бурицлавом, ни винить, если он буде убит».

Инициативный Эймунд расценил это как дипломатическое одобрение. С десятком самых верных друзей он подстерег Бурицлава, когда тот ночевал в лесу с войском, и, внезапно напав, отрезал голову. Голова была ему нужна не для садистского удовольствия, а как вещественное доказательство – чтобы получить гонорар за профессионально исполненную работу. Но Ярослав сделал вид, что ничего подобного не заказывал – мол, его просто неверно поняли! Платить отказался. И даже предложил варягам за их счет похоронить покойника: какое, мол, он имеет к этому отношение?

Правда, как свидетельствует сага, князь при этом покраснел. Но кто скажет точно – по какой причине? Может, ему стало стыдно. Может, жаль неудачника-брата. А может, он как человек образованный, расстроился, что мир так несовершенно устроен. Кто знает? Вот только Эймунду с друзьями скоро пришлось бежать от Ярослава – тот почему-то решил поотрезать головы и им. И только чудом славным норвежским парням удалось спастись.

Возникает вопрос: можно ли верить саге больше, чем «Повести временных лет»? И тут же напрашивается ответ – да! Святополку незачем было убивать Бурицлава-Бориса. Он и так оказался самым старшим в роду, законным наследником, а Борис, по русской летописи, даже готов был чтить его, «как отца своего». Войну же с Ярославом Святополк получил в наследство от умершего отца – он сам ее не развязывал. А потому логичнее всего было отправить Бориса с войском на север – туда, где, как оказалось, его поджидал варяжский киллер Эймунд. Ну а варягам оговаривать себя и вовсе нет смысла – для них все происходящее выглядело не трагедией, а обычной работой наемника, которой следовало гордиться.

Но виноват ли автор «Повести временных лет» в сознательной фальсификации? Отнюдь! Древнерусский историк не был заказным борзописцем. На страницах своей книги он не скрывает самые неприглядные поступки князей: упомянул же, что отец Ярослава – Владимир – в свое время тоже разделался со своим старшим братом при помощи варягов! Но то была открытая, наглая расправа. А в нашем случае речь идет о заказном убийстве – самом труднораскрываемом виде преступлений, к информации о котором всегда допускается узкий круг лиц.

Святополк погиб в междоусобной войне. Услышать его оправдательную речь у летописца не было физической возможности. Так, со слов победителей, он и стал навсегда Окаянным. И если бы в норвежском архиве не отыскалось свидетельство подлинного исполнителя, никто бы так и не узнал, что моду на заказные убийства ввел на Руси Ярослав Мудрый, так любивший книжное учение.

Неудачник Борис стал первым русским святым.

А доживший до семидесяти шести лет Ярослав, чьи кости лежат теперь в Софийском соборе, тоже как бы канонизирован – как небесный покровитель наемных киллеров.

Мифическая библиотека князя Ярослава

Украинские историки в дополнение ко всем грехам повесили на железноголовых монголов хана Батыя еще один – эти варвары уничтожили библиотеку Ярослава Мудрого!

Никто, естественно, не видел, как они ее уничтожали. Наматывали «бесценные» пергаменты вместо портянок на свои кривые кавалерийские лапы? Использовали для гигиенических нужд? Соскоблив кириллические буквы, пытались нацарапать поверх богомерзкие письмена, прославлявшие степного Бога Неба? Черт его знает! Ни один из «знавцiв старовини», проникнувшихся болью за истребленное культурное наследие, при разгроме Киева в 1240 году не присутствовал – тем громче их притворный вой, оплакивающий последствия посещения ордой Батыя киевской «хаты-читальни имени Ярослава Мудрого».

Но давайте задумаемся: а было ли что уничтожать?

В летописи о том, как Ярослав заставил переписчиков корпеть над какими-то книжонками, – пара строк. Распорядился – хлопцы сели за дубовые столы и, высунув от старания языки, взялись выполнять госзаказ. Вот и все. То, что получилось, якобы собрали при Софийском соборе. Откуда из этого убогого факта взялся вывод, что среди переписанного при Ярославе были какие-то выдающиеся тексты, чуть ли не превосходившие по качеству само «Слово о полку Игореве»? Начнем с того, что Ярославу «на культуру» история вообще отвела не так много. Десятилетиями он упорно воевал за Киев со своими братьями – сначала Святополком Окаянным, затем Мстиславом Черниговским – и окончательно утвердился тут только после смерти последнего в 1036 году. Не успел утвердиться, как привалили печенеги. Пришлось срочно отгонять и их. Потом нужно было снаряжать неудачно закончившийся поход на Византию, строить вокруг Киева новую крепкую стену – на культурный подъем времени почти не осталось.

Русь XI века – полуварварская малограмотная страна. Библия толком не переведена. Ветхий Завет на русском языке появится только в Московии XV века. А при Ярославе Мудром даже большинство Евангелий – так называемые априкосные. Они содержат выдержки из текстов четырех евангелистов вперемешку. По сути это дайджесты, приспособленные к церковной службе – чтобы попу не искать в полном тексте, какой отрывок в какой день зачитывать еще более темной, чем он, пастве. Знаменитое своими картинками Остромирово Евангелие, переписанное в 1056—1057 годы дьяконом Григорием для новгородского посадника Остромира, как раз априкосное, упрощенное. А «четвероевангелия», содержащие полный текст, в эпоху Киевской Руси почти не попадаются! Для них попросту еще нет соответствующего читателя!

Не мог Ярослав Мудрый передать библиотеке Софийского собора и светские книги. Во-первых, это считалось не очень приличным. А во-вторых, отдавать было просто нечего. Свои «шедевры» легкого жанра написать еще не успели, а передирать зарубежные – не хватало грамотных специалистов. Как отметил еще в 50-е годы XX века далекий от псевдосенсационных построений профессор Н. К. Гудзий, «специфически светская литература, свободная от морально-религиозной окраски, бытовавшая в Византии все же в достаточном количестве, вовсе не была известна на Руси».

Только в XII веке, через сто лет после смерти Ярослава, переведут отрывки отдельных изречений Плутарха, Диогена, Аристотеля и составят из них сборник «Пчела» – удобное пособие для стиляг, не желающих портить глаза образования ради, но при случае не гнушающихся блеснуть вершками учености. Можно представить этих древних киевских «голохвастовых», поражающих обывателей своей эрудицией! Но даже они плод куда более поздней, чем ярославова, эпохи.

Тогда что же могло входить в состав библиотеки Софийского собора, кроме нескольких красочно переписанных Евангелий да двух-трех переводных византийских хроник, знакомящих древних русичей с мировой хронологией? Вы не поверите: уголовный кодекс! Да-да, та самая «Русская Правда» Ярослава, о которой говорят как о вершине его законодательного гения. Да еще Церковный устав его отца – Владимира Святого.

Именно эти «литературные» тексты дают представление о собирательном портрете читателя первой половины XI века. «Если кто кого ударит батогом, либо жердью, либо ладонью, или чашей, или рогом, или тыльной стороной руки, – гласит «Русская Правда», – то обидчик платит 12 гривен».

Столько же стоила забава, «если кто кого ткнет мечом, не вынув его из ножен, либо рукоятью меча». И ровно в такую же сумму оценивалось «выдергивание усов и бороды». Практиковали «читатели» времен Ярослава и угон чужих транспортных средств с целью развлечения от средневековой скуки: «если кто поедет на чужом коне, не спросив разрешения, то платит 3 гривны».

Но особенно дорого стоило, «если кто кого ударит по руке и рука отсохнет». Целых 40 гривен! В такую же сумму оценивалась человеческая жизнь, что не должно казаться странным. Ведь что такое в XI веке человек без руки? Живой труп! Ни пахать, ни служить в дружине он не годен. А нищенствовать в те времена не особенно было выгодно – даже работящий народ не переедал. Не позволяла примитивная экономика, основанная все на том же ручном труде.

Впрочем, за убийство можно было рассчитаться и по бартеру. По принципу: жизнь за жизнь. «Правда» Ярослава открыто разрешала кровную месть: «Если убьет муж мужа, то мстить брату за брата, или сыну за отца, или отцу за сына, или сыну брата, или сыну сестры, если не будет никто мстить, то 40 гривен следует заплатить за убийство».

Еще более забавен Церковный устав, в котором содержалась даже статья за то, когда «жена с женою» и «муж со скотиною». Зоофилов наказывали принудительной продажей в степь – «поганым», т. е. язычникам. Древние русичи жить рядом со своими скотоложцами не желали. И, по-моему, поступали совершенно правильно. Может, этим и убереглись от всякой заразы.

Вот такие тексты могли находиться в библиотеке Ярослава Мудрого. И их действительно могли уничтожить монголо-татары Батыя. А что касается «шедевров», то их еще просто не успели написать. Или подделать. Ведь даже «древняя» Велесова книга появится только в XX веке – когда вырастет число фальшивок на почве возросшей образованности масс.

Парикмахерская для половцев

Странно, но по страницам популярной литературы упорно кочует миф об «истинно арийском» внешнем виде степняков, населявших в XI—XIII веках Дикое Поле. «Есть данные, – пишет в книге «Исчезнувшие народы» С. А. Плетнева, – свидетельствующие, что половцы были в основном светловолосые и голубоглазые. Отсюда будто бы и произошло русское название – «толовые», т. е. светлые, как полова – солома». Легко же писать кабинетной исследовательнице! Во-первых, начнем с того, что «полова» и «солома» – далеко не одно и то же. Достаточно съездить к крестьянам в деревню – они их хорошо различают. Солома – это высушенные стебли ржи или пшеницы – длинные, светлые, красивые. Она годится как на подстилку скоту, так и на крышу для хат. А вот полова недаром синоним слова «дрянь». Полова, как пишет Владимир Даль, – «обой от молотьбы, отвеянная лузга». По цвету она, скорее, сероватая, грязная. По размеру – чуть длиннее ногтя. И уж никак не похожа на солому!

Так что если половцев и назвали в честь половы, то отнюдь не за парадный внешний вид. Путешествовавший в 1253 году по причерноморским степям францисканский монах Гильом де Рубрук, в отличие от современных специалистов по древним кочевникам, видел их воочию. Половцы ему явно не понравились: «Даже когда мы сидели под своими повозками ради тени, так как в то время там стояла сильная жара, они так надоедливо приставали к нам, что давили нас, желая рассмотреть наши вещи».

Ничего необычного во внешнем виде этих назойливых людишек Рубрук не отметил. Скорее его поразили их гигиенические привычки, отличавшиеся полной беспардонностью: «Если у них появлялось желание опорожнить желудок, они не удалялись от нас и настолько, насколько можно бросить зерно боба; мало того, они производили свои нечистоты рядом с нами во взаимной беседе»… Ну скоты, и больше ничего! И ни слова о «светловолосости» и «голубоглазости».

А между тем Рубрук был не просто послом французского короля Людовика Святого, но и замечательным, говоря по-современному, «журналистом». Он фиксировал все необычные, поразительные факты, которые удавалось встретить на пути. Посетив готов, живших на южном берегу Крыма, он тут же отметил, что их «много» и что язык их – немецкий. Добравшись до татар, тщательно описал их внешность в главе «О бритье мужчин и наряде женщин»: «Все женщины удивительно тучны; и та, у которой нос меньше других, считается более красивой». Но вот «европеоидности» половцев почему-то не заметил.

Молчат на сей счет и древнерусские летописи. Правда, «Слово о полку Игореве» упоминает о «красных девках половецких», которых похватали (и, наверное, употребили по назначению) храбрые русские дружинники. Но, отмечая внешнюю привлекательность пленниц («красные» – то есть красивые), поэт ничего не сообщает об их антропологическом типе. Мне же думается – как все-таки неприхотливы были наши предки! Даже типичная половецкая девка, гадящая прямо не отходя от воза, казалась им «красной»!

Из летописей известно десять браков древнерусских князей с дочерьми половецких ханов. Даже такой знаменитый их враг, как Владимир Мономах, отнюдь не брезговал половчанками. В 1107 году он женил своего сына – будущего Юрия Долгорукого – на дочери хана Аепы. Плод этого брака хорошо известен – Андрей Боголюбский, разоривший в 1169 году Киев. От этого Андрея остался череп, заботливо изученный известным антропологом Герасимовым. Герасимов воссоздал и внешний вид «гибрида»: широкое лицо, узкие глаза, круглая, как шар, голова степняка. Да с такой «рожей» не на святой Руси княжить, а урюк на базаре продавать!

Рассказать о себе сами половцы тоже не могли – от них остался только словарь XIV века. Да и то составленный итальянцами. Нуждаясь для торговых дел в понимании местного языка, венецианские и генуэзские купцы записали самые важные, с их точки зрения, слова куманов – так называли они половцев.

Зато половцы сумели себя показать, изваяв сотни надгробных статуй, украшающих теперь археологические музеи Украины и России! Всех их отличает явное стремление к реализму – половецкие скульпторы изображали именно тех людей, что лежали под надгробьями. Некоторые из них принадлежат скуластым широколицым мужчинам с лихо закрученными усами. Маленькие зоркие глазки уверенно смотрят из-под плотно натянутых шапок, отороченных мехом. Руки держат ритуальную чашу.

Но особенно заметна монголоидность на женских изваяниях! Крошечные узенькие глаза, носики, буквально тонущие в толстых щеках. Этим фигурам, тем не менее, свойственна своеобразная эротичность. Под каменными одеждами выпукло проступают полные груди и широкие бедра. Удобные для верховой езды штаны плотно обхватывают мощные ляжки.

Эталон половецкой красоты не должен нас удивлять. В степи часто случались стихийные бедствия. Проигранная война означала потерю стада, голод и страдания. Описывая бедствия половцев в Крыму после поражения от татар, Рубрук отмечает: «Когда пришли татары, команы, которые все бежали к берегу моря, вошли в эту землю в таком огромном количестве, что они пожирали друг друга взаимно, живые мертвых, как мне рассказывал видевший это некий купец; живые пожирали и разрывали зубами сырое мясо умерших, как собаки – трупы». Конечно, нарисованная Рубруком картина – отпечаток катастрофы, уничтожившей владычество половцев в Причерноморье. Но и обычные годы выдавались нелегкими. В этих условиях особенно ценилась «женщина-консерва» – легко нагуливавшая сало и способная к деторождению даже в голодный год.