Именно такое впечатление и складывается у всех, кто видел работу антикризисного штаба. На первом этаже здания мэрии импровизированный антикризисный штаб вел заседание в двух группах: совершенно изолировано от гражданской части штаба, в противоположном крыле здания, разместились силовики. Тут командовали заместитель главы ФСБ Проничев и командующий 58-й армии. Специалисты ФСБ по подслушиванию со своей техникой расположились тут же.

Спикер парламента Северной Осетии Мансуров, у которого трое детей в школе среди заложников, мечется между двумя почти враждебными группировками в антикризисном штабе. Время от времени он выходит на улицу, чтобы успокоить родственников заложников. Улицы перед мэрией запружены людьми. И Дом культуры по соседству все больше заполняют родственники заложников.

Баррикады построены, длинный тонкий Казбек Дзарасов и другие заложники-мужчины больше не нужны. Необходимость в "живом щите" отпала. Их гонят к центру коридора. Там, где переход в спортзал, начинается узкий десятиметровый проход без окон. Группе Дзарасова приказывают встать на колени лицом к стене. После долгого стояния для ног это очень приятно, но руки все равно нужно держать за головой – это мучение продолжается. Они встают на колени. Когда Дзарасову удается хоть на короткое время успокоиться, он начинает считать предметы, наблюдать за людьми, запоминать происходящее. Он старается убить время – здесь, в эпицентре террора. Ему приходит в голову мысль: "Кто знает, может быть, потом все это будет очень важно. Лучше я все аккуратно запомню".

Казбек Дзарасов запоминает, что он стоит на коленях шестым справа от двери, ведущей в один из классов. В дверном проеме он видит одну из чеченских женщин, одетую во все черное. Он слышит, что она разговаривает с кем-то на повышенных тонах. Слов он не разбирает, потому что разговор идет не по-осетински и не по-русски. Но понятно, что они ругаются. Голоса их громки, особенно голос женщины. Они очень возбуждены.

Следующее, что слышит Дзарасов, – мощный взрыв. Короткий, разрывающийся, громоподобный звук. За ним – крики и выстрелы. Одно ухо ничего не слышит. Слева от него мир рушится и превращается в обломки. Двое мужчин, стоящих на коленях рядом с ним, падают замертво. Шестеро корчатся от глубоких ран и боли. Напротив двери лежит кто-то из террористов, у него кровотечение из живота. Зацепило, кажется, и еще одного. Женщины в проеме двери нет, она взорвалась. Как и почему, Дзарасов не знает.

Террористы в коридоре думают, что начался штурм. Они орут и беспорядочно стреляют. Одна из пуль задевает врача Мамитову – рана в нижней части правой ноги. Когда террористы перестают палить, Мамитову ведут к раненым. Один из террористов ранен в голову, он без сознания, кровь течет из уха, грудная клетка резко поднимается и опускается.

Террористы приказывают, чтобы Мамитова помогла тяжело раненому. "Поздно", – отвечает она. Кожа у умирающего такая темная, что некоторые из заложников считают его выходцем из Африки. Мамитова думает, что он араб. Он небрит, но борода у него не растет.

Захватчики требуют, чтобы Мамитова сделала что-нибудь, чтобы ему не было так больно. Притаскивают рюкзак, полный сильнодействующих медикаментов, которыми обычно пользуются военные врачи: витамин К и этамзилат против сильных кровотечений, промидол и моридол для обезболивания. Мамитова делает умирающему укол моридола. Помочь раненым заложникам ей не разрешают.

Мамитова смотрит на проем двери и понимает, что произошло. Там взорвалась "черная вдова". Фрагменты ее тела разметало по комнате и по коридору. Каплями крови забрызгана доска над дверью, на которой написан русский алфавит. На потолке – клоки волос, лоскуты кожи.

В списке мучениц чеченского народа прибавилось одно имя.

Казбек Дзарасов, худой и длинный человек с добрыми глазами, все стоит на коленях в коридоре. Он слышит звуки радио. Передают четырехчасовые известия. Террористы заставляют семерых из мужчин встать и уводят куда-то по лестнице на второй этаж. Спустя полчаса уводят еще двоих. Один из них – Аслан Кудзаев. По случаю праздника он оделся во все белое – на нем белый костюм, белая рубашка, белые туфли.

Кудзаева ведут в кабинет литературы на первом этаже. Класс выкрашен в голубые и синие тона, под потолком висят портреты великих русских писателей. Их глаза обращены на семь лежащих внизу трупов. Кудзаев – во все белом – видит, что это те мужчины, которых увели полчаса назад. Они лежат в нелепых позах один на другом. "Чтобы правительство знало, что мы здесь не шутим", – говорит один из террористов и выходит из класса. Другой террорист дает двум приведенным команду выбросить трупы из окна.

На стене, под которой лежат трупы, множество дыр от пуль. На портрете Тургенева брызги крови – там, где лоб. На портрете, на котором Толстой по пояс, видна дырка от пули чуть ниже сердца. Кудзаев подходит к трупам и видит: их расстреляли спереди, дырки от пуль видны на ногах, животах, на груди и на лбу. Их одежда пропитана кровью.

Вместе с другим заложником он тащит первый труп к правому окну. Они открывают двустворчатое окно и поднимают тело на подоконник. Кровь капает на радиатор отопления. Теперь они выталкивают мертвеца. Он падает на землю между двумя каштанами.

Кудзаев понимает, что он и другой заложник станут следующими, кого расстреляют. Он думает, как отсюда бежать. Он смотрит на подоконную стену – она шириной 70 см. Он инженер-строитель и оценить такое может одним взглядом. Он мог бы выпрыгнуть, и шанс есть. Снайперу будет сложно так наклониться над подоконником, чтобы стрелять вниз в того, кто стоит близко к стене. И, кроме того, думает Кудзаев, террорист же понимает, что пока он стоит у окна, он сам на прицеле у другого снайпера.

Они бросают из окна второй труп, и Кудзаев шепчет другому заложнику по-осетински: "Надо прыгать". Тот качает головой – не верит, что получится. Но Кудзаев уже решил попробовать. Лучше так умереть, чем стоя спиной к стене. Он прыгнет. Он знает, что для другого это смертельный приговор. Но себе он говорит: "Он сам его себе подписал".

Террорист стоит у двери в класс. Видно, что он боится снайпера. У террориста в руках Калашников – АК-74. Кудзаев знает эту модель – у самого такая дома. Он знает, что в рожке 30 патронов.

Когда они выбрасывают из окна четвертый труп, Кудзаев замечает, что террорист меняет рожок. Кудзаев залезает на подоконник и прыгает. Прыжок получается большой – почти пять метров до земли.

В своем белом костюме Кудзаев приземляется на трупы и вывихивает правую ногу. Жгучая боль. Он хромает вдоль стены, перелезает через забор, бежит к железной дороге. Позади слышны выстрелы. Он видит, как пули буравят землю вблизи его ног. Кудзаев прячется за насыпью, метров сто ползет вправо. Он снова чувствует боль, но все его мысли об одном – надо выжить. Появляются двое солдат и выносят его из зоны обстрела. Несут к машине скорой помощи.

Фатима, фотограф местной газеты, присматривается к террористу. Себе она говорит: "Я же журналистка, я должна их хотя бы посчитать". Насчитала десятерых. Среди них одна женщина. Правая рука приподнята, в ней пистолет. Левой она поддерживает пояс с взрывчаткой, повешенный на бедра. "Ну вы, бараны!" – кричит кто-то из террористов. Они говорят по-русски с акцентом, происхождение которого Фатима не может определить.

Один раз, когда шум террористам надоел, они вытащили из толпы одну женщину и ствол винтовки приложили ей к голове. Наступила тишина. Через некоторое время в другом конце зала вытащили другую женщину из толпы и ей тоже приставили дуло к виску. Если кто-то из заложников встает без разрешения, террористы стреляют поверх голов.

Фатима обращает внимание на одного из террористов, который занят с детьми. Он небольшого роста, ему лет 30, он без маски, иногда он улыбается. Через все горло, от уха к уху, тянется шрам, как будто кто-то пытался ему отрезать голову. Фатима дает ему кличку "Улыбчивый".

Однажды Фатима замечает, как Улыбчивый говорит с женщиной, у которой на руках грудной ребенок, У женщины длинные серые волосы и красивое печальное лицо. Она качает малыша и гладит по голове, но он не перестает кричать. Улыбчивый берет у женщины бутылку с соской и идет за водой.

Фатима слышит где-то мелодию своего мобильника. Она видит, как террорист берет ее телефон, открывает и закрывает крышку. Она сидит в двух метрах от пакета с взрывчаткой и беспокоится за Томагочи в своем мобильнике: ведь он с голоду помрет, если не покормить. Сама Фатима голода не чувствует. Она хочет пить, но не пьет, чтобы не забирать воду у детей.

В спортзале Фатима кладет голову на ноги учителя физкультуры Алика Цаголова и плачет. Цаголову 54 года, он крепкого сложения, с лысой головой, был когда-то чемпионом союза по штанге. Цаголов успокаивает людей. Его авторитет действует на людей. Террористы принимают его как посредника. Фатима спрашивает его: "Мы все погибнем?" Цаголов успокаивает: "Нужно набраться терпения". Чтобы поднять ей настроение, он говорит: "Когда это все кончится, я всем буду рассказывать, что ты лежала у моих ног".

Казбек Дзарасов, худой и длинный, все еще сидит на коленях лицом к стене. Потом ему разрешат просто сесть, а потом даже лечь. В руки хлынула кровь. Тысячи иголок чувствует он в кончиках пальцев. В коридоре отделили тяжело раненых от легко раненых. Тяжело раненые лежат слева от двери, а те, кто полегче или кого вовсе не задело – справа.

Все время заставляют работать. Как только рухнет какая-нибудь баррикада у окна, его поднимают, велят подтаскивать новую кучу книг, стулья, демонстрационные доски для занятий по химии, постеры с портретами российских героев войны "В пламени Афганистана". Когда в терроре перерыв, когда одно мгновение ничего не происходит, он заговаривает с захватчиками: "Чего вы детей-то не отпустите?" – спрашивает он. – "Они ж ничего не понимают". " Им и не надо понимать", – отвечает террорист, – "достаточно, чтобы они сдохли".

Вечером первого дня террористы решают освободить коридор от трупов и тяжело раненых. Дзарасову и еще одному мужчине приказано переносить трупы на одной из снятых с петель дверей – ее используют как носилки. Тела они относят в класс, на двери которого номер 16. Дзарасов запоминает эту цифру.

По пути он видит, что небольшие группы террористов заходят в столовую. Очевидно, чтобы поесть. Дзарасову приходит нелепая мысль: "Вид такой, будто смену закончили на фабрике". Две поварихи из школьной кухни готовят для захватчиков еду. Дзарасов тем временем переносит трупы в темный класс.

Решили и тяжело раненых убрать из коридора. Опять заставляют Дзарасова и его напарника, которого он не знает, перетаскивать тела. Велят тащить их в тот же класс, куда носили трупы. Они приносят их туда и кладут в темноте. Раненых было 6 человек, все мужчины, очень тяжелые. Они стонут, кричат от боли, когда Дзарасов укладывает их на дверь, которая стала носилками.

До самой ночи приходится работать, без конца подтаскивать книги, стройматериалы. Его ведут в класс, выходящий окнами к главному входу школы. Он остается с одним из захватчиков наедине. Он слышит, как тот говорит ему в спину: "Ты для нас ничто, ты умрешь". Казбек Дзарасов на секунду представляет себе, что убить его могут прямо сейчас. Вот этой ночью этот человек может его застрелить. По полу кучами валяются патронные гильзы. Террорист говорит: "Мы – дети Аллаха, мы сыновья его. Молись твоему Богу, чтоб он тебя пожалел". Он играет своим пистолетом, но не стреляет в Дзарасова.

Снова Дзарасова выводят в коридор, где все время слышны выстрелы – иногда совсем близко, иногда очень далеко. Дзарасову кажется, что он точно знает, откуда слышатся выстрелы: из класса #16, где лежат трупы, и куда он отнес раненых. Дзарасов прислоняется спиной к стене. От этой работы его мучит жажда, острая, превратившая язык в рашпиль. По коридору бегают захватчики. Они возбуждены. Среди них и тот, которого Дзарасов решил называть Инвалидом – у него нет одной руки.

Инвалида по кличке Однорукий зовут Хан-Паши Кулаев. Его младший брат Нур-Паши тоже в греппе захвата. Это в спортзале у них клички Однорукий и Улыбчивый. Родом они из Старого Энгеноя. Это и есть Ножай-Юртовский район, родина Басаева, почва, на которой произрастают повстанцы. Минимум четверо из захватчиков родом отсюда. В Старом Энгеное еще живы двести дворов, хотя прошло десять лет с начала первой чеченской войны. Человек двадцать из этой деревни уже погибли в борьбе против русских.

Когда идут "зачистки", то есть когда федералы дом за домом прочесывают в поисках оружия и подозрительных лиц, они всегда что-нибудь да найдут. Например, осенью 2004 года в одном лишь дворе нашли 6 автоматов Калашникова, 2 пистолета Макарова, 200 грамм взрывчатки, 8 тысяч патронов, 2 прибора ночного видения и 4 радиопередатчика.

Кулаевы живут в двух маленьких домишках на участке близ луга в самом начале Старого Энгеноя. У них участок в 25 соток, в саду кукуруза, связанная в снопы, капуста, дыни и пара кур. Комнаты, в которых жили бесланские террористы, по-монашески аскетичны. Комната хлипкого Нур-Паши, в последний раз ночевавшего здесь в феврале 2004 года, размером всего в 12 квадратных метра. В ней печь, на стенах ковры, на подоконниках банки с огурцами. Комната старшего брата Хан-Паши – Однорукого – такого же размера. В ней стоит ореховая кровать, а рядом с ней светло-голубой комод.

Родители спят поблизости в маленькой глиняной лачужке, покрытой гофрированной жестью. На стене – картины, изображающие стамбульский собор Святой Софии. Отец Убург-Хадж, 69 лет, до выхода на пенсию работал в совхозе. Матери Аймани 70 лет, она работала на табачной плантации. В 1957 они вернулись из казахской ссылки, и у них родилось 11 детей.

Старший из братьев, Хан-Паши, ходил в восьмиклассную деревенскую школу и запомнился интересом к истории – прежде всего, к истории ислама. Кирпичное здание деревенской школы в Старом Энгеное, в котором они начинали учебу, очень похоже на здание школы #1 в Беслане. С 1991 года Хан-Паши служил в советской армии. Пару лет спустя по его стопам пошел и Нур-Паши, младший, – тоже надел форму Советской Армии, выглядел бойким сержантом в меховой шапке на темной голове. С 1996 года, когда в Чечне разразилась война, Хан-Паши воюет против российских войск. Ему был как раз 21 год, постоянной работы у него не было, и он решился на жизнь "нелегала".

Рассказывают, что потом он был полевым командиром в подчинении Шамиля Басаева и якобы был где-то поблизости, когда Басаеву, этому "рабу Аллаха", в бою оторвало стопу.

Точно известно, что в августе 2001 года Хан-Паши Кулаев в пересстрелке с федералами был так тяжело ранен, что позднее ему пришлось ампутировать правую руку. 29 августа 2001 года он попадает в сети преследователей в оплоте повстанцев Аллерое вблизи своей родной деревни. Он был тогда с двумя друзьями. Его арестовали по подозрению в участии в нелегальных вооруженных формированиях.

Спецслужбисты этот арест в логове Басаева считали особой удачей. По официальным данным, Хан-Паши Кулаев получил 9 лет тюрьмы. Никаких официальных данных нет о том, как и почему он, который окажется одним из самых жестоких террористов в Беслане, спустя некоторое время вновь вышел на свободу. По сведениям, из тюрьмы его выпустили 16 декабря 2001 года. Якобы прокуратура посчитала, что ампутация руки создала "новые обстоятельства" для рассмотрения дела. Может быть, так и было. Может быть, как бывает часто, на исход игры повлиял подкуп. В Беслане он и среди террористов выделялся жестокостью.

Хан-Паши Кулаев после освобождения свои стопы направил в Ингушетию. Сам он считал себя неполноценным: куда же с одной рукой. Родственники жены в Гудермесе над ним издевались: мол, в партизанской войне от него теперь пользы никакой, а в гражданской жизни человек без руки для федералов – правоохранителей всегда и сразу боевик. Вместе с братом Нур-Паши, который, будучи на семь лет моложе, зарабатывал себе авторитет среди повстанцев тем, что подносил воду и был на побегушках в горах, Хан-Паши оседает осенью 2003 года в ингушской деревне Сагопши. Оттуда всего 5 км от того места, где годом позже окажется палаточный городок отряда, отправившегося в Беслан. И всего несколько сотен метров до тех домов, в которых живут будущие захватчики заложников Муса и Бей-Ала Цечоевы. Тот Бей-Ала, стройный брюнет, отец троих детей, о котором его родители, живущие за серебристо-черными воротами на улице имени 52-го гвардейского танкового батальона, говорят, что он и курице-то шею свернуть не может. Знали ли будущие подельники друг друга в этот момент? Был ли уже план, по которому в Малгобекском районе должны были сойтись все нити операции в Беслане? Многое свидетельствует в пользу этого.

Дом, который снимали братья Кулаевы, расположен был в Сагопши на улице Асханова, 17. Принадлежит он, как и три соседних, сбежавшему из Чечни клану Мершоевых. Той семье, которая временно пользовалась тем самым грузовиком ГАЗ-66, который 1 сентября, набитый оружием и несущий смерть, приближался к Беслану.

Из 10 тысяч 700 жителей Сагопши 400 имеют постоянную работу. Большинство – ингуши. Из достопримечательностей имеется танк времен Второй Мировой, стоящий прямо за табличкой, на которой написано название деревни. Помимо того, пыльные дороги, стаи гусей, снопы кукурузы. Рядом с краснозвездным воином стоит новая мечеть – большая, из кирпича. У того муфтия, что служил в этой мечети, ваххабисты-радикалы четыре года назад прямо здесь, в деревне, взорвали дом. Тем не менее, тощий комиссар по уголовным делам Заурбек Фаргиев утверждает, что о террористах в деревне ему ничего не известно.

Вот так братья Кулаевы спокойно жили в доме на улице Асканова в трехкомнатной квартире со своими женами и детьми и платили 45 евро в месяц. С арендодателями встречались, вместе смотрели кино и бокс по телевизору, по обычаю угощали друг друга по четвергам конфетами, яблоками и пирогами.

Жили братья неброско, помогали убирать картофель, всегда ходили на молитву и на похороны местных религиозных лидеров. 15 июня, за 6 дней до нападения на Назрань и за 77 дней до захвата заложников в Беслане, братья вдруг исчезли из деревни. И Нур-Паши вместе с женой и двумя детьми, из которых младшему всего несколько недель, и Хан-Паши с женой и ребенком. На последней неделе они находят пристанище в расположенном неподалеку гнезде повстанцев Пседах, на улице Энгеной-2, что сразу за кладбищем в конце неасфальтированногго тупика. 4 марта 2004 года именно на этой улице российский спецназ убил пятерых чеченских боевиков в доме, по самую крышу набитом оружием. И когда спецназовцы на следующий день окружили в Старом Малгобеке на улице Запада, дом #102 и перестреляли пятерых чеченцев, проникших в Ингушетию, уйти удалось только тому, кто дал этим людям кров – Исе Торщхоеву, 36 лет, судимому за грабеж.

И Торшхоев 1 сентября утром объявляется с одним родственником в спортзале в Беслане. Как и братья Кулаевы, как Цечоевы и другие выходцы из Малгобекского района, они давно решили объявить войну государству.

Правительственный самолет с московским педиатром и переговорщиком Леонидом Рошалем на борту прибывает с опозданием. Полет врача и президентского уполномоченного был не из спокойных. Непогода над Северным Кавказом, грозы, заставили пилота петлять. Перед терминалом владикавказского аэропорта, от которого до Беслана ближе, чем до столицы, ждет машина североосетинского правительства. Она везет Рошаля в город, в здание антикризисного штаба. Там как раз слышится радостное сообщение главы осетинского парламента Мансурова, поступившее и к нему из лагеря ФСБ: штурма школы не будет.

Врач Лариса Мамитова возвращается в спортзал. Ей поручено водить детей в туалет. Режим захватчиков без разбору угрожает расстрелом всем: и мужчинам, и женщинам, и детям. Они приставляют стволы винтовок кому ко лбу, кому к горлу – только потому, что кто-то повернулся или потому, что заплакал грудной ребенок. Но Мамитовой сейчас они дали пакетик со сникерсами, изюмом и детским питанием в порошке. Детям, в отличие от мужчин, в первый день разрешали пить воду в раковинах и раздевалках по обе стороны спортзала.

Тем не менее, грудные дети ревут. Когда этот гвалт террористам надоедает, они выгоняют матерей с грудными детьми из зала в раздевалки между малым и основным залом. Мамитова просит матерей покормить детей. Они пробуют это сделать. Но не получается. Они кладут детей на лавки и поют им, чтобы они заснули. Все-таки многие из детей ночь напролет кричат.

Лариса Мамитова сидит всю ночь рядом с тем террористом, что держит ногу на пружине взрывателя. Он сидит в углу зала на стуле, ногу держит на детонаторе. Когда террористы меняются, всегда подходит третий и детонатор держит рукой. Мамитова говорит им, чтобы были осторожны. Она всю ночь наблюдает за террористом на стуле и умоляет его, чтобы он не заснул.

Над школой разразилась гроза. Гремит гром, сверкает молния. Струи дождя лупят по окнам спортзала. Через разбитые окна проникает прохладный воздух. Он немного смягчает душную жару в зале, заложники стараются дышать как можно глубже. Воздух пахнет дождем, от него во рту вкус воды.

Переговорщик Леонид Рошаль набирает на своем телефоне номер террористов, засевших в школе. Он нажимает на кнопку связи, звонок проходит и слышно: "Алло!". Голос мужской, он спокоен и расслаблен.

Рошаль называет себя и не спрашивает, как зовут его партнера. Этого он так никогда и не узнает. Голос на другом конце провода диктует Рошалю правила переговоров:

"Если мобильник отключите – расстреливаем заложников. Если мобильник включен, а вы к телефону не подходите – расстреливаем заложников. Если заметим снаружи движение или солдат – расстреливаем заложников. Если вырубится свет – расстреливаем заложников".

Рошаль перебивает:

"Нельзя же расстреливать людей только из-за того, что свет выключился. Вы же знаете, как здесь в Северной Осетии: здесь свет постоянно отключается по самым ничтожным причинам".

После недолгого размышления террорист отвечает: "Даем три минуты, если отключится свет. Если после трех минут света не будет – расстреливаем заложников. И еще: если попробуете один подойти к школе, и вас расстреляем. Только вместе с президентами Северной Осетии и Ингушетии". Рошаль пытается начать переговоры, но собеседник на другом конце вдруг кричит: "Пошел ты на …. жидовская морда, ты один нам на … не нужен! Двадцать шагов в направлении школы пройдешь – будешь труп!" После этого Рошаль людям в штабе говорит: "Но это совершенно какие-то звери. По сравнению с ними Бараев был цыпленок". Мовсар Бараев – это тот, что командовал захватом заложников в московском музыкальном театре, где шел Норд-Ост.