Глава 27

ОТЕЛЬ

Аленка Колесникова шла по улицам родного города. Город смертельно надоедал ей за долгую зиму и весну, она всегда мечтала куда-нибудь вырваться в июне, когда заканчивалась школа, и обычно вырывалась: для гимнасток ежегодно устраивали спортивный лагерь на берегу Волги, а однажды, когда Алена заняла второе место в регионе, её отправили на Черное море… Было же время, черт возьми!

Но в конце лета она начинала скучать по тем самым вещам, которые невыносимо надоедали раньше. Она скучала по улицам с потрескавшимся асфальтом, трогательным мордам автобусов, по знакомым домам, набережной с прогулочными теплоходами… Много раз она представляла себе возвращение домой: узкая прихожая, она снимает с плеча сумку, слышит из кухни:

– Явилась, слава Богу! А худеющая-то! Одни ребра. Вас там не кормили, что ли?

– Так голод, мам. Разруха. Транспорт стоит. – И; уже проходя в квартиру и чмокая родителей в щеку по очереди: – Ну ничего. Вот раскулачим всю контру до единой…

– Садись за стол, горе мое. О нет, сначала в ванну. А то несет черт знает чем.

Город не узнавал её – в парике, чуть мешковатой одежде, очках с простыми стеклами, с искусно и незаметно наложенным гримом. Она не узнавала город – вернее, он не вызывал у неё никаких чувств. Чувства умерли – некоторые участки мозга были заблокированы, другие, наоборот, активизированы так, как это никогда не бывает у простого человека.

Она вышла из автобуса на площади Революции, обсаженной каштанами. В глубине небольшого сквера, по виду напоминавшего кладбище (темные разросшиеся ели, выложенная мрамором дорожка вела к бронзовому памятнику на темном постаменте – полуголый рабочий с фигурой греческого бога и лицом пьющего секретаря райкома выворачивает из мостовой булыжник), Аленка приметила одинокую лавочку и села так, чтобы видеть гостиницу напротив, через площадь.

Она прекрасно знала это место, хотя бывала тут редко. У неё был подробнейший план здания, распорядок дня всех служб вплоть до расписания работы «комков», во множестве расположившихся перед отелем. Она знала, во сколько останавливаются здесь автобусы и как зовут уборщицу роскошного вестибюля.

Стрелки на наручных часах приближались к трем. Все необходимое у Аленки было с собой в модном молодежном рюкзачке неяркой серо-коричневой расцветки. Она со скучающим видом держала его на коленях и уплетала мороженое «Панда», купленное по дороге в киоске. У неё не было с собой никакого оружия – Жрец научил обходиться без него.

Аленка чувствовала, что за ней наблюдают. Жрец, за много километров отсюда (а может быть, находясь в соседнем доме, кто знает?), положив незаметно подрагивающие пальцы на Шар и закрыв глаза, видел её внутренним зрением – где девочка выглядела как причудливый набор цветных пятен: излучение мозга, сердца, эмоциональные вспышки… АУРА.

– Муха!

О, черт…

У Валерки было глупо-радостное лицо.

– Едки зеленые, ты как здесь? Мы все тебя ищем, родичи твои чуть с ума не посходили.

Она приветливо улыбнулась.

– Извините, вы обознались, юноша. Только не говорите, что видели меня на кинофестивале… Очень уж расхоже.

– На фестивале… – растерянно повторил он.

– Ну да.

Девочка пристально смотрела на него. Вроде бы ничего не происходило, но он вдруг почувствовал непонятную слабость.

– Это вы извините, – вяло проговорил он. – Мерещится всякое. Знаете, вы и правда похожи на одну мою знакомую…

Ему захотелось рассказать ей обо всем – и о той поездке на Кавказ (чтоб ему пусто было), и о нескольких днях бешеной гонки на попутках – он ничего не помнил, весь будто горел в лихорадочных поисках, но везде, куда бы ни обратился, натыкался на полное не-понимание: «Спортывный лагер? Дэвочки? Сколько хочищ, дарагой. Ест дэньги – дэвочки будут…»

– Игорь Иванович в милицию обращался. Там говорят: а в чем проблема? Ваша дочь пропала? А где это видно? Письмо не с тем адресом? Перепутали. Через пять дней не приедет – напишете заявление. Еще неделя пройдет – начнем искать. Такой порядок.

– Ну, может быть, и правда зря вы беспокоитесь, – мягко проговорила она. – Хотя я бы не рискнула на вашем месте отпускать девушку одну – там сейчас очень уж неспокойно. Дружба народов в апогее.

Не Аленка, с горечью подумал Валера. Очки, прическа, да сутуловатая вдобавок. Нечто общее есть в лице, в голосе… Мало ли похожих людей на Земле. Но что-то в девочке его привлекало, видимо, память цеплялась за незаметные детали – она так же наклоняла голову набок, когда слушала, делала такой же (очень похожий) жест рукой, когда не могла сразу подобрать нужное слово. Проскальзывало нечто знакомое в походке («Пройдемся немного?» – «Можно. Ноги совсем затекли». – «А вы здесь ждали кого-то?» – «Кого мне ждать? Просто сидела».).

– А вон там было наше кафе.

– Ваше?

– Ну, в смысле, мы туда часто ходили. Почти каждый день. Аленка возвращалась с тренировки, я её встречал…

– Она спортсменка?

– Гимнастка. Была гимнасткой.

– Ну зачем так мрачно.

– Да я не о том. Бросила. Увлеклась чем-то восточным. Йога, карате, ещё какая-то ерунда… Потом поехала в спортивный лагерь – и пропала.

Игорь Иванович застал Аллу дома. Она едва взглянула на него. На красивом холеном лице застыло выражение крайней брезгливости – будто увидела здоровенного паука.

– Поздравляю, дорогой, – процедила она, наклонившись к зеркалу (крупным планом отразилось своеобразное плотоядное движение – узкий язычок прошелся по губам в яркой вишневой помаде). – Поздравляю. Ты стал путаться со шлюхами.

– Да? – безучастно отозвался он.

– Да, да! Спасибо, нашлись добрые люди. Раскрыли глаза. Надо же, какой позор! Впрочем, я давно уже не питаю никаких иллюзий.

Игорь Иванович не удержался и. фыркнул. Фраза из переводного романа прозвучала в устах Аллы весьма забавно.

В гостиной и спальне царил беспорядок. Прямо посреди круглого обеденного стола, за которым уже сто лет никто не обедал, лежал большой открытый чемодан и ворох одежды – все сезоны вперемешку. Услужливая память тут же подсунула картинку из прошлого: такой же чемодан в номере Кларовых, в санатории. Решительный подбородок Нины Васильевны, «роковой женщины», и угрюмая сосредоточенность Даши (та, впрочем, под занавес не выдержала: слишком рано, всего в тринадцать лет, столкнуться с натуральным, не киношным кошмаром… Подружка-убийца. Не всякому взрослому под силу не свихнуться).

– Знаешь, я решила… Вообще-то я собиралась сказать тебе раньше, да как-то… – Алла сделала паузу и театрально заломила руки. – Словом, я ухожу. К Георгию.

– Поздравляю, – откликнулся Колесников, обводя взглядом «великое переселение». – Он в курсе, надеюсь? А то ведь конфуз выйдет.

– Неумно, – отрезала она. – Георгий – прекрасный человек с массой достоинств. Не так талантлив, как ты, конечно… Но это и к лучшему. Я твоей гениальности нажралась досыта. Да и толку-то. – Алла обвела комнату рукой. – Ужас! Нищета, запустение. А при твоих способностях…

– Где сейчас Гоги? – перебил Игорь Иванович.

– Ах, тебя Гоги интересует! Скоро будет здесь. Если из больницы домой не заскочит.

– Из больницы? С ним что-то случилось? Алла вдруг сникла.

– Не с ним, с его отцом. У Бади Сергиевича инфаркт. Только, ради Бога, не езди туда сейчас, не выясняй отношений. Не будь мужланом.

Игорь Иванович прошел в тесную, как шкаф, прихожую (не чета той, что была в квартире Гранина), надел ботинки.

– Мужланом, – хмыкнул он. – Это что-то новенькое. Раньше ты всегда обвиняла меня в излишней интеллигентности.

И хлопнул дверью. Про Аленку он ей так и не сказал.

«И правильно, что не сказал, – думал он, шагая по золотистой березовой аллее к девятиэтажному больничному корпусу. – Я ввязался (невольно, но что поделаешь!) в эту историю. Я стал причиной того, что моя дочь попала в страшную беду… Я должен довести дело до конца».

– А сумеете? – спросил Чонг (барс, точно большая собака, обнюхивал деревья и, развлекаясь, перепрыгивал через скамейки).

– Должен суметь.

В просторном и гулком вестибюле, странно напоминавшем вокзал, его бдительно тормознула грозная усатая вахтерша.

– К кому?

– К Начкебия. Бади Сергиевичу. Инфаркт миокарда. Нач-ке…

– Да знаю, знаю. Вчера привезли, я как раз на дежурство заступала. Третий этаж, налево. Интенсивная терапия.

– У него кто-нибудь есть? Вахтерша повлажнела глазами.

– Сын. Приятный такой мужчина. Все время в палате, врач разрешила. Говорит, все равно уж… Надежды никакой. А вы-то кто, родственник?

– Родственник.

Он поднялся на третий этаж и очутился в особой атмосфере напряженной тишины. Даже шагов не было слышно – пол застилала толстая ковровая дорожка. Возле палаты интенсивной терапии в жестком кресле сидел Георгий.

– Мне только что сказали, – тихо проговорил Игорь Иванович. – Алла,

Гоги безучастно кивнул, глядя в пространство. («Он сейчас нуждается во мне, – непререкаемо сказала Алла. – Он сломлен горем, и я просто обязана быть рядом…» – «Ну, естественно». – «Ах вот как! Ты вроде бы рад?» – «За тебя. Ты наконец нашла свое призвание – помощь страждущим». – «Свинья ты…»)

– Врач был?

– Женщина. Только что ушла. Там медсестра.

– Туда можно?

Гоги сделал движение головой.

– Зайди.

Палата была рассчитана на одного. Кровать стояла в углу, незаметная и одинокая, словно утлая шлюпка среди океана. Колесников приблизился и увидел посиневшее лицо с сухой пергаментной кожей, покрытой пятнами. В уголках проваленного беззубого рта торчали две тонкие пластиковые трубочки. Из-под простыни свешивалась худая до прозрачности рука с синими исколотыми венами. Игорь Иванович видел этого человека второй раз в жизни.

Когда-то, когда Сергей Павлович Туровский был просто Серым (сиречь Серегой), он с другими ребятами из маленького спортзала на Маршала Тухачевского переименовал своего тренера на русский лад, Борис Сергеевич.

Бади Сергиевич Начкебия. Специалист по вьетнамским боевым искусствам. Ученик и убийца старика Тхыйонга, человек, укравший Шар.

ЖРЕЦ.

– Зайдем? – спросил Валерка.

Голова его по-прежнему будто плыла по волнам, но он отнес это на счет акклиматизации (недавно с гор!). «Непонятно, зачем я привел её сюда, в нашу „стекляшку“… – Его странно притягивала эта в общем-то невзрачная девчонка – он мысленно сравнивал её с Аленкой, и их былые ссоры, размолвки казались смешными. – Если найдется – костьми лягу, а от себя ни на шаг не отпущу. Только бы нашлась…»

Он угостил новую знакомую традиционно – хрустящей жареной картошкой в цветном пакетике и громадной чашкой кофе. Себе взял пива в жестяной банке с полярным медведем на картинке.

– Где ты живешь? – хмуро поинтересовался он.

– Хочешь зайти?

Валерка пожал плечами.

– Сам не знаю. У меня в голове такой бедлам… Понимаешь, они меня даже близко не подпускают.

– Кто?

– Ее отец и этот его друг, следователь. Они что-то знают. Все время шепчутся, секретничают… Штирлицы хреновы!

– Да? – заинтересованно спросила девочка. – Может, они, наоборот, так ничего и не выяснили? А шепчутся для вида.

– Кабы ничего не выяснили – мотались бы сейчас по Кавказу. Нет, ты смотри: все один к одному. Аленка исчезла там, недалеко от Тырныауза. Спортивный лагерь – это туфта, на том месте какая-то богадельня. Значит? Соображаешь?

– Нет, – честно призналась она.

– Умница. – Валерка чувствовал, что язык заплетается. С чего бы? С полбанки импортной мочи? – Я бы на их месте исколесил окрестности вдоль и поперек, дом престарелых разнес бы к шутам. А они – сидят и ждут… Чего? А я тебе скажу. Они почему-то уверены, что Аленка скоро приедет сюда или уже здесь.

– Тогда о чем волноваться?

Валерка вздохнул.

– Но они-то волнуются… Значит, есть повод. Блин, надрызгаться бы… Водки, что ли, взять? Все равно от меня никакого проку.

– Тогда уж и мне, – грустно сказала девочка.

– Ну да. Сначала здесь, по сто грамм, потом в подворотне, глядишь – и ты уже законченная алкоголичка, – пробормотал он.

– Ничего. Мне только недавно «торпеду» вшили. Шутка.

Она осталась сидеть за столиком у окошка. Это был единственный здесь столик – остался с тех времен, когда тут. продавали исключительно молочные коктейли с отвратительным резиновым привкусом. Валерка подошел к стойке, стараясь держаться ровно, и попросил налить «Лимонной».

– А не хватит вам, молодой человек? – заботливо спросила толстая, беспутно красивая хозяйка.

– Что значит «хватит»? – набычился он. – Я ещё и не начинал. – И вдруг – стремительно обернулся.

(Сцена из прошлого всплыла в памяти так четко, что заслонила собой действительность, – Аленка в голубом спортивном костюме, с сумкой через плечо, только с тренировки: восходящая звезда мировой гимнастики, за тем же самым столиком… «Я тоже хочу пива!»

Он хмурит брови и говорит голосом сурового папахена-пуританина:

– Тебе рано еще.

– Да ну, в самый раз.

– А я говорю, рано. Сначала пиво, потом коктейль, потом водка, оглянуться не успеешь, а ты уже законченная алкоголичка.

– Водка? Ну нет, мне только месяц как «торпеду» вшили в одно место…

Милый треп – импровизация на ходу.) – ,

Небольшая сутулость… Очки, прическа… Все убрать!

– Молодой человек, вам плохо? – Голос барменши, далекий и тонкий, как комариный писк. – Молодежь, елки зеленые. Пить не умеют, а блевать – хлебом не корми…

– Аленка, – прошептал он, падая на колени. Шум в голове. Какие-то тени колышутся, будто в пламени свечи.

Она посмотрела на него с мимолетным сожалением (что-то шевельнулось глубоко в душе).

– Извини, – спокойно и тихо произнесла она. – Мне сейчас некогда.

Воронов расстарался: банкетный зал гостиницы «Ольви» был обставлен с поистине европейским великолепием. Размах; должен был поразить – богатый человек (такие на Руси испокон веков не переводились, несмотря на всех царей и коммунистов с демократами в придачу) принимает дорогих гостей. Но – никакой помпезности, никакой чрезмерной дешевой роскоши. Хороший камерный оркестр, тяжелые люстры, отливающие позолотой, по первому классу накрытые столы, официантки – тщательно подобранные девочки с приятными, умеренно накрашенными мордашками и стройными ногами.

В огромном вестибюле, из-за обилия пальм и вьюшихся растений рождающем ассоциацию с бразильской фазендой, двое мужчин ненавязчиво выпроваживали женщину в розовом кокошнике, хозяйку ящика с импортным мороженым.

– Да почему нельзя-то? – визгливо возмущалась она. – А если гости захотят…

– А то они там у себя «сникерсов» не видели, – хмыкнул один из мужчин. – Надо тебе торговать – волоки сюда отечественную тележку с нашим эскимо. Вырядилась, понимаешь, в кокошник, а реклама на ящике…

– Саша! – закричала продавщица кому-то неведомому на улице.

– Ну, блин?

– Глянь, у нас где-то должна быть тележка со снеговиком.

– На хрена, блин?

– Господа русского колориту желают. Сбегай, привези.

Саша пропитым голосом отозвался лаконичной фразой, смысл которой сводился к тому, что он занят более важным делом, а именно – выкуриванием сигареты «Прима» в положении сидя на бордюре, а если кому-то, блин, нужна тележка со снеговиком, то пусть идет и забирает её сам, блин, она стоит возле «Спорттоваров».

– Вот жопа, – сказала продавщица. – Все самой приходится делать. А этот траханый ящик кто стеречь будет? Уволокут ведь.

– Здравствуйте, – вдруг приветливо сказала какая-то девчушка.

– Привет, подруга, – слегка удивленно отозвалась женщина. – Что-то я тебя не припомню.

– Ну как же! Я племянница вашей соседки сверху.

– С третьего этажа? Лика, что ли?

– Ага. Вспомнили?

– Да тебя и не узнать. Вон как вымахала. Слушай, не постережешь мой ящик? Я мигом.

– Ой, да конечно!

– Молодей.

Продавщица потрепала девочку по голове и вприпрыжку выскочила на улицу. Мужчина с гранитной нижней челюстью проводил её долгим взглядом и сказал напарнику:

– Что-то она мне не нравится. Ты её раньше видел?

– Бабу в кокошнике? Да они, когда накрасятся, все на одну рожу. Думаешь, подставка? Я по ней провел детектором.

– По ней… А по ящику?

– Так он же металлический.

– То-то и оно… Девочка! Эй, девочка!

– Да? – посмотрела она честными глазами.

– Ты эту женщину знаешь?

– Как зовут – не знаю, но она тетина соседка.

– Гм… И давно?

– Что давно?

– Соседка она ваша давно?

– Нет, у нас раньше была другая.

Мужчина сделал знак своему напарнику.

– Давай за ней. Магазин «Спорттовары» – это недалеко, за углом…

– Да знаю.

– А ты, – он взял девочку за худенькое плечо и одновременно ловко провел портативным металлоискателем вдоль её фигуры, – отойди-ка в сторону на всякий случай… У тебя есть что-нибудь железное?

– Расческа… Отдать?

– Не надо, оставь себе.

Ее глаза округлились, она с нескрываемым любопытством посмотрела на ящик с мороженым.

– Ой, вы думаете, там бомба? Как в кино показывают? А вы спецназ, да?

– Спецназ, спецназ… Чеши давай к мамке.

– Ладно. Я только в туалет на минуточку, можно?

– О, мать твою! Пулей!..

Олег Германович Воронов поднял бокал и голливудской белозубой улыбкой поприветствовал стоявшего напротив англичанина – исполнительного директора банка-инвестора.

Он порядком устал от всей этой кутерьмы – торжественная часть сменялась выпивкой, выпивка – поздним обедом (оркестр англичанам понравился больше всего: исполнялись импровизации на народные темы, как ни странно, очень органично вплетавшиеся в европейскую обстановку), обед – снова выпивкой, та – коктейлем… И он наслаждался этой усталостью. В минуты предстоящего триумфа верилось, что происшедшее ранее – не больше чем дурной странный сон.

Замы директора дружно напились, и их бережно, словно антикварную ценность, переместили в «люксы» этажом выше. Лично господин Алекс Кертон, равно как и его эффектная супруга, пьянеть, кажется, не умел. Кертон больше всего походил на модного режиссера – лет пятидесяти, в безукоризненном черном смокинге и галстуке-бабочке, совершенно седой, с обаятельной улыбкой и добрыми глазами голодной акулы. Он практически не расставался с женой, которая, вопреки распространенному клише о юных наложницах для пожилых миллиардеров, была приблизительно одного с ним возраста, хотя выглядела дет на двадцать моложе. Одета она была соответствующе: никаких роскошных мехов до пола, простое облегающее платье от парижского модельера, выгодно подчеркивающее стройное тело, крошечные сережки в ушах, нитка жемчуга стоимостью, как прикинул Воронов, с небольшой пассажирский самолет. Они улыбались друг другу, точно юные влюбленные, и Олег Германович неожиданно ощутил укол зависти и раздражения чужим счастьем: вспомнилась Тамара…

По-русски Кертоны почти не говорили, если не считать «водки», «Ельцина» и «перестройки» («О, Алекс, это устаревший термин». «В самом деле?» – через юную хорошенькую переводчицу. «Конечно. В России время бежит быстро, симпатии и антипатии живут не дольше бабочки-однодневки»).

Девочки из обслуги в накрахмаленных передничках сновали меж гостей, предлагая напитки. Что-то щебетала переводчица, говорившая по-русски правильно и без акцента. Он подмигнул ей, но наткнулся на спокойный серьезный взгляд светло-карих глаз и неожиданно смутился. Интересно, какова она в койке? Их ведь наверняка обучают в ихней школе переводчиков. Чтобы скрыть смущение, он стал разглядывать банкетный зал сквозь бокал с шампанским, но увидел лишь искаженное, точно в кривом зеркале, лицо парня из службы охраны.

– Что?

– Ничего особенного, Олег Германович. Небольшой вопрос, но мы его быстро решим.

– Что? – прошипел Воронов.

– Да ящик с мороженым в вестибюле. Хозяйка куда-то исчезла, не можем найти.

Англичанин улыбнулся и что-то вежливо произнес. Девочка перевела:

– Мистер Кертон спрашивает, что произошло. Какие-то неожиданности?

– Нет-нет, все замечательно. Скажите, пусть отдыхает, развлекается…

– Но мистер Кертон понял слово «мороженое».

– Yes, yes, – закивал англичанин. – Ice-cream. Ice-cream boxes, you see?

– Юси, юси. – подтвердил Воронов. – Одна из наших… гм… официанток куда-то отошла и оставила в вестибюле… О, мать твою!

Недалеко от дверей в зал, среди группы оживленных гостей (он узнал двух-трех репортеров из областной печати, а одного – даже из центральной) стоял Сергей Павлович Туровский. Встретившись взглядом с Вороновым, он приветственно поднял бокал – нежно-розовое вино вспыхнуло и заискрилось в свете позолоченных люстр – и улыбнулся, как старинному знакомому.

Госпожа Кертон удивленно и очень мило приподняла бровь.

– Что он сказал?

Переводчица выглядела несколько смущенно.

– Возможно, я неправильно поняла, но дословно это означает, что официантка вышла и забыла в вестибюле кого-то из ваших родителей…

– Не может быть. – Госпожа Кертон с ходу отвергла эту идею. – Моя матушка скончалась десять лет назад, а мой отец…

Олег Германович дернул головой, и охранник тут же подскочил к нему.

– Что этот мент здесь делает?

– Который?

– У дверей, разговаривает с корреспондентом. Черные волосы с сединой, бордовый галстук.

– Но у него приглашение…

– Мне насрать, что у него. Выпроводите – тихо и аккуратно, чтобы не пикнул.

Но он опоздал – Туровский, продолжая улыбаться, уже шел к нему. Мордоворот из службы охраны лишь пожал плечами: с представителями конторы сами, мол, разбирайтесь.

– Дорогой Олег Германович, ваше здоровье! Здравствуйте, господа. Гуд ивнинг.

– Какой приятный мужчина, – проворковала госпожа Кертон. – Душечка, спросите, кто он такой. Друг нашего компаньона?

«Ее могли загримировать, – думал Туровский, непринужденно разглядывая девочку-переводчицу. – Я видел Алену только на фотографии и читал ориентировку»,

В голове лихорадочно прокручивалось: рост… вес… телосложение… Близко, но они все подобраны по единому стандарту – вон та девочка в переднике, что разносит коктейли, тоже вполне подходит…

– Он представитель службы безопасности, – нашелся Воронов, дружелюбно глядя на собеседника.

– В самом деле? – восхитилась женщина. – Как романтично. Нам что, угрожает опасность? Алекс, ты слышал?

– Дорогая, это Россия, не забывай. И потом, секьюрити существует в любой стране, даже самой отсталой.

– Алекс, – встрял Воронов. – Прошу прощения, но мы ненадолго оставим вас с моим… э-э… приятелем. Буквально через минуту я к вам присоединюсь.

– Конечно, конечно. Надеюсь, и господин офицер почтит нас своим обществом? Он наверняка очень интересно рассказывает всякие истории…

– О, несомненно, – откликнулся Сергей Павлович. – Историй я знаю уйму.

И демонстративно повернулся спиной к переводчице. «Сейчас, – мелькнуло в голове, – Она обязана все время находиться при англичанах. Я отведу Воронова в сторону – если она это она, то ринется за нами. Мне нужно увидеть этот момент.

Только бы увидеть момент…»

– Либо ты сам выкатишься, либо тебя вынесут на носилках.

– Заткнись, – оборвал его Туровский.

– Что?

– Зачем к тебе подходил тот дебил из охраны?

Воронов осклабился.

– Сейчас узнаешь. – Он повертел головой. – Вот я его позову, скажу, что ты террорист, и узнаешь… Ик!

Он только страшным усилием воли не согнулся пополам и даже сохранил на лице улыбку: коротко и незаметно со стороны Туровский ударил его под ребра.